Каток на кладбище

Глава VII Тадж-Махал

Тут перебил меня мой Государь:

— Хочу тебе поведать, князь, историю волшебную, как в Древней Индии я был шах Агры. Женился на красавице Махал-ханум. Она была умна и грациозна. Дочь махараджи; был из рода он Великих тех моголов, что Индией владели в прежние века. Мне родила детей она. С ней счастлив был безмерно я.

Но грех постиг меня за любопытство. Я перенесся в прошлое, и там болезнью я дурною заразился, ей изменив… То было наказание жестокое, коварное, увы. Вернувшись, я Ханум свою болезнью этой, от незнания, заразил. Ничто не помогало ей. И с каждым днём она как будто угасала. Один придворный маг просил её купать в потоках Джамны, Святой реки, что протекала в Агре. И сам я искупался в водах Джамны. O mea culpa! Mea maxima culpa!

Недуг меня не то, чтобы оставил, но он «затих». Как будто бы ушёл. Я славный пир у вод волшебных справил. Но тут же в сердце получил укол: сказал придворный врач мне приговор смертельный, не мне — моей Ханум.

Крича и плача, в грусти беспредельной, предрёк ей смерть, когда пустыня принесёт самум. То ветер жаркий африканский, он иногда над нами пролетал. Я — махараджа, и мой статус — ханский, я шах Джахана, я от боли погибал!

В ночь полнолуния милая моя покинула меня в земной юдоли. От горя был безумен я, терпеть не мог сердечной боли! Я архитектора придворного, Устад Ису, призвал к себе, чтоб эту боль увековечить… Решил соорудить волшебную красу я; мавзолей, чтобы дышать мне стало легче!

Я только десять дней ему пообещал, чтобы дворец волшебный он придумал. И он не ел, не спал, наверное, ему Пророк вещал. И воплотил в реальность мою думу. Придумал мраморный мне мавзолей Устад Иса; пять куполов, четыре минарета. Я согласился с ним без лишних слов. Спросил его:

— И сколько нужно лет тебе на это?

Ответил он:

— О повелитель мой! Я не волшебник, просто смертный мусульманин. Хотя в моей душе Пророк всегда со мной, но не равны мы с ним ни силой, ни умами.

Дай двадцать лет на то, что чудо света я, именем Аллаха, возведу.

— Возлюбит он меня за это? Не знаю, но мавзолей построив, счастье обрету!

И двадцать лет из мрамора гробницу он методично возводил.

Сказал:

— На белом свете величавей зданье не родится!

Меня вполне он этим убедил.

Моя Махал-ханум любила очень сердолик. То камень-покровитель был её.

Он словно в душу мне проник. Хотел особо им отметить я её. И приказал я архитектору тому, чтобы в рост человека, на том уровне, был периметр весь мавзолея украшен сердоликовыми троелистными цветами. Чтоб в белый мрамор были вкраплены они. То сердце, кровь души моей Ханум, как будто брызги обрели вновь жизнь.

Сказал вдруг царь:

— А сердолик звучит так славно по-английски: корнилиан его произношенье, один из вариантов халцедона…

Так слушай дальше, князь, историю мою:

— Волшебника я нанял дорого, что обещал меня избавить от дурной болезни. Чтоб рассказал мне, что вредней мне, что полезней.

Сказал он мне:

— Две фазы должен ты преодолеть для очищенья: святые воды Ганга, ими должен ты омыться. Затем Индийского святого океана солёных вод ты должен испытать купель. И лишь тогда сойдет с тебя дурная порча, очистятся совсем от скверны члены заражённые твои.

Я это совершил — ушла навеки скверна. И пальцы обновлённые я в Тадж-Махале к сердолику приложил.

— Отныне навсегда цепочка на груди моей несёт и очищает меня знаком сердолика. Он халцедон, но до сих пор я предан ей, моей Махал-ханум, и чреслами, и ликом.

— С тех пор, когда она ушла, не пользовался я своим гаремом. Как будто умерла моя душа и сердцем глух я стал.

Внезапно, вздрогнув, Государь сказал:

— Мой князь, я скоро улетаю в Йемен.