Каурай. От заката до рассвета

Глава 25

Хель была недовольна. Нет, ведунья была просто в ярости, когда выяснила, чем две ее товарки занимались в бане с их нежданным гостем — а еще хуже было то, что она узнала обо всем последней.

У одноглазого не было и тени сомнения в том, что если бы ведунья заявилась раньше, то его бы истязали аж три женщины разом, и он бы вообще оттуда не вылез. Но с двоими ему удалось сладить.

Правда, не сразу.

Когда мозги наконец встали на место, и он смог содрать их с себя, Ванда поспешила спрятаться, а заливисто хохочущую Хлою Каурай выволок из бани и едва не прихлопнул, но его остановила Хель.

Одноглазый сплюнул и отбросил ремень. Хель не стоило злить.

Он оставил Хлою веселиться и поднялся на негнущихся ногах. Злой, абсолютно голый, жутко вымотанный непрекращающейся схваткой с ведуньями, которые, казалось, вообще не знали усталости. Главное они взяли — Хлоя хранила свое сокровище меж стиснутых бедер. Счастливая до одури.

— Гвин… — только и успела выговорить Хель, осматривая одноглазого с головы до… всего остального. Каурай бросил ведунье ленивое «привет» и прошагал к колодцу, где набрал ледяной воды и принялся обливаться. Пока он фыркал и ругался себе под нос, Хель хмурилась, нервно поправляла непокорную прядку блестящих каштановых волос, отдающих рыжиной на ярком свету, и рассматривала его спину… молчала.

Каурай знал, что это не самое приятное зрелище — глядеть на этот уродливый нарост, изрезанный шрамами, большую часть которых оставили явно не люди. А за минувшие сутки шрамов на нем явно не стало меньше. Особенно после зелья Дигрит — оно успешно сращивало почти любые раны, но следы самых жутких из них так и останутся с ним навсегда.

Спасибо, что хоть хвост отвалился.

— Они тебя… не обижали? — внезапно спросила она у одноглазого, пока он брызгал себе в лицо. — Эти сумасшедшие идиотки.

Она скосила глаза на Хлою, которая кое-как встала с колен, покусывая губы. Сзади подкрадывалась Ванда — блаженную улыбочку с ее личика, казалось, не смогла бы содрать и стамеска. Ведунья держала в руках какую-то серую облезлую метелку — сунув ее себе меж ягодиц, она кокетливо помахивала ею из стороны в сторону.

— О, нет, — протянула Хлоя сквозь смех. — Наш друг старался как мог! Или нам благодарить того милого волчонка?

— Заткнись, — буркнул Каурай, внутренне радуясь, что хотя бы Хель держит себя в руках и не начинает встречу со скандала. Хотя не ему винить ведунью, если она даст волю эмоциям.

Хлоя с Вандой себе не сдерживали, хохотали до упаду.

— Замечательно, — мрачно отозвалась Хель, когда тот закончил водные процедуры и направился прямиком в дом. Хель проводила одноглазого с каким-то неописуемым чувством, спрятанным во взгляде ярко-желтых глаз.

Бревенчатый сруб под соломенной крышей поприветствовал его открытой настежь дверью.

— Хель, — проговорил он, полуобернувшись, прежде чем скрыться в доме. — Будь добра, найди мне какие-нибудь штаны.

* * *

Весь день они провели в неловком молчании, переговариваясь лишь парой-тройкой фраз. Хель орудовала в доме практически в одиночку, пытаясь прибрать тот бардак, который оставили после себя Хлоя с Вандой, пока вытаскивали одноглазого из цепких когтей волчьей шкуры, и яростно шикала на любые попытки помочь. В конце концов, она вообще выгнала одноглазого во двор и заперлась с ведуньями в доме, из которого мигом раздался страшный грохот. Следом из трубы столбом попер угольно-черный дым в искрах, словно в избе проснулся долго дремавший дракон.

Когда пыл старшей ведуньи немного поиссяк, дверь распахнулась настежь. На пороге встала высокая и статная Хель, широко расправив плечи и расставив мускулистые ноги. Кликнув Каурая одним недобрым сиянием карих глаз, она отставила носатый сапожок в сторону, тряхнула пушистой гривой и наставила палец за порог.

Слова были излишни, так что одноглазый переступил порог и вдохнул запах съестного — стол буквально ломился от кушаний, на которые, понурив виноватые головы и пытаясь сдержать позывы захохотать в голос, налегали две “шалопайки”, как Хель величала Ванду с Хлоей весь остаток дня. Хель не собиралась ждать, пока одноглазый вдоволь нанюхается ее стряпней и решительными пинками да тычками усадила гостя на свободный стул, сунув ему большущую расписную ложку и налив полную кружку меда.

И, откинувшись на спинку стула, принялась наблюдать, как все трое, склонившись над блюдом и едва не соприкасаясь лбами, послушно уплетают все подряд: начиная с масляной гречневой каши и заканчивая румяными галушками в сметане.

И пока тарелки не опустели, Хель не дала им произнести не единого словечка, а сама и не думала притрагиваться к еде. Потом они начали говорить — вначале осторожно, словно пробуя зыбкую почву, а потом все смелее и откровенней.

Яркий день за окном постепенно тускнел, сменяясь рыжими сумерками, одеваясь в черное. Зажигались свечи, запирались ставни, лились и лились разговоры.

И только к исходу дня, полного осторожных попыток вспомнить былое, робкого смеха и внезапных признаний, длинных рассказов, взаимных обид и сердечных извинений, поцелуев и слез, они наконец отодрали глаза от раскрасневшихся лиц друг друга и оглядели темную, притихшую комнату, где все четверо словно прожили жизнь заново, внезапно осознав, что из дома пропали два мелких засранца.

* * *

— Во дворе нет, в бане и в хлеву тоже, — Каурай стоял в дверях, опершись руками о притолоку, и мрачно глядел на ведуний. Спиной к ним он старался не поворачиваться, хоть и понимал, что это ужасно глупо. Ведуньи есть ведуньи. — Вы уверены, что это был именно он?

— Сам же описал: рыженький, личико все в веснушках, постоянно стонет во сне и зовет какую-то Маришку, — загибала пальцы Хлоя, попивая мед, пока Хель с Вандой рылись по углам и смотрели за печкой — казалось, в сотый раз ощупывая в избе все закоулки, где даже теоретически могла притаиться пара худощавых мальчишек. Даже люк в подпол был раскрыт нараспашку, не говоря уж о сундуках, а их у хозяйственной Хель было в изобилии. Изба вмиг превратилась в «кудлатый бордель», как выразилась Хель.

Однако их труды пропали даром — даже коту было понятно, что двое пострелов просто сбежали. Когда именно? Ведал лишь Сеншес да ветер в голове у этого Бесенка.

— Гриш, — уверенно проговорил одноглазый. — Значит, мальчишка жив. И это хорошо.

— Это чего твой сынишка?

— Нет, — покачал головой Каурай. — Я отыскал его в одной из сожженных деревень Пхеи. Его сестра была ведуньей, но пошла по кривой дорожке, которая в итоге привела ее в Гон. Я рассчитывал, что рано или поздно она вернется за ним, и мне удастся напасть на след упряжки. Однако меня не оставляет мысль, что мальчонку давно бросили. Никому он не нужен. Пока мы направляемся на Голодную гору, как я и обещал Гриму. Возможно, это будет последняя поездка.

— Гриму уже недолго осталось, — перебила его Хель. — Рискуешь вообще не заставить его в живых — старик был очень плох с тех, пор как мы бывали на Горе.

— Впрочем, я ожидал, что встречу там и вас…

— Там уже мало кого можно встретить. Лишь стариков да призраков.

— Зачем Гриму ребенок? — нахмурилась Хель. — Старый хрыч снова хочет взяться за старое? Живодер.

— Возможно…

— Тогда тебе лучше бы загодя посадить мальчонку в бочонок и вести его внутри, — прыснула Хлоя. — Глядишь, до Голодной горы он достигнет нужных кондиций.

— Хлоя! — одернула ее Хель.

— Чего? — смутилась слепая ведунья. — Уж и пошутить нельзя! Рукам Грима все равно — он поломает кого угодно!

— Сомневаюсь, что Грим вообще его возьмет, слишком уж Гриш взрослый… Но я не знаю более безопасного места, чем Голодная гора. Не знал, по крайней мере.

— Оставь его нам! Если он и впрямь не буйный, то такой мальчонка нам сгодится. Сразу на лопату и в печь! А косточки мы зароем на перекрестке.

— По-моему, тебе уже хватит на сегодня, — покачала головой Хель.

Хлоя показала ей язык и снова приложилась к кружке с медом.

— По пути сюда я наткнулся на еще одного ребенка, который пытался сбежать с украденной лошадью, — сказал Каурай. — И я договорился, что его тоже отпустят вместе со мной.

— Ох, только не говори, что это снова наш Бесенок… — закатила глаза Хель.

— Знаете его?

— Легок на помине!

— Но я опоздал — за ним по лесу гонялось какое-то чудовище, и, в конце концов, оно до него добралось…

— Чудовище?!

— Даже два. Первый был фавном, старым и дряхлым. А вот второй — громадный и злобный, чем-то напоминающий кота, но только раз в десять крупнее. Надо бы поспрашивать местное начальство, не досаждает ли он им часом, и не требуется ли им избавиться от напасти. За соответствующую плату.

— Ааа… — неожиданно заохала Хлоя и чуть не подавалась медом. — Ты про нашего Мора?

— Про кого?

— Про Мора, — указала она пальцем под лавку, где затаился зеленоглазый котище, неодобрительно поглядывающий на гостя, с которым явно не собирался заводить дружбу.

Каурай воззрился на него, словно впервые увидел. Кот сощурил свои глазки и ответил ему взаимностью — высунул розовый язычок и мерзко заурчал.

— Не удивляйся, — пожала плечами Хель. — Мы посылаем иногда Мора по разным поручениям, когда требуется быстрота и решительность. А этих качеств у нашего любимца хоть отбавляй. Правда он постоянно голоден и жрет за десятерых, особенно когда вымахает с избу размером. Но хватает его ненадолго, два-три дня максимум и он снова уменьшается, чтобы забиться под лавку, где и проспит до вечера. Правда, Мор?

Кот зловеще мяукнул и со значением поглядел на опешившего одноглазого.

— И вы натравили его на мальчишку?

— Почему это сразу «натравили»? — обиделась Хлоя. — Начнем с того, что этот мальчишка — самый наглый, гнусный и хитрый тип, которого когда-либо носила земля. Нет такого человека на Пограничье, который бы не слышал про Бесенка и не был бы жертвой его проказ. Пусть скажет спасибо, что вообще жив остался. Прокатиться в желудке Мора — это еще цветочки. Пусть спасибо скажет, что я его живьем в котле не сварила, поганца.

— За что?

— Знал бы ты Бесенка получше, не задавал бы глупых вопросов. Бедовый это мальчик и брехловатый с лихвой, пусть и далеко не глупый, а мы это ценим в мужчинах. Думали мы, мальчонка со своего несчастного сиротства такой злой — думали, даже приютить сиротку и научить его паре трюков, но он похоже решил покинуть Пограничье насовсем. Обворовал нас вместе с еще одной наглой девицей и был таков. Вот и пришлось отрядить за ним Мора, чтобы тот показал ему, где в жопе свищет ветер, и принес его сюда. Для профилактической беседы. Ванда давно просила отдать его ей — хотя бы на денек.

Немая колдунья радостно зазвенела своими колокольчиками.

— А Гриш? Откуда он у вас? Только не говорите, что его тоже принес ваш Мор у себя в желудке…

— О, нет, — хохотнула Хлоя. — Его принесла Ванда — истощенного, полуголого и замученного до обморока. Видать, приглянулся твой Гриш нашим подружкам, раз они намазали его мазью и потащили кататься. Знатно они повеселились с ним…ой.

Осознав, что сболтнула лишнего Хлоя, вжала голову в плечи и пропала в чарке с медом. У одноглазого не было слов.

— Ну вы и дуры, девочки, — вздохнула Хель. — Вроде как прожили на свете не один десяток зим, а ума в голове все с ложечку, — она повернулась к одноглазому. — Мы такими вещами не занимаемся, Гвин, сам знаешь.

— В конце концов, никто не умер… — буркнула Хлоя в стакан.

— Ага, слава всем святым и смелым, — недобро ухмыльнулся Каурай и поглядел на Ванду, улыбка которой стала еще шире. — Но за похищение детей положено наказание.

— Мы его не похищали, — защищалась Хлоя. — Ванда спасла его от этих… глупышек, которые не ведают что творят. Зуб даю, здесь не обошлось без наших знакомых прелестниц со своим ковриком.

— Хотелось бы мне поболтать с этими вашими “прелестницами”. А что если об этих штучках узнает Ковен?

— Хорошо же ты благодаришь нас за спасение твоего мальчишки, — хмыкнула Хлоя. — А твой Ковен давно погряз в собственных дрязгах, чтобы обращать внимания на что-то кроме интриг. Но ты сам пойми, талантливых детей сейчас днем с огнем не сыщешь, вот и приходится некоторым дамам идти на риск, чуть ли не драться за них.

— Гриш не такой. Несмотря на то, что его сестра была… из ваших. Магического таланта в нем ни на грош.

— Вот я и говорю, что это какое-то недоразумение. Кому он нужен, если не может даже с метлой управиться? Ну, покатали его немного… Бывает.

— Ага. Бывает.

— Давно же тебя не было, раз ты все еще пеняешь на Ковен, — закатила глаза Хлоя. — Нынешний Ковен — одно название, и масса ведуний оттуда уже давно перебежала под крылышко Дикого Гона, а кто не перебежал, все равно поддерживают добрые отношения…

— Хмм, Договор видимо их совсем не волнует?

— Договором твоим давно подтерлись, — ухмыльнулась Хель. — Какой к Сеншесу Договор, если давно нет тех, кто будет контролировать его исполнение? Раз Опричного братства больше нет, нет и Договора. Князь Владислав это не его отец, который тоже был не подарок, но с ним хотя бы можно было договориться. А сыну плевать на договоренности, он сажает на кол и жжет всех, кого только заподозрят в магическом таланте. И, судя по всему, закончится это не скоро. По крайней мере, до тех пор, пока Крустник жив и имеет хорошие отношения со Святым Престолом. Так что таких как мы, кто еще чтит эту никому ненужную бумажку, мало. И с каждым годом становится все меньше.

— И что же вас сдерживает? Совесть? Или теплые отношения со мной?

— Совесть — редкостная стерва. Но мы скорее за здравый смысл. И за чувство самосохранения. Пускай могущества Падчериц Сеншеса мы не достигнем никогда в жизни, но зато проживем тихую, мирную жизнь и скончаемся в один день. Не всем ведуньям нужно похищать младенцев из утроб их матерей, молоть их плоть и кости в ступе, и готовить из них особую, могущественную мазь, чтобы насылать бури и болезни на недругов, жить, купаясь в радостях, чтобы в итоге сгореть как свечка на костре. Нам достаточно того, что мы с сестрами имеем, и большего нам и не надо. А враги… да и к Сеншесу их. Сами друг друга передушат и без нашей помощи. Ты же приехал из Пхеи? Чую, что после того, как туда пришел Владислав, в моей черной книжечке пора проводить ревизию.

— Позволь предположить, что у вас имеется и другая причина забираться в такую глушь, бросить интриги и заниматься сугубо огородом с курами. В Ковене снова летят головы, я прав?

— Отпираться не будем. Да, и поэтому тоже. Все больше наших сестер приглядывается к Дикому Гону, а кое-кто еще пытается ревностно придерживаться буквы Договора, от которого уже остались одни клочки. Но большая часть ведуний пока выжидает, чтобы поддержать тех, кто в итоге одержит победу. Но я не сомневаюсь, что победившая партия не придется мне по душе. Все что нам нынче нужно, это переждать бурю, а потом… Мы не знаем. Пока понатаскаем учениц, сварим побольше зелий, поможем здешним бабенкам с болячками и родами, поразводим курочек… Кто знает, может быть, кто из нас умудриться выскочить замуж за кого-нибудь из местных чубатых петушков и, возможно, даже принесет ему счастье… — а там видно будет.

— Что-то не видно у вас тут оравы прилежных учениц…

— А… — досадливо махнула Хлоя рукой. — Тутошняя молодежь вгоняет нас то в краску, то в глубокую тоску. Мало здесь действительно старательных девочек, а мальчиков считай и вовсе нет. Только борзые парубки, охочие до женского полу вне всякой меры, да дойные кобылы, для которых верх мечтаний это своя корова да целая крыша. Скука смертная… Из тех, у кого действительно есть какой-то потенциал, разве что Малунья — та взбалмошная девка, которая тебя в волка обратила. Ее тоже Сеншес куда-то утащил, ну и черт с ней. Вот попадись она мне… Мигом отберу у нее сапоги, которые с таким трудом выправила для нее.

— Что на все Пограничье только одна талантливая девочка?

— Сажаешь тоже! Я никогда не ставлю все на голый талант. Ладно бы старание было, а она нахватается всему по вершкам, да и ищи ее, негодную. Метлу она пока не заслужила, ну и, чую я, до старости будет в сапогах прыгать. Так ей и надо.

— Тут ведуний много, Гвин, — отозвалась Хель. — Но в основном это любительницы из местных бабенок, что колдуют помаленьку да катаются на метлах. Кто-то ради того, чтобы потешить свою старость милыми фокусами, кто-то влюбить в себя молодого казачка, а кто-то и чтоб припугнуть своего не в меру ретивого муженька, которого когда-то сама и приворожила. Но тех, которым по плечу освоить что-то кроме приворотов и гаданий, всего две — Малунья да дочь воеводы, Божена.

— Шутишь?

— Нет, — положила она подбородок на ладони. — У пана воеводы дочка была талантливой курочкой.

— Была?

— Увы, — вздохнула Хель. — Принесла вам, сахарные мои, на хвосте вестушку, от которой у меня самой мурашки по коже.

— Что стряслось?.. — напряглась Хлоя.

— Божена таки сунула она нос не в тот котел и связалась с силами, с которыми связываться не след. Предупреждали ее, чтобы она бросила соваться в сундуки, к содержимому которых она была явно не готова ни способностями, ни духом, но все без толку. Похоже они с Малуньей и Бесенком основательно прошерстили наши закрома, из-за чего мы теперь имеем, что имеем. Спасибо, Хлоя.

— А я-то чего? — поперхнулась слепая колдунья. — Чего сразу Хлоя-то?!

— А ничего! Ты была за хозяйку, когда мы с Вандой в горы ходили. Ты, да этот вот! — Хель кивнула на притихшего кота, который со стыда опустил усы. — Лучше следить надо было за ученицами, чтобы они не тащили из дома чего под руку подвернется. В оба своих глаза следить, Хлоя Видящая! В стакане разве что…

— Слушай, я уже говорила, что не виновата! Она специально пришла в сундуке копаться, а я, дура, тогда этой… ревизией занятая была, вот и не поняла, что у Божены на уме. Выманила она меня из избы, ну и…

— Да слышала я твои оправдания, — отвернулась от нее Хель. — снова будешь ревизией заниматься, вспоминать, что они у нас стянули. Я пока тут все с ног на голову переворачивала, не досчиталась пары склянок Дигрит, каменного и огненного порошка, Инфиса, еноховое зелье и целой баночки тернового чая.

— И зачем ей еноховое зелье?.. — прыснула Хлоя и стрельнула глазами в Каурая. За ней со смеху покатилась и Ванда.

— Мало вам?! — сверкнула глазами Хель. — Вот для кучи, пока вы там веселились, где-то сгорела наш самая способная ученица! Я не удивлюсь, если от нее только угольки остались. Нам страшно повезет, если все свалят на Баюна.

— Ой, что начнется… — протянула Хлоя и хлюпнула медом. — Бедняжка Божена…

— Поговаривают, что Баюн сам с Ямой на короткой ноге ходит, — заметил одноглазый.

— Много, что поговаривают, — скривилась Хель. — Но тут виноват отнюдь не Баюн, хотя он на пана воеводу страсть как озлоблен, уж не знаю за что. А Божену сгубило ее неуемное любопытство. Да, неуемное даже для ведуньи. Малунья с ней горячую дружбу водила. Возможно, даже более горячую, чем следовало. Вот она сейчас переживает за нее, несчастная, и творит глупости…

— Ей раньше что-то не мешало глупости творить! — запротестовала Хлоя, но Хель лишь отмахнулась.

— Не думаешь, что к исчезновению мальчишек тоже она приложила руку? — спросил Каурай.

— Да на кой ляд они ей сдались? Она вообще про опричников накануне постоянно выспрашивала… Видать, поэтому она тебя из того табора и вытащила.

— Так, — хлопнула ладонью по столу Хель и обвела всех троих строгим взглядом. — А вот с этого места попрошу подробней. Откуда она тебя вытащила?.. Уж не из табора барона ли Вармея?!

— Его самого.

— А ты чего забыл среди таборщиков? — изогнула она отточенную бровь. — Только не говори, что хотел, чтобы тебе погадали там?

— Нет. Я искал свою лошадь, Красотку. Она пропала после набега колядников, и я все ноги стоптал, но удалось отыскать ее в таборе. А перешел дорогу местным и едва не оказался в петле.

— За конокрадство?! — прыснула было Хлоя, но смутилась и снова пропала в чарке с медом.

— Убийство, — помрачнел Каурай и быстро добавил: — Один из убитых мною разбойников оказался таборщиком. Дальше вы знаете.

Хель при этих словах стала мрачнее тучи.

— Плохо дело, — проговорила она. — Кто-кто, а таборщики обид не прощают. Если ты действительно виновен в смерти одного из них, то берегись — пока не отомстят, не успокоятся. Тебе придется убить всех, кто состоял в родстве с этим человеком. Или даже вырезать весь табор. Ой, в какую же лужу ты сел…

— Да, — ухмыльнулась слепая колдунья. — Ох, и повезло дурашке Малунье, что мы с Вандой в избе остались. Чуем мы — магией аж за версту сквозит, а злоба такая адская аж в висках отдает. Только вышли мы за частокол, как из кустов вылезает одноглазый волчище — громадный и злющий, аж сами чуть наутек не бросились — а на спине у него еле живая от страха Малунья-Глазунья. И не успели мы понять что к чему, как оба к нам под ноги свалились — ты еле живой от ран, а она на коленях вокруг нас ползает — воет да расколдовать тебя просит. И в какую заварушку она тебя втянула? Повезло же тебе, Гвин, что мы сразу тебя не прикончили, вовремя нас Малунья остановила, а то ж…

— Я вас не поранил?

— Плохо же ты нас знаешь, — блеснула она золотым зубом. — Не родился еще тот мужик, который Хлою Видящую оседлает. Я сама оседлаю кого угодно!

— Сейчас получишь, — осадила ее Хель. — Вообще нету у нас причин для веселья, девочки. Таборщики и так на нас зуб точат, их разве что авторитет Вармея сдерживал до сей поры. А после того, как Малунья помогла Гвину сбежать в шкуре волка, они еще порешат, что и мы замешаны в этой истории, и тогда сам Вармей их не удержит, а то и лично и с удовольствием решит зайти к нам на огонек. Ждите гостей, дорогуши.

— Пусть только попробуют сюда заявиться! Мигом повылезают отсюда через дымоход, сверкая голыми косточками…

— Сестрицы-мастерицы, а не утомили ли вы старину Гвина своими болталками? — С этими словами Хель поднялась со стула. — Он-то поди из-за вас, ненасытных, еле ноги передвигает. Хлоя, допивай-ка свой медок, родная. Ванда, кончай уже лыбиться, слезай с сундука и помоги убрать все со стола! Гвин… закрой уже эту проклятую дверь!

Каурай послушался ее — захлопнул дверь, но с другой стороны, и вышел во двор, погруженный в мрачную думу. Из избы доносились приглушенные голоса, на улице веяло уходящим летом. Подрагивая одноглазый сошел с крыльца, где было намного теплее, словно изба дышала теплом горячих споров и полузабытых воспоминаний.

Прохлада скоро взяла свое, но он и не думал возвращаться, хотя желал этого больше всего на свете. Ночевать решился в бане, где несмотря на все усилия ведуний, еще несло псиной. Зажег небольшую лучину, запер дверь и, для верности, что его среди ночи не побеспокоит ни одна из полуночниц, заблокировал ее доской. Потом разостлал простыню, которую приготовил еще днем, и повалился прямо на пол, подложив под голову свернутое одеяло. Закрыл глаза и попытался отключиться от всех мыслей, но они, словно из чистого упрямства, полезли в его гудящую голову.

Следовало бы хорошенько отоспаться, прежде чем завтра срываться в дорогу — прямиком в острог воеводы. Знал, что придется отбиваться от увещеваний Хель, которая в любом случае будет упрашивать его остаться, но дел у одноглазого было невпроворот. Он все еще помнил про обещание данное Кречету о том, что поможет ему с Баюном, и тогда по его словам пан воевода задолжает ему кругленькую сумму за хлопоты. Очень хотелось надеяться, что Кречет не обманул его и не продал его железяке на ближайшем рынке, иначе никому Каурай в своем теперешнем босячном положении даже не приглянется. И своих порток не имеется, не говоря уже про лошадь.

Да уж, и в чем он отправится в острог, чтобы встретиться там с казаками? В сарафане и кокошнике Ванды? Молодцы Кречета точно поднимут такого «защитника» на смех, и поделом.

Да и Гриш с Бесенком сами себя не найдут. Пока у него нет ничего, кроме одеяла под головой, рассчитывать ему приходилось только на удачу. Однако Каурай по своему опыту знал, что удача, как впрочем и совесть, — крайне стервозная девка.

А вот Красотку как бы не пришлось разыскивать по ярмаркам всего Пениальского Союза и еще дальше, в Шатране, а то и в Альбии, в суровых просторах Дикой Тайги и так плоть до Пылающих гор. А то и в колбасных рядах.

За что одноглазый совершенно не переживал, так это за Куроук. Уж кто-то, а меч точно отыщет своего хозяина даже на Краю света.