Каурай. От заката до рассвета

Глава 27

— Ванда сказала, что эта чертовка приходила ночью?!

К нему шагала Хель — ее глаза метали молнии. Если бы из ушей колдуньи сейчас бы валили два столбика пара, он бы точно не удивился.

Каурай сидел на завалинке и вертел в руках подаренный Вандой кинжал. Пусть одноглазый и упирался как мог, но немая ведунья была крайне настойчива, и буквально силой заставила его принять подарок. Обнажив клинок на свету, Каурай присвистнул — дымно-темная сталь переливалось алыми прожилками. Вещь редкая и очень недешевая. Рядом стояла сумка, в которой были сложены склянки с порошками и зельями, которые Хлоя притащила, опорожнив пару своих сундуков и взяв у него обещание, что если снадобья закончатся, он обязательно вернется и возьмет еще.

— Заявилась ко мне в баню, — отозвался одноглазый, засовывая кинжал в сапог — подарок Хель, размер подошел только с ее ноги.

Это же касалось и штанов, и куртки, которая сейчас сидела на его плечах, едва сходясь на груди. Ванда и Хлоя остались при своих одежках, благо размеры у них были куда меньше в отличие от рыжей, которая всегда славилась и ростом, и статью, обгоняя большинство мужчин на голову, а то и на две. Одним из немногих, кто мог сравниться с ведуньей ростом был Каурай, но сейчас она смотрела на него сверху вниз.

— Вот сука, — сжала зубы ведунья. — Почему не сказал?! Я бы ее выдрала — у меня давно рука чешется познакомить ее с розгами.

— Вчера и так был довольно насыщенный день. Не хотел вас будить по пустякам.

— И это ты называешь пустяками? И где она сейчас?

Каурай молча пожал плечами. Когда он заходил в баню утром, та пустовала, а доска стояла нетронутой. Очевидно Малунья вышла из бани тем же самым путем, которым и вошла ночью — а каким, ведал лишь Сеншес.

— Чего она хотела? — не отставала колдунья. — Только не говори, что ты и ее…

— Поговорить, — развеял ее страхи одноглазый. — Извинилась. Сказала, что сожалеет.

— Сожалеет она!

— Возможно, даже искренне. По крайней мере, мне так показалось. Решила загладить свою вину и привести мальчишек обратно.

— Она и собственную голову вряд ли найдет, если ее за нос не схватишь!

— Не слишком ли ты с ней строга, Хель?

— Это ей полезно. Когда в следующий раз захочет превратить кого-нибудь в волка, десять раз подумает.

— Чую, в следующий раз она решит обратить тебя — в муху, чтобы раздавить. Совсем затравила ты ее. Она даже от одного имени твоего трясется.

— Так, — уперла она руки в бедра. — Не учи меня воспитывать молодежь! Не в первый раз она уже сбегает и творит непотребства. Не в первый, и это не потому, что я, как ты изволишь выражаться, затравила нашу сахарную дурочку. Я сама беспокоюсь о девочке, ибо она пусть и глупышка, но глупышка талантливая. Пусть этому таланту и мешают раскрыться ее куриные мозги. Вернется, никуда она не денется. Поплачет и вернется.

— Она же злится не просто так. Сама говорила — после того, что произошло с Боженой… Наверное она винит во всем себя.

Она хотела выдать нечто колкое, но тут из избы послышался грохот, и о чем-то громко загомонила Хлоя. Хель помрачнела, оборвала речь на полуслове и схватила Каурая за локоть, и не успел он опомниться, как она уже толкала его под крышу амбара.

— Божена это другой разговор, — заговорила Хель, когда их обоих скрыл полумрак. — Она была сильна, очень сильна как ведунья, но при этом крайне своевольна и горда. Иногда складывалось ощущение, что это не она наша «скромная ученица», а сама Божена считает нас своими слугами, которыми можно помыкать — вся в отца. Очень скоро она вовсе перестала бывать у нас, а если и появлялась, то только для того, чтобы что-то попросить, а когда не получалось достать это добром, начинала угрожать или просто брать без спроса. Ну, и я, в конце концов, не выдержала, надавала ей по щекам и просто прогнала нахалку со двора, лишив ее метлы и серёг. Но и это ее не остановило — она начала подсылать Малунью, чтобы та воровала для нее из сундуков.

— Малунья упомянула, что Божена пыталась вызвать какого-то демона. И провалилась.

— Да, — кивнула она с каменным лицом. — Вия.

— Вия? — переспросил одноглазый. От одного звучания этого имени у него отчего-то мурашки забегали по спине.

— Вий — это один гномьих королей Ямы. Странник, глаза которого способны видеть сквозь время и пересекать миры. Чудовищно сильное и древнее существо, которому лучше не переходить дорожку. Божена постоянно интересовалась такими сущностями, спрашивала, как их можно призвать, и что можно выторговать для себя. И я не удивлюсь, что именно Вия эта дурочка пыталась вытащить из Ямы. Глупая, несчастная душонка.

Она поглядела ему прямо в глаза и схватила за руку.

— Гвин, и ежу понятно, что от тебя нужно Малунье. Просто помни — правило “ведунья всегда умирает в одиночку” написано кровью. Это не моя блажь. Это кровь сотен ведьм, в том числе и моих подруг, которые пропали также — ни за что ни про что, только по собственной глупости и жадности. Но то, что подняла из Ямы эта наглая воровка настолько чудовищно, что мне и подумать страшно. Даже и не думай помогать Малунье!

— Ты боишься? Ты ли это, Хель?

— Да, твоя старая подруга Хель боится! Но свои силы нужно всегда верно оценивать, как также значится в одном из правил ведуний. Божена не рассчитала и поплатилась за это не просто жизнью, а еще и душой, которая уже по колено в Яме, а это самое страшное для ведуний — попасться. Попасться в лапы к кому-нибудь настолько голодному и сильному, что тебе не удастся не то, что сладить с ним, а просто удрать. Мы не ведьмы, Гвин, мы не служим Яме.

— Ага, вы у нее воруете.

— Сила на дороге не валяется! Но любая сила требует осторожности. Месяцев, а то и лет подготовки. Исследований, наблюдений и всего прочего, чтобы исключить даже вероятность провала. Божене все это было побоку, она всегда хотела больше и быстрее. Я ее предупреждала, но она не слушала. И теперь ее уже не спасти, Гвин. Я это знаю, лучше остальных. Не ходи. Божена сама выбрала свою судьбу. А ведунья всегда умирает в одиночку.

— Она же твоя ученица. Пусть и бывшая, но…

— Но, — сжала его руку Хель. — Божена сделала все, чтобы забраться на край Ямы, и не тебе ее оттуда вытаскивать, чтобы рухнуть вместе с ней.

— Я в любом случае поеду к воеводе, я уже дал обещание Кречету, что помогу им сладить с Баюном. А там расспрошу и про Божену — если ничего и в самом деле поделать нельзя, не стану рисковать.

— Воевода безумен, — проговорила она странным шепотом. — Он из тех людей, которые ухватятся за последнюю ниточку, но урвут свое. Если он узнает, кто ты, Гвин, то он скорее тебя в поруб бросит, но добьется, чтобы ты спасал его безнадежно увязшую дочь. А этот Кречет наверняка уже разболтал о тебе всему Пограничью. Лучше тебе даже и носа не показывай у Замка и даже не заикайся, что имел дело с нечистой силой — он возьмет тебя в оборот, ты даже глазом моргнуть не успеешь! Мне приходилось иметь с ним дело, и я не я, если снова стану ему помогать. Последнее время он совсем не выходит из своего Замка и давно повредился рассудком после смерти жены.

— Что же ты предлагаешь мне просто сбежать?

— Останься… — с надеждой в голосе проговорила ведунья, делая к нему нетвердый шаг. Каурай вздохнул и положил руки на ее чуть подрагивающие плечи.

— Нет, Хель, у меня еще есть незаконченные дела, — сказал он, мягко держа ее на расстоянии. — Мальчишки…

— Твоих засранцев мы найдем, — махнула рукой ведунья. — Мор уже один раз отыскал Бесенка — найдет и во второй.

— Ваш Мор легко может переварить их, пока добежит до избы! Но мне еще нужно вернуть Красотку и мою железку. Куроук в желудок к вашему любимцу точно не вместится.

— Ты про тот жуткий меч?! Ты еще не избавился от него?

— Нет. Если я не отыщу Куроук, то он с удовольствием сам отыщет меня. Только жертв будет втрое больше.

— Была бы я на твоем месте, уже давно закопала бы где-нибудь или выбросила в море…

— Поверь, я пытался. Но это не выход. Я не могу просто так оставить все на самотек и спрятаться здесь. Да и кто знает — к моему прибытию панночку уже сто раз схоронят. Думаю, минувшей ночью она уже отдала Спасителю душу. Вернее, этому Вию.

— Не знаю, Гвин, — опустила глаза ведунья. — Пан воевода легко выкопает жену из могилы, лишь бы все было по его хотению. Это очень страшный человек, а нынче, чую, он просто озвереет от горя. Совсем недавно он схоронил Ладу, с которой у них не было никакого счастья. Он держал жену взаперти с тех пор, как они насильно обвенчались, и в конце концов загнал в могилу. Если умрет и дочь — вернее когда она умрет — Серго станет настоящим монстром и тогда горе всем валашцам, кто не успеет сбежать. Я сама подумываю уехать отсюда, уж слишком опасно стало в Пограничье. Сначала этот Баюн, потом люди Кречета, которые ничуть не лучше, а теперь и таборщики. Не хватало нам еще и ярости воеводы, если он вдруг проведет ниточку от своей дочери к нам. Знаешь как его прозвали местные? Шкуродер. Только тсс… Даже не думай называть его так на людях.

— Хель… — поджал губы Каурай. — Пустое. У меня нет никаких обязательств перед этим человеком. Не факт, что он вообще согласиться меня принять, раз безвылазно сидит в этом своем Замке. Головорезов у него целый острог. Зачем ему еще один?

— Я бы тоже хотела так думать, — пробормотала она. — Но, поверь… Воевода… проклят. Как и весь его чертов острог. Я знаю, о чем говорю.

— Проклят? — поднял бровь одноглазый. — Кем?

— Не знаю… Это очень сильные чары, и даже мне к ним не подступиться.

— Он нанимал тебя, чтобы ты сняла эти чары, и…

— Да, — еле слышно призналась она. — Я провалилась.

— Полагаю, Божена пыталась призвать демона, чтобы он снял проклятье с ее отца?

— Нет. Она ненавидела его всей душой. Такого как Серго невозможно любить. Тут только жадность и тщеславие… не более. Не ходи.

— Я пойду, — твердо проговорил Каурай. — Если ты говоришь, что Серго обязательно сорвется с цепи после смерти Божены, то представь, что это будет за чудовище, если его дочь не просто отойдет в мир иной, но и станет добычей Ямы? Кому он попробует отомстить в первую очередь?

Она долго сверлила его недовольным взглядом. Но сдалась и опустила плечи.

— Ладно, — вздохнула она. — Но как ты доберешься до Валашья? Тебе понадобится лошадь.

— Ни за что.

— Гвин…

— Я не стану обворовывать вас еще и на лошадь. Вы и так дали мне куда больше, чем нужно.

— Если бы ты остался здесь, тебе не пришлось бы нас обворовывать.

— Хель!

— Ладно… Но идти пешком до Валашья в такое время — крайне опасное занятие. Даже для такого как ты. Вот что! Выправим тебе Подорожную.

— Подорожную? Хель, это уже с лишком!

— Заткнись, я сама лучше знаю, что с лишком, а что нет, — отмахнулась она. — Ты только приехал, ты и понятия не имеешь, насколько тут все серьезно. Не пройдет и нескольких дней, как даже сюда могут заявиться либо головорезы Баюна, либо Кречет со своей ватагой, либо эти табунщики… Ох, и заварили мы кашу…

— Мы?

— Гвин…

— Да?

— Помолчи…

И тут она положила ладони одноглазому на предплечья и решительно согнула руки, разрушая преграду между ними.

— Хель… — проговорил он, когда она коснулась его грудью.

— Молчи, — произнесли эти сладкие губы, прежде чем сомкнуться на его устах и властно добиться ответа.

Она все еще была такая же — он не мог не отметить это, когда легко укусил ее пару раз. Она была не против, и с удовольствием куснула его в ответ, оплетая руками его шею, проходясь пальцами по его поседевшим волосам. Спустилась ниже и…

— Не надо, — остановил ее Каурай. Их близость длилась считанные удары обоих сердец, торопливо догоняющих друг друга в унисон.

— Мы можем его убрать, — не отпускала она его. — Это не так сложно… Всего лишь горб. Зачем он тебе? Останься.

Но спустя пару вязких мгновений он снял ладони с ее плеч, в последний раз вдохнул аромат сирени, пройдясь носом по влажной щеке, и, не оглядываясь, вышел во двор.

* * *

Ушел он без лишних церемоний. Только обнял каждую ведунью на прощанье и звонко поцеловал в прохладную щеку. Больше всех отчего-то растрогалась Хлоя — она чуть ли не рыдала, когда он присаживался на дорожку, а потом принялась водить руками вокруг себя, чтобы еще раз потрогать «недотепу Гвина», как она выразилась.

Но Каурай только скрипнул дверью и быстро зашагал в сторону леса, стараясь не оглядываться. Не хотелось снова сталкиваться с ними взглядом — ни с нервно кусающей губы Вандой, ни с зареванной Хлоей, ни с внешне невозмутимой Хель. Он чувствовал, что все трое застыли на крыльце, глотали слезы и что-то бормотали ему вслед, выжидая пока широкая спина их старого друга не утопнет в массе скудеющей листвы. Ему тоже было невмоготу — запоздало скатившуюся слезу он вытер только тогда, когда изба затерялась среди деревьев.

Хоть ведуньи и объяснили ему как выйти из леса, но он все равно довольно долго плутал по окрестному бурелому, прежде чем набрел на хоть какое-то подобие тропы. Идти по ней было не в пример легче, чем лазить по кустам.

— Спешишь? — неожиданный вопрос разбил тишину лесной глуши. Одноглазый потянулся к кинжалу — он жутко ненавидел, когда к нему вот так подкрадываются — и огляделся, но кроме сотен березок вокруг глаз его поймал лишь зелень, трепещущую на ветерке.

— Да тут я, глазик свой выше подними!

Каурай выругался, когда задрал голову — ухмыляющаяся Малунья сидела прямо на ветке и болтала своими гигантскими сапожищами.

— Вижу я, как ты выполняешь свою часть сделки, — буркнул одноглазый и пошел дальше.

Скрипнула ветка, сверху донеслось:

— Эй, даже не снимешь меня?

— Еще чего, — хмыкнул Каурай и пошел дальше. — Как сама забиралась, так и слезешь.

— Ну, одноглазый, погоди!

Ветка снова скрипнула и на землю рухнуло нечто тяжелое, громко пискнув при этом. Каурай даже не подумал обернуться. Быстро зашелестела трава — удар кулачком пришелся прямо в горб. Одноглазый скривился, но сделал вид, что даже не заметил.

— Ты даже не спросишь, что мне от тебя нужно? — бросила она ему в спину.

— Я думал все кристально ясно, — вздохнул он, но остановился и устало поглядел на ведьмочку. — Я помогаю тебе, ты — мне. Проблемы?

— Ага, — насупилась она. — Ты так и не сказал, где я должна найти этих твоих оболтусов?

— Ты же ведунья?

— Да. И что?

— Мальчишки это что иголки в стоге сена? Мне что объяснять тебе, как ведуньи ищут людей, если им сильно нужно?

— Нет… но…

— Или нам пойти прогуляться до наших общих знакомых и попросить их?

— Нет, — надула она губы. — Ты издеваешься надо мной!

— Совсем немного. Но ты хорошо знаешь этого Бесенка, значит, найти его будет куда проще, чем мне. Что совсем не знаешь, куда он может направиться?

— Догадываюсь…

— Вот, значит ты уже на шаг впереди, — кивнул одноглазый и зашагал по лесу дальше, надеясь, что дурочка отвяжется. Напрасно.

— Постой…

— Что еще? — скосил он глаз на непутевую ведьмочку. И как она могла ему показаться настолько таинственно-пугающей в лагере таборщиков? По тропинке бежала невысокая, тоненькая девчушка. Большие постоянно бегающие глазки навыкате и вздернутый носик-кнопка грозно выглядывали из-под низко надвинутого капюшона. Глупый несформировавшийся подросток — даже груди еле намечались под плотно прилегающей тканью короткого плащика.

— Просто скажи — ты правда направляешься в Валашье? Не врешь?

Одноглазый лишь хмыкнул на такое подозрение. Боится, что он обманет ее? Что ж, не на пустом месте — ради нее бросаться с головой в пылающее горнило у него и вправду нет ни одной видимой причины.

— Чего молчишь?

— Правда, — отозвался он, не замедляя шаг. Его уже начинало раздражать ее присутствие.

— Почему? Не боишься?

— Работа такая.

— Какая?

— Очень опасная.

— Ты же опричник?

— Какая смышленая.

— Дурак! — обиделась она; и добавила: — Я думала, вас почти не осталось.

— Ты была недалека от истины.

— Тогда почему? Раз вас пустили под нож, и люди больше в вас не нуждаются…

— Вот тут ты ошибаешься.

— В чем? Вас же так мало? Ни разу не приходилось видеть ни одного опричника. Знаю о вас только по рассказам… не очень хвалебным.

— То что нас мало — ты права. Ты ошибаешься, что люди в нас больше не нуждаются. Хотя это и вправду спорный вопрос.

— Ты сам-то знаешь на него ответ?

— Не буду врать — люди сами не знают, хотят ли они избавиться от порождений тьмы или им удобнее жить с ними бок о бок. Ведь это только в сказках чудовище может ураганить по округе и жрать всех без разбору. И нужно лишь найти смельчака, который не побоится отправиться с ним на бой и прикончит чудовище прямо в логове. Дальше всеобщее ликование, красавица жена и полцарства в придачу. В жизни… бывает всякое.

— Чудовища более разборчивы? Предпочитают девственниц?

— Нет, но есть и такие. Я про людей. Некоторые настолько успешно уживаются со злом, что оттенки темного размываются. Всегда сложно определить к добру ты убил чудовище или с его смертью станет еще хуже. Вот ты, например?

— Что я? По-твоему я порождение тьмы?!

Одноглазый ухмыльнулся.

— Скажешь, нет?

— С ума сошел! Я ведунья!

— А в чем разница?

— Мы не убиваем людей, не насылаем болезней, не вызываем бури, не воруем детей. Договор, и все такое прочее…

— Лишь пользуетесь плодами рук убийц.

— Но сами не убиваем!

— Не убиваете… Но без смертей вам не прожить. В том числе и без насильственных.

— И что из этого? Я за всю свою жизнь не убила ни одного человека!

— Зато наверняка покопалась во внутренностях десятков, дождавшись, пока те не откинут копыта. Как там? Кажется, четвертое правило ведуний: “ведунья не убивает без причины”. Верно?

— Верно. И что?

— То есть все-таки убиваете?

— Да, но по причине! Например, самозащита.

— Какая удобная логика.

— Сказал человек, который не умеет ничего больше, кроме как убивать!

— Я же не придумываю себе кодексов. Хотя тут ты права, мы едва ли сильно отличаемся друг от друга.

— К чему ты клонишь, одноглазый?

— К тому, что для обычного крестьянина между ведьмами Гона, которые могут забрать целую деревню, чтобы скормить ее жителей Яме, и девчонкой, которая обмазывается кровью убитого на дороге, нет никакой разницы. И то, и другое вы делаете ради Силы. Вы обе стороны одной монеты. И силу вы выкачиваете из одного источника — из Ямы.

— Какое мне дело до того, что про нас думают крестьяне? Для них и ты мало чем отличаешься от ведьмаков… хотя в чем-то они правы.

— Я видел достаточно людей, которые пользовались услугами прислужниц Ямы и слышать не хотели, чтобы изгонять их или тащить на костер, как того требует Кодекс Пламени. Опричников они сразу встречали вилами, и такие деревни мне приходилось объезжать десятой дорогой и ночевать в лесу.

Я видел места, где ведуньи имели настоящую власть, им посвящали баллады, строили в их честь храмы и только огнем и железом их можно было сбросить с трона и заставить местных вспомнить догмы Пламенной длани. И если князьям это и удавалось, то не проходило и пары лет, чтобы крестьяне снова не привечали к себе новую ведьмочку, и все шло по новой. Впрочем, видал и тех, кто и слышать не хотел о ведовстве и любого, кто только помыслит о том, чтобы просить помощи у колдуна, живо располосует на площади. Но таких мало. Гораздо больше тех, кто живет и тем, и другим. Верит в Спасителя, но ходит на поклон к ведьмакам. Как ты думаешь, почему?

— Догадываюсь… Догмы догмами, а жизнь жизнью.

— Верно, — кивнул Каурай. — Иначе им не выжить. Моровое поветрие, неурожай, война, голод… После нескольких месяцев на лебеде и крапиве кто угодно поменяет свои взгляды на колдовство и Падчериц Сеншеса. Если общение с нечистой силой поможет вырастить новый урожай и накормить детей, то даже человеческие жертвоприношения — не такая уж большая цена. Да и ведьмами чаще всего становятся не пришлые чужаки, а родная кровь, такие же забитые крестьянки, помыслы которых куда ближе и понятнее, чем заумная брань духовенства. Между одним злом и другим, немного поразмыслив, они всегда выберут меньшее, и не мне их винить.

— Странно, что все это говоришь мне ты, — хмыкнула ведьмочка. — Человек, который призван истреблять наш род… Хладнокровно решаешь за других, какой выбор им сделать. Кому жить и продолжать творить, как тебе кажется, зло, а кому пора в мир иной.

— Иной раз требуется, чтобы кто-то сделал этот выбор за других. Кто-то, кто способен заглянуть в будущее и ужаснуться последствиям.

— И это ты? — спросила ведьмочка с иронией в голосе. — Ты определяешь меру необходимого зла, чтобы ужаснуться?

— И это я, — не моргнув глазом, кивнул Каурай. — Одна из причин, почему мы с вами до сих пор ходим по этой земле и до сих пор не поубивали друг друга.

— Я знаю, одноглазый — именно поэтому вы и пошли на Договор! Вместо того, чтобы пролить реки крови и выкорчевать ведьм на корню, опричники решили просто договориться. И сэкономить силы, надеясь, что среди нас станет больше тех, кто пойдет на компромисс. Так появился Ковен и Дикий гон. Две стороны одной монеты, как ты изволил выразиться.

— Вижу, Хель не просто учила тебя делать пассы и плясать вокруг костра…

— Сейчас получишь!

Одноглазый хохотнул. Он знал, что это не так.

До пепелища — все, что осталось от почившей шинки — они добрались к полудню. Там и разошлись.

— Еще раз, одноглазый, — остановила она Каурая, коснувшись его предплечья. — Обещай, что отправишься в Валашье и спасешь душу Божены.

— Ничего я обещать не могу, — мягко одернул руку одноглазый. — Вполне возможно, что Божена уже мертва и спасать будет некого.

— Если она уже мертва, — опустила глаза Малунья и поджала губы. — Это очень хорошо. Но все равно обещай, что попытаешься.

— Обещаю. А ты…

— А я позабочусь о табунщиках и найду твоих глупых мальчишек, — проговорила ведьмочка себе под нос и, не оглядываясь, зашагала в другую сторону.