Кавказский гамбит

2

В тот день Капа, как всегда, собралась ехать в парниковое хозяйство. Обратно предстояло тащить на себе капусту — товар недорогой и тяжелый, прибыли от него мало, только на зиму засолить для собственного потребления. Однако синенькие поспеют лишь через неделю, пока придется брать, что дают. Автобуса на Псоу долго не было, и Капа вся извелась. Народу на остановке собралось порядочно, но, работая острыми локтями, ей удалось занять сидячее место, и она намеревалась подремать часок, поскольку ночью плохо спала. Вчера уже легли, Васька вдруг огорошил: Арчил, грузин с десятого этажа, предложил ему крупно заработать на перегоне автомобилей из-за границы.

Ей бы обрадоваться, так нет. Ко всегдашним выкрутасам Василия она приспособилась, а чем обернется новое дело, неизвестно. К тому же и заказчик ушлый. Живет богато, но тихо, в двух смежных квартирах. Сам, жена, четыре дочери и два сына держатся скромно, ни с кем близко не общаются, хотя здороваются вежливо. Свой бизнес грузин держит в Адлере, подальше от зависти местных торговцев, да и город там настоящий, есть где развернуться. Начинал с двух палаток возле продуктового рынка. Крытый брезентом грузовик ездил за барахлом через Грузию в Турцию, а здесь, под окнами, отдыхал. Мокрухина говорит, теперь у Арчила несколько больших магазинов и доходы миллионные. Может, и правда. Сам ездит на черной машине с черными стеклами, а Ваську посылает в Германию за подержанными иномарками, видно, наклюнулся выгодный сбыт. Этот субчик своего не упустит. Когда дефолт в девяносто восьмом грянул — засуетился, не брезговал самолично у обменника дежурить, людям рубли за доллары отмусоливать, потом в Москву самолетом полетел, Мокрухина доложила — хорошие деньги срубил. С таким пройдохой надо держать ухо востро.

А разговор с грузином действительно состоялся.

— Ты, Панюшкин, человек серьезный, во внутренних органах служил, тебе доверять можно, — сказал Арчил. — За доставку каждой легковушки плачу по тысяче баксов. Пять пригонишь — шестая твоя. Или деньгами бери.

Предложение Ваську сильно заинтересовало, но, зная крутой нрав жены, он подождал, когда они улягутся в кровать, и начал издалека:

— А слышь, Капитолина, отчего бы нам машину не прикупить? Частным извозом стану заниматься, отдыхающих с аэропорта в Сочи возить. Говорят, в Германии неплохую машину можно за пять тысяч долларов взять. Нам ведь и подержанная сойдет, они как новенькие, не отличишь!

— Говорят — кур доят. У тебя и одной тыщи нету.

— Если постараться — будет. Мы теперь при капитализме живем, инициативу проявлять надо, иначе так и помрем нищими.

Капа поначалу даже не взволновалась — это когда же муж последний раз напрягался? Что-то не припоминается.

— Внуку костюм справим, дочка давно о шубе мечтает, Ярославль — не Сочи, морозы зимой случаются крепкие. Тебе барахлишка пора нового прикупить, — задумчиво говорил Вася в темноту.

Капа привыкла обходиться малым:

— Чего жаловаться? Не бедствуем. Ну, пальта зимнего нет. Так никогда и не было. В куртке всегда ходила, а прежде — в телогрейке, помнишь?

Васька не помнил. Да мало ли в чем она ходила, когда молодая была? На ней все ладно сидело.

— Пальто — ерунда, пальто я тебе с пенсии куплю.

— Да какая у тебя пенсия? Меньше моей, — небрежно бросила Капа, наступив мужу на больную мозоль.

— Молчать! — прикрикнул на нее Васька и выложил про предложение грузина. А для убедительности добавил:

— Дачу вмиг достроим. Ты такой суммы никогда не видела.

— А ты видел?

— Я — видел, — хорохорился Василий, — когда в милиции работал, одного мужика тормознули, так у него полный багажник денег оказался — инкассатора ограбил.

— То-то и оно, что вор. И грузин твой хренов — тоже жулик, спекулянт, — не сдавалась Капа.

— Спекулянт, — согласился Василий. — Только теперь это законное дело, бизнес называется.

— Не чурка, без тебя знаю, что бизнес. А все равно спекулянт. Даже и не думай.

Панюшкин откинулся на подушку и вздохнул:

— Ты только ругаться и умеешь, а когда я хочу заработать, не даешь. Пойми, деньги сами в руки плывут!

Капа засопела — она всегда сопела, когда дело доходило до денег, — спросила настороженно:

— И что, прямо так вот и дает тебе валюту с собой? Без расписки?

— Ну.

— Так я и поверила! А ну, нехристь, выкладывай начистоту!

Васька собрался с духом и выпалил:

— Под залог квартиры.

— Что?! — зарычала Капа и ткнула жестким пальцем в Васькин лоб. — Вовсе с ума съехал! Это значит, если ты, раззява, деньги профукаешь, нам с тобой под кустом век доживать? Забудь! Нашу приватизированную квартиру он и в гробу не увидит!

Она повернулась на бок и притворилась спящей, но зачем-то слушала, как неуемный Василий расписывал, что можно купить и сделать на пять тысяч долларов. Аж дышать стало тяжело! Деньги большие, заманчивые. Капа так втянулась в фантазии мужа, что размякла и уже мечтала вместе с ним.

Васька почувствовал слабину, неожиданно притянул к себе голову жены и смачно поцеловал в щеку. Она раскраснелась и даже похорошела темным от загара лицом, с которого на мгновение сошло упрямо-злое выражение, словно она каждую минуту готова обороняться.

Он больно ткнул Капу в бок:

— Как я, крепкий? А, жена?

Она хохотнула баском:

— Не жалуюсь.

Пользуясь моментом, он сказал:

— Ну, вот, я и решил: пока здоровье позволяет — за машиной съездить. Другого такого случая не будет.

Капитолина тяжело вздохнула, пожевала запавшими в отсутствие вставных челюстей губами — ее одолевали сомнения. Риск превышал обещанную награду. Просто так ничего не бывает, тем более легких денег, это Капа знала твердо.

— Арчил тебя обмануть хочет.

— В чем?

— В чем-нибудь. Пропадешь вместе с деньгами, а я пойду по миру. Дело-то опасное: слышала, там грабят и даже убить могут.

— Это тех, кто порядка не знает. Арчил тертый малый. Он мне в руки деньги не даст, на пластиковую карточку положит. Туда поеду пустой, а обратно вместе с грузом на пароме до Финляндии, дальше — своим ходом по родной стране. Да не боись: возвернусь живой и невредимый!

Капа суеверно замахала руками:

— Перекрестись и моли Бога, чтоб помиловал.

Вася хитро сощурился:

— И ты туда же — в Бога не веришь, а помощи от него ждешь.

Капа вздохнула: кого же еще в заступники звать, если государство на тебя трижды наплевало и продолжает обманывать? Василий давно стал частью ее самой, потерять его было страшно.

Свое послевоенное замужество, когда девок оказалось в два раза больше, чем парней, Капа считала большой удачей. Впрочем, и то правда, что Василий в двадцать лет был дурак дураком, а она уже много знала про жизнь. Рано оставшись без родителей, росла дерзкой, хваткой, не гнушающейся никакой работой. Потому и повезло. Тут она как-то наткнулась на старые фотографии: сама-то ничего, ладненькая, крепенькая, как репка, глаза врастопырку — потому никто ее обмануть не мог, до сих пор обидчика так отбреет, хоть уши затыкай. А Васька — так себе, молодой нахал в милицейской форме, теперь и вовсе старый сморчок. Капа вспомнила молодость и улыбнулась: Василий был хорошим мужем и отцом, справедливым и добрым. Пил понемногу, кто ж у нас не пьет? Даже больные умудряются поллитровку в палату пронести. Главное, чтобы в меру. Раньше — работа в органах расслабляться Ваське не позволяла, на пенсии попытался удариться в запои, но на пути к винной страсти стояла Капа.

От бурных возлияний и дружбы с алкашами отучила. Пенсию отбирала сразу и на баловство выдавала понемногу. На пиво Ваське хватало, но пиво — дело обыденное, Капа и сама не прочь пивком побаловаться, почти каждый день бутылку самого дешевого, «Жигулевского», покупала. То, что муж употреблял спиртное по праздникам или с шахматистами, в расчет не принималось, тем более пил не на свои деньги и вовсе не потому, что жадный, жадным он никогда не был, но так выходило помимо его хотения. После завершения турнира победитель ставил ноль семь крепленого красного — дешево и сердито, а если кто побогаче, то и бутылку водки. Василию обыграть всех еще ни разу не удавалось, хотя и очень старался, потому приходилось пить за чужой счет. Правда, одной бутылкой дело кончалось далеко не всегда, бывало, скинувшись, продолжали на чьей-нибудь квартире, у кого жена уехала или померла, чтоб бабским зудежом не портить себе удовольствие. Вот они какие! Что с мужиков взять?

По большинству семейных дел, из которых и состояла повседневность, Капе удавалось настоять на своем, но иногда Василий упрямился, молчал и поступал как хотел, и это тоже было нормально, а иначе — что за мужик? И шкодлив, как все мужики.

Как в отдельную квартиру переехали, Васька привез с Севера свою маманю — перед смертью кости погреть. Тридцать лет грела и умирать не собиралась. Более вредной старухи Капа не встречала. По дому палец о палец не ударит, с внуками не разговаривает, цельный божий день за кухонным столом торчит, замечания делает: и то не так, и это не эдак. Жрет одно мясо, в уборной за собой воду не спускает, белье не стирает. Капа сначала терпела, потом собачилась, потом опять замолчала — себе дороже. Кончится же когда-нибудь эта каторга — девяносто два годика старухе минуло. Но той хоть бы хны: «Поработай, на меня, говорит, поработай, я тебе вон какого мужа родила, имею право дух перевести. И не надейся при моей жизни свободу получить, я тебя переживу хотя бы для того, чтобы ты, сушеная задница, хозяйкой себя в доме не чувствовала. И где только Васятка такую мымру нашел?»

Капа собственной внешностью не обольщалась: конечно, худая — от такой жизни не разжиреешь, но сильная, с крепкими наработанными руками, поднесет пьяному супружнику со злости — не сразу очухается. Она всегда брала не красотой, а сноровкой, выносливостью и порядком, однако обидно такое от свекрови слышать, и Капа наловчилась мстить. Не словами, так делами — то стул ей ломаный подсунет, то уйдет и дверь, словно по забывчивости, снаружи запрет, чтобы старуха из дому выйти не могла, дурное про родню во дворе не трепала.

Бабьи раздоры нагоняли на Ваську тоску. Он пытался мамашу ублажать, самогонки перед обедом ей наливал, но та после выпивки еще злее становилась, невестку костерила с новой силой. И чем лучше за нею ухаживали, тем неуживчивее она становилась. Как-то Капа обои в кухне новые, моющиеся, поклеила, двери-окна, решетки покрасила, мужу крикнула громко, чтобы бабка тоже услыхала — не отдельно же ей докладывать:

— Осторожно! Два дня руками за притолоку не хватайся, дверь в сортир не закрывай. Окрашено!

— Надо было быстросохнущие белила брать, — заметил Василий.

Капа аж задохнулась от злости:

— А ты на них заработал, бездельник чертов? В три раза дороже стоят!

— Скупердяйка!

Мать в своей комнате довольно закудахтала, заскрипела от радости, что Васька жену облаял. Так и жили, дожидаясь, кто наперед дуба даст. Только недавно наконец померла маманя — земля ей пухом.

Во вторую очередь доконала Капитолину работа. Чтобы жить не хуже людей и получить на старости лет общесоюзный пенсионный потолок, сорок лет трудилась в одном санатории на трех должностях — официанткой, уборщицей и прачкой, а еще по дому и на земле. Вставала затемно, ложилась заполночь. Товарки понять ее не могли:

— Не одна детей ростишь — муж есть, зачем надрываться?

Приходя с работы, падала на диван в изнеможении, но обводя глазами добротную обстановку, снова заряжалась бодростью. Квартира в семье — главное. Скупясь на мелочи, на дорогую еду, когда можно обойтись дешевой, денег на обустройство квартиры Капа не жалела. С нищего детства усвоила: ковер — это благополучие, а несколько ковров — богатство. Когда некуда стало вешать, положила под ноги, хотя и страдала, ходить пускала только босыми ногами и с каждым чужим шагом ежилась, словно на нее самое наступали. В углу стояли свернутые в рулон и зашитые в старую простыню еще два ковра, дожидались, когда помрет свекровь, чтобы украсить вторую комнату. Теперь можно бы и расстелить, да времени все нет.

Тюль с цветным шитьем, шелковые расписные занавески радовали глаз, хрусталь в горке сверкал, как бриллиант, потому что еженедельно перемывался и перетирался. Это не важно, что сами ели на кухонном столе, накрытом потертой клеенкой, водку пили из граненых столовских стаканов, а чай — из щербатых фаянсовых кружек с голубой каемкой, списанных санаторным завхозом. Но когда являлись гости, сокровища вынимали из шкафа и ставили на стол, чтобы всякому было ясно: в этом доме трудились по-честному, потому сытую и красивую старость себе обеспечили. Со временем, может, и еще кое-чего удастся прикупить, если работать да не лениться, пока силы есть. На усталость и нездоровье Капа жаловаться не привыкла — некогда болеть. Повторяла: придет срок — ляжем на бок.

Наконец Капитолина дождалась своего часа, пенсию заработала — больше не бывает, если только персональная, но та не для простых людей. Однако черт отдохнуть ей не дал: только сбылась мечта, как все перевернулось — деньги сделались пустыми бумажками, государство стариков кинуло. Потом сын погиб. Опять пришла нужда выживать.

Сотни женщин гнули спины на поденщине с рассвета до заката, обгорали на солнце, мокли под дождем. Однако ушлые бизнесмены денег не платили, рассчитывались натуральным продуктом. Таково условие устного договора. Весной, пока рассаду сажали, поливали да пропалывали, — доходу работницам никакого. Зато когда начинался сбор урожая — от клубники до болгарского перца с помидорами — бери, сколько на себе унесешь. Поэтому мужчин на работу не принимали, а баба много не утащит. Но это смотря какая. Капа, даром что маленькая, поднять могла прилично: здоровая торба через плечо — половина на груди, другая на спине — и в каждой руке по баулу, такие вокзальные носильщики на тележки кладут, чтобы позвоночник не угробить. Капа спину не жалела — своя ноша не тянет. По выходным торговала добытыми овощами на улице, возле магазина.

Роль Панюшкина сводилась к встрече жены с шестичасового вечернего автобуса, доставка тяжести в квартиру, ну, еще приходилось подносить к торговому месту сумки с товаром, что Василий исполнял нехотя, с независимым видом. Ваське — лишь бы не работать, лишь бы ничего не делать. Заниматься продажей он отказался наотрез — не мог так низко пасть в глазах поселковых жителей. Негоже, мол, бывшему участковому милиционеру сидеть на фанерном ящике и взвешивать безменом кабачки. Торговля с рук в течение всей его трудовой жизни считалась делом противозаконным, и развернуть мозги на триста шестьдесят градусов у Василия не получалось. Однако с занятием Капы пришлось смириться — она хорошо зарабатывала на торговле, да еще курортников летом пускала, а сами спали в лоджии, среди мешков с овощами.

С нынешнего года пенсию перестали задерживать, внуки подросли, мамаша померла и вторую комнату тоже стали сдавать. Конечно, с отдыхающих полагалось платить налог, но отобрать хоть часть денег, которые уже коснулись рук Капы, еще не удавалось никому. Увидев впервые налоговую инспекторшу, Капитолина замахала кулаками и понесла ее такими словами, что та была рада убраться по добру по здорову.

В общем, без приработка на парниках теперь можно бы и обойтись, но после смерти сына Капа втянулась. Каждое утро, потирая ноющую поясницу, клялась, что завяжет с чужой землей и займется вплотную собственной, однако прежде, чем вставало солнце, вставала Капа и ехала на работу, а по выходным и на своем участке наводила полный порядок. Муж на даче тоже копаться любит, огород поливает из шланга, который пристроил к проходившей неподалеку санаторной трубе, получалось — вода задаром, это Вася умеет, а так, по-крупному — не дождешься. Спасибочки родной милиции, воспитала: честности и неподкупности в нем много, а толку мало. Поначалу-то, после войны с немцами, было строго, да и потом старались служить честно, хоть и не сильно надрывались. Это нынешние стражи порядка совсем распустились: ничего не делай, власть имей, деньги с нарушителей себе в карман тяни. Начальник отделения на все проделки подчиненных смотрит сквозь пальцы: главное — процент отстегивай и в рабочие часы будь на месте. Такого бардака Васька не застал, но к легкой жизни привык. Цельный день по поселку шляется, девок конфетами угощает, хоть и дешевыми, но не совсем же даром достались! Почитай каждый год в свою деревню на Севере ездит, с гостинцами. На кого, спрашивается, деньги тратит? Какие-то троюродные племянники, и те давно в города поубегли, одни старухи последние дни доживают. В тот год двенадцать дворов было, а ныне письмо получил — только десять и осталось. Переписку ведет исправно, а по осени и в дорогу соберется. Тетка там какая-то у него — седьмая вода на киселе, а помнит!

Капа ворчала:

— Бездельник.

Васька огрызался.

Капа замолкала. При всей своей боевитости, она мужа уважала, хоть и находила в его пристрастиях чудаковатость. Василий жил какой-то отдельной от нее, счастливой жизнью и радовался каждому новому магазину в Хосте или ресторану, будто сам получал с них доход. Дружбу вот завел с москвичами. Люди солидные, плохого не скажешь, но чужие — кто их поймет, да и к жизни своей их никак не приспособишь. Капа старалась Ваську к Шапошниковым не пускать — нечего людей беспокоить. Тоже, нашел себе приятеля! Не по твоей бараньей шубе эти господа! Вот если им что от нас надо — тогда пожалуйста, с большим удовольствием.

Десять лет назад она без раздумий приютила Наталью Петровну, когда та битый месяц оформляла покупку квартиры. Очень любила москвичка море и мечтала на лето уезжать из столицы, за которую не держалась и маялась там из-за мужа, насквозь городского жителя. Капе было приятно, что родной поселок нравится жене пианиста, это рождало неосознанное доверие. Капа с гордостью демонстрировала ей богатство, сложенное стопками в шкафу — не последние, мол, люди — белье постельное, занавески тюлевые и шелковые, на смену и про запас. Не самим, так детям пригодятся. Какие нас ждут впереди времена — худые или нет, — никто не знает. Пока еще Бог не баловал.

Вещи Капа покупала тайком от мужа, не в силах удержаться. Прежде ничего подобного нельзя было достать ни за какие шиши, а теперь все лежит свободно — глаза разбегаются. Когда всего много — выбрать трудно, хорошо прежде — что в магазине появилось, то и хватаешь. Но и к разнообразию начала привыкать. Наторгует овощей, деньги на хозяйство отложит в кухонный стол, а на ближайшие крупные покупки — в лифчик, остальное — спрячет подальше. Сберкассе доверия нету — там уже не раз обманули. Потому Капа прибила поверх шкафа мелкий мебельный гвоздик, за шляпку завязала шелковинку, на другом конце нитки по стене спустила пакет с деньгами. От беспутного Васьки схрон, заначка на случай, если что стрясется. А что может стрястись? Да чего хочешь! У нас в стране на этот счет большой опыт.

Невдомек было простодушной Капе, что мужу ее хитрости известны: когда жена деньги прятала или доставала, или даже просто пыль со шкафа стирала, всегда по-особому сопела. Василий посмеивался про себя и сбережения жены не трогал. Хоть и привык жить одним днем, но по опыту знал: растратить легко, а так пусть лежат, может, и пригодятся для какого-нибудь важного дела.

Ведала или не ведала Капа, что тайна клада раскрыта, но одно знала твердо — Ваське денег в руки давать нельзя, все с друзьями растратит, черт узкоглазый! А ей надо о внуках думать. Самая младшенькая, тщедушная голенастая третьеклассница, как приедет из Ярославля, сядет возле таза с огурцами, только снятыми с грядки, да так все и умнет — килограмма три-четыре! Куда только влазит! Да пусть ест на здоровье, бледное северное дитятко! Ну, эти-то хоть при родителях, а те, другие, — безотцовщина! Вдова сына сразу стариков упредила: отныне вы мне никто, потому в мою жизнь не лезьте. И пошла менять мужиков. Девчонке пятнадцать — уже с нее пример берет. Старший, Владик, школу кончает, в институт хочет, чтобы без армии и чтобы специальность благородная, и работа не пыльная. Но разве он, троечник, на бесплатное отделение экзамены сдаст? Невестка уже являлась: «Внуку на учебу надо, он заместо своего отца ваш законный наследник, берите, где хотите, хоть участок с недостроем продавайте». Ишь, шустрая! На-ко выкуси! Земля — это на крайний случай. Пришлось пригретое за пазухой отдать. Да ведь для них же и копила. Лишь бы польза была.

Автобус заскрежетал, дернулся и остановился. Капа со вздохом открыла глаза: так и не заснула, столько всего за дорогу передумала и не заметила, как время пробежало. Теперь до вечера будет капусту вырубать, там уж отвлекаться нельзя, не то тесаком пальцы запросто отхватишь. Долгий тяжелый день Капа работала, ни о чем не загадывая. На обратном пути, пристроив мешки с кочанами, истомленно задремала и увидела странный сон. Будто она в санатории — да не официантка или уборщица, а отдыхающая! Ничего делать не надо, только три раза в день в столовую являться кушать. Там уже все по тарелкам разложено, в чашки налито — жуй и пей, даже посуду за собой мыть не заставляют. Весь день лежи себе полеживай на чистом белье или гуляй по асфальтовым дорожкам между цветниками. А руки-ноги такие легкие, словно не родные! И поясница не болит.

Женщина так расслабилась в несбыточной мечте, что чуть не проехала свою остановку. Засуетилась, из последних сил подтаскивая капусту к выходу. Глянула в открытую дверь — а встречающего-то нет! Куда он, черт узкоглазый, запропастился? Спасибо, попутчики помогли вынести груз из автобуса.

Капа напрасно прождала мужа с полчаса и поволокла мешки домой.