Казань

Глава 3

Документы Шешковского оказались бесценными. В росписи войск от Военной коллегии находилось полное описание на октябрь 1773-го года с указанием всех полков и воинских подразделений – как в России, так и за рубежом. В указах и расписках Тайной экспедиции значилась почти вся агентура внутри страны. Все это сопровождалось личными пометками Степана на полях, где был дан расклад по основным действующим лицам – чиновники, донские атаманы, крупнейшие купцы и аристократы… Был в пакете и компромат. Непогашенные векселя, донесения агентов о предосудительном поведении тех или иных людей, даже признательные показания. Разумеется, это был не весь архив Тайной экспедиции, но точно ее самый "сок".

Первым делом я засел за анализ военной обстановки. После начала восстания, обеспокоенная Екатерина придала живительного пинка главному русскому командующему на турецком фронте – Румянцеву. Тот выдвинулся в Шумле и Силистрии, явно намереваясь прорваться через Балканы к Бургасу и дальше к Стамбулу.

1-ю ударную армию Румянцев разделил на четыре части. 1-я дивизия генерал-поручика Ступишина находится в Молдавии. В ней 14 тыс. солдат – 8 полков пехоты, 5 полков кавалерии, а также 500 казаков. Теоретически эти подразделения можно быстрее всего отозвать в Россию. Если не принимать во внимание необходимость защищать территорию от поползновения цесарцев, которые жадным взором косятся на бывшие территории Османской Империи.

2-я дивизия генерал-поручика Салтыкова базируется в Валахии. Состоит из 5 полков пехоты, 5 полков кавалерии, двух с половиной тысяч казаков. Кроме того корпуса на реке Ольта, есть гарнизоны в Журжи, Бухаресте и Обилешти. Всего – 18 тыс. солдат. Румынию Екатерине тоже надо держать, дабы соседи не ввели в нее войска, особенно в Бухарест. Но через Дунай Салтыков вполне успешно умудряется действовать против турок.

3-я дивизия является самой боевой. Возглавляет ее генерал Вейсман. Действует он против Шумлы, причем делает это весьма небольшими силами. Всего 12 тыс. солдат – 4 полка и 2 батальона пехоты, 3 полка кавалерии и 2,4 тыс. казаков.

Наконец, корпус Потемкина – 11 тыс. солдат. 4 пехотных полка и 5 полков кавалерии. Плюс 2 тыс. запорожцев и донских казаков. Потемкин, в чьем подчинении находится, Суворов действует против Силистрии в направлении Варны.

В принципе все выглядело логично – взять приморские города и двигаться вдоль Черного моря к Константинополю. В случае успешного штурма столицы, можно блокировать русским флотом, который уже нанес несколько тяжелых поражений туркам, Босфор и все, основные военные силы османской империя остаются только в Азии. Можно спокойно, никуда не спеша и на что не отвлекаясь, зачищать Болгарию.

Было гладко на бумаге, да забыли про овраги. На дворе зима. Хоть в Румынии и Болгарии она мягкая – небоевые потери все-равно будут высоки. Надо вставать на зимние квартиры. Это во-первых. Во-вторых, взять полумиллионный Константинополь выглядело большим вызовом. Мощный, укрепленный город с фанатичным населением. Да, есть большие анклавы армян, греков и других христиан, но их янычары быстро сомнут. Осада? А откуда брать припасы? Грабить все тех же христиан Болгарии? А в чем тогда смысл освободительной войны?

Плюс не стоит забывать о Крыме и Очакове. В этом районе действует вторая, оборонительная армия под руководством Василия Долгорукого. В ее составе около сорока тысяч человек. Причем половина – это казаки и калмыки!

Да… тут есть о чем поразмыслить. Я вглядываюсь в карту, перечитываю росписи. 2-я армия была разделена на 3 части: главный корпус атакует Бендеры. Войска Берга на левом берегу Днепра уже практически полностью зачистил Крым, а корпус Прозоровского, после еще одного живительного пинка Екатерины, безуспешно осаждает Очаков.

Можно ли их отозвать быстро в Россию? Тоже нельзя. Во-первых, войска – ненадежны. Половина отрядов – потенциальные перебежчики из казаков, да башкир. Во-вторых, двигаться придется обратно по основным потенциально мятежным регионам – Запорожье, Дон… Это не спокойный путь из Молдавии на Киев и до Воронежа.

Вот, собственно и нарисовалась моя первая задача. Связаться с запорожскими казаками. А конкретно за атаманом Березовским. Предложить собрать Большой войсковой круг, зачитать мои манифесты, да указы. Посмотрим, как казачки отреагируют.

Зову Почиталина, диктую депеши. Надо сказать, Ваня за последние месяцы здорово вырос как профессионал. Пишет быстро, без помарок. Работа канцелярии налажена. Указы копируются, рассылаются по городам. Парень даже проявляет разумную инициативу. Своим умом составил и принес на подпись два именных указа – «султану Малого казахского жуза Дусали» и «правителю заволжских калмыков Цендену-Дарже». В них он (то есть я) требую признания и военных сил в помощь.

Рассказываю начальнику канцелярии основные принципы делопроизводства – журнал регистрации входящих/исходящих документов, пронумерованные шкафы для хранения архива, организацию рабочих мест писцов.

– Неужто, царь-батюшка, таков порядок в заморских странах? – удивляется Ваня.

– Именно таков! Умные люди придумали – я понимаю, что надо срочно перевести разговор на менее щекотливую тему. Обсуждаем присягу казанцев. Канцелярия может взять на себя этот процесс, но есть трудности с бумагой. Запасы Бранта подходят к концу, бумажная фабрика купцов Твердохлебовых стоит. Вот еще одна проблема нарисовалась.

Закончив с Почиталиным и успокоив себя насчет южного направления – войска быстро не отзовешь, до лета у меня есть время – изучаю северный театр военных действий. На октябрь 1773 год на границе со Швецией было 10 пехотных полков и 3 кавалерийских. Но они существовали только на бумаге. В реальности там остался только 1 пехотный полк. Все остальные были переброшены в Речь Посполиту. Руководит на севере – генерал барон Иван Карпович Эльмпт.

В Польше же находится 12 полков и несколько эскадронов венгерских гусар. Там зверствует Иван Древиц. Это про него Суворов говорил, что грабежи и беззакония Древица и его людей, возвращали, к стыду России, «варварские времена». Что же удивляться, что поляки постоянно бунтуют?

Как бы то ни было, все эти силы также невозможно вернуть обратно в центральную часть страны. Действия Екатерины мне все больше напоминали эдакого медведя, который разорил гнездо с осами и теперь уйти без серьезных потерь невозможно. Это касается и Польши и Турции.

А что же есть у моей "супружницы"? Крупные гарнизоны в Москве, Нижнем, Туле, Воронеже. Мелкие – в Царицыне, Киеве, Риге, еще в десятке городов. Особняком стоит Санкт-Петербург. Тут базировались гвардейские полки. Плюс команды балтийского флота. Вот против меня их и двинут!

Роскошная анфилада Потсдамского дворца Сан-Суси. Вдоль неё стоят слуги в тяжелых париках, камзолах с галунами… Белоснежные чулки аккуратно натянуты, башмаки блестят. В глубине анфилады послышались тяжёлые торопливые шаги, громкий, хриплый голос эхом прокатился по дворцу:

– Ва-нну-у!.. Чёрт возьми, с начала маневров мечтаю о горячей воде!

Появился король Фридрих: треуголка, пыльный солдатский плащ, ботфорты, перчатки-краги, шпага. Он шёл, раздеваясь на ходу, расшвыривая по сторонам одежду. Слуги подхватывали её на лету и на цыпочках семенили следом. Король хромал и с наслаждением чесался.

– Ногу стёр, – неожиданно по-детски пожаловался он ожидающему его канцлеру Михаэлю Фредерсдорфу.

Тот проигнорировал жалобу, раскрыл папку, докладывая на ходу:

– Гонец из Франции, ваше величество.

– Ну?!

– Маркиз де Субиз строит фортификации вдоль границы, французы готовятся к войне.

Фридрих расхохотался.

– Чушь! Они не посмеют. Впрочем… Пошлите новых шпионов. Докладывайте еженедельно.

– Получена шифровка из Петербурга.

– Ну?!

– Похоже, что у Екатерины объявился новый муженек.

Фридрих остановился, рассмеялся.

– Очередной Петр III?

– Cовершенно верно. Некто Емельян Пугачев. Взбаламутил казаков на Урале, взял приступом город под названием… – канцлер посмотрел в бумагах – Оренбург.

– Очень немецкое название – покивал Фридрих – Восстание подавлено?

– Уточняем.

– Что за век – вздохнул король, подойдя к окну – Одно смущение умов, никакого порядка. В Голландии разве не было разве своего Пугачева в лице сумасшедшего Иоанна Лейденского? Этот самозванец в императоры лезет, а Иоанн – тот прямо в библейские пророки подался. А в королевстве Неаполитанском, помнишь Михаэль, полоумный рыбак Мазаниэлло какой бунт устроил? Ладно, что мы можем из этого всего получить?

– Помочь Пугачеву. Соседка наша слишком разогналась, того и гляди Константинополь возьмет! А это проливы.

– Да, ты прав. Кто у нас есть при русском дворе, кто мог бы съездить в Оренбург и разузнать все на месте? Резидентом мы рисковать не можем.

– Дмитрий Волков. Сенатор. Был в опале у Екатерины, нынче должен нашему резиденту большую сумму. Так что…

– А это не тот Волков, что был личным секретарем Петра III?

– У вас поразительная память, ваше величество!

– Ах ты старый льстец! – Фридрих хлопнул Михаэля по плечу – Отправьте Волкова и пусть шифром отпишется, а после решим, чем можем помочь этому Пугачеву.

Рядом растворилась дверь, оттуда повалил густой пар. Слуга склонился в пояс:

– Ванна готова, ваше величество…

Вся неделя после взятия Казани проходит в движении. По утрам я объезжаю город – инспектирую госпитали, казармы, заезжаю на пушечной двор и на казенную верфь, где возобновили работы. В слободы продолжает приходить тысячи снявшихся с места крестьян – есть кому трудится. Казна платит за заказы, нанимает рекрутов в два новых полка – 1-й и 2-й казанские. Офицерами для них пошли новые конфедераты, а также сдавшиеся дворяне.

Перфиельев в ходе двух облав похватал около полусотни аристократов – всех этих Одоевских, Шаховских и прочих Бельских. Часть из них подписали отказные письма, состригли косички и отправились служить. Самые стойкие были заточены в тюрьму. Я пошел на жесткие меры – приказал держать дворян вместе с каторжниками. На это указание Хлопуша, под чью команду перешли городские тюрьмы, лишь покачал головой.

– Сами прибегут теперь – глава Тайного приказа вздохнул – Пущай хлебнут народного горя то…

У Хлопуши с Шешковским в Казани появился собственный казенный дом с караульными, писарями и даже парой следователей, взятых из полицейской части. Рядом был организована голубятня, куда удалось поймать несколько местных птиц под развод. Парочка была даже отправлена с курьерами в Оренбург и Яицкий городок.

Мое движение не заканчивается днем – после обеда в компании одного из военачальников, а то и всех, я еду к ученым или на патриаршее подворье. Вениамин предложил мне пользоваться двумя церковными типографиями – теперь там печатаются манифесты, воззвания и указы. Последние развешиваются на деревянной доске у Кремля. Специальный чтец из канцелярии дежурит у доски и помогает неграмотным.

Двадцатого декабря приходит караван из Оренбурга.

Приезжают Харлова, фискалы-староверы с опечатанными сундуками с царской казной, Авдей с Рычковым, Максимов, несколько знакомых мне купцов. Одновременно, с медного завода привозят первые образцы ламп и примусов. Откладывать и затягивать встречу с торговыми людьми больше нельзя, объявляю общий сбор.

Пока я прихорашиваюсь перед встречей, происходит разговора с Татьяной.

– Прямо царский дворец – вздыхает девушка, помогая мне поправить корону на голове – Я в бальном зале трон видела. Необычный.

– Да, Ваня Почиталин расстарался. Заказал у плотников из красного дерева трон, а я повелел собрать сабли да шпаги от побитых войск Кара и Бибикова, вделать в спинку.

"Игра престолов" Мартина вдохновила меня на создание аналога "железного трона". Сегодня будет мой первый официальный прием. После которого запланирована ассамблея в стиле моего "деда" – Петра Великого. На нее приглашены все более-менее значимые персоны города, войск, нарождающейся администрации.

– А кто домом занимается? – не оставила от меня Харлова – Я слышала Максимова тут заправляла.

Машу в день приезда я успел отправить в госпиталь. Под предлогом вакцинации от оспы. Дескать все мои служащие должны получить прививку от оспы, вакцину для которой привез д-р Максимов. Пришлось долго объяснять про бактерии, ослабленную болезнь. Зато удалось заинтересовать идеей микроскопа. У Гюльденштедта были с собой нужные линзы – осталось только собрать их в прибор, увеличивающий изображение. Почти сто лет назад Левенгук уже сделал 500-кратный микроскоп, но почему-то никто так и не додумался использовать его в медицине.

– Двором занимается мажордом Жан – я внимательно посмотрел на Харлову, которая сегодня была одета очень скромно – черное, закрытое платье в пол, косынка. Лишь лихорадочный румянец на щеках и живые глаза говорили о пламени, что бушевал внутри девушки.

– Прости, Петр Федорович – Татьяна произнесла "мое" имя без насмешки – Я уже и не знаю о чем думать. Живу в постоянном страхе. Казаки на меня странно смотрят, с нами рядом ехал поп Сильвестр, так тот и вовсе нос воротил… Я падшая женщина!

– Не говори глупостей – я притянул к себе Харлову, обнял – Ты замечательная женщина. И будущая мать моего ребенка.

Я отстранился и положил руку на живот девушки. Срок еще был маленький и никаких перемен не было заметно.

– В июне – несмело улыбнулась Татьяна – Хорошо, что не в мае.

– Иначе всю жизнь маяться – согласился я – Доктор Максимов изобрел прививку от оспы. Прошу тебя… в твоем положении… никоим образом не поддерживать связи с гошпитальными. Они неколик время будут заразными.

Я во избежание женских склок решил подальше развести Машу и Татьяну. Не дай бог кто-то проговорится… Надо будет предупредить Жана, чтобы дворовые держали языки за зубами.

– Хорошо, как скажешь – Татьяна тяжело вздохнула – Максимовы – это немногие, с кем я общалась.

– А как разродишься и оправишься – решил я подсластить пилюлю – Устроим бал в твою честь. Обещаю.

– Хорошо – лицо девушки просветлело – Мы привезли еще тех епанчей, что ты называешь шинелями, а также мне пришла в голову мысль вышить имя Петр III на воздушном шаре.

– Лепше лик Богородицы – я погладил Харлову по щеке – А то аспиды надумали стрелять в шар, задрав дуло пушки…

– Говорят, Преосвященнейший Владыка Вениамин встречал тебя Казанской иконой Божьей Матери??

– Да, встречал. И також позволил взять ее в Москву.

Причем, митрополит Казанский сам выступил с этой инициативой. Вениамин хочет избежать крови. Думает, если во главе войска будет ехать святыня – все само как-то устроится.

– Значит, пойдешь дальше воевать? – вздохнула Харлова – Может остановишься? Ведь земель у тебя нынче больше чем в ином европейском государстве!

– Я то может и остановился бы – Катька да ее аристократия не позволят. Это же какой картель всей их братии – иметь на границах соседа, в коем крестьяне свободны, да при земле! А графьев, князей и прочей баронской сволочи нет и в помине.

– Грозен ты, Петр Федорович – послышался бой напольных часов – Пора тебе.

Читая в Царском Селе это письмо, Екатерина разгневалась.

– Старый хрыч, – наморщив нос, сказала она и стала золотым карандашиком подчеркивать некоторые, возмутившие ее строки. «Я запер свои ворота, сижу один, опасаюсь и себе несчастья», – она подчеркнула дважды и, кинув карандашик, воскликнула:

– И это участник битвы при Кунерсдорфе и Пальциге! На войне побеждал, а при бунте в дрейф лег. Как твое мнение, Григорий Григорьич?

В очаровательном крошечном «голубом кабинете», что рядом с опочивальней собрались на вечерний кофе самые приближенные лица – Орлов, Чернышев, Вяземский. Стены, потолок отделаны молочным и синим зеркальным стеклом с массивными украшениями золоченой бронзы. По стенам бронзовые барельефы в медальонах синего стекла. В глубине комнаты, на возвышении в одну ступень, – широкий, турецкий диван, крытый голубоватым штофом, столик и два табурета на синих стеклянных ножках. Эту маленькую комнату Екатерина очень любила и называла ее «табакеркой». На столике – нераспечатанная колода карт и письмо князя Волконского – главнокомандующего в столичном городе Москве.

– Как боевой герой, он достоин вечной славы – сказала Екатерина – А как администратор, он зело устарел. Я перестаю уважать и любить его. А вы господа, что думаете?

Первым ответил генерал Чернышев.

– Матушка, да бог с ним с Волконским. Не он ли первым сообщил о победе над Пугачем!

– Маркиза Бибиков разбил – согласилась императрица – И странно то, что до сих пор нет депешы от него лично, а лишь в пересказах этого Шванвича…

– Ранен, матушка – Чернышев пригубил кофе – Как поправится – сей же час отпишется. А что до бунта – двинем на Москву гвардию. Застоялись полки то, пьянствуют, да картежничают.

Придворные посмотрели на нераспечатанную пачку с картами на ломберном столике.

– Ладно, а ты, Григорий Григорьич, об чем мыслишь?

Весь подтянутый, Орлов быстро повернул напудренное, чуть надменное лицо к царице и весьма почтительным голосом, в котором Екатерина-женщина, однако, почувствовала холодок уязвленного мужского самолюбия, ответил:

– На свете, ваше величество, многое превратно. Вот дуб – и, не оборачиваясь, он махнул через плечо шелковым платочком в сторону парка – Пришла осень, дуб теряет листья, наступила зима, дуб оголится, и уже вы взор свой не остановите на нем…

– Ах, ваше сиятельство, оставьте сентименты, я всерьез.

– Всерьез, нам не Волконского обсуждать надо, а турецкую диспозицию! После взятия Шумлы дорога на Царьград открыта. В кои века могут исполнится чаяния всего нашего народа!

– Народ то, Григорий Григорьевич, бунтуется – проскрипел генерал-прокурора Сената Вяземский – Пугача так и не споймали, нет об сем в докладе Шванвича. Да и странно мне, что сей подпоручик пропал. Сразу после докладу Волконскому.

– Пропал не только он – усмехнулся Орлов – Но и ваш Шешковский. И поговаривают с секретными документами исчез.

– Шешковский в Казани! – твердо ответил Вяземский глядя на Екатерину – По известному, вашему величеству делу!

– Господа, господа! – императрица царственно взмахнула рукой – Перестаньте ругаться. Подумать страшно… Рабы восстают на господ, фабричные – на владельцев. А война с турками тянется и тянется…

Она умолкла, понурившись, и в эту минуту с порога:

– Граф Никита Иваныч Панин! – гортанным голосом прокричал курчавый негр в красном, обшитом золотыми валунами кафтане со срезанными полами.

Еще больше растолстевший, приятно улыбающийся темноглазый граф Панин, неспешно приблизился к ней, поцеловал протянутую руку, затем жеманно и не так, как раньше, – без тени вынужденного подобострастия, усмехаясь – раскланялся с Орловым и уважительно с остальными.

– Садитесь, Никита Иваныч, – указала Екатерина на место возле себя и, взяв холеной рукой с оттопыренным мизинчиком пуховку, попудрила слегка вспотевший лоб – Вы как раз кстати. Прочтите, пожалуй, что пишет этот московский старый хрыч…

Панин читал бумагу, гримасничая. Полные губы его пробовали сложиться в улыбку, а подведенные брови хмурились.

– Надо ли посылать гвардию? – поинтересовалась Екатерина у Панина – Или отозвать Бибикова для подавления московского бунта.

– Ни в коем разе! – помотал головой граф – Генералу надо наискорейше Оренбург освободить, а московские сами справятся. Пускай Волконский выйдет с войсками из Кремля и даст острастку ребеленам.

– Гвардия, же ваше, ваше величество – согласился Чернышев – Требуется здесь, в столице.

– Мне доносят – Вяземский отставил чашку с кофе – Что и в Санкт-Петербурге проникают воровские казаки с прельстительными письмами. Народ не верит нашим объявлениям о победе над Пугачевым, волнуется.

– Надо устроить праздник – воскликнула Екатерина – Скоро Новый год, Рождество! Не скупясь учиним народу торжество. Хочу фейерверки по всему городу, ледяные горки и крепостицы, а також что еще сможем придумать.

– Его Императорское величество, царь Петр Федорович! – загудели трубы, Ваня громким голосом объявил мое появление в бальном зале. У одной из его стен был устроен помост, накрытый медвежьими шкурами. На помосте стоял трон. Я попытался разглядеть, что получилось, но загораживала толпа народа. Казанцы, казаки, врачи, расфуфыренные поляки. Кого тут только не было. Даже десяток женщин в вечерних туалетах, с открытыми плечами. И ведь не боятся капающего воска со свеч, что зажжены на люстрах! Красота требует жертв.

Народ поклонившись, расступился и я по живому коридору прошел к помосту. Трон не впечатлял. Казакам удалось собрать около ста палашей и шпаг правительственных войск. Некоторые были сломаны, другие выглядели обшарпанными. Тем не менее казанский столяр сумел в кратчайшие сроки укрепить клинки в форме полукружья за спинкой. Сиденье и подлокотники я запретил украшать – Мартин в своих книгах утверждал, что на Железном троне очень неудобно сидеть, так как острые мечи могут даже поранить сидящего. И я совсем не хотел своей пятой точкой проверить это утверждение.

Пока я усаживался, народ беззастенчиво на меня пялился. В зале практически не было слышно разговоров, присутствующие строго делились на своеобразные касты. Во-первых, военные. Они стояли тремя группами – бывшие дворяне, поляки и казаки во главе с Перфильевым, Овчинниковым, Зарубиным. Во-вторых, купцы. Те тоже строго разбились на казанских и оренбургских. Я заметил Сахарова и кивнул ему – "мол не забыл". В третьих, чиновники. А вот эти смешались – казаки из канцелярии стояли вперемешку с бургомисторскими и фискалами. Сам Петр Григорьевич Каменев, оказавшийся удивительно близко к трону, проявил максимум усердия в организации вечеринки – разыскал губернаторских музыкантов, выступавших на балах, украсил зал лапником и красными флагами (занял в полках).

– Ваня, давай – я кивнул Почиталину и тот в красивом, бордовом кафтане, вышитым позолотой, вышел вперед.

– Указ его императорского величества о праздновании Нового, 1774-го года.

Публика заволновалась, подошла ближе к помосту.

"… тем кто позабыл дано сие напоминание" – читал Ваня – "перед воротами учинить некоторые украшения из древ и ветвей сосновых, елевых и можжевелевых, людям скудным каждому хоть по деревцу или ветке над воротами или над хороминой своей поставить, а ровно в полночь, когда прозвенят кремлевские часы также учинить трижды стрельбу и выпустить несколько ракет, сколько у кого случится…" Дальше Почиталин требовал с горожан плясок на улицах, хороводов, рождественских ярмарок. Сухой закон на период празднования отменялся. Последний пункт вызвал ожесточенные споры с городской канцелярией. Каменев утверждал, что народ перепьется, будут сотни замерзших в сугробах, а еще пожар. Пришлось выделить дополнительных средств из казны на организацию пожарных бригад, на которые также была возложена обязанность развозить пьяных в госпитали. Это в свою очередь вызвало споры с Максимовым и врачами.

– А где Викентий Петрович? – поинтересовался я тихонько, наклонившись к бургомистру.

– Вместе с Рычковым поехали на алхимический двор. К Иогану. Тот сумел сварить какого-то особо крепкого спирту…

Ясно. Доктор одержим моими идеями дезинфекции. По приезду – заставил врачей Бранта переодеться в новопошитые в Оренбурге белые халаты, кипятить одежду и хирургические инструменты, протирать водкой места разрезов и руки медицинского персонала. А это я еще не подсказал ему идею медицинских карт и антибиотиков. Целебные свойства зеленой плесени, возникающей на лежалом хлебе уже известны некоторым врачам и даже описаны в медицинских трудах.

– Пошли за ними. Я вручу нашим мастерам несколько Орденов Трудового Красного знамени.

– Слышал о сей награде – качнул париком Каменев – Хорошая задумка.

После объявления указа о праздновании Нового года, в центр зала вышел пожилой распорядитель бала, известный в городе танцмейстер. Он объявлял громким голосом название танца: менуэт, англез, аллеманд, контрданс. Первый танец возглавил лично. Представлял он собой парное шествие, во время которого, под торжественную музыку, участвующие важно вышагивали, кланялись и делали реверансы. Шествие прошло по периметру зала два раза, оркестр наяривал с небольшого балконца наверх. Второй танец, менуэт, отплясывали только несколько самых ловких пар – в основном поляки, а гости разбрелись по комнатам дворца или столпились у стен и окон, наблюдая за их действиями. Партнеры чередовали мелкие шажки и изящные фигуры. В англезе шла пантомима ухаживания кавалера за дамой, которая то убегала, то застывала в соблазнительной позе. В аллеманде, немецком танце, кавалеры крутили дам, держась то за руки, то за талию. Причём музыка в ритме марша становилась всё более оживлённой. В английском контрдансе пары выстраивались в две линии и с поклоном менялись местами.

Пока публика танцевала, я пригласил самых именитых купцов в соседний зал. Мы расселись на стульях, тут же пришлось сразу прекратить начавшийся гвалт. Торговцы ругались друг с другом, пытались передать мне челобитные. Присутствовали Осокин-младший, Сахаров, из незнакомых – казанские купцы и промышленники Карякины, Твердохлебовы, Шамовы. Отдельно стояли "экономические крестьяне" – Виноградов, Пономарев, Вахромеев.

– Эти деловые – тихонько произнес на ухо Каменев – Пробились с самых низов, выкупили вольные у своих дворян. А в прошлом годе – составили содружество для торговли с заграницей и сразу своим иждивением соорудили фрегат о тридцати шести пушках. Называется «Надежда благополучия». Сие купцы погрузили на судно железо, юфть, парусные полотна, табак, икру, воск, канаты и под начальством фактора компании, казанского купца Пономарева, вышли в дальнее плавание и благополучно прибыли в Ливорно.

– Как расторговались?

– Хорошо расторговались. Говорят миллионщиками стали.

– Вот что господа хорошие! – я повысил голос, чтобы прекратить опять начавшийся гвалт – Собрал я вас тут, дабы сообщить две новости. Одну хорошую, другую плохую. С какой начинать?

Присутствующие замолчали, испуганно на меня посмотрели.

– Начну с плохой. Никоих складов и заводов конфискованных, или взятых мастерами я вам не верну.

Тут же раздался дружный стон.

– И пролетных грамот також не отзову. Зато новых могу дать.

На меня посмотрели с интересом.

– Но разорению купечества и деловых людей я не мыслю, а более того, хочу их числа приумножения. Ради этого дозволил мастерам взять заводы в собственность.

– Как же царь-батюшка – скривил губы Осокин – Нам теперь жить?

– Это была плохая новость – я проигнорировал купца и позвонил в колокольчик – А вот и хорошая.

В зал вошли Ваня Почиталин с охранником – они внесли примус, лампу и белую свеклу на подносе. Поставили все на круглый стол.

– Что сие? – я указал пальцем на овощ.

– Свекла – пожал плечами Сахаров – Свиней кормим.

– А вот и нет – возразил я – Это чистое золото.

– Где же золото? – засмеялись купцы.

– Внутри. Ежели ее промыть, измельчить, да превратить в стружку, а после выпарить сок, осадить его известью, да полученную белую патоку сгустить – получите сахар.

Торговцы зашумели. Да, сахар нынче – это белое золото. Его добывают только из тростника и привозят из колоний. Цена фунта сахара безумная – 25 копеек серебром. С одной тонны свеклы можно получить – 150–200 килограмм. Ладно, снизим планку с учетом примитивных технологий. Пусть будет 100 кило. Итого с тонны больше пятидесяти рублей. За границей цены еще выше.

Купцы впечатлились, наморщили лбы. Явно считают в уме деньги. Посыпались вопросы о выходе сахара из свеклы, налогах…

– Два года вам даю беспошлинной торговли в моих землях – я выложил еще один козырь на стол – Возвернете все свои потери, а також еще заработаете на новые заводы. Но обещайте сажать в свеклу вперемешку с трюфелями, что завез на Русь еще мой дедушка – царь Петр. Поле свеклы – поле тартофеля.

– Где же мы сей клубень возьмем? – огорчился Сахаров – Да и зачем это земляное яблоко вообще нужно?

– Большой выход овоща сего. В плохие годы крестьяне сыты будут. Даже ежели хлеб неуродится. Поля тартофеля есть в Питере, да в Москве. От Вольного экономического общества. Они выращивает на семена. Закупите и привезете сюда, да в Оренбург с Самарой.

Народ пожал плечами. Ну чудит царь – так ему по должности положено.

– Раз уж мы договорились, давайте грамотку рядную составим.

А теперь купцы одобрительно на меня посмотрели. Деловой подход они уважают.

В грамоте, которую подписали все присутствующие, я даровал двухлетнюю беспошлинную торговлю сахаром, взамен получил обязательства выращивать картофель на продажу, а также отказ от всех претензий по реквизированным складам и заводам. Впрочем, я не обольщался. Главных тузов – Демидовых, Твердышевых и прочих – на встрече не было. Эти мне ничего не забудут и ничего не простят.

После свеклы, в дело идет примус и керосиновая лампа. Я лично показываю, как все работает. Купцы ахают, вертят в руках изделия.

– Это же можно и в Европу торговать – первым соображает Сахаров – Таковых диковин и у них нет!

Народ поддерживает негоцианта бурными возгласами.

– Ставьте сразу шесть заводов – решаюсь я – Три на лампы, три на печки. Еще треба земляное масло черпать из земли и перегонять в керосин. Иоган Гюльденштедт вас подучит. Кто похочет – войду казной царской в дело.

От желающих отбоя не было – составили аж восемь рядных грамот. Под это дело я легко договорился о значительных закупках зерна, причем купцы согласились дать мне товарный кредит – взять оплату казначейские векселя. Не то, чтобы у меня не было золота и серебра. Как раз драгоценных металлов в подвале губернаторского дома скопилось огромная сумма – на триста с лишним тысяч рублей. Но я хотел сразу начать приучать торговых людей к бумажным деньгам и активам. Екатерина уже выпустила ассигнации, которые котируются как 1 серебряный рубль к 2.5 бумажному, но большого хождения новинка в обществе пока не имеет.

Кроме того, я планировал сильно облегчить переход в торговое сословие – значительно опустить гильдейские взносы, а также разрешить в жилых домах открывать лавки. Крестьянство уже становится верной опорой трону. Но кроме сельских жителей, мне нужно было завоевать сердца горожан. А для этого их нужно превратить в буржуазию. Другого пути прогресс не знает.