КИМА В СТРАНЕ АЛУНА АЛУНАНА ТРИДЦАТЬ ШЕСТОГО

Гонец Акри и принц Чурики приальдебаранились на площади, где Хартингское Время копило серую пыль веков. Многоэтажный город Талунсия — столица государства аридов — отделялся от площади пропастью, в которой бесновался поток, подернутый ржавой пеной. Городом называлась отвесная скала, ветер с озера Больших гудзонов когда-то просверлил в ней глубокие отверстия, и в этих пещерах-отверстиях селились ариды — летающие существа. Талунсию всегда открывал и закрывал трубач Куарку — самый чуткий из горожан.

Легконогие опустили крылья, понурились и стали ждать, когда город откроется и включит их в себя. Кима спрыгнула на площадь, ее ноги коснулись гладкой, будто отполированной поверхности, она заскользила по ней, и, не удержавшись на ногах, шлепнулась и утонула в пыли. Барахтаясь в пыли, разгребая ее руками и ногами, она в одном месте обнажила кусок черного каменного квадрата с цветным рисунком на нем. На рисунке был изображен город Талунсия, а перед ним стояли трое: Чурики, Акри и она сама… Рисунки были окружены таинственными знаками.

— Смотрите-смотрите, что я тут нашла, — обрадовалась Кима и замахала руками, призывая Акри и Чурики посмотреть на свою находку.

Унылые ариды нехотя взглянули туда, куда она показывала, и Акри в страхе воскликнул:

— Книга Жизни! Нельзя ее открывать, закрой сейчас же! — И он стал наметать крылом пыль на открывшийся квадрат.

— А что это за картинки? Кто их нарисовал? Откуда он, тот кто их рисовал, знал про меня, что я тут у вас очучусь? — не унималась Кима, показывая пальцем на изображения.

— Это личные черновики Хартингского Времени, а для нас — Книга Жизни, — понуро отвечал Акри. Не понимая языка этого «подарочка», он догадался, о чем она спрашивает. — Кто Книгу прочтет — тот узнает будущее. — И теперь уже на перьях, дыбя и опуская их, он изобразил ей все то, что только что сказал.

Кима его поняла.

— Ой, да как же это все интересно, давайте скорей узнаем наше будущее! — Она захлопала в ладоши и запрыгала по Книге, стараясь разрыть ногами, как можно больше рисунков. — Смотри-смотри, да это же ты! — толкнула она плечом Чурики и показала ему ногой на открывшийся новый рисунок.

— Мы всю жизнь топтали ее в пыли… — прошептал Акри.

— Хартинг не любит, когда в его дела суют нос, недаром он завалил все пылью, — неуверенно проговорил Чурики, сейчас непожий на себя.

Он поднялся на цыпочки и вытянул шею, при этом сделал такой вид, будто у него плохо со зрением.

— Акри, что-то я сильно разволновался по известным тебе причинам и ничего не могу разглядеть в этой пылище. Придется тебе стать моими глазами, взгляни, что там…

— Ты приказываешь мне заглянуть в Книгу Жизни, о бесстрашный навеки?! — Акри не поверил такому дерзкому приказу.

В ответ Чурики гордо растопырил перья — «да!»

Акри тяжело вздохнул и подлетел к рисунку. Он уставился на черный квадрат с цветной картинкой, более всего похожей на детский рисунок, где резким пересечением белого и голубого была обозначена чья-то судьба…

Вдруг крылья у Акри безвольно опустились, он весь окаменел.

Чурики с напряженным вниманием следил за гонцом.

— Ну что ты там увидел — чего молчишь? Другие, может быть, тоже интересуются…

— Хотел бы я никогда не видеть этой страницы, — печально отозвался Акри. — Сегодня трубач Куарку в последний раз откроет для меня город. Там нарисована и твоя судьба, принц, и ее тоже… — Он махнул крылом в сторону Кимы. — Ты и это существо будете неразлучны, вас ждет общая судьба.

Чурики возмущенно воскликнул, что это все сплошное вранье и что за такое оскорбление его, принца, королевского достоинства, Акри может прямо сейчас поплатиться жизнью.

Кима дернула Акри за крыло.

— Ну скажи мне, пожалуйста, поскорей, вернусь я к своей маме и когда?

Акри не разобрал, что она спросила, и ответил весь поникший:

— Все, что произойдет сегодня, случится из-за тебя. — И он ткнул в нее крылом.

Кима почти все поняла и перепугалась:

— В чем, скажи, в чем — я буду виновата? Я же не хотела…

Акри покачал головой и ответил, скорее, самому себе:

— Кому дано знать — где его вина, а где — чужая… — И он обратил свой взгляд к Талунсии.

Город уже открылся: на вершине Талунсии сидел трубач Куарку и размахивал серебряной трубой.

Чурики, Акри и Кима очутились в городе.

Город тотчас за ними закрылся.

— Где наше войско?! — мощный крик, как удар грома, обрушился на троих прибывших. Кима от неожиданности села в пыль. Акри подлетел к Чурики и встал с ним рядом. Воцарилось тягостное молчание.

— Разбито… — пролепетал еле слышно себе под нос Чурики.

Однако все его услышали.

Алун Алунан тридцать шестой, высокий, элегантный, с черной курчавой бородкой, раскосыми глазами и с тростью-зонтиком под крылом на случай внезапного нападения, от негодования начал быстро-быстро перебирать ногами, потом высоко подпрыгнул и опустился на то же самое место, где только что стоял.

— Такое храброе войско разбито дурачливыми гудзонами — уж не это ли ты хочешь нам сказать?!

— Чистая случайность, отец, все из-за тетки Чавоты. Не стоит из-за этого так сильно переживать и расстраиваться. Сейчас мы с Акри быстро поправим наши дела: возьмем себе новое подкрепление и…

Король завел крылья за голову, его придворные-припещерные в точности повторили королевский жест.

— О горе, о позор, о ужас! В пропасть — его, такую бездарь, в пропасть!

— Отец — я не виноват, это все из-за Акри, — завизжал Чурики. «Все равно Акри погибнет сегодня, — мелькнула у него в тот момент вголове спасительная мысль. — А что сказано обо мне в Книге Жизни — еще неизвестно…».

— Акри — в пропасть! — приказал король.

Акри безропотно встал на самый край пропасти и приготовился к смерти. Он не чувствовал никакой обиды на Чурики, поклеп не возмутил его, он только подумал, что действительно всегда кто-нибудь в чем-нибудь виноват. Наверное, если очень захотеть, можно доказать даже то, что именно он, Акри, повинен в разгроме аридов на озере Больших гудзонов.

— Чурики, ты что — оглох? Повторяю: Чурики — в пропасть! — Алун Алунан был неумолим.

Чурики нехотя потащился к пропасти и встал рядом с Акри.

Акри дотронулся до него крылом и шепнул:

— Вот уж действительно не поймешь — где своя вина, а где — чужая…

— Три, два, один, — скомандовал король и зажмурился от усталости мысли, не в силах смотреть на эту сцену. — Прыжок!

— Прыжок! — повторили придворные и тоже зажмурились.

Когда же они все открыли глаза, то увидели приговоренных к прыжку не прыгнувшими: какое-то неизвестное существо отталкивало, оттаскивало их обоих от пропасти.

— Вы что? Назад-назад! — кричала на них Кима. — Разве можно так близко подходить? Вы же упадете и насмерть разобьетесь! — от страха она вся побелела, представив себе эту картину.

— Оно белое, белое, белое… — пронеслось в толпе.

Ариды попятились, а у короля перья встали дыбом, и конический, признак хорошей породы, нос заострился в тонкую длинную иглу.

— Это существо только что открыло Книгу Жизни, — нарушил всеобщее молчание Чурики. — Теперь мы, Акри и я, знаем будущее! — Он стоял на краю пропасти и, не торопясь, спокойно чистил перья.

Алун Алунан зашелся от ужаса и слабым голосом простонал:

— Разбито наше доблестное войско… раскрыта Книга Жизни… и еще это отвратительно белое жуткообразное чудовище… посягнуло на черновики Хартингского Времени… Кто бы оно ни было — пусть хоть посланец Лабиринта — в пропасть его!

Несколько стражников отделились от королевской свиты и бросились к Киме, они схватили ее цепкими когтями и приготовились кинуть в пропасть.

— За что вы меня так? Хоть объясните, я ничего не понимаю, — заплакала Кима, не делая попытки к сопротивлению. Ее горячие слезы упали на крылья Акри и Чурики. — Я же не знала, случайно мне открылись… рисунки эти странные… Хотите, я все забуду? Ой, какие острые у вас когти и носы!

Чурики трусливо отшатнулся от Кимы, его собственная жизнь еще висела на волоске над пропастью, король-отец мог в любую минуту исполнить свою прихотливую волю — чужие жизни и даже жизнь собственного сына ничего для него не значили.

Еще одна капля обожгла Чурики крыло, он скосил глаза и увидел в той капле себя — живого и гордого, трепетание крыл отразилось в ней, и он сам с головы до ног, такой невиданный красавец, весь полный жизни и полета. Радостный клекот отверз ему холодное узкое горло, и неожиданно для себя и для всех Чурики запел песню о жизни, о полете, как они прекрасны и незабываемы, потому что полет и есть сама жизнь.

Акри, казалось, не слышал ни Кимы, ни Чурики. Вытянув шею, он волооко следил за трубачом, который в нетерпении прыгал на вершине Талунсии. Его труба — раскрытый цветок травы серебрянки — сверкала прощальным холодом. Иногда трубач бросал трубу кверху, из нее вылетал золотистый сноп света, и тогда, глядя на трубача, Акри становилось нестерпимо жарко при мысли, что это все происходит с ним в последний раз: и эта труба, и город, и пыльная площадь, и толпы аридов, и старый-престарый король…

Однако же, мольба о помощи достигла не слуха, а чуткой его души… и эти горячие капли…

— Слушайте меня, слушайте меня все! — воскликнул Акри. — Я первым из всех вас прикоснулся глазами к нашей тайной Книге. Мне там открылась моя судьба, а с нею — ваша. Слушайте: отныне и навсегда Талунсия станет молчаливой, ибо только в глубоком молчании она сможет оплакать своих сыновей. Старый-престарый король уступит место новому. Принц станет новым королем, если спасет ее! — И Акри указал крылом на Киму. — Так говорит Книга Жизни…

Слова Акри подняли над городом настоящую бурю, пыльно-голубой смерч — это ариды резко взмыли в воздух и запищали, заверещали от ужаса. Чурики схватил Киму в когти и попытался взлететь с ней — королевский венец стоял у него перед глазами. Расторопная стража догнала его и вернула на площадь. Началась свалка.

Толпа набросилась на Акри — смятый и втоптанный в пыль, он прохрипел:

— Чурики, улетай — я прикрою твой отлет!

Трубач Куарку напряженно всматривался вниз и не мог ничего понять: множество синих и одна белая точка мелькали у него в глазах, злые-злые голоса раздирали ему уши. Труба дрожала и билась, плясала в его руках, как живая.

Снова взмыл в воздух Чурики со своей белой ношей, и снова его утопили в пыли. Снова над толпой, стараясь помочь ему, взвился Акри, и снова его прибили вниз. Последний раз самый быстрый гонец Талунсии уставил печальные глаза на медножелтую вершину горы и чуть слышно прошептал:

— Куарку, открой… так велит судьба…

Трубач, как во сне, поднес трубу к узким губам, и труба сама пропела открытие города.

Чурики взвился над городом в последний раз и пропал у всех из виду. Задавленный и растоптанный Акри скатился в пропасть под всеобщее улюлюканье.

Ошеломленный случившимся — город открылся помимо его воли — Куарку дал отбой, и грозная стража, бросившись в погоню за Чурики, ударилась со всего маху о невидимую городскую стену.

Стало тихо. Медленно и плавно садилась взбаламученная пыль веков.

Когда пыль совсем улеглась — осела она в этот раз не везде ровно — ариды вдруг увидели в некоторых местах обнаженую Книгу Жизни. Крик ужаса пронесся над площадью. Алун Алунан, как никогда, высоко подпрыгнул, взлетел, в полете дернулся и, бездыханный, камнем упал на собственное изображение, нарисованное на каменной плите, и слился с ним.

Город, охваченный тоской вечного молчания, замер. Поднялся сильный ветер, и он снова разметал всю пыль, теперь она улеглась по-новому, и кое-где обнажились новые рисунки, в них открывалось необозримое будущее, которое никому из жителей Талунсии уже не принадлежало.

Не было слышно ни звука. Только трубач Куарку — теперь единственный говорун — долго бормотал себе под нос, как бы в свое оправдание: «А что еще оставалось делать? Множество голубых и одна белая точка мелькали у меня перед глазами…».

Загрузка...