Втайне мы ожидали увидеть здесь чудовищ, но пока что их не было. Зато сами мы произвели самое тягостное впечатление на Гута — наш вид напугал его до смерти. Цытирик приказал ему войти в куб и завязать с нами непосредственный контакт. И вот Гут вошел к нам через прозрачную стену, изнывая от страха, то и дело хватаясь за живот и приседая.
— Ай, ай, белая болезнь их ест — боюсь-боюсь, — бормотал он. -
Ой, не трогайте меня, не надо!
Никто и не собирался его трогать, мы просто стали пожимать ему руку в знак приветствия, только и всего, чтобы не показаться совсем уж серыми — все-таки мы были с Земли, а не с какой-нибудь завалящей планеты под неизвестно каким номером.
Кеворка потом нам коротко объяснил, что местные жители здесь разноцветные: синие, зеленые, красные, желтые, фиолетовые и черные. И нет здесь только белых. Белый считается на Альдебаране чем-то вроде нашей белой вороны, и даже еще странней и опасней, потому что приносит тем, кто его коснулся, несчастье.
— Бедные, бедные, Хартинг пожалел на них краски! — запричитал Гут, и мы заметили, как он затрясся от страха.
Хартинг у кеоркийцев, из которых происходил Гут, был вроде нашего Бога.
Вытье Гута удивило Цытирика.
— В чем дело, Гут? Какая информация?
— Ужас до чего страшные все эти нынешние прикатчики. Напугали меня до смерти — вот какая информация. Никогда со мной такого не случалось. — И он выскочил из куба через прозрачную стену, снова изумив нас, как он, интересно, это делает — нам бы так!
— Не выдумывай, — обиделся за нас Кеворка. — Они хорошие ребята. Ты с ними скоро подружишься — вот увидишь.
Он подошел к Гуту и ткнулся носом ему в грудь — такое приветствие было в ходу у кеоркийцев, из которых они оба происходили.
Гут прослезился и сказал Кеворке, что его ждут-не дождутся на родной горе Таху. Из черного песка и красной глины там вылеплен он, Кеворка, в натуральную величину, и все, кто хочет, играют с ним и поют, как будто он никуда не улетал из дома. Эта новость повергла Кеворку в непонятное для нас состояние — он обстучал себя руками, а потом стал медленно-медленно подпрыгивать и быстро-быстро приседать. И так он подпрыгивал и приседал много-много раз подряд. Гут от него не отставал.
— Два кеоркийца — обязательно танцы, — засмеялся Великий Цытирик.
— И песни, — добавил Кеворка.
И вместе с Гутом он затянул песню, слова которой нам с жаром переводил Цытирик.
Они пели, как отчаянно хорошо болтаться в мировом пространстве, как быстр серебряный луч, как замечательно черна труба, но нет ничего лучше, чем возвращение домой к родным горам Альдебарана в благодатную Кеоркию на первую среди гор — гору Таху. Разведка — занятие опасное, но, несмотря ни на что, цветок «Пятилистник» все-таки расцвел своим пышным цветом!
Цытирик слушал с восторгом, а когда певцы закончили, сказал:
— Кев, должен тебя сразу предупредить, что тебя ждет… словом, готовься к тотальной проверке на всех уровнях. Я лично обязан тебя полностью просветить во всех смыслах. У нас теперь новые порядки: мы у себя не только описываем, но и делаем глубинное обследование. А Лабиринт потом занимается проблемой в целом… Гут, а где же Раплет? Ступай к нему. Тебе было уже сказано, что нельзя его так долго держать в отключке, так он может оттуда не вернуться. Да! Еще одна деталь. Не забудь, пожалуйста, принести мне его записи, все отчеты по «Пятилистнику» — а также — информацию по космической поддержке. Я должен ее проверить, прежде чем отправим ее в Лабиринт.
Гут ушел, потом за ним следом ушел Кеворка — и даже не посмотрел в нашу сторону.
Аленька, как ошпаренный, закричал ему:
— Бросил нас одних… мы ничего здесь не знаем, не понимаем… Обещал придти нам на помощь! Врун ты и предатель, вот ты кто! — Аленька стал кидаться на стенку и разбил себе лоб.
Гут снова проник к нам тем же своим путем, как и раньше, и набросил на Аленьку сетку, как на буйного.
— Я им не псих! Я им не позволю издеваться над человеком. — прохрипел Аленька, заплакал от бессилия и повалился на пол.
Мы окружили его и стали утешать его и себя.