Кидалы

20

Обратно они ехали на шестичасовом поезде. Он был переполнен, как и тот, на котором они приехали, но вот публика была совершенно иной. В большинстве своем пассажирами были бизнесмены, которые провели выходные в Сан-Диего и теперь возвращались домой в Лос-Анджелес; были и такие, кто жил в Сан-Диего, но должен был оказаться в Лос-Анджелесе ранним утром. Кое-кто продлил себе выходные, и теперь, по возвращении в главный город Калифорнии, их ожидала серьезная разборка с начальством.

Атмосфера выходных улетучилась. В поезде царило задумчивое настроение, которое передалось Мойре и Рою.

Они выпили в полупустом баре. Потом, обнаружив, что в поезде нет ресторана, остались в вагоне до конца поездки. Уютно устроившись в кабинке и тесно прижавшись бедром к Рою, Мойра с щемящим чувством одиночества смотрела на море, на обнаженные, пустые холмы, на дома, словно ушедшие в самих себя. То, что она предложила ему, что было сначала только мечтой, теперь стало острой необходимостью – тем, что должно обязательно сбыться. Все или ничего, и никак иначе.

Она не могла больше жить так, как жила последние годы, наживая капитал собственным телом, обменивая его на средства к существованию. Ей оставалось не так уж много, и ее тело истратило больше, чем получило. Так происходит всегда: чем меньше остается лет, тем быстрее истаивает плоть. Конец всему, что было раньше. Конец скачкам наперегонки с собой. Практика отточила разум, придав ему гибкость: он быстро реагировал на любую ситуацию и мгновенно придумывал, как обеспечить средствами тело, дающее ему убежище, насытить его своей энергией, живостью или тем, что могло полноценно заменить эти качества. Отныне она будет прибегать лишь к разуму. Схемы обогащения, которые изобретал ее ум, нужно опробовать на практике. Ее мозг и мозг Роя будут работать сообща, и тогда они получат деньги, которые могут и должны получить.

Возможно, она была чересчур настойчива – мужчины не любят, когда их подталкивают к чему-то слишком явно. Возможно, ее интерес к Лилли Диллон оказался ошибкой: мать – чувствительная тема для любого мужчины. Но это не важно. То, что она предложила, было надежно и разумно. И выгодно им обоим.

Так и должно быть. И если он только…

Он о чем-то спросил ее, и, когда она повернулась к нему, все еще погруженная в свои мысли, ее лицо состарила ненависть. От неожиданности он отпрянул.

– Эй, – нахмурился он. – Что это с тобой?

– Ничего. Просто задумалась. – Она улыбнулась, и ее лицо так быстро приняло привычное выражение, что он засомневался в том, что видел. – Что ты говорил?

Он покачал головой: он уже и не помнил, о чем спрашивал.

– Может, леди, вы откроете мне ваше имя? Ваше настоящее имя.

– Ну хотя бы Лэнгли?

– Лэнгли? – Он удивился, а потом воскликнул: – Лэнгли! Ты имеешь в виду Фермера? Ты работала с Фермером Лэнгли?

– Именно так.

– Надо же… – Он помедлил. – А что с ним случилось? Я слышал множество разных историй, но…

– То же, что случается с ними со всеми – то есть с большинством. Его доконали пьянки, наркотики и дороги.

– Ясно, – сказал он. – Ясно.

– Тебе нечего волноваться. – Она прижалась к нему, неверно истолковав его реакцию. – Все это в прошлом. Теперь есть только Мойра Лангтри и Рой Диллон.

– Он жив?

– Может быть. Я, правда, не знаю, – сказала она.

А могла ответить: «Мне наплевать». Потому что внезапно она открыла – и не удивилась этому открытию, – что ей действительно все равно, что она никогда на самом деле его не любила. Будто тогда, как и многие другие, она находилась под давящим гипнозом его личности, словно он заставлял ее идти одним путем – своим, который и объявлял единственно верным. И все время она неосознанно сопротивлялась, медленно взращивая в себе ненависть к той своей жизни, – да и что это была за жизнь для молодой привлекательной женщины, жизнь, совершенно непохожая на ту, о которой она мечтала.

Во всем этом не было ничего ясного и определенного. Того, чего бы она сознательно боялась или в чем ей следовало бы признаться. В глубине души она все понимала и чувствовала себя виноватой. И потому, когда все подошло к концу, она должна была о нем позаботиться. Но даже это желание обернулось местью, последним ударом, толчком в спину над обрывом, – и, бессознательно понимая это, она все больше ощущала собственную вину и его постоянное мучительное присутствие. Теперь же, когда ее чувства обнажились, она поняла, что нет и никогда не было того, за что ей нужно чувствовать себя виноватой.

Фермер получил то, что заслужил. И каждый, кто пытается лишить ее желаемого, заслуживает той же участи.

Когда поезд въехал в Лос-Анджелес, была четверть десятого. Они позавтракали в привокзальном ресторанчике. Потом пробежались под мелким дождиком к машине и отправились к ней домой.

Она быстро разделась и обернулась к нему, протягивая руки. Он обнял ее, поцеловал, но в глубине души ощутил легкую отстраненность: ее поведение его слегка насторожило.

– Ну же, – сказала она и потянула его в гостиную. – К делу.

– К делу? – Он неловко рассмеялся. – Прежде чем мы к нему приступим, давай…

– Я могу без проблем наскрести десять штук. Вместе с твоими получается где-то двадцать – двадцать пять. В Оклахоме есть одно место, очень подходящее, если у тебя настоящие камешки. Не хуже Форт-Уорта в старые времена. Бизнес можно перенести туда…

– Погоди, – сказал Рой. – Тихо, тихо.

– Будет здорово, Рой! Скажем, десять штук на развитие бизнеса, десять на камни и десять…

– Я сказал, притормози! Не гони! – произнес он, уже разозлившись. – Я не говорил, что собираюсь войти в долю.

– Что?! – Она ошеломленно посмотрела на него, взгляд ее застыл. – Что ты сказал?

Он повторил, попытавшись улыбкой смягчить ответ.

– Ты называешь сумасшедшие цифры. С чего ты взяла, что у меня есть столько денег?

– Я уверена! Иначе и быть не может! – Она снисходительно улыбнулась ему, словно учительница, выговаривающая ученику-шалуну. – Ты же и сам это знаешь, Рой.

– Вот как?

– Ну конечно. Я видела, как ты работал в поезде, – с тобой никто не сравнится, уж я-то знаю. За один вечер так не научишься. На такое мастерство уходят годы, и у тебя с этим ремеслом долгий роман. Живешь на жалованье служащего и дуришь лохов…

– Я и сам попадался. Дважды за последние два месяца. Один раз оказался в больнице, да и в Сан-Диего сегодня…

– Ну и что? – быстро перебила она его. – Это ничего не меняет. Это только доказывает, что пора что-то менять. Ехать туда, где на кону большие деньги и не надо каждый день рисковать.

– Может быть, мне нравится, как я живу сейчас.

– А мне не нравится! Я-то как сюда вписываюсь? Что ты реально можешь мне предложить?

Он уставился на нее, в замешательстве кривя уголки рта, не зная, смеяться или злиться. Он никогда прежде не видел этой женщины. И никогда прежде не слышал, как она говорит.

За окном шумел дождь. Издалека доносилось жужжание лифта. И к звукам примешивался еще один – звук ее тяжелого дыхания. Тяжелого и гневного.

– Мне надо бежать, – сказал он. – Давай потом об этом поговорим.

– Нет, мы поговорим об этом сейчас!

– Тогда, – сказал он тихо, – нам больше не о чем говорить, Мойра. Мой ответ – нет.

Он встал. Она тоже вскочила.

– Почему? – требовательно спросила она. – Просто объясни почему, черт тебя дери!

Рой кивнул, сверкнув глазами. Скорее всего потому, что он ее боится, объяснил он.

– Я встречал таких людей раньше, детка. Проходят огонь, воду и медные трубы и всегда получают, чего хотят. Но долго так продержаться невозможно.

– Чушь!

– Нет, опыт. Раньше или позже, но они обязательно окажутся под ударом. И когда наступит твоя очередь, я не хочу быть рядом.

Он направился к двери. С бешеными глазами, с искаженным от гнева лицом она кинулась наперерез и преградила ему путь.

– Это из-за твоей матери, да? Ну конечно, из-за нее! Да у вас с ней одно из тех делишек, о которых вне семьи не распространяются! Вот почему вы так порхаете друг перед другом! Вот почему ты у нее жил!

– Что-о? – Он остановился. – О чем это ты?

– Да не прикидывайся невинным младенцем! Ты и твоя мать, фу! Я теперь тебя насквозь вижу, надо было тебя раньше раскусить, сукин ты сын! И как тебе это?! Как тебе нравится…

– А как тебе это нравится? – сказал Рой.

Он неожиданно ударил ее и потом, когда она покачнулась, ударил снова с другой стороны. Она прыгнула на него, царапая ногтями, но он схватил ее за волосы, отшвырнул прочь, и она упала, растянувшись на ковре.

Он с любопытством смотрел на ее искаженное и покрасневшее лицо.

– Ты поняла? – спросил он. – Теперь ты поняла, почему у нас ничего не выйдет, Мойра?

– Ах ты, сволочь! Это ты скоро кое-что поймешь!

– Прости, Мойра, – сказал он. – Спокойной ночи и удачи тебе.