Кидалы

5

Рою Диллону не было еще и восемнадцати, когда он ушел из дома. Он не взял с собой ничего, кроме одежды – той, которую купил на свои деньги. Все его состояние поместилось в карманах, но заработал он его сам.

От Лилли он не хотел брать ничего. Она не помогала ему, когда он нуждался в ее помощи, когда был слишком мал, чтобы самостоятельно добывать деньги, а теперь ему не хотелось ее запоздалого внимания.

Первые полгода он не общался с ней. Потом, на Рождество, послал открытку, потом еще одну – на День матери. Это были самые обыкновенные сентиментальные открытки, приторные до тошноты, но последняя просто источала патоку. На ней были изображены два сердца, цветы и роящиеся в веселом оживлении пухлые ангелочки. Надпись, выдавленная на поверхности, гласила: «Дорогой мамочке» – и вызывала поток ностальгических воспоминаний о поцелуях перед сном и о стакане молока со свежим печеньем прямо из духовки, когда мальчик, наигравшись за целый день, возвращался домой.

Можно было подумать, что «дорогая мамочка» (Боже, благослови ее седины) была хозяйкой молочного магазина и кондитерской, которые обслуживали только ее любимчика (и ему только что купили шикарный новый велосипед).

Он так смеялся, когда посылал эту открытку, что чуть не сделал ошибку в адресе. Но потом ему стало грустно. Похоже, что шутку сыграли с ним. Быть может, желая поддеть Лилли, он разбередил в себе глубокую ноющую рану, и это лишний раз доказывало, что мать была сильнее его. Не следовало этого делать. Он получил от нее все, что она могла дать, но в его жизни это не оставило никакого следа. И не дай бог она подумает, что ему больно.

После этого он продолжал посылать ей открытки на Рождество, день рождения и другие праздники. Но очень сдержанные. Он редко ее вспоминал, а потому был заранее застрахован от ее насмешек. Такая женщина, как Лилли Диллон, не доберется до его души.

Они дарили друг другу подарки, и, пожалуй, только в этом он проявлял свои истинные чувства. Лилли явно могла позволить себе более дорогие подарки, но он отказывался это признать. И не признавал до тех пор, пока соревнование «чей подарок лучше» не только стало представлять угрозу его планам на будущее, но и не обнаружило своей истинной природы. Для Роя оно было еще одним проявлением боли. Лилли ранила его – или так, по крайней мере, он думал, – и он по-детски отвергал все попытки искупления вины.

Она могла так подумать, а этого нельзя было допустить. Он написал ей, как бы между прочим, что подарки – это теперь сплошная коммерция, а они должны все-таки иметь отношение к воспоминаниям из былых времен. Если она хочет сделать благотворительный взнос от его имени, прекрасно. Какой-нибудь детский фонд вполне подойдет. Он, конечно, сделает взнос от ее имени.

К примеру, какой-нибудь организации проституток…

Однако не стоит забегать вперед и пропускать один из главных эпизодов сюжета.

От Балтимора до Нью-Йорка всего два часа езды. Покинув дом, Рой туда и отправился, что было вполне логично для молодого человека, чьим имуществом являлась только хорошая внешность и унаследованная страсть к легким деньгам.

Деньги были нужны ему немедленно, и он поступил на работу коммивояжером. Он ходил от двери к двери и продавал журналы, купоны на фотографии, кухонные принадлежности, пылесосы – в общем, все, что могло принести доход. Хороший заработок маячил на горизонте, но в руки давался с трудом.

Возможно, Майлс из Мичигана и сделал на своем «Суперматериале» 1380 долларов только за первый месяц презентации друзьям, а О'Хара из Оклахомы зарабатывал 90 долларов в день, принимая заказы на детские ходунки «Упси-Дудл». Но Рой в этом сильно сомневался. Он выбивался из сил, но у него не выходило больше 125 долларов в неделю – если повезет. Средний заработок составлял от 75 до 80 долларов, и, чтобы получить их, он должен был выложиться полностью.

Но это все-таки было лучше, чем работа курьера или клерка, когда вместо хорошей зарплаты тебе обещают «отличные перспективы» и «возможность роста». Обещания ничего не стоят. К примеру, он идет в такое место, где ему обещают, что однажды он станет президентом – но как насчет небольшого аванса?

Хотя работать продавцом было утомительно, больше он ничего не умел. Он злился на себя. Ему скоро будет двадцать, а он все еще полный неудачник. Что же с ним не так? Почему у Лилли все по-другому? Чем он хуже?

Потом ему исполнилось двадцать.

Все началось как-то случайно. Болван хозяин сигарной лавки сам подал Рою идею. Задумавшись, Рой продолжал искать в кармане мелочь уже после того, как получил сдачу с банкноты, и нетерпеливый продавец, жаждущий обслужить и других покупателей, внезапно потерял терпение.

– Ради всего святого, мистер! – раздраженно произнес он. – Это всего лишь пять центов! Отдадите в следующий раз, когда сюда придете.

Он швырнул двадцатку обратно, и Рой осознал, что произошло, когда был уже за квартал оттуда.

Осознав случившееся, он пришел к выводу, что молодой человек, не лишенный честолюбия, не ждет подобной счастливой случайности. Он творит ее сам. И Рой взялся за дело.

В двух местах ему холодно указали на дверь. В трех других ему более или менее вежливо заметили, что свою двадцатку он назад не получит. В трех оставшихся ему удалось получить деньги.

Удача вдохновляла его (а он действительно был невероятно удачлив). Ему хотелось узнать, есть ли какие-нибудь приемы, похожие на фокус с двадцаткой, какие-нибудь способы заработать за час столько денег, сколько лохи получают за неделю.

Такие приемы были. Он познакомился с ними в баре тем самым вечером, когда праздновал там очередную удачу.

Толкнув Роя под руку, рядом уселся посетитель. Выпивка немного расплескалась, и незнакомец настоял на том, чтобы угостить его. Потом еще. После этого и Рой захотел его угостить. Но сосед в это время на что-то отвлекся. Он таращился на пол, потом наклонился и поднял игральные кости, которые затем положил на стойку.

– Это ты уронил, старина? Нет? Послушай, я не люблю так быстро пить, но, если хочешь, можем сыграть разок на выпивку; просто чтобы сквитаться…

Они бросили кости. Рой выиграл. Это, разумеется, было только началом. Они сыграли еще, уже на стоимость четырех стаканов, и на этот раз выиграл его сосед. Но это был еще не конец. Он не позволил закончить игру. В конце концов, они же просто сидят и выпивают, как старые друзья, – почему он должен уходить отсюда, обобрав приятеля до нитки?

– Теперь давай на восемь стаканов; скажем, это будет пять долларов, и…

«Кружево», постепенно удваиваемые ставки, – настоящая смерть для лоха. В этом есть жестокая красота. Человек, если только он не слишком напился, спокойно, всего за несколько партий обдирает простака как липку – исключительно из лучших побуждений.

Деньги, которые Рой заработал мошенничеством, были проиграны за двадцать минут.

Еще через десять минут он выложил все деньги, нажитые честным трудом. Новый приятель рассыпался в извинениях. Рой просто обязан взять назад хотя бы пару долларов…

Но Рой почуял здесь запах и вкус двойной игры. Он твердо заявил, что заберет половину денег. Кидала – его звали Минц – получит вторую, а за это научит Роя своим фокусам.

– Можешь приступать прямо сейчас, – сказал он. – Начни с этого приема с костями, который ты только что отработал на мне.

Минц негодующе запротестовал, но Рой оставался непреклонен. В конце концов они зашли в одну из кабинок, и на этот вечер, равно как и на несколько последующих, превратились в учителя и ученика. Минц не утаивал ничего. Напротив, он говорил столько, что становился почти невыносимым. Он получил счастливую возможность на время перестать притворяться. В своей обычной жизни он был вынужден прикидываться простофилей, а сейчас мог без всякой боязни продемонстрировать свои умственные способности.

Минцу не нравился трюк с двадцатками. Чтобы делать его как надо, Минцу чего-то не хватало. Он никогда не делал его без напарника, который отвлекал лоха, пока шла игра. Что до напарников, то их он тоже не любил. Удачу не стоит разрубать пополам. Получается так, что держишь на голове яблоко, а другой целится в тебя из пушки. Потому что кидалы, по всей вероятности, страдают от непреодолимого желания переплюнуть своих коллег. Чтобы «сделать» лоха, не надо большого умения – в конце концов, они для того и созданы. А вот победа над профессионалом, даже если она обойдется дорого, может заставить человека сиять от гордости.

Минц любил «шлепок». Отличная штука. Ведь все играют в орлянку.

Он любил «кружево», достоинства которого не поддавались исчислению. Подцепи на этот крючок нескольких парней, и у тебя хватит денег на неделю.

Этот прием нужно выполнять на небольшой поверхности, например на стойке бара или столике кабинки. На самом деле катать кости не надо – только создавать впечатление. Ты изо всех сил трясешь рукой, придерживая кубик за ребро и не выпуская его, а потом подбрасываешь. Он должен взлететь, упасть, но не перевернуться. Если кто-то из игроков становится чересчур подозрительным, можно положить кубик в чашку или, еще лучше, в стакан, поскольку в баре со стаканами проще. И снова нельзя дать кубику перевернуться. Нужно придерживать его, как и раньше, энергично стукая им о стекло, чтобы создать видимость перемещения, а потом бросить так же, как и раньше.

Конечно, чтобы этому научиться, нужно время. На все нужно время.

Если обстановка накаляется, бармен за хорошие чаевые может тебя выручить. Он зовет тебя к телефону, говорит, что поблизости копы, или сочиняет еще что-нибудь в этом роде. Обычно бармены терпеть не могут алкашей. За лишний доллар они всегда готовы посмотреть, как тех дурят, разумеется, если это не друзья.

Минц знал множество разных приемчиков, не только традиционный набор. Некоторые из них обещали доход выше чем тысяча долларов – обычный для мелкого мошенника потолок. Однако в подобных делах был нужен еще один человек и немало времени на подготовку. На поверку выходило, что эти трюки граничили с крупным мошенничеством. Помимо прочего, у этих приемов был один серьезный недостаток: если жертва просечет, тебя поймают. Нельзя делать ошибок. Нельзя быть невезучим. Иначе тебе конец.

Минц не объяснил своему ученику две крайне необходимые вещи. Первая объяснению не поддавалась. Это была как раз та характерная черта, которой каждый должен был обзавестись сам, в только ему присущем стиле: научиться сохранять высочайшую степень анонимности, оставаясь при этом активным и деятельным. Конечно, речь тут шла не о переодевании. Необходимо было знать то, чего не надо делать. Например, избегать изысканности, каких-то особых словечек, особого тона или манеры говорить, каких-то поз, жестов, примечательной походки – того, что можно было запомнить.

Всему этому невозможно было научить.

Вероятно, Минц не объяснил второй вещи потому, что не видел в этом необходимости. Считалось, что Рой это и так знает.

Уроки закончились.

Рой усердно принялся за работу. Он завел приличный гардероб. Переехал в хорошую гостиницу. Он жил довольно расточительно, но мало-помалу скопил около четырех тысяч долларов.

Шли месяцы. Однажды, когда он ел в одной из закусочных Астории, туда явился сыщик, который искал именно его.

Беседуя с хозяином, детектив описал Роя в малейших подробностях. У него не было фотографии, а только карандашный рисунок, сделанный в полиции по словесному портрету, и схожесть была невероятная.

Рой видел, как они поглядывали в его сторону во время разговора, и ему страшно хотелось вскочить и ринуться прочь. Прорваться через кухню прямо к черному ходу. Возможно, единственное, что его останавливало, – это слабость в ногах.

Потом он посмотрел на себя в зеркало над стойкой, и из груди его вырвался облегченный вздох.

Когда он покинул отель, день разгулялся, и он сдал свою шляпу, пальто и галстук в камеру хранения метрополитена. Потом, примерно через час, подстригся под машинку.

Рой радикально изменил внешность. Так, чтобы его не сцапали. И все равно дрожал как осиновый лист. Он прокрался в свой номер. Интересно, хватит ли у него духу работать снова. Рой просидел в гостинице до темноты, а потом пошел искать Минца.

Минц съехал из маленького отеля, где раньше жил. Он исчез несколько месяцев назад, не оставив адреса. Рой принялся разыскивать его. К счастью, ему удалось встретить Минца в баре в шести кварталах отсюда.

Кидала страшно перепугался, узнав, что стряслось.

– Ты что, хочешь сказать, ты все это время работал здесь? На одном месте? Боже праведный! Знаешь, где я был за последние шесть месяцев? В дюжине мест! Отсюда до побережья и обратно!

– Но зачем? Нью-Йорк ведь большой город. Откуда…

Минц нетерпеливо прервал его. Нью-Йорк – не большой город, ответил он. Здесь просто очень много людей, но все они живут на сравнительно небольшой территории. И если ты переберешься из битком набитого Манхэттена в какой-нибудь соседний район, у тебя не станет больше шансов. Ты не только будешь сталкиваться с теми же людьми, которые работают в Манхэттене, а живут в Астории, на Джексон Хайтс и так далее, но там ты станешь еще сильнее бросаться в глаза. Там тебя легче заметить.

– Парень, тебя и слепой увидит. Посмотри на свою стрижку! На эти модные часики, на свои трехцветные ботинки! Еще не хватает черной повязки на глаз и полного рта золотых зубов!

Рой покраснел. Он беспокойно спросил, в каждом ли городе так обстоят дела? Обязательно ли надо переезжать с места на место, тратя деньги и бросая все именно в тот момент, когда уже знаешь окрестности как свои пять пальцев?

– Чего ты хочешь? – Минц пожал плечами. – Бутербродов с икрой? Обычно только в Лос-Анджелесе можно оставаться долго, потому что это не один город. Это целый округ с десятками городков. Движение там ужасное, транспорт ходит из рук вон плохо и люди не передвигаются так активно, как в Нью-Йорке. Но, – он сурово погрозил пальцем, – это все же не значит, что ты можешь пускаться во все тяжкие. Ты кидала, понимаешь? Вор. У тебя нет ни дома, ни друзей и никаких легальных способов существования. И лучше, черт тебя побери, чтобы ты этого не забывал.

– Не забуду, – пообещал Рой. – Слушай, Минц…

– Что?

Рой улыбнулся и покачал головой, оставив свои мысли при себе. «А что, если бы у меня был дом, постоянное место жительства, так сказать? И сотня друзей-приятелей? И работа…»

Но тут в дверь постучали, и он сказал:

– Заходи, Лилли.

И вошла его мать.