Кинжал-предатель: Из секретной книги Джона Вильсона

КИНЖАЛ-ПРЕДАТЕЛЬ

В великолепный дом Национального клуба Чикаго, находящегося в Вестминстрит, в один ненастный осенний вечер 18… года вошел господин в теплом пальто и в цилиндре.

Он обратился к швейцару, вышедшему к нему навстречу, и спросил его:

— Мистер Поль Эшлэнд здесь?

— Да, он приехал четверть часа тому назад.

— Будьте столь любезны, вызовите его на минутку.

Швейцар исчез и, немного погодя, вернулся в сопровождении изящно одетого молодого человека.

— Кто желал говорить со мной? — спросил молодой человек.

Незнакомец сделал к нему шаг и спросил:

— Вы — мистер Поль Эшлэнд?

— Это я! — ответил тот, пораженный холодным и резким тоном незнакомца.

— Прекрасно, именем закона Штатов я вас арестую.

Поль Эшлэнд отступил назад, смертельно побледнев.

— Но ведь это же невозможно! — вырвалось у него. — Я не сделал ничего дурного! Здесь должно быть ужаснейшее недоразумение.

— Которое выяснится в полиции! — возразил агент. — Прошу вас, возьмите ваше пальто и шляпу и следуйте за мной!

— Да, да, я последую за вами без сопротивления, потому что я уважаю закон, даже если бы он был несправедливым по отношению ко мне.

Затем оба вышли из клуба, сели на ожидавшие их дрожки и направились в главное полицейское управление. Начальник полиции Чикаго, мистер Рукэри, ожидал Поля Эшлэнд в своем рабочем кабинете.

— Что это значит, мистер Рукэри, — еще издали воскликнул Эшлэнд. — По какой причине вы приказали арестовать меня? Я не совершал никакого дурного поступка и не понимаю, в чем вы могли обвинить меня.

Начальник полиции окинул молодого человека долгим и странным взглядом.

— Мистер Поль Эшлэнд, вы в самом деле не знаете, почему вас арестовали? — спросил он медленно.

— Да я же сообщил вам об этом! — вскричал Поль сердито. — Ваша прямая обязанность раньше удостовериться в виновности подозреваемого лица, а затем уже арестовать его!

Рукэри пожал плечами.

— Что касается этого, то против вас имеется такая улика налицо, против которой ваше запирательство ни к чему не поведет, мистер Эшлэнд! И чему же дальнейшее притворство?! Вы прекрасно должны знать, что именно вы совершили, и я удивляюсь вашему хладнокровию!

Поль Эшлэнд сжал яростно кулаки; от сильнейшего возмущения он то краснел, то бледнел.

— Не угодно ли вам, наконец, объяснить мне, что такое я совершил? Это возмутительно; вы говорите о каком-то запирательстве, в то время как я даже не подозреваю, что такое случилось!

Начальник полиции молча повернулся к своему письменному столу и, открыв ящик, вынул оттуда серебряный портсигар.

— Вам знакомо это, мистер Эшлэнд?

— Конечно, знакомо! — вскричал арестованный. — Этот портсигар моя собственность! Ведь вы можете это видеть по гравированной на нем монограмме! Откуда он у вас?! Я ношу его всегда с собою и, должно быть, потерял.

— Потеряли и, вдобавок, в очень странном месте! — возразил Рукэри серьезно. — Теперь будьте добры, мистер Эшлэнд, сказать мне, когда вы держали в руках этот портсигар.

— Вчера после обеда. Я это прекрасно помню, потому что, когда я сидел у письменного стола, я много курил и брал папиросы из этого портсигара.

— Дальше! Когда вы были у мисс Анни Кюстер?

— У моей невесты? Уже восемь дней тому назад. В настоящее время мисс Кюстер уехала со своей старушкой-матерью в Иеллостоун-парк.

Легкая усмешка скользнула по лицу начальника полиции.

— Значит, вы видели мисс Кюстер в последний раз восемь дней тому назад. Это очень и очень интересно и почти непостижимо для меня!

Рукэри снова обернулся и взял из письменного стола кинжал с дорогой рукояткой, лезвие которого было запачкано кровью.

— Вам знаком этот кинжал? — спросил он снова.

При виде кинжала молодой человек в испуге вздрогнул.

— Боже мой! Ведь это тот кинжал, который висел в ножнах над моим письменным столом! Кто же взял его у меня, и что им совершено?! Да ведь на лезвии следы крови!

— Мистер Эшлэнд, бросьте притворяться! Имея такие улики против себя, вы не можете же отрицать вашей виновности в этом ужасном деле!

— Я клянусь, что не знаю за собой никакой вины!

Рукэри покачал отрицательно головой.

— Вы можете говорить, что вам угодно, мистер Эшлэнд, но все говорит против вас, так что мне совершенно невозможно освободить вас из-под ареста.

Начальник полиции выпрямился во весь свой рост, посмотрел прямо в глаза молодому человеку и, поднимая кинжал, многозначительно проговорил:

— Вчера, около девяти часов вечера, в 58 улице в Чикаго, этим кинжалом была убита в своей спальне мисс Анна Кюстер.

Молодой человек был поражен, как ударом молнии.

У него вырвался крик ужаса и его большие, широко открытые глаза впились в глаза чиновника.

— Что вы говорите?! — едва мог он произнести. — Мою невесту убили?! Но ведь это неправда! Это ложь! Анны нет здесь в Чикаго: ведь я уже сообщил вам, что она уехала!..

— Вот это именно не так! Вы сами это знаете прекрасно! Этот кинжал, принадлежащий вам, нашли в сердце молодой девицы, лежащей на полу на ковре, а рядом с нею находился ваш серебряный портсигар. Станете ли еще отрицать, что убийца не вы?!..

Поль Эшленд не сразу ответил, страшная весть почти отняла у него рассудок. Он закрыл лицо руками и шатаясь опустился па ближайший стул. Мучительный стон вырвался из его груди, и он неоднократно бормотал:

— Анна умерла?! Я не могу этого постигнуть! Этого не может быть! О, скорее к ней! Я хочу еще раз видеть ее!

Он вскочил и бросился к дверям, но начальник полиции преградил ему путь.

— Вы забываете, мистер Эшленд, что вы арестованы! убедительно прошу вас быть благоразумным, потому что малейшее запирательство или сопротивление с вашей стороны будут иметь для вас дурные последствия!

— Бог докажет мою невиновность! — вскричал он. — А негодяя, убийцу, который похитил у меня самое дорогое в мире, он жестоко накажет!

— Почему вы не хотите сознаться? — ответил Рукэри. — Это вам не поможет, так как мистер Стефен Броун, управляющий домом, в котором мисс Анна Кюстер со своей матерью занимала второй этаж, подтвердил, что он вас видел вчера входящим в дом около половины девятого вечера, и после приблизительно сорокапятиминутного пребывания там быстро выходящим из дома. Кроме того, я не могу же поверить, что вам не было известно возвращение нашей невесты. Вам первому она должна была сообщить об этом.

В самом деле, все улики говорили против него и арест поэтому был весьма понятен. Поль сознавал все это и поэтому покорился своей участи, твердо уверенный, что невиновность его скоро обнаружится. Совершенно разбитый, убитый горем, потерей невесты, которую он искренно любил, Поль Эшлэнд сидел полчаса спустя в камере тюрьмы предварительного заключения. Он опустил голову на руки и судорожное рыдание потрясало по временам все его тело.

Наступающее утро застало Поля Эшленда шагающим взад и вперед по камере; его лицо за прошлую ночь сильно осунулось, а в его темных волосах показалась седина.

Он усиленно думал о том, чем доказать свою невиновность; вдруг счастливая мысль осенила его, и крик радости вырвался из его груди.

Он попросил, чтобы его свели к начальнику полиции, который при его появлении тотчас задал ему вопрос:

— Ну-с, мистер Эшленд, надеюсь, что вы образумились и теперь сознаетесь, что преступление совершено вами?

— Нет, и тысяча раз нет! — воскликнул Поль Эшленд вне себя. — Не я убийца; но я просил с вами свидания оттого, что имею к вам следующую просьбу: пригласите сюда мистера Джона Вильсона! Этот знаменитый и опытный сыщик, наверное, скоро нападет на верный след убийцы и вернет мне свободу!

Рукэри был сильно озадачен. В его практике не было еще случая, чтобы преступник желал присутствия сыщика, которого все боялись, как дьявола, — и теперь впервые мысль о невиновности Поля Эшлэнда закралась в душу начальника полиции.

И его голос звучал гораздо мягче и приветливее, когда он ответил:

— Хорошо, мистер Эшлэнд, — это одолжение я могу вам сделать. Если вы действительно невиновны, то Джон Вильсон именно тот человек, который может разрушить воздвигнутые на вас подозрения. Если же вы совершили преступление, то он так же скоро это узнает.

— Я это знаю хорошо! — возразил Эшлэнд. — Я много слышал и читал о его подвигах.

— Allright (олрайт — хорошо), я сейчас же приглашу этого знаменитого сыщика и, если он не занят, то надеюсь, что он откликнется на мой зов и явится тотчас.

Поля Эшленда снова увели в его камеру, а Рукэри, между тем, вызвал по телефону Вильсона и сообщил ему просьбу заключенного. Сыщик был дома и сразу же согласился приехать.

Джон Вильсон был не только энергичный и ловкий сыщик, но и добрый человек с благородной душой, который тотчас же поспешил на зов несчастного заключенного, взывающего к нему о помощи.

Как Джон Вильсон обещал, он был уже в назначенный час в главном полицейском управлении и велел доложить о себе Рукэри, который сообщил ему суть дела, улики против

Поля Эшлэнда и заявил, что он лично уверен в виновности молодого человека.

Но великий сыщик был, очевидно, другого мнения, хотя его не высказывал пока.

— Чем занимается этот Поль Эшлэнд? — спросил сыщик.

— Он владеет комиссионной конторой «Вильям Эшлэнд» уже пять лет после смерти своего отца и унаследовал его миллионы, которые он увеличил в семь-восемь раз. Говорят, что прежде он вел легкомысленный образ жизни, но с тех пор, как обручился с мисс Анной Кюстер, молодой убитой девушкой, он исправился. Еще из достоверных источников мне известно, что Поль Эшлэнд искренне любил свою невесту.

— И вы могли поверить, что он убил свою невесту, которую так сильно любил?

Начальник полиции пожал плечами.

— Ну, судя по характеру молодого человека и той искренности, которая существовала между молодыми людьми, можно было бы и усомниться в его виновности, но все говорит против него.

— Но, может быть, какой-нибудь заклятый враг Поля Эшлэнда выкрал у него портсигар и кинжал, чтобы превратить их в орудие своей мести. И я попытаюсь пролить свет на это дело.

Рукэри сообщил Вильсону, в каком положении нашли труп и насколько подвинулись до сих пор расследования.

Затем сыщик отправился в дом предварительного заключения и просил провести себя в камеру арестованного Поля Эшлэнд.

Молодой человек приветствовал сыщика с радостным волнением.

— От всей души благодарю вас, мистер Вильсон, что вы пришли! Теперь я могу надеяться, что с меня снимется это ужасное подозрение, и мое честное имя будет восстановлено.

Сыщик пожал руку молодого человека.

— Это пожатие руки, мистер Эшлэнд, скажет вам, что я не верю в вашу виновность, и обещаю вам, что употреблю все силы, чтобы освободить вас из вашего заточения. Пока же я попросил бы вас ответить мне на некоторые вопросы. Не имеете ли вы какого-нибудь смертельного врага, мужчину или женщину, кто бы мог совершить такое гнусное преступление?

— Нет! — ответил Эшлэнд. — Я положительно никого не знаю, кому бы понадобилось поступить так жестоко с моей невестой и со мной. Также нельзя предположить, что убийство совершено с целью грабежа, потому что у мисс Анни ничего не было. Удар же был рассчитан для меня, а мой портсигар и кинжал были украдены для того, чтобы навлечь подозрение на меня. И я знаю, когда дело дойдет до судебного разбирательства, скажут, что это прием всех преступников, сваливать свою вину на неизвестного злодея, и мне не поверят.

— Совершенно верно, мистер Эшлэнд. Я же лично верю в существование этого неизвестного злодея, и я хочу, и должен разыскать его.

— Сделайте это! Сделайте это как можно скорее! — вскричал Поль. — Позор сидеть в тюрьме невыносимо гнетет меня; вы не можете себе представить то отчаяние, что заставляет меня содрогаться при одном только воспоминании о гнусном преступлении, совершенном над моей бедной, дорогой Анной!

— Скажите мне пожалуйста, мистер Эшленд, где совершали вы вчера вечером вашу прогулку?

Молодой человек пересчитал все улицы, по которым он проходил, а сыщик заносил это в свою записную книжку.

Джон узнал еще от молодого человека, что Анна была бедна, но добра и очень честна. До своего обручения она занималась в одной из банкирских контор, и этим содержала свою старушку-мать.

Джон Вильсон простился с молодым человеком. Хотя сначала надежда закралась в душу Поля Эшлэнда, но, оставшись один, он снова предался отчаянию по утерянной возлюбленной, так зверски убитой рукой злодея.

Между тем, великий сыщик направился в канцелярию начальника полиции Рукэри и попросил показать ему оружие преступления; это был остро отточенный малайский кинжал, дорогая рукоятка которого была украшена инкрустацией.

— А ножны вы нашли в рабочем кабинете мистера Эшлэнда?

— Нет, их нигде не могли найти. Мы обыскали не только его квартиру, но и ту, в которой проживала убитая, но без всяких результатов!

— Это обстоятельство, может быть, величайшей важности! Я бы хотел осмотреть обе квартиры.

Великий сыщик вышел из полицейского управления и направился в свою квартиру в Иофферсонстрит 99.

Там он сообщил о случившемся своему брату Фреду и своим помощникам Бен Нильсу и Гольм Гаррисону. Он дал им указания доказать алиби[9] Эшлэнда.

Трое молодых людей должны были идти по той же дороге, по которой совершал свою прогулку Эшлэнд; быть может, они нашли бы людей, видевших миллионера и могущих подтвердить это под присягой.

Затем Джон Вильсон отправился в квартиру убитой.

Он скоро дошел до 58-й улицы и нашел там разбитую параличом мистрисс Кюстер. Она лежала без движения и не могла дать никаких объяснений сыщику; на следующее утро она тихо скончалась и нашла в смерти покой от своего ужасного горя.

Труп убитой Анны Кюстер, красивой молодой девушки, был унесен в покойницкую кладбища. Из слов посторонних Вильсон узнал, что убитая лежала на спине, в своей спальне, и кинжал был воткнут в сердце по самую рукоятку.

Но все его поиски оказались безуспешными, он не мог напасть на след, по которому можно было судить о личности убийцы.

Тогда он отправился в Оджен-авеню, где находился великолепный дворец миллионера.

В то время, как Джон Вильсон шел задумчивый по улицам, газетчики продавали листки, сообщавшие о зверском убийстве молодой девушки и аресте всем известного миллионера Эшлэнда. На улицах стояли группы народа, с волнением обсуждая происшествие, и собирались большими массами как перед домом, где было совершено преступление, так и перед дворцом Эшлэнда.

Великий сыщик наконец решил войти в дом незамеченным, с заднего крыльца, и начать свои наблюдения тайно.

Привести же в исполнение свое намерение он мог только при наступлении темноты.

До наступления вечера он наводил справки у своих помощников, которые нашли людей, видевших миллионера во время его прогулки.

Этим было доказано отсутствие миллионера на месте преступления, и Вильсон рассчитывал, что Эшленда отпустят на свободу под денежное обеспечение.

Было уже одиннадцать часов вечера, когда он вернулся на Оджен-авеню.

Перед домом уже никого не было, и полиция также удалилась.

Джон Вильсон проник во двор. Он легко взобрался на окно первого этажа, которое было наполовину открыто, а отюда он проник в какую-то комнатку, вроде кладовой, находящейся около кухни.

В доме царила мертвая тишина, часть прислуги ушла из дому, а оставшиеся уже спали. Бесшумно проскользнув через большие сени, он поднялся по лестнице, устланной ковром, в первый этаж, на площадку которого выходит несколько дверей.

Несколько мгновений спустя он очутился в кабинете аресстованного владельца дома и, так как с улицы проникал свет от электрических фонарей, ему не пришлось прибегнуть к помощи своего потайного фонаря.

Здесь он сделал важное открытие. Между задней стороной письменного стола и стеной Джон Вильсон нашел застрявший старый футляр для очков, на котором кожа была от времени потерта.

В футляре находились очки с довольно большими и сильными стеклами. Владелец их, следовательно, обладал очень плохим зрением и, видимо, нуждался в их помощи на улице.

Сыщик спрятал находку в карман. Он знал, что Поль Эшлэнд таких очков не носил и имел прекрасное зрение. Что слуги Эшлэнда носили подобные очки, было также маловероятно, да и место находки было довольно странно.

След на стене показал, что кинжал был прикреплен несколькими крючками и что преступнику стоило много труда, чтобы снять его.

Для этого он встал на стул перед письменным столом; во время работы очки выпали из наружного кармана; на футляре видны были полустершиеся золотые буквы «Д. К.».

Великий сыщик энергично продолжал свой осмотр, но вдруг остановился, прислушиваясь. Ему послышались чьи-то осторожные шаги, приближающиеся к кабинету, и в один момент Джон Вильсон спрятался за оконными портьерами.

Он только что успел скрыться, как дверь тихо отворилась.

В комнату проскользнула темная фигура, которую Джон Вильсон при достаточном свете мог хорошо разглядеть.

Это был человек очень высокого роста, худощавый, одетый в темный редингот. Некрасивые, отталкивающие черты его продолговатого, желтого лица внушали отвращение; особенно неприятно поражали его длинные, отвратительные уши.

На голове у него был одет низкий цилиндр, в правой руке был наготове револьвер, и сквозь сильные очки он зорко осматривал комнату.

Он проскользнул до середины комнаты и оглянулся, как бы стараясь убедиться, один ли он или нет. Не услышав ничего подозрительного, он прокрался к письменному столу и стал его тщательно обыскивать.

Очевидно, он чего-то искал и, как предполагал Джон Вильсон, предметом его поисков были очки.

— Они должны быть там, — пробормотал он про себя. — Не может быть, чтобы они пропали. Ищейкам может быть многое доступно, но какие-то старые очки ни к чему их не приведут и не помогут напасть на верный след.

Незнакомец лежал растянувшись на полу и шарил под диваном, как вдруг Вильсон тихо вышел из засады, моментально осветил полным светом своего карманного электрического фонаря комнату и, направив на него дуло своего револьвера, произнес негромко, но твердо:

— Стой! не двигаться или я буду стрелять.

В первый момент незнакомец остался неподвижен от испуга, но тотчас же повернул голову к сыщику.

— Проклятие!

С этими словами он вскочил. Джон Вильсон мог его пристрелить, но он этого не сделал, потому что хотел завладеть им живым.

Некрасивая улыбка исказила лицо незнакомца.

— Ага! сказал он. — Еще одна ищейка была здесь в засаде! Что вам здесь надо?

— Это вам самому лучше известно! — ответил сыщик. — Но я бы попросил, чтобы вы опустили вашу руку с револьвером, иначе я ее прострелю, а это будет вам не особенно приятно.

Но тот снова ядовито засмеялся и левой рукой в один миг вынул из кармана какой-то продолговатый металлический предмет, величиною с еловую шишку. Он действовал поразительно скоро, а Вильсон ему не мешал, зная, что сможет пресечь всякое покушение.

— Что вы искали здесь? — спросил сыщик.

— Это вас не касается! Ведь я вас тоже не спрашиваю, что вы здесь ищете!

— Я ищу здесь преступника, который убил несчастную мисс Анни Кюстер, и я думаю, что вижу того негодяя неред собой!

Незнакомец иронически засмеялся и сказал:

— Все-то вы знаете! А сами и не подозреваете, что идете по ложному пути. Я такой же, как и вы, частный сыщик. Я не верю, что Поль Эшлэнд виновен, и оттого постараюсь освободить его. Конечно, я не хочу это сделать насильно, но хочу собрать все доказательства его невиновности, вот отчего я здесь.

Джон Вильсон презрительно улыбнулся.

— Вы очень неудачно надеетесь выпутаться из петли, — сказал он. — Меня вам трудно провести, а если вы действительно сыщик, то советую вам прекратить ваши поиски, я прекрасно знаю, что вы здесь искали. Вы искали ваш футляр с очками.

— Футляр с очками?! Значит, вы нашли его? — вскричал незнакомец, но тотчас же, овладев собою, возразил: — Вы ошибаетесь, этот футляр принадлежит не мне, а лицу, которое я преследую.

Вильсон направил дуло револьвера прямо в лоб противника и сказал:

— Перестаньте дурачиться! Вы ошибаетесь, если думаете провести меня. Объявляю вас арестованным, вы последуете за мною в полицию, где разъяснится, кто вы такой.

Незнакомец сделал движение к дверям, но Джон Вильсон вскричал:

— Не трогайтесь с места, или я убью вас!

Тогда тот поднял руку с блестящим предметом и крикнул великому сыщику:

— Вы пропали, если попытаетесь препятствовать мне! Вот этой бомбы достаточно, чтобы взорвать нас обоих. Опустите ваш револьвер, не смейте преследовать меня, не то я не пощажу ни вас, ни себя!

Джон Вильсон знал, что не должен теперь стрелять, ибо, если даже он застрелил бы противника, то бомба при падении на пол обязательно взорвалась бы.

Незнакомец, держа перед собою бомбу, направился к дверям.

— Предупреждаю вас не следовать за мною, иначе я прибегну к помощи бомбы! Оставайтесь здесь и продолжайте ваши поиски; вы ничего не найдете, а я один, я, величайший из сыщиков, раскрою тайну убийства мисс Кюстер! — сказал он и захлопнул за собою дверь.

Только что он исчез, как Вильсон принялся за дело. Ему было ясно, что преступник стоял за дверью с бомбой, которую он мог кинуть с известного расстояния, если бы Вильсон открыл дверь.

Поэтому Вильсон поспешно вошел в смежную комнату, а оттуда в третью маленькую комнату. Здесь сыщик быстро открыл окно, выходящее во двор.

Счастье благоприятствовало ему: он заметил непосредственно около окна громоотвод. Скорее молнии Вильсон повис на нем и быстро спустился вниз. Но сколько он ни искал преступника, все было напрасно, и сыщик решил оставить бесполезные поиски, уверенный в том, что рано или поздно злодей не ускользнет от него.

На следующее утро Поль Эшлэнд под денежное обеспечение был освобожден из камеры предварительного заключения. Его отсутствие на месте преступления было доказано, а также его освобождению содействовал доклад Джона Вильсона.

Джон Вильсон сам заехал к нему в тюрьму и, крепко пожав ему руку, выразил надежду в том, что скоро ему удастся схватить настоящего виновника.

Поль Эшлэнд вышел из тюрьмы именно в тот день, когда хоронили мистрисс Кюстер и ее дочь — Анни.

Он не пошел домой, а направился на кладбище, где по его настоянию еще раз был открыть гроб его невесты. Он долго смотрел на милые, нежные черты своей мертвой невесты и покрывал поцелуями ее бледный лоб, закрытые глаза и бескровные губы.

Когда же опустили в могилу гроб его возлюбленной, когда первый ком земли гулко ударился о крышку богатого гроба, его горе не знало границ. Он упал на колени, закрыл лицо руками и судорожные рыдания потрясли его тело. Окружающие же, указывая на него, шептали: — смотрите, это совесть мучает его.

Когда молодой человек наконец поднялся, он был один у двойной могилы, матери и дочери. Даже знаменитый сыщик Джон Вильсон со своим братом Фредом, также бывшие на похоронах, ушли; они знали, что Эшлэнду легче выплакать свое горе одному.

Уже настал вечер, когда к могилам пришел могильщик, чтобы окончательно засыпать их, и своим приходом испугал Поля Эшлэнда.

Оглянувшись, молодой человек увидел, что он был не один на кладбище. Вблизи стояла скамейка, на которой сидела какая-то темная фигура, вся одетая в черное, с острыми чертами лица без бороды и в очках.

Когда Поль Эшленд медленными шагами направился к выходу, незнакомец пошел за молодым человеком. По дороге они столкнулись и пошли некоторое время рядом.

Наконец, незнакомец промолвил вполголоса:

— Невыносимо тяжело оставить на кладбище самое дорогое для нас на свете и вернуться одиноким в этот мир, который нам уже опротивел.

Поль Эшлэнд, взглянув на него, ответил:

— Вы правы! Мне кажется, вы тоже несчастны.

— Совершенно верно! — глухо произнес тот. — О, вы не подозреваете всего того, что я выстрадал! А теперь одно мое желание поскорее последовать за любимым существом, которое я недавно схоронил.

Одинаковое горе сблизило Поля Эшлэнда с незнакомцем и, когда тот снова опустился на скамью, молодой человек сел рядом с ним.

— Но ваша участь, должно быть, не так трагична, как моя, — проговорил он. — Мою невесту убили, мать ее умерла от горя, а самое ужасное то, что меня же подозревали в убийстве моей невесты. И с таким бременем на душе я должен жить среди людей. О! Вы поймете, как глубоко я страдаю из-за этого! Ах! В смерти я желал бы найти покой душе моей! Но раньше я хочу доказать всему свету, что моя совесть чиста, что не я совершил это гнусное преступление.

Некоторое время длилось молчание, наконец, незнакомец тихо проговорил:

— Я вполне вас понимаю! Я точно так же страдал, как и вы, после смерти моей возлюбленной; я купил себе место рядом с нею, где я хочу лежать, когда меня поразит черная пуля — что случится, наверное, скоро.

Поль Эшлэнд удивленно поднял голову.

— Как вы сказали? Вас поразит черная пуля? Или, быть может, вас ждет американская дуэль?

Незнакомец возразил со странной улыбкой:

— Нет, совсем не то! Но я жажду держать в руке черную пулю, чтобы положить конец этой бесцельной жизни!

— Я не понимаю вас, — сказал Поль. — Не можете ли вы объяснить мне это точнее?

— Я нашел утешение, но оно годно лишь тем, кому надоела жизнь и для кого смерть — высшее благо.

— Я именно такой несчастный! — вскричал Поль. — Я ненавижу жизнь и жажду смерти!

— Тогда вы могли бы вступить в наш союз, — ответил незнакомец. — Но сперва дайте мне вашу руку и обещайте свято сохранить тайну, которую я вам открою, даже если бы вы не пожелали сделаться нашим.

Поль Эшлэнд протянул свою руку и воскликнул:

— Я обещаю вам это! Будьте со мной откровенны.

Незнакомец не сразу ответил.

— В одной из узких глухих улиц, 71-ой, находится клуб, состоящий в настоящее время из пяти членов, под названием «Мементо мори»!

— «Мементо мори»?! Это значит «помни о смерти!».

— Совершенно верно, — заметил незнакомец. — Собрание несчастных есть не что иное, как клуб самоубийц.

Поль Эшлэнд удивленно спросил:

— Клуб самоубийц?! Что это такое? Какие цели преследует он?

— Это я вам сейчас объясню, — возразил незнакомец. — Как я вам уже сообщил, речь идет о тех несчастных, которые от жизни не ждут никаких удовольствий.

Каждый из них покончил с жизнью и находить удовольствие особого рода сходиться время от времени с такими же несчастными, как он сам.

Этот клуб существует уже давно и состоит из множества членов, которые теперь лежать в могиле.

В настоящее время я состою председателем этого клуба. Я состою членом уже два года и до сих пор мне не суждено вынуть жребий в виде черной нули, чтобы удалиться из этого мира.

— Черную пулю? — спросил Поль, побледнев.

— Да, черную пулю. В нашем клубе существует правило еженедельно вынимать жребий, и кому достанется черная, а не белая пуля, тот должен покончить с собою в продолжении двадцати четырех часов. Я могу вас уверить, что каждый из присутствующих членов желает вынуть черную пулю, и лишь те вступают в наше общество, кто окончательно покончил все счеты с жизнью, но нашим членам строго запрещено покончить с собою, не вытащив предварительно черной пули. Но не только самоубийство служит нам целью, нет, мы преследуем еще и благородные цели. Наша обязанность отвратить тех от самоубийств, которые пришли к тому из-за нужды, и мы снабжаем их тогда деньгами, чтобы предотвратить катастрофу. Представьте себе бедняка, влюбленного в богатую девушку, который не смеет назвать ее своею за неимением средств. Таким мы помогаем деньгами, а фонды доставляет каждый член, завещая все свое состояние клубу.

Наша цель не вербовать только новых членов, а, напротив, отговаривать людей от самоубийств; лишь тогда, когда денежная помощь бессильна, мы принимаем к себе членов из этих несчастных. Вы именно такой несчастный и есть — вы богаты, деньги вам не помогут.

С широко раскрытыми глазами слушал его Эшлэнд, он дрожал и порывисто дышал.

— Нет, нет, мне нечем помочь! Я несчастнее всех в мире. Примите меня в члены вашего общества. Свое состояние я завещаю всецело вашему клубу для ваших добрых целей!

— Вы хотите быть членом нашего клуба, но я не могу дать утвердительного ответа. Сперва подумайте и взвесьте все, быть может вам завтра же достанется черная пуля. — Пусть так! Мне нечего делать на земле после смерти моей невесты. Мое решение твердо! Моим родственникам не нужно моего богатства; они сами обладают большим состоянием. Поэтому пусть мои деньги осчастливят несчастных и принесут им счастье, чего лишила меня моя судьба!

Незнакомец встал.

— Идемте со мной! — сказал он. — Сегодня же я представлю вас нашим членам, и вы увидите, что я ничего не преувеличивал.

Едва они сели в экипаж, как появился Джон Вильсон.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Великий сыщик, не застав дома Поля Эшлэнда, поспешил на кладбище, где он предполагал найти молодого человека и пришел как раз в то время, когда они садились в кэб. Незнакомец сидел уже внутри кэба, а Эшлэнд только вступил ногой на подножку.

Первым движением Вильсона было заговорить с молодым человеком, но по какому-то странному предчувствию он воздержался от этого и решил последовать за ним.

Со скоростью, как только позволяли ему ноги, он побежал за каретой, так как вблизи кладбища не было другой кареты.

Кэб катился по южному направлению, но вдруг один из пассажиров заметил погоню. Из окна кареты высунулась рука и что-то показывала кучеру жестами; тот неистово погнал лошадей.

Когда же Вильсон, запыхавшись, сел в первый попавшийя кэб, то кучер, расспрашивая, зачем господину понадобилось гнаться за удаляющимся экипажем, поневоле оттянул время, и экипаж был уже далеко. Пока Вильсон ругался и гнал его вперед, кэб уже исчез из виду.

У дома № 432 на 71-й улице Поль Эшлэнд и его спутник вышли из экипажа. Незнакомец отпустил кэб, и оба пошли по направлению к востоку. Затем он завернул в узкий переулок, прошел через мрачные ворота и повел молодого человека по бесчисленным ходам и постройкам.

Наконец, они дошли до маленького и грязного дворика, среди которого помещался старый мрачный дом. Он несколько раз постучал в дверь его, раньше чем изнутри раздался низкий голос:

— Кто там?

— Это я, Джим Консэйн!

Дверь открылась, и они вошли.

В противоположность своему внешнему виду, дом внутри был обставлен с большим комфортом, стены и лестница бы-ли покрыты коврами.

Джим Консэйн, как он назвал себя отворившему дверь негру, повел своего гостя в первый этаж и открыл дверь в длинное помещение, все завещанное темными драпировками; в конце комнаты было что-то похожее на алтарь, покрытый черным сукном; на алтаре лежал, как символ девиза «Мементо мори», — череп. На столе стояли два канделябра, и вокруг сидело четверо мужчин, из которых трое были в черной, а четвертый в темно-коричневой одежде.

Медленными шагами подошел Консэйн к столу и сказал:

— Я веду к вам нового члена. Он разочарован жизнью, такой же несчастный, как мы все. Жизнь похитила у него самое дорогое, и смерть для него желанный друг.

Все четыре члена клуба подали юноше руки, а один из них взял с ужасного алтаря черную книгу, из которой стал читать устав клуба, в силу которого каждый, кто вытащит черную пулю, должен лишить себя жизни в продолжение двадцати четырех часов. Кроме того, он должен завещать, по крайней мере, четыре пятых части своего состояния клубу «Мементо мори».

— Теперь я спрашиваю тебя, Поль Эшлэнд, готов ли ты подписать эти условия и дать в том клятву перед алтарем? — спросил Джим Консэйн, выпрямляясь во весь свой рост.

Поль колебался. Ужас охватил его при мысли, что с ним, быть может, сыграли страшную комедию или заманили в ловушку.

Консэйн, заметив это, обратился к мужчине, одетому в темно-коричневую одежду, со словами:

— Джон Дэфт, расскажи, что привело тебя сюда? И Поль Эшлэнд, глубоко потрясенный, выслушал рассказ незнакомца об ужасных страданиях и несчастиях, выпавших на его долю. Лицо Джона Дэфта выражало отчаяние, его руки дрожали, и несколько непрошенных слез скатилось по его щекам.

Поль пожал руку несчастному.

— Возьмите мою руку, участь наша почти одинакова и, если б я рассказал вам про себя, то вы должны были бы сознаться, что и других также преследует злой рок. Вы же, все члены клуба «Мементо мори», примите меня в свои члены, я ваш отныне! И если я получу черную пулю, я ее приветствую с радостью и встречу смерть, как избавительницу от всех моих страданий.

После церемонии принятия Эшленда в клуб Консейн снова заговорил:

— Общим нашим собранием было установлено, что сегодня вечером должна происходить жеребьевка. Бенсер, у тебя пули?

— У меня! — ответил высокий, плотный мужчина с красным лицом. Он подошел к алтарю и достал оттуда ящичек с пулями, которые решали участь человека.

Консэйн взял молча ящик, открыл его и покрыл черным сукном; затем, не глядя туда, опустил руку в ящик и вынул белую пулю.

— Опять не то! — проговорил он грустно. — О! долго ли я буду ждать очереди? Мистер Эшлэнд, если я вам когда-нибудь расскажу о своей участи, то вы содрогнетесь от ужаса, и тогда вы поймете, почему я с такой горечью встречаю белую пулю.

Он подвинул ящик другому члену, который вынул также белую пулю. И тот тоже глубоко вздохнул, но не произнес ни слова.

Теперь настала очередь Джона Дэфта. Дрожащей рукой, сначала колеблясь, он вынул — черную пулю. Мертвенная бледность покрыла его лицо, но он улыбнулся усталой улыбкой.

— Наконец! — пробормотал он еле слышно, — я предчувствовал, что это случится сегодня!

Все остальные члены клуба смотрели на того, кто был обречен на смерть. Джим Консэйн положил свою руку на плечо Дэфта и произнес:

— Передайте мне вашу пулю! Я жду вот уже два года, что наконец настанет мой черед, но все мои надежды оказались пока напрасными. Прошу вас, окажите мне эту дружескую услугу! Ведь вы не страдали так долго, как я!

Но Дефт встал, выпрямился и твердым голосом сказал:

— Нет, мистер Консэйн, судьба назначила мне черную пулю, и я не хочу быть трусом, когда пробил мой час; для меня смерть искупление! Мои последние распоряжения вы найдете в моем письменном столе; деньги, назначенные для помощи другим несчастным, вам перешлют. С этими словами Джон Дэфт подошел к двери, которая вела в маленькую комнату, и исчез за ней.

С бледным лицом смотрел Поль Эшлэнд на дверь соседней комнаты и спросил:

— Что там за комната?!

— Там Джон Дэфт напишет свои последние письма, — но очень возможно, что он там же покончит свои расчеты с жизнью, — возразил Консэйн.

Эшлэнд не ответил, но он не мог оторвать своего взора от той двери, за которой скрылся несчастный. Он чувствовал, что должен был броситься вслед за молодым человеком, что-бы удержать его от ужасного замысла.

Но он остался сидеть на своем месте, как парализованный. Наконец он с усилием поднялся, остальные члены тоже встали.

— Вы уходите? — спросил Консэйн. — Не забудьте о данной вами клятве и помните, что вы должны делать!

— Будьте уверены, что я не изменю клубу! Даже сегодня ночью я составлю свое духовное завещание! — ответил Поль.

Консэйн снова повел его по целому лабиринту темных коридоров, кладовых.

Когда они дошли, до 71-й улицы, Консэйн сказал: — Завтра вечером я вас жду в клубе! У нас бывают часто собрания.

— Но мне трудно найти клуб!

— Тогда ждите меня на 71-й улице, у дома № 432.

Поль Эшлэнд простился с ним и ушел.

Придя в свой роскошный дом, Поль Эшлэнд застал в кабинете Джона Вильсона, перелистывающего журнал.

После первых приветствий, сыщик пристально посмотрел на молодого человека.

— С вами что-то неладно! — сказал он. — Мне кажется, что вы пережили тяжелые минуты.

Эшлэнд опустил взор.

— Совершенно верно, мистер Вильсон, тяжелые минуты, но исключительно для меня.

— Я вижу, вы не хотите сообщить мне подробности.

— Именно, мистер Вильсон! Это мое личное дело; кроме того, я связан честным словом свято хранить тайну — и я сдержу слово!

— Берегитесь, мистер Эшлэнд, — сказал сыщик, — чтобы вас не завлекли в какую-либо гибельную для вас ловушку!

Эшлэнд, грустно улыбнувшись, пожал плечами.

— Мне нечего терять больше, мистер Вильсон, смерть я встречу, как избавительницу!

Вильсон покачал отрицательно головой.

— Я надеюсь, что вы перемените ваше мнение, мистер Эшлэнд! Но все же мне необходимо знать, что было с вами, когда вы вышли с кладбища.

— Не могу и не смею вам ответить! — проговорил молодой человек.

— Вы уехали с кладбища не один, а с каким-то господином, — снова начал сыщик.

— Совершенно верно! — вскрикнул Эшлэнд, вздрогнув. — Откуда вы это узнали?

Джон Вильсон таинственно улыбнулся.

— Уж это мое дело и сообщать этого я пока никому не могу. А вы и не заметили, что вас преследовали! И вам не показалось подозрительным, что ваш спутник подгонял возницу?

— Как же, как же! Помню, но мистер Кон… Кон…

Эшлэнд испуганно остановился: очевидно, он проговорился.

— Ага, значит, имя вашего спутника начинается «Кон»! Не доскажете ли вы мне остальные буквы?

— Нет, не смею!

— А если я вам скажу, что все знаю? Что знаю хорошо, с кем вы были, куда отправились и даже, что тот господин от вас желал?

Эшлэнд побледнел:

— Но, ведь это невозможно! — вырвалось у него. — На такое дело неспособен даже сам Вильсон!

— О, вы жестоко ошибаетесь, если думаете, что это невозможно! — сказал знаменитый сыщик, шагая по комнате.

Вдруг Вильсона озарила мысль, что человек, искавший ночью в комнате Поля свои очки и грозивший взорвать сыщика, и спутник Эшлэнда — одно и то же лицо. И он решил позондировать почву.

— О, того господина, с которым вы ехали с кладбища, я прекрасно знаю! И отлично помню его высокую худощавую фигуру, редингот, его безбородое лицо с резкими чертами и в очках.

Поль Эшлэнд побледнел еще более.

— Мне кажется теперь, что вы, действительно, его знаете, — пробормотал он. — Неужели вы следовали за нами, неужели вам известно, что —

— Я знаю все, — ответил сыщик, хотя он ровно ничего не знал.

Но одно было ему ясно, что от того негодяя можно было ожидать только одно дурное. Следуя этой мысли, сыщик продолжал:

— Разве вы не замечаете, мистер Эшлэнд, что тот человек вас обманывает? Неужели вы ему верите? Все, о чем он вам говорит, ложь, и негодяй старается выманить от вас ваше богатство!

Совершенно ошеломленный, смотрел Эшлэнд на сыщика.

— Неужели это правда? Неужели им нужны мои деньги?..

— Само собой! И мне жаль, что вы этого не сознаете!

— Мне и в голову не пришла подобная мысль! И вы думаете, что этот клуб — не что иное, как сборище преступников.

Эти последние слова Поль произнес тихо; ему казалось невероятным, что Вильсону все известно.

— Да, это сборище преступников!

— А уж Джон Дэфт ни в коем случае не принадлежит к их шайке!

— Почему же нет?

— Нет! Это не было притворство! Настолько я могу судить!

— А все же вас могли обмануть! Вы и не подозреваете, до какой степени доходит притворство у иных людей!

— Как хотите, а Джон Дэфт не лгал! Но теперь он, быть может, уже мертв.

Вильсон встрепенулся.

— Что вы говорите?! Вы думаете, что Дэфт умер?!

— Наверное! Бедняга, наконец, нашел покой в смерти, ему хорошо теперь!

Сыщик схватил Эшлэнда за руку и сильно потряс ее.

— Мистер Эшлэнд, вы знаете, что я Джон Вильсон! Вам известно тоже, что меня трудно провести! Когда я был у вас в тюрьме и обещал освободить вас, вы обещали мне ваше полное доверие. Где же оно теперь? Неужели вы подозреваете меня во лжи?!

Поль Эшлэнд сознался во всем.

Но он не миг описать дороги к клубу, он знал только, что с 71-ой улицы они свернули в узкую боковую улицу, но дальше он не помнит.

— Сейчас же отправлюсь туда! — вскрикнул знаменитый сыщик. — Разве теперь вам еще не ясно, мистер Эшлэнд, что им нужно все ваше состояние?! Ведь если вы оставите им после своей смерти ваши деньги, то каждый из них станет богатым человеком на всю жизнь!

— Но тогда Дэфт тоже стал жертвою негодяев?

— После вашего рассказа, я в том и не сомневаюсь. Вероятно, он также человек очень богатый, оттого ему досталась черная пуля.

— Возможно ли ото?

— Очень просто! — пояснил сыщик. — В ящике, по всей вероятности, были одни черные пули; когда же негодяи доставали оттуда пулю, то у каждого из них была в руке белая пуля. Пари держу, мистер Эшлэнд, что завтра черная пуля достанется вам, если они узнают, что вы уже составили ваше духовное завещание.

Молодой человек содрогнулся. Теперь, когда ему все осветили в другом свете, он почувствовал страх перед смертью.

— Обещайте мне, мистер Эшлэнд, что вы не выйдете из вашего дома. Завтра утром я буду у вас, и мы вместе примемся за дело. Я уверен в вашем содействии, если скажу, что один из членов клуба «Мементо мори» — убийца вашей невесты!

— Тогда им может быть только…

— Договаривайте, мистер Эшлэнд! Вы говорите о Джиме Консэйне? Да, я тоже думаю, что именно он — убийца; у меня есть доказательство его виновности.

Сыщик вынул футляр для очков с потускневшими золотыми инициалами Д. К.

Вкратце рассказал он о своем ночном посещении дома Эшлэнда. До сих пор он ему не говорил об этом.

Теперь Эшлэнд более не сомневался, что Консэйн убийца.

— Найдете ли вы в себе столько силы, чтобы играть еще комедию с этим человеком, если понадобится? Можете ли вы спокойно встретиться с убийцей вашей невесты?

— Вполне! Если я знаю, что негодяй будет открыт и понесет должное наказание, я готов на все, и вы останетесь мною довольны!

— Тогда хорошо! но теперь я поспешу, чтобы отыскать клуб. Может быть, мне удастся еще спасти Дэфта.

— Не думаю, что его можно еще спасти. Он твердо решил умереть.

Вильсон поспешно вышел от Эшлэнда и по телефону вызвал своего брата Фреда и двух помощников, Гольм Гаррисона и Бен Нильса, на 71-ую улицу 432, с помощью которых он надеялся найти клуб самоубийц.

На 71 улице Джон Вильсон встретил трех оборванцев, в которых он узнал брата Фреда и своих двух помощников. Это превращение понравилось сыщику. Он рассказал им все. Получив инструкции Вильсона, они энергично принялись за дело.

Но уже с самого начала ни сам Вильсон, ни его помощники не добились никаких результатов; они решили, что клуб, вероятно, далеко от этого места.

Им осталось еще описание всех членов клуба, которым они надеялись руководствоваться.

Гольм Гаррисон забрел в какую-то боковую улицу.

Когда же он вошел в темный проход, он услышал позади себя тяжелые шаги и мимо него прошел какой то человек в более светлый двор.

Человек с тяжелой походкой был одет во все черное, вид у него был очень приличный. Но лицо было красное и довольно одутловатое.

На его черную одежду Гаррисон обратил особенное внимание, как и на красное лицо, что весьма подходило к описаниям Вильсона.

С обычной ловкостью Гаррисон стал следить за незнакомцем.

После каждых пяти шагов Гаррисон делал стреловидные знаки мелом на стенах.

Таким образом он надеялся указать свой путь Вильсону.

Наконец, он дошел до мрачного черного дома, что тоже подходило под описание Эшлэнда.

Незнакомец в черном постучался в дверь, которую ему тотчас же открыли. Обождав минут десять после того, как незнакомец вошел в дом, Гаррисон также приблизился к двери.

Было бы благоразумнее, если бы он дал знать о своем открытии Вильсону, но он помнил, что молодой человек находится в этом доме в величайшей опасности.

Оттого он решил действовать смело и постучался так же, как и незнакомец.

Ему тоже открыли, и он увидел черное лицо негра, который хотел захлопнуть дверь, как только увидел непрошеного гостя; но Гаррисон быстро успел просунуть ногу в дверь.

— Что тебе нужно? — спросил черный.

— Я бы хотел переговорить с Джимом Консэйном.

— Нет здесь Консэйна, ступай к нему на квартиру.

Гаррисон приоткрыл дверь и вошел.

Тотчас в руке негра сверкнул нож.

— Ни с места, или я заколю тебя!

Но в один миг Гаррисон вырвал у него нож и схватил за горло.

— Ни звука, — зашипел он, — или ты умрешь!

Но негр пронзительно вскрикнул и только тогда умолк, когда молодой сыщик оглушил его страшным ударом рукоятки ножа в висок. Негр упал в беспамятстве, но крик его был услышан, и уже со всех сторон бежали какие-то субъекты, которые вступили с Гаррисоном в жаркую схватку.

Он не успел вытащить револьвер, но старался убежать через дверь, так как был ранен ножами. Но в этот момент его ударили по голове со страшной силой; он, потеряв сознание, упал, и его тотчас связали.

Его положили, связанного, на стол, в той комнате, в которой стоял алтарь с черепом. К нему подошел человек, по описаниям очень похожий на Консэйна.

Он нагло посмотрел в лицо связанного и сказал:

— Не скажешь ли ты нам, что ты за птица?

— На кой вам черт, коли это не ваше дело? зачем вы связали меня, хотел бы я знать. Я не хотел вам никакого зла, а проклятого негра следовало наказать.

— Не лги! — ответил Консэйн. — Негр рассказал нам, как ты ворвался сюда; ты говорил, что хотел видеть меня; ну говори же, что тебе надо?

— Ты вовсе не Консэйн!

Консэйн засмеялся.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что мне описали Консэйна совсем другим. Нет, нет! Тебе я не могу передать тайного поручения, что должен знать один Консэйн!

— Однако ты мастер лгать! — ответил Консэйн. — Но этим ты ничего не выиграешь! Ты шпион, а с ними у нас коротка расправа; живым ты не выйдешь отсюда, так и знай.

Ты хотел выслушать нас? — продолжал Консэйн. — Мы дадим тебе возможность слышать все, что делается у нас. Мы — собрание людей, конечная цель которых самоубийство, когда нам жизнь надоела, и этого никто нам запретить не может.

— Само собой! — ответил Гаррисон насмешливо. — И я думаю, что самое лучшее было бы, если б вы все сегодня пришли к такому решению; никто не пожалел бы о вас!

— Замолчи, шпион!

Джим Консэйн подошел к двери соседней комнаты и знаком подозвал троих мужчин, находящихся там, среди которых был также незнакомец, за которым следил Гаррисон.

— Заткните пленнику рот, чтобы он не мог говорить!

Это приказание было тотчас исполнено. Потом они перенесли связанного сыщика в маленькую комнату.

В ней не было никакой мебели, кроме круглого стола, стоящего посередине, и двух мягких кресел.

В одном из них сидел смертельно бледный молодой человек, который заклеивал несколько писем.

Он только что кончил и спрятал все письменные принадлежности в маленький шкаф, вделанный в стену.

Беззащитного Гаррисона посадили в одно из кресел.

Консэйн спросил бледного молодого человека:

— Вы готовы, мистер Дэфт?

Дрожь ужаса пробежала по жилам сыщика, когда он услышал это имя. Он догадался, что теперь должно произойти. В ярости рвал он связывающие его веревки, старался освободить свой рот, но его усилия были тщетны.

Консэйн делал вид, что не замечает этого.

— Теперь все готово, мистер Дэфт?

— Да!

— Тогда начинайте! Вот здесь перед нами сидит один из клятвопреступных членов нашего клуба; пусть он будет свидетелем, как умирает член, верный уставам нашего клуба!

Джон Дэфт, колеблясь, смотрел вокруг. Присутствие других было ему неприятно, он хотел умереть один.

Вдруг он объявил громким голосом:

— Нет, я не могу так! Уходите все! Я не могу исполнить свое намерение при свидетелях!

— Нет, ты сделаешь так, как я приказывал! — кричал Консэйн.

По его знаку все вытащили свои револьверы. — Мы пристрелим тебя, если ты не послушаешься! Тебе безразлично, умереть одному или в присутствии посторонних.

— Нет! — ответил Дэфт. — Уходите все, я не позволю насиловать себя!

Вместо ответа один из злодеев встал около двери, другой встал на стол, подставил под ноги маленькую скамью, достал веревку, перекинул через имеющийся крюк в потолке и сделал из другого конца петлю.

— Встань на стол! — приказал Консэйн с дьявольской гримасой. — Время, назначенное тебе, скоро истекает.

— Нет, не будет этого! — вскричал несчастный Дэфт.

Но в тот же момент Консэйн ударил его кастетом, который он незаметно достал из кармана, с такой силой, что он без звука упал.

— А теперь скорее за дело! Скорее в петлю его, а то нам будет много хлопот с ним, когда он очнется!

Негодяи схватили бесчувственного Дэфта и подняли на стол, двое поставили его на скамью, поддерживая его, а Консэйн надел ему на шею петлю.

Гаррисон рвал на себе веревки в бессильной злобе, он вскочил и головой ударял преступников, но один из них оттащил его.

Все трое злодеев соскочили со стола.

Дэфт стоял с петлей на шее на столе.

— Оттолкни скамейку! — приказал Консейн.

Скамья отлетела далеко в сторону и Джон Дэфт повис на веревке. Должно быть, в последнюю минуту он пришел в себя, лицо его исказилось, глаза вышли из орбит и ужасный храп наполнил комнату.

Страшно было смотреть, как медленно выходил язык изо рта повешенного.

После нескольких конвульсий все стихло.

В этот момент Гаррисон с нечеловеческой силой вытолкнул изо рта кляп и с дикой яростью проревел:

— Ах, вы мерзавцы! Проклятье на вас всех! и горе вам, если здесь появится Джон Вильсон!

— Джон Вильсон?! — в один голос вскричали все трое, и голоса их звучали неподдельным ужасом.

— Да, Джон Вильсон! Он мой учитель! и не таким негодяям, как вы, тягаться с ним.

— А! Он Вильсоновский пес! — рычал Консэйн яростно. — Тогда не выпускайте его! В погреб его! Пусть там издыхает с голода!

Связанного снова схватили и понесли вниз по лестнице: на каменном полу сеней был люк, который подняли. Железная лестница вела вниз, но они не понесли связанного сыщика по ней, а бросили вниз.

Падение не обошлось сыщику без вывихов, но с этим злом можно было еще мириться; но последующие часы были настоящей пыткой для сыщика.

Страшная боль в суставах мучила его, из ран струилась кровь, и ему стоило больших усилий отогнать крыс, которые прыгали по нем в темноте. Но он твердо верил, что Вильсон спасет его.

По наступлении сумерек Вильсон и его помощники собрались в условленном месте.

Отсутствовал только Гаррисон.

Вильсон знал, что молодой сыщик мог опоздать по очень важным причинам, и сказал:

— Нет сомнения, что Гаррисон напал на след. Но, быть может, он в опасности, и наш долг спешить к нему на помощь. Дай Бог, чтобы нам это удалось.

И все трое двинулись к дому Эшлэнда в Оджен-авеню.

Вильсон вошел в дом один, а остальные остались вблизи дома и стали зорко следить за всем.

Эшлэнд радостно встретил сыщика.

При первых же словах можно было догадаться, из-за чего произошла такая перемена к лучшему.

— Теперь я благодарю вас не только как великого сыщика, но и как сердечного человека, который умел разъяснить всю неосновательность моей бесхарактерности. О своей невесте я сохраню священную память и утешение найду в усиленной работе.

— Верно, мистер Эшлэнд! — возразил сыщик. — Таким я желал вас видеть; и теперь я надеюсь, что с вашей помощью мы сегодня вечером нападем на след негодяев.

Он вынул часы:

— Теперь девять часов! — сказал он. — Пора идти. Ступайте впереди, я последую за вами, и не забудьте, что вы должны притворяться таким же, каким оставили злодеев вчера в клубе.

— Будьте уверены, — начал Эшлэнд, но сыщик быстрым движением руки остановил его. Приложив палец к губам, он исчез в соседней комнате. Сначала Эшлэнд удивился и не понял ничего.

Но в следующий же момент понял все. Острый слух сыщика уловил какой-то шорох в коридоре и тихие шаги.

Вдруг распахнулась дверь. Эшлэнд обернулся и увидел Консэйна, который стоял на пороге.

— Ну? — спросил он.

Эшленд скоро нашелся.

— Что вам, мистер Консэйн?

— Разве вы забыли вашу клятву?

— Что вы?! Я ни минуты не забывал ее!

Консэйн указал на стенные часы.

— Уже девять часов — пора. Не найдя вас на условленном месте, я зашел за вами.

— Хорошо, идем!

— Кажется, вы говорили с кем-то, когда я входил?

— Нет! Впрочем, я говорил сам с собой.

Консэйн посмотрел за занавесью, открыл даже дверь в соседнюю комнату, но ничего подозрительного не нашел.

— А ваше обещание вы сдержали относительно духовного завещания?

— Все в порядке, мистер Консэйн.

— И никому не говорили о том?

— Никому!

— Идем же! Со вчерашнего вечера, когда мне снова досталась белая пуля, жизнь еще более опостылела мне; быть может, сегодня мне удастся, наконец, вытащить черную пулю!

— Но я надеюсь, что мне достанется черная пуля, — ответил Эшлэнд. — Теперь, когда я покончил все дела, мне остается только умереть. Я купил себе даже место на кладбище возле своей невесты.

Оба пошли, но на этот раз пешком; за ними же последовало трое сыщиков.

Им отворил тот же негр и впустил их.

Эшлэнд и Консэйн вошли в комнату, где находился алтарь. Их уже ожидали остальные члены.

Все молча сели.

Дрожащим голосом Эшлэнд спросил:

— А Джон Дефт уже покончил с собой?

Все ответили наклонением головы.

— Да, он умер и сам выбрал себе способ смерти; после вы его увидите сами.

— Он застрелился?

— Нет, он выбрал смерть через повешение. А вы что изберете? — спросил он почти злорадно.

— Пулю!

— Бензер, подай сюда ящичек. Не надо терять времени.

Человек с жирным красным лицом медленными шагами подошел к алтарю и принес ящичек с пулями.

Вынимали жребий, но всем доставались белые пули.

Когда очередь дошла до Эшлэнда, он вынул черную пулю.

С подавленным криком смотрел он на маленькую пулю, решающую его участь.

Джим Консэйн ударил рукой по столу, воскликнул:

— Опять не то! Два года я жду, как счастья, черную пулю — и опять ждать!

Следуя внезапной мысли, Эшлэнд положил свою пулю перед Консэйном на стол и сказал:

— Вчера вечером вы просили у Дэфта пулю, которую он вам не дал. Но я не могу видеть ваших мучений — уступаю вам свою пулю, берите ее и умрите сегодня вместо меня.

Этого Консэйн не ожидал.

Наконец, покачав отрицательно головой, он сказал:

— Нет, этой жертвы от вас я не приму. Ваша рана так свежа, что вам более всех нужен вечный покой… Ваше горе превышает мое, итак, оставьте вашу пулю у себя.

— Вы замечательный человек, — сказал Эшлэнд, по-видимому, взволнованно. — Хорошо, я оставлю пулю у себя!

Он поднялся и пошел к двери соседней комнаты.

— Прощайте! Я исполню свое решение в этой комнатке. Я устрою все дела, дайте мне времени один час — и все будет кончено.

— А где находится завещание? — спросил Консэйн.

— В моем письменном столе, в нижнем ящике налево.

— Так идите же! — возразил Консэйн. — А я помолюсь за вашу бедную душу!

Эшлэнд подходил уже к двери, но в ужасе отпрянул назад: на крюке, над столом висело бездыханное тело Дэфта.

Придя в ужасный дом, Вильсон и его помощники узнали по оставленным Гаррисоном знакам, что он находился здесь и в опасности.

— Без сомнения, он вошел, но это было очень рискованно с его стороны, — пояснил сыщик, — будем надеяться, что он еще жив!

Он точно так же стукнул в дверь, как и Консэйн.

— Кто там? — раздался голос негра.

— Друзья Джима Консэйна!

Черный негодяй приоткрыл дверь и осторожно выглянул.

Но Вильсон не дал ему времени повторить вопроса. Сильным толчком ноги он открыл дверь, с быстротой молнии схватил негра за горло и одним ударом кулака лишил его чувств.

Вильсон же пошел наверх в комнату с алтарем, по описанному Эшлэндом плану.

— Я должен проникнуть туда! — тихо проговорил сыщик.

Взгляд его упал на выключатель электрического освещения, и блестящая идея осенила его.

— Фред, оставайся здесь. Я проберусь наверх; когда я тебе дам тихий сигнал, то ты моментально потуши свет, но не более как на десять секунд. Я хочу воспользоваться темнотой, чтобы через алтарную комнату пробраться в соседнюю комнату. А вы оба станьте за дверью алтарной комнаты и, как только услышите мой зов или выстрел, — сейчас же ворвитесь в комнату.

Фред и Нильс кивнули утвердительно головой.

Сыщик же бесшумно побежал по устланной ковром лестнице наверх и остановился у двери алтарной комнаты, в которой послышался говор.

Когда Эшлэнд подошел к двери, сыщик подал сигнал Нильсу, тот передал Фреду — и свет погас.

В это мгновенье сыщик бесшумно открыл дверь, проскользнул в маленькую комнату, и снова появился свет. Вильсон спрятался под стол. Он видел мертвое тело Дефта, но не очень опасался, что его откроют, так как в комнате царил полумрак.

Он насторожился. Дверь открылась. Поль Эшлэнд появился на пороге и в испуге вскрикнул при виде висевшего.

Но молодой человек вошел; тяжело опустился он в кресло и с ужасом поднял глаза к мертвецу.

Позади него появился Консэйн, остальные по его знаку остались в соседней комнате.

Он закрыл дверь и сказал:

— Смотрите, мистер Эшлэнд, как покончил Дэфт свои расчеты с жизнью.

— Но это ужасно! — лепетал Эшлэнд. — И он сам повесился?

— Конечно! Я тоже не избрал бы этот способ смерти, напоминающий смерть преступника. Но, очевидно, он страшился пули.

Эшлэнд схватился обеими руками за голову.

— Бедняга! — прошептал он. — О, зачем мы не помешали ему?

— Как вы можете говорить так? — воскликнул Консэйн. — Вы знаете же, что он сам жаждал смерти и исполнил устав клуба.

Поль Эшлэнд с содроганием покачал головой.

— Теперь мне смерть страшна!

— Вы должны преодолеть этот страх, — сказал Консэйн. — Помните данную клятву!

— Эта клятва недействительна! — воскликнул Эшлэнд.

Лицо Консэйна преобразилось, жилы на его лбу вздулись от гнева, и он вскричал:

— Как?! Для вас ничего не стоит священная клятва? Вам досталась черная пуля, и вы должны умереть! И если вы сами не решитесь на это, то мы прикончим вас!

— Говорите, что хотите, по вид этого мертвеца отрезвил меня. Грешно убивать себя! Да и вам убить себя не дам.

— Что же вы сделаете?

— Буду защищаться до последней капли крови!

Тогда Консейн с силой всунул револьвер в руку Эшлэнда.

— Действуйте, трус! — прошипел он. — И помните о клятве!

Но Эшлэнд не ответил, он глядел на мертвеца, вид которого был ужасен.

— Я не могу, не могу убить себя, — с трудом выговорил он.

— Ну, так я сам это сделаю! — вскрикнул Консэйн, сверкнув глазами.

Он выхватил револьвер из рук Эшлэнда и направил его на молодого человека. По выражению его лица можно было догадаться, что он приведет в исполнение свою угрозу.

Но ему помешали. — В тот же момент грянул выстрел из-под стола, и простреленная рука злодея бессильно опустилась, а револьвер упал на пол.

Быстро выскочив из-под стола, Вильсон схватил Консэйна за грудь и толкнул его так, что тот упал в кресло.

Рукояткою револьвера он ударил злодея по голове и лишил его чувства.

— Смотрите за этим человеком! — крикнул он испуганному Эшлэнду, — и если он будет защищаться, пристрелите его, как собаку!

Он сунул в руку Эшлэнда револьвер и широко распахнул дверь в алтарную комнату, где его помощники уже держали под револьверными дулами остальных негодяев.

Узнав, что перед ними сам Джон Вильсон, они дольше не сопротивлялись.

Зло было побеждено. Джон Вильсон сам надел наручники Джиму Консейну, который с ненавистью смотрел на сыщика и злорадно проговорил:

— А все же ваша победа не полная: один из ваших псов лежит разбитый в погребе!

Сыщики в ужасе переглянулись. Неужели они опоздали?!

Вильсон жестом указал на преступников.

— Стерегите этих подлецов, — сказал он, — кто будет сопротивляться — смерть тому!

А сам спустился вниз по лестнице, где он легко нашел люк. С величайшим волнением рванул он дверцу и громовым голосом крикнул:

— Гольм Гаррисон, ты здесь?

— Алло, учитель! Я здесь! Слава Богу, что вы пришли, а то я довольно долго лежу в этой проклятой яме!

Вильсон облегченно вздохнул. Если Гаррисон мог отвечать так, то особенно большой опасности не могло быть.

Он осветил погреб своей электрической лампочкой и сошел вниз. Разрезав опутывавшие Гаррисона веревки, он стал подниматься с ним наверх; но ходьба причиняла сильную боль Гаррисону; вывихи были довольно серьезные.

Когда же Вильсон рассказал, с каким злорадством ему объявили о смерти Гаррисона, тот воскликнул:

— Ах, черт возьми!.. Пусть же они не останутся в этом приятном заблуждении! Наша победа будет теперь еще полнее!

Оно так и вышло. — Гаррисон шел впереди Вильсона и был встречен своими товарищами с громким криком радости, злодеями же ужасными проклятиями.

Больше всех неистовствовал Консэйн.

В эту же ночь всех преступников заперли в тюрьму.

Между ними находился также Стефен Броун, преступный домоправитель, показывавший на суде, что Поль Эшлэнд был в день преступления у своей невесты и что он сам видел его.

Процесс «Клуба самоубийц» произвел большую сенсацию в обществе. Все узнали, что эта преступная шайка заманивала в свои сети несчастных, разочарованных в жизни людей, но владеющих солидными денежными средствами, — и обирала их.

В убийстве их нельзя было бы обвинять, но смерть Джона Дэфта погубила их.

Свидетелем выступал Гаррисон, в присутствии которого они убили его. За два дня до своей казни Консэйн сознался во всем.

Он рассказал также, что послал Анни Кюстэр ложную телеграмму от имени Эшлэнда, в которой сообщал, что ее жених смертельно ранен и желает ее видеть; а затем убил ее кинжалом, украденным у Эшлэнда.

Все преступники были казнены, а общество освободилось от этой вредной шайки негодяев. Еще раз прогремело всюду имя великого сыщика Джона Вильсона, так блестяще закончившего это дело.

Как и предсказал Вильсон, Поль Эшлэнд успокоился от своих треволнений и, хотя не забывал своей несчастной невесты, но все же нашел новое счастье в любви прекрасной девушки, ставшей его женою.