Кингсблад, потомок королей

51

Аш сказал по телефону:

— Нет, что вы, ваша жена очень тронула меня вчера, она так старалась держать себя с нами непринужденно. Вы будьте готовы к тому, что она еще не скоро увидит в неграх обыкновенных людей. Я вот сорок лет стараюсь, а до сих пор не совсем свыкся с мыслью, что я не американский гражданин, не отец семейства, не химик, а негр. А теперь забудьте об этом, потому что затевается нечто очень серьезное.

Так Нийл впервые узнал от Аша про Сант Табак.

Он примчался с работы домой, расспросил, как себя чувствует Вестл (она чувствовала себя вполне нормально и рассердилась, что ей предлагают чувствовать себя как-то особенно), потом позвонил Ивену Брустеру и Коупу Андерсону и собрал следующие сведения.

Организация Сант Табак была только что создана в Гранд-Рипаблик и имела все шансы распространиться на другие города Севера. Ее тайной целью было прогнать возможно больше негров обратно на Юг. Будущим ее членам, полагавшим, что она похожа на Ку-клукс-клан, основатели разъясняли: «Нет, никаких насилий не будет. Напротив, мы хотим защитить цветных от их же безответственных вожаков, которые подстрекают их к беспорядкам по указанию Кремля. Мы не допустим линчеваний и даже избиений, разве что эти идиоты сами умудрятся обозлить полицию. Наша программа вполне благожелательная и конструктивная: добиться, чтобы всех негров, захвативших на Севере работу белых людей, уволили, а новых не нанимали».

В эту пропаганду экономического убийства было вложено много остроумной выдумки. Название Сант Табак было составлено из первых букв девиза «Сомнем авангард негритянского террора, трави агитаторов, бей агентуру красных». Руководящие должности распределили между собой мистер Уилбур Федеринг — «Большая Гавана», мистер Уильям Стопл — «Малая Гавана», мистер Рэнди Спрюс — «Панатела»; казначеем был «Кожаный кисет» — мистер Нортон Трок из Национального Банка «Блю Окс». В правление входили мэр Эд Флирон, доктор Кортес Келли и его преподобие доктор Джет Снуд.

Вдохновителем крестового похода был Федеринг, но шутливые титулы изобретали Рэнди и поборник Рекламы как Новейшего Искусства мистер Харолд В.Уиттик, которым пришла в голову забавная мысль — выдумать португальский остров Сант Табак, где были впервые найдены кусты табака и не разрешалось жить ни одному цветному.

Многие из крестоносцев носили жетон с изображением монаха, курящего трубку, однако деятельность их была серьезнее, чем их ритуал, потому что все они были солидные дельцы, а местная аристократия, представленная членами Федерального клуба, хоть и считала ниже своего достоинства вступать в организацию, охотно помогала ей деньгами. Во главе ее стояли надежные, энергичные люди, умеющие молчать, понимающие толк в стратегии, и тем не менее каждый их шаг становился известным в негритянском мире раньше, чем о нем узнавали участники. Контора Рэнди Спрюса, где разрабатывались планы, помещалась в здании банка «Блю Окс», а Клот Уиндек, отец Фила, служил в этом заведении лифтером и ведал очисткой всех корзин для бумаг.

Ивен Брустер высказал Рэнди Спрюсу соображение, что негров выгоднее принимать на работу, чем бесплатно содержать в больницах и тюрьмах, но Рэнди было некогда слушать какого-то горлана-проповедника.

Нельзя сказать, чтобы Сант Табак, при всем его размахе, явился единственным виновником увольнений негров в Гранд-Рипаблик. Большую роль здесь сыграло возвращение демобилизованных, забастовки, переход военных заводов на изготовление подтяжек и распространенное мнение, усердно подогреваемое комиксами и радио, будто негры забавны, но непроходимо глупы; все это вместе, в полной гармонии, привело к эпидемии увольнений рабочих-негров, которая вспыхнула 1 апреля.

Началось с Уоргейта, где выбросили на улицу двести темнокожих рабочих.

Администрация объяснила им, что их оставляют без куска хлеба исключительно потому, что с прекращением военного производства несколько цехов на заводе Уоргейта закрываются на неопределенное время.

Две-три недели спустя некоторые из этих цехов снова заработали под новыми названиями и целиком укомплектованные белыми рабочими.

В Файв Пойнтс не сомневались, что к концу года Уоргейты не оставят у себя ни одного негра. Увольнение не вызвало демонстраций протеста. Безработные собирались кучками на углах улиц, стояли бездомные, испуганные, рассказывали друг Другу о каком-то мифическом городе, где — «мне один тут говорил — берут на работу нашего брата».

Среди шестисот негров, работавших у Уоргейта, был и химик по имени Аш Дэвис.

Аш весело сказал Марте и Нийлу:

— Если меня уволят, двадцать монет в неделю я, наверно, смогу заработать — буду живой рекламой какого-нибудь средства для выпрямления вьющихся волос.

Простодушный Нийл изумился:

— Не отпустят они вас. Да ваши открытия дадут им сотни тысяч долларов!

— Верно, только они этого не понимают. Они думают, что я просто развлекаюсь чистой наукой. Юг нажил десятки миллионов на работах Карвера о земляном орехе, а Карвера все же не пустили с парадного хода. Вы, белые, идеалисты. Вы ставите принцип выше наживы, принцип ненависти ко всему неизвестному. Впрочем, как знать. Меня могут оставить у Уоргейта мести помещения. Я очень чисто подметаю пол.

— Или еще, — весело подхватила Марта, — ты можешь стать рассыльным, как большинство наших, у кого есть высшее образование.

— Ну, это едва ли. Доктора философии, которых берут на должность рассыльных, должны говорить по крайней мере на семи языках, а я говорю только на трех.

Тут к ним зашел Дрексель Гриншо.

— Слышали об увольнениях у Уоргейта? — спросил Аш.

Дрексель принял важный вид.

— Слышал, конечно, но я не так волнуюсь, как вы, молодежь. Наш народ много чего пережил, даже на моей памяти. Да точно ли это несчастье, как некоторые говорят? Вспомните, ведь те, кого увольняют, — это по большей части цветные батраки, прямо с Юга, из захолустья — грубые неучи, деньгам цену не знают, я бы сказал — типичные иммигранты. Здешним старожилам, вроде Альберта Вулкейпа и меня, очень повредило, что белые нас равняют с этой скотиной. Жаль их, конечно, но лучше пусть уезжают к себе на Юг.

— Я ведь тоже иммигрант, — заметил Аш.

— Вы другое дело. Вы здесь нужны.

— Кому, хотел бы я знать?

Дрексель горделиво поднял голову.

— Таких цветных джентльменов, как мы с вами, белые рады держать на работе. Мистер Тартан мне часто говорит: «Мистер Гриншо, просто не знаю, как бы мы без вас справлялись тут, в „Физолии“, и обслуживали наших лучших клиентов». А я ему говорю: «Делаю все, что могу, сэр», — а он говорит: «Знаю, и мы это ценим».

Да у меня среди белых сколько угодно друзей. Только я-то не какой-нибудь дядя Том. Мною помыкать нельзя. Вы, нынешняя молодежь, не понимаете белых. Сумеете вы быть им полезны, так и обращение с вами будет хорошее, а если у них появилось вроде как предубеждение против вас, так виновата вся эта черная сволочь. Мы вот здесь в прежнее время как хорошо жили с белыми. Дочки мои росли вместе с самыми приличными белыми детьми, и в церкви меня встречали не хуже других прихожан. А теперь белым опротивело, что всякие скандалисты и нахалы держат себя так, будто они не хуже белых. От нас одного хотят — смирения, а смирение — главная добродетель, ведь так и в библии сказано.

Они не слушали: они слышали рассуждения Дрекселя Гриншо уже много раз. Им был дорог этот представительный старик, отец их приятельницы Синтии Вулкейп; благородный лакей благородных господ, южный денщик полковника-южанина.

В те дни на Крайнем Юге подвергся линчеванию демобилизованный негр.

С низовьев Миссисипи к Хауордскому юридическому колледжу, к ночным клубам Гарлема бежала волна ужаса: «В другой раз это может случиться и со мной», — и по ночам негры — будь они коммунисты или ревностные католики — с опаской озирались на улице. Аш Дэвис и Шутар Гауз, Дрексель Гриншо и доктор Дариус Мелоди, так же как и Хэк Райли, услышали страшную новость в тот же день, и в их стоне «Доколе, о господи?» звучала не только жалоба. А негр по имени Нийл Кингсблад растерянно смотрел на свою жену и содрогался: «Это могло бы случиться с нами, вот здесь, сейчас».

Увольнения негров с заводов Уоргейта и с других более мелких предприятий продолжались изо дня в день. С каждым днем все больше народу толпилось на углах Майо-стрит, все громче раздавался ропот, и власти предусмотрительно направляли туда больше полисменов — и время от времени в полисменов летели камни — тогда полисменов посылали еще больше — и одного негра пристрелили, а четверых арестовали — и тогда с третьего этажа на голову полисмену свалился кирпич — и Федеринг сказал: «Что я говорил? Вступайте в Сант Табак», — и негров стали быстрее увольнять с заводов Уоргейта, из коксовой компании «Аврора», с трикотажной фабрики Киппери, с элеваторов, из железнодорожного депо — и толпы на углах становились все беспокойнее — и на Майо-стрит посылали еще и еще полисменов per omnia saecula saeculorum[9].

Среди лидеров белых профсоюзов одни протестовали, другие помалкивали, третьи бурно радовались.

Потом Аш Дэвис получил от Дункана Браулера прекрасную характеристику и сообщение, что он уволен.

Ему ничего не сказали заранее. В пятницу вечером он вернулся с работы и нашел у себя дома письмо. Прочитав его, Аш на целый час потерял выдержку светского скептика и превратился в растерянного и воинственного безработного.

Он послал запросы в несколько фирм в восточных штатах, где знали его квалификацию. В ответах говорилось, что с фронта возвращается очень много белых химиков, а кроме того, есть опасения, что нынешний персонал откажется работать с неарийцем.

Ну что ж, доказывал он Марте, пожалуй, лучше ему заняться преподаванием, чем снова работать на какого-нибудь хозяина.

Он не получил работы ни в одном белом колледже, даже в том, где ему когда-то собирались дать почетную степень. Среди университетских преподавателей попадались негры, пожалуй, даже чаще, чем раньше, но Ашу это счастье не досталось. Ректоры колледжей ласково отвечали — если вообще удосуживались ответить, — что, хотя сами они свободны, абсолютно свободны от предрассудков, весь их штат просветителей, вероятно, откажется работать с темнокожим.

Через много месяцев, уже после отъезда в Нью-Йорк, Аш продался в рабство захудалому негритянскому колледжу на Крайнем Юге, оклад 1800 долларов в год и дом для жилья, только дома еще не было.

Потом Фила Уиндека уволили из гаража.

Потом уволили Дрекселя Гриншо.