Я все еще чувствовала легкую дурноту — видимо, от таблетки, которую Джин дала мне вчера вечером, поэтому есть мне не хотелось. Я выпила апельсиновый сок, начала слушать пленку с записью одной из книг — ее мне привезла мама, и не заметила, как задремала. Когда я проснулась, мамы уже не было. Наверно, она пошла выпить кофе; ежедневно она поглощает его в огромном количестве.
Я взяла трубку и позвонила Эмме.
— Привет!
— Миранда?! Ты в порядке?
— Терпимо. Глаза сегодня немного получше. Но этой ночью мне приснился такой ужасный сон!
Я рассказала Эмме, что мне приснилось и насколько реально все это выглядело. Она слушала молча.
— Смешно, правда? — заметила я, закончив рассказ. — Наверно, так на меня повлияли эти наши разговоры и фотография... Мама думает, что опухоль повлияла на мою память.
Эмма продолжала молчать.
— Эмма!
— Да?
— Что ты об этом думаешь?
— Может, мне лучше не говорить? У тебя и так забот хватает.
— Нет, скажи!
— Я не уверена.
— Эмма!
— Ладно. Мы ведь с тобой лучшие подруги с девяти лет.
— Да.
— Ты мне всегда все рассказывала.
— Да.
— Но ты мне никогда не рассказывала про эти дурацкие переодевания, как вы фотографировались. А ведь мы почти все выходные проводили с тобой вместе.
— Наверно, я просто забыла сказать тебе об этом.
— Тебе не кажется это странным?
— Что?
— Ты забыла рассказать мне как раз о главном, что хорошо объясняет появление необычных фотографий!
Я молчала.
— Миранда?
— Да?
— Что ты сама об этом думаешь?
— Ты права. Все это очень странно.
— А если прошлой ночью был не сон, — продолжала она. — Тогда все стало бы ясно с этими фотографиями. Может быть, у тебя есть сестра, но она, видимо, душевнобольная, и твои родители вынуждены держать ее взаперти в клинике. Судя по твоему рассказу, она явно не в себе.
— Звучит правдоподобно, — заметила я. — Но это не объясняет, почему у мамы на фотографии короткие волосы. Если только это не парик.
Я замолчала, размышляя.
— Что еще? — спросила Эмма.
— Дело в том, что мы с ней похожи как близнецы, а не как сестры.
— Такое бывает. Посмотри на братьев Болдуинов или на Чарли Шина и его отца. Они выглядят почти как близнецы.
— Пожалуй, ты права.
— Тебе надо попытаться увидеть ее снова.
— Но объясняю тебе, это, видимо, был сон. Коридор другой и моя комната тоже другая... Хотя...
— Что — хотя?
— Что, если... Нет, Эмма. Мы совсем запутались. Возможно, мама права. Это опухоль так действует на мой мозг.
— Что ты хотела сказать? Договаривай. Я не буду смеяться, — настаивала Эмма.
— Они могли поместить меня в другую комнату, пока я была под воздействием снотворного. И коридор поэтому выглядит совсем не так, наверно, я в другой комнате.
— Вполне возможно, — согласилась она. — Есть лишь один способ это проверить.
— Оставь его при себе!
— Ты должна осмотреть клинику.
— Но доктор Муллен и так разрешил мне это. Вряд ли они здесь что-то скрывают.
— Сегодня ночью! Когда все уснут. Притворись, что ты выпила таблетку. Как в кино: спрячь ее под язык и сделай вид, что проглотила. А потом иди на разведку.
— Одна?! Не пойду!
— Пригласи меня.
— Как?
— Скажи маме, что ты хочешь, чтобы я осталась с тобой на ночь. Убеди их.
— Тебе здесь негде ночевать.
— Ерунда! Будто они не смогут найти для меня раскладушку! В конце концов, это частная клиника. Даже в обычных больницах родственникам разрешают оставаться на ночь.
— Так то родственникам.
— Ну, я почти твоя родственница. По крайней мере, попытайся. Самое худшее, что может быть — тебе просто откажут. Тогда придется тебе разбираться одной.
— Ладно, попробую уговорить маму.
— Действуй. Пока.
— Пока.
Я положила трубку и задумалась. Возможно ли, что Эмма права?
Когда вернулась мама (как я и предполагала, она пила кофе), я попросила ее сводить меня прогуляться.
— Конечно, дорогая. Как твои глаза?
— Лучше.
Поглощенная беседой с Эммой, я и не заметила, что мое зрение действительно улучшилось. Теперь перед глазами оставалась лишь едва заметная дымка.
Я сунула ноги в шлепанцы, надела халат, и мы пошли.
Клиника оказалась весьма вместительным зданием. Снаружи это было самое обычное, ничем не примечательное строение, однако внутри все было оборудовано очень современно и профессионально.
Моя комната была на первом этаже, там располагались также административные офисы и кабинеты для осмотра. Несколько дверей оказались закрытыми, мама сказала, что это, вероятно, лаборатории. На втором этаже было несколько уютных комнат под спальни, а также лаборатории, вход в которые всем запрещался. Доступ на третий этаж тоже был закрыт.
— Почему? — спросила я маму.
— Там они проводят свои эксперименты, — ответила она.
«Возможно, именно в одной из них я была прошлой ночью, — подумала я. — Но нет, я точно не поднималась по лестнице, когда меня привезли в клинику. Я была на первом этаже».
— Не могла бы Эмма прийти ко мне сегодня?
— Ну-у-у... Я не думаю...
— Почему? — капризным тоном спросила я.
— Я не сказала «нет», — ответила мама. — Я думаю.
— Она могла бы даже переночевать здесь. Можно поставить для нее раскладушку. Представь, как важно для больного человека хорошее настроение, — торопливо продолжала я, не давая маме возможности возразить. — Я читала об этом в журнале в прошлом месяце, когда сидела в очереди к дантисту.
— Ты права, Миранда. Общение с подругой, наверно, пойдет тебе на пользу. Но чтобы она осталась на ночь — они ни за что этого не разрешат.
— Но мама!
— Нет. Я попрошу твоего папу, чтобы он привез Эмму после обеда и потом отвез ее обратно.
Я вздохнула. Было очевидно: спорить бесполезно. По крайней мере, я хотя бы повидаюсь с ней.
— Папа сможет взять для нас в видеопрокате несколько пленок?
— Конечно. Они заедут туда по пути, и Эмма сама выберет.
— Спасибо.
Вернувшись в свою комнату, я позвонила Эмме и поделилась с ней новостями.
После этого я лежала в постели и слушала пленку. Это была занимательная история про девочку, которая внезапно обрела необычные психологические способности. Неправдоподобно, но гораздо интереснее всяких унылых книжек про несчастные семьи, которые нам навязывают в школьной библиотеке, утверждая, что они, мол, удостоились всевозможных наград. Я считаю, это нас надо награждать за каждую такую прочитанную книгу.
Я хорошо пообедала. Папа привез из ресторана мои любимые мексиканские блюда. Затем поехал за Эммой. Потом они с мамой пойдут обедать, а мы с Эммой будем смотреть наше кино. Они привезли пять пленок. Мы выбрали «Разиню» и уселись смотреть. Мое зрение к этому моменту почти полностью пришло в норму.
Как только родители ушли, мы выключили звук.
— Итак? Мне никак нельзя остаться на ночь?
— Никак, — подтвердила я. — Но сейчас ты здесь, и ничто нам не мешает побродить по клинике. Может, что-нибудь обнаружим.
Мы вышли в коридор. Я показала ей все, что мы уже видели с мамой. Джин была на дежурстве; она сидела за своим столом и какое-то время наблюдала за нами. Потом пошла в мою комнату перестелить постель. Мы поспешили в конец коридора.
— Вот где это должно быть, — показала я.
— Но где же комната, в которую тебя положили вначале, с желтыми цветочками на обоях? — спросила Эмма.
— Да, сначала надо найти ее. Давай проверим все комнаты.
Мы стали заглядывать во все комнаты подряд. Впрочем, некоторые из них были закрыты. В остальных все выглядело вполне обыденно. Обескураженные, мы вернулись в мою комнату.
— Может, болезнь действительно повлияла на мою память, — вздохнула я. — В конце концов, не все выходные мы проводили вместе. Возможно, объяснение, которое дали родители, верное, несмотря на его нелепость.
— Может быть, — пожала плечами Эмма. — Я уже привыкла с подозрением относиться ко всему, что мне говорят взрослые! Мои предки постоянно что-то скрывают от меня «для моего же блага». Тем не менее тут есть несколько закрытых комнат; не исключено, та комната все же существует.
Мы закончили смотреть кино, потом вернулся папа и повез Эмму домой. Мне дали мое снотворное, и я его выпила, надеясь, что меня не будут мучить кошмары.
Когда я проснулась, было уже утро. В комнате находилась дневная сиделка — Мона. Мое зрение полностью восстановилось. Мона предложила мне принять душ, пока она принесет завтрак.
На моих часах было 6:15.
Я быстро приняла душ. Мона все не возвращалась, и я выглянула в коридор. Все тихо. И тут одна из дверей в конце коридора открылась, и оттуда выскочил доктор Муллен. Он вошел в комнату на противоположной стороне и закрыл за собой дверь. Я сразу сообразила, что эта комната до сих пор была заперта. Может, именно там они держат девочку? Я еще раз огляделась и осторожно выскользнула за дверь.
Комната, из которой вышел доктор Муллен, оказалась рабочим кабинетом, и выглядел он так, будто там только что побывали грабители. Везде были разбросаны какие-то бумаги, коробки с бумагами громоздились одна на другой, ящики шкафов не задвигались из-за торчавших оттуда бумаг.
Я подошла к столу. Сама не знаю почему. Не мог же он там прятать девочку. Но я чувствовала: здесь должно находиться что-то важное. Стол был завален бумагами и папками, а посредине лежал толстый журнал для записей. На раскрытой странице мое внимание привлекла дата: 1 ноября, 13 лет назад.
«Время смерти: 10:15».
Я стала внимательно читать. Все какие-то непонятные медицинские термины. Я глубоко вздохнула, оглянулась на дверь и стала листать страницы. Год спустя. Запись: «Время смерти: 1:05». И пометка: «Объекты могут не выжить из-за отсутствия мозговой активности».
Кто эти «объекты»? Почему они умирают? Это пациенты? И что означает «отсутствие мозговой активности»?
Я быстро листала страницы. Новые даты. Они мне ни о чем не говорят. Я слишком нервничала, чтобы оставаться в комнате дольше, поэтому попыталась найти страницу, на которой был раскрыт журнал, когда я вошла, но не смогла. Если меня застанут здесь, как я объясню свое присутствие? Пора выбираться. Я выскочила из комнаты и двинулась по коридору. Из другой комнаты вышел доктор Мул лен.
— Привет, Миранда, — весело приветствовал меня он. — Куда направляешься?
— Никуда, — ответила я. — Просто мне скучно.
— Ничего, скоро ты выйдешь отсюда.
Он повернулся и поспешил в свой кабинет. Я побежала к себе в комнату. Вскоре появилась Мона с завтраком. Уплетая оладьи, я размышляла над тем, что видела. В общем-то ничего особенного. Какие-нибудь записи экспериментов над лабораторными крысами. Возможно, мама права — опухоль влияет на работу мозга, и я начинаю воображать невесть что, у меня появляются галлюцинации и развивается паранойя.
Я решила перестать волноваться из-за всей этой чепухи и сосредоточиться исключительно на выздоровлении, как мне велел доктор. Пожалуй, еще порция оладий очень кстати в моем положении. Я высунула голову из-за двери и увидела Мону, которая как раз заходила в комнату в дальнем конце коридора. В руках у нее был комплект постельного белья.
— Мона! — крикнула я, пытаясь догнать ее, даже не надев тапочек.
Она обернулась, когда я уже подбегала к ней, и быстро захлопнула дверь. И все же я успела рассмотреть в дверном проеме за ее спиной синие обои в желтый цветочек. У меня перехватило дыхание.
— Да? — спросила она.
— Я... хочу еще оладий, — выдавила я из себя.
— Прекрасно. Сейчас принесу.
Я продолжала стоять, уставившись на нее.
— А ну быстро в постель! Посмотри, ты же босиком!
— Да-да. В постель. Уже бегу, — пробормотала я и кинулась в свою комнату.
Там я сразу же позвонила Эмме.
Конечно, я ее разбудила, она была сонная, а я говорила слишком быстро, и потребовалось несколько минут, чтобы она меня поняла.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Не знаю, — ответила я, засовывая ноги в шлепанцы. — Наверно, пойду на разведку. Что мне еще остается?
— Я буду тебя сопровождать. По телефону, разумеется.
— Отличная мысль, — одобрила я, направляясь к двери, прижимая к уху телефон.
Выглянула наружу.
— Путь свободен.
— Тогда пойди и еще раз проверь стену, за которой, по-твоему, должна быть комната. Если ты оказалась права насчет желтых цветочков, то, наверно, права и насчет остального.
Я поспешила в конец коридора и стала внимательно изучать стену, которая якобы была дверью.
— Самая обычная стена, — сообщила я Эмме.
— Нет ли там каких-нибудь кнопок? — спросила она.
Я стала шарить руками по краям стены и внезапно на что-то наткнулась. Кнопка была того же цвета, что и стена, и лишь чуть-чуть выступала над поверхностью. Я нажала на нее, и стена бесшумно сдвинулась.
— Эмма, — прошептала я. — Я вхожу.