КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 2020

Константин Крутских ДВОРНИК

Техника - молодёжи // №13’2020 (1060)

Рис. Геннадия Тищенко

Рассказ занял второе место в номинации «Проза» на литературном конкурсе им. С. Н. Дурылина в 2019 г. К сожалению, публикация там не предусматривалась.

Его вычислили как раз в тот момент, когда он, распихав по карманам оставшуюся мелочь, набивал сумку продуктами возле станционного ларька. Мужичок средних лет в валенках, старом залатанном полушубке и треухе, а главное, с бородой, почти достигавшей пояса, слишком сильно бросался в глаза. Однако, сразу хватать его не стали, видимо решили поиграться, как кошка с мышкой. Позволили ему как следует уложить покупки в сумку и отойти от ларька. Но стоило ему только повернуться к каменной лесенке, ведущей на платформу, как из мрака выступили уже знакомые ему чёрные фигуры.

Однако бородач, видимо, был к этому готов. Он, не раздумывая, кинулся на того, что стоял прямо перед ним, и сшиб его с ног. Прозвучал выстрел, но пуля прошла мимо.

Беглец проворно взлетел на платформу, благо, та не была изгажена турникетами, и кинулся бежать. За спиной раздавались топот, крики и стрельба, как вдруг их перекрыл гул приближающегося поезда. Беглец не успел даже голову повернуть, как вдоль платформа, совсем близко от него, понеслись тёмные вагоны товарняка. И. всё также на бегу, он заметил в одном из них полураскрытую дверь. Это был хоть какой-то шанс на спасение!

Собрав последние силы, беглец умудрился прибавить скорости и отчаянным прыжком вскочил в заветный проём.

Теперь, когда станция и преследователи остались далеко позади, можно было перевести дух и оглядеться. В открытую дверь падал свет уже давно высыпавших на небо звёзд и редких придорожных фонарей, поэтому бородач легко разглядел многочисленные мешки, сваленные штабелями по всему вагону. А на одном из них, видимо, свалившемся со штабеля на пол, сидел человек.

Сначала подумалось, что это какой-нибудь бродяга, любящий путешествовать на товарняках. Однако одет он был довольно прилично, не особо богато, но опрятно. На вид незнакомец был гораздо старше беглеца, и при этом его лицо так же обрамляла борода, не такая длинная, но окладистая и ухоженная.

— Ага, вот и попутчик, — произнёс незнакомец, с трудом поднимаясь на ноги. — Будем знакомы? В поезде ведь едем, как-никак, хотя и не в купе.

— Кузьмич, — протянул руку беглец. Пару секунд подумал над тем, стоит ли раскрываться человеку, которого видишь впервые, потом решил, что по его внешности и так всё ясно. — Вот, спасаюсь бегством. Дворник я, стало быть, лишний человек. Ну а ты-то что тут делаешь?

— Я? Да я тоже спасаюсь, тоже бегу из Москвы.

— Значит, ты тоже лишний человек? — Кузьмич обрадовался товарищу по несчастью. — Только на дворника ты не похож, хотя тоже с бородой.

— Это верно, — рассмеялся незнакомец. — Я писатель, а зовут меня Дир Калачёв.

Дир Калачёв! Это имя было знакомо Кузьмичу до боли, до содрогания. Ведь именно этот писатель, можно сказать, спас его в беспризорном детстве, не дал наложить на себя руки от безысходности, помогал драться за жизнь с чужими ватагами, прятаться во время ментовских облав, находить крохи догнивающей пищи в самых немыслимых местах. Дир Калачёв был необычайно плодовит, как по советским, так и по нынешним меркам, и, наверное, мало кто на свете, даже из самых горячих поклонников, прочёл все его книги. Любимым детищем писателя была Кларисса Андриксен — агент космофлота, бесстрашная десантница, со стальной волей и такими же стальными кулаками, не знающая ни страха. ни любви, ни каких бы то ни было слабостей. О ней Калачёв написал больше всего книг, и по некоторым из них были сняты безумно популярные фильмы.

Именно один из таких фильмов стал когда-то главным событием в жизни Кузьмича. Они с приятелями смотрели его на стареньком, выброшенном кем-то ноутбуке, и эта картина потрясла восьмилетнего в ту пору беспризорника до глубины души. Из этого фильма он узнал о том, что помимо знакомого ему мира опостылевшей бесконечной свалки, где обитала их Ватага Северного Угла, и столь же опостылевшего ближайшего серого города, существует другой мир, светлый и прекрасный. полный приключений, дружбы, верности и называемый фантазией. Узнал, что могут быть люди, решающие проблемы вселенского масштаба, а не то, где достать пожрать на сегодня. И даже то, что не все девчонки предают!

Ноутбук тот мальчишки, посовещавшись, продали на «блошке», наверное, на запчасти — всё равно им было негде подзарядить его. Поэтому фильма будущий дворник не видел ещё много лет, но его необычайные краски остались в душе на всю жизнь, став единственным призрачным лучиком света в его безрадостной судьбе. Позже, когда на свалку стали выбрасывать книги — сначала по нескольку штук, а потом уже целыми самосвалами, он стал с жадностью читать их. Среди них попадались совершенно разные — некоторые забавляли, некоторых он просто не понимал, не имея вообще никакого образования, и тут же откладывал в сторону. Но романы о приключениях Клариссы неизменно приводили его в такой восторг, что можно было прожить на нём одном, без сна и пищи, целую неделю, а то и больше. Конечно, все книги мальчишки потом продавали всё на той же «блошке» — ведь беспризорникам их было попросту некуда девать, но он не отпускал ни одну из книг Калачёва непрочитанной.

Когда Кузьмич достиг шестнадцати лет, устроился дворником и получил каморку в жилом доме, книги стали попадаться ему так же часто. Продавать их ему уже не было нужно — после полуголодного детства скудная зарплата его вполне устраивала. Поэтому прочитав всё, что его интересовало, он просто относил книги в ближайшую библиотеку, откуда их бесплатно забирали все желающие.

Так продолжалось много лет. В жизни Кузьмича ничего особенного не происходило — зима сменялась летом, лом в руках — метлой, и так по кругу. Жители окрестных домов его. пожалуй, даже любили — уж больно сильно он отличался к лучшему от наводнивших страну дворников-гастарбайтеров. Он и для знакомых безработных бутылки припасёт, и книги, прежде чем отнести в библиотеку, обязательно покажет знакомому профессору Энтериху, и хозяйственным мужикам какие-нибудь доски донести до дому поможет, и детишкам ледяную горку зальёт. И в течение всех этих лет книги привносили смысл в его монотонную жизнь. Они даже спасли его от профессионального заболевания — пьянства, ему с ними было просто не до водки. И этой спасительной любовью к чтению Кузьмич был обязан, конечно же, Клариссе Андриксен.

Всё было бы по его меркам хорошо, стабильно, но тут, как говорится, прогресс подкрался незаметно. Кто-то наверху подсчитал, что в конце двадцать первого века живые дворники уже не окупают своей зарплаты, и предложил заменить их на роботов. И уже совсем скоро, к январю 2081 года на улицах городов появились средних размеров автомобили, снабжённые механическими мётлами, ломами, пылесосами и прочим. Естественно. они справлялись с работой во много раз быстрее, и нововведение тут же распространилось по всей стране.

На тот момент армия безработных и так стала просто колоссальной. Много лет назад начал повышаться пенсионный возраст, и в результате, это закончилось тем, что пенсии, как по старости, так и по инвалидности, были полностью отменены, поэтому каждый гражданин изо всех сил цеплялся за свою работу, не собираясь никому её уступать. Смерть любого работающего становилась настоящим событием для кучи народу, и на его место образовывался многотысячный конкурс. Многие же из тех бедняг, кого с работы увольняли, кончали с собой, понимая, что кормить их некому. Правительство, неспособное разрулить подобную ситуацию, не долго думая, приняло решение расстрелять если не всех безработных, то для начала хотя бы тех, чьи профессии навсегда ушли в прошлое. Таких оказалось довольно много — шофёры, вахтёры, грузчики, значительная часть рабочих, ну и дворники, конечно. Гастерам-то что — они взяли, да сбежали в свои южные края, ну а коренных дворников ожидал смертный приговор.

Кузьмича эта новость застала в его каморке. Всё свободное время, которого у него теперь стало предостаточно, он по-прежнему проводил с книгой. Изучив расписание, по которому приезжает робо-дворник, Кузьмич успевал в последний момент обойти все помойки на своей бывшей территории и спасти все выброшенные книги точно так же, как раньше. И вот теперь, унылыми зимними вечерами, пытался прочесть даже то, чего не понимал.

Звонок в дверь прозвучал как-то непривычно тревожно, будто сигнал СОС, хотя точек и тире в нём явно не хватало. Поспешно распахнув дверь, он увидел на пороге профессора Энтериха — покрасневшего, растрёпанного. без шапки.

— О, приветствую светило науки! — произнёс Кузьмич, как обычно. — Ты как раз вовремя, профессор — есть кое-что для тебя — подшивка «Техники-молодёжи» за 1971 год и русско-уйгурский словарь, алма-атинский.

— Кузьмич, беда! — только и выдавил Энтерих, как будто не слыша о желанных подарках. — Скорее беги, спасайся! Только что передали по телевизору — сегодня в нашем городе зачистка — будут отлавливать лишних людей. Ну а потом — вышка!

Долго объяснять не пришлось. Кузьмич и раньше слышал про новый закон, да всё думал — бабьи сплетни. А вот теперь пришлось спасаться бегством. Поспешно нацепив свой старенький полушубок да треух, сунув в карман свои небольшие сбережения, он бросил ключи от квартиры профессору и выскочил на улицу. Даже паспорт с собой не взял — наоборот, в нынешних условиях документ мог только погубить беглеца.

Едва Кузьмич вылетел из подъезда, как его тут же ослепил свет фар. У самых дверей торчало несколько фигур, с ног до головы задрапированных в чёрное. Лиц было не разглядеть за пластиковыми забралами таких же чёрных, тускло блестящих шлемов. Как будто пластиковые солдатики из набора о войне с фашистами. Не оставалось никаких сомнений, что ждут именно его.

Кузьмич понимал, что сопротивление бесполезно, однако терять-то всё равно было нечего, и он, вспомнив о том, как юные обитатели свалки ходили стенка на стенку, ватага против ватаги, врезал ногой по колену одного из безликих. И, как ни странно, подействовало! Видимо, этот картинный мачо привык лишь разгонять беззащитных голодных бабулек на митингах, а к столкновению с самым средним мужичком оказался не готов — запрыгал на одной ноге и завалился на спину. И пока его подельники соображали, что к чему, дворник рванул в образовавшийся проем и со всех ног понёсся по знакомым ему, как никому другому, переплетениям улиц.

Сзади слышались крики, свистки, рёв мотора и даже выстрелы. Но автозак, видимо, очень скоро отстал после очередной узкой подворотни, а бравые борцы с беззащитными, видимо, берегли здоровье и не желали бегать на своих двоих. Остановившись где-то через час. Кузьмич узнал знакомые очертания станции Валентиновка и решил сесть на ближайшую электричку, а в ожидании её запастись провизий.

И вот теперь — такая встреча! И где — в товарном вагоне, несущемся куда-то на край света! Но вместо того, чтобы выразить бурный восторг, Кузьмич встревоженно спросил:

— Постой-ка, это что же получается — писатели — тоже лишние люди?

— Ну а как ты думал? — невесело усмехнулся Калачёв. — Али не слышал про электронные книги, или, по-англицки, ибуки?

— Да, чего-то слышал, — дворник сдвинул на лоб свой треух и почесал затылок. — Говорят, их теперь дебилы читают вместо живых книг. Ну. да я-то с этим никогда не сталкивался. Я всегда читал только бумажные, их на помойках много попадалось.

— Да, на помойках много, — грустно повторил писатель. — Что-то теперь с моей коллекцией будет? Сберегут ли её наследники, али нет? У меня там такое было, такое!.. Журналы американские, книги на всех языках юго-восточной Азии, словари тамошние даже без перевода на русский, только на английский или немецкий — настолько языки редкие. Кому это всё теперь осталось? Единственное, что мог с собою захватить — вот это.

И писатель выдвинул из-под полы плаща старенький ноутбук, ну прямо такой же затрёпанный, как тот, на котором Ватага Северного Угла когда-то впервые увидела Клариссу.

— А. рабочий инструмент прихватил, — понимающе кивнул Кузьмич. — Слушай, но за что же тебя так, а?

— Ну. как за что, — вздохнул Калачёв. — Когда появились ибуки, будь они прокляты, никто из нас, писателей, сперва не обратил на них особого внимания. Ну, ходят тексты по сети, иногда даже пользу приносят — можно вырванные листы к живым книгам допечатать. Но постепенно это начало принимать масштабы эпидемии, и мёртвые книги стали вытеснять живые. Дебилы ох, как обрадовались — и бесплатно, и удобно — не таскать с собою целую книгу, и дом «не засоряют». Подумать — это книги-то — засоряют! Зачем же тогда вы, ублюдки безмозглые, тратите время на то, что считаете сором? Ну да. всё хорошо, прекрасная маркиза… Вот только все почему-то забыли про одну малость — про то, что на свете есть такие люди — писатели. И эти люди даже не то, что теряют хлеб — чёрт с ним, с хлебом, я бы и грузчиком пошёл работать, лишь бы печатали — но теряют саму жизнь! Никто и никогда не запомнит автора электронных текстов, не говоря уж про их содержание, а значит, у него отнимается вечная жизнь, которая была у писателей прошлого, даже самых завалящих, даже тех, у кого единственная книжка никогда не переиздавалась. Нет писателя без бумажной книги, нет. и не может быть!.. А тем временем тиражи всё падали и падали. Раньше сто тысяч были нормой, а несколько лет назад стало считаться, что десять — это много, потом шесть, потом три. И вот когда издательства перестали печатать больше одной тысячи, то писатели, как и мелкие работники издательств, вышли на митинг, требуя запрета ибуков. Их даже слушать не стали — просто разогнали и объя; вили профессию аннулированной. Это, понятно, в СМИ не освещалось. Теперь в России больше официально нет ни писателей, ни издательств.

— Да что ж они там, вообще охренели, что ли! — взвился Кузьмич, которого до глубины потряс этот горький рассказ. — Кто ж на свете может быть нужнее писателя? Да если б не твои книжки… — и он начал взахлёб рассказывать о том, как помогала ему выжить Кларисса, и под конец снова вернулся к началу своего жизненного пути: — Ботты представь себе — сидишь на свалке, на куче грязного тряпья, в хибарке из консервных банок, дует во все щели, клопы со вшами заедают, брюхо сводит с голодухи, а берёшь в руки твою книжку — и раз — ты на другой планете, где цветы с тебя ростом благоухают, пташки порхают такие, что быка утащить могут, и так далее… Ну и девчонка эта, Кларисса — аж сердце заходится. Жаль только, картинки кое-где плоховатые попадались. Вот как хочешь, а лучше, чем в самом первом мульте, её нигде не изобразили.

— Пожалуй, так, — согласно кивнул писатель и, помолчав, добавил — Ну, спасибо тебе, Кузьмич за такой рассказ. Порадовал старика. Наверное, более лестных похвал я за всю жизнь и не слышал.

— Ну, да, — усмехнулся Кузьмич. — Ты. небось, думал, что дворник глуп, как пробка.

— Да нет. отчего же, — возразил Калачёв. — Куда только людей жизнь не забросит. Тем более, мы с тобой теперь, как говорится, в одной лодке. В одном корыте… В одном разбитом корыте…

Колёса поезда, до этого равномерно стучавшие, неожиданно начали замедлять ход.

— Кажись, встаём, — пробормотал Кузьмич. — Странно, ещё совсем недавно от Москвы отъехали.

Калачёв выглянул в щель и ответил:

— Это станция Фрязево, здесь кончается эта ветка. Электрички дальше идут обратно, а большие составы переходят на ветку от Курского вокзала. Давай пока что спрячемся.

Они просочились в щель между мешками, заполнявшими вагон, так, что если бы кто-то заглянул в дверь, то не заметил бы беглецов. А Кузьмичу почему-то стало обидно. Он всю жизнь знал, что через их город проходят поезда во многие отдалённые города и даже на Дальний Восток, поэтому думал, что их ветка могучая и бесконечная, что она ведёт почти в такие же немыслимые дали, как в книгах Калачёва, а оказывается, всего лишь замыкается на Курскую. Даже теперь, когда его собственная жизнь была на волоске, он не мог отказаться от патриотических чувств к родному краю, хотя, край-то этот уже больше не будет родным.

Наконец, поезд медленно миновал стрелку, и начал снова набирать скорость. В вагон так никто и не заглянул, поэтому можно было выбраться из-за мешков.

— Слушай, — сказал Кузьмич, — я всю жизнь хотел тебя спросить — откуда у тебя такое странное имя?

— Ну, — помялся писатель, — Моего отца звали Аскольдом. А, как известно, в истории закрепилась неразрывная пара имён — Аскольд и Дир. Правда, те были братьями, но у моего отца братьев не оказалось, так что, решил отыграться на сыне.

— Ясно, — кивнул дворник. — Слушай, а кто такие эти Арнольд… Аскольд и Дир?

И писателю пришлось читать ему лекцию по истории Древней Руси. Эта лекция растянулась на несколько часов, поскольку по своей основной профессии писатель был историком. За этой лекцией время прошло незаметно, и уже после этого беглецы улеглись спать среди тех же мешков.

Утром они перекусили общими припасами — тем, что писатель заготовил заранее, а дворник успел прихватить в ларьке в Валентиновке. Дальше потянулась бесконечная дорога. Иногда состав останавливался на узловых станциях, но обысков не было, и вообще в их вагон никто не заглядывал. Видимо, те ищейки на станции не заметили, что Кузьмич нырнул в вагон, и продолжали искать его в городе. А может, сейчас по стране было слишком много таких беглецов, чтобы охотиться за каждым в отдельности.

— Слушай, Аскольдыч, а у тебя хоть какие прикидки есть, куда бежать-то? — спросил Кузьмич со слабой надеждой.

— Конечно, есть, — кивнул Калачёв. — Потому я именно этот поезд и выбрал. Покопался в интернете и узнал, что именно он отправляется в Пекин, ну и пробрался на него ночью.

— В Пекин? — удивился дворник. — А почему именно туда?

— Ну, я не в сам Пекин собираюсь, — пояснил писатель. — В Китай, по крайней мере. Ведь сейчас Китай — единственная страна, где есть место для писателей.

— Серьёзно? — удивился Кузьмич. — Ты уж объясни мне, я ведь газет не читаю, и ни гелика, ни интернета у меня не было.

— Ну. видишь ли, тут всё дело в китайском менталитете. Ведь китайская письменность немыслимо сложная, у них не буквы, а иероглифы, то есть, каждый знак означает целое слово. Писать эти знаки очень трудно — ведь в некоторых из них бывают десятки черт, к тому же, пишут китайцы кистью, которую держат под прямым углом к листу.

— С ума сойти! — вставил поражённый дворник. — Как же это они справляются-то?

— Вот именно, — кивнул писатель, — Поэтому написанное слово в Китае всегда ценилось очень высоко. И искусный каллиграф…

— Кто-кто? — переспросил Кузьмич.

— Ну, тот, кто умеет красиво писать, — пояснил Калачёв. — Так вот, искусный каллиграф всегда ценился там так же высоко, как выдающийся художник. Всего один иероглиф, написанный им, стоил очень дорого и висел в раме на стене, как настоящая картина.

— Вот бы так устроиться, — усмехнулся дворник. — И корячиться не надо целыми днями.

— Да уж, — кивнул писатель. — Так вот, благодаря всему этому, у китайцев за тысячи лет выработалось глубочайшее почтение к письменному слову. К тому же, именно они изобрели и книгопечатанье, и бумагу. А поэтому настоящая, печатная книга для них — величайшее сокровище. Когда весь мир охватила электронная чума, китайцы сначала было тоже поддались ей, но быстро опомнились и запретили ибуки. Китайцы поняли, что эта мерзость уничтожит их национальную душу и главные достижения, поэтому теперь книгоиздание у них даже увеличилось вдвое.

Китай стал последним в мире оплотом литературы. Он охотно предоставляет гражданство всем, кто жаждет печататься. Туда стекаются писатели, поэты, публицисты, критики со всего мира. Литераторы любой национальности наводнили буквально все города Поднебесной, ну а русские и прочие жители бывшего СССР, по традиции, собрались в Харбине.

— А почему именно там? — спросил дворник.

И писателю пришлось читать очередную лекцию о том, что этот город был даже основан русскими в начале двадцатого века, и что туда стекалась вся дальневосточная эмиграция, что там печатались собственные рубли, и что там даже существовало до Второй мировой литературное объединение «Чураевка».

— Ну а как думаешь, Аскольдыч, для меня там место найдётся? — спросил дворник.

— Пожалуй, — отвечал писатель, подумав. — Там же полиграфия растёт, открывается всё больше типографий. В них должен кто-то работать, не обязательно специалисты. Ну и шрифты отливать иностранные тоже нужно. Опять же, инфраструктуру создавать для эмигрантов. Вобщем, думаю, рабочих мест в Китае сейчас много.

— Вот оно как, — произнёс Кузьмич. — Ну, тогда точно еду с тобой до конца.

А Калачёв поспешно достал свой ноутбук и принялся что-то быстро набирать. Дворник не стал ему мешать, поскольку сразу понял — это пришло вдохновение. Он лишь молча сидел на мешке и с благоговением взирал на то, как прямо на его глазах рождается очередной шедевр. Хорошо бы, чтобы снова о приключениях бесстрашной Клариссы!

Наконец, закончив писать, Калачёв спрятал ноутбук за пазуху и пристально посмотрел на своего спутника.

— А ведь мы с тобою очень похожи, Кузьмич, — со вздохом произнёс писатель. — И не только бородой.

— Это как же? — удивился дворник, всю жизнь считавший писателей небожителями.

— Вот смотри, — произнёс Калачёв. — Какую территорию обслуживает дворник?

— Ну, в разное время по-разному, — откликнулся Кузьмич. — Зимой, скажем, девятьсот квадратных метров.

— Вот! — воскликнул Дир. — На этих девятистах метрах можно построить многоэтажные дома, в которых будет три тысячи квартир. А мои книги, да и все остальные тоже, последнее время выходили как раз тиражом в три тысячи. То есть получается, я обслуживал точно такую же территорию, как и ты. Таким образом, писатель теперь — это тот же дворник! Его никто не знает за пределами девятисот квадратных метров.

Кузьмичу захотелось утешить беднягу, да он не знал, как. Ведь и впрямь получалось, что проклятые ибуки поставили их на одну доску. Дворник всю жизнь сознавал свою ущербность из-за того, что не учился вообще нигде и никогда. А из биографий на задних обложках книжек он знал, что Калачёв закончил очень престижный институт, а потом ещё самостоятельно изучал разные языки, побывал в различных далёких странах. И что теперь со всего этого толку? Ещё задолго до того, как беглецы оказались в этом вагоне, оборотная сторона «прогресса» пустила на ветер все его знания и учёность.

— Нет, ну ты только представь, до чего додумались олигархи! — горестно продолжал писатель. — Придумали самый верный способ избавиться от умных людей. Такого даже Брэдбери предвидеть не мог!

При этих словах он невольно посмотрел на собеседника — понимает ли тот, о чём речь, но дворник согласно кивнул:

— Нуда, Брэдбери, конечно знаю, читал «Фаренгейт».

Писатель облегчённо вздохнул от того, что на сей раз можно обойтись без лекции, и продолжал:

— Ты только попытайся осознать, до чего они додумались! Ни пожарные из «Фаренгейта», ни средневековая инквизиция до такого просто не могли дойти. Это самое гениальное злодейство в мире. Книги не надо ни запрещать, ни сжигать — стоит всего лишь сделать их ненужными. То есть, убедить в этом толпу. Люди воображают, будто читают, будто получают знания, а на самом деле, всё вылетает у них из головы, даже не успев попасть туда. Ибуки создают иллюзию начитанности, но спроси хоть кого из таких «читателей», о чём шла речь в книге — станут лишь мычать и мяться. Будь ибуки во времена Дарвина, так люди продолжали бы верить в то, что мир создан за семь дней. А появись ибуки во времена Бруно, так все бы и сейчас спокойно верили в плоскую Землю.

Вот так и протекали долгие дни путешествия. В перерывах между приступами вдохновения Калачёв беседовал со своим новым другом, причём без всякой назидательности и превосходства. Он совершенно не раздражался из-за того, что собеседник не знает самых элементарных вещей, но всегда всё терпеливо объяснял ему. И четыре с лишним дня, за которые поезд добирается до китайской границы, промелькнули совершенно незаметно.

Наконец, в стенные щели вагона стали видны приземистые трёхэтажные строения и бесконечные низкие платформы станции Забайкальск. Писатель объяснил дворнику, что здесь находится пограничный пропускной пункт.

Путешественники поспешили спрятаться подальше за мешки. И вот теперь, когда уже стало не до разговоров и даже не до творчества (ах. неужели так может быть — не до творчества?), время потянулось предательски медленно. Сердце гулко забухало, по спине побежал липкий пот. И когда дверь вагона резко распахнулась и послышался собачий лай, беглецы восприняли это едва ли не с облегчением.

Теперь ждать уже пришлось совсем недолго. Собака отыскала беглецов в два счёта, и безликие фигуры в чёрном потащили их к выходу.

— Эх. жалко с поезда слезать, — попробовал пошутить Калачёв. — А то бы ведь на нём до самого Харбина и доехали бы — всего-то три остановки.

— Молчать! — прикрикнул на него офицер и пнул сапогом в живот. — Предъявить документы!

И после того, как пленники проигнорировали этот приказ, их начали обыскивать. Паспортов не оказалось у обоих, но офицер быстро нашёл ноутбук и раскрыл его. Покопавшись с минуту, торжествующе произнёс:

— Ага! Попался! Писателишка хренов! Как же я вас ненавижу, чёртовых умников! Интеллигенция, мать вашу! Как я вас всю жизнь ненавидел, за то, что вы на работу не ходите, а бабки зашибаете! Жируете, сидите на нашей шее! Ну, ничего, прошло ваше время. Теперь у меня есть полномочия таких, как ты, ставить к стенке!

Он размахнулся и ударил писателя кулаком по лицу. Левая же рука его, державшая ноутбук заметно расслабилась, и Кузьмич, воспользовавшись этим моментом, вырвал у него драгоценную добычу, затем схватил Калачёва за руку и вместе с ним нырнул под колёса стоявшего поезда.

Как раз в этот момент раздался гудок, возвещавший об отправлении, и беглецы еле успели вынырнуть с другой стороны.

— Туда! — крикнул писатель, указывая рукой вдоль рельсов. — Здесь до китайской границы рукой подать!

И они помчались изо всех сил. Однако, направиться прямо к границе не получилось — навстречу им уже бежали враги, видимо, предупреждённые по рации тем офицером. Пришлось свернуть в сторону видневшегося вдалеке леска.

За спиной снова зазвучали выстрелы. И Кузьмич, бежавший немного позади, увидел, как Калачёв будто бы неожиданно налетел на невидимую преграду, взмахнул руками и завалился на спину. Дворник немедленно наклонился к нему, взвалил его на спину, даже не ощущая веса, как это бывает с людьми в экстремальных ситуациях, и снова кинулся бежать.

Вот и спасительная зелень леса. То есть, Кузьмичу она казалась спасительной, хотя кто же помешает ищейкам преследовать их и там? Но те и вправду отстали, видимо удовлетворившись единственным попаданием — была охота лезть в чащу.

Дворник уложил раненого на землю, прислонив его голову к дереву.

— Ну же, Аскольдыч, очнись! — отчаянно повторял Кузьмич, пытаясь растолкать писателя.

Тот открыл глаза и произнёс:

— Вот и всё. Моё путешествие окончено. Но Кларисса не должна умереть, понимаешь?

— Да что, ты, Аскольдыч, — возразил дворник. — Мы ещё поборемся. В Китае медицина, говорят, крутая!

— Нет, — выдавил писатель, и на его губах выступила кровавая пена. — Для меня всё кончено. Оставь меня и спасайся сам. Об одном прошу… Сбереги… ноутбук. Там Кларисса… наброски для новой книги… они не должны пропасть… не должны… Иди…

— Ну. дай я хоть с тобой до конца останусь, — произнёс Кузьмич, поняв, что трагический финал неизбежен. — Хоть похороню тебя.

— Не стоит, — писатель улыбнулся из последних сил. — Мы уже почти в Китае, а древнекитайский мудрец Лао-цзы считал погребение вовсе необязательным. Думай, что я просто исчез с Земли, ушёл искать во вселенной свою Клариссу…

Его глаза закрылись, и Кузьмич как-то сразу понял, что всё кончено.

— Прости, Аскольдыч, что не уберёг тебя — прошептал он, тяжело дыша. — И клянусь тебе, что спасу хотя бы твоё дело. Клянусь, они не дождутся, чтобы ты замолчал!

Конечно, он сбережёт ноутбук, во что бы то ни стало. Вот только кому же его передать? Он знает лишь таких старых писателей, как Калачёв, и практически не знает современных. Не знает, кто мог бы подхватить упавшее знамя, кто достоин этого. Один современный роман он всё же читал, в целых трёх томах. Там героиня была сперва очень похожа на Клариссу — дралась, стреляла из пулемёта, но потом неожиданно стала ведьмой, и занималась лишь тем. что швыряла огонь из ладони, а что в этом интересного? Читал и роман другого автора, аж семитомный. Там тоже похожая героиня, даже владеет самурайским мечом. Ему, даже, в общем-то понравилось, но уж больно там всё было как-то легко и весело, если кто и умрёт, то воскреснет. Такое тоже не подходит — ведь эпопея о Клариссе предельно серьёзна, боль и смерть идут за ней по пятам. Нет, тут нужен какой-то другой автор.

И тут его осенило. Как там говорил Аскольдыч — писатель теперь — это тот же дворник? Тогда почему бы и дворнику не стать писателем?

Понадёжнее спрятав бесценный ноутбук во внутренний карман своего полушубка, Кузьмич уверенно зашагал к китайской границе.

В издательстве «Чураевка XXI» вышел очередной том эпопеи о приключениях Клариссы Андриксен. Он был встречен харбинской общественностью довольно неоднозначно. Критика единодушно отметила неожиданное снижение литературного уровня знаменитого писателя, отсутствие внутренней логики, сюжетные нестыковки с некоторыми предыдущими романами. Например, многих задело то, что Кларисса здесь почему-то заново знакомилась с профессором Молбо с планеты псоглавцев, тогда как их первая встреча ранее описывалась совсем по-другому. Или ещё то, что раньше Кларисса обычно клялась бородой Одина, а теперь почему-то клялась молотом Тора. Однако широкие читательские круги приняли книжку «на ура» и не обратили особого внимания на огрехи — уж слишком сильно они стосковались по отважной десантнице. Видя это, и критика смягчилась и выдвинула версию о том. что на стиль писателя повлиял стресс, пережитый им при бегстве из Москвы. Некоторые высказывались, что ему следует хорошенько отдохнуть, подлечиться и перечитать заново все собственные книги. А впрочем, всё это было не столь важно. Главное, что Дир Калачёв оставался жив и продолжал творить.