КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 2022

Геннадий ТИЩЕНКО
«Глаз Шайтана»

Техника — молодёжи // № 13’2022 (1092)

Рис. автора

Это произошло летом 1999 года. То есть в самом конце прошлого века и прошлого тысячелетия. Я тогда приехал из Москвы в Баку за мамой, и честно сказал ей, что не смогу теперь каждый год навещать её. Ведь теперь у меня не было постоянной работы, поэтому даже стоимость билетов на поезд, не говоря уже о самолёте, стала для меня неподъёмной.

Маме тогда было столько же, сколько мне сейчас, то есть почти 75 лет, но чувствовала она себя очень плохо. Мы начали постепенно распродавать за бесценок вещи и я, понимая, что, скорее всего в последний раз вижу город, в котором родился и прожил до сорока лет, не раз наведывался в центр Баку, где прошли моё детство и юность.

Однажды я забрёл и в район Баку между знаменитым теперь на весь бывший Советский Союз Зелёным Театром и Фуникулёром. Когда то, в пятидесятых годах прошлого века, я с соседними мальчишками играл здесь в партизаны. Зелёный Театр в те годы, скорее всего, не существовал даже в проектах, а Фуникулёр только начинали строить. А вот Глазная Больница в зелёном массиве, который старожилы называли Английским Парком, уже была. И ноги, как бы сами собой, привели меня к входу в это памятное заведение, куда после окончания десятого класса я больше месяца приходил на процедуры. Мне, ведь, тогда во время драки в школе чуть не выбили глаз.

Впрочем, причина посещения мной Глазной Больницы была связана не только с ностальгией, но и с конкретной проблемой…

В первый раз я увидел его, когда мне было десять лет. Я с бабушкой гостил летом в Ленинграде, у её брата Дяди Сени Ежкова. Мы жили на улице Серпуховской, но самого бабушкиного брата я видел редко. Он постоянно «пропадал на работе», как говаривала моя бабушка Евдокия Ивановна.

Жили тогда Дядя Сеня и его жена Тётя Маруся в огромной, как мне тогда казалось, квартире, вместе со своей младшей дочерью Лилей. Она работала художницей на знаменитой Фабрике Императорского Фарфора. Её старшая сестра Лена тоже была художницей, но рисовала она манекенщиц в красивых нарядах для журналов мод, а также преподавала в художественном училище. Может быть именно тогда, увидев рисунки и акварели Тёти Лены, я понял, что, как говорится, «не боги горшки обжигают».

Средняя дочка Дяди Сени Мила часто «бывала за кордоном», как выражалась бабушка. И это в те годы полной изоляции Советского Союза от «тлетворного Запада» казалось, по меньшей мере, чем-то подозрительным. Несколько оправдывало Тётю Милу то, что «за рубежом» она отстаивала на международных соревнованиях честь Страны Советов, являясь чемпионкой мира по акробатике.

Из таинственной заграницы Мила привозила милые безделушки. Такие, как переводные картинки, которые достаточно было увлажнить и приложить к любой поверхности, чтобы изображение осталось на ней. И эти изображения соблазнительных девушек (иногда одетых очень легко) навсегда оставались на страницах книг, на которые я первоначально «переводил» этих зарубежных прелестниц.

В тот памятный вечер я сидел, любуясь на переводные картинки, которыми были заполнены страницы специально заведённой для этого тетрадки, когда раньше обычного вернулся с работы Дядя Сеня. Был он довольно пьян и очень раздражён.

— Вы знаете, что этот лысый кукурузник отчебучил? — вопросил Дядя Сеня, оглядывая нас мутным взглядом. — Он сокращение в армии ввёл!!! Этак он скоро страну вообще без защиты оставит!

— Успокойся, Сеня, — мягко увещевала его Тётя Маруся. — У нас ведь армия и впрямь очень большая. Это в мирное-то время!

— Так, ведь, брат Сашка на мою шею свалится, когда его из армии попрут! — взвыл Дядя Сеня. — Он же без меня на гражданке и шагу не ступит!

— Ну и устроишь его на свою Мельницу, — пыталась успокоить его бабушка. — Радоваться надо! Ведь он жестянщик не хуже тебя!

— Ну да, не хуже, — простонал Дядя Сеня. — Если бы! А то ведь стыда не оберёшься! — с этими словами он вытащил из глазницы свой фарфоровый глаз и опустил в стакан, заполненный водой, который постоянно стоял на тумбочке между диваном и кроватью. Делал это Дядя Сеня на глазах у всех в первый раз. Обычно он вынимал свой фарфоровый глаз из глазницы перед сном. В темноте. И увидев этот процесс воочию, я, признаться, был шокирован.

А хмельной Дядя Сеня улёгся на диван, и вскоре квартиру заполнил его прерывистый храп.

Судьба у Дяди Сени сложилась трудная. Родился он в конце девятнадцатого века и участвовал практически во всех войнах России и молодой Советской Республики: и в Первой мировой, и в Гражданской, и в боях на Халхин-Голе. Только в Великой Отечественной он не принимал непосредственного участия. Правда, жизнь в Ленинграде, где во время блокады он служил в «трупной команде», была страшнее, чем на любом фронте. Чего только он не нагляделся в те ужасные времена! Слава Богу, жену Марусю с дочерями удалось эвакуировать из блокадного Ленинграда за Урал, да и паёк у работников «трупной команды» был стабильный. Но о том, что он испытал за время этой кошмарной работы, Дядя Сеня никогда никому не рассказывал.

В 1943 году плохо помыл руки, отчего трупный яд попал в его глазницу, и он потерял глаз. Впрочем, довольно быстро ему выдали фарфоровый глаз, выглядевший даже лучше, чем натуральный.

Когда мы с бабушкой уже готовились уезжать из Ленинграда, из-за рубежа, с соревнований, вернулась Мила. С очередной золотой медалью, завоёванной ею в тяжёлой спортивной борьбе. Мне она подарила новый набор переводных картинок (на этот раз с автомобилями), бабушке — красивый головной платок, а отцу, то есть Дяде Сене, она привезла замечательный импортный вставной глаз. Правда радужка этого необычного глаза имела зеленоватый оттенок и слегка отличалась от цвета натурального глаза её отца. Однако Дядя Сеня с благодарностью принял подарок и весь вечер то и дело поглядывал в зеркало, любуясь на новый вставной глаз, который и впрямь смотрелся великолепно, не то, что старый, которому было уже более пятнадцати лет.

Впрочем, утром Дядя Сеня впервые не смог пойти на работу. Так у него разболелась голова. Причём Дядя Сеня подозревал, что болела она у него именно из-за нового вставного глаза.

Чем закончилась эта история с новым глазом мы с бабушкой так и не узнали, поскольку вечером улетели в Баку…

Новая встреча с Дядей Сеней произошла лишь через четырнадцать лет в селе Лопатино Саратовской области, которое было родиной всех братьев и сестёр Ежковых.

За прошедшие годы Дядя Сеня очень постарел, хотя ему было всего семьдесят четыре года. Когда мы с бабушкой приехали в Лопатино, Дядя Сеня прослезился и сообщил, что видит нас в последний раз. Мы с бабушкой естественно пытались успокоить его, но бывший блокадник оказался прав: он умер через неделю после нашей встречи с ним в Лопатине. За день до кончины Дядя Сеня подарил мне глаз, который во время нашей предыдущей встречи привезла из Турции его дочь Мила.

— Я видел, как ты смотрел на него, тогда, — с трудом сказал Дядя Сеня, вручая мне тёплый светлый шарик. — А я ведь так и не смог им толком пользоваться. Каждый раз, когда я вставлял его, у меня начинались кошмарные видения. В нём заключена какая-то тайна, а ты парень неглупый, глядишь, может тебе и повезёт разгадать её.

На похороны Дяди Сени приехала его жена и все три дочери. После того как отметили девять дней со дня его смерти, Тётя Маруся и дочери заторопились в Ленинград.

Перед отъездом Тётя Мила, которая теперь была тренером женской команды по акробатике, попыталась забрать у меня «Глаз Шайтана». Так, оказывается, называл этот глаз старый турок, у которого она его купила во время соревнований в Стамбуле.

— Понимаешь, это турок что-то плёл о колдовстве, связанном с этим глазом, но переводчик наш не всё понял, поэтому толком не смог перевести. Я уразумела только то, что старик этот называл его «Глазом Шайтана» и особенно не торговался о его цене, что, в общем-то, не свойственно восточным людям. Их ведь хлебом не корми, дай только поторговаться.

— Прости, но твой папа подарил этот глаз мне, и я сам попытаюсь разобраться, в чём его необычность, — ответил я.

— Да пойми же ты, у меня сейчас есть прямой выход на ведущих деятелей нашей науки, — пыталась уговорить меня Тётя Мила. — Космонавт Владислав Волков, врач, сейчас возглавляет Федерацию спортивной акробатики СССР, и я часто общаюсь с ним! Правда, он сейчас летает на корабле «Союз 11», но сразу после его возвращения я свяжусь с ним и дам ему на обследование этот глаз.

Однако «Глаз Шайтана» я тогда Тёте Миле не отдал. Космонавты Волков, Добровольский и Пацаев погибли при возвращении на Землю, а других столь авторитетных знакомых специалистов у Тёти Милы не было.

Я пообещал, что следующим летом обязательно приеду в Ленинград и вручу ей «Глаз Шайтана».

Однако в следующем году мне не удалось побывать в Ленинграде. Да не особо, признаться, и хотелось. Потому что в первую же ночь, когда я перед сном положил «Глаз» под подушку, меня посетили странные фантастические видения.

Это был совершенно неописуемый полёт, сопровождаемый неистовством света и красок, линий и форм, смутных видений и неестественно реальных образов. Я летел сквозь сверкающие тоннели, в стенах которых мириадами пор мелькали бесчисленные ответвления во всё новые и новые разнообразные миры. Иногда я неожиданно сворачивал в эти ответвления и летел по совершенно невообразимым просторам, заполненным фантастическими красками и формами, сплетающимися в сложнейшие фигуры. От буйства красок и пространств, от быстрой смены впечатлений мозг отказывался работать, и воспринимать всё это многообразие пролетающих мимо вселенных становилось всё сложнее.

Потом полёт несколько замедлился, и я начал успевать рассматривать пролетающие мимо светила. Иногда я проносился над безжизненными скалистыми астероидами или песчаными барханами более крупных планет. Затем вновь ввинчивался в спирально закрученные пространства, чтобы, преодолев их, выноситься на зелёно-голубые просторы инопланетных лугов и лесов, или под багряно-лиловые тучи со сверкающими меж ними разрядами молний. Я плыл над хрустальными подводными сооружениями, между которыми плавали фантастические полупрозрачные, светящиеся существа, похожие и на медуз, и на драконов, и на глубоководных рыб земных океанов. Причём на этой невообразимой глубине встречались люди в глубоководных скафандрах, напоминающие жителей Атлантиды из фантастического романа Конан Дойла «Маракотова бездна».

Здесь, в таинственных глубинах океанов далёких планет, я видел и странных существ, грациозно и стремительно плывущих между полупрозрачными строениями, украшенными разноцветными кораллами. А может быть, это были и не кораллы вовсе, а окаменевшие цветы иного мира. Россыпи крупных разноцветных жемчужин и драгоценных камней, самых разнообразных оттенков, были вкраплены в хрустальные колонны, арки и своды фантастических подводных городов, которые словно парили над загадочным дном океана. Между невесомыми строениями проплывали стайки рыб, напоминающих пёстрых рыбок земных коралловых рифов. Они кружили в хороводе вокруг меня, пока я опускался в глубину. Но темней в этой глубине не становилось. Наоборот: свет словно источало дно этих волшебных океанов. А может быть, даже светилась сама хрустально чистая вода.

Я опускался на дно, покрытое светящимися водорослями, среди которых встречались фиолетовые и алые растения, похожие на цветы.

Впрочем, возможно, это были актинии, или нечто подобное им. Я не сразу разглядел, что разноцветные подводные растения, кораллы и моллюски растут не хаотично, а составляют чудесные орнаменты, словно дно океана покрыто необозримым живым ковром. Нежные полупрозрачные лепестки подводных растений ласкали моё тело, словно трепетные пальцы влюблённого в меня существа. Эти лепестки вытягивались, свивались в неописуемой красоты композиции, скручивались в изящные спирали, словно в брачном танце…

…Когда я проснулся, у меня очень болела голова, а «Глаз Шайтана» был тёплым, почти горячим. Я не сомневался в том, что все эти фантастические видения были вызваны именно им.

Потом несколько ночей я прятал «Глаза Шайтана» в одном из ящиков своего письменного стола. И никаких фантастических снов мне не снилось. А когда, ради эксперимента, я вновь перед сном положил его под подушку, странные фантастические видения повторились. То есть слово «повторились» не отражает сути того, что происходило во время тех странных «снов». Видения были ещё более фантастическими, но и головная боль после них становилась всё более невыносимой.

В конце концов, после четвёртого раза, когда из-за головной боли я вынужден был вызвать нашего участкового врача и три дня не ходить на работу, я запрятал «Глаз Шайтана» в нижний ящик буфета и постарался забыть о его существовании.

Впрочем, о «Глазе Шайтана» я не забывал никогда и даже пару раз вновь клал его перед сном под подушку. Однако когда врачи с трудом вывели меня из комы после очередного «сна», я окончательно прекратил свои эксперименты…

…И вот теперь я в нерешительности стоял перед входом в Глазную Больницу города Баку и словно чего-то ждал.

Я не поверил своим глазам, когда из дверей больницы вышел сухонький старичок, тот самый Саттар-муаллим, который десятки лет назад лечил меня от вирусного конъюнктивита. Им я заразился, когда после травмы правого глаза мои одноклассники отвезли меня в районную поликлинику. Лишь позднее меня отправили сюда, в это специализированное лечебное заведение.

— Это ты, Гена? — спросил меня Саттар-муаллим, подойдя ко мне.

Сказать, что я был поражён, значит, ничего не сказать. Ведь с тех пор, как мы виделись в последний раз, прошло больше тридцати лет!

— Но как Вы узнали меня?! — прошептал я. — Ведь прошла бездна времени!!!

— Русских в Баку совсем немного осталось, — старый врач скорбно покачал головой и махнул рукой. — А ведь ваш случай был очень сложный. Я тогда не исключал, что вы можете глаз вообще потерять.

— Вы не представляете, как я рад видеть вас! — совершенно искренне сказал я.

— Пойдёмте ко мне в кабинет, — сказал Саттар-муаллим. — У меня там кондиционер, чай, пахлава.

— Я не отвлеку вас от дел? — вежливо спросил я.

— Сейчас к нам обращаются совсем редко, — прошептал старик. — Медицина-то у нас теперь платная, не то, что при Советской власти!..

Вскоре после того, как мы расположились в кабинете Саттара-муаллима, вошла медсестра и с почтением остановилась в дверях.

— Организуй нам чай с пахлавой, Марьям, — сказал ей Саттар-муаллим. — И кондиционер переключи, чтобы посильнее дул.

— Не боитесь простудиться, как в прошлый раз? — спросила медсестра.

— Сделай, дочка, — Саттар-муаллим как-то неопределённо махнул рукой. — Не так часто у меня теперь бывают гости из России. Ведь, наверное, отвыкли от такой жары? — спросил старый врач, обращаясь ко мне.

— Сейчас и в Москве бывает не менее жарко, — вежливо ответил я и вытащил из кармана «Глаз», завёрнутый в чистый носовой платок.

— Так ведь это «Глаз Шайтана»! — внимательно рассмотрев глазной протез, сказал Саттар-муаллим. — Откуда он у вас?

Я коротко рассказал старому доктору историю появления у меня древнего артефакта.

— Из Турции, говорите? — Саттар-муаллим ещё раз внимательно осмотрел Глаз. — Странно. Обычно такое находили в Месопотамии, то есть в междуречье Тигра и Евфрата, где в своё время царствовал в Уруке знаменитый Гильгамеш. Позднее в Аккаде начал главенствовать Вавилон, достигший расцвета при царе Хаммурапи, знаменитом своими законами.

— Я неплохо знаю историю Междуречья, — сказал я, воспользовавшись паузой. — Ассирия достигла расцвета при Тиглатпаласаре Первом. Увы, расцвет Ассирии был прерван вторжением арамеев, но вскоре произошло второе возвышение Ассирии при Ашшурнацирапале Втором и Салманасаре Первом. Новый подъём Ассирии при Тиглатпаласаре Третьем, Саргоне и Асархаддоне, когда Ассирия стала первой мировой империей и присоединила к себе при Ашшурбанипале даже Древний Египет, увы, закончился её окончательным падением. Некоторое время остатки Ассирии входили в состав империи Александра Македонского, затем вошли в состав Мидийской державы, а позднее в Атропатену, которая стала первым государством-предтечей современного Азербайджана.

— Неплохо, — Саттар-муаллим с некоторым удивлением смотрел на меня. — И откуда такой интерес к древним державам Ближнего Востока?

— Всё из-за него, — я кивнул на «Глаз Шайтана». — А ведь были ещё интереснейшие исследования Захарии Ситчина с его теорией палеоконтактов.

— А ведь я был знаком с ним, — грустно сказал Саттар-муаллим. — Он же, как и вы, бывший бакинец! Человек он, конечно, увлекающийся, но, как говорится: «дыма без огня не бывает».

— Как не бывает и бывших бакинцев, — с грустью сказал я.

— Это точно, — старый окулист осторожно взял в руки «Глаз»! — А вы можете оставить его на некоторое время у меня? Я попробую проконсультироваться со специалистами из Института Истории.

— Но я через пару недель окончательно уезжаю вместе с мамой в Россию.

— Думаю, недели будет достаточно, — сказал Саттар-муаллим, внимательно разглядывая «Глаз Шайтана». — Приходите через неделю, и я верну его вам. Надеюсь, за это время я встречусь со специалистами и расскажу вам об этом артефакте много интересного.

Когда я через неделю пришёл в Глазную Больницу, мне сообщили, что Саттар-муаллим скоропостижно скончался. О «Глазе Шайтана» никому ничего не было известно, но я думаю, что в смерти старого окулиста он сыграл, возможно, роковую роль.