Клянусь, что исполню...

22

Прошла неделя. Оливию выпустили из больницы, она вернулась на улицу Эрнста Алларда, и Джим остался у нее. Энни наконец согласилась вернуться в Англию, где ее ждал потрясенный до глубины души Эдвард.

Брюссельской полиции не удалось задержать человека в черном кожаном пиджаке, его не нашли ни в Европе, ни в Соединенных Штатах. Никто не думал, что его когда-либо удастся поймать, если только он не повторит своей попытки. Это было маловероятно, потому что теперь слишком многим людям были известны факты. Убивать Оливию не было никакого смысла.

Джим много раз пытался связаться с Питером, Луизой или хотя бы Дейзи, но, куда бы он ни звонил, их неизменно не оказывалось дома. Правда, Кэри он нашел с первой попытки, и она тоже считала, что все их разговоры в библиотеке ни черта не будут стоить, если Ариасы начнут врать все как один.

– Они сплотили ряды, – как-то раз доложила она Энни по телефону. – Я так и знала.

– Не понимаю, как они могут, – сказала потрясенная Энни Оливии.

– Очень просто, – сухо ответила Оливия. – Майкл наверняка начал им заливать, что он сделал это ради всей семьи. Ради их будущего, ради их детей. Ради имени Ариасов. Нетрудно догадаться, как много значит для каждого из них быть богатым, как тяжело им будет потерять положение в обществе, словом, как ужасно будет для всех, если он попадет в тюрьму.

– Но как же Питер? – с горечью проговорил Джим. – Ведь Майкл убил его отца. Нашего отца.

– Наверное, Питер сейчас больше думает о своих детях, – негромко произнесла Энни.

– Питер всю жизнь был тряпкой, – презрительно бросила Оливия. – Так что ничего удивительного.

– Я этого не выдержу, – сказал Джим. – Это невыносимо.

Невыносимо было не только это. Оставшись наедине друг с другом, взбудораженные еще совсем живыми трагическими переживаниями, Оливия и Джим вдруг стали ощущать острое, не поддающееся контролю разума возбуждение в присутствии друг друга. Между ними постоянно существовало мощное поле сексуальной энергии, иногда немного ослабевавшее при определенных усилиях воли, но никогда не исчезавшее полностью. Они испытывали друг к другу несравненно более сильное чувство, чем каждый из них был способен испытывать к любому другому человеку. Любовь – простая и чистая – всегда горела ровным неугасимым пламенем. Но воспоминание о той ночи в Бостоне неизменно присутствовало в потайном уголке сознания. Каким-то образом ад, через который им пришлось пройти в две последние недели, превратил это пламя в бушующий пожар.

После шести лет идеальной платонической привязанности и Оливия, и Джим вдруг поняли, что не могут находиться в одной комнате друг с другом не изнывая от вожделения.

Взрыв произошел однажды утром за завтраком.

– Я думаю, мне лучше вернуться в постель, – сказала Оливия Джиму. Тот как раз наливал воду в электрический чайник.

– Почему? – Джим взглянул на нее с тревогой. Она пожала плечами:

– Просто так. Хочется.

– Опять разболелась рука?

– Да нет. – Она улыбнулась. – Все в порядке, Джим, мне просто хочется немного себя побаловать.

Он кивнул:

– Неплохая идея. Ты ложись, а я принесу тебе завтрак.

– Я справлюсь сама. – Она подошла к буфету, в котором стояли два больших деревянных подноса.

– Нет, не справишься.

– Запросто справлюсь.

– Как ты собираешься нести поднос?

– Очень просто. – Она взяла один из подносов и поставила его на стол. – Сначала отнесу поднос, потом кофе, а потом тосты.

– Я все это тебе принесу сам, – с некоторым удивлением проговорил Джим. – Иди ложись, Оливия. Что это на тебя нашло?

Оливия посмотрела на него. На нем были серые шорты и серая футболка от Келвина Кляйна, загар на руках и лице был немного темнее, чем на ногах – таких стройных и сильных ногах, а темные волосы слегка растрепались. Оливия подумала, что ее еще никогда так не тянуло ни к одному мужчине, как тянуло сейчас к Джимми, – и даже желание, которое она ощущала весь вчерашний день и всю ночь, было ничто по сравнению с тем, что она ощущала сейчас.

– Черт возьми! – вдруг воскликнула она.

– Что случилось? – с тревогой спросил Джим.

– Что с нами творится?

Джим позволил себе посмотреть на нее. На ней была длинная мужская рубашка, один из рукавов которой болтался, ее волосы были еще влажными после душа, а высокие скулы и стройная шея стали еще красивее, чем прежде, потому что она сильно похудела за последнее время. Ямочка над ключицами, казалось, просто кричала о том, что ее надо поцеловать.

– Что нас удерживает, Джимми? – От напряжения ее голос прозвучал хрипло. – Кэри была сто лет назад. Все, абсолютно все, что могло нас удерживать, осталось далеко позади.

– Я знаю.

Оливия подошла к нему и без колебания, глядя ему прямо в глаза, положила руку на его напряженную плоть. Ему показалось, что он сейчас взорвется, но с губ его не слетел даже слабый стон. Он отвел ее руку.

– Почему мы до сих пор боремся с этим? – Глаза Оливии горели зеленым огнем. – Я дышать не могу от желания, а от тебя идет такой поток, что даже Шарон Стоун не раздумывая бросилась бы тебе на шею. А ты тут стоишь столбом и смотришь на меня.

– Я не хочу Шарон Стоун.

– Но меня ты хочешь.

– Я никогда не переставал тебя хотеть. Взгляд зеленых глаз смягчился, потеплел.

– Тогда поцелуй меня. Чайник закипел и выключился.

– Нет, – покачал головой Джим.

– Почему? – Оливия в изумлении уставилась на него. – Ради бога, Джимми, объясни, почему?

Джим на минуту закрыл глаза. Потом он открыл их, отвернулся и опять включил чайник.

– Иди в постель, Оливия.

– И не подумаю! – Ее щеки пылали, словно у нее был жар. – Я никуда не пойду, пока не узнаю, что с тобой происходит. Ты только что сказал, что никогда не переставал хотеть меня. Ты знаешь, что и я тебя хочу. Мы оба знаем, что любим друг друга – во всех возможных аспектах человеческой любви…

– Если ты не хочешь ложиться, – мягко проговорил Джим, – то по крайней мере сядь за стол. Я сделаю нам по чашке кофе и постараюсь все тебе объяснить.

– Хорошо. – Оливия опустила голову, внезапно почувствовав, что ей хочется плакать.

– Садись.

Что-то мягкое и теплое скользнуло по ноге Оливии.

– Клео хочет завтракать.

– Я ее покормлю.

– Спасибо. – Оливия придвинула стул к столу и села. – Черт возьми, Джимми. – Но прозвучало это без ее обычной энергии, как-то вяло и безнадежно.

Джим невесело улыбнулся:

– Согласен.

– Тогда я не понимаю.

Он положил в миску кошачий корм, налил в другую свежей воды, потом приготовил две чашки кофе и тоже сел за стол напротив Оливии.

– Я не стану целовать тебя, – попытался объяснить он, – потому что не смогу остановиться. Не захочу останавливаться.

– Я сама не захочу, чтобы ты останавливался.

Его темные глаза наполнились болью.

– Я не могу и не хочу просто провести с тобой еще одну ночь.

– Сейчас утро.

– Перестань, ты понимаешь, о чем я говорю.

– Понимаю, – серьезно сказала она. – Я тоже этого не хочу, я знаю, что просто этого не вынесу. – Она ненадолго умолкла. – Я даже не понимаю, как ты мог подумать, что это возможно. Мы любим друг друга. Зачем нагромождать вокруг этого какие-то пустые слова?

– Я не могу оставить Майкла безнаказанным, – произнес Джим.

Оливия сделала глоток кофе и поставила чашку на стол.

– Значит, ты собираешься позволить Майклу уничтожить и нас тоже? – Комок, сидевший у нее в горле, теперь заполнил всю грудь. – Неужели ты считаешь, что он еще недостаточно нам навредил?

– Дело не только в Майкле, – ответил Джим, – но и во мне тоже. И в тебе.

– Я не понимаю.

– Ты еще не пережила травму.

– Пережила.

– Нет.

– Даже если и так, – возразила Оливия, – я знаю, что мои чувства к тебе никогда не изменятся.

– Сейчас ты не можешь этого знать, – сказал Джим. – В любом случае что плохого в том, если мы еще немного подождем?

Оливия отпила еще немного кофе.

– Так вот что ты предлагаешь? Подождать?

– Да.

– Как долго?

– Не знаю.

Клео вспрыгнула Оливии на колени и начала перебирать лапами по голой ноге, то выпуская, то пряча когти.

– Это больно? – спросил Джим.

– Да.

– Хочешь, я ее возьму?

– Не надо. Это отвлекает меня от желания. Джим все-таки пересадил кошку к себе на колени.

Она ничуть не возражала и удовлетворилась его серыми шортами.

– Ты все еще чувствуешь себя виноватым в том, что ты Ариас, – устало проговорила Оливия. Они уже много раз говорили об этом. Оливия постоянно пыталась вправить ему мозги, но понимала, что не добилась особого успеха.

Джим потянулся к ее руке, но тут же передумал, убрал руку.

– Я хочу, чтобы наши отношения ничто не омрачало.

– Так и будет.

Джим покачал головой:

– Сейчас это невозможно. – Клео запустила когти в его левую ногу, и он поморщился. – Я хочу прийти к тебе, когда смогу смотреть на себя в зеркало по утрам, не вспоминая о преступлениях моей семьи.

– Майкл тебе даже не брат. Хуана Луиса ты почти не знал, а твой отец ничего плохого не делал.

– Сейчас это меня не утешает.

Оливия взглянула на него с укором:

– Это бред, Джимми.

– Возможно.

К глазам Оливии снова подступили жгучие слезы, но она подумала, что не позволит себе расплакаться здесь, перед ним.

– Но это действительно какой-то бред. Мы должны помогать друг другу, а не расползаться по углам, упиваясь своим горем.

– Мы и помогаем, – сказал Джим.

– Мне было бы легче справиться, если бы ты держал меня в объятиях.

– Я не могу.

– Я думаю, тебе лучше уехать, – отрывисто проговорила Оливия.

Джим вздрогнул, как от удара:

– Я не хочу оставлять тебя одну.

– Но ты не изменишь своего решения?

– Нет.

– Тогда тебе действительно лучше вернуться в Бостон. – Оливия встала, и Клео, забеспокоившись, спрыгнула с коленей Джима. – Потому что я не вынесу, если ты все время будешь так близко.

– Но я так этого не хочу, – тихо произнес Джим.

– К сожалению, мне сейчас не до того, чтобы заботиться о том, чего ты хочешь, а чего нет, – ответила Оливия. – Ты же не хочешь понимать моих желаний.

14 августа он улетел в Бостон. Ко времени его отъезда Оливия немного оттаяла. До последнего момента Джим просил ее позволить ему остаться, чтобы заботиться о ней, но в этом она была тверда как скала.

– Я люблю тебя, – сказал он в десятый раз за этот день.

– Я это знаю, – ответила Оливия. – Я не сомневаюсь ни в твоей, ни в своей любви.

– Может быть, мне удастся добраться до Майкла и остальных.

– Сомневаюсь, что тебя подпустят к ним ближе чем на милю.

– Но рано или поздно им придется со мной общаться.

– Может быть.

У Оливии не было ни малейшего намерения смиряться с новым статус-кво Ариасов. Но когда Джим, который, вопреки очевидному, еще не потерял надежды, что чувство справедливости должно возобладать над соображениями выгоды, позвонил, прося отсрочки, она охотно согласилась.

– В конце концов, – говорила она Энни по телефону, – что такое еще месяц по сравнению с девятнадцатью годами?

– Неужели Джимми и вправду верит, что Майкл когда-нибудь признается? – спросила Энни.

– Нет, конечно. Я думаю, он надеется, что в Питере все-таки проснется совесть. Или в Луизе.

– Ливви, а что ты думаешь по этому поводу?

– Я думаю, что никакой надежды нет. Разве что их подтолкнуть.

– Мне кажется, ты права, – согласилась Энни. – Но ты все-таки хочешь подождать?

– Подождать совсем неплохо, – задумчиво проговорила Оливия. – Пусть думают, что мы сдались.

– Ты считаешь, можно усыпить их бдительность ложным ощущением безопасности? – сказала Энни.

– Это не повредит. Во всяком случае, ослабит фронт перед атакой.

Энни сразу насторожилась.

– Что бы мы ни решили, – твердо проговорила она, – обещай, что мы будем действовать вместе.

– Конечно, – с готовностью согласилась Оливия.

– Нет, Ливви, обещай мне по-настоящему, – настаивала Энни. – Больше никаких сольных выступлений.

– Разумеется.

– Честное слово?

Оливия улыбнулась в трубку:

– Честное слово.

Прошел месяц. Кроме того, что с руки Оливии сняли гипс, ничего не изменилось.

– Нам нельзя больше ждать, – произнесла Оливия в телефонную трубку.

– Я знаю, – ответил Джим.

– Энни хочет, чтобы мы приехали к ней обсудить наши планы.

– А у нас есть планы?

– У меня есть.

– Это на тебя похоже.

– Тебе это очень неудобно? – спросила Оливия.

– Что ты имеешь в виду?

– Снова выбиваться из наезженной колеи.

– Но ведь ты делаешь то же самое, не так ли?

– Мне это гораздо легче, – сказала Оливия. – Тебе надо помнить о «Джи-Эй-Эй», а мне всего лишь найти себе замену, что в Брюсселе совсем нетрудно. Бернар уже согласился взять к себе Клео.

– Ты говоришь об обстоятельствах, а не о жизни. Ни у тебя, ни у меня, ни у Энни не может быть нормальной жизни, пока все это не кончится.

– Тогда увидимся в Стоунбридже, – сказала Оливия.

– Когда?

– Я могу вылететь завтра.

– А мне понадобится дня два.

Они оба с острой болью сознавали, что так и не коснулись другой темы, не менее важной для каждого из них.

Они провели прелестный английский уикенда с Эдвардом и детьми. Лето выдалось на редкость жарким. Вся жизнь в Стоунбридже проходила на открытом воздухе. Дом служил лишь местом, где можно было на время скрыться от жары. Они устраивали пикники и барбекю, купались, катались на велосипедах, ездили верхом, а Энни проводила сеансы рефлексотерапии. С Оливией у нее ничего не получалось, потому что та ужасно боялась щекотки и начинала визжать и смеяться, как только Энни касалась ее ступни. Уничтожение Ротенбергов, убийство их родителей, покушения на Оливию – все это отступило, словно произошло миллион лет назад.

Но в субботу вечером Эдвард уехал в Лондон, и настало время для серьезного разговора.

– У меня есть кое-какой план, – говорила Оливия. – Не бог весть что, но все-таки лучше, чем пытаться добиться официального пересмотра дела об аварии.

– И даже если получится, – сказала Энни, – это будет продолжаться целую вечность и может кончиться ничем.

– Так что у тебя за план? – подал голос Джим. Они сидели за столом на кухне, и это напомнило Энни и Оливии, как зимой 1990 года они сидели так же, только без Джима, и разрабатывали план мести Кэри. Просто секретный отдел какой-то, а не кухня добропорядочной английской леди.

– Сначала, – приступила к делу Оливия, – нам надо удостовериться в том, что мы все стремимся к одному и тому же конечному результату.

– То есть? – произнес Джим. Она посмотрела ему прямо в глаза:

– Я хочу, чтобы Майкл поплатился за все, что он сделал. Меня не волнует, как именно. Я вовсе не жажду его крови, а при одной мысли о судебном разбирательстве меня начинает тошнить.

– И меня тоже, – тихо сказала Энни.

– Но я не могу допустить, чтобы это сошло ему с рук, чтобы он продолжал жить так, словно ничего не случилось, – продолжала Оливия. – Девятнадцать лет он оставался безнаказанным, целых девятнадцать лет. Но тогда никто из нас не знал правды. – Она ненадолго умолкла. – Теперь мы ее знаем.

Джим и Энни молчали.

– Ну вот. – Оливия слегка улыбнулась. – Не знаю, насколько хорош мой план, может быть, он ни черта не стоит. – Она тряхнула головой. – Я хочу, чтобы мы устроили на них облаву – на всех, кроме Майкла. Мы полетим в Бостон и наймем осведомителей для черной работы, чтобы оказываться в нужном месте в нужное время. Я хочу, чтобы мы все время попадались им на глаза. Я хочу, чтобы мы отравляли им жизнь, чтобы у них не было ни одной спокойной минуты, чтобы они чувствовали себя вечно под прицелом. – На лице Оливии читалась твердая решимость. – Я хочу, чтобы они знали, мы никогда не оставим их в покое. Они не смогут просто забыть о том, что узнали тогда, в день рождения Майкла.

– А почему ты исключаешь Майкла? – спросил Джим.

– Потому что преследовать Майкла – пустая трата времени и сил, – ответила Оливия. – У Майкла нет совести, он может даже натравить на нас адвокатов или полицию. Но Луиза, Питер, Дейзи и другие – вы оба говорили о том, как они были потрясены услышанным.

– Однако они ухитрились очень быстро об этом забыть, – с горечью произнес Джим.

– Они ничего не забыли, – возразила Энни. – Они просто слабые, беспринципные…

– И жадные, – добавил Джим.

– Наверное, они совершенно растерялись, – неожиданно мягко проговорила Оливия. – Я много раз пыталась поставить себя на их место. Думаю, я почти могу понять их желание забыть об этом.

– А я не могу, – сказал Джим.

– Я же сказала «почти». А тебе, конечно, трудно. Ты так же отличаешься от Питера, как Карлос отличался от Хуана Луиса. Питер привык вести себя по-свински, но я все же думаю, что в нем больше глупости, чем истинной подлости. На Питера есть кое-какая надежда.

Энни план Оливии явно пришелся по душе.

– Да, когда я вспоминаю ту ночь, вспоминаю реакцию Луизы, мне кажется, что ее будет нетрудно подтолкнуть.

– И Дейзи, – добавил Джим. – По природе Дейзи порядочный человек.

– Если лишить их спокойствия, напугать, заставить думать, – закончила Оливия, – то, кто знает, может, они ополчатся на Майкла.

Меньше чем через неделю, в субботу, 24 сентября, Питер выходил из квартиры Энджи Рогоз, где он провел ночь, и лицом к лицу столкнулся с Оливией Сегал, молча посмотревшей ему в глаза. Два часа спустя, когда Дейзи Ариас выпорхнула из салона красоты на Ньюбери-стрит со свежим маникюром, у дверей ее ждала Энни Томас. А еще через час Луиза, возвращаясь с благотворительного ленча для бездомных, увидела Джима, который стоял, прислонившись к фонарному столбу, напротив ожидавшей ее машины.

Ариасы встревожились.

– В понедельник день рождения Питера, – сказал Джим Оливии в конце первого дня «облавы». – Кэри говорит, что они все едут в Нью-Йорк. Обед заказан в «Ле Бернардине».

– Ты рассказал Кэри о том, что мы задумали? – с неудовольствием спросила Оливия.

– Она сама мне позвонила по делу, – стал объяснять Джим, – и я вдруг решил, что ей надо кое-что рассказать. Оливия, сейчас она на нашей стороне, по-моему, она вполне это доказала своим поведением в тот вечер в Ньюпорте. В общем, она считает, что мы можем здорово выбить их из колеи, если закажем соседний столик.

– Она права, – нехотя признала Оливия.

– Но столик в «Ле Бернардине» заказывают за несколько недель, не так ли? – озабоченно проговорила Энни.

– Я это улажу, – решительно сказала Оливия, – даже если мне придется для этого купить этот ресторан.

Ночью с понедельника на вторник, сидя в номере «Плазы», они обменивались впечатлениями и пришли к выводу, что Ариасам было явно не по себе. Что совсем неудивительно. Задолго до того, как Оливия, Энни и Джим сели за соседний с Ариасами столик в «Ле Бернардине», Луиза со страхом смотрела, как Оливия сходит с трапа того же самолета, что и она сама. Питер, изменившись в лице, заметил Энни, покупавшую «Таймс» в вестибюле здания «Ариас Шиппинг Билдинг» на Третьей авеню, а Дейзи, побагровевшая от смущения и беспокойства, увидела Джима, наблюдавшего, как она расплачивается за три бюстгальтера и три пары трусиков в бельевом отделе универмага.

– Работает, – с гордостью констатировала Оливия. – Наш план работает.

– Их больше всего достает, – с воодушевлением подхватил Джим, – что никто из нас не сделал ни малейшей попытки с ними заговорить.

– Вы видели, какое лицо стало у Майкла, когда мы сели? – удовлетворенно проговорила Энни.

– А меня больше всего интересует Луиза, – сказала Оливия. – Дейзи уже просто в панике, а Питер явно наложил в штаны. Но я все же думаю, самую большую власть над Майклом имеет Луиза, а она уже явно на пределе.

– Из-за нас или из-за Майкла? – спросила Энни.

– Из-за нас, конечно. По-моему, она уже должна спрашивать себя, правильно ли она поступила, приняв сторону Майкла.

– А что, по-твоему, чувствует Майкл? – спросил Джим Оливию.

– Не знаю. – Ее глаза потухли. – Когда дело касается Майкла, я ничего не могу понять. Он слишком хитрый. У него слишком много лиц.

Так продолжалось довольно долго. Трое друзей непрерывно мотались между Бостоном, Ньюпортом и Манхэттеном, то и дело отвечая на вызовы своих осведомителей, сообщавших о местонахождении объектов.

– Сколько еще это может продолжаться? – наконец спросила потерявшая уверенность Энни, когда они завтракали на террасе ресторана «Стэнхоуп». – Сколько еще мы выдержим?

– Осталось совсем недолго, – спокойно ответила Оливия. Она налила себе еще кофе и принялась за яичницу.

– Ты все еще надеешься? – Джима тоже покинули остатки оптимизма. Он все больше и больше разочаровывался в нравственных качествах членов своего семейства. – Ничего не происходит.

– Этого мы знать не можем, – сказала Оливия. – За закрытыми дверьми может происходить очень многое. – Она окинула взглядом лица друзей. – Мне скучно есть одной.

– К сожалению, у меня совсем пропал аппетит. – Энни отодвинула тарелку.

– Может быть, Оливия права, – сказал Джим. – Возможно, Луиза и Питер наседают на Майкла, а Дейзи с утра до вечера висит на телефоне, спрашивая, что они собираются делать. Но готов держать пари, что Майкл – может быть, именно в эту самую минуту – внушает им, что надо продержаться еще немного, и мы от них отстанем.

– Что мы и сделаем, – вздохнула Энни. – Рано или поздно.

– Нет, – негромко проговорила Оливия.

– Когда-нибудь все равно придется, – сказал Джим.

– Нет, – покачала головой Оливия. – Я не сдамся.

– Что ты имеешь в виду? – забеспокоилась Энни.

– Именно то, что я сказала. – Оливия откусила кусок тоста со сливочным сыром. – Не надо так на меня смотреть. Я не собираюсь покупать ружье или искать наемного убийцу, хотя это весьма соблазнительно.

– Последнее тебе подходит меньше, чем первое, – усмехнулся Джим.

– Не самая лучшая шутка, Джимми, – неодобрительно нахмурилась Энни. – Оливия, скажи все-таки, что ты надумала?

– Сама не знаю, – честно ответила Оливия.

– Может, у тебя есть еще какой-нибудь план?

Оливия грустно улыбнулась:

– Нет, Энни. Только этот.

– Но тебе не кажется, что нам пора изменить тактику? – спросил Джим. – Немного помолчав, он продолжал: – Я имею в виду, что, может быть, надо перестать изводить их на расстоянии. Пора атаковать напрямую.

– Может быть, – проговорила Оливия. – Все дело в том, что, если мы это сделаем, у Майкла появятся основания подать на нас в суд.

Энни тяжело вздохнула.

– Значит, все остается по-прежнему.

– Похоже на то, – уныло подтвердил Джим.

– Все согласны? – бодро спросила Оливия.

– Похоже на то, – снова пробормотал Джим. Оливия посмотрела на него – пристально, с тревогой.

– Что с тобой? – негромко спросила она.

– Ничего. – Джим на мгновение встретил ее взгляд и тут же отвел глаза. – А с тобой?

– Ничего, – бесцветным голосом отозвалась Оливия.

Некоторое время Энни переводила взгляд с одной на другого, ощущая непреодолимое желание поколотить обоих.

В субботу вечером, когда Энни осталась в «Плазе», чтобы следить за перемещениями Питера, а Джим поехал к себе домой, чтобы не дать расслабиться Дейзи, Оливия решила переночевать в гостинице в Ньюпорте, якобы для того, чтобы сопровождать Майкла с Луизой, если они соберутся на уикенд в Нью-Йорк. Но ее истинное намерение, о котором она не сказала ни Энни, ни Джиму, состояло в том, чтобы попасть на утреннюю мессу в католическом храме Святой Марии. Когда-то она слышала от Дейзи, что, если Луиза и Майкл проводят уикенд в Род-Айленде, они обязательно посещают утреннюю мессу в этой церкви, где венчались Жаклин Бувье и Джон Кеннеди.

Еще до того, как она вышла из гостиницы, Оливия вдруг почувствовала: если ей удастся привести в исполнение ее расплывчатый, непродуманный план, то это столкновение с Ариасами может оказаться решающим. От Джима она знала, что Луиза была еще более ревностной католичкой, чем Майкл. Вообще-то ей не очень хотелось использовать религию в своих целях. Но с другой стороны, когда она думала о том, что в течение девятнадцати лет получал отпущение грехов человек, убивший Артура и Эмили, Грейс и Франклина, Карлоса Ариаса и пилота, она понимала, что стыдиться особенно нечего.

Она наблюдала за их прибытием, видела, как шофер открывает боковую дверцу лимузина, как Луиза подбирает длинную юбку рукой, затянутой в перчатку, как Майкл галантно поддерживает жену за локоть. Она безошибочно угадала момент, когда они оба увидели ее. На лице Луизы вдруг появилось выражение отчаяния, а в глазах Майкла блеснула ярость.

Оливия стояла совершенно спокойно, с отрешенным и холодным лицом. Когда Ариасы оправились от первого шока и стали медленно и величественно подниматься по ступеням, она поняла, что они думают, будто в церкви спасутся от нее.

«О нет, – подумала она, – так легко вы от меня не отделаетесь»

Она подождала еще пять минут, а потом, перед самым началом службы, достала из сумки шарфик, расправила его и повязала его на голову в стиле Джеки Кеннеди. Вслед за этим она вошла в церковь.

Там было прохладно и тихо. Мужчины, женщины и дети погружали пальцы в святую воду, осеняли себя крестом и на мгновение преклоняли колени, прежде чем занять свои места на скамьях. Оливия почувствовала себя лишней, ей захотелось уйти, но она сдержалась и стала оглядываться по сторонам в поисках Майкла и Луизы. Они оказались примерно там, где она и ожидала их увидеть, – во втором ряду, справа от алтаря. Оба стояли на коленях, а почти прямо над ними висела картина, изображавшая оплакивание Христа.

Оливия стала искать себе место. Она устроилась прямо за спиной Майкла, в третьем ряду. Она медленно и плавно прошла по центральному проходу и села как раз в тот момент, когда Ариасы поднимались с колен.

– Доброе утро, – негромко проговорила она. Они разом обернулись. Лицо Луизы было белее мела, она закусила нижнюю губу. Майкл, как всегда, сохранял непроницаемое выражение, только в его темных глазах читалась ненависть.

«Я хочу, чтобы ты умерла», – говорили его глаза.

Оливия улыбнулась.

– Вы уже исповедовались? – спросила она. Луиза отшатнулась, словно ее ударили. Служба началась.

Когда месса закончилась, Оливия вышла и стала ждать Ариасов. Сердце у нее слегка сжималось, но в целом она ощущала удивительное спокойствие. Она остановилась неподалеку от того места, где стояла их машина. Она видела, как они вышли из церкви, как обменивались торопливыми приветствиями и улыбками со знакомыми, смотрела, как они медленно приближаются к ней, рука об руку – не потому, что между ними существовала близость, а потому что Луизе явно требовалась поддержка.

– Неужели у вас совсем нет стыда? – тихо и угрожающе произнес Майкл, когда они подошли совсем близко.

– Здравствуйте, Майкл, – вежливо поздоровалась Оливия. – Здравствуйте, Луиза. Сегодня решили не ходить на исповедь? Неверное, у вас нет времени. – Она ощущала внутреннюю дрожь Луизы, но не испытывала никакого сострадания. – Может, вам приехать попозже?

– Я вам удивляюсь, – с расстановкой проговорил Майкл. – Я был уверен, что вы усвоили урок.

– Какой именно из преподанных вами? – Оливия смотрела не на него, а на Луизу и обращалась к ней. – Как вы думаете, он имеет в виду сломанную руку? Или тот случай, когда меня чуть не удушили в железном сейфе?

– Майкл, я хочу уехать отсюда, – пролепетала Луиза, все еще цепляясь за его руку.

– А если бы с нами были дети Питера, вы бы тоже все это сказали? – спросил Майкл Оливию.

– Майкл… – Луиза еще больше побледнела.

– Кстати, о детях. – Оливия даже не взглянула на Майкла, устремив все внимание на Луизу. – Что они подумают, когда Майкла привлекут к суду за убийство? Когда все узнают правду?

– Пожалуйста, – простонала Луиза. – Пожалуйста…

– Чего вы хотите, Луиза? – тихо проговорила Оливия. – Чтобы мы оставили вас в покое? Чтобы ваш муж-уйбица и дальше мог благоденствовать? – Оглядевшись по сторонам, она увидела, что вокруг начинает собираться толпа, – утро было чудесное, и домой никто не торопился. – Может, мне повторить то же самое погромче, Луиза?

– Только попробуйте, – злобно процедил сквозь зубы Майкл, – и вы об этом пожалеете.

– Правда? Я так не думаю.

– Залезай в машину, Луиза, – приказал Майкл.

– Луиза, я действительно буду говорить громко, – сказала Оливия. – Мы все будем говорить громко – я, Джимми, Энни и ее семья. Нас слишком много, чтобы Майклу удалось заставить замолчать всех.

– В машину, Луиза, – срывающимся голосом повторил Майкл.

Луиза двинулась к машине, но Оливия не отставала от нее.

– Вы должны понимать, что это только вопрос времени, – говорила она на ходу. – Все это дерьмо когда-нибудь всплывет.

Луиза заплакала, и Майкл, высвободив правую руку, сильно толкнул Оливию. Она покачнулась, едва не упала, но выпрямилась и догнала Луизу.

– Я предупреждаю вас, Луиза. Ради вашего же блага. Перестаньте прятать голову под крыло.

– Майкл! – Луиза попыталась снова вцепиться в его рукав. – Сделай что-нибудь!

– Прочь от моей жены! – отрывисто выкрикнул Майкл.

– Уходите от него, Луиза. – У Оливии уже перехватывало дыхание, но она продолжала говорить. Она знала, что это ее последний шанс, она чувствовала, что доведенная до отчаяния женщина готова сдаться. – Бегите от него, пока он еще не погубил вас окончательно. И ради бога, пока не поздно, перестаньте его оправдывать и защищать. Ему нет оправдания.

Они уже почти дошли до лимузина, шофер открыл заднюю дверцу, и по его лицу Оливия поняла, что он напряженно ловит каждое ее слово.

– Посмотрите на него, Луиза. – Оливия ткнула пальцем в шофера. – Он все слышал. И сейчас он гадает, о чем это я говорю. Он не останется в одиночестве…

Луиза, скорчившись, упала на заднее сиденье.

– Подумайте о своей репутации, Луиза. Не позволяйте ему тащить вас за собой на дно. Вы не знали моего отца, правда? Но вы знали Карлоса, и он был таким же примерным католиком, как вы…

– Идите к черту! – воскликнул Майкл.

Он снова оттолкнул ее, когда садился в машину. Оливия почувствовала острую боль в плече и, поймав взгляд Ариаса, вновь ощутила всю силу его ненависти.

Но когда она наклонилась к окошку машины и, минуя взглядом искаженное лицо Майкла, взглянула в глаза Луизы – полные ужаса и слез, – она поняла, что победила.

В понедельник вечером, когда трое друзей воссоединились в квартире Джима, позвонила Кэри и сообщила свежие новости.

Луиза и Майкл остались на ночь в Ньюпорте, наутро Луиза проснулась позднее обычного и, поняв, что Майкл еще не вернулся с купания – он всегда плавал по утрам в бухте неподалеку от дома, – подняла тревогу.

Тело Майкла нашли в тот же день. Не возникало никаких сомнений в том, что смерть «наступила в результате утопления», как гласил полицейский протокол. Полиция Ньюпорта не обнаружила никаких подозрительных обстоятельств. Когда Луизу Ариас спросили о состоянии психики мужа, она ответила, что в последнее время оно было просто великолепным.

– Кажется, мы выиграли, – очень тихо проговорила Энни.

– Похоже, что да, – сказал Джим.

– И как ты теперь себя чувствуешь? – спросила она.

– Не знаю.

Они оба посмотрели на Оливию. Она стояла на выступающей веранде в застекленной гостиной Джима и смотрела на залив. После звонка Кэри она еще не произнесла ни слова.

– Ливви, – окликнула ее Энни, – ты в порядке? Оливия не ответила.

Джим подошел и положил руку на ее плечо.

– О чем ты думаешь?

Оливия не обернулась, не взглянула на него, но ответила:

– О том, что я убила человека.

– Нет. – Голос Джима прозвучал чисто и звонко. – Ты никого не убивала.

Она уже рассказывала им о том, что произошло в церкви, и никто из них не счел, что она слишком далеко зашла. Правда, никому из них и в голову не приходило, что эта сцена может иметь какие-либо серьезные последствия.

– Мы никогда не думали, что Майкл способен на самоубийство, – сказала Энни.

– Ты не могла этого предвидеть, – подхватил Джим.

– Вы так думаете? – Оливия наконец повернулась к ним лицом. – Мне кажется, вы оба ничего не понимаете. – Глаза Оливии потемнели. – Дело не в том, что я довела Луизу до такого состояния, в котором она могла сказать Майклу, что у него нет иного выбора. И даже не в том, что, в сущности говоря, именно я заставила его совершить последний в его жизни заплыв…

– Перестань, Оливия, – взмолилась Энни.

– Дело в том, – продолжала Оливия, – что я даже не могу сделать вид, что жалею об этом. Нет, мне ужасно жалко Луизу и всех остальных, но это дешевая жалость. Неприглядная истина заключается в том, что я рада – по-настоящему рада, – что Майкл Ариас умер.

– Думаешь, я не рад? – еле слышно произнес Джим.

– Думаешь, мы оба не чувствуем то же самое, что и ты? – Энни придвинулась поближе к Оливии.

Оливия встряхнула головой:

– Это не то же самое.

– Почему? – спросила Энни.

– Потому что сделала это я, а не вы, – сказала Оливия и вздохнула.

Коронер вынес вердикт: смерть в результате несчастного случая. Через неделю после дознания состоялись похороны, на которых из членов семьи отсутствовал только Джим. Как доложила Кэри, над могилой звучали речи, превозносившие заслуги покойного перед семьей и отечеством.

Человека в черном кожаном пиджаке так и не нашли.