Клятва и меч

Глава XII ЗЛОДЕИ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ

Январь 1144 – декабрь 1146

Сомнения Бриана разрешились помимо его воли.

За несколько дней до трагической гибели Милеса Герифордского императрица Матильда вместе со своим сыном отправилась на материк, в Анжу. Нет, она не собиралась отступаться от короны, но она не виделась со своим мужем три с половиной года. За это время Готфрид Ангевин завоевал большую часть Нормандии. Но в Англию он приезжать не собирался. Раз так, то она должна сама вернуться к мужу, решила Матильда. Им нужно многое обсудить, и лучше всего это сделать в спальне.

Тем временем обе враждующие стороны в королевстве укрепляли свои замки, усиливали гарнизоны, закупали вооружение и провизию, но никто не стремился к решающей битве. Граф Глостерский оставался на западе страны, в Бристоле, ожидая возвращения сестры. Бриан Фитц закрылся в Уоллингфорде, который представлял собой форпост сердца королевства – Лондона. Они обменивались письмами. Роберт послал другу немало денег, так что тот смог наконец завершить постройку шестой башни. Она поднялась на месте сторожки у ворот и глядела прямо в сторону Темзы. Ее сложили из серого камня и назвали башней Элизы.

Пока самые знатные из дворян были заняты укреплением своих замков, менее значительные бароны решили, что война без набегов и захвата добычи невыгодна им, и вновь вышли на большую дорогу разбоя. Как только пришла весна, возобновились набеги на соседей, сея смерть и разрушения. Но они были лишь рыщущими шакалами по сравнению с двумя жуткими монстрами, которые ринулись на королевство из болотистых земель восточной Англии и скалистых равнин на севере.

Первым из этих чудовищ был обездоленный и жаждущий мести Жоффрей де Мандевилл.

Он нашел достойного напарника в лице Хью Бигода, графа Норфолкского. Это был тот самый Хью, который девять лет назад не разбирая дороги мчался из нормандского леса в Булонь, чтобы сообщить Стефану Блуаскому о смерти короля Генриха I. Он же чуть позже горячо, азартно утверждал, что умирающий назвал Стефана своим преемником. Видимо, у Бигода был на редкость острый слух, поскольку его в это время не было в охотничьем домике.

С тех пор он боролся и на стороне короля, и против него. Теперь присоединился к Жоффрею де Мандевиллу и был доволен, что отныне станет воевать только для своей выгоды.

– Вы будете верны мне, так же как я буду верен вам, – втолковывал ему Жоффрей. – И никаких королей и императриц, чтобы им гореть в адском огне!

Освободив себя таким образом от всех обязательств и переступив рубеж порядочности, оба барона пустились во все тяжкие, начав открытую войну против всех, за себя. Они с восторгом безудержно предались военному разгулу и только сожалели, как такая простая мысль прежде не приходила им в голову, как могли им мешать такие пустые слова, как честь и совесть.

Жоффрей выбрал своей основной базой монастырь Святого Бенедикта вблизи Рамсея, выстроенный на острове среди почти непроходимых болот. По пути к монастырю армия, состоящая из наемников и выпущенных на свободу разбойников, ураганом прошлась по Кембриджу. Опьяненные запахом крови солдаты, разъяренные собственными злодеяниями, убивали всех попадавшихся им на пути. Врываясь в церкви, разоряли их, а затем сжигали. Солдаты не брали пленников, они кастрировали тех торговцев, кто пытался скрыть свои деньги, а их жен использовали как ключи к замкам от сундуков их мужей. Солдаты Жоффрея получали часть награбленного как плату за свою работу и потому старались вовсю, выворачивая карманы даже у нищих. Они подвергали горожан всем возможным издевательствам. Насытившись кровью, солдаты поспешили через болота к острову, оставив за собой горящий город, посеяв страх, смерть и злобу.

Эти болота пользовались дурной славой. Человек мог войти в них и исчезнуть в считанные минуты. Здесь тростник и вереск, пропустив путника, тут же выпрямлялись, не оставив и следа от пути смельчака. Была и отмеченная вехами тропа, но шаг в сторону грозил человеку гибелью в бездонных ямах, наполненных водой или вязкой черной грязью. Днем было опасно идти этим путем, ночью же на это могли рискнуть лишь самоубийцы. Но Жоффрей не боялся ничего. Он успешно провел свой сброд бандитов через трясины и вывел их к узкой насыпной дамбе, ведущей к острову Айл, на котором процветал промысел угрей. Он приказал разбить лагерь на краю острова, в стороне от города.

– Мы должны сохранить дружеские отношения с местными жителями, – внушал он своим солдатам. – Оставьте их в покое, иначе… – Он не стал продолжать, но выражение его лица договорило все остальное.

Однако ночь не прошла без инцидентов. Двенадцать солдат, не обратив внимания на приказ Жоффрея, ускользнули из лагеря и направились в город с камнями в руках. Несколько лавок были разграблены, а заодно и избиты рыбаки, пытавшиеся остановить бесчинства.

Поутру солдаты убедились еще раз в том, что их свирепый командир умеет держать слово. Двенадцать бандитов были казнены с изощренной жестокостью. Затем их искалеченные тела вывесили вдоль дамбы. Солдат строем провели вдоль виселиц, дабы они хорошенько запомнили, чем им грозит непослушание.

– С ними еще поступили милосердно, – втолковывали наемникам офицеры. – Они умерли, сохранив часть своих конечностей. Вы же на это не рассчитывайте.

После этой показательной казни Жоффрей де Мандевилл и Хью Бигод командовали не бандитами, а одной из самых дисциплинированных армий в христианском мире.

Они оставили Айл и направились на юг мимо все еще горевшего Кембриджа, а затем через болота стали пробираться к Рамсею. По дороге им пришлось заночевать среди трясин. Каждый солдат должен был буквально прирасти к своему месту, чтобы не утонуть в грязи или, не дай Бог, попасться на глаза своему свирепому командиру. Это были сильные, отчаянные головорезы, настоящее сборище убийц и насильников, но они, как малые дети, вздрагивали при малейшем шуме, принимая его за шаги Жоффрея де Мандевилла. Полная луна освещала угрей и змей, ползающих буквально у них под ногами, но они не осмеливались даже пошевелиться.

С наступлением рассвета они поднялись по команде, замерзшие и одеревеневшие, и пошли на запад, в другую от восходящего солнца сторону. Их сердца жаждали убийств, крови и насилия, много крови, чтобы смыть с себя весь страх прошлой ночи, испытанный на болоте. Сброд бандитов, став армией, превратился ныне в ненасытных карателей. Жоффрея это вполне устраивало, поскольку он хотел обратить всю ярость своего бандитского войска против монахов монастыря Святого Бенедикта. Сам он некогда сказал друзьям: «Даже Бог не внушает мне страха», но все же испытывал некоторую робость перед тем, как поднять руку на служителей церкви. Пусть же это сделают за него разъяренные солдаты.

Бенедектинец в черной рясе приподнял капюшон, с интересом вглядываясь во всадников, появившихся на лугу со стороны болот. Увидев, что нежданные гости вооружены, монах встревожился и направился им навстречу, подняв руку:

– Эй, осторожней, дети мои! Вы топчете луковицы. Мессиры, прошу вас…

Стрела вонзилась в его плечо, и он упал на землю. Инстинкт самосохранения заставил его отползти подальше от ворот монастыря. Забравшись в густой плющ, окутывающий стены, он провалился в болезненное небытие. Нападавшие сочли его мертвым и оставили в покое.

Они с грохотом пронеслись по усыпанной гравием дорожке и ворвались во двор монастыря. Солдаты сыпали стрелами во все стороны, убивая монахов, и свиней, и кур. Двери келий были немедленно закрыты изнутри, но нападавшие выбивали их ногами и забивали до смерти перепуганных обитателей. Предсмертные крики разносились по монастырю, оставшиеся в живых бенедектинцы устремились в церковь, пытаясь укрыться за ее коваными дверями. Но со стороны алтаря на них обрушился смертоносный поток стрел.

Жоффрей и Хью остановили коней у церкви, откуда доносились стоны и крики.

– Я не хочу, чтобы этот монастырь был разграблен солдатами, – сказал Жоффрей. Поймав удивленный взгляд Хью, он пояснил: – Все добро должно быть сложено во дворе. Это не Кембридж, где всем хватило добычи. Мы разделим все, что найдем.

Рябой граф Норфолкский кивнул, не очень-то веря своему напарнику. Он огляделся и, убедившись, что не попадет под случайную стрелу, спешился и вошел в распахнутую дверь церкви. Оттуда доносился обычный разбойничий реквием: вопли раненых, звон металла, треск ломаемой мебели, звон разбитого стекла. Но внезапно все заглушило мерное гудение колокола. Его звон понесся через болота к Айлу, Кембриджу и дальше, во все стороны света. «Господи, – встревоженно подумал Жоффрей, – да он может переполошить все королевство!»

– Прекратить этот звон! – заорал он. – Убейте звонаря и срежьте с колокола веревку. Быстрее, кому говорю!

Солдаты побежали к колокольне и нырнули в темную арку у ее основания. Звон продолжался еще некоторое время, а затем замер. Жоффрей ждал, когда его люди вновь появятся и приволокут за ноги труп неизвестного смельчака.

К этому времени большинство монахов были убиты, некоторым удалось сбежать. Оставшихся согнали к южной стене монастыря. Захват монастыря был завершен, осталось только разобраться со звонарем.

Вскоре из-под арки вышли солдаты, держа в руках кинжалы. Они вели на веревке худого, сморщенного монаха средних лет. Жоффрей был озадачен, увидев, что тот одет в белую рясу с черным капюшоном. Это был, по-видимому, аббат монастыря Святого Бенедикта, что подтверждал его расшитый пояс и серебряный крест в руках.

Аббат размахивал тяжелым крестом, словно эфесом невидимого десятифутовой длины меча. Солдаты опасливо держались в стороне от него, не предпринимая попыток убить пленника.

С интересом и раздражением Жоффрей наблюдал, как аббат отгонял его воинов, как назойливых мух. Затем он пришпорил коня и ударом меча перерубил веревку.

– Отлично, отлично, – усмехнувшись, сказал он. – Вы пригодились бы мне в авангарде войска. Пятьдесят таких крестов, и я стал бы непобедимым. Какое же имя я должен написать на могиле столь отважного воина в церковном облачении?

Худощавый священник вновь надел крест себе на грудь, откинул глубокий капюшон и ободряюще улыбнулся перепуганным монахам, сгрудившимся у стены. Погасив улыбку, он сурово взглянул на всадника снизу вверх.

– Я – отец Даниэль, настоятель этого монастыря. Так и напишите на моей надгробной плите. А о ком я должен напомнить дьяволу?

– О Жоффрее де Мандевилле, графе Эссексском.

Аббат рассмеялся в лицо вельможе.

– Я слышал о вас, граф Жоффрей. Мы живем здесь в глуши, но и до нас дошли слухи о дворянине, превратившемся в озлобленную болотную крысу. Говорят, король наказал вас, отняв все должности, замки и земли. Их заменили тростник, болота и поляны в лесу, не так ли? А вместо слуг за вами теперь следуют разбойники и убийцы…

– Это вы звонили в колокол? – перебил его Жоффрей, побагровев.

– Да. А это вы убили половину моих монахов, и даже свиней и цыплят?

– Мне подходит это место, аббат…

– Тогда попросите его у Господа. Я не вправе отдать его вам.

– «Просите, и вам дано будет… Стучите, и вам откроют…» Не помню, что написано в Священном Писании о подобном случае, да это и неважно. Я сам возьму что мне нужно. Ладно, я вас прощаю. Собирайте свою толстозадую братию и бегите отсюда. Я буду пока пересчитывать свои пальцы. Если кто-то из вас окажется поблизости, когда я закончу, то отправится прямо к своему любимому Господу. Один… два…два я говорю!

Даниэль подозвал своих уцелевших монахов и тихо сказал им:

– Торопитесь. Вы знаете, где находятся лодки. Бегите, пока не поздно.

Монахи нерешительно переглянулись, но аббат, благословив, осенил их крестом, и они, приподняв полы ряс, побежали к воротам. Аббат неторопливо последовал вслед за ними. Жоффрей спокойно считал:

– Три… четыре… Большой палец… Вторая рука. Один… два…

Отец Даниэль вновь опустил капюшон, защищаясь от сильного ветра, а затем остановился, чтобы поправить застежки на сандалиях.

– … Четыре… И большой палец…

Пора было бежать. Аббат уже миновал арку ворот. Осталось пересечь луг, и там, на берегу реки, его ждали лодки.

Он повернулся, поднял крест и громко произнес слова анафемы:

– Пусть убийцы и насильники умрут без отпущения грехов. Пусть их тела не будут погребены в земле. Будьте прокляты отныне и во веки веков, все и каждый. Аминь.

Жоффрей прошипел:

– Приведите его сюда.

Но никто из солдат не шевельнулся. Даже самых отъявленных бандитов объял ужас.

Жоффрей не привык повторять приказы. Нагнувшись в седле, он вырвал арбалет из рук одного из своих солдат и приложил приклад к плечу, нащупав курок для спуска тетивы.

Худощавый священник с презрительной улыбкой посмотрел на него, а затем повернулся и неторопливо пошел по дорожке, засыпанной гравием.

Хью Бигод вышел из церкви с довольным видом.

– Все сосчитано, Жоффрей, – сообщил он. – Неплохой улов, мой друг. Полным-полно крестов, канделябров, золотых цепей, чаш из серебра… А это еще что такое? Что случилось?

Жоффрей спустил курок. Через мгновение тело аббата лежало на дорожке. Из его спины торчала стрела.

– Ничего не случилось, – процедил Жоффрей и швырнул арбалет в лицо побелевшему солдату.

Армия разбойников укрепила стены монастыря, обнесла частоколом все гостевые постройки снаружи. Удачное расположение превратило обитель в неприступную крепость. Прослышав об этом, на остров стали стекаться многочисленные шайки головорезов.

Уплывшие на лодках монахи подняли тревогу в Гентингтоне и Питерборохе, хотя слухи о сожжении Кембриджа уже достигли столицы. Стефан немедленно направил на север часть своей армии, но упустил из виду коварную природу болот. Его осадные машины увязли в жидкой грязи и были брошены. Отряды заблудились в зарослях тростника и большую часть времени тратили на то, чтобы просто найти друг друга. Лазутчики, посланные Жоффреем, заводили королевских воинов в непроходимые заросли кустарников, топили в трясинах или оставляли посреди тростника, который поджигали.

Король, рассвирепев, вызвал Жоффрея на поединок, угрожая в ином случае повесить всех членов семьи Мандевилла. С подобным же успехом он мог попросить тростник вырвать свои корни из болота и перейти на сухое место. Граф оставил без внимания угрозы Стефана, Жоффрею было хорошо там, где он был. Кроме монастыря на острове Рамсей, ставшего крепостью, он создал еще несколько потаенных баз и теперь учил своих солдат жизни среди болот. Они узнали, как управлять с помощью шеста плоскодонной лодкой, как питаться сырыми луковицами и пить только дождевую воду, как разжигать огонь под дождем. Они овладели языком жестов, позволяющим бесшумно подходить к врагу, и научились, подобно змеям, скользить среди тростников, не оставляя за собой следа. В результате долгих специальных тренировок каждый солдат мог сказать, проходили ли в этом месте люди Стефана, куда и когда они направлялись.

В течение летних месяцев бандиты неоднократно совершали набеги на окрестные поселения, грабя восточную часть бывшего графства Хью Бигода – Норфолк, а также южные территории графства Эссекс, конфискованного королем у Жоффрея де Мандевилла. Вся восточная часть Англии оказалась под их пятою, в то время как королевские войска безнадежно завязли в болотах.

Стефан вновь пригласил своего брата епископа Генри, чтобы обсудить с ним создавшееся тревожное положение. Епископ повторил совет, некогда данный им по отношению к не признавшему короля Бриану Фитцу.

– Окружите Жоффрея и возьмите его измором. Не гоняйтесь за ним. Де Мандевилл – не смазливая девица, а болота – не пшеничное поле. Не повторяйте ошибки вашего великого предшественника Вильгельма Завоевателя, некогда в тех же местах он долгие годы безуспешно преследовал разбойника по прозвищу Бессонный.

– И что же вы предлагаете? Как я могу построить стену вокруг…

Генри презрительно поморщился.

– О чем вы говорите? Не нужно никакой стены. Блокируйте главные выходы из болот.

– Но любой может свободно выйти оттуда в других местах…

– Брат, брат… Я растолстел, легко стал уставать, и мне уже трудно произносить длинные речи. Будьте немного похитрей, научитесь думать вначале, а делать потом, заклинаю вас! Конечно же, люди будут входить и выходить из болот, и с этим ничего не поделаешь. Но вы не позволите разбойникам ввозить большие запасы продовольствия. Жоффрей человек изобретательный, слов нет, но у него нет в распоряжении мельников, каменщиков, сапожников, мастеров по изготовлению луков и людей многих других важных профессий. Его армии нужна еда, свежие лошади, дрова и тысячи других необходимых вещей, которых на болоте не сыскать. Постройте несколько замков у главных выходов из болот, этим вы лишите Жоффрея свободного общения с внешним миром. Пошлите к нему лазутчиков, вам важно знать, насколько хорошо или, вернее, насколько дурно он себя чувствует после всего этого. Кстати, брат, неужто я должен возить с собой бочонок с вином?

Стефан встрепенулся и сам пошел за кувшином, а Генри с улыбкой удовлетворения развалился в своем кресле. Ему показалось, что возвратились старые, добрые времена и король вновь прислушивается к каждому слову своего умного, предусмотрительного брата.

За последующие двенадцать месяцев императрица Матильда пополнила ряды сторонников, в основном за счет своего личного магнетизма. Но ее новые союзники предпочитали поклоняться своей будущей королеве, сидя в своих замках.

Армия Стефана крепко обосновалась в болотах на востоке страны, всерьез решив сокрушить непобедимого Жоффрея де Мандевилла. Для других восставших это открыло возможность перехватить инициативу. Армия под командованием графа Роберта двинулась на Лондон и Винчестер. Но она не предпринимала штурма этих городов, ожидая прибытия Леди Англии с материка с солидным подкреплением.

Впервые за десятилетие крестьяне на юге и западе королевства смогли посеять и убрать урожай. Поселенцы постепенно отстраивали свои сожженные дома и уходили с больших дорог, предпочитая разбою привычные мирные промыслы. Англия выздоравливала, но в ее левом плече, на востоке, все еще гнездилась боль. Страна вскоре вновь могла встать на ноги, оставили бы ее только хоть на некоторое время в покое, чтобы не позволить разбою вновь заразить все ее пространство.

Одним из замков, построенных Стефаном для блокирования дорог, ведущих из болот, был Бурвелл. Его гарнизон успешно останавливал повозки с припасами, не давая провезти разбойникам ни корки хлеба. Жоффрей и Хью провели со своими людьми тяжелую зиму, но к весне их припасы полностью истощились. Оставался один выход – разблокировать болота. Было решено напасть на Бурвелл и разрушить его.

В начале июня армия бандитов вышла из зарослей тростника и начала осаду замка. Они привезли с собой баллисты и катапульты, некогда брошенные королевскими войсками в топи, а также применили веревочные лестницы, привязанные к грубо выкованным железным крюкам. Жоффрей лично вел первую линию из сотни солдат и был одним из двенадцати, уцелевших при поспешном отступлении. Разгоряченный и потный, он снял с головы шлем, вытер лицо и хрипло приказал следующей сотне идти в атаку.

– Ворота замка откроются для вас, храбрецы! – кричал он. – Идите и побеждайте! Норфолк, веди их!

Хью заколебался. Не в пример своему другу, он совсем не рвался в герои. В этот момент одна из стрел, выпущенных защитниками замка, попала в правую сторону головы Жоффрея, чуть выше уха. Кровь хлынула по щеке, граф пошатнулся. Хью поддержал друга в седле.

С проклятием Жоффрей оттолкнул его руку.

– Пустяки, – прорычал он, вырвав древко стрелы. – Вы видите, солдаты, мы напугали этих трусов… – Он покачнулся. Хью вновь удержал его, и снова его рука была отброшена.

– Эти мерзавцы не могут точно стрелять… – пробормотал Жоффрей, опустив голову. – Я открыто плюю им в морды, а они даже не могут ответить мне… – Он едва удерживал равновесие, покачиваясь из стороны в сторону. – Ничего, это я перегрелся на солнце…

И он рухнул из седла на землю.

Кровь струилась из раны де Мандевилла, но он все же нашел силы сесть. Наклонившись, он уперся лбом в колени и что-то промычал. Охваченный ужасом Хью соскочил с коня и, подбежав к другу, встал на колени рядом с ним.

– Ничего, ничего… – еле слышно бормотал раненый. – Это только солнце… солнце… солнце… Боже, если моя… моя голова… если она прояснится, то я… все мои грехи…

Его речь перешла в поток бессвязных слов, стрела сумела повредить мозг. Наконец граф замолчал и медленно опрокинулся назад, уставившись удивленными глазами в равнодушное небо.

Хью стоял на коленях, не зная, что предпринять. Жоффрей не мог умереть из-за такой пустяковой раны, ошеломленно думал он. Он не мог умереть! Кто угодно, только не Жоффрей де Мандевилл, перед которым трепетал сам король! Судьба не могла допустить, чтобы случайная стрела…

Он просто впал в беспамятство от сильной боли… Его нужно немедленно перевязать… И закрыть его глаза от лучей палящего солнца…

Кто-то из наемников наклонился над лежащим на траве де Мандевиллом, повернул его окровавленную голову и приложил ладонь к левой стороне его груди.

– Он мертв. Эй, Бигод, теперь вы – наш предводитель. Граф Жоффрей уже в аду, где мы все когда-нибудь будем. Странно, что такого здоровяка свалила пустяковая рана…

Бигод поднялся с колен и отошел в сторону. Он никак не мог прийти в себя. Почему-то он считал, что граф Жоффрей бессмертен, как сам дьявол.

На этом царство террора бесславно закончило свое существование. Королевские войска обыскали все вокруг Рамсея и никого не нашли. Разбойники ни во что не ставили Хью Бигода и потому предпочли скрыться из болот, где явно пахло кровью. Их кровью.

Тело графа де Мандевилла затребовали себе тамплиеры, а с ними приходилось считаться. Неповиновение могло заметно подорвать позиции епископа Генри, и потому останки Жоффрея поместили в свинцовый гроб и перевезли в Лондон. Здесь гроб был закреплен на ветвях старого дуба в саду храма тамплиеров. Тело графа висело между небом и землей, между раем, отвергшим его, и адом, жаждавшим одного из своих самых отъявленных грешников, однако дотянуться до его останков обитатели ада не могли.

И все же Англия не выздоровела после смерти графа де Мандевилла. Боль просто переместилась с востока на север, где объявился еще один знатный разбойник. Даже видавшие виды насильники и убийцы не могли решить для себя, кто был более похож на дьявола – покойный граф или его последователь, Ранульф Честерский по прозвищу Усатый.

Люди жили в мире, который свято верил в чудеса, а чудеса случались каждый день. Если ночью дом вдруг загорался, а хозяин, вовремя проснувшись, спасал свою семью и домашних животных, то это было чудом. Или если крестьянин молил Господа послать на его поля дожди, а спустя пять недель в небе собираются дождевые облака, то это также чудо. Чудом считалось найти монету на улице города, вылечиться от болезни или обнаружить, что за добро воздалось добром. Церковники вовсю торговали святыми мощами и выручали хорошие деньги, а человек, купивший обломок неизвестно чьей кости, мог теперь каждый день ожидать чуда.

Так или иначе, но то, что произошло в Уоллингфорде, иначе как чудом не назовешь. После пятнадцати лет семейной жизни с лордом Брианом леди Элиза впервые забеременела. К моменту, когда в этом уже не было сомнения, хозяйке Уоллингфорда было около тридцати восьми лет.

Услышав радостные возгласы из замка, жители города решили, что не иначе как завершилась гражданская война. Вскоре они узнали, что произошло нечто удивительное и наконец-то Господь воздал лорду и леди должное за их благородство и терпение. Настал день, когда леди Элизе впервые предстояло родить. Ее тело сотрясалось от схваток, и она кричала, не сдерживаясь, возвещая приход новой жизни. Бриан все предшествующие дни проводил или с женой, или в церкви, или на берегу быстро несущей свои воды Темзы. Лишь в одиночестве он позволил себе дать волю слезам. Случившееся было чудом, и оно навсегда рвало нити паутины, которыми его некогда опутала Матильда. Бриан никогда не был отцом юного Генриха, он был отцом ребенка Элизы, будущего лорда Уоллингфорда или леди несравненной красоты, это уж как решит Бог.

Эдвига молилась за свою хозяйку и при каждом удобном случае, всхлипывая, читала наизусть поэму, как ей наказывала хозяйка.

А Варан, не колеблясь, достал из тайного сундучка все свои сбережения и заказал городскому мастеру, резчику по дереву, скульптуру. Она должна была в натуральный рост изображать лорда Бриана и леди Элизу с ребенком на руках. Скульптура получилась довольно грубой, и сходство с оригиналами – весьма относительным, поскольку резчик работал по памяти. Тем не менее внушительный подарок пришелся по душе Бриану; обняв с благодарностью своего констебля, он приказал разместить ее в спальной комнате на втором этаже цитадели.

Сержант Моркар тоже не хотел оставаться в стороне от общего праздника. Отпросившись у Варана, он на несколько дней отправился в путешествие по лесам, прилегавшим к землям барона Бриана Фитца. Вернулся он с тушей оленя, данью пиршественному столу. Бриан дружески обнял молодого браконьера, взяв с него слово, чтобы это было в первый и последний раз.

Подарки для Элизы прибыли от Роберта Глостерского, Болдуина де Редверса и вдовы Милеса Герифордского. Горожане вручили лорду многочисленные безделушки, вино и конфеты, а гарнизон Уоллингфорда презентовал своему сеньору полный набор доспехов, рассчитанный на мальчика лет семи-восьми. Если бы родилась девочка, солдаты были бы рады ничуть не меньше. Своим подарком они говорили лорду Бриану: мы готовы защищать вашего ребенка даже ценой своих жизней.

И все сошлись на том, что Бог сотворил чудо, оценив благородство и высокое чувство долга барона Бриана Фитца. От многих знатных людей, и в частности от императрицы Матильды, этого ожидать не приходилось. Леди Англии не прислала своему самому верному стороннику даже поздравительного письма.

Болезнь, некогда засевшая в левом плече Англии, на востоке, теперь перекочевала к ее горлу. Граф Ранульф, переняв эстафету разбоя от покойного Жоффрея, с радостью взял к себе его бандитов, бежавших из болот. В мае 1145 года, когда Элиза разрешилась от бремени, родив мальчика, названного по имени деда Аланом, Ранульф Усатый атаковал Йорк. Он показал себя столь же жестоким и кровожадным, как и де Мандевилл, но превзошел его в алчности и ненасытности.

Его излюбленным приемом было извлечение золота огнем, путем поджаривания пяток горожан раскаленным железом. Этот метод срабатывал безотказно, и даже если человек сам был беден, он тут же вспоминал имена своих состоятельных друзей и знакомых.

Те же, кто отказывался добровольно поделиться своим состоянием с Усатым, подвергались либо вульгарному удушению, либо их головы стягивали веревкой с несколькими узлами (от этой пытки они сходили с ума), либо горожан бросали в ямы со змеями. Если молчание непокорных не заслуживало столь сурового наказания, то их помещали в ящики, слишком низкие, чтобы в них можно было сидеть, и чересчур короткие, чтобы в них можно было лежать. Обычно неделю спустя даже самые непоколебимые сдавались. Эти методы Ранульф использовал и против нарушителей дисциплины в своей армии. В итоге всех предпринятых действий последующие месяцы стали самыми доходными в жизни Усатого.

Осенью императрица Матильда вернулась в Англию, на этот раз без сына. Ее привело в бешенство удручающее состояние рядов ее сторонников; армия разложилась, промышляя разбоем. Никто никому не подчинялся. Каждый стоял за себя. Она лично побывала во многих замках. Но в Уоллингфорд-на-Темзе она не приехала, прислав Элизе запоздалое поздравление. В частности, Матильда писала:

«Среди нас, женщин, немало тех, кто рожал несколько раз, или тех, кто произвел ребенка вопреки своему желанию, по воле обстоятельств. Вы не относитесь ни к тем, ни к другим, и это выделяет вас из сотен обычных дворянок. Надеюсь, вы понимаете, что такая запоздалая беременность не может быть причиной отсутствия пылких чувств со стороны лорда Бриана и, конечно, не говорит об этом. Некоторые лекари полагают, что ранняя седина уменьшает плодотворную силу семени мужчины, но я в это не верю. Зачастую мы обвиняем бедных мужчин в том, в чем виноваты сами. Что касается меня, то я вскоре последую вашему примеру, но уже далеко не в первый раз».

Элиза показала письмо мужу. Тот молча прочитал его и вопросительно посмотрел на Элизу. Она кивнула, и тогда он разорвал пергамент на мелкие части и сжег их в ярко пылающем очаге.

Матильде все-таки удалось пробудить своих разложившихся сторонников. С началом зимы, вопреки правилу воевать только летом, они возобновили активные действия и захватили несколько замков. Они попытались вновь привлечь на свою сторону Ранульфа Честерского, но тот уже вкусил сладость разбоя и воевал ныне сам за себя. К тому времени он захватил почти треть страны и внезапно увидел в своем лице достойного претендента на престол. «Черт побери, – самодовольно подумал он, – звучит недурно: Ранульф, король Англии».