Клятва и меч

Глава VIII НА ПОЛЕ

Январь 1140 – февраль 1141

Представьте себе, что некий великан поднял над страной гигантскую жаровню с горящими углями и рассыпал их повсюду. Таковой была сейчас Англия, спустя пять лет после начала правления короля Стефана. Горящими углями здесь были замки, деревни и даже города.

К немалому удивлению Бриана, Уоллингфорд не подвергся повторной атаке. Для Стефана наступили тяжелые времена на всей территории королевства. Враждовали все со всеми. Побеждала ненависть, и у него попросту не было времени, чтобы вновь проведать своего старого друга. В середине лета епископ Генри Винчестерский, обеспокоенный непредвиденным поворотом событий, предложил провести мирные переговоры между королевой Матильдой, графом Глостерским и своим братом Стефаном. Но никто на эту встречу не приехал. Война продолжалась.

В июне король созвал Большой совет в Вестминстере, чтобы назначить преемника покойного Роджера Солсберийского. Епископ Генри выдвинул двух кандидатов из числа противников Стефана. Вновь братья не поладили, и Генри вихрем вырвался из зала. Пять лет назад Бриан Фитц и Милес Герифордский покинули этот же дворец после коронации. Королева Матильда с огорчением спросила своего супруга, почему это гости короля так слабы желудком, что никак не могут доесть свои блюда на королевскому пиру.

Но если в Вестминстере освободилось кресло, то в Уоллингфорде стало тесновато. В феврале в замке вновь появился брат императрицы Матильды, летом дважды приезжал Милес, и ныне редкая неделя проходила без того, чтобы стражник на башне возле ворот не сообщил бы: «Вижу всадника на дороге к реке!» Значит, очередной вельможа спешил с визитом. Они приезжали отдать дань уважения лорду Бриану Фитцу и заодно изучить этот восточный оплот непокорных. Они рассыпались в комплиментах перед леди Элизой, обнимали Бриана, а после дружеской пирушки по своему желанию поступали во временное подчинение Варану или сержанту Моркару. Если Матильда и ее брат в основном лишь морально поддержали своих сторонников, то Бриан и его командиры обучали баронов методам организации обороны. Уезжая из Уоллингфорда-на-Темзе, вельможи применяли полученные знания на практике в своих замках.

Наконец в начале июля один из вельможных гостей сообщил, что она находится на пути в Уоллингфорд…

С того дня Элизу терзали дурные предчувствия. Она вновь потеряла душевный покой. Все прошедшие годы, начиная со дня свадьбы, она нередко слышала восторженные рассказы мужа об императрице. Она любила мужа и под скептической улыбкой прятала свою ревность. Были периоды, когда это опустошающее сердце чувство гасло, но малейшее напоминание о ней – и ревность вспыхивала с новой силой. В минуты дурного расположения духа Элиза вспоминала о письме, некогда обнаруженном среди бумаг мужа. В такие часы боль вновь возвращалась и вместе с ней – старые страхи.

Элиза с тревогой наблюдала, как засуетился муж, готовясь к встрече с Матильдой. Он никогда не был щеголем, а теперь немало времени проводил перед серебряным зеркалом, натирая сажей седые волосы на висках. Он учился ходить с тростью и впервые открыто проклинал свою поношенную, давно не обновлявшуюся одежду. Элиза поняла, что в Бриане все эти годы также подсознательно жил страх. Он никак не мог примириться с тем, что его молодость уже безвозвратно прошла. Теперь он мужчина зрелых лет и прошлого уже не воскресить, как бы он ни пытался играть роль молодого человека, озабоченного появлением на своем лице первых морщин. Неужто ему не приходило в голову, что и императрица постарела за эти годы? Неужто его пугает седина на висках и он верит, что щепотка сажи может повернуть время вспять?

Они провели неделю в ожидании. Не раз, просыпаясь по ночам, он глядел на мерцающие свечи в спальной комнате и прислушивался – не слышен ли неподалеку стук копыт. Но Матильда приехала с большим опозданием, что было свойственно натуре императрицы.

Она появилась на лугу за рекой после обеда, в последний день июля, в сопровождении большого кортежа. Услышав тревожные крики стражников, супруги переглянулись и торопливо пошли к лестнице, ведущей на крышу цитадели. Они были одеты в свою лучшую одежду, новую обувь, платье Элизы украшали драгоценности. Они не хотели, чтобы Матильда, не дай Бог, застала их врасплох. Наверху они внимательно наблюдали за колонной всадников, двигавшейся по дороге к реке.

– Да, это она, – выдохнул Бриан. – Пойдем, надо встретить ее у ворот.

Элиза положила ладонь на его руку и озадаченно нахмурилась.

– Вы дрожите, словно юнец перед первым свиданием.

– Вовсе нет, – нервно улыбнулся Бриан. – Я просто думаю обо всех этих ртах, которые мы должны накормить. И людей, и лошадей.

Элиза пытливо взглянула на мужа, губы его подергивались, и прошептала:

– Да, конечно. Хорошо, что у нас есть запас провизии.

«Мой дорогой Бриан… Что она делает с вами? Как ей удалось заставить вас потерять голову – вас, которого даже угроза огня и меча оставляла хладнокровным? Мы счастливы вдвоем, и все же эта гордячка одним своим появлением ввергла вас в трепет и вы поглощены ею. Чем она заворожила вас? О Боже, чем?»

Так думала Элиза, спускаясь вместе с супругом по лестнице.

– Будьте осторожны, Бриан. – Она с улыбкой посмотрела на мужа. Поймав его недоуменный взгляд, пояснила: – Я имею в виду эти ступени. Они очень коварны, не споткнитесь.

«Отлично, отлично, – думала Матильда, разглядывая замок, величественно стоявший на берегу Темзы. – Мой брат недалек от истины. Это действительно красивое место».

Приставив ко лбу ребром ладонь, закрываясь от лучей яркого солнца, она продолжала разглядывать укрепления. На южной части стены замка многочисленные солдаты и слуги приветствовали ее восторженными криками. Лишь немногие из них сумели разглядеть императрицу, но развевавшиеся на ветру знамена Анжу говорили сами за себя.

Матильда сняла шлем и повернулась к следовавшим за ней рыцарям. Ее длинные каштановые волосы расплескались по плечам, и тогда все стоявшие на стенах замка восторженно закричали: «Ма-тиль-да!.. Ма-тиль-да!..»

Ворота раскрылись, и она торжественно въехала в замок, сопровождаемая капитанами своей конницы и дюжиной рыцарей. Основная же часть кортежа осталась на берегу реки.

Матильда не спеша пересекла пространство между двумя стенами и увидела стоявших перед внутренними воротами хозяев замка. «О, Бриан изменился… Похоже, он чем-то натер свои седые волосы. Брат говорит, что он применяет для этого чуть ли не сажу… Ну не смешно ли?.. А это леди Элиза? Мой брат прав, она красива. Но ее притворная улыбка натянута и очень неумела. Я покажу вам, как это делается».

Она приветствовала стражников, стоявших на стене, поднятием руки, и они вновь разразились восторженными криками. Конюхи поспешили к ней с маленькой подставкой со ступеньками, покрытой по такому случаю оранжевым шелком, но императрица проигнорировала их. Повернув направо, Матильда поехала по внешнему двору, как бы желая прежде всего осмотреть его. Она не спешила навстречу лорду и леди Уоллингфордам.

Бриан и Элиза озадаченно переглянулись. Стоявший позади них Варан проворчал:

– Она, кажется, заблудилась.

Со смущенным смешком Бриан ответил:

– Императрица хочет сначала показаться нашим людям. Ты же слышишь, как они рады гостье.

Лицо констебля оставалось, как всегда, невозмутимым, но в его глазах явно читалось неодобрение. С чего бы это Матильда решила приветствовать их прежде сеньора? Никто не начинает визита к другу с пожелания доброго здоровья его кухарке.

Матильда торжественно объехала двор, осыпаемая радостными криками, в ответ она махала рукой. Доехав до северной башни, убедившись в своей огромной популярности среди местных простолюдинов, она повернула коня назад. Наконец, остановившись перед терпеливо поджидавшими ее хозяевами, она величественно спустилась на землю по ступенькам. Капитаны конницы и рыцари, возвышаясь в седлах, надменно взирали на лорда и леди этого незначительного замка.

Бриан сделал шаг вперед и преклонил колено перед высокой гостьей.

– Господь благословляет ваше прибытие, Ваше Величество. Этот день мы…

– Вы слишком торопитесь с титулом, Бриан Фитц, – бесцеремонно прервала его Матильда, оценивающе оглядывая побледневшую леди Элизу. – Зовите меня по-прежнему императрицей или, если хотите, графиней Анжуйской, но не Величеством. Надеюсь, я вскоре получу корону королевы – с вашей помощью.

Варан смотрел на нее, сжав кулаки. Господи, неужто она не может позволить своему наиболее верному стороннику закончить первую фразу приветствия? Какая неприятная женщина, а милорд готов за нее жизнь положить.

Элизу также возмутило поведение гостьи, хотя ее чувства и без того находились в смятении. Внешность Матильды превзошла даже наиболее восторженные описания Бриана и оправдывала ее самые дурные предчувствия. Лицо Матильды было прекрасным, фигура – совершенной, голос чуть низким и сильным. Она была мечтой художника, грезами поэта, воплощенными во плоти. Да, перед такой красавицей должны преклоняться мужчины во всем христианском мире. Ею нельзя не восхищаться. И все же она вызывала у Элизы интуитивное недоверие. Впрочем, могло ли быть иначе, ведь эта женщина владела частью сердца ее супруга!

Тем временем Бриан все-таки сумел завершить свое тщательно обдуманное приветствие. «Это ваш замок», – сказал он и представил гостье Элизу, в чьих жилах текла кровь саксонских королей.

– Мы встречались и прежде, – ответила Матильда, приятно улыбаясь хозяйке замка. – Благодаря перу и чернилам, не так ли, милая? Когда вы впервые начали готовить Уоллингфорд к осаде, Бриан, ваша леди написала мне, жалуясь на нищету, на то, что вы близки к тому, чтобы потерять этот замок. Мы часто преувеличиваем свои мелкие проблемы, верно, леди?

Элиза, нахмурившись, покачала головой.

– Нет, это было правдой, – ответила она резко. – Наши беды того времени не нуждались в преувеличении. Мы были почти разорены, постоянно ожидая нападения войск короля, мы…

Она хотела привести факты, доказывающие ее правоту, но Матильда уже отвела взгляд, потеряв к ней интерес.

Рассерженная такой расчетливой невежливостью, Элиза говорила, словно ее продолжали слушать:

– Мой муж подробно объяснит вам положение дел в Уоллингфорде, когда вы все-таки разрешите подняться ему с колен. А вот вашим рыцарям не мешало бы спешиться, они смущают меня своим грозным видом. Прикажите им, а то мои люди подумают, что в замок приехали не гости, а захватчики.

Игнорируя Бриана, чего раньше она никогда не делала, Элиза кивнула констеблю Варану. Тот с готовностью вышел вперед и сказал, обращаясь к всадникам:

– Мы привыкли видеть гостей отдельно от лошадей, мессиры. Ими у нас всегда занимаются конюхи. Но если какие-либо причины мешают вам встать на собственные ноги, то по крайней мере снимите ваше оружие.

Дюжина ртов приоткрылась, чтобы изрыгнуть самые изощренные проклятия. Две дюжины глаз вопросительно впились в затылок Матильды, ожидая от нее приказа наказать наглеца, но та не повернула головы. Это могло означать, что госпожа приказывала им оставаться верхом на лошадях в прежних угрожающих позах.

Императрица удивленно посмотрела на Элизу: «А ты быстро учишься, милочка», а затем перевела взгляд на невозмутимого Варана: «А ты, чудовище, оправдываешь свое реноме сторожевого пса Уоллингфорда».

– Мы не привыкли, чтобы во время наших визитов нам ставили какие-либо условия, – холодно сказала она, обращаясь к поднявшемуся на ноги Бриану.

Хозяин замка нахмурился, но промолчал. За него ответил Варан:

– Уточняю, леди императрица. Здесь условия устанавливает Бриан Фитц. Ваши люди должны подчиниться. Быть может, у нас не густо с монетами, но пока мы хозяева в этом доме и не потерпим, чтобы на нас смотрели сверху вниз.

– Я думаю, констебль, лорд Бриан Фитц может сам говорить от своего имени… – раздраженно начала было Матильда, но внезапно замолчала. Только сейчас она осознала, что она, бывшая супруга германского императора, ныне – жена графа Анжуйского и в ближайшем будущем – королева Англии, пререкается с каким-то уродливым, плосконосым саксонцем! Иисусе, славную же встречу ей приготовили…

Она презрительно поджала губы, демонстративно отведя взгляд от Варана, но тот и глазом не моргнул, обращаясь теперь непосредственно к всадникам.

– Теперь вы знаете наши условия, мессиры, спешивайтесь или уезжайте из нашего замка. Никто – повторяю, никто не будет смотреть на лорда Бриана и леди Элизу сверху вниз в их собственном доме!

Его покрытое шрамами грубое лицо побагровело от гнева. Казалось, он вот-вот зарычит, обнажив клыки. Каков был бы толк от сторожевого пса, если бы он не мог нагнать страху на захватчиков? За свои шестьдесят два года добрую дюжину раз его вызывали на дуэли надменные рыцари и неучтивые капитаны кавалерии, и все они пожалели об этом.

– Спешивайтесь или уезжайте, – уже с неприкрытой угрозой повторил Варан, выразительно положив руку на эфес меча.

Сопровождавшие Матильду воины молча слезли с коней, которых немедленно увели конюхи. Элиза шагнула вперед и встала рядом с растерянным мужем.

– Хорошо, – сказала императрица как ни в чем не бывало. – Теперь, после того как мы лишились средств передвижения, быть может, вы все-таки пригласите нас в свой дом?

Бриан огорченно смотрел на нее. Она просто устала, пытался он оправдать едкий тон гостьи. Она утомлена долгим путешествием из Бристоля, да и всеми бурными событиями последних недель. Нельзя требовать от женщины слишком много, неудивительно, что у нее сдали нервы.

Он вежливо поклонился и с почтением сказал:

– Вы знаете, императрица, что вы – желанный гость в этом доме. Если кто-то из сеньоров рыцарей проводит мою супругу, то я…

– Отто де Рочес, – не повернула головы Матильда.

Вельможа из свиты императрицы склонил голову, услышав приказ.

– …то я сочту за честь проводить вас в замок. Мои рыцари-вассалы встретят вас во внутреннем дворе. Столы вскоре будут накрыты.

Он встал рядом с Матильдой, протянул ей руку – и дрожь восторга охватила его, когда она положила на нее свою ладонь. Кожа ее была прохладной, нежной, и она трогательно отогнула большой палец.

Бриан приказал Варану найти Моркара. Сержанту было поручено проследить, чтобы часть кортежа, оставшаяся у реки, была накормлена и лошади получили бы сено. Элиза бросила на супруга осуждающий взгляд, но что сказано, то сказано. Бриан не хуже ее разбирался в хозяйственных делах замка и знал, как дорого сегодняшняя щедрость обойдется Уоллингфорду. Кортеж Матильды уничтожит добрую половину его припасов.

Матильда не стала утруждать себя выражением благодарности. Да и почему она должна это делать? Для Седого ее приезд не был неожиданностью. Естественно и то, что будущую королеву Англии сопровождает большой военный кортеж. А раз так, то он должен был соответствующим образом подготовиться к этой встрече. Как – это его забота.

Они прошли внутренние ворота. Впереди Матильда с Брианом, за ними – Элиза с дородным Отто де Рочесом. Рыцарь сказал:

– Знаете, леди, я голоден, как гончая после славной охоты.

Элиза даже не взглянула на него, и вельможа смущенно кашлянул.

Варан проследил за ними, пока они не скрылись с глаз, и только затем позволил себе расслабиться. Он повернулся к южной стене и попросил гарнизонных рыцарей присмотреть за гостями.

Сержант Моркар тоже стоял там. Услышав команду Варана, он вначале помог спуститься Эдвиге по лестнице. Понимающе кивнул, когда она сказала:

– Леди Элиза может сейчас нуждаться во мне.

– Конечно, иди, – улыбнулся он жене. – Ты хотела бы хоть кончиком пальца прикоснуться к императрице, верно?

– Почему бы и нет? В ночь коронации, если ты помнишь, я сидела в соседней от короля комнате, а этим не каждый может похвастаться.

– Помню. Ту ночь ты могла не хуже провести и со мной.

Польщенная его словами, Эдвига ласково улыбнулась мужу и поторопилась к внутренним воротам. Подгоняемый недовольным взглядом Варана, сержант пошел вслед за ним к гостям. Рыцари из свиты Матильды, собравшись вместе, обсуждали кровожадные планы мести сторожевому псу Уоллингфорда. К ним подошел Моркар. Он показался гостям точным подобием Варана, разве что помоложе. Они были удивлены. Наверное, у Бриана Фитца есть кузница, где выковывают из железа таких истуканов, подумали рыцари…

Матильда провела с хозяевами замка целый день. Она обсуждала с Брианом ход военных действий, а сидевшая чуть поодаль Элиза наблюдала за ними, вскармливая безжалостного зверя ревности в своей душе. Каждый взгляд, каждый жест мужа, каждое слово, обращенное к гостье, казались ей тайным признанием в любви. О, как бы она хотела поднести Матильде букет ярких, ядовитых цветов!..

Теперь Элиза своими глазами убедилась, что ее муж был всецело во власти императрицы. Интуиция ее не обманывала, она чувствовала то, что нельзя передать словами. Матильда вела себя очень сдержанно, но она излучала опасность. Да, эта женщина может погубить Бриана! Он весь в ее власти. И самое страшное, что она походя увлечет его и бросит без всякого сожаления, поскольку сама не испытывает к нему ни малейшего влечения.

Он любил императрицу, Элиза в этом теперь не сомневалась, как и в том, что эта несравненная красавица была к нему совершенно равнодушна. Мучившие Элизу страхи, источником которых была неопределенность, отступили. Ситуация полностью прояснилась, и она сосредоточилась на одном – как спасти и защитить мужа от его слепой любви и горького разочарования.

Да, Матильда была совершенным созданием природы, ей поклонялись не только мужчины, но и женщины. Элиза сознавала, что рядом с ней она всего лишь миловидная, небогатая хозяйка маленького замка, тогда как императрица была самой знатной и богатой женщиной в христианском мире и могла в ближайшее время подняться на вершину вершин – английский трон, но только по телам своих верных сторонников. От нее дурно пахло тюрьмой и виселицей.

В течение этого теплого июльского дня Элиза с тоскливой болью наблюдала, как Бриан все больше запутывался в паутине, умело раскинутой Матильдой. Он был готов на все, лишь бы понравиться гостье, вызвать на ее лице внимание, лишь бы доставить ей удовольствие. Этот мужественный воин, уважаемый даже ярыми врагами, оказался слеп и глух, он не видел и не слышал фальши в чувствах этой красавицы.

В последний раз Бриан встречался с императрицей летом 1132 года. Элиза к тому времени была уже три года его супругой, и поэтому он охотно отправился в путешествие. Теперь, восемь лет спустя, он был так же опьянен любовью, как и прежде. Он смеялся там, где достаточно было просто улыбнуться, соглашался тогда, когда следовало возразить.

Обсудив с Брианом тактику войны против короля, Матильда ласково улыбнулась и слегка постучала своими тонкими пальчиками по столу, привлекая внимание задумавшейся Элизы.

– Слышала, что вы наконец-то стали отцом, Седой. Где же ваш мальчик? Я хотела бы на него взглянуть.

– Нет, – помрачнел Бриан. – Вас ввели в заблуждение. У нас нет… пока нет детей. Кто сказал вам об этом?

– Не помню. Кто-то. Жаль, жаль… Не сомневаюсь, вам будет приятно услышать, что мои мальчики чувствуют себя превосходно и делают большие успехи. В особенности юный Генрих. Должно быть, вы слышали об этом.

Погрустневший Бриан солидно приложился к кубку с вином.

– Он рослый парень, – продолжила Матильда, обаятельно улыбаясь. – Жаль только, что его волосы со временем могут изменить свой цвет.

– Как это может быть? – насторожилась Элиза, а Бриан, вновь отпив вина, еще больше помрачнел.

– О, возможно, это лишь безосновательные опасения. Я вспоминаю, что у Бриана первые седые пряди появились, еще когда мы были детьми.

– Ну и что?

– Увы, у моего Генриха то же самое. Боюсь, что он еще в молодости может стать седым.

Элиза открыла рот, но у нее так и не хватило мужества, чтобы задать вертевшийся на языке вопрос. Бриан опустил голову. В комнату вступила тяжелая тишина. Стоявшая у дверей Эдвига, неверно оценив ее, подошла к столу с кувшином и наполнила кубки вином.

Элиза впервые за день немного выпила, а затем глухо спросила:

– И сколько лет вашему Генриху?

– Немногим больше семи. Он мартовский ребенок. Говорят, рожденные весной будут счастливы всю жизнь.

Матильда подняла кубок и одарила Бриана загадочной улыбкой.

«Семь лет и несколько месяцев… Мартовский ребенок… – лихорадочно раздумывала Элиза. – Так, это был март 1133 года… Бриан последний раз встречался с ней годом раньше. Неужели в июне?.. Да, в мае и июне… Он был с ней в июне, и волосы юного Генриха уже начали седеть. О, мой Бог, неужели эта змея и Бриан…»

Элиза сказала дрожащим голосом:

– Я плохо себя чувствую. Извините, но я должна уйти. Эдвига, помоги мне подняться по лестнице…

Она встала с кресла и пошатнулась. Бриан и Эдвига бросились ей на помощь и вовремя поддержали ее.

Матильда спокойно заметила:

– У нас, женщин, порой случаются головокружения. Я на всякий случай всегда путешествую с врачом. Пошлите за ним, он в вашем распоряжении.

В последующий месяц резко обострились отношения короля Стефана с одним из наиболее могущественных вельмож, Ранульфом Честерским. Ранульф, по прозвищу Усатый, поссорился с монархом из-за графства Карлайл. Более четырех лет прошло с тех пор, как Стефан подарил родовое имение Ранульфа сыну короля Шотландии. Темпераментный Ранульф не забыл обиды. Ему не хватило бы для этого и сорока лет. Он был богатым землевладельцем, имел обширные владения более чем в двадцати графствах. Но Карлайл некогда принадлежал его отцу и по праву должен был перейти теперь к сыну. Король не пожелал отдать ему этот замок – что ж, тогда он возместит обидную потерю.

Ранульф Честерский тщательно обдумал план мести. В третью неделю августа он направился на восток через всю Англию. Его сопровождали жена, двоюродный брат Уильям Румерский со своей супругой и большой отряд рыцарей. Они подошли к королевскому замку Линкольн на расстояние в полмили, а затем свернули в сторону и остановились в каменоломне. В то время как рыцари отдыхали и ели холодное мясо и хлеб, Ранульф встретился со своими местными лазутчиками. Они сообщили, что кастелян Линкольна и его рыцари отправились на традиционную охоту на кабанов. Вернутся они к вечеру.

Ранульф пытливо поглядел на своих шпионов, выразительно держа руку на эфесе меча.

– Как много солдат осталось в замке?

– Мы не можем сказать точно, – ответил один из них. – От тридцати до сорока.

– И ворота плотно закрыты?

– Как всегда, сэр. В замке даже существует пароль, который меняется ежедневно, и мы не могли…

– Это неважно.

Ранульф, как всегда, честно расплатился с лазутчиками, а затем приказал своим рыцарям связать их. Они безропотно подчинились, понимая, что их будут держать здесь на всякий случай, до захвата замка. Они посчитали это излишней предосторожностью, ибо безопаснее было предать самого дьявола, чем Усатого, хитрость которого не переставала восхищать как его сторонников, так и противников.

Ранульф обсудил ситуацию со своим братом Уильямом, затем они навестили своих жен и предложили им интересный план.

Стража у ворот немало удивилась, увидев рядом с замком двух усталых дам. Они объяснили, что их мужья задержались в пути и приедут позже.

За час до сумерек Ранульф и трое его рыцарей расстегнули свои перевязи с мечами, сняли кинжалы и отдали все это Уильяму. Затем они сели на коней и помчались к Линкольну.

Вновь стража Линкольна была подняла по тревоге. Они издалека узнали графа Ранульфа по его знаменитым огненным усам. К их облегчению, все четверо всадников не были вооружены. Лорд Линкольна строго предупредил их не допускать в замок ни одного вооруженного человека.

Подвесной мост через ров был опущен, и гости въехали в раскрытые ворота. Стражники хотели было отсалютовать знатным вельможам, но тут Ранульф прорычал: «Пора!» – и всадники живо соскочили с лошадей.

Прежде чем стража поняла в чем дело, все было уже кончено. Солдат рыцари буквально пригвоздили к воротам их же собственным оружием. Одно копье было вставлено в подъемный механизм моста, а ворота подперты так, что их вряд ли теперь закроешь изнутри. Через несколько минут из сумерек вынырнули всадники и ринулись в замок, сметая все на своем пути. Вскоре яростный бой разгорелся во всех его помещениях. Застигнутый врасплох, гарнизон Линкольна не мог долго сопротивляться захватчикам, и вскоре все было кончено. Мост был вновь поднят, а ворота закрыты на запор. У бойниц заняли места лучники Ранульфа. Флаг Линкольна был спущен.

Не только потеря одного из своих замков, но и беспримерная наглость нападавших вызвала ярость у короля. Ему плюнули в лицо, и смириться с этим было нельзя. Если оставить это вероломное нападение без наказания, то завтра у других восставших баронов появится соблазн ворваться с мечом в замки верных роялистов. Господи, да они могут покуситься на сам Лондон!

Стефан решил во что бы то ни стало вернуть себе Линкольн и этим преподать наглядный урок всем изменникам. Если он повесит у ворот Ранульфа, Уильяма и других предателей, дав им протухнуть, то вонь от их трупов расползется по всей Англии. Это заставит опомниться всех тех перебежчиков, у кого руки чешутся на собственность короля. Есть что-то необычайно убедительное в висельниках, раскачивающихся на ветру под карканье ворон.

В начале зимы Стефан повел свою армию на север. Вскоре заснеженные поля вокруг Линкольна, затоптанные людьми, лошадьми и колесами осадных машин, превратились в грязное месиво. Король решил использовать эту военную кампанию для опробования некоторых новейших образцов оружия. Наряду с метательными машинами, способными стрелять камнями весом до полусотни фунтов, вокруг замка были установлены тараны, штурмовые башни, баллисты и катапульты, напоминавшие гигантские арбалеты. Снаряды для них изготавливались из шлифованного камня, при ударе о преграду они разбивались на множество обломков. Применялись и различные емкости из телячьей кожи, начиненные либо каменными осколками, либо бочонками с негашеной известью. Если вражеский воин не был убит стрелой, то он мог быть ранен осколком или обожжен известью.

Под Линкольном были также испытаны самые новейшие изобретения: глиняные трубы – летя и разбиваясь, они разбрасывали вокруг облако железных стрел; крюк, который в полете нес за собой кожаную лестницу и закреплял ее на краю стены, и прочее, прочее, прочее.

Все это, по теории, должно было эффективно поражать живую силу противника. Но на практике дело обстояло далеко не так замечательно. Глиняные трубы зачастую не долетали до противника, а разбивались в момент их метания, осыпая стрелами своих солдат. Крюки с лестницами летели зигзагами и в девяти случаев из десяти не могли зацепиться за зубец стены.

Горожане Линкольна приветствовали появление войска восторженными криками – они оставались преданны королю. Ранульф рассчитывал на их помощь и был обеспокоен. Вскоре он понял, что Стефан лишил его свободы маневрировать и без посторонней помощи ему не выбраться живым из Линкольна. Это был мощный замок с высокими стенами и широким наружным рвом, но его, как и любой, можно было взять если не штурмом, то измором.

В поисках помощи Ранульф вспомнил о Роберте Глостерском, хотя вельможи и испытывали друг к другу антипатию. Однако Роберт был, несомненно, человеком слова. Кроме того, они были связаны родственными узами. Жена Ранульфа приходилась графу Глостерскому дочерью, и тот должен был освободить Линкольн хотя бы ради нее.

В канун Рождества Ранульф бежал из замка. Он не взял с собой жену, объяснив ей, что она будет в большей безопасности за крепостными стенами, чем на зимней дороге. В действительности Ранульф просто опасался, что в противном случае Роберт наверняка откажет ему в помощи.

Визит Матильды, ее ядовитые намеки и недомолвки погрузили Элизу в бездну отчаяния. Вновь и вновь она возвращалась к словам императрицы, пытаясь проникнуть в их смысл. Нет, Матильда не сказала прямо, что Бриан был отцом ее старшего сына, но она наверняка неспроста упоминала о дате его рождения и о цвете волос. Не было сомнения лишь в одном – Бриан находился рядом с Матильдой, когда она забеременела.

Бриан признал этот факт, но отрицал свою близость с Матильдой. Его приезд в Анжу лишь случайно совпал с зачатием Генриха.

– Тогда почему же Матильда так подробно рассказывала вам о Генрихе, и только о нем?

– Один Бог знает, – пожал плечами Бриан. – Возможно, в ней говорило просто обычное тщеславие матери. Элиза…

– Да, – горько сказала жена, – сейчас вы назвали мое имя. Но все это время на устах у вас было одно имя – Матильда. Признайтесь, вы ведь влюблены в нее, и вы были в Анжу, когда она… и вы… Боже, что я говорю?

Бриан так хотел успокоить ее, что вынужден был сказать неправду. А что ему оставалось делать? Ведь он действительно был с Матильдой в те летние месяцы, восемь лет назад.

И он действительно спал с ней.

И он верил тому, о чем она почти прямо сказала.

Но если это было правдой… Когда Стефан будет смещен и его место на английском троне займет Матильда, то ее старший сын станет принцем-наследником, а он, Бриан Фитц, – отцом будущего короля. Короля!

Да, он спал с Матильдой. Он был виновен, Элиза права в своих подозрениях. Но он отчаянно сдерживал готовый вырваться из горла нервный смех. Он согрешил – но лишь один раз. И это было его единственной изменой за все годы супружества. Одна-единственная торопливая близость в приступе дикой страсти – граф Готфрид должен был вот-вот приехать, и из этого впопыхах пролитого греховного семени мог вырасти будущий король Генрих II! От ликования и вины у него кружилась голова.

Бриан подумал о вельможах, которых он хорошо знал, – о Милесе Герифордском, Болдуине де Редверсе и других, кто жил жизнью легкомысленных гуляк и не знал мук совести. Все они считались хорошими людьми, заботливыми мужьями и примерными семьянинами, но тем не менее оставались большими любителями женщин. Домашние служанки и графини, скотницы и придворные дамы нередко разделяли с ними постель, и никто не обращал на это серьезного внимания, даже их собственные жены. У них рождались внебрачные дети, и они не уступали в этом покойному королю Генриху I и другим сластолюбивым монархам, и никто не бросил им в лицо ни слова упрека.

Нервный смех Бриана был вызван также мыслью: а ведь Элиза отнеслась бы к греху куда легче, будь его избранницей не Матильда, а любая другая женщина. Хотя, говоря по правде, это она выбрала его.

Но Бриан, как и любой мужчина, не до конца понимал свою жену. Да, ее мучила ревность, но еще больнее для Элизы было осознавать, что та, другая женщина смогла подарить ему сына. Что означало ее бесплодие. Элиза боялась этого больше всего на свете. Впрочем, в те времена многие страдали этим пороком. Так называемой восточной болезнью, поскольку первые поселенцы на Святой земле зачастую не имели детей, словно заразившись от пустыни этой страны ее бесплодием. И не было более оскорбительного вопроса, чем язвительное: «Неужели вы не способны зачать ребенка?»

Теперь, после визита Матильды, супруги уже не задавали себе этого мучительного вопроса: кто же из них виноват в том, что Уоллингфорд доныне лишен наследника? Но легче от этого не стало ни ему, ни ей.

Элиза вздохнула чуть свободнее, когда узнала, что Бриан получил приглашение от графа Глостерского присоединиться к армии восставших у Линкольна.

– Я должен ехать, – сказал он. – Ты же понимаешь…

– Да. Идите, мой супруг. Я буду молиться за вас. Возвращайтесь, как только сможете. А пока я возьму управление Уоллингфордом в свои руки.

– Ты должна понять, что ситуация требует моего отъезда. Эта чертова жена Ранульфа окружена армией Стефана. Мы должны выручить ее из беды…

– Я все понимаю, милый, и не задерживаю вас. Оставьте в замке столько людей, сколько сможете, и спокойно уезжайте.

– Я оставлю Моркара. Он достаточно подготовлен теперь и может заменить Варана.

Элиза кивнула, а затем, не выдержав, обняла мужа, содрогаясь от рыданий. Оба они понимали причину этих слез, но времени для правды уже не оставалось.

«Прежде, чем обнажить меч, он рубит…»

Спешившие на помощь Ранульфу хорошо знали короля и эти строки поэмы и понимали, что самый страшный враг Стефана – он сам. Да, он пришел на север с большими силами, но готовился только к длительной осаде, а не к открытому бою с Робертом, Милесом, Ранульфом Усатым и Брианом Фитцем. Большинство воинов короля были, по сути, военными инженерами и техниками, умеющими управлять сложными осадными орудиями, но почти бесполезными в рукопашном бою.

Еще в Лондоне, перед началом похода, и уже на заснеженных полях под Линкольном, епископ Генри настоятельно советовал брату укрепить свою армию: «Подумайте, король, без воинов вы не сможете справиться с контратакой даже из замка. Эта коллекция катапульт и баллист хороша, но она не поможет вам одолеть сотню рыцарей. Вы превратите поле боя в сложное сооружение, но вряд ли все эти раскачивающиеся балки защитят вас от нападения с тыла. Что если Роберт Глостерский прискачет на помощь Ранульфу? Спрячетесь ли вы за своими замечательными метательными механизмами? Возьмите побольше людей, брат король, пока не поздно».

Но этот совет пропал втуне, как и многие другие. И блеклое солнце, появившееся на небе 2 февраля 1141 года, осветило две армии, из которых лишь одна была готова к боевым действиям на открытом поле.

Это был день Сретения Господня. Рано утром войско восставших было уже готово к бою, тогда как армия короля все еще стояла на коленях, участвуя в праздничном богослужении. Наблюдатели короля подняли тревогу, когда враг уже стремительно приближался. Епископ Генри поспешно прервал службу. Солдаты, заняв свои позиции, продолжили обстрел замка, поскольку обслуживали осадные орудия.

Вскоре тусклое солнце затянули облака, обещавшие снегопад. Небо потемнело. Стефан с ужасом оглядел свои поредевшие ряды. Оказалось, что почти четверть воинов сбежали с поля боя.

На западе выстроились три вражеских дивизиона. Ближайшим к замку командовал Ранульф Усатый, в центре стояли главные силы во главе с Робертом Глостерским, а на правом крыле были готовы к сражению уэльсские наемники и множество малозначительных баронов со своими солдатами. Они пребывали под двойным командованием – Милеса Герифордского и Бриана Фитца. Первый удар намеревался нанести Ранульф, отрепетировав со своим отрядом клич: «Помни Карлайл!»

Между двумя армиями протянулся лес осадных машин, заменивших баррикады. Брошенные всадниками лошади бродили среди баллист и катапульт.

Перед атакой армия восставших остановилась и, по обычаю того времени, выслушала обращение своего командира.

Ранульф зычным голосом потребовал всеобщего внимания, указал на замок и поблагодарил всех, кто пришел спасти его жену. Дочь Роберта, женщина мудрая, доказала, что решительная и умная леди может перехитрить это жалкое подобие короля.

– Стефан был в замке около месяца назад и произвел неважное впечатление на его обитателей, – надсаживаясь, орал Ранульф. – И на мою супругу тоже. После его отъезда жена спросила меня: «Мой супруг, почему этот приятный мужчина проделал такое тяжелое путешествие, да еще в этакий холод? Он так ослаб в пути, что моя служанка едва смела его со ступенек вместе со снегом».

Хохот потряс окрестности, воины стонали от смеха, Ранульф польщенно поклонился. Затем он спешился, и его лошадь конюхи увели в обоз. Поле было скользким, и верхом бросаться в атаку стало рискованно. Осмотревшись, Ранульф заметил, что несколько его друзей-лордов и рыцарей последовали его примеру.

Вслед за Усатым слово взял Роберт Глостерский. Он перечислил верных королю вельмож, находя для каждого парочку оскорбительных фраз. Один оставался глупцом, другой неисправимым трусом, третий – косолапым, четвертый записным лжецом и клятвопреступником. Они были позором, выгребной ямой Англии, и чем скорее очистить от них страну, тем лучше…

В это же время оскорбления изрыгали и сторонники Стефана. Король поручил выступить перед армией одному из своих голосистых баронов. Тот начал с графа Глостерского.

– Это – уникальное существо, – заорал барон. – Где еще можно найти животное с челюстью льва и сердцем кролика? Он останется таким ничтожеством, пока не избавится от идиота Ранульфа и больного животом Милеса Герифордского, который пачкает своим дерьмом каждую скамью и каждое седло. А как можно забыть эту серую белку Матильды, барона Бриана Фитца, чьи амбиции не идут дальше юбок этой мерзкой красотки. Что за жалкое сборище уродов выступило против короля Англии! Они должны быть уничтожены, но скорее с жалостью, чем с гневом. Они были мусором, осадком в бочке вина, который никто не захочет выпить.

Пошел снег, и ветер погнал его по полю. Войска надели доспехи, вложили стрелы в луки, прошептали слова последней молитвы, а затем двинулись навстречу друг другу через лес осадных машин.

Стефан также решил биться до конца. Он выбрал позицию напротив Ранульфа Честерского. Ему бы подобало находиться в центре своей армии, лицом к лицу с главным сторонником Матильды графом Робертом, но он предпочел ему своего личного врага, Ранульфа Усатого. Захват Линкольна был ответом на потерю графом Честерским Карлайла, и естественно, что они искали друг друга в бою, крича одно и то же: «Где ты, вор?»

С обеих сторон всадники не получили специальных команд спешиться, но большинство восставших покинули своих лошадей, а более половины королевских дворян и рыцарей остались в седлах. Это давало им возможность быстро передвигаться по полю и решительно прокладывать путь через вражеские ряды. Но также позволяло и сбежать незамеченными, и потому в течение первого же часа почти все они скрылись.

Они считали, что у них есть на это веские причины. Всадникам было опасно оставаться на скользком, заснеженном поле боя без прикрытия пехотинцев. Прорвавшись в тыл армии противника, многие из них решили понаблюдать за кипевшим боем, как из-за лояльности к королю, так и из любопытства: они хотели узнать, представляет ли армия Ранульфа Честерского реальную угрозу. Убедившись в этом, всадники предпочли развернуть коней и поскакать в Вестминстер. Если у короля осталась хоть капля здравого смысла, то он должен последовать за ними, рассуждали дезертиры.

Но Стефан не намерен был покинуть поле боя. Он жаждал убить Ранульфа в честной схватке. Он всегда считал Усатого потенциальным предателем. Если бы это не открылось при захвате Линкольна, то все равно рано или поздно проявилось бы в каком-нибудь другом мерзком поступке.

У Стефана была еще одна причина желать смерти Ранульфу, хотя он не хотел в ней признаться даже самому себе. Некоторое время назад он был свидетелем сравнения – не в свою пользу – пышных огненных усов Ранульфа и его собственных. Оскорбленный до глубины души, Стефан обратился к лекарям. Отовсюду, даже из Нормандии и Фландрии, ему присылали стеклянные флаконы с эссенциями и настоями, якобы стимулирующими рост волос. Он использовал некоторые из них, и только мысль, что лекарства могут быть отравленными, удержала его от дальнейших экспериментов. Ничего, кроме обожженной кожи и слезящихся глаз, он не достиг. Хотя инструкции к этим эликсирам, составленные весьма образованными людьми, обещали королю такие же замечательные усы, как у – черт бы его побрал! – Ранульфа Честерского.

«Наконец-то я лишу графа предмета его гордости, – злобно думал король, пробиваясь с боем между восставшими солдатами. – Я побрею его собственноручно – своим острым четырехфутовым мечом!»

Снег повалил хлопьями, словно стараясь закрыть от посторонних глаз весь ужас кровавой битвы. Раненые со стонами шли сквозь белую пелену, крутящуюся подобно окровавленным призракам. Воины убивали своих же, не разглядев их толком в снегопаде, и гибли через мгновение от рук невесть откуда появившегося врага. Брошенные всадниками лошади в панике носились по полю, либо сталкивались с таранами и другими машинами, либо получали случайную стрелу в грудь и с холодящим душу ржанием поднимались на дыбы.

Правый фланг бунтовщиков под командованием Милеса и Бриана нанес тяжелый урон королевским войскам. Графы Серрийский и Лестерский были уже на полпути к Вестминстеру, а их лишенное командиров войско сбилось в беспорядочную толпу. Восставшие окружили их, не давая опомниться.

Роберт Глостерский, отбив атаку противника, ринулся вперед, и вскоре его дивизион вынырнул из леса катапульт вблизи стен замка. Стефан в ответ удвоил свои силы в центре, хотя его левый фланг терпел поражение. Сам же он по-прежнему больше всего жаждал сокрушить Ранульфа.

Издалека он лишь смутно различал могучую фигуру графа, рубящего без устали мечом направо-налево. Порыв ветра взбаламутил снежную пелену, а когда наступило относительное затишье, Стефан и Ранульф неожиданно обнаружили друг друга едва ли не на расстоянии вытянутой руки. Отшатнувшись, они стали размахивать мечами, словно серебристыми веерами, каждый устрашая противника.

Если король в этой битве выказал себя неважным полководцем, то личная его доблесть могла вызвать лишь восхищение. Он боролся с угрюмой решительностью, убивая любого, кто осмеливался приблизиться к нему на расстояние удара. Он был дважды ранен в руку и потерял одну из своих металлических перчаток. Его шлем получил вмятину от снаряда, пущенного из пращи, а лицо было забрызгано кровью его жертв. Кожаные сапоги разбухли от влаги и местами лопнули, отчего ноги промокли и озябли. Он замерз, устал от постоянных единоборств, и у него душа болела при виде бегства, казалось бы, самых верных сторонников. Никто не осудил бы его, если бы он оседлал одну из мечущихся по полю лошадей и последовал с немногими оставшимися рядом с ним баронами в Лондон.

Но он не мог покинуть поле боя, не расквитавшись с этим наглецом. Когда он побреет Усатого, что ж, тогда, возможно, уедет.

Они стояли друг против друга: король Англии и один из наиболее могущественных дворян. Пар от их дыхания развевался, словно дым на ветру. Они ничего не сказали друг другу, да и встретились они не для бесед. Вздохнув поглубже, противники ринулись в атаку.

Они обменялись мощными ударами, меч в меч… и оба пошатнулись. Вокруг них сражались десятки людей, но ни один из бунтовщиков не атаковал короля, и никто из роялистов не напал на Ранульфа. Это была схватка один на один, и было страшным позором вмешаться в нее.

Они вновь обменялись ударами и опять сумели устоять на ногах. Ранульф, используя сильную кисть своей руки, поднял меч горизонтально и сделал выпад, целясь в пах Стефану. Король отпрянул, понимая, что не сможет избежать таранящего удара. Изогнувшись, он захрипел и обрушил свой меч вниз в отчаянном порыве. Клинок Ранульфа нырнул к земле и вонзился в нее почти на треть длины. Королевский меч треснул в футе от эфеса.

Стефан увидел, что Ранульф, сопя, пытается вытащить свое оружие из полузамерзшей грязи. Еще несколько мгновений – и король останется безоружным перед разъяренным врагом. Оглянувшись, король увидел неподалеку солдата и крикнул: «Эй, ты со мной?» Солдат мигом сообразил в чем дело и бросил ему свой датский топор рукоятью вперед.

Это был опасный бросок – при неудаче лезвие топора могло снести голову королю. Но тот сумел в воздухе чудом ухватиться за ручку и с ходу обрушить топор на шлем Ранульфа. Меч выпал из рук графа, а сам он тяжело завалился на бок, сделал попытку подняться, но только захрипел и вновь упал на спину, с изумлением глядя на нависший над ним топор, увенчанный трехдюймовым лезвием. «Дьявол, сейчас этот мерзавец проткнет меня насквозь», – подумал он.

Стефан и намеревался сделать нечто подобное. На минуту он заколебался, прикончить ли Усатого сейчас или поберечь его для виселицы. Тут каменный кубик, выпущенный из пращи, случайно попал ему прямо в горло. Король захрипел и рухнул на колени, схватившись за окровавленную шею одной рукой, а другой все же пытаясь удержать топор. Это ему не удалось, и широкое трехдюймовое лезвие вонзилось в землю всего в нескольких дюймах от головы Ранульфа.

Боль была такой сильной, что в голове Стефана помутилось и он забыл обо всем на свете. Никогда прежде в битвах он не был так слаб и немощен, как сейчас. В любой момент на него мог обрушиться вражеский меч или топор.

Но враги имели на его счет другие планы. Он почувствовал прикосновение чьих-то пальцев к его шее. Кто-то стащил с него шлем, а затем, больно схватив за волосы, запрокинул ему голову.

– Ко мне, кто-нибудь ко мне! – заорал невидимый противник. – Я захватил короля! Сюда! Я взял короля! Короля!

Ранульф с трудом поднялся на ноги, посмотрел на короля и воина, державшего Стефана за волосы, а затем стал отряхивать снег с сапог. Король почувствовал себя совсем плохо. Его стошнило прямо на руки державшего его солдата. Снежинки кружились вокруг и бились ему в лицо, словно потерявшие гнезда чайки. Небо потемнело, и лишь на мгновение в разрыве тяжелых туч появилось багровое пятно солнца, а затем навалилась тьма.

Среди пленников оказался и знакомый нам Гилберт де Рентон, щегольского вида придворный, который некогда уже был захвачен разбойником вблизи Дорчестера. Когда его уводили с поля боя, он заметил Бриана Фитца с перевязанными головой и левой рукой. Барон разговаривал с могучим мужчиной, отличавшимся на редкость уродливым лицом. Что-то знакомое было в его позе и наклоне плеч.

Правда, тот, кого ему напомнил этот человек, показался ему тогда несколько моложе, хотя на том был темный капюшон и лица его он не видел. Де Рентон шагнул было к Бриану и его собеседнику, но тут же получил от охранника сильный толчок в бок.

– Эй, не распускай руки! Я де Рентон и не позволю…

– Знаем, знаем, – ухмыльнулся солдат. – И скоро вашим родственникам придется раскошелиться.

«Четыре сотни фунтов, – тоскливо подумал Гилберт. – В такую сумму моей семье обошлось мое предыдущее освобождение из плена, когда я…»

И тут он отчетливо вспомнил того человека. И возбужденно закричал:

– Солдаты, как зовут того громилу, что стоит рядом с Брианом Фитцем?

– Пошел, пошел! – ткнул его в спину солдат, и не думая отвечать на его вопрос.

Гилберт зашагал вслед за другими пленниками. Он легко мог представить, как его семья отреагирует на требование внести за него выкуп. Второй раз за четыре года! Они решат, что их франтоватый отпрыск финансирует всех разбойников и бунтовщиков Англии.

Но ведь на этот раз он не бежал с поля боя, как многие другие. Его семья должна была гордиться им. Смогли бы другие де Рентоны так достойно и доблестно участвовать в бою? Нет. Тогда пусть хотя бы заплатят выкуп.

Солдат, толкнув его, предложил поторопиться, и Гилберт споткнулся, так и не успев насладиться мыслью о своем героизме.

Ранульф торжественно провел Роберта в свой замок, обнял жену и двоюродного брата и тут же отправился в раскинувшийся неподалеку город Линкольн. Им двигала жажда мести. Он хотел сполна насладиться ею, уничтожая всех и все. Город был объят пламенем, церкви опустошены, а колодцы и сточные канавы завалены трупами. Его воины отвели душу в грабежах и насиловании женщин. Этим восставшие хотели дать понять всей Англии, что преданность королю Стефану подобна государственной измене и будет жестоко наказана.