Мы поехали на дачу Василя.
— Макс, я знаю, — сказал Василь, сидя в кресле и продолжил: — Ты даже, может, и заметил, что я слежу за тобой.
— Да, только сегодня я заметил это, — ответил его, отводя взгляд в сторону.
— Я расскажу тебе про Наволя, который может и, наверно, захочет отомстить, и объектом отмщения, вполне возможно, окажешься ты, — взволновался Василь и притянул стол к себе.
Для меня это было совсем неожиданно, я не слыхал про Наволя. И какую же опасность он может преподнести мне, ведь сама опасность в городе в руках самого Василя?
— Он не был таким, как сейчас, — начал рассказывать Василь, и я внимательно, скорее взволнованно, слушал его. — Наволь был одним из парней Краба, как Венок, но Венок никогда не был таким, как Наволь. Наволь всегда стремился быть учеником Краба, как я был тогда, но Краб не дал никакой надежды, это было двадцать лет назад, может, и больше, и тогда приходили слухи, что он себя недостойно ведет и хочет жить по-своему. Когда те же слухи дошли и до Краба, он позвал Наволя и неожиданно сказал, что разрешает ему принимать самостоятельные решения, и что надеется: они будут всегда правильными. Прошло несколько недель, один человек, возрастом около сорока пяти лет, одетым в деревянную одежду, подошел к Крабу, когда он гулял один в саду, — Краб часто это делал. Тот человек рассказал ему, что произошло и как поступил Наволь с ним. Он сказал: пусть они с Наволем приедут к нему домой. Они приехали, Краб любезно приветствовал обоих у себя дома, в доме ждали их я, Краб, и несколько парней: Спартак, Андрей, Оник и Сергей. Наволь рассказал, что он дал в долг крестьянину большие деньги, и что он сказал, что заставит крестьянина вернуть все деньги до последней монеты. Краб спокойно услышал Наволя и спросил крестьянина:
— Что есть у тебя в собственности?
Человек из деревни приблизился к Крабу и, отпустив глаза, сказал:
— Никакой собственности, свой дом продал ему, все мои земельные площади, все отдал ему за долг, но говорит: не хватит, потому что правда долг большой, а моего имущества недостаточно.
Краб задумчиво посмотрел на Наволя и спросил:
— Это ты дал волю этому человеку?
Он подумал несколько секунд, потом ответил:
— Нет, не я.
— Его воля принадлежит только ему, и никто не сможет забрать у него волю, пока он сам не разрешит, заставить работать этого человека для тебя, или работать, как ты сам захочешь, ты не сможешь, а так как все его имущество теперь у тебя, у тебя нет другого выбора, как смириться с этим. Ты рассчитывал и думал, что взял в залог его волю, дав ему денег? То ты ошибаешься: никто этого не может делать в мире без его разрешения. Деньги — это не жизнь, и не надо свое будущее строить на деньгах, если ты рассчитывал поправить здоровье своих детей за счет воли крестьянина, то впустую. А остальные деньги он отдаст постепенно, так как мы не построены на деньгах, а деньги на нас, а в первую очередь — на крестьянах. Никто не может его обесчестить, потому что он честный человек.
Краб проводил крестьянина до двери и сказал, что в другой раз, если что-нибудь случится или возникнут какие-то проблемы, пусть обратится к Василю, то есть ко мне, а Наволю велел остаться. Когда крестьянин уехал, Краб сказал Наволю:
— Я тебе дал свободу надо мной, чтобы ты смог принимать самостоятельные решения, я и запрещаю этого делать. Я разрешил тебе решать дела самостоятельно, чтобы ты понял, что недостоин этого и не сможешь никогда, понимаешь, никогда не сможешь быть моим учеником, как Василь.
Краб прогнал его из рядов наших парней, обратно забрал то, что дал Наволю и разделил между парнями, но то, чего не дал Краб, не забрал, сказал:
— Пусть живет в доме прежний хозяин, которой забрал у него больше имущества, чем он сам от него, — закончил Василь.
Говорят, если два льва находятся в одном месте, значит, они сражаются, но если они сражаются друг с другом, это еще не значит, что они находятся в одном месте, и каждый из них думает о своей победе на расстоянии и ждет подходящего момента. В том и суть аналитического мышления.
Василь мгновенно задумался и умолк. Угошал меня кофе, который готовила Софья (она всегда была с ним), и когда вышла из комнаты, я спросил:
— А потом? Что случилось с Наволем? И где он?
— Больше о нем Краб не хотел слышать. Мы забыли про него, но я все еще волнуюсь, и ты мой первый ученик, я должен предусмотреть все страховки, — ответил Василь.
Я подумал: а ведь стать учеником было так трудно, а я, даже не зная этого, стал учеником Василя, но чем я заслужил это, не знал. Василь рассказал мне о Крабе и о его поступках, а я ничего не делал, чтоб заслужить даже рассказ, а ведь я должен был заслужить, как сказал Василь на той вечеринке.
— А чем я заслужил, что ты рассказываешь мне о Крабе? — не сдержался я.
— Ты поехал со мной в день твоего друга, которого ты очень любишь, — ответил он, улыбаясь, и как будто восхищался мной и продолжил: — Послушай, Макс, искать свое прошлое — значит ненавидеть свое будущее.
Я задумался немножко. Может, и правильно он говорит, сколько стараюсь побольше узнать о Василе, а еще и о Крабе, столько начинаю понять, что эти люди не совсем обычные, у них мысль развита побольше, чем у других.
В моей голове что-то творилось, кажется, я не был готов к этим мыслям про решение Краба, хотя он рассказывал пока только одну историю про Краба. Василь понял, что для меня уже вполне достаточно, и я их должен переварить. Он попросил Венка, чтобы он проводил меня до дома. Венок сел за руль и по пути спросил:
— Макс, ты знаешь, почему Краб выбрал Василя как своего ученика?
Вот что, и вправду, но я в глубине души как бы стеснялся или не осмелился спросить об этом Василя, и мне это было интересно. И он начал мне рассказывать о Василе:
— Его первый срок начался, когда ему был двадцать один год, за убийство одного парня, который хотел украсть у него пачку сигарет, но страшным было не убийство. Василя нашли рядом с убитым, но Василь сказал, что он не убил его, но ему не поверили. Василь пачку сигарет положил к мертвому с зажигалкой, именно ту, которую захотел украсть убитый. Отец убитого, конечно, не верил Василю и обратился в суд, Василя засадили за убийство на восемь лет, Василь не признал свою вину перед судом, потому что он упорно утверждал, что он не убил его. Отец убитого положил в гроб своего сына ту пачку сигарет и зажигалку, которые дал ему Василь, и построил могилу. Прошло почти три месяца, отец убитого парня хотел уточнить причину, он вспомнил про слова Василя и что Василь подтверждал, что он не убил его. Он растерялся, вырыл могилу своего сына, открыл гроб и увидел:— Все сигареты были докурены, а их было две, и все остатки были разбросаны у ног… Да, он понял, что убил собственного сына своими руками, а точнее, своими слезами. И все вокруг, кто услышали об этом, растерялись. А ведь не страшно быть трупом — страшно, когда с тобой обращаются, как с трупом.
У меня сразу появились мурашки от жестокого рассказа. Как это: отец убил своего сына? А ведь он мог бы спасти его не спеша, просто послушав Василя. Не смог, ведь он — отец убитого, он наполнился ненавистью и не хотел слушать никого. Я продолжил слушать рассказ Венка.
— Отец убитого парня всем рассказал правду, что Василь не убивал его. Суд признал его невиновным. Когда Краб услышал о произошедшем, он встретился с Василем и дал ему крест, тот крест, который сейчас у тебя, Макс, — закончил Венок.
— Спасибо, Венок, что рассказал мне это все, — поблагодарил я.
Значит, ученики Краба выбирались, так сказать, сами собой. Сам Краб предложил им стать своими учениками, а не как Наволь, кто набросился к славу и захотел управлять ею.
Мы уже подъехали к моему дому и уже стоим полчаса. Я попрощался и еще раз поблагодарил Венка за рассказ и поднимался наверх, в квартиру, где ждала меня Лиана.
Я знал, что мне еще многое предстоит увидеть, и мне нужно привыкнуть ко всему, к жизненному перевороту, к перевороту мыслей и быть готовым принимать новые идеи и смыслы, о которых я даже не слыхал в жизни. Вот, например, мне стало известно, что перед тем как согласиться, надо хорошенько подумать над тем: не предлагаешь ли ты свою волю ему навечно? И вот почему никогда не нужно клясться тому, кто нацелен на будущее, потому что твоя воля никому не принадлежит, и как я понял, даже не принадлежит самому себе, просто тебе дано разрешение: дать свою волю кому захочешь лишь до конца твоей жизни. О твоей обычности должны рассказать другие люди, которые основываются на твоих поступках. И когда мы ошибаемся, понимаем, что мы всего лишь люди.