Ключ

116

Как и прежде, во сне Лив подстерегала темнота, но на этот раз ей не было страшно, она знала, что там скрывается.

Проснувшись, она протянула руку, желая коснуться Габриеля, как там, в пещере, желая убедиться, что этот сильный мужчина рядом, — однако рука схватила пустоту.

Лив открыла глаза.

Она лежала в кабинете врача, совершенно незнакомом, и все же чувствовала, что попала туда, куда хотела попасть — домой.

Рядом стояла другая кушетка, и на ней лежал Джон Манн, обретший наконец покой. Она видела, что он мертв, но в то же время чувствовала, что от него исходит ощущение покоя. Лив встала с кушетки и подошла к нему, взяв покойного за руки. Она тревожилась о Габриеле — где он, отчего не сидит у тела отца, которого нашел и потерял снова, успев пообщаться всего несколько часов? Теперь он один-одинешенек на всем белом свете, как и она сама. И все же он не одинок. Он никогда не будет одинок. Она с ним, как и он с ней.

Привлеченная долетавшим снаружи шумом, Лив вышла в коридор. Здание казалось вымершим, а шум раздавался в самом поселке. Она пошла по коридору и заметила взломанную дверь с вывороченным замком.

Звездная карта лежала на столе, там, где Габриель ее оставил. Глазами она пробежала по очертаниям созвездий, узнала Дракона, Тельца, Большую Медведицу. У Медведицы была лишняя звезда, вырезанная глубже остальных, а линия от нее вела к фрагменту текста. В голове Лив теперь не раздавался шепот, дающий перевод, но она обнаружила, что может просто прочитать и понять.

У Лив сложилось впечатление, что какая-то часть Таинства навсегда передалась ей. Она подняла тяжелую гранитную плиту, надеясь найти на обратной стороне новую информацию. Но обнаружила записку.

117

Доктор Харзан расхаживал у края ямы, в которой покоился вертолет Сикорского.

Почти все ценные древние документы из него уже извлекли и подготовили к отправке в Турцию, где они осядут — наконец-то! — в библиотеке Цитадели, где им и надлежало оказаться еще двенадцать лет тому назад. Чувство завершения давно начатого дела доставляло ему огромное удовлетворение.

И все же…

Всем в лагере была слышна перестрелка в районе поселка. После этого Харзан не мог связаться по радио ни с кем из своих людей — в наушниках слышался лишь треск. Это его беспокоило. Может быть, у них неисправна радиоаппаратура? Чертов песок способен забить что угодно. Растревожила Харзана и недавняя встреча с Джоном Манном. Это было яркое напоминание о том, что прошлое может воскреснуть и доставлять неприятности, пусть ты и уверен, что оно давно покоится в могиле. Лишний раз подтверждали это и археологические находки, по-иному трактовавшие события, описанные в Библии. Чем скорее их надежно замкнут подальше от глаз людских, тем лучше.

Тут голова его дернулась — пуля вошла в глаз и снесла почти всю затылочную часть черепа. Харзан свалился на дно ямы и растянулся на металлических останках мертвого «дракона», а по пустыне эхом разнесся выстрел из М-4.

118

Кардинал Клементи сидел за своим столом, не отрывая глаз от экрана монитора. Звонил телефон, но он, кажется, даже не слышал этого. Он грузно осел в кресле, опустив голову почти на грудь, плечи безвольно поникли, словно не в силах больше выносить давящий на них груз. Из пухлых губ торчала сигарета, на которой уже образовался добрый дюйм пепла. На экране монитора было письмо, присланное Пентанджели по электронной почте:

Под текстом был макет первой страницы с огромным заголовком:

Сквозь несмолкающие звонки стоящего на столе городского телефона он разобрал приближающиеся шаги — судя по звуку, сюда по облицованному мрамором коридору спешили несколько человек. Вот первый из них добежал до кабинета и забарабанил в дверь. Клементи содрогнулся, и пепел наконец упал с сигареты, рассыпавшись по черному саккосу кардинала. Повернулась ручка, но дверь не открылась. У государственного секретаря хватило ума запереть ее раньше. Впрочем, дверь задержит их ненадолго. Она рассчитана на то, чтобы обеспечить хозяину кабинета уединение, а не на то, чтобы выдержать штурм. Очень скоро ее взломают.

Он подался вперед и удалил письмо, как будто так же легко можно было удалить и содержавшиеся в письме вести. Потом поднялся с кресла и подошел к окну.

Внизу, на площади Святого Петра, уже собрались толпы людей, разглядывающих Папский дворец. Но только это были не набожные паломники, которые надеются хоть краем глаза узреть его святейшество, — нет, это собрались журналисты, охотившиеся за «жареными» фактами. Они деловито расставляли камеры и на этот раз высматривали его, кардинала Клементи.

За его спиной все так же сотрясалась под ударами дверь, звонил, не умолкая, телефон, но Клементи продолжал курить и смотреть на площадь, словно ничего особенного не происходило. Невзирая на все случившееся, он и сейчас не сомневался, что план у него был блестящий. Разумеется, если бы он во всеуслышание объявил об обнаружении места, где некогда находился Эдем, то Церковь смогла бы открыть свой храм в стране, исповедующей другую религию. Но какой в этом прок? Совсем другое дело — нефть. Это жидкое сокровище наполнило бы высыхающие кровеносные сосуды католической церкви и в корне изменило бы ее положение. Это было бы Божьим благословением Его посланникам на земле. Современное чудо — миф, обернувшийся большими деньгами. Но по каким-то причинам этому не суждено было случиться.

Клементи сделал последнюю затяжку и положил сигарету в мраморную пепельницу, не затушив, — пусть догорит до фильтра. Он взобрался на высокий подоконник и услышал испуганные вздохи и возгласы внизу — в толпе его заметили. Ему вспомнился тот монах, который две недели назад забрался на вершину Цитадели и дал толчок лавине событий. Кардинал раскинул руки, изображая крест, как и тот монах, опустил голову и так стоял, пока не услышал, как разлетелась в щепки дверь кабинета.

«Один Бог поймет меня», — подумал он и бросился всем своим немалым весом вниз, на мраморные плиты парадного двора, с высоты четырех этажей.

«И один Бог может простить…»