Книга 6_Путь тени

Глава 5

Над бескрайними просторами снежной пустыни медленно распускался алый бутон вечно юного утра – того прекраснейшего мига, когда все вокруг преображалось, оживало, переходя из тени в свет, и казалось, что отворяются врата в небесные миры и стоит ступить на незримую тропу, как ветра вознесут твой дух к самому подножию трона повелителя небес. Такие мгновения стояли того, чтобы, отрешившись от забот и проблем, оглядеться вокруг – и вот уже начинаешь не жить, а грезить, полнясь дыханием мечты.

Отойдя от тропы каравана на несколько шагов, Атен остановился и, запрокинув голову, замер, любуясь небесами и землей, восхищаясь всем, что видел глаз. Он стоял, покачиваясь, хмельной, вдыхая полной грудью еще сильнее дурманивший морозный чуть сладковатый воздух, в котором было столько покоя… И вообще, сказать, что он чувствовал себя великолепно, значило, не сказать ровным счетом ничего. Так хорошо ему не было давно, может быть, даже никогда. Только теперь он начал понимать, как чудесно делать не то, что должен, а что хочется, не думая ни о чем, ни о чем не беспокоясь…

Его больше не связывали какие-то заботы, обязанности и, главное, предчувствия-страхи.

Он был совершенно уверен в том, что все в порядке, и не допускал и тени сомнений в том, что так будет и впредь.

"Все хорошо… Все просто замечательно… – мысленно повторял он раз за разом, как молитву или заклинание. – Все хорошо… Все просто замечательно… Все хорошо…" Ну и что из того, что всегда, во все времена считали: "Первый раз слово, второй раз просьба, третий раз мольба, четвертый же – беда…" – эти символы, составленные первым творцом заклинаний, с незапамятных времен стояли на свитках с молитвами. Но кто помнит об этом, кто вообще может думать хотя бы о чем-нибудь, когда в голове вновь и вновь звучит только: -Все хорошо. Все просто замечательно"!

Караванщик широко зевнул, мотнул головой, прогоняя начавшую было подкрадываться к нему бледную муть дремы: "Нет, грех спать в такое прекрасное утро!" И вообще, ему и не особенно-то хотелось спать. Хотя за последние дни он не прикорнул ни на мгновение, Атен не чувствовал усталости. Лишь временами, вот как сейчас, его словно снежным покровом накрывало сумрачным состоянием полусна, когда вокруг мерещились какие-то тени, видения, одно удивительнее другого, а разум почему-то не удивляется, воспринимая все как совершенно обыденную реальность. Несколько мгновений – и все проходило, забываясь при этом быстрее, чем если бы ничего и не было вовсе. Несколько мгновений, после которых караванщик чувствовал себя бодрым, отдохнувшим, как после долгого здорового сна, и готовым шагать вслед за солнцем без устали так, словно он не человек, а бог.

– Пап! -он и не заметил, как к нему подошла Мати, но ничуть не удивился.

– А? – караванщик не смог сдержать зевка.

– Я хотела поговорить с тобой…

– Давай потом, не сейчас, – разговоры представлялись ему никому не нужной безделицей. Зачем что-то обсуждать, о чем-то спрашивать, когда все известно и ясно и так? С этой вдруг открывшейся ему истиной как-то сразу согласились все вокруг. Все, кроме Мати, которая упрямилась, не желая ничего понимать, или делая вид, что ничего не понимает, что было еще хуже.

– Ну пап! – не унималась та.

"Ох, дети, дети, почему с вами столько проблем? И чем старше вы становитесь, тем больше вырастают сложности…" -Ладно, – он снова зевнул. – О чем речь?

– Об этом месте, – глаза Мати блестели, словно она открыла тайну мироздания.

"Ох, молодость!" – вздохнул, подумав про себя, караванщик.

– Пап, я прочла в свитках… – говоря это, девушка вытянула из рукава какую-то старую рукопись. – Вот… – она развернула свиток, собираясь ему показать какой-то знак, но Атен решительно забрал лист, убрал за пазуху, даже не взглянув на него.

Покой покинул его душу, сменившись гневом. Он был так сердит, что не смог сдержаться.

– Я ведь запретил тебе совать нос в сундук с этими древними сказками! – нахмурив брови, строго проговорил он, надвинувшись на дочь мрачной серой тучей. – Или нет?

– Запретил, но…

– Почему же ты не выполняешь мою волю, непослушная дочь? – распаляясь все сильнее, мужчина заскрежетал зубами.

– Я… – она собиралась ответить на его вопрос, но он не ждал от нее никаких слов, лишь смирения:

– Или ты хочешь, чтобы тебя наказали? Мне давно следовало так поступить! Даже представить себе невозможно, скольких бед мы смогли бы избежать, будь я с тобой строже!

Мати смотрела на отца широко открытыми глазами, в которых застыли непонимание и испуг. Она не узнавала его. Ей вдруг показалось, что, хотя внешне он совершенно не изменился, но внутренне, душой, духом, стал совершенно другим, чужим. И, все же…

– Папа, прости меня, пожалуйста, – поняв, что спорить с ним, бесполезно, что лучше со всем согласиться и покаяться, она подошла к нему, коснулась головой плеча, не скрывая заблестевших в глазах слез. – Я не хотела тебя ослушаться, я…

Мне просто стало не по себе… У меня было предчувствие, ну, что что-то должно произойти… И я пыталась разобраться…

– Великие боги, да когда же ты наконец, поймешь: все эти попытки заглянуть в будущее ни к чему хорошему не приводят! – вскричал караванщик. – Или ты не слушала меня?

Мати была готова возразить, что ничего подобного отец ей не говорил, скорее наоборот, но Атен не дал ей и слова сказать, продолжая:

– Или жизнь тебя ничему так и не научила? Вспомни, что было в прошлый раз? Из-за этого твоего предчувствия мы чуть было не потеряли Шамаша!

Отпрянув от него, словно от ледяного изваяния в замке госпожи Айи, девушка с силой стиснула губы. Глаза защипало так сильно, что она зажмурилась от боли.

С тех пор прошло больше года. И за все это время никто ни разу не напомнил ей о случившемся. Да, она понимала, что внутри, в душе многие упрекают ее, даже осуждают, но всегда считала – не больше, чем жалеют. И она совсем не ожидала услышать упрек от родного отца – самого близкого человека, который был у нее в мире.

Мати чувствовала себя такой несчастной… Хуже, наверное, ей было только в тот миг, когда… когда она поняла, что случилось в драконьем городе.

"Великие боги! За что Вы так наказываете меня? За что мучаете, отбирая при этом единственное утешение?" -Вот что, Мати, – продолжал между тем хозяин каравана, хмуро глядя на дочь, которая испортила такое чудесное утро, – шла бы ты в повозку да сидела там. Ни к чему наводить тень на солнце.

Но даже после этих слов девушка не бросилась опрометью к повозке невест, не в силах побороть жалости к самой себе. Мати продолжала стоять возле отца, чуть наклонив голову, глядя ему на ноги, не в лицо.

– Я сделаю так, как ты велишь…-начала она.

– Вот и отлично! Давно бы так!

– И останусь в повозке до тех пор, пока ты не позовешь меня, или не позволишь выйти… Но, отец, прошу, заклинаю тебя: прочти свиток!

– Ты еще торгуешься? Со мной?! – его лицо пошло пятнами. Гнев застил кровью глаза.

Будь в его руках плеть, он бы показал этой несносной девчонки, как надо себя вести со старшим! То, что Шамаш ей все прощает, не дает ей права… И вообще, ему не следовало быть таким мягким с дочерью! Да, она росла без матери, да, она была его единственным ребенком, а таковых во все времена баловали. Но все это действовало до тех пор, пока он не узнал, что она – Творец заклинаний! А Творец заклинаний не может быть слабым! Мати должна забыть про сомнения, про страхи!

Складывать заговоры – значит, постоянно сражаться с демонами и злыми духами. Она должна быть сильной! Даже сильнее воинов-дозорных! Сильнее всех! Иначе ей не выжить! И он должен сделать ее сильной, если хочет, чтобы она жила! Но для этого ему прежде необходимо обучить ее послушанию! Иначе она не усвоит ничего из того, что ей предстояло узнать!

Учить Творца заклинания – он плохо себе представлял, что это означает. Чему мог научить ее хозяин каравана?

"Но ее мать оставила девочку мне, уверенная, что я все сделаю правильно! И я не подведу Тебя, моя лучезарная Власта, моя божественная госпожа Айя!" -Это важно, отец! – та продолжала настаивать на своем. В ее глазах был лишь страх, но, казалось, именно он придавал ей силы. – Прочти!

Поморщившись, он тяжело вздохнул.

"Нет, госпожа, видать, я плохой учитель. Ничего-то у меня не получится. Ну не могу я быть с ней строгим!" – его рука уже потянулась к свитку, но тут, словно молнией посреди ясного неба, в голове сверкнула мысль – та, что была придумана не им, что несла в себе твердость и властность:

"А ты попытайся!" От неожиданности Атен даже закрутил головой.

"Госпожа…" – он решил, что с ним заговорила сама богиня, мать девочки.

"Попытайся! – повторило внутреннее эхо, с недавних пор забравшееся к нему в голову, сперва просто говоря, затем – приказывая: – Попытайся!- и, наконец, будто угрожая: -Попытайся. А не то пожалеешь!" "Если Ты этого хочешь… Если Ты считаешь, что так будет лучше, правильнее…" Он уже открыл рот, чтобы сказать…

Но тут до него донесся крик дозорного, подхваченный воинами каравана и возницами:

– Оазис! Впереди оазис!

Лицо Атена просветлело, губы растянулись в довольной улыбке:

– Ну наконец-то! – он выглядел довольными и разомлевшим, совсем как задобренный сытным ужином и не одним кубком крепленой настойки горожанин.

Это отрешенное выражение глаз, которые словно разучились видеть, неуверенная покачивающаяся походка… Если бы Мати не знала, что отец равнодушен к пьянящим напиткам, она бы решила… Конечно, все могло измениться… И это его странное поведение с резкими перепадами настроения… И запах изо рта… И так часто начавший заплетаться язык… И вообще…

"Нет! – она отказывалась верить. Но чем усерднее она отвергала эту мысль, тем сильнее становились ее подозрения. – Хозяин каравана не может! Он не должен затуманивать свое сознание, когда перед лицом опасности его ум должен быть свеж и ясен! Отец не стал бы подвергать всех опасности…" А потом до нее дошел смысл услышанного. В глазах отразился еще больший ужас.

Девушка замотала головой:

– Этого не может быть! Отец, это призрак! До ближайшего оазиса почти месяц пути!

Здесь не может быть городов! Здесь их никогда не было! Никогда!

– Что за чушь! Прежде, в легендарное время оазисы были везде!

– Но…

– Не говори ерунды! И не спорь! Пока я действительно не рассердился на тебя и не заставил сидеть в повозке всю городскую неделю!

– Посмотри на карты!

– Что на них смотреть? – караванщик как-то косо глянул на девочку. Его глаза явственно говорили: "Ты что, дура? Не понимаешь очевидного?" – Когда можно взглянуть на сам город?

– Это демоны! Они затуманили тебе глаза…

– И дозорным тоже? – криво усмехнулся он.

– Да! Свиток… В нем говорится об этом месте! И его демонах! – не унималась Мати, не слыша откровенного хохота за своей спиной, не видя лиц развеселившихся караванщиков, обступивших их кругом и откровенно потешавшихся над девчонкой. А даже когда поняла, увидела… Ей было все равно. "Пусть! Пусть! Главное, чтобы выслушали!" – больше ей ничего не было нужно.- Есть такие края… Внешне они ничем не отличаются от остального мира. Но только внешне. Тот, кто попадает туда, сразу же начинает чувствовать себя по-особенному. Ему кажется, что возможно все, даже самое невероятное. И представлявшееся невозможной мечтой, начинает исполнятся… – громкий, неудержимый смех заглушил ее голос, заставил умолкнуть.

Наивная, она не понимала, что выслушать и услышать – не одно и то же. Но даже тогда, даже теперь она не собиралась сдаваться. В отчаянии она искала выход и вспомнила о языке, который должен был быть понятен всем:

– Это край мечты.

Только если ты

Попадешь туда Наяву, бе… – она бы не остановилась сама. Нет, на этот раз девушка была готова настоять на своем, довести рассказ до конца, потому что была уверена: "Они должны знать! Должны понять! Пусть даже это заставит их пройти через самое страшное разочарование в жизни!" Но ее заставили замолчать, заткнув рот пригоршней снега.

Мати на мгновение задохнулась, подавившись, закашлялась.

– Атен, что ты делаешь! – донесся до нее резкий, полный гнева вскрик Лины.

"Неужели это он…" – все еще кашляя, дыша нервно, надрывно, девушка взглянула на отца, на руках которого повисли двое караванщиков, удерживая.

– Отпустите меня! – силясь вырваться хрипел тот, покраснев сильнее зари. – Отпустите, я сказал! – наконец, ему удалось отмахнуться от них.

Торговцы остались рядом, не спуская с Атена настороженных взглядом, готовые, едва тот двинется, остановить его.

– Ты же мог убить ее! – демоном ярости налетела на него Лина. – Неужели боги лишили тебя разума? Она же твоя дочь! Где твое сердце?

– Мое сердце? – он хмуро глядел на нее исподлобья. – Где ему и положено быть – у меня в груди! А вот где ваши уши, глаза и, главное, головы? Она-то, – он махнул рукой в сторону Мати, – девчонка, которая еще не прошла испытания и, значит, не имеет ни собственной судьбы, ни вины, не говоря уже о разуме. Она не понимает, что чуть было ни натворила! Но вы-то! Вы!

Стоявшие вокруг караванщики переглянулись. Они ничего не понимали, однако, задумавшись, насторожились. В их глаза вошло сомнение.

– Девочка всего лишь говорила… – пробормотала женщина.

– Что говорила, Лина? Что?

– Ну… О свитке, о демонах…

– Лина, – он недовольно поморщился, – я спрашиваю не о чем, а что?

– Слова! Простые слова! Ты мог остановить ее иначе! Велеть замолчать!

– А если бы она не послушалась?

– Ну и что? Что случилось бы тогда? Не похоже, чтобы она собиралась произнести богохульство…

Ее прервал смех.

– Атен? – она смотрела на него с непониманием и ждала хотя бы какого-нибудь объяснения. Но караванщик никак не мог успокоиться.

Не дождавшись объяснения, Лина заговорила вновь, не скрывая своей досады и злости, наоборот, специально выставляя их напоказ, словно позабыв о том, что это по крайней мере неприлично:

– Я не сказала ничего смешного! И, во имя богов, если ты не объяснишь, что происходит, я буду настаивать на том, чтобы караван собрался на круг!

Стоило женщине произнести это, как все взгляды обратились к ней. Для круга сейчас могла быть только одна-единственная причина – та, о которой до сего мгновения все предпочитали не думать – переизбрание хозяина каравана.

Атен, который понял это не хуже других и, может быть, даже быстрее, обвел своих спутников внимательным взглядом прищуренных глаз. Люди молчали. Некоторые опускали головы, другие глядели вперед, но с таким отрешенным видом, словно их здесь и не было вовсе.

– Вот, значит, как… – проговорил он, а затем с вызовом спросил: – Вы хотите, чтобы я ушел?

– Атен…

– Это мой караван! Мой! Потому что на мои деньги было построено большинство его повозок!

– Первых повозок, – караванщики и сами не знали, зачем заговорили об этом, – которые уже давно заменили…

В сущности, никто не думал о том, чтобы на самом деле переизбрать хозяина каравана. Просто у них было это право. Все, что они хотели – напомнить о нем, чтобы почувствовать себя свободными.

– Свобода… – криво усмехнувшись, негромко бросил Атен. Но это тихое слово прозвучало для всех громче грома. Вздрогнув, караванщики застыли в напряжении.

Им показалось, что хозяин прочел их мысли. Потом он обратил взгляд на стоявшего чуть поодаль Евсея. – Расскажи им все, – велел он.

Тот медлил. Но вовсе не потому, что не понял, о чем говорил хозяин каравана. Нет, ему все было совершенно ясно. За исключением того, следовало ли это делать.

– Брат, ты уверен…

– Да, – голос Атена звучал жестко и резко, как удар хлыста. Сам же он, повернувшись, зашагал прочь, бросив на ходу дочери. – Ты молча выслушаешь все до конца, после чего пойдешь в свою повозку и будешь сидеть в ней до тех пор, пока от города, который увидели дозорные, до нашего каравана не будет вновь столько же, сколько сейчас!

Мати не смотрела на него, упрямо сжав губы. Ей хотелось проклясть отца. Нынешним утром он очернил все то хорошее, что хранилось в ее памяти. Но, все же, что бы там ни было, он оставался ее отцом. И вообще, она собиралась молчать до конца вечности, зарекшись произнести и слово.

– Мда… – Евсей оглядел собравшихся.

– Рассказывай! – Лина подошла к нему, а вслед за ней передвинулись и остальные караванщики.

– Ну же! – торопили все помощника хозяина каравана, который непонятно почему медлил.

Евсей огляделся, вздохнул, смирившись с тем, что ему придется пойти против своей воли, подчинившись чужой. Но прежде чем рассказывать нужно было кое-что устроить.

– Вот что, – он провел рукой по лицо, тонкой юношеской бородке, понимая в глубине души, что хотя все и принимают его за равного себе по возрасту, но видят-то перед собой вихрастого юнца, – раз караван не остановился, не лучше ли будет и нам продолжать путь? Не хотелось бы отстать.

С ним согласились. В конце концов, говорить можно и на ходу. Мати, бросив взгляд на горизонт и, убедившись, что действительно город недалеко, когда уже виднелся священный холм с вознесенным над ним храмом, открыла рот, чтобы сказать: "Здесь может быть опасно. И лучше не отвлекаться на то, что можно отложить и на потом", – но промолчала, вспомнив о данном самой себе слове – молчать. К тому же… В этот миг ей было все равно, что ждет впереди ее и этот караван.

"Может быть, так и лучше – умереть. Уснуть вечным сном. И ни о чем не жалеть, ни над чем не плакать, больше ничего не терять…" -Итак? – караванщики ловили каждое слово Евсея.

– Мати – Творец заклинаний, – проговорил тот. И над пустыней повисло молчание.

Все пытались понять, что значили эти слова. И не могли. В общем-то, каждое по отдельности они были ясны. Но все вместе они не сочетались, как полушубок караванщика с сандалиями горожанина. Хотя…

– То, что она начала произносить…- девушка поймала на себе чей-то напряженный взгляд и поспешила опустить голову, сжавшись в комок и мечтая лишь о том, чтобы провалиться сквозь землю. – Это было заклинание?

Люди начали вспоминать.

– Что там говорилось?

– "Это край мечты. Только если ты попадешь туда наяву…" – похоже на заклинание места.

– Край мечты… Но почему, если так, Атен остановил ее?

– Думаю… – Евсей глянул на племянницу. То, что он собирался сказать, могло навредить ей. Но если рассказывать, то все. – Следующим словом должно было стать "беда". Ведь так? – Мати кивнула, не понимая, к чему он ведет.

– Проклятье места! – если еще мгновение назад караванщики тянулись к ней, улыбались, подбадривая, то теперь резко отшатнулись в сторону, словно она была больна снежным безумием.

– Думаю, что так, – подтвердил Евсей.

Все расспросы прекратились. Караванщикам нужно было сперва разобраться в услышанном. Понять, прочувствовать, обсудить между собой.

– Творец заклинания…

– Величайший дар…

– Или столь же великое проклятие…

– Она ничего не знала о своем даре, и потому ни в чем не виновата.

– Во всяком случае, теперь ясно, что вдруг нашло на Атена.

– Творцы заклинаний – полубоги.

– Но кто ее отец?

"Как кто? Как…" – Мати переводила взгляд с одного спутника на другого, все меньше и меньше понимая… Нет, конечно, она знала о Творцах заклинаний. О них говорили в легендах. Разное. По большей части – такое удивительное, что в это было трудно поверить.

– Бог. Для того, чтобы говорить на Их языке, нужно принадлежать к небожителям.

"Мой отец хозяин каравана!" – хотелось закричать девушке.

А люди продолжали, видя ее, но говоря так, словно Мати и не было вовсе:

– Понятно, что Атен так разъярился. Столько лет думать, что это твой ребенок, и вот…

– Растить дочь бога – дело святое…

– Да, это так, и, все же, если бы я узнал, что моя дочка… Не знаю, как бы я повел себя. Во всяком случае, в одной повозке с женой точно бы не остался.

– Богам не отказывают, Вал.

– И, все таки, Рани, это измена!

– Бог может принять облик мужа. Власта могла не знать…

– Ладно, хватит! Ни в чем я ее не виню! Мертвую-то! Боги ей судьи… Но Атена понять можно.

– Да, – закивали другие мужчины каравана, в то время как женщины, переглянувшись между собой, вздохнули. Что они могли сказать? Лишь спросить, отводя разговор на шаг в сторону от тропы:

– Интересно, а какой бог…

– Небожителей много. Мало ли… – Евсею совсем не хотелось говорить об этом. И вообще, было пора остановиться.

– Но проклятие места… – сорвалось с губ кого-то из караванщиков.

И вновь над их головами нависло покрывало молчания. Те, слова, что должны были прозвучать после этого, не были сказаны. Но в головы всех, словно по воле кого-то невидимого, скрытого от глаз, пришла одна и та же мысль: "Проклятия от Губителя…" Мати вдруг показалось… Она кожей почувствовала исходившую со всех сторон угрозу и сжалась еще сильнее.

"Вот сейчас меня выгонят из каравана… – подумала она. – И я буду изгнанницей вдвойне – дочь изгнанника, сама изгнанница…" -Было бы правильно…

– Ты тоже подумал об этом?

– О чем? – Евсей насторожился. Что бы там ни было, она была дочерью небожителя, которому… или которой – так считал Атен, по-прежнему видя в Мати свою дочь…

И богу не понравится, если с ней случится что-то плохое. Караванщикам придется быть осторожными, очень осторожными.

– Клятва молчания. В легендах ее приносят все Творцы заклинания. И хранят до тех пор, пока не овладевают этим искусством в достаточной степени, чтобы не нести угрозу.

– Но кто ее научит…

– Бог. Тот, чья она дочь. Так было всегда. Во всяком случае – в легендах.

– Мати? – Евсей, а вслед за ним и все остальные караванщики повернулись к девушке.

Та закивала головой. Она была готова на все, что угодно, лишь бы ее не выгнали из каравана.

– Что ж… – эта клятва и была в молчании. Следовательно, кивка было достаточно.

И, все же, люди остались не до конца удовлетворены. Ведь в караване были не только они, но и их дети. Нужно было что-то еще… Но только что? Что способно защитить от неумелого Творца заклинаний, да еще и рожденного неведомо от какого бога?

Девушка испугалась. Даже сильнее, чем миг назад. "Что еще? Что?" Какая разница? Ей все равно придется подчиниться. У нее просто не было другого выхода. Что еще она могла сделать?

– У нее ничего нет, что мы могли бы взять в залог клятве…

– А золотая волчица?

Мати уже была готова закричать, как кричала в душе: "Нет! Только не это! Я не отдам вам ее!" -Она – священное животное…

– А девочка – полубог.

– Тем прочнее будет клятва.

– Да… Тем более, что волчица для нее дороже всего, даже самой жизни…

– Да…

Слезы. Они заполнили раны ее глаз. Казалось, еще миг – и они прольются. Но тут, за шаг до, казалось бы, неизбежного…

– Что здесь происходит?

"Шамаш!" – Мати бросилась к нему, уткнулась ему в грудь, пряча лицо в шерстяном свитере.

"Ну что ты, малыш, что? Успокойся. Все хорошо." "Они хотят отнять у меня Ашти!" -Видишь ли, Шамаш… – начал Евсей, но тот не дал ему договорить:

– Вы действительно собираетесь забрать у нее волчицу?-сурово спросил он. И караванщик заметил в черных глазах мага нечто, очень похожее на угрозу.

– Ты не знаешь всего, наделенный даром.

– Шамаш, она – Творец заклинаний!

– Кто? Снежная охотница?

– Нет, конечно! Мати!

– И что же? – вместо того, чтобы отстраниться от девушки, он, наоборот, взял ее за руку, делясь своим теплом, успокаивая.

– Помнишь… Помнишь, ты сам когда-то говорил, что маг, не умеющий управлять своим даром, очень опасен. Так вот, Творец заклинаний еще более опасен. Потому что его слова имеют особую силу, произносимые на языке богов. Мати нужно научится пользоваться этим даром…

– Она научится.

– Да, конечно, но прежде чем это случится, пройдет время…

– И все это время вы намерены бояться ее, обходить стороной, ненавидеть и мучить?

– Шамаш, не поворачивай все с полозьев на крышу!

"Я буду осторожной! Очень! Я… Я уже дала слово молчать! И я сдержу его, правда!

Я ведь сама все понимаю, я угроза…" "Никакая ты не угроза. То, о чем они говорят… Малыш, это не тот дар, которого следует бояться. Ты сама, а, значит, и твое слово не способно нести зло. Оно…

Я не знаю, как объяснить… Это почти то же, что и летопись. Легенда, которая пишется по-особенному…" "Ничего страшного?" "Конечно, милая".

"Но они…" "Им просто нужно это понять. И привыкнуть к тебе. Перемены всегда пугают.

Помнишь, как первые дни все обходили стороной летописца и его помощника?" "Потому что боялись, что те напишут о них что-то… Что-то, о чем не хотелось бы рассказывать потомкам… И вообще, дядя Евсей и Ри могли и потерпеть! У них исполнилась мечта! А я… Я никогда не хотела для себя ничего подобного! Я… скорее даже наоборот…" "Мы поговорим об этом чуть позже, малыш", – он не спускал с караванщиков настороженного взгляда.

"Шамаш, скажи им, что ты – бог! Скажи!" – она была совершенно уверена, что после этого все оставят ее в покое. Что может быть лучшей защитой, чем божественное покровительство?

Но почему ей послышалась невеселая усмешка в его мысленном голосе?

"Будет только хуже. Ведь они верят в другое. Если я сделаю так, как ты говоришь, они решат, что я лишился рассудка. Необученный Творец заклинаний и безумный маг…

Доверься мне. Я все улажу. Только тебе придется пожертвовать своей свободой".

"У меня ее и так нет".

– Что сказал хозяин каравана? – спросил Шамаш.

Люди переглянулись. Они ожидали совсем другого. Но Хранитель задал вопрос. И им нужно было на него ответить.

– Он велел Мати молчать… И оставаться в своей повозке до тех пор, пока караван не покинет город.

– Творец заклинаний – так вы назвали ее? Если она будет молчать, то не сможет произнести проклятье. Уверен, в повозке невест нет ни чернил, ни бумаги. Значит, она не сможет записать символы.

– Выходит, да… Вообще-то, этого действительно достаточно… И, потом, Атен ведь наделен даром предвидения. Он знает о будущем больше, чем мы… Он – хозяин каравана. Мы должны следовать его воле…

Караванщики умолкли. Они приняли решение и, наконец, успокоились. Оставалось только одно.

– Но Мати всегда была непослушной девчонкой, – бросив на девушку недобрый взгляд, проговорил Вал, – где гарантии, что она подчинится и останется там, где ей будет велено?

– Я гарантирую вам это, – однако, обведя людей взглядом и поняв, что слова мага им будет недостаточно, он продолжал: – Я наложу на повозку заклятие. Которое будет нерушимо.

– И его не сможет нарушить никто? Даже Творец заклинаний?

– Никто.

– Что ж… Хорошо… – согласились все, пусть и с неохотой. Потому что не чувствовали себя спокойно рядом с Мати. Наверное, не приди маг, они бы дошли до того, что изгнали девушку из каравана. Это могло поссорить их с богами. Но… Но из двух страхов всегда выбирают тот, что ближе и потому сильнее.

И, все же, они чувствовали себя обманутыми, поскольку все решили за них. Однако…

С этим можно было смириться. В конце концов, такое происходило и прежде.

– Пожалуй, мы пойдем… – караванщики стали расходиться.

И тут Мати открыла рот, чтобы спросить…

Шамаш поспешно поднес палец к губам.

"Молчи, малыш. Ты поклялась. Помни об этом".

"Да, Шамаш, – та испуганно взглянула на него. – Прости, ты так старался, а я чуть было все не испортила!" "Пойдем", – он двинулся в сторону повозки невест.

"Это заклинание, о котором ты говорил…" "Не бойся его. Оно не причинит тебе вреда, наоборот, защитит".

"Шамаш, это место…"

"Я знаю", – мягко остановил он девушку.

"Но почему тогда ты не объяснишь всем? Почему? Они бы послушались тебя!" Она ждала ответа и, не слыша его, повернулась к Шамашу. На ее глазах он вдруг вновь, как в тот раз, пошатнулся, зажмурившись, сжал ладонями виски.

"Тебе плохо? Шамаш, что с тобой?" Он выглядел таким слабым и больным. Только теперь Мати заметила, что смуглое лицо бога солнца стало совершенно бледным, губы посерели, а на лбу, несмотря на мороз снежной пустыни, блестели капельки пота.

"Шамаш!" "Прости… – только когда ее мысленный голос сорвался в испуганный крик он услышал ее. – Я… – он медленно выпрямился, опустил руки. – Что ты говорила?" "Что с тобой, Шамаш? Ты болен?" "Дело не во мне… В этом мире… Он стал шатким, словно тоненький мосток над бездной. Кажется, один неверный шаг – и все сорвется в пропасть… – его глаза были закрыты и со стороны казалось, что он говорит словно в бреду. – Все не настоящее. Все, что происходит не должно было случится… Ничего подобного просто не могло быть… Но это есть… Я… Я не могу остановить это, не могу заставить все вернуться в прежний, реальный мир… Все, что мне под силу – удерживать вас от падения… Но и это становится делать все труднее и труднее…" "Но почему! Что это? Кто стоит за всем этим? Губитель? Что вообще происходит?" "Не знаю, малыш… Я не могу ни на миг оставить настоящее, чтобы заглянуть в прошлое… Приходится вымерять каждый шаг… Один на бесконечность… Но это может быть он…" "Ты думаешь так, потому что он – враг?" "Потому что ты прежняя".

"Но…"

"Браслет… Тот, что он подарил тебе".

"Он защищает меня…"

"От слуг Нергала".

"Но… – Мати подобрала губы. Ее брови сошлись на переносице. Тут было что-то не так. – Зачем это Губителю? Зачем он исполняет заветные мечты? Все счастливы…

Кроме меня, – ей не хотелось этого говорить, вслух бы она никогда ничего подобного не сказала, сдержавшись, стыдясь того, что в такой момент думает, беспокоится об одной себе, но язык мыслей слишком открыт и искренен, чтобы допускать недомолвки. – Зачем он заставляет меня страдать? Ведь он обещал, что никогда не причинит мне зла… Или… Хотя, чему я удивляюсь, ведь словам Губителя нельзя верить… Но зачем тогда браслет?" "Не знаю, – это все, что он мог ответить. – Может быть, дело и не в Нергале…

Тебе придется разобраться во всем этом самой… Ты единственная, против кого это, что бы там ни было, не действует…" "А ты?" "Я… – он на миг замолчал, опустив голову на грудь. – Я просто тяну время. Не знаю, как долго мне будет это удаваться…" "А потом? Что случится потом?" "Я тоже изменюсь".

"Изменишься? Но как? Ты перестанешь быть богом? Станешь человеком?" "Может быть".

"Однако ты не знаешь наверняка?"

"Нет".

"Но почему!" – если бы она могла, то заревела бы навзрыд, словно насмерть перепуганная малышка… Впрочем, она и была испугана.

"Кто бы это ни был… Кто бы ни стоял за всем этим… Он нашел оружие, перед которым бессильны все".

"Но я…" "Ты защищена. Ты была защищена в тот миг, когда все это началось. Я же ничего не успел сделать. Потому что не ждал нападения. А когда начал понимать… Было уже поздно…" "Что это за оружие?" – она провела ладонью по лицу, словно смахивая слезы. Раз она единственная, кто может что-то сделать, она должна бороться. Должна! Иначе…

Об этом было лучше не думать.

"Мечта".

"Мечта?" "Она сильнее нас, потому что мы верим в нее больше, чем во все остальное, моля ее исполнится… Пытаясь бороться с ней внутри себя, понимаем – это бессмысленно.

Потому что даже душа готова предать, стремясь к поражению, не победе…" Они подошли к повозке невест и Шамаш умолк. Мати смотрела на него во все глаза, боясь упустить хотя бы одно слово, произнесенное на языке мыслей, но бог так ничего и не сказал, словно ему больше нечего было говорить.

А она… Она совсем ничего не понимала! Как мечта может быть оружием? Почему она несет зло, когда должна только добро?

У девушки было столько вопросов… И, все же, она больше ни о чем не стала спрашивать, поняв одно, самое главное:

"Я должна понять все сама. Сама найти ответ. Только тогда он будет истиной." Это решение принесло ей некоторый покой. Однако ненадолго. Всего лишь несколько шагов-мгновений спустя ее вновь обжег холод страха, заставив вновь заговорить:

"Шамаш… – она сама не понимала, почему вдруг ей пришла на ум эта мысль, но держать ее внутри себя было выше всяких сил – слишком уж пугающей она показалась.

– Помнишь, ты говорил мне, что изменял будущее. А прошлое, его можно изменить?" Он поднял на нее глаза, несколько мгновений смотрел, раздумывая над ее словами.

"В любой другой миг я сказал бы – нет. Но сейчас… Видимо, нечто подобное и происходит. Если не на самом деле, но в воспоминаниях. Прошлое же по большей части – именно то, что мы о нем помним".

"А для того, чтобы разобраться во всем… Чтобы все исправить… Для этого я должна оставаться такой, какая я есть?" "Не бойся, ты защищена".

"Шамаш, я спрашиваю вовсе не потому, что хочу, чтобы ты успокаивал меня, повторяя это вновь и вновь… Я… Я должна быть уверена, что ничего не изменится!" "Что тебя беспокоит?" "Прошлое! Если оно изменяется… Может ведь случится и так, что я… Что Губитель… Ну, в общем, что он не подарит мне этот браслет!" "Это невозможно".

"Ты уверен?" "Конечно, малыш, – вздохнув, устало проговорил бог солнца, – это ведь и его прошлое, его память. Раз он решил сохранить ее тогда, когда мог легко отказаться от неприятных воспоминаний, то по доброй воле не отдаст и теперь. Ведь от свое всегда не хочется отдавать. Это совсем не то, что лишать других…" "Ты… Ты ненавидишь его…" "Ненависть – слишком сильное чувство. Но да, несмотря на временные перемирия, в вечности мы с ним враги. Однако тебе не о чем беспокоиться".

"Но дело не только в нем… Ты ведь мог тогда не передать мне подарок Губителя…

И я могла не взять браслет, испугавшись… И тогда все было бы другим… Тогда…

Если… Ну, в общем, если в прошлом случится именно так, то настоящее изменится…" "И будет совсем плохо… – Шамаш помрачнел. – Мы всецело окажемся во власти неведомо кого… И ничего не сможем изменить, потому что не будем даже знать, что что-то не так… Что ж… Я не смогу отследить минувшее целиком. Но сделаю все, что в моих силах, чтобы твое прошлое осталось таким, каким было…" "Спасибо!" – немного успокоившись, Мати забралась в повозку, огляделась.

"А где вещи Сати?" – она не видела ни ее одеяла, ни подушек, да вообще ничего, что напоминало бы о ней.

"Все решили, что ей будет лучше пожить пока в повозке родителей. Недолго. Лишь столько, сколько потребуется, чтобы подготовиться к свадьбе".

"Но как же…" "Это не нарушает закон. Лишь идет вразрез с обычаем… Но ведь из двух зол выбирают меньшее, не так ли?" "Меньшее… – вздохнув, она шмыгнула носом. – А я, выходит, большее. Они боятся меня. Сати боится меня!" "Не суди их строго. Они не виноваты".

"Да. Конечно. Я понимаю. Это не они…" – глаза жгло, словно огненной водой.

"Малыш…" "Нет, ничего, со мной все в порядке, – она смахнула с лица слезы, не замечая, что они так и не пролились, всхлипнула, – я справлюсь!" А потом… Девушка нахмурилась. Она лихорадочно пыталась понять, когда же все это случилось? Ведь дядя Евсей только-только рассказал караванщикам о ней. И среди слушавших его не было Сати. И никто не успел бы ей пересказать… А ведь нужно было собрать вещи… Или она знали все заранее? Но как?

Чем больше она думала об этом, тем яснее понимал, что в мире, в этом мире, который окружал ее, не осталось ничего ясного и понятного. И чем больше она будет обо всем этом думать, тем меньше понимать, теряя саму себя… А значит…

"Лучше не думать. Просто принять все, как есть… – она глянула на медленно бредшего, сильно припадая на больную ногу и опираясь на борт повозки бога солнца.

– Шамаш, а как же Ашти? Она ведь сейчас достаточно далеко, чтобы это все не коснулось ее?" "Да".

"Но когда она вернется…" "Золотые волки не смогут противиться этому нечто".

"Тогда…-она помедлила немного, сглотнул подкативший к горлу комок. Ей было больно от одной мысли о том, что она собиралась сделать. Но раз не было другого выхода. – Шамаш, запрети им возвращаться в караван! Пусть держатся на безопасном расстоянии от нас! До тех пор, пока все это не закончится! Пожалуйста! Им… Им будет безопаснее в снегах!" "Если они узнают, что нам грозит беда, ничто не остановит их".

"Так не говори! Не объясняй ничего! Просто… просто сделай так, чтобы они были в безопасности!" "Поблизости есть стая золотых волков…" "Да! – это было лучшим выходом. – Пусть они останутся в стае!" "Ты права… Незачем тянуть их за собой…" – он говорил так, словно на этот раз не надеялся победить, заранее смирившись с поражением. Оттолкнувшись от борта повозки, он уже хотел уйти, но Мати остановила его:

"Ты куда?" "В снега. Чтобы проклятье не коснулось волков, они не должны даже в мыслях приближаться к каравану".

"Ты… Тебе придется уйти? Сейчас?" "Не бойся ничего. Заклятье, которое ляжет на твою повозку… Да, оно не позволит тебе выйти. Но, в то же время, никто чужой не сможет в нее войти – ни человек, ни дух, ни даже бог. Ты будешь в безопасности".

Мати поморщилась. Неужели он думает, что она беспокоится о себе?

Шамаш же, по-своему поняв ее недовольство, добавил:

"Я не оставлю тебя надолго. Уже вечером я вновь буду в караване. И если ты позовешь меня на языке мыслей – отзовусь…" – и, не медля более ни мгновения, он захромал прочь от повозки, с каждым новым мигом все дальше и дальше уходя в снега.

А Мати смотрела ему вслед, шепча молитвы богам.

Девушка ненавидела себя за это, негодовала, презирала, но ничего не могла поделать. Она молила не о том, чтобы небожители поддержали Его, облегчили Его путь, защитили… И не о том, чтобы Они помогли каравану пережить это испытание.

Сама не зная почему, она просила Их даровать ей слезы. Чтобы она могла, наконец, выплакаться. Словно только слезы могли принести облегчение. И помочь… …Это был самый долгий день в ее жизни. Он тянулся так медленно, что, казалось, в него бы поместилась целая вечность.

Сперва она просто сидела, обхватив ноги руками и положив голову на колени, думая о том, что случилось…

"Я – Творец заклинаний! – горькая усмешка коснулась губ девушки. – Как они все могли поверить в эту глупость? Ведь я – смертная, я знаю своих родителей, и…

Хотя, может быть… Я ведь рожденная в пустыне… И госпожа Айя тоже моя мать, конечно, не родная, но… Может быть, этого достаточно…" "Нет, – она поморщилась. – Не хочу! Не хочу даже думать! Это все неправда. Как и все остальное, происходящее сейчас! Лишь обман! Ложь! Ничего такого нет и не могло быть!" "Когда же наконец закончится этот день! Ну вот всегда так: просишь время подождать – оно летит на крыльях ветра, просишь поторопиться – тащится как дряхлый олень!" Она ждала вечера, потому что вечером должен был вернуться Шамаш.

"Мне нужно ему сказать… спросить у него…" – не важно, что. Ей просто хотелось поговорить, хотя бы с кем-нибудь!

Давая клятву, она и представить себе не могла, как будет тяжело ее сдержать. А ведь еще совсем недавно девушка отмахивалась от бесконечных разговоров Сати, мечтая посидеть в тишине и одиночестве хотя бы одно мгновение. Теперь же эта пустота вокруг и мертвое молчание ее просто угнетали. Особенно когда она слышала доносившиеся из внешнего, за пологом повозки, мира обрывки фраз проходивших мимо караванщиков, крики дозорных…

"У них там жизнь, а я тут… Словно похороненная в снегах наяву, не в вечном сне!" Откинувшись на подушки, она вытянулась и какое-то время неподвижно лежала на спине, скользя взглядом по обтянутому кожей каркасу повозки, примечая каждую шероховатость и незаметную прежде трещинку. Потом, когда и это занятие ей надоело, Мати перевернулась на бок, закрыла глаза, пытаясь уснуть, зная, что во сне время течет быстрее, чем наяву.

"Даже если мне приснится кошмар, – решила про себя она, – пусть… Ведь всегда можно проснуться… Вот если бы так же было и наяву – испугало что-то – раз, и ты перенеслась туда, где безопасно, не получилось что-то, не удался день – пожелай, и ты вернулась во вчера и можешь пережить все вновь, поступая по-другому, правильнее… Если бы наяву все было так же просто, как во сне…" Она уже начала фантазировать, придумывая, что было, если бы…

"Если бы можно было вернуться в прошлое… Но не во вчера, а далеко-далеко, когда я была еще ребенком…" Какой беззаботной и легкой жизнь тогда казалась!

"Но не совсем маленькой, – поспешила она чуть подправить тропу грез. – Пусть мне вновь будет… Пусть мне завтра исполнится одиннадцать…-блаженная улыбка коснулась ее губ. День, который она вспоминала, до сих пор казался ей самым прекрасным и счастливым в жизни. – Во сне я увижу Матушку метелицу… Потом Шамаш перенесет караван в мир сказки… И подарит мне Шуши… Мою маленькую Шуши! – ее глаза наполнились слезами, как бывало всякий раз, когда она вспоминала о волчице. – Я… Я буду заботиться о ней лучше, чем тогда, я сделаю все, чтобы с ней ничего не случилось, я… Я… Ведь теперь я знаю, что должна была сделать тогда, в драконьем городе… Теперь я это знаю – шагнуть вперед. И все! Ну почему жизнь нельзя пережить заново!" – она уткнулась в подушку, чувствуя, что вот-вот разрыдается.

"Интересно, а если бы я не была защищена этим браслетом, – ее рука незаметно соскользнула к ноге, как будто она могла почувствовать его сквозь валенок и носки… Впрочем, их ведь можно было и снять… Давно было пора. В повозке тепло, а выходить в ближайшее время она все равно никуда не собиралась. Тут она горько усмехнулась, подумала: – Может, и собиралась. Я нашла бы, куда пойти, чем заняться.

Да кто мне позволит! Ведь даже Шамаш с ними заодно: надо же, вместо того, чтобы убедить всех, что они ошибаются и приказать оставить меня в покое, придумал это заклятие… – она тяжело вздохнула. – Нет, я не должна злиться на Шамаша. Только не на Него. Если кто и виноват в том, что мне приходится сейчас сидеть в одиночестве, так это отец! – она нахмурилась, ее лицо стало не просто недовольным, но злым. – Ну зачем, зачем он велел дяде Евсею рассказать обо мне? Сам бы тот промолчал. Я ведь видела – ему не хотелось говорить. Эх, папа, папа, вечно мне из-за тебя достается! – она могла обижаться на него, даже ненавидеть, но всякий раз – не забывая при этом: – Только если бы тебя не было, я бы вовсе не родилась…" Так что… Так что выходило – винить ей было некого. Разве что саму себя…

"Нет! За что! Я ведь ничего такого не сделала! Я… Я же не виновата, что все желания исполняются! – вдруг ее глаза сощурились. – Вот именно – их желания.

Значит, кто-то в караване хотел, чтобы я была Творцом заклинаний. Интересно, кто?

Что за глупый вопрос! Конечно, отец, кто же еще! И как только ему в голову такое пришло: представить меня дочерью богини! Может быть, даже самой госпожи Айи!" А ведь Мати должна была признаться, что и сама не раз представляла себе: а что бы было, если бы ее матерью была повелительница снегов? Конечно, это было дерзко – даже думать о чем-то подобном, но…

"Ну и что? Мои мечты ведь не сбываются. Значит, я могу думать о чем угодно!

Интересно, а как выбирается это самое-самое заветное желание, которому суждено здесь исполнится? Ведь все желают для себя так много всего… Или заветное желание только одно?" Потом, поразмыслив немного, она решила:

"За всем этим что-то стоит… Кто-то стоит. И, должно быть, он выбирает из наших фантазий те, которые выгодны ему, нужны для достижения его цели… Вот только какой? Может быть, если я найду связь между всеми желаниями, то пойму… Семьи у рабов… Молодость летописца и годы Ри… И простой маг вместо бога солнца… и еще я… Ну что тут может быть общего?" Промучившись некоторое время над этой загадкой, но так и не найдя ответа, она решила: "Ладно, потом. Я ничего не могу понять, потому что не все еще случилось.

Нужно подождать…" "Интересно, – спустя какое-то время пришла ей в голову странная, даже безумная мысль, – а что будет если я сниму браслет. Тогда и мое желание исполнится? Какое?

Вернуться назад, в одиннадцать лет? Или никогда не заходить в драконий город?

Или стать Хранительницей? Или… или… -положив голову на руку, она замерла, лучистый взгляд стал печален. Да. У нее было заветное желание. Но оно никогда не исполнится. Потому что это невозможно. И нет смысла пытаться. Никакой надежды…

– "А раз так… – вздохнув, она убрала руку с браслета. – Тем более, что он – моя единственная защита от чар происходящего с караваном… И, может быть, единственный шанс каравана выбраться из этой западни…" – во всяком случае, так считал Шамаш. А ему она верила… Верила в Него…

А время все тянулось и тянулось…

Мати не нужно было выглядывать из повозки, чтобы понять: день сейчас или ночь.

Она ведь всю жизнь провела в караване и знала, видела множество таких знаков, примет, обратить внимание на которые не пришло бы и в голову человеку, рожденному за гранью снежной пустыни.

На заре все меняется. Шепот ветра становится громче, хруст снега звонче, а алые отблески зарниц норовят просочиться во все даже самые крохотные щелочки, заставляя шкуры, покрывавшие повозки, гореть огнем.

"Не буду же я до конца вечности лежать вот так, ничего не делая, – она думала о том, чтобы сесть, заняться чем-нибудь, – мне давно пора прибраться. А то вещи валяются, где попало. И разобраться в сундуке. Я уже не знаю, что у меня есть, а что нужно попросить отца купить… Хотя… У меня еще будет на это время. Когда совсем станет невмоготу от одиночества и ничегонеделания. Мне предстоит сидеть здесь… Великие боги, ведь никак не меньше десяти дней! Совсем одной! Даже без Ашти! – девушка и представить себе не могла – как это? За всю свою жизнь ей ни разу не приходилось надолго оставаться одной. И вот… – Я сойду с ума! Или умру от страха! И ведь никого не позовешь! Если только Шамаша… Но не будет же он все время сидеть со мной! А так… Интересно, как же я буду умываться, если не могу вылезти из повозки и набрать снега или воды? А что я буду есть? У меня ведь ничего нет, никаких запасов! Совсем! Ну вот, значит, я умру не от страха, а с голоду", – почему-то эта мысль ее несколько успокоила, даже развеселила. Хотя она и сама не смогла бы сказать, спроси ее, почему?

А потом… Она и не заметила, как уснула.

Это был странный сон. В нем ничего не было, ничего не происходило. Пустота.

Белоснежный лист бумаги. Но не обычный, который можно было бы взять в руки, смять или надорвать. Нет, он скорее походил на полотно тумана, такой же полупрозрачный, так что за нарисованными на нем неподвижными картинками-образами виднелись другие, и третьи, одни поверх других. И ничего нельзя было разглядеть, узнать, запомнить. Она пыталась поймать миг – но он ускользал от нее, но не в прошлое, а в никуда, словно времени в этом странном месте и не было вовсе. Как ни старались глаза разглядеть хоть что-то – все тщетно. Словно край, куда привел ее сон, был настолько чужд ее разуму, что понять его было выше его сил. А, непознанный, непонятный, он так и оставался не более чем сгустком тумана.

Сон закончился так же незаметно, как пришел к девушке. Просто ветер-невидимка развеет дымку и глаза, которые, как показалось, и не закрывались вовсе, вновь стали различать предметы, заполнявшие чрево повозки – одеяло, сундук, лампу с огненной водой…

"И непонятно, был он или нет…" – Мати провела ладонью по лицу, удивляясь, почему ее щеки так горячи, когда пальцы – полны холода? Перекатившись на спину, она огляделась, прислушалась:

"Ну вот и вечер, – задумчивая улыбка коснулась ее губ. – Выходит, время все-таки идет, а не стоит на месте. И наказание не так страшно, как показалось в первый миг…" – теперь она была уверена, что все будет хорошо, что она все выдержит, выживет и поможет спастись остальным.

"Малыш!" – словно подтверждая правильность этой мысли, окрыляя надежду, до нее донесся мысленный голос бога солнца.

"Ты уже вернулся! – она вскочила, рванулась было к пологу, но остановилась, вспомнив, что не может выбежать к нему навстречу. – Забирайся в повозку!" Она думала, что Шамаш только и ждал, когда она позовет его, показывая, что готова встретить гостя. Но он медлил, полог оставался неподвижен.

"Почему?" Повелитель небес ответил быстрее, чем девушка успела спросить:

"Я не могу. Заклятье, которое лежит на твоей повозке. Оно останавливает меня".

"Но ты ведь сам его создал!" "И что же? Какой смысл в удерживающем заклинании, если в нем есть прореха? Дверь создается для того, чтобы в дом могли войти хозяева и их друзья, но через нее же врываются враги".

"Но… Но мне так о многом хотелось спросить тебя! А говорить через полог… Так ведь нельзя…" "Значит, придется оставить разговор на потом, – на миг Шамаш умолк, и душа девушки заметалась, испугавшись, что он ушел. Поэтому услышав вновь, – да, я пришел, чтобы сказать тебе, – немного успокоилась. Бог солнца же продолжал: – с волками все в порядке".

"Они не одни? Стая приняла их?" "На время. Как гостей. О большем они не просили".

"Конечно!" – она и не думала о другом. Еще бы. Ей ведь хотелось, чтобы Ашти вернулась и была с ней всегда.

"Они придут на твой зов. Лишь на твой, малыш…" "Но…" "Так надо… – до ее слуха донесся тяжелый вздох. А потом он повторил: – Так надо, – словно это были не простые слова, а приговор. – Только… Только вот что.

Раз уж мы решили вывести их из игры… Не зови их до тех пор, пока не станет ясно, что все позади".

"Но как я пойму…" – начала девушка, но почти сразу же остановилась: ну разумеется, она поймет. Как только все встанет на свои места, как только караванщики не будут казаться ей странными, не будут вести себя так, словно они – и не они вовсе.

"По крайней мере, не зови, пока караван не покинет этот город".

"Город…" – задумчиво протянула Мати.

"Тот, к которому подходит караван".

"Город… – ее пронзило, словно молнией, она вздрогнула, заметалась. – Город!" "Мы будем там на рассвете".

"Шамаш, мы не должны в него заходить! Это неправильно! Мы не должны…" "Ничего уже не изменить".

"Поговори с отцом, с дядей Евсеем, с другими! Они послушают тебя… послушаются!" "Нет".

"Но ты можешь их заставить подчиниться…" "Не могу. Уже не могу".

"Шамаш…" "Хватит, девочка, – резко прервал он ее. Потом уже спокойнее повторил: – Хватит… – а затем – устало, совершенно измученно: – Ты даже представить себе не можешь, скольким мне пришлось пожертвовать, чтобы сохранить тропу твоего браслета…

Память… Она стала похожа на решето, в которое, как вода, утекли, стершись, целые годы…" Мати готова была заплакать. Девушка знала – Шамашу частенько бывало тяжело, раны заставляли его страдать, но он никогда не говорил об этом, скрывая то, что считал слабостью. И вот…

"Должно быть, ему совсем плохо, – мелькнуло у нее в голове, сжав ледяными пальцами сердце, – а я ничем не могу ему помочь!" "Я…" – Мати хотела хотя бы поддержать его, сказать что-нибудь подбадривающее.

Но что? Она не знала. Наверное, девушка все же попыталась бы, найди она способ сделать это так, чтобы не обидеть его. Ведь сочувствие легко принять за жалость.

А пока она раздумывала, решалась, он ушел.

"Мой бог…" – Мати тяжело вздохнула. Ее глаза были полны слез, которые так и не пролились. В душе не было покоя уверенности, сердце билось быстро, нервозно, полнясь сомнениями и страхами.

Вернувшись в свой угол повозки, она свернулась в клубок. Стало холодать. Но это был чужой холод – не снежной пустыни, а тот, что в груди. Поэтому даже под жарким меховым одеялом, которое натянула на себя девушка, ее продолжала бить дрожь.

Молодая караванщица знала, что сразу не уснет. Было бы удивительно, если бы ей удалось, ведь она проспала почти весь день. Поэтому она не особенно беспокоилась по этому поводу.

Мати надеялась, что сможет полежать, пофантазировать, представить себя маленькой девочкой, дочкой Матушки метелицы. Но стоило ей в грезах унестись на крыльях ветра в ледяной дворец, закружить, танцуя, в огромных белых залах, освещенных серебряным светом луны, как душу обжег холод.

"Госпожа Айя! – взмолилась она. – Почему Ты гонишь меня прочь? Даже Ты? За что?

Или я в чем-то провинилась в Твоих глазах? Если так, прости меня! Прости! Не покидай! Хотя бы Ты! Мне так одиноко! Мне нужно, чтобы рядом кто-то был…" И ей показалось, что где-то, на самой грани между явью и сном, она услышала тихий, шуршащий, словно снег под ногами, голос:

"Не бойся… Все будет хорошо…"

"Ты ведь не оставишь меня одну?" "Помнишь, я говорила тебе – ты это я. Так будет. Будет всегда".

"Но этот город…" "Что бы ни происходило за пологом повозки, что бы ни говорили тебе, помни: здесь, в этой части снежной пустыни, никогда не было и нет ни одного оазиса".

"Но что же тогда… – начала было Мати, и тут ее осенило: – Это призрачный город, да?" "Это мираж… Все лишь мираж… Но ведь и жизнь. Людская жизнь тоже может быть только миражом…" "Я… Я не понимаю!" Но все. Голос в голове затих.

"Ну почему так всегда! Почему боги, отвечая на один вопрос, тотчас задают другой!" А самое жуткое, что Мати не была уверена, действительно ли говорила с богиней, а не с самой собой?

" Я что, с ума схожу? Как будто других бед и забот мало! Теперь мне придется еще и об этом беспокоиться: не потеряла ли я за всем случившемся рассудок? А то, даже когда все исправится, я этого не замечу!" И, все же, хотя прежде она боялась безумия больше всего на свете, в этот миг мысль о нем почему-то не заставило душу трепетать в ужасе.

"Что же там, впереди, – подумалось ей, – если рядом с этим блекнут самые жуткие страхи?" Ее зубы застучали и Мати пришлось с силой сжать их, сдерживая дрожь.

"Почему так холодно?" Она натянула одеяло на голову. Не помогло. И ведь для того, чтобы согреться, было достаточно лишь успокоиться. А чтобы успокоиться – вспомнить о том, что ей-то на этот раз ничего не угрожает. Она находится под защитой браслета. И не только его, но и заклятия, наложенного на повозку. Что бы ни произошло в мире, это не коснется ее. Но как раз это не имело для нее никакого значения! Она боясь не за себя, а за других, вместо других, так, как они сами боялись бы, если бы знали…

"Все так сложно… – Мати зевнула. – И вообще…" – она заснула. …В эту ночь пустыня была задумчиво-спокойна: снег сверкал спокойным, не режущим глаз матовым светом луны, окружая землю серебристым мерцанием сна. Ее покой ничто не тревожило. Ветра – вечные спутники и вестники луны, и те на этот раз отстали от своей повелительницы. Может быть, они заплутали среди теней и ложных троп скрытого за горизонтом призрачного мира. Или же, смертельно устав от бесконечных странствий, уснули под снежным одеялом, убаюканные тихим дыханием ночи и беззвучной песней звезд.

Безмятежность пустыни околдовывала, подчиняя себе, заставляла скользить по ровной снежной глади, подчиняясь лишь неизменному течению времени, не думая ни о чем, оставив все попытки заглянуть за горизонт, спеша встретить грядущий день…

Ее красотой можно было любоваться всегда, до скончания веков, зная, что, сколько бы ни прошло времени, сколько бы ни было кратких прощаний и новых долгих встреч, она всякий раз казалась неповторимой, загадочной в своем бесконечном белом сиянии и мудром величии.

Все, что было, забылось, что будет, осталось в грядущем. Сомнения стерлись без следа, словно их и не было вовсе. Разум отрешился от забот, сердце перестало вздрагивать от страха, а душу заполнил сладкой тягучей жидкостью пьянящий туман.

"Все хорошо… Все просто замечательно…"