Книга 6_Путь тени

Глава 6

Караван подошел к городу на заре.

Похожий в алых лучах восходящего солнца на неясное очертание мечты, оазис предстал перед странниками прекраснейшим из драгоценных камней, грани которого сверкали так ослепительно ярко, что их свет затмевал все образы. Если с чем и хотелось сравнить этот остров огня, так только с солнцем, которое, волей богов, вошло в земной мир.

За долгие годы пути караванщикам довелось повидать не один десяток городов.

Маленькие и большие, старые, обшарпанные и словно только что построенные, все они были такие разные… Но среди них не было ни одного и отдаленно похожего на тот, перед которым они оказались сейчас.

Этот оазис был воистину неповторим, отличаясь от остальных настолько, что казался чем-то нереальным, неземным. Его окружал магический купол – не просто невидимое дыхание силы, но сотканный из нитей – лучей шатер. Не было серого, тусклого леса приграничья и белизна снежной пустыни сменялась зеленью так резко, словно в черте, что отделяла холод от тепла, была заключена сама бездна.

Приглядевшись, пройдя несколько шагов по земле этого удивительного края, торговцы, к еще большему удивлению поняли: то, что издалека они приняли за лес, на самом деле оказалось чудесным садом, представшем перед странниками в своем самом прекрасном обличье – разгаре цветения. Сладкий аромат очаровывал, подчинял себе волю и сердце, заставлял, забыв обо всем, лишь восхищаться вдруг открывшейся глазу красотой. Может быть, именно поэтому пришельцам показалось, что сад закончился внезапно, как фраза, оборванная в самом начале. Караванщики остановились, пораженные, чтобы, открыв рты, озираться по сторонам.

Перед ними раскинулись широкие золотистые поля, разделенные межами и вехами на узкие наделы семей земледельцев, чьи маленькие беленькие домики стояли поодаль, в окружении огородов и низких плодовых кустарников. Покрытая каменистыми чешуйками дорога вилась между ними, словно змейка…

– Никак не могу понять, – к Атену и Евсею, замершим возле первой повозки, быстро приблизился Лис. – Мы что, ухитрились миновать их заставу, не заметив ее, или здесь вовсе нет пограничья?

Атен не сразу сообразил, что имел в виду помощник, а когда до него дошел смысл происшедшего, он растерялся. Это казалось невероятным. Ведь, сколь бы горожане ни были наивны, всегда находились те, кто не переставал думать о защите своих земель. И уж конечно жители этого чудесного оазиса не могли не понимать, что такое сокровище просто не могло не привлечь к себе алчных взглядов снежных разбойников, да и, возможно, не только их.

Но что же тогда случилось? У них недостаточно людей? В здешних краях нет разбойников?

Или дело в чем-то еще? В чем?

– Может быть, мы немного отклонились от дороги и вступили в город в стороне от застав… – пробормотал он, хотя и понимал, что это не так: вот она, дорога, караван вошел в город точно там, где должен был.

– Да? А зачем тогда вообще нужны внешние стражи, если их можно обойти?

– Или они достаточно опытны, что распознавать гостей и захватчиков со стороны, не заводя с ними разговор… В принципе, ведь ничего не стоит отличить торговца от разбойника.

– Точно – "ничего не стоит". Это только ошибка дорого обходится.

– Вообще-то, это не наше дело…

– Конечно. Как только мы покинем город. А до тех пор его безопасность – наша безопасность…

Они говорили. Спокойно, не перебивая друг друга. И уж меньше всего это было похоже на спор. Так – обмен фразами в ожидании того, что будет дальше.

– Давайте не будем гадать, друзья, – прервал их Евсей, взгляд которого был устремлен куда-то в сторону. – Вон, кажется, приближаются те, кто все нам объяснит, – он указал рукой на небольшую группку конных всадников, летевших по дороге словно на крыльях ветра.

– Может быть… – начал Лис, но Атен остановил его взмахом руки, велев молчать.

Все равно они ничего не успели бы обсудить за те несколько мгновений, которые потребовались горожанам, чтобы достичь повозок.

Безошибочно определив хозяев каравана, стражи подскакали прямо к ним и разом, все как один, подняли на дыбы удивительных животных, служивших им скакунами, подобным которым странникам не доводилось видеть ни разу в своей жизни, разве что на картинках в старых книгах. Затем, уже спрыгнув на землю, чужаки замерли, давая гостям возможность хорошенько рассмотреть тех, с кем свела их дорога.

Право же, жители города были подстать месту, в котором жили. Высокие не только по меркам горожан, но и караванщиков, они были к тому же еще и шире последних в плечах. Их длинные, даже может быть чрезмерно, мускулистые руки были наделены таким даром, что становилось понятно, почему единственным оружием воинов оказались притороченные к седлам скакунов луки, рядом с которыми висели и колчаны с длинными тонкими стрелами. И ни меча, ни копья. У них не было даже ножа, хотя уж его-то обычно носили все – не только воины, но вообще мужчины, достигшие возраста, дававшего право на оружие.

Их одежда была странной – широкие брюки, настолько длинные, что они скрывали ступни ног. Казалось невозможным ходить в такой одежде и не падать, всякий раз наступая на штанины. Рубахи, столь же длинные и широкие были туго перетянуты ремнем на поясе, однако же у рукавов не было манжетов и потому, ничем не сдерживаемые, они падали на кисти рук, закрывая их по самые кончики пальцев.

Эта одежда была сшита искуснейшими из портных из дорогих шелков, покрытых потрясающими рисунками – вышивками. Золотые пуговицы, золотые пряжки и булавки, дорогой наряд. В таком было бы не стыдно ходить богатейшему из городских купцов.

Но он совсем не подходил для воинов, движения которых должны были быть быстры и резки…

И, все же… Эта одежда, вообще весь вид горожан – гордых и решительных, убеждал скорее всяких слов: оазису действительно нечего бояться. С ним ничего не может случиться. Потому что если бы могло, то уже давно б произошло.

Караванщики смотрели на горожан с нескрываемой завистью.

"Должно быть, так выглядели, чувствовали себя, были легендарные предки – современники царя Гамеша, спутника бога и Хранителя земли!" Дозорные восхищались силой и ловкостью чужаков, торговцы – их богатством. При этом последние лихорадочно размышляли над тем чем бы они могли заинтересовать местных покупателей, которые, судя по всему, должны были быть столь же щедры, как требовательны и разборчивы. Рабы мечтали остаться в этом городе навсегда, не представляя себе лучшего места на свете, и прикидывали свои шансы, глядя друг на друга глазами, видевшими вокруг себя лишь конкурентов. Что же касается женщин, то их горожане просто очаровали. И старые, и совсем молодые, они забыли о своих семьях – детях, мужьях, и, застыв неподвижными ледяными изваяниями, ждали, казалось, лишь чтобы на них обратили внимание, и, может быть, даже чего-то большего…

О, эти мужчины действительно были достойны восхищенных вздохов и завистливых взглядов. Небожители наделили их той неповторимой красотой, которая не только завораживала взгляды, не позволяя глазам не то что отвернуться, или хотя бы моргнуть, но проникала в самую душу, заставляя ее любоваться собой, подчиняя…

Высокие, мощные, широкоплечие, скуластые и большеглазые, у каждого из них были какие-то свои особенные черты, но это не имело значения. Ведь на них смотрели караванщицы, которые знали, что в том суровом мире, в котором им приходилось жить, главное в мужчине – сила. Сила и уверенность. А стражи просто источали их, как огненная лампа тепло и свет.

– Странники, – промолвил один из стражей, но у слушавших его было такое чувство, что ему вторит все вокруг – и остальные горожане, и деревья, и ветер, и трава под ногами, и даже сами небо и земля. Этот голос заставил людей, оставив перешептывание, обратить все свое внимание на говорившего, ожидая, что будет дальше. – Мы приветствуем вас в Курунфе.

Караванщики глубоко вздохнули. Губы растянулись в улыбках, головы одобрительно закивали. Только что их удостоили большой чести – назвали имя города. И никто не обратил внимания на то, что было в этом имени что-то такое… с одной стороны – величественное, с другой – пугающее. Лишь в голове Евсея шевельнулась было мысль:

"Курунф… Курунф… Где-то я уже слышал это название…" Но он не смог сразу же вспомнить, а потом… Потом забыл, что именно собирался отыскать в ночи своей памяти…

"А, не важно все это!"-небрежно махнул он рукой. Его куда больше интересовало настоящее.

"Воистину, оно достойно того, чтобы думать лишь о нем и ни о чем другом, не забивая себе голову всякими там воспоминаниями, и вообще…" Тем временем Атен подошел к старшему среди стражей.

– Да будут долгими ваши дни и дни вашего Хранителя…

– Спасибо на добром слове, – улыбнулся тот.

– Вы собираетесь остановиться здесь или изберете для стоянки больше подходящую для этой цели главную площадь города?

– Как вы решите… – пожал плечами торговец. Он не привык к подобным вопросам, когда за торговцам почти никогда не давалось право выбора. – Мы тут только гости…

– Вот именно. А хорошие хозяева всегда строго чтут закон гостеприимства.

– Закон гостеприимства? – он никогда не слышал ни о чем подобном. – Странно…

Ваш город на караванной тропе…

– И не должен отличаться от множества других, которые вы встречали на своем пути и которые не особенно страдали от отсутствия внимания? Ты это хотел сказать? Все так, торговец. Так и не так.

– Если ты не хочешь говорить… Если это тайна города…

– Нет, почему же? Никакой тайны тут нет… – он уже собирался начать рассказ, но, бросив взгляд вокруг и встретив множество внимательных глаз, качнул головой. – Я только воин. Не все хорошо знаю, в чем-то могу ошибиться, что-то ненароком напутать, да и не мастак я рассказывать. А эта история слишком важна, чтобы относиться к ней столь пренебрежительно. Подождите немного и, уверен, вам с радостью обо всем расскажут служители.

– Конечно… Прости наше любопытство…

– Внимание, торговец. Это не любопытство, а внимание. Интерес к нашей жизни, нашей истории. И в этом нет ничего позорного или греховного.

– Внимание… – хмыкнул Атен. Ему нравилось это слово. Как и тот, кто его произнес. – Ты мудр, воин. И очень любезен.

– Я стараюсь, торговец. И этот город стоит усердия. Что ж, раз вы собираетесь идти дальше…

– Пусть боги будут внимательны к тебе, – решив, что пришла пора прощаться, караванщик на миг склонил голову в знак уважения.

– Ты гонишь меня? Я надоел тебе своими разговорами?

– Нет, что ты! – Атен даже испугался. Менее всего на свете он хотел обидеть или оскорбить этого благого человека. – Просто… Я подумал… Ты и так уделил нам слишком много своего драгоценного времени…

– Ну, что-что, а время тут не стоит и звезды на небе.

– Что? – Атен не понял, что чужак имеет в виду под этой странной фразой, ведь время бесценно. Как и звезды.

– Я не шучу, – и, все же, горожанин хохотнул, найдя о всем этом что-то забавное.

– Просто не знаю, с чем еще сравнить. Ведь даже самая мелкая медная монета имеет свою цену, а время.. Как воздух, как небо бесплатное.

– И, все же, порой за один миг мы готовы отдать все сокровища мира.

– Только не в Курунфе!

– Неужели вы совсем не цените его?! – удивленно вскричала Лина, внимательно следившая за разговором мужчин и пораженная услышанным настолько, что забыла о терпении, приличии, законах и обычаях.

– Не ценим, – спокойно подтвердил чужак. При этом он любезно улыбнулся женщине, сделав это так, что караванщица расцвела, словно от самого щедрого из комплементов.

– Воздух ничего не стоит, потому что он бесценен, – тихо проговорил, глядя куда-то в сторону Евсей. На его лице было выражение задумчивой сосредоточенности. – Если бы каждый его глоток нужно было покупать, как кусок хлеба, то платить пришлось бы дороже, чем за огненную воду в сердце пустыни.

– Однако, – приподнял бровь страж. – Никак не ожидал от юноши рассуждений зрелого мужа. Мое почтение, торговец, твой сын – мыслитель.

– Мой брат.

И вновь удивленно приподнятая бровь.

– Вот как?

– Между нами не так много времени, как тебе кажется, – начал Атен, однако затем остановился: " Кому какое дело? И вообще, почему бы не солгать? Хотя бы ради разнообразия?" – А вообще, да. Он выглядит почти вдвое моложе меня.

Евсей быстро взглянул на него, помолчал несколько мгновений, однако возражать не стал, решив: "Значит, этому есть причина." Страж же не настаивал. Может быть, он был начисто лишен любопытства. Хотя, вряд ли: если б так, чужак вообще не заводил бы разговор. Но он и не выглядел разочарованным. Иначе на его лице была бы гримаса досады, а не спокойная вежливая улыбка.

"Неужели он так хорошо умеет скрывать свои чувства? – хозяин каравана глядел на него с уважением. – Вот бы Мати такую сдержанность…" Стоило караванщику вспомнить о дочери, как его брови нахмурились, губы поджались в гримасе неприязни.

"Ей давно было пора научиться жизни! Видят боги, я был терпелив. Столько времени!

Даже, судя по всему, слишком долго! Если бы я сразу проявил твердость и строгость, она давно б выучилась послушанию! И теперь можно было бы обойтись без чрезмерной жестокости!" Что бы там ни было, он прекрасно понимал, что не просто лишает дочь веселья и радости города, он лишал ее вообще общения. Десять дней в полном одиночестве…

Когда жизнь в караване, в отличие от города, вообще не предполагает возможность спрятаться от других больше чем на несколько мгновений…

"Она сойдет с ума… – он с силой сжал губы, почувствовав, как заныло, закололо у него в груди. – Но иначе нельзя… Нельзя… Так велят небожители… Ибо только в тишине и одиночестве Они могут обучить Творца заклинания его искусству…

Я поступаю так, как должен, как нужно, как лучше и правильнее для всех, и в первую очередь – ее самой…" "Ах ты.. – Атен даже крякнул от неожиданности, когда вдруг понял: – В этом городе так и тянет пофилософствовать. О жизни… О вечности… Словно он и не на земле вовсе, а где-то поблизости от сада благих душ…" А страж стоял возле караванщиков и терпеливо ждал, когда те будут готовы двинуться за ним, не торопя, не спрашивая, в чем причина промедления, воспринимая все как должное. Впрочем, может быть, для него так оно и было.

"И, в конце концов, чего еще можно было ждать от того, кто не ценит время?

Однако, – пригладив бороду, Атен огляделся вокруг. – Это вовсе не означает, что нам тоже нужно бросаться драгоценными мгновениями направо и налево. Ведь вместе с ними уходит и наша жизнь. Так что…" -Не пора ли нам… – начал Атен, но страж, прервав его прежде, чем тот успел сказать еще хотя бы слово, предвосхитил его вопрос:

– Войти в сердце города? Да. Если, конечно, вы готовы.

– А что, впереди нас ждет нечто еще более удивительное?

– Ну… Как сказать… Это зависит от того, что вам кажется удивительным.

– Однако… Ладно, – повернувшись к своим, Атен быстро оглядел стоявших поблизости, встретился взглядами с некоторыми из них, и когда те, поняв его молчаливый вопрос даже лучше, чем если бы он был задан, поспешно закивали. Им не терпелось поскорее увидеть этот чудо-город, который уже захватил все их воображение.

И ожидания не обманули их. Всего несколько мгновений, несколько шагов по ровной, словно ледяное стекло серой дороге, по обеим сторонам которой точно внимательные стражи застыли высокие клены и дубы – могучие и широкоплечие, как и люди этого города, и вот уже перед ними зеленый луг с низкой, не выше щиколотки, травой, который, казалось, служил единственной цели – быть тонкой, простой оправой, призванной подчеркивать красоту вправленного в нее камня – прекраснейшего и драгоценнейшего из алмазов.

Собственно город – сердце оазиса окружал еще один купол – слюдяной, что лишь усиливало его сходство с камнем… Огромным камнем перстня невиданных размеров, внутри которого ободом стояли стены. Казалось, что они были вырезаны искуснейшим из мастеров из тонкой белоснежной кости, инкрустированной золотыми полосками с причудливой чеканкой.

Несмотря на довольно большое расстояние, отделявшее караванщиков от городских стен, людям были видны все покрывавшие их рисунки, от огромных картин на сюжеты легенд, до маленьких растительных орнаментов и фигурок животных, обвивавших их со всех сторон, составляя затейливую рамку.

И эти стены, чем-то напоминавшие внутренние покои храма, – "Только вывернутые на изнанку", – мелькнуло в голове у Евсея, заполняли пространство между высокими, мощными башнями, которые, снабженные узкими оконцами-бойницами и надежными, железными вратами, менее всего похожими на украшение.

– Странно… – сорвалось у него с губ.

– Тебя удивляет наше стремление защищать свой дом? – тотчас спросил страж, глаза которого смотрели на караванщика с затаенной настороженностью.

"Почему не при встрече, а лишь сейчас…" – подумал Атен, но его размышления, не дав им пойти дальше первого вопроса, прервал голос Евсея:

– У меня такое чувство, что эти стены призваны защищать не внутреннее от внешнего, а внешнее от внутреннего.

– Оставь свои загадки! – зло глянул на него хозяин каравана. – Говори по-человечески!

Он едва успел ощутить укол даже не страха – так, опасения, а брат только открыл рот, чтобы пояснить свою мысль, как окружавший город прозрачный купол озарила вспышка.

Было такое впечатление, что луч света, путешествовавший по миру, случайно попал в ледяной шарик, заметался, ища выход, запаниковал, не находя его, отчаялся, поняв, что никогда не вырвется на свободу, и начал биться о непреодолимую преграду, крошась на части, стремясь поскорее исчезнуть.

Когда вспышка угасла, Атен несколько раз растерянно моргнул, силясь вспомнить, что было до того, затем повернулся к своим собеседникам. Перед глазами какое-то время все плыло, а очертания напоминали солнечные блики. Прошло несколько мгновений, прежде чем они стали нормально видеть. Он думал, что забытье временно, надеялся, что вместе со зрением вернется и память, но этого не произошло.

– Мы о чем-то говорили? – спросил караванщик, для которого одна мысль о том, что он не может вспомнить произошедшего всего какой-то миг назад, была страшной мукой, не говоря уже о попытках вспомнить. Однако остальные выглядели такими же растерянными. В их глазах застыл тот же вопрос.

– Словно знаки, начерченные на снегу, – пробормотал Евсей. – Ты вырисовываешь их, стараешься, а налетел ветер – и от них не осталось и следа… И начинай с начала.

– Как тень в полдень, – вторя ему, молвил чужак. – С восхода она растет, растет, а потом – миг – и исчезла… Чтобы спустя какое-то время появиться вновь. Но не той же, другой…

– Как…

– А, не обращайте внимания, – пренебрежительно махнул страж. – Ни к чему возвращаться назад, когда идешь вперед. Это ничего, кроме лишних остановок для ненужных размышлений, не дает.

– Ты говоришь так, словно у вас подобное часто случается.

– Да, – спокойно кивнул горожанин.

– Но как можно жить, не помня!

– Мы привыкли, – пожал плечами тот. – А что? Ничего такого.

– Но память… Это ведь… – Евсей был так поражен, что не сразу нашел слова.- Она – олицетворение времени… Она – само время!

– Теперь вам ясно, почему мы не ценим его?

На мгновение караванщики застыли с открытыми ртами, глядя друг на друга ничего не понимавшими глазами.

– Но… – повернувшись к странному собеседнику, начал Евсей. – Время ведь как тропа, которая идет к горизонту не зависимо от того, стоим мы или бежим. Мы можем не думать о его существовании, забыть, но от того не станем бессмертными.

– Можем быть, – голос горожанина звучал спокойно и ровно. Он не спорил, не возражал, не убеждал в своей правоте, в общем, не вел себя так, как было свойственно для воина. Так что глядевший на него Лигрен даже подумал: "Если у них такие стражи, какое же служители?" – А, может быть, и нет.

– Как же нет, когда…

– Вы не пробовали забыть и помните, что смертны. Мы же все забыли и не знаем, смертны ли мы.

– Потому что когда кто-то умирает, вы забываете о его смерти, – Евсей кивнул. Он начал понимать. Более того, его очень заинтересовал подобное отношение к вопросам жизни и смерти.

– Да, – вновь кивнул страж, – именно так… Странники, я вижу, вы не простые торговцы, раз вас заботят не цены на нашем рынке, а вопросы веры. Однако я был послан встретить караванщиков. И я всего лишь страж. Остальное вам лучше обсудить со служителями. Уверен, они с радостью объяснят даже больше, чем вы хотели бы узнать, стремясь обратить в свою веру.

– Да, спасибо, – Евсей оживился, его глаза заблестели. У него появилась цель. И стремление поскорее достичь ее.

В душе Атена тоже шевельнулся интерес, однако, он был вызван совсем другим:

– Что ты там говорил о ценах? – спросил он.

– Вот, – губ горожанина коснулась тонкая улыбка, – наконец-то я вижу перед собой купца, а то все странствующие мудрецы…

– Странствующие мудрецы? – он никогда раньше не слышал подобного сочетания слов и потому, поддавшись любопытству, отвлекся от того, что, казалось бы, должно было быть для него главным.

– А, – небрежно махнул рукой страж, который выглядел так, словно речь шла о какой-то обыденности, – к нам приходят разные гости. В основном – ищущие что-то: правду, истину, знание, смысл жизни и счастье…

– Странствующие мудрецы… – задумчиво проговорил Евсей. – О них говорилось в легендах. Но ведь они жили давно, очень давно. Еще в те времена, когда снежная пустыня не разделяла города.

– Давно, недавно, – воин пожал плечами, давая понять собеседникам, что не видит особой разницы.

"Ну конечно, – караванщики поняли его куда лучше, чем если бы он стал вдаваться в пространные объяснения, – ведь когда время безразлично, когда нет прошлого и будущего, но лишь настоящее, твои воспоминания сливаются с воспоминаниями предков, становясь единой памятью…" Так что единственное, о чем спросит Евсей, было:

– И что с ними стало, с этими мудрецами? Они нашли то, что искали?

– Наверно. Иначе бы не остались у нас.

– Это чувствуется, – взглянув на странного горожанина, хмыкнул Евсей, подумав: "И их, видимо, было немало, раз кровь мудрецов проявляется в горожанах до сих пор, делая даже воина мыслителем".

Атен же, взглянув сперва на одного собеседника, затем на другого, спросил:

– Погодите, как остались? Ты хочешь сказать, что вы позволяете чужакам оставаться у вас…

Вздрогнув, остальные караванщики напрягли слух, ускорили шаг, спеша подойти поближе к горожанину, чтобы не пропустить его ответ.

Страж медлил. На его лице впервые с мига встречи отразилось чувство. И это было удивление.

– А почему бы нет?

Все были поражены. Люди разом открыли рты, втянули в себя побольше воздуха, чтобы потом, заговорив, не останавливаться как можно дольше. Но так как говорили все разом, не слушая друг друга, просто стремясь выговориться, то в наполнившем воздух гуле нельзя было разобрать ни слова. Впрочем, никто не обращал на это никакого внимания, продолжая в том же духе, ведь главным было не выслушать, а сказать.

Действительно, почему нельзя остаться? Разве боги установили запрет? Они просто оставили городам право самим решать. А жители оазисов, не желая ни с кем делиться своим счастьем, предпочли отказывать всем подряд. За столетия все к этому так привыкли, что караванщики перестали спрашивать. Впрочем, бывали случаи, когда горожане предлагали разделить свое счастье… Конечно, не всем, а избранным.

"Дело даже не в этом, – спустя какое-то время понял Евсей, погрустнев, – ведь речь идет о мудрецах. Значит, о том времени, когда города были другими, жизнь была другой. А сейчас…" Думая примерно о том же, Атен внутренне напрягся. Он слишком хорошо знал своих спутников, чтобы не понимать, что должно вот-вот произойти.

– А мы? Мы тоже можем остаться?

– Да.

– Да? Ты имеешь ввиду – да?

– Ну да, да!

– И… – Атен глядел на него с подозрением, словно ища под снегом яму, как "нет" среди всех "да". – Мы все можем остаться? И нам не придется за это ничем платить?

Страж провел рукой по гладко выбритому подбородку, затем почесал затылок.

– Вообще-то, я никогда не слышал ни о какой плате. Все просто остаются.

– Достаточно спросить разрешение у Хранителя?

– Да. Но никто не будет против. Это просто знак вежливости… А, – затем, вспомнив что-то важное, страж хлопнул себя по лбу, – еще нужно принести клятву.

– Богу – покровителю города?

– Вот-вот.

Караванщики закивали, соглашаясь. В том городе, из которого они были родом, подобную клятву приносили все горожане, причем делали это в тот же день, когда проходили испытание.

"Город должен быть единым. Поэтому нужен один небожитель-покровитель для всех.

Порою никто, кроме Хранителя и жреца не знал Его имени, но это и не важно.

Главное, чтобы Он был, чтобы на Его помощь можно было рассчитывать, чтобы было кому молиться о помощи… А когда особенно любопытные спрашивали служителей, как молиться, когда не знаешь имени, – им обычно отвечали – "Называйте Его просто "господином", Он услышит вас и поймет к кому вы обращаетесь, поскольку связаны с Ним Клятвой покровителя…" И, все же, всем всегда хотелось знать, кто Он… " Евсей огляделся вокруг:

"Говорят: "Знак бога стоит на Его творениях", – вспомнил он старую пословицу, а затем присмотрелся повнимательнее к окружавшему его миру. – Госпожа Кигаль ценит лишь душу, Ей безразлична внешняя красота оборачивающегося в тлен. К чему украшать то, что, в конце концов, станет лишь куском льда? Единственное, что может сохраниться в снегах пустыни, это храм на вершине холма. Но не окружающие город стены. Зачем же их столь старательно украшать? Они слишком прекрасны для города богини смерти.

Господин Шамаш считает, что во всем должен быть смысл – в каждом камне, каждой возведенной над землей колонне. Если его нет – то труд напрасен. К чему строить башни? Отражать нападение разбойников? Но зачем, если единственная цель их прихода в город – стремление остаться в нем. Здесь же они могут получить это и без боя. И эти рисунки… Если стены предназначены для защиты, зачем их украшать?

Бессмысленно…

Госпожа Айя… Горожане не выбирают Ее покровительницей. Да и зачем Ей оазисы, когда в Ее распоряжении вся бесконечность снежной пустыни? " Он перебрал в памяти всех богов, которых знал, пытаясь понять, кто же мог быть господином Курунфа. В конце концов, решил: "Скорее всего это госпожа Инанна.

Чудесный сад. Прекрасный, похожий на алмаз, город. И кольцо – это ведь Ее символ…

Что ж, богиня любви – одна из старших богов, сестра повелителя небес и госпожи мира смерти. Правда, считается, что Ей не хватает Их мудрости, что Она – ветрена, непостоянна в своих пристрастиях, меняет друзей и врагов словно снежная змея кожу… Но… С другой стороны, у караванщиков вообще нет бога-покровителя".

И, решив, что ответ уже найден, он не стал спрашивать имя. Остальным же, в сущности, было все равно. Их самые заветные мечты исполнялись – жить в городе!

Наслаждаться красотой и теплом прекрасного оазиса, вместо того, чтобы скитаться всю жизнь по снегам пустыни! Да за это они были готовы заплатить чем угодно!

– Мы готовы поклясться даже Губителю! – вскричал дозорный за спиной хозяина каравана.

На него покосились неодобрительно, однако яростно возражать или испуганно шикать не стали. Зачем? Всем ведь известно, что город повелителя погибели – Куфа. И только Куфа.

Оглядев своих спутников, Атен понял, что многие из них готовы принести клятву прямо сейчас, боясь, что горожане передумают. Ведь было бы непростительной глупостью упускать шанс, который дается раз в жизни. И, все же… Самому ему почему-то не хотелось торопиться. Не то чтобы у него были какие-то сомнения, просто…

"Спешить тоже неправильно. Подобные решения нужно принимать, все хорошенько обдумав, а не поддаваясь первому впечатлению. Нужно увидеть Хранителя, поговорить со служителями", – рассуждал хозяин каравана.

"Побродить по улицам города… – вторил мыслям брата Евсей. – Сперва убедиться, что нам действительно тут найдется место… Место чтобы жить…" "Судьба каравана зависит от нас, – Лис тоже не видел причины для спешки. – И нам следует быть осторожными с принятием решения", – он слишком хорошо знал, сколь велика может быть цена ошибки, а ведь не случайно говорят: "Обжегшийся об огненную воду, дует на снег".

Тем временем они подошли достаточно близко к городу, чтобы, разглядев легкую полупрозрачную дымку, составляющую купол, понять: она не просто возвышается над стенами, но закрывает все: и их, и врата. Словно было недостаточно железных створок дверей и тяжелых кованных засовов.

Рядом с вратами на камне сидел человек, к которому, судя по всему, страж и вел караванщиков.

Остановившись перед ним, проводник на миг склонил голову в поклоне, а затем встретился с горожанином взглядом – и замер, не в силах отвести глаз. Впрочем, это длилось лишь мгновение, спустя которое страж резко повернулся на каблуках и зашагал прочь, не сказав ни слова на прощание.

– А… – караванщики только успели открыть рот.

– Странно… Он только что выглядел таким дружелюбным… – пробормотал Лис ему вслед.

– Может быть, здесь не принято прощаться… – пожал плечами Евсей. – И, потом, мы ведь только пришли и не собираемся уходить…

– У меня такое чувство, что он о нас просто забыл, – пробормотал Атен.

– А это важно?

Караванщики вздрогнули, услышав незнакомый голос. Они не сразу поняли, что с ними заговорил тот, кого гости приняли за служителя.

– Вообще-то… – не спеша с ответом, Атен взглянул на чужака. Это был почти столь же высокий, как и страж, мужчина. Плотно сбитый, он лишь самую малость уступал в плечах воину. Для служителя он был просто богатырем. Да и одет горожанин был не совсем обычно для человека его статуса. Это одеяние… Если его и можно было с чем-то сравнить, то, наверное, с халатом, который облюбовали для себя работорговцы.

Такой же длинный, до самой земли, запахнутый на правую сторону и не подпоясанный, но просто заколотый булавкой, он имел широкие рукава, по кроям которых серебряной лентой бежал узор, чем-то похожий на оберег. Этот узор, да еще и цвет – бледно-серый, – вот и все, что отличало его от одежды торговца рабами.

"Странный выбор для служителя, – Лигрен, так же не спускавший с незнакомца взгляда, чуть наклонил голову, не одобряя выбора горожанина. Ему, прожившему не один год рабом, было слишком хорошо известно, почему работорговцы одевались именно так. – Все для того, чтобы выгодней продать товар… Выглядеть толстяком, чтобы любая, даже самая бесфигуристая рабыня казалась рядом стройной и привлекательной… Рукава – чтобы прятать в них деньги. Ведь покупатели должны думать о товаре, а не о плате за него…" – и, все же, несмотря ни на что, бывший жрец ни на миг не усомнился, что перед ним именно – служитель.

Атен, вздохнув, провел ладонью по лицу, пригладил бороду:

– Нет. Важно лишь происходящее с нами, – наконец, проговорил он, отвечая на заданный вопрос.

Горожанин улыбнулся, не просто принимая ответ чужака, но одобряя его.

– Нам будет позволено войти в город? – спросил Атен, хотя, казалось бы, они получили уже нечто большее, чем простое разрешение.

– Все зависит от вас.

– От нас? – Атен растерялся. Ведь обычно гости бесправны.

– От вашего желания. Вашей мечты. Она привела вас сюда, позволила найти Курунф, пересечь грань оазиса. Стоит вам захотеть – и врата города сами распахнуться перед вами, – однако, видя, что гости, спеша проверить истинность его слов, двинулись вперед, служитель остановил их. – Только…

– Только? – вот теперь все насторожились.

– Улицы Курунфа не приспособлены для того, чтобы по ним шли повозки. Да и оленям там не место.

– Нам придется оставить их здесь? Но страж… Он ничего не говорил… А как же торговля? Наш товар… Мы могли бы устроить торговлю и здесь. Если, конечно, вы согласитесь… – заговорили караванщики, перебивая друг друга.

– Как хотите. Хотите здесь – торгуйте здесь. Хотите в городе – центральная площадь ваша. Рабы города перенесут товар туда. И жить вы сможете рядом, в гостевом доме.

Переглянувшись, торговцы закивали. Почему бы нет? Если им помогут, будет не сложно все перенести. К тому же, раз они смогут остаться в городе, им больше не понадобятся ни повозки, ни олени…

"Чем раньше мы начнем привыкать к городской жизни, тем быстрее привыкнем, – Атен был согласен со своими спутниками. Действительно, это представлялось наилучшим путем. Вот только… Он поморщился, силясь вспомнить что-то… Ведь что-то же он забыл, что-то очень важное… Но что? – Прямо напасть какая-то! Не память, а дырявая плошка!" -Гостевой дом… – чтобы как-то оправдать свое промедление, пробормотал хозяин каравана. – У вас даже такой есть? Поразительно!

– Ты удивлен? Но почему? Разве это – не обычное дело?

– Ну… Сам я никогда не слышал ни о чем подобном… – впрочем, ему было все равно, что это за гостевые дома такие. Главным было желание поскорее войти в этот необычный город, чтобы остаться в нем навсегда. – Ну ничего, подойдем – увидим…

– Да уж, мимо не пройдете, – хмыкнул служитель. – Что же до вашего добра, – посерьезнев, продолжал он, – не беспокойтесь, ничего с ним не случится. У нас воров нет. Да такая мысль даже не придет никому в голову, потому что все это, – он махнул рукой в сторону застывших на месте повозок, пожевал губами, подбирая нужное, – материальное, тленное, на самом деле ничего не стоит.

Караванщики взглянули на него с долей сомнения. Нет, конечно, именно таких слов они и ожидали от служителя. И, все же, ведь всем ясно, что в городе живут разные люди. И думают все по-разному. И ценят разные вещи… Однако никому не хотелось возражать. Зачем? К тому же, если у них и были какие сомнения и возражения, то они тотчас забылись, стоило горожанину подняться.

Все как завороженные смотрели на служителя, который медленно двинулся в сторону врат. Казалось, что он и не идет вовсе, а плывет над землей. Стоило ему вытянуть руку – и врата открылись. Сами. Словно только и ждали этого жеста, не прикосновения. А ведь створки дверей казались такими тяжелыми… И запоры, разве они не запирали их, сжимая в сильных тисках?

Но то же, что предстало перед взглядом караванщиков, заставило их забыть об этих странностях.

Курунф оказался еще более удивительным, чем они могли себе представить. По обе стороны от дороги возвышались высокие, в несколько этажей, дома, стены которых были отделаны плиткой, покрыты росписью или вовсе увиты вьюном. Ни один из них не походил на другой, но, в то же время, соседние постройки каким-то удивительным образом так подходили друг к другу, что не возникало никакого сомнения в том, что они – часть чего-то единого.

Караванщики и не заметили, как вошли в город и спустя несколько мгновений рядом со служителем остался лишь Атен.

– Наши животные. За ними кто-нибудь присмотрит?

– Зачем они вам? Или вы не собираетесь остаться в городе? – служитель взглянул на него чуть искоса, словно проверяя решимость чужака.

– Собираемся, но…

– Не навсегда?

– Ну…

– Если вы не задержитесь надолго, они вас дождутся. Но зверям снегов не жить в тепле оазиса. Со временем они все равно умрут.

– Нам не продать их здесь?

Служитель развел руками:

– Кому они нужны? Послушай, торговец, если все дело в том, что тебе их жаль – распряги оленей, пусть убегают в снега и попытают там судьбу. Или тебя беспокоит что-то другое? Боишься сделать шаг вперед, не имея возможности отступить? Как вы это называете? "Право пойти против солнца"?

– Нет! Дело не в этом! – возможно, Атен ответил слишком резко и быстро, чем следовало бы, но понимание этого пришло слишком поздно, вынуждая искать себе оправдание. – Они – часть нашего имущества. И немалая часть.

– Выходит, ты просто заботишься о своей собственности? Я правильно понял? – лицо служителя было непроницаемым, так что Атен никак не мог определить, одобрял ли горожанин его поступки, или осуждал. Однако…

"С какой стати ему осуждать? – думал он. – Да, купец понял бы все быстрее. Но и служитель…" -Конечно, я понимаю, – мягко улыбнувшись, проговорил горожанин. Атену показалось…

Нет, он был почти уверен, что тот прочел его мысли.

"Странно, что такая сила дана простому служителю… Хотя, может быть, передо мной сам Хранитель города…" – караванщик задумался, по-другому взглянув на собеседника. А затем его глаза чуть прищурились, взгляд стал задумчиво оценивающим.

– Что касается вашего имущества, – как ни в чем не бывало, продолжал этот странный, непонятный человек, – мы можем купить у вас оленей.

– На мясо? – Атен скривился. Такой вариант его совсем не устраивал. И дело было не в жалости – просто туша много дешевле живого зверя.

– Ну, – его собеседник развел руками, – ты должен понимать: в ином виде здесь они никому не нужны.

– А следующий караван, которому вы могли бы их продать, придет не скоро?

– Мы не загадываем на будущее. Зачем? Что будет – то будет. Однако не ошибусь, если предположу: если у того каравана и возникнет проблема с оленями, то с их продажей, не покупкой. Поскольку его хозяин будет думать так же, как и ты, заботиться о том же…

– Ладно, – караванщик помрачнел. Они еще не остались здесь жить, а уже тратились на это. – Что уж тут поделаешь? Повозки, так понимаю, нам тоже не продать? – со вздохом спросил он.

– Если вы найдете покупателя, – что еще мог сказать горожанин? Он и так был сама выдержка и терпение.

– Прости, – смутившись, пробормотал караванщик.

– Я понимаю: всегда тяжело терять. Особенно когда думаешь только о потере, а не о том, что получаешь взамен.

Атен взглянул на своих спутников, успевших уже довольно далеко уйти от врат города. Еще несколько мгновений – и последние из них скроются из виду.

– Не пора ли тебе присоединиться к своим друзьям?

– Хорошо бы… – но он не мог. Что-то удерживало его… Наконец, он вспомнил:

Мати! О ужас! Как же он мог забыть о девочке! – Моя дочь в одной из этих повозок!

– И почему она не выходит? – спросил служитель, в голосе которого не было ни напряжения, ни беспокойства. – Девочка больна?

– Мы бы сказали заранее, если б это было так! Не стали скрывать! Мы… Мы знаем, что такое снежное поветрие! – Да, говоря это, он предполагал, что горожанин может не поверить в искренность его слов. Обычно подобное стремятся утаить. Он не удивился, если бы служитель не поверил бы ему. Однако чужак, оставаясь совершенно спокойным, лишь проговорил:

– Безумие – не такая уж страшная болезнь, как о ней думают многие. Ее можно исцелить.

– Ваши лекари столь искусны… – в его глазах было восхищение. "Если им под силу такое…" -Так в чем же дело, торговец? Или есть какая-то другая причина, по которой твоя дочь не может войти в наш город?

– Она – Творец заклинаний.

– Это точно? – серые глаза глядели на собеседника настороженно внимательно.

– Да, – кивнул Атен. Он чувствовал себя – хуже некуда. "Что теперь будет?…" – Девочка уже проявила свои способности…

– Сколько ей лет?

– Пятнадцать.

– Так она еще не прошла испытание! Значит, у нее пока нет своей судьбы. И ты можешь решить за нее.

– Быть ли ей тем, кто она уже есть по своему рождению? – он вздохнул. Задумавшись над этим лишь на миг, он понял, что ни за что не стал бы ничего менять. Разве он не мечтал о чуде для своей девочке? О самом большом чуде, которое доступно смертному – нести в себе искру божественного огня?

– Эти дни одиночества, – служитель заговорил о другом. – Да, они нужны ей. Чтобы понять силу заклятий. Но ведь не обязательно сидеть в повозке. Можно и в городе.

Мы найдем ей комнату.

– Она поклялась, что не выйдет из повозки…

– Ты можешь освободить ее от слова. До тех пор, пока она не пройдет испытание, ее слово не значит ничего.

– Ну… – караванщик задумался. Разве он не хотел, чтобы дочь вошла в этот город вместе с ним? Хотел. Он просто не ожидал, что повозки придется оставить вне его стен. Тем более, что слово все равно так или иначе будет нарушено. Оно ведь было дано не на время, а пространство – "день до оазиса и день после". А раз караван никогда не покинет его… Все, что было нужно – оправдание тому, что он собирается сделать. А служитель… или даже сам Хранитель давал ему то, что он так искал. – Да, ты прав, – и караванщик решительно двинулся к повозке невест.

Он смотрел вперед, не оглядываясь, потому даже не заметил, что горожанин пошел вслед за ним. Впрочем, если бы он и увидел, не обратил бы внимания, не придал значения.

– Мати, – подойдя к пологу, позвал он дочь, – выходи.

Ответом ему была напряженная тишина.

– Почему она молчит? – удивленно приподнял голову служителя.

– Обет молчания, – процедил сквозь стиснутые зубы караванщик, – все так испугались, когда узнали правду о ней, что…

– Ничего, так может быть и лучше…

– Сейчас… Мати, ты можешь покинуть повозку. Ты ведь хочешь войти в город, увидеть его, верно? Так сделай это… Да, я велел тебе оставаться здесь. Но теперь изменил свое решение и велю выйти! Ты должна подчиниться мне! – Атен начинал злиться.

Одно дело спорить без посторонних и другое – на глазах у чужака.

"Что он о нас подумает? Что он обо мне подумает? Что же это за хозяин каравана, если ему не подчиняется его собственный ребенок?

– Мати! – он коснулся полога повозки. – Где ты там?

И вновь тишина. В какой-то миг караванщику показалось, что внутри никого нет.

"Ну вот! Конечно! И чего я, спрашивается, ждал? Что она подчинится? Послушается?

Сдержит клятву? Да разве она когда-нибудь так поступала? Неслух!" – промелькнуло у него в голове, в то время как пальцы сами собой стали сжиматься в кулаки.

– Мати! – не дождавшись ответа и на этот раз, он рывком отдернул полог. Заглянув внутрь, он заметил маленькую, сжавшуюся в комок тень, метнувшуюся в дальний угол повозки.

– Мне что, тебя силой вытаскивать! – караванщик, уже не сдерживавший себя, кричал, не думая о том, что этим лишь еще сильнее пугал дочь. Его больше заботило другое.

Виновато глянув на горожанина, он тихо проговорил: – Прости.

– Я понимаю, – служитель чуть наклонил голову в кивке. – Нет никого упрямее и своевольнее любимого и единственного ребенка… А того, кого баловал долгие годы, не исправить за краткий миг.

– Можно было бы оставить ее здесь, одну, в наказание, но… Подойди сюда! – велел он девушке, а, видя, что та отчаянно замотала головой, проскрежетал: – Если не хочешь, чтобы я тебя проклял!

На этот раз Мати подчинилась. Покинув свое убежище, она осторожно придвинулась к краю повозки, замерла, глядя на отца с отчаянной мольбой. Казалось, что она страшно хотела что-то сказать, объяснить отцу, но не могла произнести ни слова, держа данную клятву.

– Так, – Атен глядел на нее исподлобья, не желая ничего слышать. – Так. А теперь спускайся на землю.

Испуганно глядя на отца, девушка замотала головой.

– Ты…

– Подожди, караванщик, – вмешался горожанин. – Позволь мне поговорить с ней.

"Не дело чужаку вмешиваться в семейные дела," – подумал караванщик, зло глянул на дочь, затем – неодобрительно – на горожанина. – Однако, – вспомнив, что перед ним – возможно их будущий жрец или даже Хранитель – смирился:

– Ладно.

Горожанин хотел подойти поближе к повозки, чтобы было удобнее говорить, но, приблизившись лишь на шаг, заметил, что гостья задрожала, стала нервно оборачиваться назад, словно ища угол потемнее, чтобы спрятаться в нем.

– Спокойно, милая, – тотчас остановившись, горожанин поднял руки, показывая, что они пусты, – я не несу тебе зла. Все, что я хочу – чтобы ты вошла в наш город, увидела его красоту. Мати… Тебя ведь Мати зовут, да? Неужели тебе не интересно?

Тебе ведь интересно? Но ты думаешь о клятве, которую дала? Не можешь пойти против нее?

Девушка согласно закивала. Наконец кто-то ее понял! "Не могу! – читалось в ее глазах. – Пусть отец говорит, что освобождает меня от нее, но… Но ведь слово дала я, и… И будет неправильно…" -Милая, ты еще не прошла испытание. Не забывай этого. За тебя все решает отец.

Так установили боги. Тебе же небожители велят только одно – во всем ему подчиняться. Таков закон, единый для всех жителей земли. И если он считает, что ты должна забыть о клятве – так тому и быть. Я вижу, ты страшно испугана. Тебе не понятно, что происходит вокруг. Да, я понимаю: к нам приходило немало людей, рассказывавших удивительные вещи о тех чудесах, что творятся рядом с нашим городом. Это ничего. Чуда не следует бояться. Его ждут. Вот и с тобой происходит сейчас чудо. Ты – Творец заклинаний. О подобном большинство и мечтать не смеет, а для тебя это – просто жизнь. Не бойся, милая. В этом нет ничего страшного.

"Но все вокруг боятся меня, словно я…" -Ты благословенна, не проклята! Этот страх… Он лишь облако, случайно, по ошибке, от незнания забредшее на ясное синее небо света и радости. В нашем городе все понимают это. И никто не будет тебя бояться. Наоборот. Мы будем рады принять тебя в свою семью. И помочь.

"Но…" -Конечно, обучить тебя слову заклинаний могут только сами боги. Но мы поможем тебе пережить время ученичества легко и безболезненно… Мати, пойми: твой приход – большая честь для нашего города.

"Я… – страх в глазах девушки начал сменяться неуверенностью. Нет, она не сомневалась в словах служителя, который одним своим пониманием заслужил ее полное доверие. Просто… Имела ли она право так поступить? Ей не хотелось никого подвергать опасности. – Из-за меня и так всегда столько неприятностей…" -Мати, мы сможем защитить тебя от твоего страха.

Это стало последней каплей. Смущенно улыбнувшись горожанину, девушка двинулась к краю повозки. Она была готова соскочить в снег, хотела этого, уже мечтала о том, что войдет в город, какие чудеса увидит…

"Мне будет что вспоминать, сидя потом в одиночестве… И будет нечего бояться…" Но в последний миг остановилась. Вернее нет – что-то невидимое, властное остановило ее, удерживая в повозке.

Мати растерялась:

"Что это?" -Мати! Мне казалось, горожанин убедил тебя!…

– Подожди, караванщик, – прервал его служитель. Несколько мгновений он смотрел на девушку, словно спрашивая ее:

"В чем дело?" Затем же уловив ее полный отчаяния мысленный вскрик: "Заклинание! Я совсем забыла о нем!" – спросил:

– Ты не можешь сама покинуть повозку? Тебя удерживает…

– Что бы это ни было… – караванщик не дослушал его до конца. Зачем? "Она моя дочь! только моя! И лишь мне решать!" – Я сейчас! – с этими словами он взялся за деревянный край повозки, собираясь забраться внутрь, однако был внезапно остановлен какой-то силой. Попробовал еще раз – и опять та же преграда – невидимая, непроходимая, ведь как можно разрушить, разбить то, чего нет?

– Постой, караванщик… – цепкий взгляд служителя быстро осматривал все вокруг.

– Дай мне разобраться… Это заклинание…

– Заклинание! – в ужасе вскричал Атен, воздев глаза к небесам. "Ну конечно!

Девчонка не послушалась меня! И вновь навлекла на себя беду!" -Твоя дочь не могла его создать. Оно не из тех, которые боги подбрасывают своим смертным детям, играя с ними…

– Оно не причинит девочке вреда, – за их спиной раздался тихий, шуршавший, как ветер, голос.

Вздрогнув от неожиданности, хозяин каравана резко обернулся, однако, увидев говорившего, облегченно вздохнул:

– Шамаш!…Шамаш, – затем, обращаясь к нему быстро заговорил он, – это заклятие…

Ты произнес его?

– Да, – спокойно кивнул тот, потом добавил: – Я был вынужден. Иначе девочку не оставили бы в покое.

– Да, да… Я понимаю… И не осуждаю тебя… Но… – он взглянул на своего спутника. – Как же теперь быть? Заклинание будет действовать весь срок, и… Нам придется покинуть город, чтобы снять его?

– Да.

– А… А как-нибудь иначе нельзя? Ну, произнести слова наоборот.

– Вряд ли это поможет. В любом случае, я не стану рисковать жизнью девочки.

– Боюсь, нам придется, – караванщик нахмурился. Он задумался и, по мере того, как он думал, лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. – Видишь ли, мы решили остаться в городе.

– Когда-то ты говорил, что если будет выбор между городом и дочерью…

– Нет! – прервал Шамаша караванщик. Он был взвинчен, голос – нервное звучание струны ветра. "Ну почему всегда нужно выбирать! Почему нельзя просто жить, ничем не жертвуя? Просто жить, идти навстречу своему счастью, мечтать…" – Давай не будем об этом, – мрачно процедил он сквозь зубы. – Во всяком случае, до тех пор, пока не пришла пора выбора.

– Скажи… – вместо него заговорил горожанин – осторожно, словно крадучись. Его устремленный на Шамаша взгляд был насторожен, более того, в какой-то миг караванщику даже показалось, что он заметил страх в глазах служителя.

"С чего бы это? – Атен был озадачен. – Хотя… Да… – ему показалось, что он начал понимать: – Два мага… И хозяин не знает, как поведет себя чужак… Может быть, ему захочется захватить власть в городе… Это я знаю, что Шамаш не такой, что он не стремится к власти, а если бы хотел ее, давно бы основал свой собственный город. Мало ли ледяных дворцов мы встречали на своем пути… А чужак…

Может, рассказать ему? – он покосился на горожанина. – Или не надо? Еще не поверить. Решит, что я пытаюсь затуманить его внимание, подыграть противнику…

Лучше не вмешиваться. Пусть маги решают все сами, между собой".

А горожанин продолжал:

– Я не очень сведущ в этих делах. Но разве не опасно ставить двойной пространственный круг? Проще прибегнуть к кругу в круге: время-пространство.

Караванщик вытаращил глаза. Он не понял ни слова.

"А Шамаш небось и того меньше", – конечно, ведь пришедшему из чужого мира магу до сих пор казались странными такие простые вещи.

Но, приглядевшись к своему спутнику, Атен понял, что на этот раз ошибся.

Пусть маг медлил с ответом, но это было не потому, что он не знал, что сказать.

Он не хотел говорить. Но был вынужден, следуя установленным самим собой законам.

– Это так.

– Защита пространства, ограниченная во времени, я прав?

– Да, – губы Шамаша сжались в тонкие синие нити.

– Что это значит? – воспользовавшись мигом молчания, поспешил спросить караванщик.

Причем он ждал объяснения от обоих, убежденный, что вправе требовать, чтобы он прозвучал, ведь речь шла о его дочери.

И, тяжело вздохнув, маг повернулся к нему.

– Ат… – начал он, но горожанин прервал его:

– Торговец, все очень просто. Это как круги вокруг нашего города… Впрочем, речь не о них, – он остановил себя так поспешно, словно чуть было не шагнул против движения солнца, – а о твоей дочери, – он был настоящим служителем, знавшим, как говорить, что сказать, чтобы перевести внимание с одного на другое. – То, что удерживает ее в повозке – это пространство. Оно ограничено, заперто в себе. Но есть и другое ограничение – действие заклятия. Если устанавливать его в пространстве – до города, за городом – то одна часть заклинания может вступить в противоречие с другой, поменяться с ней местами, и вообще, слиться, создавая своего рода ловушку: из повозки не выбраться, пока не покинешь город, но город не отпустит, пока ты в повозке… Прости, караванщик, я, должно быть, говорю очень сложные, непонятные тебе вещи… Но, право же, я просто не знаю другого способа объяснить.

– То, что ты говоришь… Это удивительно! Но… Но Шамаш ведь не Творец заклинаний!

– А, – небрежно махнул рукой горожанин, – что они, что боги, язык-то один, – он хотел сказать что-то еще, но вновь внезапно умолк и продолжал лишь некоторое время спустя: – И вообще, для тебя не это главное. А вот что: чтобы не возникло подобного противоречия, искусные заклинания, если, конечно, они во благо, не во зло, содержат ограничение иной природы. Пространство – время.

– И…

– Через десять дней заклятие перестанет существовать, не важно, покинете вы город, или останетесь в нем.

– Шамаш? – Атен перевел взгляд на своего спутника. – Это правда?

Тот молчал, раздумывая. Будь он уверен, что своей ложью защитил бы девочку, то так бы и поступил. Но…

– Шамаш! – продолжал настаивать хозяин каравана. – Ответь же! Ведь речь идет о моей дочери!

– Да, – он даже не сказал, просто кивнул. Но караванщику и этого было достаточно.

Он облегченно вздохнул:

– Слава богам!

– А теперь, – голос Шамаша хрипел, а он даже не пытался прочистить горло, словно не замечая этого, – скажи: как бы ты поступил? Отказался бы от города ради дочери?

– Но какое это имеет значение? – он хотел добавить – "Теперь, когда все решилось, когда не надо выбирать?", но промолчал. Ведь это было ясно и так.

– Я должен знать.

– Зачем?

– Чтобы понять, в чем я ошибся.

– Ошибся? Но все так хорошо, просто замечательно! Все мечты, наши самые заветные мечты исполняются, и… Хорошо. Я отвечу тебе. Я выбрал бы дочь.

– И увел бы караван из города?! – пораженный, вскричал служитель. – Жертвуя счастьем всех ради ее одной? Это неправда! Хотя… – совладав с вспышкой эмоций, он заставил себя успокоиться и задуматься. – Ты говоришь так, потому что знаешь: тебя бы никто не послушал. Тебе бы не удалось убедить остальных последовать за тобой, так ведь? Нет? Ну не можешь же ты лгать ему в глаза лишь потому, что он хочет услышать эту ложь!

– Я не лгу, – качнул головой Атен. Уж что-что, а это он знал наверняка.

– Но…

– Я выбрал бы дочь. И остался бы в городе.

– Что? Как это? – не понял его служитель.

– Объясни, – попросил Шамаш, хотя по его печальному взгляду полыхавших черным пламенем глаз было видно, что чего-то подобного он и ждал, задавая свой вопрос.

– Будущее моей дочери – не в пустыне, а в городе, – видя, что Мати, с испугом смотревшая на него, замотала головой, он продолжал, – пусть она думает иначе, пусть любит снега, а не зеленые стены леса. Это ничего не меняет. Я точно знаю – ей жить в оазисе.

– Может быть… – задумчиво глянув на девушку, затем – на ее отца проговорил служитель.-Может быть, – повторил он. – Дар предсказания, да? Боги даровали тебе его?

– Да, – кивнул караванщик, не видя смысла скрывать.

– Что ж… Неплохо, неплохо… Творец заклинаний, предсказатель, летописец, еще кое-кто… Пойдем, хозяин каравана, я покажу тебе город, сведу с купцами…

– Я не могу.

– Что? – во взгляде служителя была растерянность. – Мне казалось, мы решили все проблемы.

– Я не могу оставить дочь одну.

– Торговец, ты нужен своим людям. Есть вопросы, которые можешь решить только ты…

– Мати должна будет оставаться в повозке еще целых десять дней…

– Ей нужно одиночество, чтобы научиться… Постой, ты беспокоишься за ее безопасность, да? Тебя ввела в заблуждения эта стена с башнями и вратами? Это все чепуха, так, картинка, скорее украшение, чем защита. Защищает нас кое-что другое, куда более могущественное и надежное. Так что не надо, не беспокойся. Уж что-что, а защиту наш город гарантирует. И голодом ее морить, конечно, никто не собирается. Как только мы окажемся в храме, я велю рабам принести твоей дочери лучшие блюда. У нее будет все, что ей нужно, столько, сколько нужно и тогда, когда нужно. Рабы поймут ее без слов и без возражений сделают все, что она велит.

– Однако, когда рядом свой человек…

– Рабы позаботятся о ней лучше, чем сможешь ты. Ведь ты – мужчина. Ты не умеешь готовить пищу, и… И вообще…

– Ладно… Ладно, дочка. Ты уже взрослая… Бояться нечего: ты в городе. И, потом, повозку защищает заклятье… А вечером я вернусь… Хорошо?

Мати, хотя ее глаза, полные слез, молили отца остаться, кивнула. Ей ничего больше не оставалось.

"Может, так и лучше… " – ей совсем не хотелось входить в город.

– Пойдем, – караванщик двинулся в сторону врат, уже на ходу, чуть повернув голову в сторону мага, спросил: – А ты что медлишь?

"Нет! -Мати готова была кричать. Она и кричала – на языке мыслей. Так громко, что Шамаш поморщился. – Не бросай меня! Пожалуйста! Останься со мной! Хоть ты…!" "Малыш…" "Пожалуйста! Я не хочу оставаться здесь совсем одна! Я не могу! Я умру!" -Шамаш, идем же! – было видно, что Атен теряет терпение. Ему самому было тяжело делать этот шаг, но… "Я должен. Ведь я – хозяин каравана. И я нужен моим людям…

Я… Если я не уйду сейчас, то не сделаю этого никогда!" "Шамаш! Сделай же что-нибудь!" "Ты хочешь, чтобы я остановил его?" "Нет! Чтобы ты не уходил!" "Хорошо", – сказал он на языке мыслей, а затем, вслух – -Я остаюсь.

– Но почему?!

– Так нужно.

– Что значит…

– Не спорь с ним, караванщик. Ему виднее, – мягко остановил Атена служитель. Его губы чему-то улыбались, глаза искрились и вообще, горожанин выглядел довольным, словно все происходило так, как ему и было нужно.

– Это из-за Мати, да? – Атен повернулся, вернулся к нему, замер, глядя прямо в глаза наделенному даром.

– Да, – кивнул тот.

– Но почему? Ты и так защитил ее заклятьем, и…

– Порой участие важнее защиты.

– Участие? Что за ерунда!

– Наверное, – горожанин как бы невзначай вмешался в их разговор, произнося каждое слово осторожно, выверено, словно идя по узкой тропинке у края пропасти, – он имеет в виду: как важно быть рядом, не бросая перед лицом опасности, пусть даже призрачной, ту… которую любишь.

Шамаш резко вскинул голову. Его взгляд был остер, как клинок, и холоден, словно ветер метели.

Мати задрожала.

"Нет!" – она так мечтала… Но нет! Об этом нельзя говорить! Тем более чужаку!

Он не должен касаться своими грязными руками ее души!

Взгляд девушки метался от одного к другому и обратно.

"Нет! – немо кричала она. – Нет!" -Порой, – пользуясь молчанием Шамаша, продолжал горожанин, – чувства виднее со стороны. Порой мы сами не замечаем их, а вокруг все знают… Она еще так юна, и ты… Должно быть, ты думаешь об этом лишь как о будущем. Так ведь? Я прав?

– Мне очень дорога эта девочка, – тихо проговорил Шамаш. – Я никогда не скрывал этого и не вижу причины отрицать сейчас. Я не оставлю ее одну в тот миг, когда она больше всего на свете нуждается в том, чтобы рядом был хоть кто-то.

– Обучение языку заклинания предполагает одиночество… – Атен глядел то на одного мага, то на другого, зная, что те говорят о чем-то важном, но пока еще не до конца понимая, о чем?

– Я буду рядом, но не с ней. Она будет одна, но не одна.

– Ты говоришь загадками.

– Это не важно. Главное, она будет знать, что я рядом. Так ей будет легче.

– Легче ли… – караванщик вздохнул, взглянул на наделенного даром толи с сомнением, толи с укором.

– Атен, отдай мне свою дочь. Пусть она войдет в мою повозку хозяйкой.

– Но… – торговец вытаращил на него глаза, не зная, что и сказать.

– Я понимаю, – между тем, продолжал Шамаш, – она еще слишком молода для вступления в брак…

– По крайней мере, ей надо пройти испытание… – пробормотал еще не до конца осознавший произошедшее хозяин каравана.

– Я готов ждать столько, сколько потребуется. Если, конечно, ты не возражаешь.

– Что ты! Это великая честь… – Атен чувствовал себя где-то на грани между реальной жизнью и краем грез. Он стоял, не смея и шагу ступить, чтобы не ошибиться, приняв мечтание за явь, а ревность за страх.

– Вот и отлично! – к ним подошел служитель, который, как ясно говорил весь его вид, не упустил ни слова из их разговора. Но Атену было все равно. Что же до Шамаша… Он взглянул на чужака недовольно, однако не сказал ничего. – Я очень кстати оказался рядом. И, конечно же, засвидетельствую ваш договор.

– Это не договор!

– Ну, уговор. Какая разница! Не важно! Поздравляю! – он широко улыбался и вообще выглядел чуть ли не более счастливым, чем хозяин каравана.

– Мати… – Атен был уверен, что его весть обрадует дочь, ведь все девушки мечтают стать женами мага. Но Мати и в этот раз умудрилась удивить его. Она выслушала его не просто молча – совершенно безучастно. Так, словно речь шла не о ней вовсе, так, неизвестно о ком, далеком и совершенно чужом.

"Я хотел обрадовать ее, а она…" – и, махнув в сердцах рукой, караванщик зашагал в сторону городских врат. Бросив на остававшихся быстрый взгляд, сопровождаемый вызванной неведомо чем усмешкой, горожанин двинулся за ним следом.

"Шамаш… -стоило им переступить черту городских стен, Мати позвала бога солнца.

– Что же теперь будет?" – она была не просто напугана – у нее словно сломалось что-то внутри. И страх перестал быть страхом, и боль болью, и даже слезы в глазах показались не жаркими, словно огненная вода, а холодными, как лед в сердце метели.

"Все хорошо… Все будет хорошо", – попытался успокоить девушку бог солнца.

"Но ты… Но госпожа Айя… Я… – мысли летели обрывками снежного полотна, тая в глазах быстрее, чем в лучах жаркого городского солнца. Душа мечтала лишь о том, чтобы забраться в самый дальний край мироздания, спрятаться там, затаиться, вдали от своих мечтаний, обернувшихся вдруг таким сильным страхом, что она даже не думала о том, чтобы попытаться с ним справиться. А губы были готовы шептать слова молитвы, прося кого-нибудь из небожителей снизойти к несчастной смертной и перенести ее… куда-нибудь, все равно куда, главное – подальше от Шамаша.

Потому что… Она была так слаба, а почти что исполнившаяся заветная мечта столь прекрасна… Что он… Она… Госпожа Айя никогда бы не простила их, и… – Как же быть…" "Ни о чем не беспокойся".

"Я не могу! – Мати была готова кричать от отчаяния. – Ведь… Это…" – она бы с радостью убежала прочь, в снега. Ей было не в первой искать в бегстве спасение от самой себя. Но… Но на этот раз она была заперта в повозке заклинанием.

"Ничего не бойся, – по-своему понимая отчаяние в ее глазах, проговорил Шамаш, – я здесь, с тобой. Как ты и хотела".

"Да! Но ты мог просто остаться! Ничего не говоря! Ничего… Это отец, да? Он вынудил тебя?" "Меня очень трудно заставить делать что-то против моей воли, девочка", – грустно усмехнулся он.

"Значит… Значит, это была мечта моего отца. Я понимаю… И она должна была исполнится".

"О чем ты?" – его взгляд стал внимателен.

"Мы же говорили с тобой недавно. Земля мечты… – заглянув в глаза богу солнца, она осеклась. – Не помнишь? Но как ты мог забыть… Это место… Оно действует и на тебя, да? Ты говорил, что защитишь меня, но не себя… Шамаш, кто ты сейчас?" "Тот, кем был всегда. Девочка, ты здорова? У тебя нет жара? Мне не нравится этот лихорадочный блеск в твоих глазах, и…" "Со мной все в порядке! – быстро прервала его Мати. – В порядке. Со мной… Ты…

Ты говорил, что в том сне… В том мире, который был… казался тебе больше, чем сон, ты был колдуном…" "Да".

"Но это был лишь сон! Вспомни, Шамаш! Ты – бог солнца, повелитель небес! Ты…

Позови госпожу Кигаль, или госпожу Гештинанну… Они…" Шамаш качнул головой, повернулся, собираясь уходить.

"Куда ты? Не хочешь слушать меня? Не веришь мне?" "Все-таки, ты не здорова. Я видел по дороге валериану и хмель…" "Нет! Не уходи! Я здорова! Это ты…" "Не волнуйся. Я здесь, рядом, и скоро вернусь".

Он поспешно ушел.

Мати всхлипнула, потерла глаза, сглотнула подкативший к горлу ком, полный горечи боли и обид.

"Это все не на самом деле… Просто мечта… Он не делал мне предложения… Не говорил о любви… Кто Он и кто я! – она легка возле края повозки, свернулась в клубок, глядя на свои руки. – Бог солнца… А если бы Он на самом деле был бы только человеком… магом… Я бы тогда… Я бы… Я… "Мой путь-твой путь, мой дом – твой дом, мой вздох-твой вздох, чтобы жить одной жизнью и уснуть одним сном…" Но это все только мечта… Несбыточная. Поэтому даже сейчас я не услышу этих слов. Он никогда не будет моим… Ведь Он… Он принадлежит другой. Он любит другую… Не меня – я для Него всего лишь маленькая девочка, с которой Он встретился в снегах пустыни. Он сам говорил – я всегда останусь для Него той малышкой… Младшей сестрой, о которой заботятся, которую любят… но не так, совсем не так… – она вновь всхлипнула, утерла рукой нос. – Заговори я с Ним об этом, Он бы рассердился на меня. Потому что это не правильно. Потому что я еще не прошла испытания. Я – ребенок. И не важно, что мне осталось всего несколько месяцев до совершеннолетия, и чувствую я себя совсем взрослой, и думая о будущем не могу не думать и… Не важно. Он бы рассердился. И сам бы никогда не заговорил… Даже сейчас, когда считает себя только человеком… С отцом говорить о помолвке можно, а со мной о любви – нельзя… Вот Он весь в этом! А я… Я бы согласилась даже на ненастоящее, мгновенное счастье… Я бы… – и тут она вдруг осеклась, залилась румянцем. – А что если госпожа Айя слышит мои мысли? – Мати-то думала, что совсем одна, что никто не заглянет в ее душу, ведь одно дело говорить себе и совсем другое – говорить, зная, что кто-то может услышать… – Ох, госпожа Айя, прости меня! Я не хотела…! Я… Я… Я сама не знаю, что со мной творится! Это… Это так тяжело, так больно: видеть, что мечты всех вокруг исполняются, знать, что и твоя мечта может, но… но не сметь даже мечтать об этом! Я… Я просто сойду с ума!" И когда она услышала чьи-то шаги, то не вздрогнула от страха, а вздохнула с облегчением.

"Шамаш, это ты?" – она спрашивала на всякий случай, хотя и не сомневалась – конечно, он. Кто же еще?

"Я принес отвар. Выпей, пожалуйста", – он поставил глиняную кружку со все еще клубившемся над ней дымком на деревянную рейку на краю повозки.

"Зачем?!" – девушка так резко отпрянула в сторону, что повозка качнулась и вместе с ней качнулась и кружка. Еще миг – и она перевернулась бы. Но Шамаш поймал ее раньше, удержал на месте:

"Осторожно. Не ошпарься".

"Что это?" – девушка принюхалась. Пахло чем-то сладким, чуть приторным, и еще – горьковатым. Незнакомо, странно, но не пугающе.

"Эти травы вернут в твою душу покой…"

"Я и так успокоилась! Уже! Совсем!"

"И помогут заснуть", – продолжал он.

"Но я не хочу спать! – она ощутила какую-то нервозность. Сердце забилось в груди быстрее, душу овеяло холодом… А губы сжались от злости – на саму себя. "Трусиха!" и еще – "Неужели опять?!"- только-только она перестала бояться снов, почувствовала себя уверенной и свободной, научившись ими управлять, и вот… "Неужели все снова…" "Тебе нужно поспать. Вообще, сон сейчас для тебя – самое главное".

"Но почему?!"

"Во сне приходят боги".

"Но не только добрые…" "Порой враги бывают полезнее, чем друзья".

"Как это?" Шамаш несколько мгновений молчал, потом тихо проговорил:

– Есть вопросы, ответы на которые тебе лучше найти самой. Потому что иначе ты не сможешь их понять… Мудрых тебе снов, – и с этими словами он ушел, оставляя Мати раздумывать над тем, почему бог солнца пожелал ей именно мудрых снов – не счастливых, не спокойных…

"Значит, – она сжала губы, сдерживая нервную дрожь, – они не будут спокойными. И счастья мне они тоже не принесут… Что ж… Буду знать… – она взяла кружку, подержала несколько мгновений в руках, наслаждаясь теплом, которое перетекало в нее, затем поднесла к губам. – Спокойных снов тебе, Шамаш. Спокойных снов…"