Книга без переплета

ГЛАВА 16

Несмотря на поздний час, в эту ночь в крепости Хораса никто не спал.

Баламут Доркин, стоявший возле бойницы и безнадежно взиравший на лесной пейзаж, где ничего не происходило — даже листва не трепетала на ветру, — длинно вздохнул и сказал:

— Я потерял уже счет времени. Здесь что, всегда одно и то же время суток?

— Конечно, — сварливо отозвался из клетки чатури. — Одно и то же время суток, одно и то же время года, одна и та же погода!

— Но почему?

— Это искусственный мир, созданный Хорасом. Чему удивляться? Крохотный воздушный пузырь… иллюзия, висящая в пустоте между мирами, замкнутое пространство, где можно ходить только по кругу. Лопни этот пузырь — и мы тут же умрем, ибо окажемся в вакууме, в пограничной прослойке. Для начала задохнемся, а потом тела наши сожжет энергия, не терпящая органической материи…

— Ох, и весело тебя слушать, — поморщившись, сказал Баламут. — Не мог бы ты поговорить о чем-нибудь другом?

— Ну, извини, — саркастически сказал крылатый человечек. — Ты сам задал вопрос. А уж мы чем богаты, тем и рады. Что до меня, то я с большим удовольствием помолчу.

— Не молчи, — тут же взмолился Доркин. — А то я, кажется, скоро сойду с ума. Зачем он меня тут держит… все отдал бы, чтобы узнать!

Чатури ехидно захихикал и раскашлялся. Баламут бросил в его сторону ненавидящий взгляд. Проклятый всезнайка выдавал сведения по крохам, и то отнюдь не по доброте душевной, а единственно для поддержания разговора. К тому же более неприятного собеседника Доркин за всю свою жизнь не знавал ехидство и заносчивость вещей птицы переходили всякие разумные границы. Королевский шут наслушался до сего дня великого количества оскорблений, полезной же информации практически не получил никакой. Что толку ему было узнать, что Хорас принадлежит к племени голодных духов, если чатури отказывался ответить даже, здесь ли прячет сей мерзавец принцессу Маэлиналь! Однако Баламут не терял надежды. Чатури нуждался в слушателе и уж если начинал говорить, то говорил много…

— Знать бы хоть, сколько еще сидеть, — пробормотал Доркин себе под нос.

Чатури встрепенулся.

— Могу тебя порадовать. Ты выйдешь отсюда не позднее чем через двенадцать часов.

Баламут замер, боясь вспугнуть неожиданное откровение.

— Наступающий день решит многое, — небрежным тоном добавил чатури и умолк.

— Что именно?

— Узнаешь в свое время.

Баламут не выдержал. Он повернулся к клетке, готовый броситься на нее с кулаками, но в этот момент загремели замки, и дверь с гулким скрежетом начала отворяться. Так же резко Доркин повернулся к выходу.

Тупоумный стражник, приносивший им еду и похожий более на деревянного истукана, нежели на человека, показался на пороге, таща кого-то за собою. Новый пленник не сопротивлялся — просто не держали ноги, и стражник бесцеремонно бросил его, словно мешок с картошкой, на пол у стены. Затем, не сказавши ни слова, вышел и запер за собою дверь.

Баламут всмотрелся в пленника и ахнул, узнав белесые кудряшки и испуганный взгляд, преследовавшие его до сих пор с неотвязностью нечистой совести.

— Овечкин!

Тот вскинул голову и, в свою очередь узнав Доркина, удивленно вытаращился. Баламут бросился к нему и, присев на корточки, крепко схватил за плечи.

— Ты… ты же должен быть с принцессой! Где она?

— Принцесса? Откуда вы ее знаете? — Михаил Анатольевич сделал попытку высвободиться из его рук, но сил не хватило. — Не трясите меня!

— Буду трясти, ты, недоумок, собачье отродье! Что ты сделал с Тамротом? Он у тебя?

Овечкин только обалдело смотрел на него и ничего не отвечал.

— Нет у него Тамрота, — подал голос чатури, с интересом наблюдавший за этой сценой. — Не тряси его, Баламут, в самом деле, а то еще помрет со страху!

— Что он сделал с талисманом?

Баламут адресовал вопрос чатури, продолжая прожигать Овечкина яростным взором.

— Не мельтеши, дурак, — нетерпеливо сказала вещая птица. — Тамрот — у Хораса… не так ли, Овечкин?

Михаил Анатольевич с ужасом посмотрел на клетку.

— Куда я попал? — пролепетал он. — Кто вы такие?

Чатури разразился пронзительным клекочущим смехом, а Доркин снова крепко встряхнул Овечкина за плечи.

— Спрашивать будешь после! Ты видел принцессу Май? Говори же!

— Видел, — покорно отвечал Михаил Анатольевич.

— Когда? Где?

— Здесь, только что… да оставьте же меня наконец!

Кроткий Овечкин неожиданно для самого себя рассердился. Все произошло так стремительно — он не успел еще опомниться от пережитого потрясения, и душу его снедала сильнейшая тревога за принцессу Маэлиналь. Ведь едва они очутились в этом мрачном, похожем на каземат доме — а как это произошло, Михаил Анатольевич так и не понял, — его грубо оторвали от обеих девушек и поволокли куда-то вверх по винтовой лестнице. Перед глазами у него еще стояли бледное лицо принцессы и полный ужаса взгляд малышки Фирузы, которым она провожала его, ноги не держали, и вообще, все тело отказывалось слушаться… а тут накидывается этот носатый ястреб! Ему-то какое дело до принцессы?

Михаил Анатольевич сжал губы и решительным движением сбросил со своих плеч руки королевского шута. Доркин от неожиданности едва не опрокинулся на спину.

— Ого! — язвительно сказал у них над головами чатури. — Ягненок показывает когти… редкая порода!

Баламут не удержался от усмешки.

— Скажи ему, кто ты такой, — продолжал чатури. — Пусть поостынет, а то я прямо опасаюсь за твою жизнь, Баламут!

— Ладно, скажу. Только я очень хотел бы узнать сначала, кто он сам такой, этот Овечкин, подбирающий чужие талисманы и сующий нос не в свои дела!

— Он бедный маленький простачок, — ехидным карличьим голоском проговорил чатури, — и влез в эти дела по неведению. Но будь с ним повежливее, Баламут, он сделался ныне доверенным лицом твоей госпожи…

— Что?!

Михаил Анатольевич хмуро посмотрел на птичью клетку и сказал:

— Перестаньте. Это не предмет для шуток.

Затем он перевел полный неодобрения взгляд на Баламута.

— Я не знаю, какое вы имеете отношение к принцессе и по какому праву задаете мне вопросы о ней. Но если вы ей друг — знайте, она в беде! И сейчас совсем беззащитна. А вы бросаетесь тут на меня…

Волнение придало Овечкину сил, и он поднялся на ноги. Доркин тоже вскочил, сжав кулаки.

— Чатури, — глухо позвал он, не сводя с Овечкина глаз. — Этот человек говорит правду?

— Чистую правду, — с удовольствием подтвердил крылатый зануда. — Но как он тебя, а? Не в бровь, а в глаз! Я бы сказал, что из вас двоих он более заслуживает рыцарского звания.

Михаил Анатольевич коротко простонал и отвернулся. Баламут, немного поколебавшись, шагнул к нему и тронул за плечо.

— Извини. Расскажи мне все, — тихо попросил он. — Я — друг принцессы Май… шут и советник ее отца, Баламут Доркин. Можешь мне верить.

— Доркин? — Михаил Анатольевич вздрогнул и повернулся к нему. — Она говорила о вас!

— Ну вот, видишь, — Доркин кое-как совладал с внезапным приливом чувств. — Где она… как ты встретился с нею?

Когда Овечкин закончил свой рассказ, Баламут был просто вне себя. Принцесса находилась совсем рядом, а он ничем не мог помочь! Толку от него, запертого в башне, было не больше, чем от Овечкина, а выйти отсюда не представлялось никакой возможности. Проклятая вещая птица знала, по ее уверениям, все, даже то, что должно было произойти, но попробуй заставь ее говорить! А чего хочет Хорас от принцессы — у Баламута не было никаких сомнений на этот счет. Впору биться головой об стенку… и Доркин, грызя кулаки, впал в угрюмое молчание.

Михаил же Анатольевич при виде отчаяния королевского шута ощутил страшную опустошенность. Он прислонился головой к стене и закрыл глаза. В душу медленно вползала глухая тоска. Он думал о принцессе — что с ней сейчас? — и вспоминал Никсу Маколея. Сможет ли молодой король пробиться сюда, в убежище Хораса? В силах ли он справиться с таким чудовищем? Черная сила Хораса ужасала. А они тут — его пленники…

Чатури, сидевший все это время, прикрыв крылом голову, и как будто дремавший, вдруг зашевелился и опустил крыло.

— Эй, вы, — сказал он противно-бодрым голосом. — Что приуныли?

— Отстань, вестник несчастий, — буркнул Баламут.

Овечкин поднял голову и посмотрел на удивительную птицу. Чатури подмигнул ему.

— Дураки говорят «отстань», а умные — да внимают! — провозгласил он насмешливо. — Что-то мне захотелось поделиться с вами своими знаниями… даже не знаю, почему.

— Да ну, — едко сказал Баламут. — Ужель ты чего-то не знаешь?

Чатури щелкнул клювом.

— Будешь издеваться — ничего не скажу.

— И не надо. Все твои знания, как я уже убедился, способны только добавить уныния, а отнюдь не развеять его.

— Что ж, таково их обычное свойство — умножать печали. Но я вообще-то обращался не к тебе. Ты, признаться, изрядно утомил меня как собеседник даже за такой короткий срок. Я желаю пообщаться с новеньким. Он, в отличие от некоторых, не кичится умом и обладает врожденной способностью к милосердию. Не так ли, Овечкин?

— Это вы обо мне? — удивился Михаил Анатольевич. — Простите, я не понял…

— Вот-вот, это я и имел в виду…

Баламут раздраженно фыркнул.

— Хочешь сказать что-то, так говори! А не то умолкни и дай поразмыслить в тишине и покое.

— Поразмыслить? Ужель ты всерьез надеешься до чего-то додуматься? Ну-ну. Я помолчу.

Чатури нахохлился и действительно умолк. Овечкин и Баламут некоторое время смотрели на него, ожидая продолжения, потом Доркин махнул рукой.

— Он с успехом мог бы занять мое место при дворе короля Фенвика. Я уж стал забывать, кто из нас шут на самом деле!

Чатури недовольно клекотнул, но сдержался и ничего не ответил на этот выпад. Тогда Баламут еще раз махнул рукой, улегся на пол и закрыл глаза.

— Я, пожалуй, посплю.

— Притворяется, — немедленно сообщил кому-то чатури.

Михаил Анатольевич с надеждой вперил взгляд в вещую птицу.

— Я с удовольствием послушал бы вас, — робко сказал он. — Вы, наверное, хотели сказать что-то важное?

— Чего бы я хотел, — вздохнул чатури, — так это дождаться, пока отсюда заберут этого придурка, мнящего себя светочем мудрости только потому, что он имел честь состоять в советниках у какого-то занюханного королишки. Из тебя, ягненочек, получился бы куда как более приятный собеседник. Но ты выйдешь отсюда раньше, чем он. И я действительно должен кое-что сказать тебе, пока есть время.

Баламут Доркин, едва удержавшись, чтобы не выругаться, навострил уши и приподнялся на локте.

— Я расскажу тебе то, чего не сказал ему, ибо в этом не было смысла, продолжал чатури, не обращая более внимания на Доркина, и тон его голоса, теряя свою обычную насмешливость, постепенно делался все более серьезным и даже напряженным. — Я знаю, чего хочет Хорас, ибо, должен сознаться, это я виноват во всем, что происходит сейчас. Это я рассказал ему о принцессе Маэлиналь… о том, где и когда должна родиться эта девушка, воплощение Вечной Женственности, та, что нужна ему для исполнения его заветнейшего желания. Это я рассказал ему о камне стау и привел его в Таквалу, где он встретил короля Никсу Маколея и решил воспользоваться его красотой и мужеством. Мне нет оправданий. Я хотел только свободы, но Хорас всегда обманывал меня… и я позволял себя обманывать. Но — по порядку.

Однажды, много лет назад, некий волшебник, желая прибегнуть в своих колдовских занятиях к помощи демона, неосторожными заклинаниями вызвал Хораса из мира голодных духов. Голодные духи — это страшные существа, обуянные всеми нечистыми страстями, злобные и вечно мучающиеся от невозможности удовлетворить свои желания, поскольку у них нет тела, которое состояло бы из органической материи. По счастью, они не имеют выхода ни в мир людей, ни в другие. Но Хорасу повезло. Волшебник, вызвавший духа, не сумел его обуздать, и Хорас убил глупого человека, получив таким образом полную свободу. Однако это не принесло ему счастья, ибо на воле он оказался окружен такими соблазнами, каких не знал в своем родном мире, и, по-прежнему не имея возможности удовлетворить свои желания, ожесточился до предела. Ведь обличья, которые он принимает, — пусты, это всего лишь нематериальная энергия, и он не испытывает радости прикосновения, не чувствует вкуса пищи, не имеет никаких чувственных удовольствий. И он возжаждал заиметь живое человеческое тело, но не знал, как его получить. Тогда-то он и поймал меня — ради моих знаний. Не стану говорить, как это ему удалось, ибо это неважно… Он обещал отпустить меня, как только я открою ему способ завладеть человеческим телом, живым и дееспособным, что возможно только в том случае, если отобрать его у какого-нибудь человека, оставив дух того бездомным скитальцем. Хорас хотел узнать также, как сделать это тело бессмертным. И я рассказал… но он меня не отпустил. И много раз после того он обманывал меня, выманивая все новые и новые сведения. Лишь недавно признался он, что и не собирается меня отпускать, пока не добьется своего и не осуществит своих желаний.

Чатури ненадолго умолк, борясь с охватившими его гневом и обидой, затем встряхнул головкой и продолжил свой рассказ. Овечкин и Баламут слушали, затаив дыхание.

— Тогда я заявил ему, что больше он ничего от меня не услышит. И он запер меня здесь в одиночестве, и как будто забыл обо мне. Но я не забыл о нем. И знаю о нем теперь больше, чем он может предположить. Я готов открыть тебе это знание, хотя вряд ли ты посмеешь им воспользоваться. И все же…

Он еще помолчал немного, словно собираясь с силами, и когда заговорил вновь, оба слушателя невольно вздрогнули — так изменилась речь чатури. Теперь это было торопливое монотонное бормотание, как будто вещая птица внезапно впала в горячечный бред.

— Прежде Хорас всюду таскал меня за собою. Я присутствовал вместе с ним при рождении Маэлиналь. Эта девушка наделена особой мистической силой, о которой она ничего не знает, но которую чувствует зато каждый мужчина, повстречавший ее. Это — необыкновенный дар внушать любовь, не простую любовь, но ту, что преображает человека, дает ему сердце льва, делает его героем или мучеником, делает его Мужчиной. Редко рождаются такие женщины, являющиеся воплощением Женского Мирового Начала, очень редко… и принцесса Маэлиналь принадлежит к их числу. И только она нужна Хорасу, эта девушка. Ибо только она может навсегда соединить его дух с человеческим телом, став его подругой в течение трех дней после того, как он обретет это тело. Она должна быть чиста, должна отдать ему свою невинность — тогда он сделается бессмертным. И все эти годы, пока она росла и развивалась, Хорас наблюдал за нею, оставаясь невидимым для всех, и забрал ее накануне свадьбы, которой он, разумеется, не мог допустить…

Баламут Доркин заскрежетал было зубами, но тут же спохватился, боясь прозевать хоть слово. Чатури бормотал все тише и медленней, как будто засыпая.

— Но время тогда еще не настало. У Хораса был уже при себе камень стау, необходимый для того, чтобы изгнать дух из любого человеческого тела и войти в него самому. Но когда мы были в Таквале, в горах которой только и можно найти этот камень, он увидел юного короля и возжелал вселиться именно в его тело. Он улыбался, говоря мне: «Принцесса Май непременно полюбит меня, если я предстану перед ней в таком образе… король молод, силен и красив… приятно будет сделать такое тело бессмертным…»

Теперь скрипнул зубами Михаил Анатольевич. Чатури на мгновение встрепенулся, и голос его слегка окреп.

— Он выманил молодого короля из Таквалы, но у того был талисман, Грамель-Отражатель, делавший его неуязвимым для любого нападения. И последнее, что нужно было Хорасу, чтобы сразиться с ним, — это Тамрот, который нейтрализует силу Грамеля. Случилось так, однако, что один из даморов, вместо того чтобы отдать Хорасу и Тамрот, и принцессу, решил присвоить талисман. Дамор был убит айрами, талисман на некоторое время затерялся, и это задержало Хораса. Но он разыскал тебя, Овечкин, и теперь все у него в руках — и Тамрот, и принцесса. Молодой король стремится к бою с ним, торопясь навстречу своей гибели. Ибо Хорас сейчас непобедим. Только одно — то, чего он не знает… но подойди поближе, ягненочек… силы мои слабеют…

Овечкин и Баламут припали вплотную к клетке с двух сторон.

— Простое заклинание… всего четыре слова, — прошептал чатури, не сводя с Михаила Анатольевича затухающего взора. — Он вынужден будет вернуться в свой мир и никогда уже не выйдет оттуда. Четыре слова и капля крови… но… но… всегда есть «но»… никто не решится сделать это…

— Почему? — испуганно шепнул Овечкин.

— У заклинания существует обратный эффект… тот, кто произнесет его, останется навеки зачарован… он никогда не сумеет покинуть то место, где прозвучит заклинание и упадет капля крови…

— Что значит — не покинет этого места? — требовательно спросил Баламут.

— Тот, кто сделает это, станет, как пес на цепи… в пределах того, что видит глаз…

И Доркин отшатнулся от клетки. Он бросил быстрый взгляд на Овечкина, но тот, словно оцепенев, смотрел на чатури.

— А какое это заклинание? — робко спросил Михаил Анатольевич.

Чатури медленно, раздельно произнес четыре роковых слова. После чего вещая птица осела на пол клетки, и круглые желтые глаза ее закатились, подернувшись пленкой.

— Умер? — испуганно всполошился Овечкин.

Баламут мельком глянул на недвижное тельце чатури и досадливо поморщился.

— Да нет, в обмороке. Я так и думал… все эти его знания, которыми он столь гордится, — никакие, к черту, не знания! Ты сам сейчас видел — на него попросту нисходит. Такое бывает с нашими провидцами… хвастун вещий! Не бойся, очнется и начнет хамить как ни в чем не бывало… у, райское дерьмо!

— За что вы так на него?..

— За что? За то, что он платит за свою паршивую свободу судьбами ни в чем не повинных людей!

Они посмотрели друг на друга.

— И, как я и говорил, — медленно сказал Баламут, — от знаний его мало радости. Кто из нас возьмется спровадить Хораса в мир иной на таких условиях — ты или я?

— Н… не знаю… — бледнея, ответил Овечкин и отступил на шаг.

Баламут окинул взглядом стены их тесного узилища.

— Только не я, — сказал он с плохо скрытым бешенством в голосе. — Я должен доставить принцессу домой… и я никому не доверю ее!

Михаил Анатольевич хотел было напомнить, что для этого надо сначала выйти отсюда, но передумал. Чувствуя вполне понятную слабость в коленях, он посмотрел с тоскою на все еще неподвижного чатури и поежился.

— Может быть, Никса… — неуверенно начал он.

— Что — Никса? — резко спросил Баламут.

Михаил Анатольевич сглотнул вставший в горле комок.

— Я подумал… может быть, Никса все-таки сможет победить Хораса…

— А может, и нет, — так же резко бросил Баламут. — Ты же слышал!

Михаил Анатольевич ничего не успел сказать больше, ибо в этот момент снова загремели отпираемые замки, и железная дверь распахнулась.

— Овечкин, — сказал стражник, являясь в дверном проеме и загораживая его квадратными плечами. — Тебя требует хозяин.