Книга без переплета

ГЛАВА 26

Вчетвером вышли из крепости, и призрачный охотник остановился на поле перед зданием, принюхиваясь и прислушиваясь к чему-то. Затем махнул рукой:

— Туда!

И они зашагали в указанном направлении, в лес. Ловчий возглавлял процессию, а Пэк бежал рядом с Овечкиным и Фирузой на четырех лапах, совсем как настоящая ящерица, только янтарного цвета и размером с фокстерьера. Изящное гибкое тельце его слабо мерцало в сумеречном свете дня.

— Волшебная Стража, — рассказывал он по пути, — та, что охраняет ворота между мирами, была учреждена в незапамятные времена Великим Советом мудрецов из разных миров. О существовании этого Совета известно немногим из людей — лишь тем, кто постигает высшую магию либо же, усердно работая над собой, добивается небывалых высот духа. И из этих немногих лишь кое-кто удостаивается чести стать его членом. А в Стражу мудрецы решили набирать только представителей волшебного, иноматериального племени, существующего почти в каждом мире — духов, призраков, эльфов да гномов, существ неуязвимых и не знающих истощения и усталости.

Сами же ворота между мирами представляют собой естественные дыры в пространстве и времени, разделяющих эти самые миры, и нуждаются они в охране по той простой причине, что провалиться в них может совершенно нечаянно любой человек или зверь, даже не подозревающий об их существовании. Что и происходило прежде время от времени, вызывая всевозможные недоразумения, а порою и серьезные неприятности — мало ли какое дьявольское или просто дикое создание может внезапно вывалиться неизвестно откуда! Учреждение Стражи положило конец подобным случайностям, и все естественные проходы между мирами охраняются с тех пор самым тщательным образом. Не всегда даже и сведущий человек или волшебник может получить разрешение пересечь границу — по закону, принятому Советом, он должен иметь на то весьма уважительную причину. Стражники обладают широкими полномочиями, но малейшая недобросовестность в исполнении ими своих обязанностей наказывается весьма сурово.

Однако талисманы, изготовляемые некоторыми хитроумными магами, дают им возможность открывать временные проходы в границах и шастать, где им вздумается, минуя Стражу. Аркадий Степанович Каверинцев, например, весьма искусный мастер в этом деле. Его талисманы пользуются широкой известностью в волшебных кругах. И с подобными нарушениями закона бороться практически невозможно, ибо для чего же тогда и существует магия?..

Слушая Пэка, они зашли глубоко в лес, и там Ловчий продолжал принюхиваться, выбирая нужное направление. На вопрос Овечкина, что он ищет, охотник ответил загадочно:

— Самое тонкое место.

Ничего не поняв, Михаил Анатольевич покосился на Фирузу. Та шла насупившись, спрятав руки в карманы жакета, и вид у нее был такой, словно ей совершенно все равно, куда идти, и никакие волшебные стражи ее вовсе не интересуют. Овечкин чуть приотстал, поравнялся с нею и тихо спросил:

— Может, напрасно вы так, Фирузочка? Ну зачем вам, действительно, идти с нами, посудите здраво?

— А вам зачем? — огрызнулась она.

Михаил Анатольевич поежился.

— Мне что здесь пропадать, что там — и вправду все едино. А вы еще так молоды, вам…

— Отстаньте от меня, Михаил Анатольевич, — сквозь зубы сказала девушка. — Хочу и иду, и не ваше дело!

Он пожал плечами и, в очередной раз провалившись ногою в какое-то топкое место, тихонько чертыхнулся. В сандалиях у него уже хлюпало — Ловчий вел их через лес напролом, игнорируя все препятствия. Конечно, ему-то что сапоги по колено! А Пэк так и вовсе — бежит почти что по воздуху, едва касается лапками земли…

Горестные земные мысли полезли вдруг в голову Овечкину — и носки-то у него уже мокрые, и провизии-то они с собой не захватили, а путь наверняка неблизкий, и вообще — все наспех, разве так решаются важные дела? А Босоногий колдун вернется, никого не застанет — что он подумает? Под ложечкой неприятно засосало, и очень захотелось повернуть обратно, пока не поздно. Но именно в этот момент Ловчий резко остановился, поворотился кругом, еще раз принюхался и удовлетворенно заявил:

— Здесь!

Сердце у Михаила Анатольевича екнуло. Он нервно огляделся по сторонам — место это как будто ничем не отличалось от всех прочих мест в лесу. Те же мертвые деревья, та же жухлая листва под ногами…

Далее события начали развиваться с исключительной быстротой. Охотник сделал рукою широкое круговое движение и негромко произнес какое-то непонятное слово. И тут началась такая круговерть и свистопляска, что все мысли улетучились из несчастной головы Михаила Анатольевича. Всех их как будто завертело в сушильном барабане гигантской стиральной машины, с диким звоном и искрами из глаз — Овечкина понесло куда-то, сорвав с места, он пытался за что-нибудь ухватиться, но руки скользили по невидимой гладкой поверхности, и в довершение всего из-за непрерывных вспышек перед глазами он перестал видеть своих спутников. Душу обуял ужас, его затошнило, но, к счастью, тут же все и кончилось. Михаил Анатольевич вновь ощутил твердую почву под ногами, и хотя его еще шатало, но звон и сверкание прекратились. Спутники вновь оказались рядом — Фируза, такая же ошеломленная, как и он сам, хватающая ртом воздух, и Ловчий с Пэком, спокойные и невозмутимые, будто ничего не произошло. Кое-как переведя дух, Овечкин огляделся.

Вокруг ничего не было. Он зажмурился на секундочку, потом снова открыл глаза. Вокруг было неописуемое ничто. Бесцветная пустота. На чем ноги стояли — непонятно. У него опять закружилась голова, и он спросил слабым голосом, борясь с дурнотой:

— Где мы?

— У ворот, — ответил Ловчий. — Сейчас выйдет стражник.

Голоса их звучали глухо, едва различимо.

— А где же эти… ворота?

— Напряги воображение, — нетерпеливо сказал охотник. — Нужны тебе ворота — так увидь их!

Михаил Анатольевич некоторое время соображал, что тот имеет в виду, потом послушно напряг воображение. Даже глаза снова зажмурил для большего эффекта. Он знал только одно место, где находились ворота в другой мир, и попытался представить себе его. И что-то такое получилось… Во всяком случае, открыв глаза, он увидел то, что уже видел однажды ночью в Муромских лесах — поляну, окаймленную елями, костер, ночное небо, усеянное звездами. Под ногами была трава. В воздухе витал терпкий, живой запах леса и дыма.

А у костра сидел человек. Чем-то он был похож на Ловчего и одет так же, в брезентовый плащ и высокие сапоги — по-видимому, воображение у Михаила Анатольевича было все-таки не очень развито… Но в отличие от призрачного охотника у этого человека имелось лицо, и лицо это производило приятное впечатление — здешний стражник приветливо улыбался, хотя и смотрел на них весьма пристально.

— Здравствуйте, — первым заговорил он. — Какие гости!

— Привет, — отозвался Ловчий, подходя поближе.

— Привет, коллега, — пискнул Пэк и без приглашения юркнул в костер.

Стражник поднял брови и вопросительно поглядел на Ловчего.

— Мы тоже из Стражи, — пояснил тот, усаживаясь на землю у костра. — А это с нами — парочка смертных.

— Вижу, — сказал стражник. — И что же вам понадобилось у ворот темного мира?

— Да пройти в них, братец, только и всего, — весело сказал Ловчий, и оба они засмеялись, как над доброю шуткой. И Пэк присоединил к их смеху свой серебряный колокольчик.

Михаил Анатольевич осмелел, взял за руку застывшую, как изваяние, Фирузу и подвел к костру. Стражник лишь мельком посмотрел на них и вновь обратил к Ловчему уже несмеющийся взор.

— Ну, — сказал он, — объяснись, приятель!

Вместо ответа охотник вынул из кармана плаща плоскую металлическую пластинку, выточенную в форме многолучевой звезды, блеснувшую золотом в свете костра, и протянул ее на ладони. Стражник, не прикасаясь, несколько секунд пристально всматривался в нее, затем кивнул.

— Ладно. Тебя и саламандру могу пропустить. А смертных…

— Ради него идем, — Ловчий указал на Овечкина. — Как сопровождающие. На нем заклятие лежит, которое можно снять только в вашем темном мире. Он, видишь ли, беглую душу — самого Хораса — обратно заточил.

Стражник повернул голову и на несколько секунд вперил в Михаила Анатольевича свой пристальный взор. И Овечкину сделалось вдруг ужасно неуютно и захотелось, чтобы тот отправил его вон отсюда, сейчас же, и никогда и никуда не пропускал. Но стражник вновь медленно кивнул, и лицо его помрачнело.

— Значит, это ты вернул его, — сказал он. — Смелый ты, однако, человек. Связаться с Хорасом… Что ж, попытай счастья. Я попробую дать ему знать, что ты идешь.

Михаил Анатольевич только глубоко вздохнул, не зная, радоваться ему или же лечь и умереть сразу, не дожидаясь продолжения путешествия. Отчего-то он начал чувствовать себя какой-то марионеткой, за которую решают другие. Но, может, это было и хорошо. Сам он вряд ли бы на что-то решился…

Стражник тем временем повернулся к Фирузе.

— Девчонка сама увязалась, — торопливо сказал Ловчий. — Нечего ей там делать, и предупреждали ее…

Стражник молчал и все смотрел на Фирузу. А та под его взглядом хмурилась, ежилась, но глаз не отводила. Наконец он открыл рот:

— Что скажешь, девушка?

— Пропусти… что я еще могу сказать?

— Зачем?

— Ну, надо мне! — хмуро сказала Фируза.

— Надо? Это не причина. Видишь ли, милая…

— Сейчас расплачусь, — пригрозила она, и голубые глаза ее действительно тут же наполнились слезами.

— Это не поможет, — сказал стражник. — Если я начну пропускать в преддверие ада каждую плачущую женщину, меня не то что уволят… даже не могу тебе сказать, что со мной сделают. Попробуй все-таки объяснить, зачем тебе туда понадобилось. Возможно, я сочту причину серьезной, хотя ничего тебе не обещаю. Пять минут на размышления…

Тут Ловчий насмешливо хмыкнул, и Фируза неожиданно взорвалась.

— Подите вы все к черту с вашими пятью минутами! — закричала она, вскакивая на ноги. — Я говорю, что мне надо — значит, надо! Я не знаю, зачем! И ничего не могу объяснить. Вы… вы тут все такие крутые, такие умные… а у меня, может быть, предчувствие! Ну, что я могу еще сказать?..

— Предчу-у-увствие, — протянул стражник, сверля ее взглядом. Предчувствия бывают разные. Ну-ка, милая, вытри глаза, успокойся. Сядь пряменько… вот так. И скажи мне — что же такое ты предчувствуешь? Сосредоточься…

Фируза молчала, тихонько всхлипывая. И тут Пэк сказал:

— А вдруг она права?

Огненная ящерка обвела вопросительным взглядом всех присутствующих и нерешительно добавила:

— Мне вот тоже что-то такое сейчас показалось…

Стражник не отвечал, продолжая пристально рассматривать девушку. Она еще раз всхлипнула, шмыгнула носом, подняла голову и посмотрела на него неожиданно твердо.

— Я, может быть, тоже виновата перед Хорасом! Почему Михаил Анатольевич один должен отвечать? В конце концов, брошка была моя!

— Какая брошка? — не понял стражник.

— Какая? Та самая! Без нее он ничего и сделать бы не смог!

Овечкин тоже не сразу понял, о чем она говорит, и недоуменно вытаращил на нее глаза.

— Ну же, Михаил Анатольевич! — сердито сказала Фируза. — Не притворяйтесь дураком. Брошку я вам дала для этого вашего заклятия или кто? Черта с два вы нашли бы что-нибудь другое в этой поганой крепости!

Он еще таращил глаза, когда вдруг залился колокольчиком Пэк, и Ловчий захохотал тоже. Тут и до него дошло, и Овечкин невольно заулыбался.

Один только стражник не смеялся. И когда ему объяснили, о какой брошке идет речь, он даже не улыбнулся. Прищурясь, все смотрел на Фирузу, о чем-то размышляя, и та уже начала снова потихонечку всхлипывать, когда он наконец заговорил.

— Иди, — сказал он неохотно. — Не знаю, в чем тут дело, но чувствую… Под мою ответственность.

И услышав такую крамольную речь, призрачный охотник, как ни странно, только кивнул и вполне миролюбивым тоном предложил немедленно трогаться в путь.

А Михаил Анатольевич похолодел с головы до пят и тут же позабыл о разыгравшейся только что, не вполне для него понятной сцене, поскольку предчувствие скорого конца снова овладело его смятенной душой…

Как выглядели эти ворота между мирами на самом деле, Михаил Анатольевич так и не понял. Они поднялись на ноги, и вдруг все исчезло. Не стало ни поляны, ни костра, ни стражника. Вновь воцарилась неописуемая пустота кругом, с тою лишь разницей, что теперь прямо перед четырьмя путниками маячило блекло-синее свечение в виде облачка неопределенной формы. И в это облачко незамедлительно шагнул Ловчий, сделав приглашающий за собою жест.

— Скорее, — пискнул Пэк, и Михаил Анатольевич покорно шагнул следом за охотником.

Он ничего не почувствовал. Но в следующую секунду уже обнаружил себя стоящим на дне утлой лодочки, мерно покачивающейся на воде. Лодка едва-едва была рассчитана на четверых, и Ловчий занял место на корме, держа в руках неизвестно откуда взявшееся ветхое весло.

Михаил Анатольевич огляделся по сторонам. И с неодолимой силой на него вдруг нахлынуло ощущение, что все это он уже когда-то видел.

Они находились в узком проходе меж громоздящихся со всех сторон уступами угрюмых грязно-серых скал. Кое-где в них темнели отверстия — норы не норы, пещеры не пещеры. За бортами стыла неподвижная черная вода, по которой медленно, с усилием, словно она была густою, как масло, субстанцией, расходились круги от их качающейся лодки. Высоко над головами во тьме угадывался неровный пещерный свод. И то ли от этого свода, то ли от скал, то ли от воды, а может, от всего сразу исходил неверный, призрачный, мертвенный свет, едва позволявший разглядеть, что проход впереди поворачивает и исчезает среди скал. Михаил Анатольевич невольно покачал головой. Определенно, он уже был здесь, он видел это место… но в каких страшных снах?!

Тем временем из ниоткуда шагнула Фируза, и на нос лодки змейкой проскользнул Пэк, сразу озарив собою, как факелом, все близлежащее пространство.

— Батюшки, — потрясенно сказала девушка, так же, как Овечкин, озираясь по сторонам. — Откуда лодка-то взялась? Ждали нас тут, что ли?

Пэк повернул к ней точеную головку с ярко горящими глазами.

— И лодка — не лодка, и все вокруг — совсем не то, чем кажется, сообщил он. — Не так все просто. Я, например, никакой лодки не вижу.

— А что же ты видишь?

— Оу! — воскликнула огненная ящерка. — Этого я, пожалуй, не смогу тебе рассказать. Слишком уж по-разному устроены у нас глаза. Но предупреждаю вас обоих — зрению своему не доверяйте! Доверьтесь скорее чутью — так оно будет надежней.

— Ну что, поехали? — подал голос Ловчий. — Болтать можно и по дороге. Мы, конечно, можем и здесь подождать Хораса, разницы никакой. Но двигаться все-таки как-то веселее.

Овечкин тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

— Поехали, — вяло откликнулся он. — Может, и вправду станет повеселей…

Ловчий погрузил весло в воду, и лодка медленно, неохотно стронулась с места.

Овечкин и Фируза примостились рядышком на единственной скамеечке и затихли, подавленно поглядывая по сторонам.

От всего здесь исходило ощущение невнятной, неопределенной угрозы. Под водою, казалось, таились какие-то жуткие чудовища, готовые выпрыгнуть в любой момент, хотя ни тени движения нельзя было разглядеть в ее непроницаемой черноте. Но оттуда, из глубины, как и из отверстий в скалах, как и с высот неразличимого свода, словно тысячи глаз следили за пришельцами, глаз недобрых, голодных и жадных.

— А вы видите лодку, Михаил Анатольевич? — тихо спросила Фируза, вздрагивая и прижимаясь к нему потеснее. — Или тоже что-то другое?

Овечкин приобнял ее, и от ощущения живого человеческого тепла под рукой ему стало чуточку полегче.

— Вижу лодку. И скалы, и черную воду…

— А там, у ворот? Сначала не было ничего, а потом появилось…

Овечкин, немного смущаясь, потому что Пэк повернул голову, прислушиваясь к разговору, рассказал о своей попытке представить себе эти ворота и о том, что у него получилось.

— А я видела другое, — задумчиво сказала Фируза. — Со страху, наверно. Стражник был весь в латах и сиял так, что глазам больно… Сам росту громадного, и по бокам две кавказские овчарки. Ужас!..

— Так оно и бывает, — вмешался Пэк. — То, что лежит за пределами человеческого физического зрения, люди видят по-разному, в зависимости от своих страхов и желаний. А кто-то и вовсе ничего не видит…

Овечкин машинально кивал головой.

— У меня такое ощущение, будто я уже был здесь когда-то, — он повел рукой, — во сне, что ли… не пойму.

— Может, и был, — сказал Пэк. — В каких-нибудь посмертных странствиях.

Михаил Анатольевич вздрогнул.

— Что?

— Мало ли где носится душа, пока не воплотится снова, — замогильным голосом продолжал Пэк. — Вам, смертным, об этом знать не положено.

Овечкину сделалось совсем не по себе. Не положено — и не положено, и не хотелось ему сейчас знать ничего этакого. Он и без того с минуты на минуту ждал страшной смерти…

— Уймитесь, молодой человек, — строго сказала саламандре Фируза, словно почувствовав его состояние. — Освещаете дорогу — вот и освещайте себе!

Позади тихонько засмеялся Ловчий. Пэк надулся, испустил волну света в два раза ярче обычного и отвернулся, недовольно сопя.

Некоторое время плыли молча, и тишину нарушал только глухой плеск воды. Вдруг Ловчий перестал грести, выпрямился, прислушался и напряженно сказал:

— Кто-то приближается. Пэк, приготовься. А вы, смертные, сидите тихо.

Фируза испуганно прижалась к Овечкину, и он обнял ее покрепче. И в эту минуту все страхи его неожиданно исчезли, и впал Михаил Анатольевич в какое-то фаталистическое спокойствие. Сердце его забилось на удивление ровно, и он почувствовал себя готовым со спокойным достоинством принять все, что ему еще осталось в этой жизни. Так было надо — откуда-то он это знал. Он поднял голову и обвел взглядом окрестности, но никаких изменений в окружающем пейзаже не заметил.

А затем… чей-то ужасающий стон заполнил собою пространство, заставил звенеть барабанные перепонки, и скалы содрогнулись, отвечая на него горестным эхом. Казалось, застонал сразу весь этот темный мир, невыносимо резанув по хрупким человеческим нервам и заставив людей сжаться в комочек… и внезапно наступил полный мрак. Ничего не стало видно, кроме Пэка, сиявшего на носу лодки сгустком живого янтарного света.

Едва стон начал затихать, как Ловчий поднес руку ко рту и откликнулся столь же мощным по силе переливом охотничьего рога, отчего опять содрогнулись скалы, и эхо заметалось среди мрачных уступов. Фируза зажала уши руками и пригнула голову к самым коленям. Сам полуоглохший, Овечкин похлопал ее по плечу, пытаясь подбодрить.

Тут новые звуки огласили собою подземное царство — как будто кто-то что-то произнес, но ни слова нельзя было разобрать. Ловчий бросил весло, поднес ко рту обе руки и ответил подобным же образом, на каком-то нечеловеческом языке. А Пэк вдруг воссиял с почти солнечной яркостью, и сияние это приобрело форму многолучевой звезды, вроде той, что Ловчий показывал стражнику у ворот.

Затем повторился жуткий стон, и когда и он, и отголоски его затихли, тьма рассеялась, и все вокруг приобрело прежний вид. Ловчий облегченно вздохнул, а Пэк убавил яркость свечения до обычной и устало растянулся на носу.

— Все в порядке, — сказал призрачный охотник Овечкину. — Хорас уже знает. Только что-то он не торопится нам навстречу… а мне лично тут уже порядком наскучило. Ну, ладно, едем дальше…

Они плыли по бесконечно петляющему между скал проходу еще не один час, и ничего больше с ними не происходило. Фируза даже задремала у Михаила Анатольевича на плече, утомленная однообразием дороги. Овечкин между тем почувствовал, что проголодался. Это показалось ему странным — до еды ли тут? Но голод давал о себе знать все настойчивее, и Михаил Анатольевич потихоньку начал прямо-таки терзаться, забывая о зловещем месте, в котором они находились. Что было не захватить с собой в дорогу хоть палку копченой колбасы, которой столь щедро снабдил их перед уходом Аркадий Степанович?.. Призрак и саламандра сосредоточенно молчали — они, должно быть, вовсе не нуждались в пище. Один только Овечкин терзался и терзался, пока не вспомнил о волшебной фляге Ловчего. Хоть что-то!..

Только он собрался попросить флягу, как вдруг увидел, что Пэк вскинул голову, весь подобрался и засветился ярче. Михаил Анатольевич посмотрел в том же направлении и увидал возле одного из отверстий в скале довольно-таки омерзительное создание — карлика в темной мантии, с золотой короной на голове, с лицом, состоящим из бесчисленных бугров и складок, среди которых чуть заметно поблескивали крохотные змеиные глазки.

Заметив, что его обнаружили, карлик замахал рукой — она у него то удлинялась, то укорачивалась при этом — и прокричал без всяких стонов на чистейшем русском языке:

— Здравствуйте, гости дорогие!

— Здравствуй и ты, — без особой охоты отозвался Ловчий и с силой повел веслом, пытаясь ускорить ход.

— А я за вами, — продолжал скрипучим голосом карлик. — Меня Хорас попросил — сам он занят сейчас — принять вас по-хорошему, накормить, дать отдохнуть, значит, пока он не освободится. Так что милости просим!

— Хорас? А ты кто такой?

Карлик приосанился.

— Я — король скальных жителей.

Ловчий чертыхнулся сквозь зубы, но лодку попридержал.

— А не врешь, что Хорас тебя просил?

— Чего ради? — карлик всплеснул руками.

Охотник чертыхнулся еще раз.

— Знаем мы, чего ради вы здесь врете. Спасибо за приглашение, ваше величество, но, пожалуй, поплывем мы дальше.

— Ни-ни-ни! — заверещал карлик. — Хорас мне голову оторвет, ежели я вас отпущу не солоно хлебавши! Он же ко мне за вами явится, а вас ищи-свищи потом по закоулочкам! Там, кстати, за поворотиком временная дырочка имеется — застрянете, доставай вас оттуда! Не бойтеся, заходите к нам. Угостим по-королевски, — он облизнулся, и при виде его быстрого красного, змеиного языка Михаил Анатольевич разом утратил всякий аппетит. Девушка-то ваша как утомилась — гляньте сами!

Фируза и впрямь крепко спала на плече у Овечкина и не слышала ничего. А сам Михаил Анатольевич от нелепости происходящего — карлики-короли какие-то вместо грозных духов — впал в сновиденное оцепенение и молча взирал на уродца в золотой короне, не испытывая желания ни отвечать, ни участвовать в действии.

Ловчий, как будто заколебавшись, переглянулся с Пэком. Тот едва заметно кивнул.

— Благодарствуем, — громко сказал охотник. — Но заходить не станем. Да и угощение ваше не про наши желудки. Лучше мы подождем Хораса за углом, возле…

Договорить он не успел. Карлик что-то нечленораздельно выкрикнул, и в ту же секунду из всех дыр, со всех уступов посыпались в невероятном количестве еще более мерзкие твари — полузмеи-полулюди, жабы с козлиными мордами, крысы на тонких длинных ногах и прочее, чего разглядывать было уже решительно некогда, поскольку вся эта нечисть ринулась со скал в воду и в мгновение ока окружила лодку. Чьи-то когти немедленно вцепились в борт, лодку сильно качнуло, и Ловчий отчаянно заработал веслом, отбиваясь от нападающих и ругаясь на чем свет стоит.

Овечкин оцепенело прижал к себе Фирузу и широко раскрытыми глазами смотрел на этот кошмар. А карлик в золотой короне визжал у входа в свое логово:

— Девушка — моя! Слышите, вы, — девушку не троньте! Она моя!

Тут Пэк поднялся на задние лапы и неожиданно преобразился в маленького огненного рыцаря, который бешено заработал огненным же мечом, рассыпая вокруг снопы ослепительных искр. Черная вода буквально кипела от обилия кишащих в ней, рвущихся в лодку тварей. Они визжали и рычали, шарахались от огненного меча и тут же пытались подобраться с другой стороны. Весло в руках Ловчего превратилось в блистающее копье и разило без промаха. Тут ожили таинственные и страшные обитатели глубин и, сами того не ведая, пришли на помощь путникам, затаскивая под воду то одну, то другую мерзкую тварь. Но их было много, слишком много. А со скал привлеченные запахом живой человеческой плоти сыпались еще и еще чудища.

Овечкин без единой мысли в голове все смотрел и смотрел, почти не сознавая, что происходит. Он утратил всякое ощущение реальности и только чисто машинально все крепче сжимал в своих объятиях спящую девушку, пока та наконец не проснулась и не застонала тихонько.

— Что это вы делаете такое? — пробормотала она, силясь расправить плечи, и Михаил Анатольевич перевел на нее непонимающий взгляд. И тут она увидела…

— Девушка — моя! — снова проорал карлик, перекрывая общий бедлам. — По праву короля! Шевелитесь!

— Что? — сказала вдруг Фируза, решительно раздвигая окаменелые объятия Михаила Анатольевича. — Еще чего не хватало!

Никто ее не слышал, кроме Овечкина. Но то, что произошло далее, повергло его в окончательный ступор.

Фируза, еще не до конца проснувшись и полагая, видимо, что все это происходит во сне, поднялась на ноги, пошатнулась, ухватилась за плечо Михаила Анатольевича и встала потверже. Светлые кудряшки ее поднялись дыбом вокруг головы, голубые глаза блеснули холодным огнем.

— Сгинь! — потребовала она, вытянув руку по направлению к мерзкому карлику. — Сгинь, пропади, нечистая сила!

Голосок ее прозвучал спокойно и твердо. Такая убежденность слышалась в нем, словно ей и вправду дана была власть повелевать этими тварями. И когда она вслед за тем осенила крестным знамением всю эту жуткую картину перед собою, случилось невероятное. Отчаянно воя и визжа, поганое племя вдруг заметалось в воде и ринулось прочь от лодки во все стороны, толкаясь и грызя друг друга. Карлик-король присел, съежился, потом раздулся, потом опять съежился, сорвал с себя корону и швырнул ее вниз со скалы. Коснувшись воды, она зашипела и утонула. И через несколько мгновений все затихло. Нечисть, выбравшись из воды, мигом разбежалась по щелям и норам, а карлик исчез в своем логове.

Ошеломленные Ловчий с Пэком, опустив оружие и разинув рты, уставились на Фирузу. А та, как ни в чем не бывало, сладко зевнула и почти упала обратно на скамеечку рядом с Овечкиным.

— Ах, милый, — пробормотала она, опуская голову ему на плечо. — Ну и сны снятся в этом гнусном подземелье!

Она тут же заснула снова. Овечкин похлопал глазами и все так же машинально обхватил девушку одной рукою, чтобы она не упала во сне со скамейки.

Ловчий и Пэк стояли и смотрели на нее в полном недоумении. Михаил же Анатольевич как будто утратил последнюю способность соображать. В ушах у него звенело, а в мыслях царил полный хаос. Затылок жгло огнем, и в какой-то момент жжение это стало настолько сильным, что он непроизвольно дернул головой и обернулся. Тут Ловчий с Пэком тоже, как по команде, повернули головы к противоположному берегу прохода.

А там на выступе скалы одиноко возвышалась черная стройная фигура, скрестившая на груди руки. Лица было не разглядеть в полумраке, но смотрела она явно в их сторону. И веяло от этой неподвижной фигуры величием и мощью, каких только и можно ожидать от истинного бессмертного духа.

Ловчий чуть слышно присвистнул.

— Так вот оно что! — пробормотал он сквозь зубы. — Девчонка вовсе ни при чем…

У Михаила Анатольевича на мгновение сжалось и быстро-быстро забилось сердце. Но по-настоящему испугаться он не успел. В ту же секунду невидимая, холодная, как лед, рука обхватила его — он отчетливо почувствовал себя зажатым в чьей-то гигантской ладони, — выдернула из лодки, оторвав от спящей девушки, и перенесла на скалу, где стояла черная фигура.

Никаких дипломатических переговоров не состоялось. Хорас явился и беспрепятственно взял то, что принадлежало ему по праву. И они остались один на один в черном пустом пространстве среди скал, и лица их со свистом овеял неведомо откуда взявшийся холодный ветер.