Книга о шпионах для пытливых умов

Корнелия Капп, которую друзья звали просто Неле, работала секретаршей в немецком посольстве в Софии, столице Болгарии. Ей было двадцать три года. Ее отец, Карл Капп, одно время занимал пост генконсула Германии в американском Кливленде, однако за два года до описываемых событий власти США закрыли консульство и выслали немецких дипломатов. Тогда-то Капп и был назначен генконсулом в Софию, куда и переехал вместе с семьей.

После Кливленда юная Неле маялась в Софии от скуки. Но случилось так, что судьба занесла в болгарскую столицу молодого человека, с которым она вместе училась в Америке и в которого была влюблена. Этот молодой человек работал в американской военной разведке, причем на территории Турции, но по служебному заданию оказался в Софии. Именно он заронил в голову Неле мысль бежать в США через Турцию. Заодно молодому человеку удалось завербовать влюбленную в него девушку, однако в качестве шпионки от нее было мало толку: она занимала такую незначительную должность, что ни к каким сколько-нибудь важным сведениям доступа не имела.

В Софии американец занимался выявлением местоположения некоторых важных объектов и организацией диверсий. Болгарией в то время правил царь Борис III, марионетка нацистов, оккупировавших страну в 1941 году. В августе 1943 царь умер, и на трон с одобрения Гитлера посадили его шестилетнего сына, Симеона II[124]. Молодой человек из Кливленда был агентом УСС (Управления Стратегических Служб) – разведывательной организации, созданной по распоряжению президента Франклина Рузвельта после нападения японцев на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года. Руководство агентами УСС, работавшими в восточном Средиземноморье, Черноморском регионе и на Балканском полуострове, осуществлял из Стамбула офицер ВМФ США Фрэнк Виcнер.

Данные, собранные УСС и созданной британским премьер-министром Черчиллем разведывательно-диверсионной службой УСО (Управление Специальных Операций), позволили союзникам наметить в Софии цели для удара. 14 ноября 1943 года английская авиация подвергла город массированной бомбардировке, во время которой погибли и получили ранения сотни людей. Что же до Неле, то она так перепугалась, что с ней случился нервный припадок. Потом она стала умолять отца, чтобы он отправил ее хотя бы в Турцию: ведь это нейтральная страна, и бомбардировок там не будет; к тому же и ехать недалеко.

Карл Капп рассказал об этой просьбе пресс-атташе германского посольства в Турции, который приехал в Софию с курьерской миссией, а тот, вернувшись в Анкару, передал ее послу Францу фон Папену.

Фон Папен знал, что у торгового атташе посольства Людвига Мойзиша в последнее время ужасно много работы, так что ему не помешал бы помощник. Причиной, впрочем, было не то, что в разгар войны между Турцией и Германией шла весьма оживленная торговля. По правде говоря, вопросы коммерции Мойзиша совершенно не занимали. Его должность была всего лишь прикрытием; на самом деле он был шефом резидентуры немецкой контрразведки СД[125] в Турции и одним из главных действующих лиц шпионской истории, по праву занимающей место среди самых интересных сюжетов такого рода времен Второй мировой войны. Ему нужна была секретарша, которой он мог бы поручить рутинные дела, не имеющие секретного характера. Так и вышло, что в январе 1943 года Неле начала работать в немецком посольстве, которое и по сей день находится по тому же адресу: Анкара, Бульвар Ататюрка, 114[126].

А в скором времени она нашла и своего знакомого из Кливленда, в котором ей виделся шанс на спасение. Неле рассказала ему, где теперь работает, и предложила помощь в борьбе с нацистами – не за деньги, а в обмен на возможность переехать в Соединенные Штаты. Американский посол Лоуренс Стейнхардт передал дело военному атташе, и в результате Неле осталась в ведении УСС. Все, что ей удавалось узнать, она немедленно передавала в американское посольство, находившееся в двух зданиях от немецкого. Пусть она занималась только рутинной перепиской и переводами, все равно среди собранных ей сведений встречались и имена некоторых агентов Мойзиша в Турции и на Ближнем Востоке[127].

Одним мартовским днем, когда другая секретарша, в подчинении у которой находилась Неле, заболела, ее застали со вскрытым письмом в руках. В письме, пришедшем из Берлина на имя Мойзиша, содержались комментарии к некоторым сведениям, полученным от агента с кодовым именем «Цицерон». Не был ли это тот самый человек, каждый телефонный звонок или весьма редкое личное появление которого вызывали в отделе немалый переполох, поскольку начальник выгонял всех за дверь? Однажды, когда незнакомец звонил Мойзишу, Неле услышала это имя – «Цицерон», а в другой раз, когда он нанес личный визит, ей даже вроде бы удалось взглянуть на него сквозь дверную щелку. Неле нужно было немедленно сообщить американцам, что в английском посольстве работает немецкий агент.

Однако ей самой грозила большая опасность. Узнав о том, что Неле застали с открытым письмом в руках, сотрудники СД сразу потребовали начать расследование. Однако Мойзиш спас свою молоденькую секретаршу: сказал, что виноват сам, поскольку забыл поставить на конверт печать «Вскрыть лично».

Да, шеф резидентуры защитил свою юную подчиненную, но начал думать, что у той чересчур расшатались нервы, так что для этой работы она больше не подходит, и ей нужно сменить обстановку. Узнав, что ее собираются отослать в Германию, Неле, воспользовавшись началом пасхальных каникул, 6 апреля укрылась в американском посольстве. Пути назад больше не было. Чтобы спасти девушку, ее необходимо было переправить в Соединенные Штаты.

Однако, если бы стало известно, что американцы пытаются вывезти из нейтральной Турции гражданку Германии, к тому же подозреваемую в шпионаже, это привело бы к большим неприятностям. Как раз в те дни Черчилль и Рузвельт вели в Каире и Адане переговоры с президентом Турции Исметом Инёню[128], пытаясь убедить того вступить в войну на стороне Союзников.

Бегство на Таврском экспрессе[129]

Понимая, что права на осечку у них нет, американцы разработали план, которому могли бы позавидовать сценаристы самых захватывающих шпионских кинофильмов.

Среди работниц посольства отыскали девушку, похожую на Неле лицом и фигурой. Светлые волосы Неле покрасили в черный цвет, как у этой американки, купили такое же платье. Было известно, что два Таврских экспресса – тот, что шел на юг, в сторону Аданы и Багдада, и тот, что направлялся на север, в Стамбул, прибывают в Анкару в одно и то же время, причем на смежные перроны, и затем одновременно же отправляются. На этом и был построен план.

Группа американских военных с максимальным шумом и гвалтом – чтобы привлечь внимание и облегчить возможную слежку – отправилась на нескольких машинах на вокзал, по дороге подсаживая то у одного, то у другого дома знакомых девушек. Веселая компания погрузилась в последний вагон Таврского экспресса, идущего на юг. И только Неле, оставив с ними свою дублершу, прошла еще несколько вагонов вперед и запрыгнула в северный Таврский экспресс, билет на который был у нее с собой. Если за американцами и следили немцы или представители турецких спецслужб, они стали бы обыскивать южный экспресс.

Второй этап плана предусматривал, что в Аяше, на первой станции после Анкары, поезд будет поджидать американский агент. Якобы они с Неле собрались отправиться в свадебное путешествие и купили билеты в спальный вагон; увы, в последнюю минуту у новоиспеченного мужа возникли срочные дела, и он опоздал на поезд, но смог домчать до Аяша на автомобиле. Кондуктор сунул в карман взятку и впустил американца в вагон, даже не задумавшись о том, что в те времена совершенно невозможно было за такое небольшое время преодолеть расстояние от Анкары до Аяша на машине.

До Стамбула, впрочем, пара не доехала. Там могли поджидать агенты СД. Так что «новобрачные» посреди ночи сошли в Балыкесире, где их встретили английские военные, которые под видом рабочих строили в этом городе, по секретному соглашению с турецкими властями, аэродром. На английском грузовике Неле с американцем доехали до Измира, а оттуда нанятая УСС на греческих островах шхуна доставила их на Кипр. Последней остановкой на пути в США стала английская база в Каире[130].

Тем временем в Анкаре американцы уведомили англичан, что в их посольстве действует немецкий агент с кодовым именем Цицерон; так и разразился этот знаменитый шпионский скандал. Или, может быть, американцы специально распространяли эту историю, чтобы немного уколоть опростоволосившихся англичан? Так или иначе, в Турции в нее поверили и довольно много о ней писали.

Документы, рассекреченные через пятьдесят с лишним лет, показывают, что все эти события в действительности имели место, и третья сторона в лице американцев действительно узнала о Цицероне благодаря Неле. Однако, по правде говоря, англичанам на тот момент всё было уже известно, так что в марте 1944 года, когда Неле рассказала про Цицерона американцам, его головокружительная шпионская история, начавшаяся в конце октября 1944, уже завершилась.

А впервые в Лондоне заподозрили, что из посольства в Турции идут утечки, еще в декабре 1943 года.

Американский шпион в министерстве иностранных дел Рейха

Американское посольство в Швеции (эта страна, как и Турция, объявила о своем нейтралитете) получило информацию о том, что немцам стало известно о Каирской конференции (4–6 декабря 1943 года), в которой приняли участие США, Великобритания и Турция. Источником информации было венгерское посольство в той же Швеции. Венгрия управлялась марионеточным правительством, подконтрольным Германии, а известие, встревожившее американцев, было получено из венгерского генерального консульства в Стамбуле. О том, что президент Турции Исмент Инёню побывал в Каире, не сообщалось. Вместе с министром иностранных дел Нуманом Менеменджиоглу, британским послом Хью Нэтчбулл-Хьюджессеном и другими сопровождающими лицами он поездом прибыл в Адану[131], а оттуда делегация отправилась в Каир на присланном Рузвельтом самолете.

Однако не прошло и нескольких дней, как тайна, известная только англичанам и туркам, просочилась из Турции и через немцев и венгров добралась до Швеции, к американцам, которые поставили в известность англичан[132].

Те не обратили тогда на утечку особого внимания. Однако 1 января Фредерик Ванден Хевел, глава резидентуры британской внешней разведки MI6 в Берне, столице Швейцарии (которая, опять-таки, будучи страной нейтральной, с началом войны неизбежно превратилась в шпионское гнездо), получил письмо от Аллена Даллеса, шефа резидентуры УСС, проживавшего в том же городе. Даллес (будущий директор ЦРУ), сообщал, что в его распоряжении оказались копии шифрованных телеграмм, отправленных в Берлин германским послом в Турции фон Папеном, из которых следовало, что в британском посольстве в Анкаре, возможно, действует немецкий шпион.

Эту же информацию Даллес отправил в Вашингтон своему начальнику Уильяму Доновану, присовокупив, разумеется, и рассказ о том, как она к нему попала.

Начало же эта цепочка событий берет в августе, то есть примерно за два месяца до того, как агент с кодовым именем Цицерон начал передать сведения из британского посольства в Турции в германское.

Утром 18 августа заместителю Даллеса Джеральду Мейеру позвонил знакомый из Базеля, банкир Пауль Дрейфус, и сообщил, что с ним хотел бы встретиться один его друг по имени Эрнст Кохерталер. Дрейфус был хорошим контактом, так что Мейер не стал ему отказывать. Кохерталер, гражданин Испании немецкого происхождения, перебрался в Швейцарию после начала гражданской войны в Испании. В Германии у него был друг, антифашист, занимавший должность в министерстве иностранных дел, который хотел внести свой вклад в борьбу с нацистами. Вначале друзья попытались связаться с британской разведкой MI6, но там отказались с ними сотрудничать: немцы не просили денег за свои услуги, и англичане, сочтя такое бескорыстие подозрительным, решили, что это ловушка. Теперь же друг Кохерталера ненадолго приехал в Берн по делам службы; не захотят ли американцы с ним встретиться?

Американцы захотели, и встреча состоялась на следующее же утро дома у Мейера. Присутствовал и Даллес, которого Мейер представил как своего помощника. Потенциального источника звали Фриц Кольбе; ему было 43 года, а работал он помощником посла по особым поручениям Карла Риттера, который осуществлял связь между министерством иностранных дел и Верховным главнокомандованием вермахта (ОКВ). Должность Кольбе, пусть и невысокая, была чрезвычайно важна, поскольку через его руки проходила переписка между МИД и ОКВ, в том числе и документы, содержащие данные разведки.

Хотел Кольбе только одного: чтобы после поражения фашистской Германии его не отдали под суд, а дали спокойно жить в родной стране. Американцы поверили ему и присвоили кодовое имя Джордж Вуд[133].

Контрабандный вольфрам в ящиках с апельсинами

Первая партия документов, переданных Кольбе американцам, состояла из шестнадцати расшифрованных телеграмм. Руководствуясь полученными из них сведениями, Союзники начали предпринимать конкретные шаги и добиваться результатов.

Например, они узнали, что правящий в Испании режим Франсиско Франко под прикрытием нейтралитета переправляет из Аргентины в Германию вольфрам, нужный для укрепления стали, из которой производится броня. Мало того, контрабанда осуществлялась через территорию США. Ценный металл прятали в ящики с апельсинами и грузили в американских портах на корабли, которые затем встречались в Атлантическом океане с немецкими подводными лодками, забиравшими нелегальный груз. Теперь же американцы в последний момент стали менять время отправления этих кораблей. В результате встреча с подводной лодкой, намеченная на определенный час и в определенной точке, срывалась, а корабль задерживали и вольфрам конфисковывали. Кроме того, союзники, в качестве наказания за контрабанду стратегически важного сырья, наложили на Испанию топливное эмбарго[134].

Выяснилось, что в Дублине на территории германского посольства действует пиратская радиостанция, создающая помехи радиопереговорам кораблей Союзников. На правительство Ирландии было оказано давление, и помехи прекратились. Из тех же первых расшифровок американцы по горячим следам в точности узнали, насколько серьезный ущерб был нанесен 1 августа нефтеочистительному заводу в Плоешти, на территории Румынии, контролируемой немцами, в результате бомбардировки «летающими крепостями» Б-24.

До конца войны Кольбе передаст американцам около 1600 документов. Благодаря ему Союзники, например, убедились в том, что немцы ожидают большую десантную операцию не в Нормандии, а в Кале – то есть операция «Фортитьюд» по введению в заблуждение германского командования, ключевую роль в которой сыграл двойной агент Хуан Пухоль Гарсия, удалась[135] – и смогли действовать, исходя из этого. На следующий год Кольбе передал важные сведения о немецкой программе производства ракет «Фау-1» и «Фау-2» и первого реактивного самолета «Мессершмитт Ме-262»[136].

Так что источником информации он оказался надежным. В документах, переданных Кольбе американцам ближе к концу 1943 года, содержались в высшей степени секретные сведения, касающиеся Каирской конференции с участием Турции, Великобритании и США, а также переговоров между английскими и турецкими военными. Эти сведения имели стратегическую важность и могли изменить ход войны.

Утечка из Анкары

Глава европейской резидентуры УСС Даллес поделился полученной информацией с англичанами и со своим вашингтонским начальником Донованом. Тот поспешил к президенту Рузвельту. УСС (в будущем переименованное в ЦРУ) было создано как независимая разведывательная организация именно по инициативе Рузвельта после того, как глава ФБР Эдгар Гувер проворонил нападение японцев на Перл-Харбор (к нему попала информация о планах японского командования, но он ей не поверил и не поделился ей с главой государства). Теперь решение президента начало приносить плоды. Армии союзников вот-вот должны были взять под свой контроль всю территорию Италии, и вскоре должна была начаться операция «Оверлорд» – высадка в Нормандии. Если из британского МИД и в самом деле шли такие серьезные утечки, это могло поставить успех операции под угрозу.

15 января Рузвельт сообщил Черчиллю, что протоколы Каирской конференции через фон Папена попали в руки Гитлеру.

Среди сведений, которые, по всей видимости, также стали известны Гитлеру, были и данные о том, что Великобритания тайно переправила в Турцию более 2500 военных для строительства аэродрома, а главное – радиостанций в европейской части страны, которые планировалось использовать для поддержки воздушных операций на Балканском полуострове. Кроме того, утекла информация о переговорах относительно плана «Сатурн», который предусматривал передачу Турции от семнадцати до двадцати самолетов для обороны в случае нападения Германии, о намеченных датах поставок двухсот с лишним тонн других грузов военного назначения, а также – и это было, как минимум, не менее важно, чем все остальное, – о том, что англичане дали туркам срок подготовиться к войне с немцами до 15 февраля. Иными словами, немцы поняли, что Турция постепенно сближается с Союзниками. Все эти сведения были верными. Но как они попали к немцам? Была только одна зацепка: «Цицерон» – кодовое имя шпиона, имеющего доступ к секретным документам англичан. Кто же он?

Черчилль был в ярости. Он направил министру иностранных дел Энтони Идену записку, в которой гневно вопрошал: «Понимает ли наш посол в Ангоре[137] всю серьезность ситуации с утечками?» К тому времени глава MI6 уже передал премьер-министру предостережение из Берна, и Черчилль пожелал начать расследование.

Иден попытался защитить посла: мол, это министр иностранных дел Турции Менеменджиоглу «почти все» рассказал немецкому послу фон Папену. Британский посол сообщал ранее, что 31 декабря на встрече с ним Менеменджиоглу заявил: «Фон Папен знает гораздо больше, чем следовало бы», – и пояснил, что днем ранее германский посол задал ему вопрос о радиостанциях в европейской части Турции – якобы совершенно секретных. Тем не менее расследование началось.

Дело в том, что к тому времени англичане в глубокой тайне уже нашли способ расшифровывать сообщения, закодированные немецкой шифровальной машиной «Энигма». Ключи к некоторым другим шифрам, используемых немцами, еще раньше были добыты в Лиссабоне, столице нейтральной Португалии, двойным агентом Душко Поповым[138]. В результате Лондон имел возможность узнавать содержание значительной части радиопереговоров Берлина. Однако в этих переговорах не обнаруживалось ни малейшего следа тех сведений о британско-турецких отношениях, которые сообщал в своих телеграммах фон Папен. Стало быть, утечку следовало искать в Анкаре.

Камердинер глуповат и не знает английского

Поначалу расследование поручили резидентуре MI6 в Турции. В Лондоне начиналась подготовка к высадке в Нормандии, каждый человек был на счету. Однако посол Нэтчбулл-Хьюджессен был уязвлен, пытался воспрепятствовать расследованию и уверял Лондон, что дело в том, что, направляясь на поезде в Адану, он на какое-то время оставил в купе свои бумаги, которые турки, очевидно, успели переснять. Лондон эти объяснения не удовлетворили, да и американцы давили на англичан, требуя, чтобы те выяснили, кто же такой этот Цицерон, и положили конец утечкам информации из посольства. Ведь в документах, попавших в руки немцам, упоминалось и название операции «Оверлорд», что могло поставить под угрозу высадку в Нормандии. Поэтому британский МИД направил в Анкару сотрудника своего отдела безопасности, сэра Джона Дэшвуда. В помощники ему отрядили полицейского детектива[139].

Хотя расследователи и старались не раздражать посла, вскоре они заметили, что тот, нарушая установленные правила, носит к себе домой документы, с которыми работает. Конечно, его дом и посольство находились на одном участке, в прекрасном большом саду с видом на Анкару, на холме Чанкая, неподалеку от резиденций президента и премьер-министра. От одного здания до другого было немногим более ста шагов. Когда посол не работал с документами, он клал их в деревянный сейф в своем кабинете и запирал на ключ. И все же правила есть правила. Выяснив это обстоятельство, приступили к допросу турок, работавших в посольстве.

Этим делом Джон Дэшвуд и его помощник занимались в доме посла, в его кабинете, в присутствии самого Нэтчбулл-Хьюджессена. Кофе им подавал камердинер-албанец; для порядка задали несколько вопросов и ему. Оказалось, что он говорит по-французски, но английский знает совсем слабо, лишь в той мере, какая позволяла понимать распоряжения хозяина; что бы ему ни сказали, он только непонимающе смотрел и жизнерадостно улыбался. Проверили, не знает ли он немецкий. Когда один из англичан по-английски попросил подлить ему молока в чай, камердинер после некоторой заминки исполнил просьбу; но, когда другой по-немецки попросил сахара, тот даже не пошевелился. Он мог спеть по памяти арии из немецких опер, но не понимал в них ни слова. «Глуповат, читать и писать по-английски не умеет», – отметили расследователи в своем рапорте и без дальнейших раздумий вычеркнули камердинера из списка подозреваемых[140].

Неудавшаяся попытка дезинформации

После того, как расследователи во второй половине января прибыли в столицу Турции, из Лондона в Анкару отправили документ, подготовленный английской контрразведкой MI5, поднаторевшей в операциях по дезинформации. Документ содержал множество сведений, от которых у нацистов должны были потечь слюнки. Предполагалось, что через день-другой Цицерон передаст его копию немцам, и те немедленно отреагируют, но за две недели, что Дэшвуд с помощником пробыли в Анкаре, утечки так и не произошло. О существовании этого документа станет известно только 52 года спустя, когда с него будет снят гриф «Секретно»[141]. Вернувшись в Лондон, Дэшвуд указал в своем рапорте, что уязвимость посольства с точки зрения безопасности имела причиной неосмотрительность посла; но вычислить шпиона так и не удалось.

Впрочем, к тому времени разразился другой скандал, настолько громкий, что руководство MI6 позабыло об Анкаре и сосредоточило свое внимание на линии Стамбул-Берлин. Как вы знаете из предыдущего раздела, второй по рангу агент абвера в Турции Эрих Фермерен и его жена, также агент немецкой военной разведки, связались с Николасом Эллиоттом, главой резидентуры MI6 в Турции, и перешли на сторону Союзников. Пару переправили через Кипр в Египет, где размещалось британское командование на Ближнем Востоке, и в начале февраля эта история стала темой мощной пропагандистской кампании. В результате за неделю с небольшим Гитлер снял с должности главу абвера адмирала Вильгельма Канариса, подчинил военную разведку СС, а затем и вовсе упразднил ее[142]. Тем временем благодаря данным, предоставленным Фермереном, удалось разоблачить сотни немецких шпионов в Турции и на Ближнем Востоке. Фон Папен и Мойзиш, на которых и без того обрушился гнев Гитлера и Риббентропа, боялись, как бы не был раскрыт и самый ценный их агент – Цицерон.

Но нет, Цицерона не разоблачили. Ничего больше его кодового имени англичанам узнать не удалось, и он продолжал свою деятельность, хотя теперь и передавал Мойзишу меньше переснятых документов, ссылаясь на то, что в посольстве ввели более строгие меры безопасности. В очередной партии бумаг, полученных от Цицерона в начале марта, снова упоминалась операция «Оверлорд», но указаний на то, что означает это кодовое название, там не содержалось, а в Берлине после резкой перетряски разведслужб не осталось достаточных интеллектуальных ресурсов, чтобы обратить внимание на эти несколько упоминаний, проанализировать их и понять, о чем идет речь.

Ближе к концу марта Цицерон сообщил Мойзишу, что уволился из британского посольства и больше секретных документов поставлять не будет.

Для Мойзиша это стало неприятным сюрпризом и очередной профессиональной неудачей, но поделать он ничего не мог: Цицерон исчез так же внезапно, как и появился.

Был сильно удивлен и еще один человек. Британский посол Нэтчбулл-Хьюджессен никак не мог понять, почему его камердинер, албанец Эльяса Базна, вдруг ни с того, ни с сего решил уволиться. Базна был немного глуповат, но с обязанностями своими справлялся и получал сто турецких лир в месяц. Для человека его положения это были очень хорошие деньги. Впрочем, посол не стал всерьез задумываться о причинах странного поведения своего слуги, тем более, что после истории с Цицероном он был готов к тому, что его вот-вот отзовут из Анкары.

Только много лет спустя ему предстояло узнать, что Цицероном был не кто иной, как его камердинер Базна.

За фотографии документов, добытых из сейфа неосторожного посла, Базна получил от немцев около 300 тысяч фунтов стерлингов, что на нынешние деньги равняется почти 6 миллионам фунтов стерлингов, или 35 миллионом турецких лир.

Он вовсе не был глуповат, как написал в своем рапорте Дэшвуд, – просто притворялся, пытаясь замаскировать свою истинную личность, как и подобает настоящему шпиону.

Головокружительная карьера шпиона-любителя

Эльяс Базна, который в записях отделах кадров иностранных посольств значился как албанец Элиза или Эльяса, родился в 1904 году в Приштине (Косово). Когда ему было семь лет, вспыхнула Балканская война, и его семья бежала в Стамбул, где поселилась в районе Кумкапы. Вообще-то, они были турками, но поскольку прибыли из Албании, то в Стамбуле их считали албанцами. Желая стать офицером, способный мальчик Эльяс поступил в военное училище, расположенное в стамбульском районе Фатих, но отношения с однокашниками и преподавателями у него не сложились, в результате чего из училища его отчислили. Тогда Базна устроился шофером во Французский иностранный легион, однако оказался замешан в краже и попал в тюрьму; в те годы он и выучил французский – язык дипломатии той эпохи.

В первые годы Турецкой республики Базна уже был в Анкаре. Его призвали в армию, причем служил он не где-нибудь, а во дворце Чанкая, ординарцем при Мустафе Кемале, а затем в той же должности при генералах Али Саите и Шюкрю Наили. После окончания срока службы Базна поначалу устроился шофером в посольство Франции, ведь он, как-никак, мог говорить по-французски и неплохо знал улицы быстро растущей новой столицы. Однако самому ему эта работа не очень нравилась.

Через год Базна перешел на должность посыльного в посольство Югославии, где задержался на четыре с половиной года. После этого недолгое время служил сначала у американского военного атташе, потом у советника германского посла. Тогда же он развелся с женой, оставив ее с четырьмя детьми. Некоторое время брал уроки вокала, пытался сделать карьеру певца, но успеха не снискал[143].

Летом 1943 года, заметив, что посыльный слишком интересуется документами, которые ему поручали доставить, Альберт Йенке, советник германского посольства, уволил его. Тогда Базна по объявлению в газете устроился камердинером к первому секретарю английского посольства Дугласу Баску. При этом он утаил, что ранее работал в посольстве Германии, находившейся в состоянии войны с Британией. На новом месте Базна познакомился с Марой, няней детей Баска. Та влюбилась в него, а он впоследствии будет использовать ее в качестве помощницы в своих неприглядных делах. Через некоторое время, узнав, что уволился лакей Нэтчбулл-Хьюджессена, Базна, испросив у Баска рекомендацию, перебрался в особняк британского посла[144].

А потом настал день – точнее говоря, это был поздний вечер 26 октября 1943 года – когда Эльяс Базна постучался в дверь германского посольства, предложив свои услуги в качестве шпиона. То, что произошло после этого – весьма увлекательная история, но прежде чем приступить к ней, нам нужно выяснить, чем в тот период занималась турецкая разведка, как она работала, оставалась ли в позиции пассивного наблюдателя, и принимала ли вообще Турция какие-либо меры для предотвращения грозивших ей опасностей.

Дремала ли турецкая разведка?

Во время Второй мировой войны разведкой и контрразведкой в Турции занималась Национальная служба безопасности, еще не преобразованная в Национальную разведывательную организацию. По-турецки эта служба называлась Milli Emniyet Hizmetleri, но ее турецкая аббревиатура была MAH, а не MEH – отчасти благодаря особенностям написания арабскими буквами до принятия латинского алфавита в 1928 году, отчасти же в целях некоторой конспирации. Иногда это сокращение расшифровывали как Milli Amele Hizmeti – Национальная рабочая служба, и никто против этого не возражал[145].

Во главе НСБ стоял Мехмет Наджи Перкель, занявший эту должность в 1941 году, после того как первый руководитель этой службы (с момента ее основания в 1926 году) Шюкрю Али Огель подал в отставку, не поладив с премьер-министром Рефиком Сайдамом. Все трое, Перкель, Огель и Сайдам, при младотурках служили в Тешкилят-и Махсуса (в переводе с османского – «специальная служба»), подразделении османской армии, занимавшейся разведкой и разного рода особыми операциями. В 1915 году под Эль-Кутом[146] Перкель попал в плен к англичанам и пять лет провел в лагере для военнопленных в Индии; освободившись, вернулся на родину и принял участие в Войне за независимость – служил в штабе командующего Западным фронтом Исмета-паши (Исмета Инёню). Он пользовался огромным доверием начальника Генерального штаба Февзи Чакмака (который тоже был из младотурок) и до того, как возглавить НСБ, был заместителем Ш. А. Огеля.

В период шпионской деятельности Ильяса Базны высшее руководство Турции все еще состояло из людей, в свое время порвавших с младотурками и Энвером-пашой[147], чтобы принять участие в Войне за независимость и создании Турецкой республики. После смерти Ататюрка в 1938 году президентом стал Исмет Инёню. Премьер-министром был Шюкрю Сараджоглу, тоже бывший младотурок. Будучи руководителем отделения партии «Единение и прогресс» в Измире, он перешел на сторону кемалистов и принял участие в Войне за независимость, получив кодовое имя Галип-ходжа. В частности, он руководил боевыми действиями на направлении Айдын-Назилли-Кушадасы, находясь в подчинении у Махмуда Джеляля (Баяра)[148], организатора гражданского сопротивления на Западном фронте. В конце 1930-х годов получил пост министра иностранных дел в правительстве Баяра[149]. Теперь же эту должность занимал Нуман Менеменджиоглу. Он вступил на дипломатическую стезю еще в последние годы Османской империи, при младотурках, а после провозглашения Республики внес свой вклад в создание нового министерства иностранных дел. Министр обороны Али Рыза Артункал и министр транспорта Али Фуат Джебесой тоже были героями Войны за независимость, прошедшими примерно такой же жизненный путь. Глава НСБ относился к этой же группе государственных деятелей.

Эти люди хорошо понимали, в каком опасном положении находится Турция.

Опасность заключалась в том, что страну, на тот момент нейтральную, хотели втянуть в войну. Война эта, театр которой поначалу ограничивался Европой, в 1941 году, после нападения Германии на СССР, а Японии – на США, приобрела характер мировой. Положение Турции отличалось от положения других стран, объявивших нейтралитет – она отделяла Европу от нефти Азербайджана, Ирана и Ирака. Стратегическим козырем Турции были проливы Босфор и Дарданеллы; кроме того, она находилась в средоточии транспортных путей с востока на запад (восточное Средиземноморье) и с юга на север (Эгейское море). Все это делало Турцию лакомым кусочком. Англичане, русские и немцы желали вовлечь ее в войну на своей стороне.

При этом Турция не обладала ни пригодными для этого бюджетом и вооружениями, ни достаточными человеческими и продовольственными ресурсами. Однако создатели Республики обладали опытом двух войн – Первой мировой и Войны за независимость, стратегическим мышлением и сильной волей. 19 мая 1941 года американский журнал «Тайм» поместил на обложке портрет Исмета Инёню и рассказал читателям о том, как Турция сопротивляется попыткам втянуть ее в войну. Неназванный собеседник журнала, в котором угадывается начальник Генерального штаба Февзи Чакмак, комментируя отказ Турции удовлетворить требование Германии обеспечить ее войскам доступ в Сирию и Ирак через свою территорию[150], заявил буквально следующее: «Мы очень долго вели жестокую борьбу за свою свободу и не можем с легким сердцем допустить якобы безобидный проход воинских соединений по своей земле. Вы должны понять, что Турцией до сих пор управляют люди, воевавшие за независимость своей страны».

Так что, как мы видим, ни турецкое правительство, ни турецкая разведка не дремали – только делали вид, а в действительности пытались, пользуясь теми ограниченными возможностями, что у них были, выиграть время. Впоследствии станет ясно, что это было лучшее из того, что они могли сделать.

Турецкие агенты и дипломатические сейфы

Одним из побочных следствий нейтралитета для Турции было то, что она, подобно другим объявившим нейтралитет странам, превратилась в огромную арену беззастенчивого шпионажа.

Агенты рядились в самые разные обличия. Например, уже знакомый нам Людвиг Мойзиш, шеф резидентуры нацисткой разведслужбы СД, на бумаге занимал должность торгового атташе германского посольства. Глава резидентуры британской MI6 в Турции, Николас Эллиотт, занимал скромную должность работника паспортного контроля. Агенты встречались среди банкиров, журналистов, таможенников, торговцев недвижимостью. Например, сотрудница стамбульского бюро американского информационного агентства «Ассошиэйтед Пресс» Вильгельмина Варгаши, говорившая на пяти-шести языках голубоглазая блондинка, за которой увивалась целая армия поклонников из американских и английских дипломатов, работала на немецкую военную разведку абвер. В агентурную сеть, поставлявшую информацию шефу резидентуры абвера на Ближнем Востоке Паулю Леверкюну, проживавшему в Стамбуле, входили и девушки венгерского происхождения[151], работавшие в увеселительных заведениях Таксима[152].

Стекались же все собранные этими многочисленными агентами сведения в дипломатические представительства, то есть в посольства и консульства.

Следовательно, турецкую разведку весьма и весьма интересовали стоявшие в этих представительствах сейфы, где хранились секретные документы и письма.

Сотрудник НРО (а в то время – НСБ) в отставке Нешет Гюриш в интервью Тунджаю Озкану так описывал методы работы своей организации: «Мы обчищали консульства»[153]. Немногочисленные сотрудники спецслужбы пользовались помощью слесарей. Почти в каждом консульстве был один или несколько сотрудников, получавших деньги от НСБ. Обычно это были турки, работавшие посыльными, охранниками, шоферами или прислугой. Они либо тайком, по ночам, пускали в здание представительства агентов НСБ, чтобы те могли «обчистить» сейф, то есть открыть его и просмотреть хранящиеся там документы, а потом помогали выбраться, не оставив следов, либо сами собирали кое-какие сведения. Этих сотрудников использовали не только в целях шпионажа. Они могли тайком помочь с получением визы для нужных людей – скажем, для коммерсанта, которому нужно съездить по делам за границу, или для агента разведки. «Немцев мы обманывали вот как, – вспоминал Нешет Гюриш. – В их консульстве был посыльный, который работал на нас. За десять фунтов стерлингов он подкладывал в документы нужную нам бумагу. Немцы были в таких затруднительных обстоятельствах и так нуждались в разведданных, что у них не было времени их проверять»[154]. Помощь с получением виз для турецких коммерсантов в обмен на сбор сведений также была одной из схем работы НСБ. Гюриш, в частности, рассказывает, что один из его источников, коммерсант, которого он называет Текином Сайыном, передал ему полученные от советника германского консульства в Стамбуле Ганса Лёвеля (на самом деле он был агентом СД) данные о том, что немцы отложили на дальнюю полку план нападения на Турцию. Для того чтобы Гюриш лично доложил об этих данных Наджи Перкелю, его вызвали в Анкару. Выслушав доклад, Перкель немедленно отвел Гюриша к премьер-министру Сараджоглу, чтобы тот тоже узнал эти важнейшие новости. Получалось, что угрозы немцев оккупировать Турцию в том случае, если она не вступит в войну на их стороне, не следовало принимать всерьез. Но англичане этого еще не знали. На встречу с Черчиллем, состоявшуюся в Адане на железнодорожной станции Йенидже 30 января 1943 года, президент Инёню прибыл, вооруженный этими сведениями. Заявив о неготовности его страны к возможному нападению Германии, он попросил у англичан больше танков и самолетов, получил требуемое и выиграл еще немного времени. Нешет Гюриш получил за добычу столь ценной информации премию в тысячу турецких лир, по тем временам большие деньги.

Но дело было не в деньгах. «Приближался конец войны, – вспоминал Гюриш. – Мы прилагали все усилия, делали все, до чего могли додуматься, чтобы предотвратить вступление в нее Турции»[155].

Как видим, все, от главы государства до агента, проверявшего содержимое дипломатических сейфов, понимали, что и зачем они делают.

Словом, в тот исторический период и турецкое правительство, и турецкую разведку чрезвычайно интересовало содержимое документов, хранившихся в иностранных дипломатических представительствах на территории Турции, и многие турки, работавшие в этих представительствах посыльными, лакеями, шоферами и т. п., поставляли соответствующую информацию Национальной службе безопасности. Вот в такой-то обстановке поздним вечером 26 октября 1943 года Эльяс Базна, камердинер британского посла Нэтчбулл-Хьюджессена, постучался в дверь посольства Германии.

Посол, к которому пришел Цицерон

Базна хотел увидеться с послом Францем фон Папеном. Однако ночной охранник отвел его к советнику посольства Альберту Йенке. На то было две причины. Во-первых, всем было известно, что именно Йенке в свое время уволил Базну за то, что тот проявлял неуместный интерес к документам, которые перевозил, будучи посыльным. Во-вторых, Йенке был женат на сестре могущественного министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа. В его обязанности входило, помимо всего прочего, наблюдать за фон Папеном и сообщать о его действиях в Берлин, поскольку Гитлер опасался, как бы его посол в Турции не вступил в тайные переговоры с англичанами и американцами и не переметнулся бы к ним. Опасения эти были не так уж беспочвенны.

Йенке выслушал Базну и передал его торговому атташе, а по совместительству шефу СД в Турции Мойзишу, которого пришлось разбудить. Мойзиш, родившийся, как и Гитлер, в Австрии, начинал как журналист. Несмотря на то, что его бабушка с материнской стороны была еврейкой (сам он исповедовал католичество), ему удалось сделать быструю карьеру, поскольку его целеустремленность и трудоспособность оценил шеф СД Вальтер Шелленберг. В результате он оказался во главе шпионской сети, которая охватывала не только Турцию, но и весь Ближний Восток. Теперь перед Мойзишем стоял сорокалетний лысеющий человек среднего роста, утверждающий, что служит камердинером у британского посла. Посол, оказывается, имеет обыкновение работать с секретными документами у себя дома, а этот человек нашел способ добраться до них и сфотографировать. Англичан он ненавидит, ибо они убили его отца: тот участвовал в организации охоты для группы джентльменов, и один из них случайно его пристрелил. По этой-то причине он и желает продавать немцам британские секреты. Гость достал из кармана две свернутые фотопленки. Он может продать их за 20 тысяч фунтов, но за каждую следующую пленку просит 15 тысяч. Если немцы не заинтересуются его предложением, он, вероятно, обратится к русским[156]. Мойзиш сказал, что ему нужно будет посоветоваться с начальством; Базна ответил, что придет снова 30 октября, к этому времени решение должно быть принято.

На следующее утро Мойзиш сообщил о предложении Базны как в Берлин, Шелленбергу, так и послу фон Папену, а последний, не теряя времени, уведомил Риббентропа и Гитлера.

Фон Папен был важным и опасным человеком в нацистской системе власти. Он происходил из аристократического семейства, чьи корни прослеживаются до XII века, и был убежден в том, что знатным и сильным принадлежит неотъемлемое право управлять простым народом; тот, кто силен, тот и прав. По его мнению, все зло в этом мире проистекало от коммунистов, евреев и масонов.

В молодости фон Папен служил в кавалерии. В декабре 1913 года он был назначен военным атташе германского посольства в США, при этом в его сферу ответственности входили также Мексика и Канада. В скором времени им была создана активно работающая шпионская сеть, которая охватывала весь североамериканский континент. Фон Папен трудился, не покладая рук: готовил в Мексике государственный переворот, который должен был привести к власти прогермански настроенное правительство; когда началась Первая мировая война, планировал террористические акты с целью предотвратить отправку из Канады подкреплений и боеприпасов для Великобритании; организовывал диверсии в Нью-Йоркском порту, чтобы помешать отправке грузов в Англию и Францию. Английской разведке MI6 удалось расшифровать немецкие радиограммы и выяснить, что фон Папен стоял за всеми этими событиями, и в результате в декабре 2015 года власти США объявили его персоной нон-грата и выслали из страны.

В Европе фон Папен продолжил активную деятельность: например, организовывал поставку через Норвегию немецкого оружия и взрывчатки для Ирландской Республиканской армии, которая в апреле 1916 года устроила в Дублине Пасхальное восстание.

Затем фон Папена перебросили в Палестину, где шли бои между войсками Великобритании и Османской империи. Произошло это после того, как ему нанесли поражение на фронте во Франции – по иронии судьбы не кто-нибудь, а канадцы. Деятельность фон Папена на Палестинском фронте, начавшаяся в июле 1917 года, вынужденно прекратилась 30 октября 1918 года, когда Османская империя подписала Мудросское перемирие – фактически капитуляцию. Первая мировая война положила конец четырем континентальным империям: Германская империя, Австро-Венгерская империя Габсбургов, Российская империя Романовых и Османская империя пали одна за другой. Фон Папен вернулся в Германию и вступил в католическую Партию Центра, выступавшую за восстановление монархии. В бурной политической обстановке послевоенной Веймарской республики ему удалось сделать неплохую карьеру, в основном благодаря связям в аристократическом Deutcher Herrenklub («Клубе немецких джентльменов») и близкому знакомству с президентом Паулем фон Гинденбургом. В 1932 году он возглавил переходное правительство, просуществовавшее несколько месяцев перед выборами – теми самыми, после которых Гитлер пришел к власти, хотя его партия их и не выиграла. Фон Папен был одним из тех, кто советовал Гинденбургу назначить Гитлера премьер-министром, поскольку был уверен, что того можно будет контролировать.

Мы знаем, к каким жестоким репрессиям приступил Гитлер, едва придя к власти. Пострадал от них и фон Папен, но благодаря своей дьявольской изворотливости и связям сумел удержаться в системе власти. Гитлер решил, что этот человек может поспособствовать тому, чтобы Турция снова стала союзником Германии в приближающейся войне, и в апреле 1938 года фон Папен получил назначение в Анкару – послом Третьего рейха.

Мустафа Кемаль Ататюрк тогда был еще жив. Он наложил вето на назначение фон Папена и отказался принять его верительную грамоту, поскольку не доверял ему. В прошлом ему уже лично пришлось стать свидетелем того, как фон Папен и другие немецкие офицеры втянули Турцию в военную катастрофу.

То же самое можно сказать и про Исмета Инёню: он знал фон Папена еще по Палестинскому фронту и относился к нему с неприязнью. Поэтому после кончины Ататюрка 10 ноября 1938 года он возобновил вето, когда Гитлер снова попытался продавить свою кандидатуру на пост посла. Однако затем Анкаре пришлось подчиниться: Германия только что оккупировала и аннексировала Чехословакию, и Гитлер пригрозил, что не отдаст Турции вооружение, произведенное по ее заказу на заводах компании «Шкода».

Появление фон Папена в Анкаре обеспокоило не только турецкое, но и британское правительство. Но еще сильнее ситуация осложнилась после того, как Гитлер, нарушив договор со Сталиным, 22 июня 1941 года напал на Советский Союз.

По мнению Москвы, фон Папен не только стремился выполнить инструкции Гитлера и втянуть Турцию в войну против СССР, но и рассчитывал заключить тайное соглашение с англичанами и американцами, чтобы, сбросив фюрера, всем вместе напасть на Советский Союз. Посовещавшись с главой НКВД Лаврентием Берией, Сталин приказал Павлу Судоплатову, руководителю Особой группы при НКВД, ликвидировать фон Папена. В своих воспоминаниях, опубликованных после окончания холодной войны его сыном, Судоплатов пишет, что выполнение этой важной задачи было поручено Науму Эйтингону, который ранее организовал убийство в Мексике главного политического противника Сталина – Льва Троцкого[157]. Эйтингон тайно приехал в Турцию под именем Леонида Наумова и вошел в контакт с группой агентов НКВД из числа турок, переселившихся в Турцию из Югославии. Покушение должен был совершить 25-летний студент юридического факультета Омер Токат, выходец из Македонии. Утром 24 февраля 1942 года, когда фон Папен с супругой выходили из здания посольства на бульваре Ататюрка, Токат подошел к ним со свертком в руках. Инструкция, которую Эйтингон передал ему через сотрудников НКВД, работающих в советском консульстве в Стамбуле, предписывала застрелить посла из пистолета, а затем взорвать дымовую шашку и скрыться с места преступления. Однако на самом деле в пакете находилась не дымовая шашка, а мощное взрывное устройство: Эйтингон хотел устранить исполнителя теракта, убив двух зайцев одним выстрелом. Но Токат решил, что лучше будет сначала взорвать шашку, а потом уж стрелять. В результате самого его разорвало на куски, а фон Папена только сбило с ног взрывной волной.

Поднявшись с тротуара, он помог легко раненой супруге, а потом, сказав только: «Черт возьми, это был мой самый лучший костюм!» – отряхнулся и, как ни в чем не бывало, вернулся в посольство. Факт же покушения – как сделал бы каждый на его месте – он превратил в мощный пропагандистский аргумент против своих противников, как в дипломатических кругах Анкары, так и в Берлине.

И вот теперь, через полтора года, к тому же в обстановке серьезных военных неудач Германии в Африке, России и Италии, фон Папену снова крупно повезло. Он запросил у Берлина полномочий рассмотреть предложение камердинера британского посла. Да, новоявленный кандидат в шпионы запрашивал огромные деньги, но попробовать стоило.

Пока посол нежился в ванне и играл на фортепиано

Вечером 29 октября, вернувшись с приема по случаю Дня Республики, фон Папен нашел у себя на столе долгожданное одобрение разведывательной операции и дал Мойзишу соответствующие инструкции.

Мойзиш вызвал Базну в посольство, велев прийти вечером 30 октября, имея при себе отснятые пленки. Требуемая денежная сумма была готова, но сначала нужно было изучить содержимое фотографий. С этой целью в посольстве оборудовали темную комнату, где пленки можно было проявить. Заперев Базну в одном из помещений посольства, Мойзиш отправился в темную комнату и распечатал 52 фотографии. Те, что вышли нечетко, он порвал на клочки и спустил в унитаз, но и оставшихся было более чем достаточно. Мойзиш поспешил к послу: ему, опытному шпиону, документы казались подлинными и необычайно важными. Сообщая в Берлин о том, что источник оказался надежным, фон Папен дал ему кодовое имя – Цицерон, в честь древнеримского государственного деятеля и оратора, знаменитого своим красноречием. Базне заплатили первый «гонорар» – 20 тысяч фунтов стерлингов из более крупной суммы, присланной из Берлина с дипломатической почтой. Вторую встречу назначили на следующий же день, 31 октября, следующую – на 5 ноября. Однако Базна не должен был больше приходить в посольство. Договорились, что Мойзиш ночью, в условленный час будет притормаживать на «опеле» (этих автомобилей в Анкаре было множество) у определенного места, Базна будет запрыгивать в заднюю дверь и ложиться заднее сидение, так, чтобы его не было видно снаружи. Передав Мойзишу пленки и получив деньги, он выскочит из машины в другом месте, где она притормозит (но совсем останавливаться не будет)[158].

Еще при первой встрече Базна выдвинул немцам два требования: они должны предоставить ему слесарную пасту для изготовления слепка ключа и пистолет. В пистолете никакой нужды не было, так что пришлось Базне обойтись без него, а вот слепок – вещь нужная, тут немцы согласились.

Тем более, что к тому времени начали выясняться некоторые обстоятельства, приведшие к превращению камердинера Базны, на которого никто не обращал внимания, в такого важного человека, как агент Цицерон. Причина того, что одна из самых значимых шпионских историй времен Второй мировой войны произошла в Анкаре, заключалась в том, что британский посол Хью Нэтчбулл-Хьюджессен был дипломатом слишком уж старой школы, чересчур ценившим свой досуг.

Его страна вела войну, Лондон каждый день подвергался бомбардировкам, но посол отнюдь не собирался отказываться от своих привычек. Работа с документами наводила на него скуку, так что он приносил секретную переписку, которая, вообще-то, не должна была покидать его официального рабочего кабинета, к себе домой, и продолжал работу там; а когда не работал, запирал бумаги в маленький сейф. С ключа от этого сейфа Базна и хотел сделать слепок.

Но были у посла и другие привычки. Например, он каждый день непременно дважды и подолгу принимал ванну. Не пренебрегал послеобеденным сном. Ежедневно (если не выезжал за пределы Анкары) по полтора часа играл на фортепиано.

Базна заметил, что, отправляясь в ванную комнату, посол кладет ключ, который обычно все время держит при себе, на тумбочку. В его голове возник план: пока посол лежит в ванне, можно открыть сейф и переснять документы с помощью фотоаппарата «Лейка»[159]. (Этот фотоаппарат он с помощью своей любовницы Мары будет прятать на кухне в кастрюле, которой никогда не пользовались.) Но каждый раз дожидаться, когда посол оставит ключ на тумбочке или забудет его в кармане брюк, отданных на глажку, было опасно. Наличие же собственного ключа, сделанного с помощью слепка, снижало риск попасться. Пока посол подремывал, приняв снотворное, или же играл на фортепиано (в это время он настоятельно требовал, чтобы его никто не беспокоил), Базна мог тихо прибираться у него в кабинете, а заодно проверять, не появились ли в сейфе новые документы, и фотографировать их – якобы, им самим изобретенным способом.

Тем временем у него сменилась помощница, нужная для того, чтобы ровно держать страницы во время съемки или смотреть, не идет ли кто по коридору. Едва обзаведясь деньгами, Базна переехал в новый дом, расстался с Марой и начал жить со своей дальней родственницей по имени Эсра Дюрийе. Появились у него и дорогостоящие привычки…

Отчаянная гонка по улицам Анкары

Мойзиш пишет в своих воспоминаниях, что еще в одну из первых встреч заметил на руке у Базны дорогие часы. Затем, когда он однажды вместе со своей новой секретаршей Неле (да-да, той самой Неле Капп) зашел в самый дорогой магазин тканей (там же находилось и ателье) в районе Кызылай, тогда только начинавшем обретать свой нынешний блеск, они повстречали там Базну. Как вспоминает Мойзиш, Неле нужно было заказать нижнее белье, а она совсем не знала турецкого языка и попросила начальника помочь. Познаний Мойзиша в турецком, впрочем, тоже оказалось недостаточно, и тогда Базна, случайно подслушавший их разговор, непрошено явился на помощь. С Неле он разговаривал по-французски, а с продавцом – по-турецки. Сам он зашел в магазин, чтобы купить себе рубашку, а Эсре – ткань на платье. Мало того, что эта ситуация была весьма рискованной в глазах такого опытного работника разведки, как Мойзиш – именно тогда у него появились первые серьезные сомнения относительно Цицернона. Базна говорил немцам, что он албанец и знает албанский, сербский и французский. Но с продавцом он без всяких затруднений болтал по-турецки. Для Мойзиша это явилось неожиданностью[160].

О чем еще умолчал Цицерон?

Другим случаем, встревожившим Мойзиша, было появление загадочного автомобиля, который начал преследовать его «Опель» во время очередной встречи с Цицероном. Последовала отчаянная гонка, которой позавидовал бы любой детективный фильм, и в конце концов преследователь отстал. Через некоторое время Мойзиш повстречался с одним турецким дипломатом, который посоветовал ему «осторожнее водить машину». Тогда Мойзишу пришло в голову, что преследовали его сотрудники турецкой разведки; а если так, то зачем они обнаружили себя? Хотели дать понять, что все знают?

С другой стороны, чем важнее становились сведения, поставляемые Цицероном, тем сильнее возрастала растерянность в Берлине. То из Анкары сообщают, что Инёню тайно принял участие в Каирской конференции, то предупреждают о том, что англичане собираются поставлять Турции самолеты и танки и уже строят аэропорт, радиостанции и базы, то присылают протоколы Тегеранской конференции буквально через пару дней после ее завершения. Как выяснит будущий директор ЦРУ Аллен Даллес, нацистское командование, в прошлом не раз попадавшее в ловушки английской дезинформации и дорого за это заплатившее, теперь не верило стопроцентно подлинным документам, считая их очередной приманкой[161].

В декабре 1943 года, когда Цицерон поставлял больше всего информации, он сообщил, в частности, что английская авиация, базирующаяся в Турции, в начале января планирует большой налет на Софию, находившуюся под контролем нацистов, и что для обеспечения непрерывной связи с самолетами на берегах Эгейского моря и в европейской части Турции строятся радиостанции. София подвергалась массированной бомбардировке еще 14 ноября – именно тогда, как мы помним, отец отправил Неле Капп в Анкару. Для нового налета не было причин: городской аэропорт, вокзал и прочие важные центры городской жизни уже были превращены в руины. Может быть, это дезинформация, задуманная англичанами, чтобы немецкие войска остались в Софии, вместо того чтобы отправиться на Западный фронт?

Мнения в Берлине разделились. По одну сторону был министр иностранных дел Риббентроп, начальник фон Папена, по другую – правая рука Гиммлера, начальник Главного управления имперской безопасности СС Эрнст Кальтенбруннер. Эти двое ненавидели друг друга, и то, что один называл белым, другой обязательно должен был назвать черным. Как мы уже знаем, 30 декабря фон Папен то ли по рассеянности, то ли в раздражении задал министру иностранных дел Менеменджиоглу вопрос о радиостанциях в европейской части Турции, выдав таким образом, что ему известна информация, знать которую не должен был никто, кроме англичан и турок. На следующий день Менеменджиоглу предупредил Нэтчбулл-Хьюджессена, что фон Папен «знает гораздо больше, чем следовало бы». Это был важный шаг к началу расследования деятельности Цицерона.

В общем, в Берлине с одобрения Гитлера было решено подождать и не предпринимать никаких действий, в частности для предотвращения налета на Софию – чтобы показать, что они, немцы, не попались в ловушку дезинформации. Однако, как и предсказывал Цицерон, 10 января американская и британская авиации бомбили болгарскую столицу чуть ли не 24 часа подряд. Так немецкое командование впервые – ценой руин Софии – убедилось в подлинности документов Цицерона.

Но ветер уже начинал меняться, а нацистская военная машина – сбоить. В том же январе Черчилль распорядился начать расследование по делу Цицерона, а сотрудник абвера Фермерен перебежал к англичанам, что привело к развалу немецкой военной разведки. Как пишет военный историк Рейнхард Доэррис, переход Фермерена на сторону англичан и последовавшее за ним бегство Неле Капп к американцам сыграли важную роль в провалах германской разведки, которые теперь были уже неизбежны[162].

Резкий разворот президента Инёню

Именно в это время Цицерон сообщает сначала британскому послу, а затем и немецким разведчикам, что удаляется от дел.

И в это же время президент Исмет Инёню начинает предпринимать ряд важных действий, направленных на то, чтобы сменить нейтралитет, дружественный Германии, на нейтралитет, дружественный Великобритании и США. Первые из этих шагов были сделаны после Тегеранской и Каирской конференций, состоявшихся в конце ноября – начале декабря; тогда же Цицерон передал немцам соответствующие документы.

Первым из этих шагов была постепенная замена старых, известных своими консервативными и прогерманскими настроениями кадров Генерального штаба на сторонников модернизации и союза с англичанами и американцами. На самом деле обе эти группы состояли из участников Войны за независимость, однако англичанам не нравилось, что начальник Генерального штаба, маршал Февзи Чакмак, слишком явственно выказывает склонность к союзу с немцами[163]. Кроме того, было известно, что Сталин считает Чакмака ответственным за то, что нацисты использовали в своих военных целях тюркские и мусульманские народы Советского Союза.

Инёню начал с того, что 4 декабря 1943 года назначил заместителем начальника Генерального штаба генерала Казыма Орбая, заменившего на этом посту генерала Асыма Гюндюза. Затем 12 января 1944 в отставку был отправлен сам маршал Февзи Чакмак. (В 1920 году, когда англичане оккупировали Стамбул и распустили меджлис, Чакмак был министром обороны, а Инёню – подчиненным ему начальником Генерального штаба. Вместе они отправились в Анкару, чтобы присоединиться к Мустафе Кемалю, а 23 апреля вместе участвовали в открытии Национального собрания.) Место Чакмака занял Орбай, а на его место назначили Салиха Омуртака, также одного из военачальников Войны за независимость[164].

Эти шаги, имевшие большое символическое значение, потрясли Турцию, но Союзники сочли их недостаточными – им нужны были конкретные изменения в политике. И они их дождались: в апреле Инёню объявил о прекращении поставок Германии хрома, нужного рейху для производства оружия. Поставки были прекращены 1 мая. Турция начала дрейфовать в сторону Союзников.

А Цицерон пропал невесть куда.

Письмо маршалу Чакмаку

Что было дальше, вы знаете, но я в двух словах напомню: была произведена высадка в Нормандии, русские оккупировали восточную часть Германии, американцы и англичане – западную; США сбросили на Японию первую в истории атомную бомбу, и в 1945 году война закончилась.

А потом маршал Февзи Чакмак, крайне обозленный на Инёню за свою отставку, но еще сохранявший значительное влияние в Анкаре, получил письмо. Вот текст этого письма, датированного 16 июля 1946 года[165]:

Тщательный анализ этого письма позволяет сделать некоторые выводы относительно того периода, а также той роли, которую тогдашняя Анкара играла в борьбе разведок, кипевшей на ее территории.

● Эльяс Базна называет себя «зятем Недиме-ханым». Стало быть, мы можем предположить, что именно благодаря Недиме-ханым, матери его бывшей жены и бабки четырех его детей, он либо познакомился с маршалом Чакмаком, либо нашел работу, либо же установил связи с государственными служащими. Так или иначе, знал о нем самом Чакмак или нет, Базна пользуется именем Недиме-ханым, пытаясь убедить маршала оказать ему денежную помощь.

● При этом он хитрит и старается утаить тот факт, что бросил дочь Недиме-ханым и, по всей видимости, ее внуков тоже. Известно, что на тот момент, когда советник Германского посольства Йенке уволил Базну, тот уже ушел из семьи. Работая камердинером первого секретаря британского посольства Баска, он вступил в отношения с нянькой Марой. Мало того, в то время, когда было написано письмо, Базна жил со своей дальней родственницей Эсрой Дюрийе. Однако он счел нужным подчеркнуть тот факт, что, начиная работать в германском посольстве, был женат на дочери Недиме-ханым, а остальное оставить за кадром – видимо, опасаясь, что иначе Чакмак ему не поможет.

● Национальная служба безопасности, предшественница Национальной разведывательной организации, на бумаге подчинялась премьер-министру, а на самом деле – начальнику Генерального штаба. Руководители НСБ формально увольнялись с воинской службы, но имели армейское прошлое; многие их подчиненные тоже были офицерами, причем в большинстве своем назначенными на свои должности лично Февзи Чакмаком. Очевидно, Базна об этом знал и рассчитывал, что маршал, пусть официально и пребывающий в отставке, сможет оказать давление на бывших подчиненных.

● Базна напоминает, что за свои «услуги» в период работы в югославском посольстве получил от правительства вознаграждение в 500 лир, намекая при этом, что Чакмаку об этом известно. 500 лир были в те времена значительной суммой. Нынешняя 21 тысяча лир, потолок зарплаты современного государственного служащего, соответствует 100 лирам 1945 года. А, скажем, банк «Гаранти», основанный в 1946 году, имел уставной капитал в 2,5 миллиона лир. Выше мы упоминали о том, что Нешет Гюриш, сотрудник первого контрразведывательного подразделения НСБ, получил за добытые им данные стратегической важности премию в 1000 лир. 500 лир 1946 года равняются примерно 100 тысячам лир 2018 года. Надо полагать, турецкое правительство наградило Базну не за то, что он хорошо выполнял обязанности посыльного в югославском посольстве. Тут волей-неволей вспоминаются слова Гюриша о том, что в тот период НСБ активно «обчищала» дипломатические представительства, то есть одной из основных задач службы была тайная проверка дипломатических сейфов на предмет наличия там важных секретных документов. Вряд ли мы ошибемся, если предположим, что в период работы в югославском посольстве Базна занимался еще кое-какими делами, за которые турецкая спецслужба готова была ему заплатить.

● Можно предположить также, что он пересказывал сотрудникам НСБ содержание секретной переписки, в которую смог заглянуть, а может быть, даже передавал им фотографии этих документов. Ведь далее в письме Базна упоминает, что ему «много лет удавалось добывать важные сведения» в американском и германском посольствах. Сведения эти он, надо думать, добывал не для повышения собственной эрудиции, а в надежде получить за них вознаграждение. Логично предположить, что, по крайней мере, часть этих данных он передавал НСБ.

● Интересно, что в письме Чакмаку Базна напрямую не говорит о своей работе в британском посольстве. Причина тут, вероятно, не только в том, что к тому времени он уже бросил жену, но и том, что в тот период он заработал весьма крупную сумму денег. Однако можно догадаться, что под «этими последними услугами», в награду за которые «начальник штаба Наджи-бей» по настоянию Базны пообещал ему еще 500 лир, имеется в виду кража секретных документов британского посла.

● Разумеется, здесь можно выдвинуть еще две гипотезы. Во-первых, мы не ошибемся, если предположим, что «начальник штаба Наджи-бей» это не кто иной, как глава НСБ Наджи Перкель. Во-вторых, крайне сомнительно, чтобы Базна сообщал маршалу Чакмаку, что просил у главы Национальной службы безопасности денежного вознаграждения за продажу английских секретов нацистам, и тот обещал таковое предоставить; очевидно, он намекает на то, что делился похищенными сведениями и с турецкой разведкой.

Признание НРО

Тут мы подходим к ответу на вопрос, по поводу которого столько лет шли споры: работал ли Цицерон на турецкую разведку? Собственно говоря, этот ответ содержится в «Краткой истории Национальной разведывательной организации», выпущенной в 2002 году, к ее 75-летию. Вот что пишет автор книги через 49 лет, почти через полвека после событий:

«Движимые любовью к Родине, сотрудники контрразведки НСБ самоотверженно трудились в условиях сильной ограниченности технических возможностей и нехватки денежных средств, и добывали в этот период [то есть во время Второй мировой войны] для политического руководства страны жизненно важные сведения и документы, предоставляя ему тем самым возможности для маневра; во многом благодаря этому Турции удалось избежать втягивания в войну. Иными словами, сотрудники контрразведки проявляли выдающуюся находчивость и целеустремленность. Примером может послужить то, как в ходе разветвленной и многозадачной операционной деятельности им удалось обнаружить Цицерона (Эльяса Базну), что позволило добыть важные с точки зрения разведки данные»[166].

Если вкратце, то понимать это следует так: «Мы нашли Базну, поставили под свой контроль и использовали его в наших национальных интересах».

То, что, имея сомнительное прошлое (вспомним, что он был замешан в краже), Базна проходил военную службу во дворце Чанкая; то, что, проработав четыре с лишним года в югославском посольстве, он получил от турецкой спецслужбы денежное вознаграждение; то, наконец, что он осмелился писать маршалу Чакмаку и снова просить денег, намекая на то, что шпионил в английском посольстве, – все это показывает, что у него были определенные связи в государственных структурах.

Есть основания также считать, что Цицерон не был так уж плохо образован – во всяком случае, он, очевидно, получил знания, необходимые для того, чтобы красть и передавать куда нужно секретные документы. Мы уже упоминали, что его фотоаппарат, «Лейка», считался одним из лучших для выполнения шпионских задач. Для человека, в прошлом никогда не занимавшегося фотографией, это был великолепный выбор. Военный историк Робин Денистон пишет, что Базна, возможно, скрывал, что знает английский язык – ведь он, по крайней мере, понимал, какого рода документы фотографирует:

«Базна, которого Дэшвуд неосмотрительно поспешил назвать дураком, не понимающим по-английски, очень хорошо знал, что за документы находятся у него в руках, и мог изложить их содержание с убедительными подробностями. Вот что он пишет в книге „Я был Цицероном“: „Я положил папку перед собой. Внутри находилась секретная переписка английского посольства. Прочитав ее, я смог со всей ясностью увидеть ту игру, в которую была втянута в том числе и Турция, моя страна. (…) Я прочитал, что заявил по этому поводу Черчилль“»[167].

Возвышенные фразы Базны об «игре, в которую была втянута моя страна» не следует принимать слишком всерьез. Книга его воспоминаний, «Я был Цицероном», была опубликована в 1962 году. Подобно Мойзишу, чьи мемуары «Операция „Цицерон“» вышли в 1950, он пытается подтасовать факты так, чтобы обелить самого себя, и все еще надеется выжать кое из кого денежек. Интересно то, что Денистон, изучив документы министерства иностранных дел Великобритании, пришел к выводу, что Базна получил определенное образование, без которого не был бы способен отбирать достойные его внимания бумаги. Понятно, что получил он это образование не в каком-либо учебном заведении, а частным образом.

Кроме того, из рассекреченных полвека спустя документов выясняется вот что: когда англичане стали определять, какой ущерб Союзникам нанесла утечка переснятых Цицероном документов, оказалось, что больше всего эта история пошла на пользу туркам: «Союзники могли понести страшный ущерб, но в результате он оказался не так уж велик. При этом крайне маловероятно, что эти данные не повлияли самым серьезным образом на внешнюю политику Турции»[168].

Какой же именно «страшный ущерб» могли нанести Союзникам документы, попавшие к немцам через Цицерона, и почему этого не случилось?

В рассекреченных британских документах этот возможный ущерб представлен в четырех пунктах.

● Попавшие в руки нацистам документы предупреждали о существовании плана операции «Оверлорд». Однако ни места, ни даты высадки союзников в Европе в них не сообщалось.

● Благодаря сведениям, содержавшимся в документах Цицерона, фон Папену удалось оттянуть вступление Турции в войну на стороне Союзников.

● Вероятно, самыми важными среди документов Цицерона были протоколы Тегеранской конференции, то есть переговоров Черчилля, Рузвельта и Сталина.

● Изучая документы, немцы могли прийти к выводу, что попытка новой атаки на Балканах будет не так уж опасна для Германии. Именно эта информация, более чем любые другие предоставленные Цицероном сведения, могла нанести Союзникам ущерб.

Мойзиш пишет в своих воспоминаниях, что благодаря добытым Цицероном документам немецкие специалисты по дешифровке смогли взломать британские дипломатические шифры; однако это утверждение, как выяснилось, не соответствует действительности. По мнению англичан, шеф немецких шпионов просто хотел преувеличить свою роль в событиях Второй мировой войны[169].

Перейдем теперь к еще одному интересному вопросу.

За четыре месяца работы на немцев, с октября 1943 года по март 1944 года, Эльяс Базна, он же Цицерон, получил за свои шпионские услуги 300 тысяч фунтов стерлингов – около 35 миллионов сегодняшних турецких лир. Но если в распоряжении Базны была такая огромная сумма, зачем было выпрашивать еще немного денег у маршала Февзи Чакмака, взывая к памяти бывшей тещи и напоминая об обещании Наджи Перкеля? Ведь речь шла всего о пяти сотнях лир – ста тысячах на нынешние деньги?

Что сделал Базна со своим богатством, на что его истратил?

«Челик-Палас» и рухнувшие мечты

Известно, что первым делом Эльяс Базна, питавший слабость к роскошной жизни, прикупил себе одежды, а также потратил некоторую сумму на нужды своей новой жены Эсры Дюрийе, которая уже родила ему ребенка, а также бывшей жены и детей от нее.

Однако Базна мечтал стать еще богаче, настоящим миллионером. Для начала он создал строительную компанию. Сохранились документальные свидетельства о том, что эта компания даже получила несколько мелких подрядов от государства. Затем Базна решил расширить свой бизнес. Его взгляд упал на знаменитый отель «Челик-Палас» в Бурсе[170]. Идея, на самом-то деле, у него была блестящая: объединить горнолыжный и спа-туризм в рамках одного отеля и привлекать гостей из-за рубежа. Проект выглядел таким привлекательным, что администрация губернатора Бурсы выразила желание стать партнером по его реализации. Вместе с предпринимателем по имени Ниязи Аджар Базна учредил компанию «Базна и Аджар», которая приобрела отель, где тогда было 150 номеров, и приступила к его реконструкции. Но не успели работы толком начаться, как возникли проблемы, и притом весьма серьезные[171].

Один стамбульский бизнесмен получил в результате очередной своей сделки некоторое количество английских фунтов, которые вызвали у него определенные подозрения: все-таки целых пять тысяч новенькими купюрами. Подходила к концу мировая война, и такая сумма в наличных в фунтах, выплаченная единовременно, сама по себе выглядела едва ли не чудом. Бизнесмен пошел в отделение швейцарского банка и попросил определить, фальшивые это деньги или нет. Швейцарский банк связался с Банком Англии; там выяснили, что деньги происходят из одного банка, имеющего отделение в Анкаре, и обратились в международный отдел Министерства военной экономики. Министерство не только определило, что купюры фальшивые, но и в сотрудничестве с MI5 установило, что ниточка тянется к человеку по имени Людвиг Мойзиш, торговому атташе посольства Германии; а из MI6 пришла информация о том, что этот Мойзиш до недавнего времени возглавлял резидентуру нацистской разведки в Турции[172].

В расследование включились турецкая контрразведка и полиция. В Стамбуле за распространение фальшивых денег был задержан бизнесмен по имени Исмаил Караали. На допросе тот показал, что не знал, что купюры фальшивые, и что получил их в качестве платы за стройматериалы и субподряд на реконструкцию отеля «Челик-Палас». Так и вышли на Базну. Власти, не желая, чтобы разразился еще больший скандал, немедленно арестовали активы Базны и Аджара и возбудили против них дело по обвинению в мошенничестве и фальшивомонетчестве[173].

Вскоре Базна осознал печальную истину: те 300 тысяч фунтов, что он получил от нацистов, по большей части были в фальшивых купюрах.

Но почему же это не открылось раньше? Во-первых, потому, что поначалу Базна тратил значительно меньшие суммы, а во-вторых, по той причине, что часть купюр все-таки была настоящей – видимо, немцы клали их сверху и снизу пачек.

Если бы Базна, задумав инвестировать деньги в реновацию отеля «Челик-Палас», не стал тратить свои фунты в больших количествах, возможно, хитрость немцев еще долго оставалась бы нераскрытой.

Фальшивые фунты

Как мы помним, немцы подозревали Базну в том, что он является орудием дезинформации, и не могли определиться, доверять добытым им сведениям или нет. Однако они сразу согласились на его необычайно высокие денежные требования – именно потому, что собирались расплачиваться фальшивыми банкнотами.

Деньги эти были изготовлены в рамках осуществления плана подрыва британской экономики, получившего название «Операция „Бернхард“». Целью операции было наводнить рынок фальшивыми английскими фунтами, чтобы подстегнуть и без того галопирующую в условиях войны инфляцию.

Изготовить фальшивые фунты было отнюдь не просто. У каждой банкноты было по 160 признаков подлинности. Даже сама бумага была не просто бумагой: ее производили из чистого хлопка, импортируемого из Турции. Немцы выяснили, что чернила могут сохранять свой цвет и качество, только если произведены на воде, добытой из определенных источников в Англии. Для того чтобы разгадать систему нумерации банкнот, группа математиков несколько месяцев занималась вероятностными расчетами. Изготовление печатных станков, требовавшее высокого профессионализма, велось в глубокой тайне. Самой сложной частью работы оказалось точное воспроизведение водяных знаков. Центральный банк Германии и гражданские министерства не горели желанием участвовать в этом грязном деле, которое могло бы нанести ущерб экономике самой Германии; поэтому эсэсовцы нашли другой, поистине дьявольский способ сделать эту работу, требовавшую высочайшего мастерства. В особом отделении концлагеря Заксенхаузен, известном как «Блок 19», была собрана группа заключенных-художников, большинство из которых составляли евреи. Их заставляли подделывать не только деньги, но и всякого рода документы, в том числе паспорта[174]. Это обстоятельство – одно из самых печальных во всей этой истории.

Эльяс Базна в одно мгновение оказался без гроша в кармане. Да, турецкая разведка вычислила этого алчного пройдоху, использовала его в качестве внештатного агента и неплохо, по меркам того времени, заплатила ему за услуги. Кроме того, Базна так и не попал второй раз в тюрьму, хотя против него и были выдвинуты серьезные обвинения.

Жестокое крушение стремительной карьеры

В 1950 году вышла книга Мойзиша «Операция „Цицерон“». Кинопродюсер Отто Ланг решил снять по ней фильм, купил права и пригласил знаменитого режиссера Джозефа Манкевича. К съемкам приступили в 1951 году. Главные роли в фильме, получившем название «Пять пальцев», играли Джеймс Мейсон и Даниэль Дарье. Съемочная группа приехала на два летних месяца в Турцию, побывала в Стамбуле и в Анкаре. Узнав об этом, Базна попытался потребовать у режиссера денег, но не сумел. (Рассказывали, что Манкевич обратился в полицию, но Базна показал удостоверение внештатного переводчика полицейского управления, и его не стали задерживать, только потребовали оставить съемочную группу в покое. Однако доказательств того, что так было на самом деле, нет.)

Кстати, в сценарии фильма не осталось ничего ни от книги Мойзиша, ни от подлинных событий. Например, сыгранный Мейсоном красавец-вор с изысканными манерами не имеет ничего общего с настоящим Эльясом Базной. Никакой графини Анны на самом деле не было, это вымышленный персонаж. В фильме Базна уезжает в Аргентину, и только там выясняется, что его фунты фальшивые. Но, в конце концов, это был художественный фильм, а не документальный; он понравился зрителям, собрал в прокате много денег и занял важное место в актерской карьере Джеймса Мейсона.

Базна же, можно сказать, влачил жалкое существование. Он попытался обратиться в генеральное консульство Германии в Стамбуле, требуя от новых властей страны возмещения за обман со стороны рухнувшего нацистского режима; ему дали от ворот поворот. Затем, в 1954 году, он написал письмо с тем же требованием канцлеру Западной Германии Конраду Аденауэру – понятное дело, тоже безрезультатно.

Тем временем последовал новый удар – в зале суда. Одно из дел, возбужденных после истории с отелем «Челик-Палас», завершилось в апреле 1955 года: за то, что Базна заплатил 37 с небольшим тысяч фальшивых фунтов за 90 тонн каустической соды, его приговорили к штрафу в тысячу фунтов. (В послевоенный период английский фунт стерлингов стоил меньше турецкой лиры, и тысяча фунтов равнялась 667 лирам.)

Базна снова попытался выбить деньги у немцев. Наконец, в 1961 году он встретился с немецким писателем Гансом Ногли и уговорил его написать книгу на основе его, Базны, воспоминаний. Гонорар, выданный за эту книгу, получившую название «Я был Цицероном», стал единственной настоящей наградой за все его шпионские старания, если не считать денег от НСБ. Этого гонорара едва хватило на покупку квартирки на чердаке в Стамбуле, чтобы было где преклонить голову. Однажды, когда они с женой Эсрой приехали в Бурсу, чтобы посмотреть на отремонтированный и снова заработавший отель «Челик-Палас», ему не хватило денег, чтобы посидеть и выпить в лобби-баре[175].

Затем Базна подал в суд на правительство ФРГ, опять-таки пытаясь взыскать с него должок нацистского режима, и потому переехал в Мюнхен, где устроился работать ночным сторожем на склад. 21 декабря 1970 года он скончался в бедности в возрасте 66 лет.