Книга о шпионах для пытливых умов

Тост за Азербайджан

Анкара. В подвальном этаже построенного в 1940-е годы дома на улице Бестекяр по приглашению, разосланному за несколько часов до того, собралось около тридцати человек.

Из кухни принесли большую бутылку шампанского, стеклянные стаканы и несколько бокалов. Под аплодисменты собравшихся хлопнула пробка, и первый бокал поднесли невысокому седовласому человеку лет за семьдесят, одетому в элегантный костюм с жилетом. Он был здесь главным. Когда шампанское разнесли всем, седой человек встал со своего места. Наступила почтительная тишина: все ждали, что он скажет.

Не пытаясь скрыть волнения, делая паузы между словами, доктор Мухаммед (Мехмет) Кенгерли начал свою короткую речь: «Пришел день, которого мы ждали столько лет!» Был провозглашен тост за Азербайджан. На календаре было 30 августа 1991 года. Утром Верховный совет Азербайджанской Советской Социалистической Республики принял декларацию если и не о полной независимости от СССР, то, по крайней мере, о государственном суверенитете[355]. В особняке Общества азербайджанской культуры, стены в котором были увешаны портретами политиков и деятелей культуры Азербайджана XIX и ХХ веков, отмечали этот исторический день.

Одновременно такое же решение приняли верховные советы соседей Азербайджана (а стало быть, и Турции) – Армении и Грузии, а также республик Прибалтики – Латвии, Литвы и Эстонии. Советский Союз разваливался; процесс этот начался, когда с момента падения Берлинской стены не прошло еще и года. За несколько лет, минувших после прихода к власти Михаила Горбачева, экономический и политический кризис в СССР приобрел необратимый характер; все, что зависело от Горбачева, – постараться сделать распад страны бескровным. Не желающие смириться с этим КГБ и военные устроили 19 августа 1991 года мятеж, сформировав ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению) и отстранив Горбачева от власти. Борис Ельцин, президент самой большой из составлявших СССР республик, Российской Федерации, в своем знаменитом выступлении с танка перед зданием Верховного Совета РСФСР призвал народ к сопротивлению, и 22 августа путч был подавлен. Ветер перемен не утихал, и 18 октября 1991 года Верховный совет Азербайджана провозгласит независимость республики, а 26 декабря того же года официально прекратит существование Советский Союз.

Но в день встречи на улице Бестекяр этому еще только предстояло случиться. Поэтому Кенгерли поднимал бокал за «освобождение Азербайджана».

Мухаммед Кенгерли занимал пост председателя Турецкого общества охраны исторических памятников. Но на визитной карточке, которую он вручил мне при знакомстве, было написано: «Официальный медиатор[356] (на уровне страны)». Раньше я и не слышал, что существует такая профессия.

Я познакомился с Кенгерли в январе 1990 года. В Азербайджане тогда сложилась крайне сложная обстановка. Межнациональные столкновения между армянами и азербайджанцами, начавшиеся в 1987 году в Кафане, городе на юге Армении, в 1988 году приняли особенно ожесточенный характер в Нагорном Карабахе. В Азербайджане начались протесты; демонстрации возглавляли оппозиционеры из Народного фронта. В последние дни декабря толпы сторонников НФ смели укрепления на советско-иранской границе, потребовав «объединения» с азербайджанцами Ирана[357], а затем взяли под контроль Джалильабад и Ленкорань. 9 января власти Армянской ССР объявили, что в бюджет республики на наступивший год включен Нагорный Карабах. В ответ на это 12 января Народный фронт призвал к восстанию против советской власти и армян. 13 января начались погромы в армянских кварталах Баку (причастность к которым, впрочем, Народный фронт отрицал), приведшие к гибели 90 человек. Правительство Азербайджана потеряло контроль над ситуацией. По городу распространялись слухи о скором вмешательстве армии; поэтому НФ начал возводить на въездах в Баку и вокруг площади Ленина, где проходили массовые митинги (в 1991 году она будет переименована в площадь Свободы), баррикады из грузовиков и автобусов. 19 января Горбачев по предложению министра обороны Дмитрия Язова объявил в Азербайджане чрезвычайное положение, и в Баку вошли войска. За два дня восстание было подавлено, но обошлось это в более чем в 130 убитых и сотни раненых. Азербайджанский народ назвал эти события Черным январем.

Через несколько месяцев Язов примет участие в попытке свергнуть Горбачева. За это его будут судить, и одним из предъявленных маршалу обвинений будет подготовка событий Черного января. Горбачев несколько лет спустя признает введение чрезвычайного положения в Азербайджане своей «самой большой политической ошибкой» и официально попросит у народа Азербайджана прощения.

В те самые дни 1989 года Всемирная служба Би-Би-Си обратилась к своему анкарскому бюро, корреспондентом которого я тогда работал, с важной просьбой. Корреспонденты Би-Би-Си в Москве не могли ни выехать из города, ни получить сведения от кого-либо, кроме официальных источников. Нельзя ли как-нибудь установить контакты с Баку, чтобы иметь также и неофициальные источники информации? Я поспрашивал своих знакомых в спецслужбах, и один из них назвал мне имя Кенгерли. Благодаря ему мы смогли сделать несколько телефонных интервью (иногда на это уходило несколько дней, потому что связь то и дело обрывалась), в том числе и с лидером Народного фронта, историком Абульфазом Эльчибеем. При контактах с азербайджанской оппозицией имя Кенгерли было словно ключом, способным открыть очень многие двери.

Он и пригласил меня на встречу в особняке на улице Бестекяр – как журналиста, бывшего свидетелем тех событий (хотя и наблюдавшего их из Анкары).

Пост председателя Общества охраны исторических памятников был важен для Мехмета Кенгерли в основном потому, что давал официальную возможность встречаться с представителями турецких властей. Вообще-то, он был еще и врачом, много лет работал в министерстве здравоохранения Турции, внес вклад в разработку нововведений в области охраны здоровья рабочих. Но главным в жизни для него было способствовать обретению Азербайджаном независимости и приходу к власти в нем национальной оппозиции (в том числе и НФ). Сам он был одним из высокопоставленных руководителей (и представителем в Турции) Азербайджанского национального центра – организации, объединявшей разные направления этой оппозиции. Иногда Кенгерли называли «главой азербайджанского правительства в изгнании», но он отвечал на это так: «Нет, я всего лишь рядовой». Кроме того, Кенгерли был членом Центрального комитета партии Мусават, ведшей подпольную деятельность в Азербайджане.

Эта партия была основана в Баку в 1911 году. Ее лидеру, Мамеду Эмину Расулзаде, в том же году пришлось бежать от преследований царской полиции в Стамбул, где он познакомился с младотурками и перенял от них идеи пантюркизма, которые, в частности, излагал на страницах журнала «Тюрк Юрду». В 1918 году, когда армия Нури-паши Киллигиля, сводного брата Энвера-паши, разбив англичан, вошла в Баку, Расулзаде провозгласил в Гяндже Азербайджанскую Демократическую Республику (АДР). Так слово «Азербайджан» впервые стало названием не провинции, но страны. (АДР, возникшая раньше Турецкой республики, стала первым в мире светским мусульманским государством и первым тюркским государством, перешедшим на латинскую письменность.) В 1920 году АДР была захвачена Красной армией (вместе с Грузией и Арменией). Расулзаде арестовали, однако вскоре освободили по распоряжению Сталина: тот не забыл, как во время революции 1905 года Расулзаде спас ему жизнь, спрятав от разыскивавшей его, молодого большевика, царской полиции. Вскоре Расулзаде бежал из Советской России и поселился в Турции, откуда его вынудили уехать в 1931 году под давлением большевиков. Некоторое время он жил в Германии и Румынии. В это время он пытался наладить сотрудничество с любыми силами, вплоть до немецких нацистов, которые, как он надеялся, могли бы помочь осуществить его цель – создать Единый Азербайджан (включающий в себя и иранские провинции). После окончания Второй мировой войны Расулзаде вернулся в Турцию. Умер в 1955 году в Анкаре на 72 году жизни, похоронен на кладбище Джебеджи Асри.

Партия Дифаи, Ахмед-бек Агаев и Берия

На самом деле подпольная деятельность азербайджанских националистов началась после революции 1905 года, схожей с революциями в Иране (1906 год) и Османской империи (1908 год). Одним из лидеров этого движения, сформировавшегося в борьбе как с армянской партией Дашнакцутюн, так и с властями царской России, был родившийся в 1869 году в Шуше Ахмед-бек Агаев, впоследствии известный в Турции как Ахмет Агаоглу.

Агаев получил в Париже историческое и обществоведческое образование, а позже был избран в Государственную Думу, учрежденную после революции 1905 года, от мусульман Кавказа[358]. В 1906 году на фоне роста межнациональной напряженности он вместе с Насиб-беком Усуббековым создал в Гяндже Комитет защиты мусульман Кавказа, также известный как партия Дифаи. Наги Шейхзаманлы, руководитель молодежной организации партии, а впоследствии – глава контрразведки АДР, так напишет о первых акциях Дифаи в своих воспоминаниях, опубликованных в 1964 году в Стамбуле под псевдонимом Наки Кейкурун:

«Первой жертвой стал вице-губернатор Гянджи Кирещинский. На следующую ночь после убийства на стенах были расклеены воззвания с печатью партии Дифаи. Через неделю партия отправила в Тифлис уроженца Карабаха по имени Биляль с целью убить генерала Голощапова. Это был тот самый Голощапов, который, будучи командующим дивизии, расквартированной в Карабахе, позволял солдатам-армянам, переодевшись в гражданскую одежду, убивать мусульман из казенных винтовок. Через два дня Биляль убил русского генерала, друга армян, на улице»[359].

Одним из агентов созданной Наги Шейхзаманлы контрразведки был грузинский коммунист Лаврентий Берия. Впоследствии он станет правой рукой Иосифа Сталина; на него будет возложено руководство всеми секретными службами. Вскоре после смерти Сталина Берия будет обвинен в измене Родине и 23 декабря того же года казнен выстрелом в затылок.

Одно из обвинений, предъявленных казненному в 1956 году бывшему Первому секретарю компартии Азербайджана Мир Джафару Багирову, верному приспешнику Берии, заключалось в том, что он в свое время уничтожил доказательства того, что Берия был вовсе не агентом большевиков внутри партии Мусават, а наоборот, агентом Мусавата в рядах большевиков[360].

В 1920 году, после упразднения АДР Красной армией, Шейхзаманлы перебрался в Турцию. Затем некоторое время жил в США, в 1957 году создал там Азербайджанское общество в Америке (Azerbaijan Society of America), но потом вернулся в Турцию. Скончался в Стамбуле в 1967 году, похоронен на кладбище Ферикёй.

Ахмед-бек Агаев бежал в Стамбул еще в 1909 году, когда открылась его роль в создании партии Дифаи. Там он познакомился с Зией Гёкальпом[361], а в 1911 году стал одним из создателей общества «Турецкий очаг» и издателей журнала «Тюрк Юрду». В 1914 году был избран депутатом меджлиса, в 1915 году вошел в состав центрального комитета младотурецкой партии «Единение и прогресс». В 1917 году после большевистской революции вернулся в Баку. Входил в состав делегации, направленной правительством АДР для участия в Парижской мирной конференции, но по пути в Париж был арестован английской оккупационной администрацией в Стамбуле по обвинению в организации армянских погромов и сослан на Мальту. По освобождении в 1921 году прибыл в Анатолию и принял участие в Войне за независимость. В том же году Мустафа Кемаль-паша назначил Агаева директором Главного управления печати и информации; одновременно он был главным редактором официальной газеты «Хакимийет-и Миллийе». По настоянию Ататюрка вступил в Свободную партию[362] и не подвергся репрессиям после ее роспуска. Умер в 1939 году в Стамбуле, похоронен на кладбище Ферикёй.

Как видим, в прошлом, несмотря на перерыв в полстолетия, вызванный холодной войной, между турками и азербайджанцами существовали более крепкие, чем сегодня, политические и интеллектуальные связи.

Вступить в СС, чтобы бороться за идеи пантюркизма

Мехмет Кенгерли, уроженец Нагорного Карабаха, вступил в подпольную молодежную организацию мусаватистов «Юное пламя» в возрасте всего четырнадцати лет. Затем получил медицинское образование, стал военным врачом. В звании капитана медицинской службы принимал участие во Второй мировой войне; в 1942 году был ранен на Крымском фронте и попал в плен к немцам. Вылечившись, познакомился в Берлине с Мамедом Эмином Расулзаде, который возглавлял Азербайджанский национальный центр (действовавший под присмотром нацистской партии) и членами Комитета национальной независимости Азербайджана. При их посредничестве Кенгерли, как и многие другие тюрки среднеазиатского и кавказского происхождения, вступил в одну из зондеркоманд СС, созданных нацистами для контрразведывательных и карательных операций по немецкую сторону восточного фронта. В 1943 году он был направлен в Крым и на Кавказ в составе зондеркоманды 201, участвовавшей в ряде контрразведывательных операций. В феврале 1944 года, когда нацисты уже начали проигрывать войну, Кенгерли получил назначение в румынскую Констанцу – представителем германской армии в военной больнице. В это время он несколько раз посещал Мамеда Эмина Расулзаде, который гостил у посла Турции в Румынии Хамдуллаха Супхи Танрыовера. (Танрыовер и Расулзаде были знакомы по работе в обществе «Турецкий очаг» и его печатном органе, журнале «Тюрк Юрду».) В мае 1945 года, находясь в Австрии, Кенгерли попал в плен к американцам. Через три месяца был выпущен под наблюдение и перебрался в Мюнхен. В 1950 году он уже присутствовал на состоявшейся в Мюнхене международной аникоммунистической конференции, где представлял движение за национальную независимость Азербайджана. Хотя американская разведка и установила с ним контакт, но не предложила ему, в отличие от узбека Рузи Назара, стать кадровым сотрудником ЦРУ: его имя значилось в списке советских граждан, сотрудничавших с нацистами, и СССР требовал у американцев его выдачи[363].

В 1952 году Кенгерли перебрался в Турцию. Там он, с одной стороны, вел тайную деятельность, целью которой было обретение Азербайджаном независимости, а с другой, будучи гражданином Турецкой республики, активно работал в министерствах здравоохранения и труда. Дослужился до высокого поста в «Красном полумесяце», навел порядок в Центре переливания крови. Во время событий Кровавого Рождества 1963 года, когда на Кипре произошли столкновения между турками и греками, спровоцированные последними, Кенгерли отправился на остров в составе совместной команды «Красного полумесяца» и «Красного креста». В 1965 году он возглавил группу врачей, работавших в Пакистане во время Кашмирской войны между Пакистаном и Индией. Много лет спустя он снова оказался в Германии – на этот раз в качестве советника по вопросам труда; в 1979 году ушел с этого поста на пенсию[364].

Журналист Угур Мумджу, погибший в 1993 году в результате теракта, утверждал, что в период своей работы в посольстве Кенгерли при помощи «инспектора Партии Националистического Движения по Германии» и агента НРО Энвера Алтайлы способствовал установлению связей между ПНД и Объединением немецких профсоюзов[365].

Азербайджанский национальный центр многие годы занимался подпольной деятельностью, но в 1988 году, когда ситуация в Нагорном Карабахе стала накаляться, «легализовался», проведя пресс-конференцию в Обществе азербайджанской культуры, которое в то время находилось на проспекте Сакарья, и продолжил функционировать уже открыто. Через два года, когда Азербайджан сделал первый шаг к независимости – пусть, возможно, и не благодаря успехам национально-освободительного движения, а в результате того, что Советский Союз уже начинал рушиться под собственной тяжестью, – Кенгерли, руководители Общества Джемиль Унал и Ахмет Караджа, а также их соратники по борьбе, как мусаватисты, так и представители Народного фронта, собрались, чтобы отпраздновать это событие бокалом шампанского.

26 июня 1992 года недавно избранный президент независимого Азербайджана Абульфаз Эльчибей прибыл в Анкару, чтобы официально открыть посольство своей страны. Церемония прошла на высшем дипломатическом уровне, присутствовали президент Турции Тургут Озал, премьер-министр Сулейман Демирель, министр иностранных дел Хикмет Четин. Среди тех, кто выступал перед ними, был и Мехмет Кенгерли.

Как опасно недооценивать Алиева

В 2006 году, когда Кенгерли скончался в Мармарисе, Эльчибея уже не было в живых. Человек, возглавлявший Азербайджан, не был представителем ни Мусавата, ни Народного фронта.

Президентом вот уже три года как был Ильхам Алиев – сын Гейдара Алиева, самого главного проводника русского коммунизма в Азербайджане, сотрудника советской спецслужбы КГБ, в рядах которой он достиг звания генерал-майора, единственного тюрка, который смог войти в правящую верхушку КПСС; сын того самого человека, с которым Кенгерли и его соратники столько лет вели борьбу.

Двадцать лет руководил Гейдар Алиев советским Азербайджаном; затем, после паузы в несколько лет, еще десять лет единолично правил Азербайджаном независимым, а потом передал власть сыну.

И вот что еще интересно: когда Алиев, потеряв пост в Политбюро, занимал скромный пост председателя Верховного совета Нахичеванской автономной республики, его поддерживала Турция, и в особенности – премьер-министр, а впоследствии президент Сулейман Демирель. И даже в те дни, когда Демирель вместе с Эльчибеем и Кенгерли участвовал в церемонии открытия азербайджанского посольства, он продолжал оказывать поддержку Алиеву; посредником между ними был член правительства, государственный министр Джавит Чаглар.

Абульфаз Эльчибей пришел к власти, свергнув президента переходного периода Аяза Муталибова, на которого возложил ответственность за Ходжалинскую резню[366] и потерю Шуши и Лачина. Когда же против самого Эльчибея поднял восстание полковник Сурет Гусейнов, Анкара даже не пыталась как-то повлиять на ситуацию. Тогда Эльчибей вызвал из Нахичевали Алиева и своими руками отдал власть коммунистическому лидеру, с которым столько лет боролся.

Еще один факт: именно Демирель в 1995 году предупредил Алиева о готовящемся государственном перевороте и тем самым помог ему остаться у власти.

Человеком, задумавшим свергнуть Алиева, был заместитель министра внутренних дел, командующий ОПОН (Отрядом полиции особого назначения) полковник Ровшан Джавадов. Как утверждают некоторые, ему помогала группа граждан Турции, связанная с НРО.

Демирелю рассказал о готовящемся заговоре Сёнмез Кёксал, кадровый дипломат, которого он назначил на пост главы НРО. Произошло это 10 ноября 1995 года в Копенгагене на конференции ООН. Узнав подробности, Демирель был неприятно поражен. Вот, оказывается, как далеко зашло!

Во-первых, в спецслужбе всегда ворчали, что начальство им назначают из военных; на этот раз Демирель изменил традиции, но поставил руководить Национальной разведывательной организацией опять не разведчика, а дипломата; это вызвало недовольство в ее рядах. Некоторые сотрудники НРО начали действовать без оглядки на начальство, руководствуясь собственными политическими предпочтениями.

Одним из них был Ферман Демиркол, представитель Турецкого агентства сотрудничества и развития (TIKA) в Баку, имевший связи с НРО. Несколько лет спустя он расскажет, что 16 марта встретился в Баку с депутатом Меджлиса от ПНД Мустафой Дагджи и заключил с ним своего рода договор о поддержке: если переворот будет успешным, ПНД признает, что поддерживала его, а если нет – то нет[367].

Во-вторых, похоже было на то, что Тансу Чиллер, которой Демирель, когда его избрали президентом, передал посты председателя Партии верного пути (ПВП) и премьер-министра, решила вступить с ним в схватку за власть. Чиллер хотела одержать победу над Демирелем и вышибить его из политики. Ситуация в Азербайджане была частью этой интриги. Кроме того, было известно – она сама открыто об этом говорила, – что Чиллер недолюбливает Алиева и (под влиянием лидера ПНД Альпарслана Тюркеша) предпочитает видеть во главе Азербайджана Эльчибея. За некоторое время до того, в сентябре 1995 года, стало известно, что Чиллер при посредничестве Тюркеша провела тайную встречу с Роджером Тамразом. Тамраз, имевший связи в ЦРУ, был объявлен в международный розыск Интерпола по обвинению в финансовых преступлениях. В Турцию же он приехал для того, чтобы пролоббировать проведение нефтепровода Баку-Джейхан через территорию Армении[368]. Ранее в том же году Тюркеш в присутствии посла Турции Таншуга Бледы встречался в Париже с президентом Армении Левоном Тер-Петросяном. Там же присутствовали депутат от ПВП Джефи Камхи и старший брат Тер-Петросяна Тельман. Целью этого контакта, осуществленного с ведома Чиллер, было урегулирование отношений с Арменией[369]. А между тем Демирель объявил в 1993 году о разрыве дипломатических отношений до тех пор, пока армяне не выведут войска с оккупированной территории Азербайджана, включая и Нагорный Карабах. Итак, президент и премьер-министр Турции в очередной раз разошлись в намерениях, и глава НРО, подчинявшийся (по тогдашнему законодательству) напрямую премьеру, решил все-таки рассказать об этом президенту.

Выслушав Кёксала, Демирель распорядился разыскать Алиева. Некоторые подробности той встречи он несколько лет спустя раскрыл в интервью Эртугрулу Озкёку:

«Мы с Алиевым были в Копенгагене на международной конференции, посвященной вопросам бедности и богатства. Я отвел его в сторонку и сказал: „Что ты здесь делаешь? У тебя в стране неладно. Немедленно возвращайся в Баку!“ Я дал ему понять, что в Азербайджане готовится переворот. Из Копенгагена Алиев должен был отправиться в Пакистан, но тут же отменил этот визит и вылетел в Баку»[370].

Итак, Алиев вернулся в Азербайджан и жестоко подавил попытку переворота. Джавадов и его сторонники, как минимум пятьдесят человек, были убиты бойцами верных Алиеву подразделений. Посол Турции Алтан Караманоглу, глава резидентуры НРО (официально – советник посольства по юридическим вопросам) Эртугрул Гювен и советник по вопросам религии Абдулкадир Сезгин, укрывавший у себя дома Фермана Демиркола, были объявлены персонами нон-грата и высланы из страны.

Сам же Демиркол был арестован. Алиев считал принадлежавший Джавадову спутниковый телефон, который ему якобы передали из НРО, доказательством того, что Турция была замешана в попытке переворота. (Спутниковый телефон действительно был, но его никто не видел, в том числе и Алиев. Едва о нем стало известно, как в Баку прилетела группа из трех сотрудников Управления внешней разведки НРО, забрала спрятанный Демирколом телефон и вернулась восвояси.) В тот период азербайджанских силовиков обучали две команды профессионалов из Турции. Обучением армейских подразделений руководил военный атташе турецкого посольства генерал Энгин Алан.

Сферой компетенции Алана были специальные военные операции. Он участвовал в Кипрской операции 1974 года, служил в командовании Силами специального назначения, возглавлял штаб одной из бригад ССН, а затем получил назначение в Москву, на пост атташе сухопутных войск Турции. Впоследствии он некоторое время будет возглавлять Силы специального назначения, а выйдя в отставку, в 2011 году будет избран депутатом Меджлиса от ПНД. Будучи приговорен к тюремному заключению по делу «Кувалды»[371], Алан лишится депутатского мандата, но в 2013 году выйдет на свободу.

К генералу Алану у Алиева претензий не было. Другое дело – Коркут Экен, обучавший полицию и ОПОН (которым, как мы помним, командовал Джавадов). Экен служил в Главном управлении безопасности (то есть в турецкой полиции), которым руководил Мехмет Агар. Алиев заявил Демирелю, что это ведомство было замешано в подготовке переворота. Как установил генеральный прокурор Эльдар Гасанов, Джавадов несколько раз летал в Стамбул и останавливался в отеле «Хилтон».

Пытаясь вызволить Демиркола, Демирель всячески умасливал Алиева. В частности, он уговорил Чиллер позвонить президенту Азербайджана и выразить ему свою поддержку. В конце концов Демиркола вывезли из Баку на самолете специально отправившиеся туда с этой миссией советник премьер-министра Али Наджи Тунджер и глава Управления внешней разведки НРО Ялчын Эртан. Тем же рейсом вылетели в Анкару посол Караманоглу и однокашник Тунджера по университету, глава резидентуры НРО Гювен.

1 ноября 1999 года Демирель вручил Алиеву премию Дружбы и Мира имени Ататюрка и наградил его Государственной почетной медалью Турецкой республики. 18 ноября 1999 года в Стамбуле, на церемонии, в которой принял участие и президент США Билл Клинтон, было подписано соглашение о строительстве нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан; его маршрут прошел в обход Армении.

Однако события 1995 года глубоко запали Алиеву в память. Каждый раз, встречаясь с Демирелем, он будет спрашивать его, судили Эртугрула Гювена или нет. Нет, не судили, но вынудили подать в отставку.

Журналист Ирфан Сапмаз, говоривший с Алиевым вскоре после переворота, передает такие его слова:

«Я никак не могу уразуметь. Объясни мне. Я – Гейдар Алиев. Я занимал самые высокие посты в Советском Союзе. Почему же Турция хочет поставить на мое место простого полковника?»

Алиев не мог понять, как Турция могла предпочесть ему, лидеру такого масштаба, мятежного полковника. Группа слишком многое о себе возомнивших деятелей из Анкары, желая получить внутриполитическую и материальную выгоду, попыталась свергнуть лидера соседней дружественной страны и поставила Турцию в сложное положение. Демирель в последний момент спас не только Алиева, но и честь страны.

А Гейдар Алиев действительно был отнюдь не простым человеком. В свое время он занимал высокий пост в советской разведке и отвечал за операции, влиявшие на ход холодной войны как в Европе, так и на Ближнем Востоке; некоторые из этих операций проводились на территории Турции.

Руководитель операций советской разведки в Турции

Гейдар Алиев родился в 1923 году в Нахичевани. Если Кенгерли еще в ранней юности примкнул к националистам, то Алиев в том же возрасте вступил в ряды коммунистов. Учился на Архитектурном факультете Азербайджанского Индустриального Института, но не окончил его, а поступил в 1941 году, после начала войны, на службу в нахичеванский НКВД. В 1996 году в интервью турецкому телеканалу TGRT Алиев расскажет, что предложение о работе в советской спецслужбе поступило ему еще в период учебы. Словом, в том самом году, когда Кенгерли начинал работать на немцев в Румынии, Алиев окончил в Ленинграде (нынешнем Петербурге) Школу переподготовки руководящего оперативного состава МГБ СССР[372].

Лейтенант Алиев получил назначение в отдел внешней разведки нахичеванского управления МГБ. В этот период он несколько раз тайно проникал на территорию Турции и выполнял «разведывательные задания», то есть занимался самым настоящим шпионажем, и засылал в Турцию других агентов. Это зафиксировано документально[373].

В Турции действовало три советских разведывательных центра: резидентуры в Анкаре и Стамбуле и разведпункт в Карсе[374]; все три (равно как и всю разведывательную деятельность СССР в Турции с мая 1940 по январь 1947 года) курировал Михаил Батурин, официально – неизменный член всех торговых делегаций, посещавших страну в годы Второй мировой войны и сразу после[375].

Перед ним стояло две главные задачи. Первая – выяснить, планирует ли Турция вступить в войну на стороне нацистской Германии, и по возможности предотвратить это. В статье дипломата в отставке и историка Юрия Дубинина, написанной на основании архивных материалов и опубликованной на сайте Российского Совета по международным делам, приводится один любопытный рассказ. В 1942 году, в дни обороны Сталинграда, Сталин вызвал в Москву посла СССР в Турции Сергея Виноградова. Когда того привезли на «ближнюю дачу», вождь сидел за обеденным столом с несколькими членами Политбюро. Сталин велел поднести Виноградову рюмку водки, а когда тот выпил, спросил: «Скажи, посол, начнет Турция войну против нас или нет?» «Нет, товарищ Сталин, не начнет». Тогда Сталин велел налить ему еще рюмку, задал тот же вопрос и получил тот же ответ. «Хорошо, посол, – проговорил Сталин. – Возвращайся в свою Анкару. Но помни ответственность, которую ты здесь на себя взял». По данным Дубинина, получив уверения Виноградова в том, что Турция не вступит в войну на стороне Германии, Сталин перебросил часть войск, стоявших на турецкой границе, под Сталинград[376]. Точно так же осенью 1941 года, получив донесение разведчика Рихарда Зорге о том, что Япония не нападет на СССР, Сталин перебросил на запад сибирские и дальневосточные дивизии, предотвратившие взятие немцами Москвы[377].

Всего за несколько месяцев до разговора с Виноградовым Сталин, узнав о назначении послом Германии в Турции фон Папена, задачей которого было втянуть Анкару в войну, потребовал от Павла Судоплатова, начальника Особой группы НКВД, устранить немецкого дипломата. Известно, что спланированное Судоплатовым и его помощником Эйтингоном покушение 24 февраля 1942 года оказалось неудачным[378]. Когда планировалось и осуществлялось это мероприятие, послом СССР в Турции был Виноградов, а главным резидентом – Батурин.

В этот критически важный период на нем лежала огромная ответственность. (Недаром впоследствии автоматический пистолет Стечкина, которым Батурин пользовался при выполнении секретных операций, будет выставлен в музее КГБ.) Но главный успех, благодаря которому он вошел в число самых прославленных сотрудников КГБ, ждал его в 1944 году. Через своих агентов в Стамбуле он узнал, что в город собираются прибыть уполномоченные венгерского правительства, желающие обговорить с американцами и англичанами условия капитуляции и мира. 13 ноября 1944 года Батурин сообщил об этом в Москву[379]. Сталина сильно встревожила эта информация: ведь если страны Восточной Европы одна за другой начали бы договариваться с американцами и англичанами, послевоенная сфера влияния Советского Союза могла ограничиться его собственной территорией. В результате Сталин попытался убедить Рузвельта и Черчилля в необходимости проведения новой конференции, на которой они договорятся о разделе мира на сферы влияния. И эта конференция, которая, можно сказать, заложит фундамент холодной войны, действительно состоялась – 4-11 февраля 1945 года в Ялте, прекрасном городе на черноморском побережье Крыма.

Другой обязанностью, возложенной НКВД на Батурина, было противодействие немецким шпионам, пытающимся проникнуть в Советский Союз через Турцию или ее территориальные воды (как правило, из портовых городов Трабзон и Ризе в Батуми). Для этого он задействовал агентов, связанных с разведпунктом в Карсе. Большинство из них были переброшены в Турцию или завербованы лейтенантом Гейдаром Алиевым из Нахичеванского управления НКВД.

Разведданные, собранные Алиевым, составляли важную часть стратегически важной разведывательной информации, передаваемой из Анкары в Москву.

В том, что касалось разведывательной деятельности на территории Турции, Алиев подчинялся полковнику Константину Волкову, официально занимавшему должность вице-консула в стамбульском генконсульстве СССР. На самом же деле он был разведчиком, помощником Батурина в Стамбуле. В разделе, посвященном Киму Филби, мы уже рассказали о том, как благодаря перехвату Волкова, пытавшегося бежать к англичанам, удалось избежать рассекречивания советских агентов в Турции.

Среди этих агентов были и начальник Волкова Батурин, и его подчиненный, лейтенант Алиев.

Участник подавления восстания в Венгрии

Базируясь в Нахичевани, Алиев направлял агентов не только в Турцию, но и в Иран, и сам наведывался в эту страну. Сохранились документы, свидетельствующие о том, что в 1946 году, когда на занятых советской армией территориях Ирана были созданы курдская Махабадская республика и Демократическая Республика Азербайджан, он бывал в Тебризе[380].

Операции в Иране сыграют важную роль в начале возвышения Алиева. Из Москвы в Баку прибыли высокие чины госбезопасности – с инспекцией, но в то же время и для того, чтобы подыскать новые кадры, которым можно было бы доверить ответственную работу. В составе делегации был и Наум Эйтингон, заместитель начальника Особой группы НКВД, занимавшейся диверсиями, убийствами, похищениями и прочей незаконной деятельностью – тот самый Эйтингон, который, как мы знаем, имел отношение к убийству Льва Троцкого и неудавшемуся покушению на Франца фон Папена. «Обрати внимание на молодого оперативника Алиева – очень толково работает против иранцев», – сказал он Евгению Питовранову, начальнику Второго главного управления МГБ СССР (управления контрразведки). Питовранов тщательно изучил кандидатуры семи-восьми сотрудников госбезопасности и остановил свой выбор на Гейдаре Алиеве[381].

В 1950 году Алиева перевели из Нахичевани в Баку и повысили: теперь он возглавлял отдел контрразведки азербайджанской госбезопасности и был заместителем ее руководителя Семена Цвигуна, одного из представителей «молдавского клана», состоявшего из людей, работавших в Молдавии в тот период, когда республику возглавлял будущий генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев. В 1954 году, том самом, когда МГБ переименовали в КГБ, Цвигун переехал работать в Москву, а его место занял Алиев, у которого таким образом начали появляться полезные связи в столице[382].

Но знакомство, обеспечившее Алиеву карьерный рост до самых вершин власти, состоялось в 1956 году.

В октябре того года в Венгрии началось восстание, целью которого был выход страны из советского блока и Варшавского договора. Согласно воспоминаниям бывшего начальника Алиева Евгения Питовранова[383], мятежники захватили в Будапеште сына советского посла Юрия Андропова, Игоря. Андропов, будущий глава КГБ, а затем и Советского Союза, был сторонником жесткого подавления восстания; он считал, что советская армия должна свергнуть правительство Имре Надя и взять ситуацию в стране под свой контроль.

Кремль отправил на улицы Будапешта танки, а попутно послал в венгерскую столицу группу спецназа КГБ, которой было поручено освободить сына Андропова и ограничить мятежникам возможность координировать свои действия. Данные о том, чем именно занималась в Будапеште группа из двенадцати человек под командованием Алиева, пока еще не опубликованы, но известно, что сын Андропова был освобожден живым и невредимым, а радиостанции мятежников – уничтожены[384].

С тех пор Андропов будет считать Алиева членом своей команды. Именно благодаря ему перед Алиевым открылись возможности быстрого карьерного роста в КГБ, а потом и в КПСС.

Алиев никогда открыто не признавал свое участие в венгерской операции. Да, после 1956 года он ездил в Венгрию, но просто в отпуск, «по приглашению друга». Кто же пригласил Алиева? Янош Кадар. А кто такой Кадар? Генеральный секретарь Венгерской Социалистической Рабочей Партии; преемник свергнутого советской армией и позже казненного Имре Надя, просидевший на своем посту 32 года, до 1988 года. Похоже, это тот случай, когда отрицание не менее убедительно, чем подтверждение.

Операция против ЦРУ и НРО

Азербайджанский историк Чапай Султанов пишет на своем сайте[385], что начиная с 1950 года под руководством Алиева было проведено несколько важных контрразведывательных операций, и приводит их кодовые названия: «Дуэль», «Алагёз», «Натуралист», «Изувер» и «Ахито».

Меньше всего нам известно об операции «Алагёз», однако именно за нее Алиев получил больше всего похвал и наград из Москвы. Есть веские основания полагать, что эта операция была связана с Турцией. Благодарственное письмо из Москвы, адресованное Алиеву и другому руководителю операции, А. Мамедову, датировано 9 ноября 1957 года, так что можно предположить, что к тому моменту она уже была завершена[386].

По информации, которой располагает Султанов, операция «Изувер» имела отношение к Ирану. В 1964 году был раскрыт и «обезврежен», то есть, по всей видимости, убит проникший на территорию Азербайджана агент шахской службы государственной безопасности САВАК.

В ходе операции «Ахито» в Баку был задержан агент одной из западных военных разведок, до этого ведший подозрительную деятельность в Москве, Ленинграде, Киеве и Тбилиси; он был взят с поличным, когда фотографировал некоторые объекты в азербайджанской столице, однако затем лично Алиев перевербовал его. Азербайджанский КГБ передал его московским коллегам, и те многие годы потом использовали его в своих целях.

«Натуралистом» назвали гражданина Германии, прибывшего в Азербайджан в 1964 году по туристической визе. Он не был нацистом, однако в период Второй мировой войны служил в отделе военно-промышленного шпионажа немецкого Генерального штаба, а после войны стал журналистом. «Натуралистом» Алиев занимался лично и тоже смог завербовать его на службу КГБ. Чапай Султанов пишет, что впоследствии Алиев дважды ездил в Германию, чтобы установить с ним более крепкие связи в его собственной стране и передать его с рук на руки коллегам по КГБ и сотрудникам восточногерманской спецслужбы Штази, которые вели разведывательную деятельность на территории ФРГ.

Если говорить о Турции, то особое место среди всех этих операций занимает «Дуэль». После создания в 1947 году ЦРУ эта организация унаследовала структуру американской военной разведки УСС, работавшей на территории Турции в период войны. Заместителем директора ЦРУ по специальным проектам стал Фрэнк Виснер, хорошо знакомый с регионом, поскольку во время войны он возглавлял резидентуру УСС в юго-восточной Европе (в сферу его ответственности входили также восточное Средиземноморье и черноморское побережье). Резидентурой британской MI6 в 1947–1949 годах руководил советский «крот» Ким Филби, который сообщал Москве о всех английских агентах, проникавших в Грузию и Армению; их задерживали и убивали вскоре после пересечения границы. ЦРУ тоже не сидело сложа руки; совместно с турецкой спецслужбой НСБ, предшественницей НРО, американцы пытались забрасывать своих шпионов на территорию Советского Союза. Один из них был уроженцем Астары, города, расположенного вблизи границы с Ираном; во время войны он бежал сначала в Иран, затем в Турцию, и там был завербован ЦРУ. Пройдя обучение шпионскому ремеслу, он был отправлен на родину, в Азербайджан. Однако – возможно, и его кто-то сдал? – в Баку его задержали и предложили стать двойным агентом. Тот согласился и через некоторое время перебрался через границу назад, в Турцию, как будто все прошло успешно. Сотрудники НСБ и ЦРУ устроили ему допрос, а потом опять отправили в Азербайджан. Эти перемещения двойного агента продолжались с 1950 по 1956 год.

Итак, операция «Дуэль» заключалась в перевербовке западных шпионов и превращении их в двойных агентов.

Один из них, тоже азербайджанец, получил кодовое имя «Радист». В 1942 году он попал в плен к немцам и, подобно Кенгерли и тысячам других соотечественников, враждебно относившимся к русским, стал работать на абвер. Радисту придумали легенду, подождали, пока он хорошенько ее выучит, и переправили через границу – как будто он сбежал в Турцию от гнета советской власти к единоплеменникам – туркам. Турецкая жандармерия задержала его в окрестностях Ыгдыра. Военная разведка известила об этом Анкару. Турецкие и американские специалисты, допросившие беглеца, сочли его историю убедительной и предложили ему стать агентом. Тот, разумеется, согласился, ведь именно это и было целью всего предприятия. Радиста заслали назад в Азербайджан; там он сразу же предстал перед Алиевым и сообщил, что американцы поручили ему собрать сведения о расположении и функциях военных объектов. В Турцию двойной агент вернулся с данными, по большей части представлявшими собой дезинформацию, смешанную с небольшим количеством подлинных, но уже более-менее известных фактов. Так повторилось несколько раз. Как сообщает Султанов, советские источники указывают на то, что благодаря операции «Дуэль» были задержаны несколько десятков работавших на Запад агентов.

Азербайджанец из КГБ, спасший Жириновского

Собственно говоря, российская разведка с давних пор использовала в своих операциях на территории Турции представителей тюркских народов (азербайджанцев, татар) и турок-выходцев из бывших частей Османской империи (Болгарии, Боснии, Македонии), а также курдов и арабов. Так, в покушении на фон Папена в 1934 году участвовали два турка из Македонии, а в ходе расследования выяснилось, что пресс-атташе советского консульства в Стамбуле Исмаил Ахмедов на самом деле агент НКВД в звании подполковника. Воспользовавшись ситуацией, Ахмедов, для которого его этническое происхождение многое значило, попросил убежища в Турции.

Среди мастеров разведки, которых КГБ отправлял работать в Турцию, был и Ариф Гейдаров – опять-таки, азербайджанец. В начале войны он в юном возрасте поступил на службу в НКВД и в короткое время овладел немецким, персидским и английским языками. После окончания войны он еще на два года задержался в Германии, разыскивая советских граждан, сотрудничавших с нацистами. Вполне возможно, что группа, в которую входил молодой Гейдаров, пыталась найти и Кенгерли с его сослуживцами. Вернувшись в Баку, он завершил историческое образование, прерванное войной, а в конце 1949 года, незадолго до того, как Алиев возглавил азербайджанскую контрразведку, официально начал работать в МГБ.

Затем Гейдаров переехал в Анкару. Официально он занимал пост консула в посольстве СССР, но на самом деле был заместителем резидента советской разведки. Работал он в команде со своей женой Аделей, тоже разведчицей. Она отвечала за безопасность: прослушивала переговоры наружного наблюдения турецкой контрразведки, чтобы определять, нет ли за ее мужем «хвоста». «Это было очень тяжело… – вспоминала Аделя Гейдарова. – Успокаивалась лишь тогда, когда в наушниках раздавалось: „Каракаш исчез“». (Каракаш, то есть «Чернобровый» – кодовое имя Гейдарова, которое использовали сотрудники НРО[387].)

Гейдарова так и не поймали. В 1970 году он вернулся в Баку, но до того ему пришлось сыграть некоторую роль в происшествии, случившемся с человеком, который будущем станет известным российским политиком – а именно, с Владимиром Жириновским.

В октябре 1969 года Гейдарову позвонил Ханлар Селимханов, тоже азербайджанец, сотрудник советской компании «Нефтехимпромэкспорт», которая в то время строила нефтеперерабатывающий завод в провинции Измир и завод по производству серной кислоты в городе Бандырма. Он рассказал, что работавший в Бандырме переводчик Жириновский арестован за «шпионаж и коммунистическую пропаганду». На самом деле он раздавал некоторым своим знакомым туркам значки с надписью «50 лет советскому цирку». В те годы Советский Союз был, если можно так выразиться, охвачен массовым помешательством на значках, и, вообще-то, этот конкретный значок был завуалированной насмешкой над советским режимом. Но, увы, на нем был профиль Ленина и серп с молотом. Гейдаров вместе с Селимхановым отправились в Бандырму переговорить с Жириновским. Гейдаров, хорошо знавший турецкие законы, рассказал ему, как следует давать показания. Селимханов впоследствии будет рассказывать, что через некоторое время Гейдаров вернулся в Бандырму с изрядным количеством бутылок русской водки. Водка, вместе с другими подарками, была преподнесена представителям местных властей, которым намекнули также, что если тот русский попадет в тюрьму, то этих двух азербайджанцев, представителей братского тюркского народа, выгонят с работы. Жириновского в итоге просто выслали из страны.

Много лет спустя Жириновский, уже в статусе лидера Либерально-Демократической партии, прибыв в Багдад по случаю очередных перевыборов Саддама Хуссейна, встретился там с входившим в состав одной из российских делегаций Селимхановым и узнал его. «Да, были времена. Но все равно, и вы тоже турки», – сказал Жириновский[388].

Жириновский был агентом КГБ в Турции. Случай со значком, вполне вероятно, был ловушкой НРО. Один из бывших высокопоставленных сотрудников организации, пожелавший остаться неназванным, во время нашего интервью для этой книги сказал с язвительной улыбкой: «Он получил от нас хорошую оплеуху и убрался восвояси». («Оплеуху», разумеется, в переносном смысле.)

Либерально-Демократическая партия, созданная Жириновским в 1991 году, не имела ничего общего ни с либерализмом, ни с демократией; ее идеология была крайне правой и националистической. Он требовал изгнания из России тюрок, кавказцев, мусульман, граждан России китайского и японского происхождения, живущих на Дальнем Востоке, и советовал США сделать то же самое с латиноамериканцами. Известно также, что он покровительствовал Абдулле Оджалану[389], который после того, как вынужден был покинуть Сирию, некоторое время укрывался в России.

КГБ руководил операциями на Ближнем Востоке из Баку

Но были и такие советские шпионы, которым не удалось уйти от НРО. Например, в 1957 году заместитель военного атташе советского посольства подполковник Николай Ионченков был схвачен с поличным, когда передавал турецкому офицеру деньги в обмен на секретные документы. Вышли на него потому, что тот самый турецкий офицер, получив от Иноченкова предложение о сотрудничестве, сообщил об этом, куда следует, и за советским дипломатом установили слежку. В ноте протеста, направленной Министерством иностранных дел в советское посольство, сообщалось, что полковник и ранее, представляясь югославским историком или туристом из какой-нибудь балканской страны, покупал у граждан Турции документы. Ионченков был объявлен персоной нон-грата и выслан из страны[390].

А вот другой случай: в 1968 году НРО (вероятно, при помощи ЦРУ) обнаружила повод заподозрить кинематографиста Керима Манукяна, проживавшего в районе Таксим на улице Мис, в том, что тот является агентом КГБ. За Манукяном установили наблюдение, и через некоторое время было установлено, что он время от времени встречается с советскими агентами в районе Долмабахче, вблизи стадиона имени Инёню, разговаривает с ними, а затем едет в Белградский лес[391] и оставляет там в тайнике некие документы. Сначала задержали Манукяна – как раз тогда, когда он прятал документы, а потом и агента КГБ Юрия Максимова, который официально числился сотрудником советского торгового представительства. Как выяснилось, Манукян на самом деле был «спящим» агентом, предназначенным для использования в неопределенном будущем; у него хранились выданные для использования в случае войны шифровальные машины и рация большого радиуса действия. Советские кураторы решили загрузить его маловажной работой, чтобы не застаивался. Тут-то его и поймали[392].

Мехмет Эймюр, сотрудник НРО в отставке, в своих воспоминаниях рассказывает также о случае с бизнесменом по имени Мехмет Эрель. Он происходил из семьи переселенцев из Болгарии, получил хорошее образование. В 1958 году, будучи в Болгарии по делам, он познакомился с неким Василом Стояновым, а чуть позже в том же году снова повстречал его в Стамбуле – оказывается, Стоянова назначили торговым атташе в болгарское консульство. Эта встреча изменила жизнь Эреля: он согласился стать агентом болгарской спецслужбы ДС в обмен на преференции в торговле; деньги ему тоже платили. В том, что касалось операций в Турции, ДС выступала филиалом КГБ. Для того чтобы прикрыть шпионскую деятельность Эреля коммерческой, ДС создала фиктивные компании в Швейцарии и Италии. Болгары запрашивали у Эреля самую разнообразную информацию, начиная от способов, с помощью которых турки вычисляют агентов, внедренных в среду иммигрантов из балканских стран, и кончая внутренними процессами, происходящими в турецких политических партиях. Интересовали их и сведения военного характера, а также личные данные сотрудников НРО. Все это Эрель много лет исправно поставлял своим кураторам, пока его не разоблачили в 1972 году. Выяснилось, что один служащий его компании, иммигрант из Болгарии, вызывавший у НРО большие подозрения, тем не менее каким-то образом вышел сухим из расследования НРО. Произошло это потому, что одним из агентов Эреля был Шемси Уленгин, начальник следственного отдела стамбульского управления НРО. (Он был одним из тех сотрудников НРО, которые после военного переворота 12 марта 1971 года проводили печально известные допросы с применением пыток на вилле Зирвебей.) Вместо того, чтобы арестовать Уленгина и отдать под суд, его тихо перевели на малозначительную должность, а потом вынудили подать в отставку. Впоследствии – возможно, благодаря своим связям в Болгарии – он поступит на службу к «крестному отцу» турецкого преступного мира Дюндару Кылычу. Что же касается Мехмета Эреля, то его осудили на 12 лет и шесть месяцев тюремного заключения за измену Родине[393].

На протяжении холодной войны все операции КГБ на территории Турции управлялись из Баку. А это значит, что с 1954 года все ниточки сходились к Алиеву – до тех пор, пока он, уйдя с поста главы Коммунистической партии Азербайджана, не стал членом Политбюро и не переехал в Москву. Впрочем, Турцией дело не ограничивалось. В те времена, когда Алиев еще не поднялся высоко по карьерной лестнице, он выполнял задания также на территории Ирана, Пакистана, Афганистана[394]. В рамках деятельности КГБ на «неарабском Ближнем Востоке» он принимал участие в операциях, имевших отношение к Израилю. Евгений Примаков, в будущем глава Службы Внешней Разведки РФ, министр иностранных дел и премьер-министр, в 1956–1970 годы официально работавший корреспондентом газеты «Правда», был тогда одним из агентов нижнего уровня, подчиненных Алиеву. В своих воспоминаниях Примаков пишет, что в период с 1966 по 1970 год он был единственным представителем СССР, поддерживавшим связь с лидером Демократической партии иракского Курдистана Мустафой Барзани[395]. Это были годы, когда в Турции снова начался рост курдского национализма, было создано Революционное общество культуры Востока, проводившее так называемые «восточные митинги», и начала свою нелегальную деятельность турецкая Демократическая партия Курдистана.

Когда председатель КГБ Андропов, став генеральным секретарем ЦК КПСС, включил Алиева в состав двенадцати членов Политбюро, ему было поручено две задачи. Первая – навести порядок в экономике СССР по азербайджанскому образцу, то есть справиться с коррупцией и повысить производительность. Вторая задача, по его собственным словам, заключалась в налаживании отношений с Ближним Востоком и исламским миром: «Динамизм, присущий исламу, обещал в будущем большие свершения – избавиться бы только от вечной ближневосточной нестабильности…»[396].

Расплата за недооценку ислама

Много лет спустя в интервью турецкому журналисту Алиев будет говорить о «больших свершениях», которые обещал «присущий исламу динамизм», но и его собственные действия, и вообще политика Москвы в Иране и Афганистане показывают, насколько сильно советское руководство ошибалось в оценке как подлинного потенциала политического ислама, так и того направления, в котором он может увлечь народные массы.

Находки азербайджанского историка Джамиля Гасанли, сделанные им в советских и российских архивах, дают понять, что и власти СССР, и зависимые от них политические деятели недооценивали силу поднимающейся волны исламизма.

В шахском Иране подконтрольные Москве коммунисты были объединены в Народную партию («Туде»). Когда премьер-министр Мохаммад Мосаддык начал проводить политику национализации нефтедобычи, «Туде» поддержала его, а потому после свержения правительства Мосаддыка, организованного ЦРУ и MI6 в 1953 году, была разгромлена; ее членов убивали, пытали, подвергали репрессиям. В 1978–1979 годах, когда в Иране стало нарастать исламистское протестное движение, Москва понимала, что «Туде», пусть и имеющая связи с профсоюзами в рамках Национального Фронта, не готова к революционному рывку. С другой стороны, такие располагающие вооруженной силой леворадикальные организации, как «Моджахеды иранского народа» и «Фидаины[397] иранского народа», призывали «Туде» к сотрудничеству в борьбе как против шаха, так и против мулл.

Лидеры двух фракций «Туде», Ирадж Искандери и Нуреддин Киянури, обратились за советом в КПСС. В ответ им пришло распоряжение съездить в Баку и обсудить ситуацию с Алиевым. 13 января 1979 года, когда в Тегеране, Тебризе, Куме, Исфахане и Мешхеде бушевало восстание, руководители «Туде» прибыли в Баку. Киянури был уверен в том, что Хомейни силен только как религиозный, а не политический лидер, и что исламистская волна вскоре спадет. Следовательно, для того чтобы свергнуть шаха и избавиться от американского влияния, «на первом этапе борьбы» необходимо оказать Хомейни поддержку. Алиев дал на это согласие, Москва возражать не стала[398].

Но вышло по-другому. 1 февраля аятолла Рухолла Хомейни вернулся из парижского изгнания в Тегеран. ЦРУ, проморгавшее революцию, смогло только вывезти из страны шаха Резу Пехлеви. КГБ, Алиев и московское руководство, полагавшие, что хорошо знают настроения иранских азербайджанцев, не смогли понять, что тегеранский базар, где чуть ли не все поголовно ремесленники и торговцы были азербайджанцами, за три дня до того перешел на другую сторону. В самые решающие дни Исламской революции, 27–28 февраля, иранские коммунисты устраивали съезд «Туде» в восточногерманском Лейпциге (где нашли пристанище также лидеры Коммунистической партии Турции), а советский посол в ГДР Петр Абрасимов присутствовал на нем в качестве «гостя» и наблюдал, как Киянури, пользовавшегося поддержкой Москвы, избирают главой партии. Съезд даже отправил Хомейни послание с требованием легализовать «Туде».

Результат для партии оказался катастрофическим. Муллы даже не дали ответа на просьбы о переговорах. Через несколько дней начался разгром всех оппозиционных движений, вне зависимости от того, поддержали они Исламскую революцию или нет – и первый удар обрушился именно на «Туде». 31 марта на встрече с делегацией из иранского Азербайджана, Алиев, пребывая в плену иллюзий о том, что иранский народ, мол, пока не готов, и нужно подождать, пока он проснется, предложил сосредоточиться на повседневных задачах: «Давайте будем требовать в первую очередь образования на родном языке и соблюдения права на собственную культуру»[399].

Наконец, в октябре 1979 года на встрече с руководством «Туде» в Москве прозвучало что-то вроде самокритики: «Безоговорочная поддержка, оказанная Хомейни, привела к негативной реакции народных масс и изоляции партии». В этих условиях Москва не рекомендовала иранским товарищам возвращаться к себе на родину. Они, собственно, и не собирались этого делать: в Иране с каждым днем происходило все больше и больше казней, так что те оппозиционеры, у кого была такая возможность, бросились прочь из страны.

А в декабре 1979 года, словно ничему не научившись на иранском опыте, советское руководство ввело войска в Афганистан. Коалиция стран во главе с США в ответ на это принялась снабжать исламистов оружием, деньгами и инструкторами: только бы СССР потерпел поражение, а с этими мы потом разберемся. Так начался процесс, приведший к возникновению «Талибана», «Аль-Каиды» и, в конечном счете, ИГИЛа[400].

Но пока Советский Союз еще стоял на ногах, правители двуполярного мира, покоящегося на балансе ядерных сил, продолжали борьбу за сохранение своих сфер влияния.

Миссия в Сирии

Один из примеров этому можно было наблюдать в Сирии.

10 марта 1984 года Гейдар Алиев, занимавший на тот момент пост заместителя председателя Совета Министров СССР, прилетел в Дамаск. Это был первый за четыре года визит высокопоставленного советского руководителя, а объяснялся он тем, что в Сирии сложилась чрезвычайная ситуация.

Вот как вспоминал о той поездке сам Алиев:

«В 1984 году меня попросили слетать в Дамаск, встретиться с Хафезом Асадом. В Сирии возникла большая проблема. КГБ сообщило о том, что между Асадом и его братом Рифатом, командующим так называемыми „оборонными бригадами“, возник конфликт, который может привести к попытке государственного переворота. Асад был нездоров, лежал в больнице. Кремль хотел сначала выяснить обстановку, а потом вмешаться в ситуацию. С точки зрения Москвы, смена режима или лидера в Сирии была совершенно неприемлема. Я сразу вылетел в Дамаск, встретился с Асадом, приходящим в себя после сердечного приступа. Наша первая встреча, несмотря на его болезнь, продолжалась целых восемь часов. На следующий день мы встретились снова и проговорили шесть часов. Я думаю, ему важно было узнать, что мы думаем. Вскоре он отправил брата Рифата в изгнание, в Испанию. Проблема разрешилась, Политбюро смогло вздохнуть спокойно»[401].

Несколько лет спустя выяснится, что старый разведчик Алиев сказал не всю правду. Хафез Асад сначала хотел отправить своего сына во Францию, но там отказались его принимать. Об этом рассказал бывший министр иностранных дел Сирии Фарук Шараa. Тогда Сирия обратилась к Советскому Союзу, который, к облегчению Дамаска, сразу согласился принять Рифата Асада[402]. После распада СССР он перебрался в Испанию, а с 2018 года живет во Франции.

Проблемы в Сирии возникли после того, как в 1983 году Хафез Асад перенес сердечный приступ. На время болезни он передал власть комитету из шести человек, в который включил нескольких верных ему мусульман-суннитов, но не включил брата Рифата.

Рифат Асад командовал операцией, проведенной 2-28 февраля в городе Хама, где сильны были позиции организации «Братья-мусульмане». Хама была окружена и подвергнута бомбардировке, в результате которой, по некоторым оценкам, погибло двадцать тысяч человек. Разумеется, эта бойня была устроена по приказу Хафеза Асада, но суннитское большинство считало виновным Рифата. Радикальные алавитские[403] круги были возмущены тем, что Рифата, ставшего фигурой, ненавистной суннитам, не включили в состав временно управляющего страной комитета, тогда как некоторых суннитов (например, того же Фарука Шараа) включили. В этой обстановке Рифат Асад попытался устроить переворот, опираясь на верные ему силы.

Иран, который в то время находился в состоянии войны с Ираком, давил на Сирию, чтобы та тоже вступила в войну, и в обстановке вакуума власти это также поощряло Рифата к действиям. На самом деле он был типичным ближневосточным политиком, думавшим только о том, как не упустить удобный случай прийти к власти. С одной стороны, он пытался через короля Иордании Абдуллу, женатого на его свояченице, заручиться поддержкой Саудовской Аравии (несмотря на то, что был алавитом): мол, если вы мне поможете, я не нападу на Ирак; с другой стороны – искал возможности контактов с Израилем. Руководитель отдела промышленного шпионажа румынской спецслужбы Секуритате и советник Николае Чаушеску по вопросам безопасности Ион Михай Пачепа, бежавший в США в 1978 году, расскажет, что Рифат Асад был в списке контактов румынской разведки.

У поездки Алиева в Сирию был еще один важный результат. Вскоре после отбытия Рифата в Москву, 24 мая, Хафез Асад направил вице-президента Абделя Халима Хаддама на встречу с президентом Ирана, а в будущем религиозным лидером страны Али Хаменеи. Хаддам заявил, что его страна выступает против создания в Ираке исламской республики по иранскому образцу, а если Иран будет настаивать, то Сирия вовсе прекратит оказывать ему поддержку. Тегеран понял, что за спиной Асада стоит Москва.

Возможно, именно потому Политбюро, по словам Алиева, и «смогло вздохнуть спокойно».

События тех лет имели особую важность для Турции. Руководящие кадры Рабочей Партии Курдистана (РПК), тайно созданной Абдуллой Оджаланом в 1978 году в деревне Фис (нынешнее название – Акзиярет) провинции Диярбакыр, незадолго до военного переворота 1980 года перебрались в Сирию, где при поддержке Хафеза Асада начали подготовку к широкомасштабной деятельности. В том самом 1984 году, когда Алиев улаживал ситуацию в Дамаске, РПК организовала нападения на участки жандармерии в Эрухе (провинция Сиирт) и Шемдинли (провинция Хаккари), вслед за чем последовала настоящая кампания террора.

В 1982–1987 годах Алиев не раз посещал Египет, Ливию, Ирак, Иорданию и Пакистан, чтобы «улаживать проблемы». В интервью журналисту Ирфану Улькю он расскажет, что незадолго до убийства президента Египта Анвара Садата, осуществленного 6 октября 1981 года организацией «Исламский джихад», именно он, Алиев, мирил Садата с лидером Организации освобождения Палестины Ясиром Арафатом[404]. Арабский мир и исламисты были крайне недовольны мирным договором, который подписали в 1979 году, после переговоров в Кэмп-Дэвиде, Садат и премьер-министр Израиля Менахем Бегин – однако Москва поддержала заключение этого договора.

Он никогда не забывал о Турции

Может быть, вы обратили внимание, что Алиев мирил Садата с Арафатом, во всяком случае, до октября 1981 года. Значит, еще не переехав в Москву и не будучи членом Политбюро, а занимая лишь пост главы компартии Азербайджана, он играл важную роль в ближневосточной политике.

То же самое можно сказать и о внутренней политике. Ввод войск в Афганистан в декабре 1979 года был вызовом, брошенным США, которые и так уже ранее в том же году, после Исламской революции, потеряли в такого важного союзника в регионе, как Иран. США, Пакистан и Саудовская Аравия, а также Китай, готовый на что угодно, лишь бы ослабить Советский Союз, стали вооружать и обучать афганских исламистов, способствуя усилению организованного сопротивления советским войскам. Афганская война не только изнуряла Советский Союз экономически, но и осложняла политическую обстановку в стране, влияя на психологическое состояние общества. Однако Алиев, не обращая на это внимания, прилагал усилия к тому, чтобы Азербайджан выглядел в глазах Москвы регионом стабильным и в экономическом, и в политическом плане, куда можно направлять все больше и больше инвестиций. Он полагал, что это будет способствовать его дальнейшему возвышению.

Хорошие отношения с Брежневым сложились у Алиева благодаря Андропову; однако он и сам изо всех сил старался угодить генсеку. Например, в 1978 году, когда тот посетил Баку, глава Азербайджана подарил ему украшенный бриллиантами золотой перстень, огромный ковер ручной работы и портрет Брежнева в рамке из драгоценных камней. Говорили, что к новому визиту, который должен был начаться 24 сентября 1982 года, был изготовлен новый перстень «Нерушимое единство», украшенный одним огромным бриллиантом и пятнадцатью маленькими, символизирующими республики СССР[405]. Алиев, чье возвышение в КГБ и партийной иерархии было, в том числе, обусловлено его борьбой с коррупцией, так комментировал эти слухи: «Зачем мне совершать такую глупость? К тому же посмотрите на фотографии. У Леонида Ильича этот перстень был на руке, когда он вышел из самолета»[406].

И все же визит генсека прошел для Алиева, как кошмарный сон. Много лет спустя, вечером 1998 года, он расскажет об этом на ужине в бакинском Белом доме (президентском дворце), устроенном для турецких журналистов после церемонии открытия азербайджанского бюро телеканала NTV. Присутствовал на этом ужине и я. Едва Брежнев спустился по трапу самолета, жена Алиева, врач-офтальмолог по специальности, прошептала на ухо мужу: «Отделайся от него как можно скорее! Отправь его назад, пока он здесь не умер». Брежнев был похож на живой труп. Алиева прошиб холодный пот.

Если бы Брежнев умер в Баку, то в Кремле, где постоянно плелись интриги и каждый рад был подставить другому подножку, его наверняка обвинили бы в убийстве или в измене Родине, и тогда даже Андропову, возможно, не удалось бы его спасти. А ведь Алиев собирался растянуть визит, который изначально планировалось уложить в неделю, на десять дней, чтобы показать своим недругам в Москве, насколько он влиятелен. Теперь же ему нужно было найти способ, напротив, сократить визит. Риск был слишком велик. Под предлогом заботы о здоровье Леонида Ильича программу мероприятий с его участием сократили вдвое, и вот, наконец, настал день отлета. Брежнев с супругой сели в самолет, помахали на прощание, самолет взлетел, но семья Алиева не поехала домой, а осталась в аэропорту.

Когда самолет Брежнева поднялся в воздух, на взлетную полосу вырулил другой самолет и остановился. Его двигатели продолжали работать.

Это был военный самолет, на котором Алиев готов был бежать в Турцию вместе с семьей. Если бы Брежнев умер в полете, Алиев все равно оказался бы под подозрением. И только когда Абид Шарифов, ближайший помощник Алиева, сообщил из московского аэропорта, что Брежнев добрался благополучно, Алиевы немного успокоились и вернулись домой. Наконец пришла и другая новость: Брежневы въехали в Кремль. Теперь Алиев уже не нес ответственность за здоровье генсека.

«Мы перевели дух, – вспоминал Алиев, – и вернулись домой. А то уж были готовы лететь в Турцию и просить там убежища»[407].

Он верил, что в Турции всегда будут готовы его принять. С Сулейманом Демирелем и некоторыми другими представителями тогдашнего турецкого руководства Алиев лично познакомился в 1967 году, еще пребывая в чине генерал-майора на посту главы азербайджанского КГБ, поскольку присутствовал на протокольных мероприятиях с участием прибывшей в Баку турецкой делегации. 18–19 ноября 1969 года, во время визита президента Джевдета Суная, Алиев принимал его уже в ранге Первого секретаря Коммунистической партии Азербайджана[408].

Поездка в Баку и в самом деле стала для Брежнева последней. Вскоре он почувствовал себя хуже, после 7 ноября не появлялся на публичных мероприятиях, а 12 ноября скончался. Было объявлено, что его место займет председатель КГБ Юрий Андропов[409].

Андропов сразу же перевел Алиева в Москву и обеспечил его избрание членом Политбюро, но и его здоровье ухудшалось. 9 февраля 1984 года Андропов умер. После кратковременного пребывания на посту генсека Константина Черненко к власти пришел Михаил Горбачев. Отношения между ним и Алиевым быстро начали портиться. По мнению Алиева, это объяснялось тем, что Горбачев был славянским националистом и ненавидел людей тюркского и мусульманского происхождения. Как рассказал сам Алиев, в 1987 году он был вынужден подать в отставку с поста члена Политбюро после заседания, на котором Горбачев обрушился на него с критикой[410].

Алиев вернулся в Азербайджан, был избран депутатом Верховного Совета Нахичеванской АССР. После событий Черного января 1990 года он начал произносить на митингах речи, направленные против Москвы, а 1991 году вышел из КПСС.

Дальнейшие события нам уже известны.

Десять лет спустя, 9-10 января 2001 года, президент независимого Азербайджана Гейдар Алиев снова встречал в Баку важного гостя из Москвы – на этот раз президента РФ Владимира Путина. 10 января, выступая на церемонии присуждения ему почетной докторской степени в одном из бакинских университетов, Путин сказал, что у него есть сюрприз для Алиева – и вручил ему копию диплома об окончании ленинградской школы КГБ (в то время – МГБ).

Президент России тоже был выпускником этой школы; в те годы, когда Алиев, дослужившись до звания генерал-майора, вернулся в гражданскую жизнь и руководил Коммунистической партией Азербайджана, Путин в звании майора работал в дрезденской резидентуре КГБ.

Во время уже упоминавшегося ужина в 1998 году Алиев сказал, что всегда считал себя в первую очередь тюрком, и действовал, исходя из этого. Я не вижу здесь лицемерия: насколько я понимаю, Гейдар Алиев был из тех людей, которые всегда делают только то, в правильности чего убеждены; когда правильным становится что-то другое, меняется и их поведение, и они не видят в этом никакого противоречия. Подобно татарину Мирсаиду Султан-Галиеву, который после революции 1917 года примкнул коммунистам, а потом разошелся с ними по национальному вопросу, Алиев воображал себе некий «тюркский коммунизм», к которому надо идти с томиком Маркса в одной руке и Кораном в другой[411]. По совпадению, татарская фамилия Галиев соответствует азербайджанской фамилии Алиев.

По тем же самым причинам я не вижу неискренности в словах узбека Рузи Назара, сначала служившего нацистам, а потом работавшего в ЦРУ: он тоже говорил, что все, сделанное им, было сделано во имя блага тюркских народов. Он, как и Алиев, считал верным всякий путь, ведущий к цели, и не видел здесь противоречия.

Теперь переходим к рассказу о Назаре.

Предложение о совместной операции

Он приехал из Мюнхена, чтобы провести несколько важных встреч. Некоторое время пробыл в Стамбуле, а на тот вечер у него был куплен билет в купе ночного экспресса, идущего в Анкару, где его ждали переговоры с высокопоставленными лицами. Чтобы провести время до отправления поезда и поужинать, он вышел на проспект Истикляль и остановил выбор на ресторане «Хаджи Абдулла», который нравился ему еще с прошлых визитов в Стамбул – так вкусно там готовили традиционные блюда турецкой кухни. Он уже заканчивал трапезу, когда на улице началось сущее светопреставление.

Он быстро расплатился и вышел из ресторана. Беснующаяся толпа била витрины, срывала вывески, грабила магазины. Впоследствии Эрик Кунихольм, один из высокопоставленных агентов ЦРУ, сообщит своим нью-йоркским коллегам: «Демонстрации против присутствия Греции на Кипре переросли в восстание против иностранцев[412], против христиан»[413].

На календаре было 6 сентября 1955 года. Гёксин Сипахиоглу, сотрудник редакции маленькой газеты «Истанбул Экспрес», по своей инициативе издал выпуск-молнию с новостью о том, что в греческих Салониках кто-то бросил гранату в дом, где родился Ататюрк – и на улицы выплеснулись разъяренные толпы.

С виду это было похоже на стихийную вспышку народного гнева, но впоследствии выяснилось, что беспорядки начались вовсе не сами по себе – за ними стояло общество «Кипр – турецкий остров». Наводнившие улицы толпы (частично состоявшие из жителей других городов, привезенных в Стамбул накануне) принялись громить, жечь и грабить дома и магазины, принадлежавшие, как правило, грекам – но пострадали и представители других немусульманских меньшинств. В результате погромов, продолжавшихся два дня (6 и 7 сентября) погибло тридцать человек. Имели место изнасилования. По данным из официальных источников, пострадало 4212 домов, 1004 магазина или офиса, 73 церкви, 26 школ, два монастыря и одна синагога.

Через некоторое время появилось предположение, что человеком, бросившим гранату в дом Ататюрка, был агент Национальной службы безопасности, предшественницы НРО, турок из Западной Фракии[414] по имени Октай Энгин. Греческая полиция задержит Энгина, после чего он будет выдан Турции, получит турецкое гражданство, поступит на службу в полицейскую разведку, в период между государственными переворотами 12 марта 1971 года и 12 сентября 1980 года будет занимать должность заместителя начальника политического управления Министерства внутренних дел, а затем побывает губернатором Эскишехира и Нигде[415]. Много лет спустя генеральный секретарь Совета национальной безопасности, генерал в отставке Сабри Йирмибешоглу скажет в интервью журналисту Фатиху Гюллапоглу: «События 6–7 сентября были специальной операцией, искусно спланированной и осуществленной. И цели своей она достигла…»[416].

Мир узнал о стамбульских погромах не от американского, а от английского агента (разумеется, работавшего под маской журналиста). 11 сентября в газете «Сайндей Таймс» был опубликован репортаж под заголовком «Большие беспорядки в Стамбуле», автором которого был некий Ян Флеминг. Он был сотрудником MI6 и в Стамбул приехал в качестве «советника по связям со СМИ» главы Скотленд-Ярда, который принимал участие в международной конференции полицейских служб, прошедшей 5 сентября в отеле «Хилтон» (открывал ее министр внутренних дел Турции Намык Гедик). Флеминг уже тогда был мастером слова, но Джеймс Бонд, агент 007, еще не успел прославить своего создателя.

В одном из самых известных романов Флеминга о Джеймсе Бонде, «Из России с любовью», опубликованном в 1957 году, через два года после событий 6–7 сентября, рассказывается о борьбе между MI6 и советской военной контрразведкой СМЕРШ, а действие происходит в Стамбуле.

В Стамбуле бушевали беспорядки, но у агента ЦРУ Кунихольма были свои планы, да и оставаться здесь было опасно. «Глядя на отражения пылающих церквей в Босфоре», он перебрался в азиатскую часть города, на вокзал Хайдарпаша, и сел на поезд в Анкару. В столице у него были назначены встречи с министром внутренних дел и главой НСБ.

В те времена Министерство внутренних дел располагалось там же, где и сейчас, – в одном из зданий, спроектированных австрийским архитектором Клеменсом Хольцмайстером, который после аннексии Австрии нацистской Германией в начале 1938 года попросил политического убежища в Турции, где, собственно, начал работать еще за десять лет до того[417]. А вот НСБ располагалась в здании напротив парка Генчлик, где теперь находится Управление государственных театров и Малый театр.

Документы свидетельствуют о том, что Кунихольм встречался с министром внутренних дел, но точной даты не сохранилось, так что мы не знаем, кто именно был тем министром. Намык Гедик после событий 6–7 сентября ушел в отставку (10 сентября), и на посту его сменил министр обороны Этхем Мендерес[418]. Поэтому с кем именно говорил Кунихольм, неизвестно.

Зато мы точно знаем, кто возглавлял НСБ: Бехчет Тюркмен[419]. Он выдвинулся из рядовых в офицеры, затем перешел служить в разведку. Он работал заместителем военного атташе в Афинах и военным атташе в Москве. Казым Орбай, сменивший в 1944 году Февзи Чакмака на посту начальника Генерального штаба, назначил Тюркмена главой Управления разведки ГШ. В 1953 году, после отставки Наджи Перкеля, Тюркмен, который на тот момент в звании генерал-лейтенанта занимал пост заместителя штаба НАТО в Измире, возглавил НСБ и был повышен до генерал-полковника.

Миссия Эрика Кунихольма заключалась в том, чтобы попросить содействия Турции в осуществлении широкомасштабной пропагандистской операции США, направленной на подрыв влияния Советского Союза в исламском мире.

Анкара не имела ничего против борьбы с коммунизмом, но не хотела, чтобы имеющиеся на ее территории группы переселенцев вышли из-под контроля, поэтому старалась избегать участия в действиях, которые могли бы вызвать у СССР враждебное отношение к Турции. И еще один момент вызывал у министра тревогу. Турция была светским, секулярным государством. Сотрудничество с американцами не должно было привести ее к сближению с такими организациями, как Всемирный исламский конгресс.

Всемирный исламский конгресс был создан в 1949 году в Карачи, через два года после отделения Пакистана от Индии, однако его основы были заложены еще в 1926 году по инициативе будущего короля Саудовской Аравии, а тогда короля Неджда и Хиджаза Абдул-Азиза Аль Сауда. Самым влиятельным деятелем Конгресса был бывший муфтий Иерусалима Мухаммад Амин аль-Хусейни – человек фанатичный, жадный до власти и опасный.

Опасное наследие нацистов

Мухаммад Амин аль-Хусейни родился в Иерусалиме в 1895 году, начальное образование получил в католической и еврейской школах, затем переехал в Стамбул и поступил в военную академию Харбийе. В годы Первой мировой войны служил в османской армии. В 1920 году принял участие в антиеврейских беспорядках в Иерусалиме, за что был приговорен англичанами к десяти годам тюремного заключения, однако в том же году помилован. В мае 1921 года британская администрация подмандатной Палестины назначила его муфтием Иерусалима. До 1936 года аль-Хусейни был известен как самый верный сторонник англичан, но когда Лондон дал зеленый свет проекту создания Израиля, выступил с протестом, снова впал в немилость и в 1940 году бежал в Ирак.

Аль-Хусейни, которого некоторые считают создателем палестинского национального движения, искал союзников, которые могли бы предотвратить создание еврейского государства в Палестине. Сначала он рассматривал в качестве такого союзника Муссолини, а затем – и Гитлера; с обоими встречался и обоим предлагал свои услуги. В 1942 году он председательствовал на церемонии открытия Центрального института ислама (Islamisches Zentralinstitut) в Берлине, прошедшей при участии нацистского министра пропаганды Йозефа Геббельса; аль-Хусейни был объявлен почетным директором этого института.

Аль-Хусейни поддержал план формирования подразделений СС из советских военнопленных и всячески способствовал распространению пропагандистских измышлений о том, что Гитлер на самом деле служит делу ислама и чуть ли не является «тайным мусульманином». С его помощью нацисты и хорваты-католики создали первое состоявшее не из немцев подразделение СС – 13-ю горнопехотную дивизию «Ханджар» («Ятаган»), в которой служили боснийские мусульмане[420].

Когда война подходила к концу, аль-Хусейни попытался получить убежище в Швейцарии, но получил отказ. Тогда он решил сдаться французам и был арестован в Констанце, городе на Боденском озере, расположенном между Германией и Швейцарией. Его доставили в Париж и посадили под домашний арест. Его имя находилось в списке лиц, которых американцы и русские требовали судить за военные преступления. Но тут произошло нечто непредвиденное. В военное представительство США в Каире пришел представитель британской администрации Палестины по имени Артур Джайлс и заявил, что единственным человеком, способным хоть как-то обуздать сионистов, является аль-Хусейни. Англичане, ранее декларацией Бальфура открывшие путь к созданию еврейского государства, теперь хотели создать сдерживающую Израиль силу, поощряя оформление национального движения палестинцев. В результате французы не стали препятствовать «бегству» аль-Хусейни в Египет, устроенному организацией «Братья-мусульмане». В Каире он получил убежище.

Снова, таким образом, оказавшись на политической сцене, он будет уверять, что был вынужден сотрудничать с нацистами, чтобы не попасть в руки англичан. Однако некоторые сохранившиеся документы изобличат его ложь. Из этих документов следует, что в 1943–1945 годах германская военная разведка абвер выплачивала аль-Хусейни «на личные расходы» 50 тысяч марок в месяц, а бывшему президенту Ирака Рашиду Али аль-Гейлани – 65 тысяч марок; эти суммы выделялись в дополнение к 80 тысячам марок, которые оба также получали ежемесячно[421]. Теперь идею применения ислама в политических целях готов был унаследовать у нацистов Запад.

Предупреждение, которое министр внутренних дел Турции сделал в разговоре с сотрудником ЦРУ Кунихольмом, возникло не на пустом месте. Глава НСБ, в свою очередь, также сообщил американскому агенту, что турки будут бороться с коммунизмом, но лишь пока эта борьба остается в указанных рамках. Разве не с этой целью в 1954 году в НСБ был создан «антикоммунистический» отдел, в который набрали новых агентов?

Тюркмен сказал Кунихольму, что для Анкары «было бы приемлемо» сотрудничество с чем-то вроде «научно-исследовательского института», созданного для прикрытия действий ЦРУ.

Кунихольм ответил, что такое учреждение уже существует – это Американский Комитет по освобождению от большевизма (AMCOMLIB), политическим руководителем которого он является, и заверил, что Комитет ведет свою деятельность в тишине и тайне. Однако AMCOMLIB, созданный в начале 1951 года как одна из организаций, маскирующих деятельность ЦРУ, вряд ли можно было назвать научно-исследовательским институтом. В его задачи входила в первую очередь организационная помощь группам эмигрантов из стран советского блока, в том числе представителям тюркских народов, борющимся за освобождение своих стран[422].

Тем не менее по завершении переговоров Кунихольм отметил для себя кое-что из сказанного Тюркменом. 18–24 апреля того же 1955 года в Бандунге (Индонезия) прошла конференция стран Азии и Африки, на которой США были представлены в качестве наблюдателя. Так вот, Тюркмен похвалил американцев за то, что они включили в состав своей делегации Рузи Назара. А ведь громкие выступления Назара на конференции были посвящены в первую очередь исламу. Что же вызвало одобрение антиклерикально настроенных турок? Кунихольм толком этого не понял, но останавливаться на этом вопросе не стал: в конце концов, он получил то, что хотел[423]. С Рузи Назаром, кстати, он вместе работал в Мюнхене.

О Назаре мы скоро поговорим, но сначала следует разобраться в сложившейся к тому времени обстановке, чтобы лучше понять дальнейшие события.

Синтез тюркского национализма и ислама по рецепту ЦРУ

Начинал Кунихольм, на самом деле, как дипломат. Но он был из тех дипломатов, что сформировались в суровые годы войны. С детства знал финский и шведский (на них говорили в семье), позже выучил немецкий и русский. В конце 1930-х годов Кунихольм работал в посольстве США в Берлине, и именно он в качестве очевидца сообщил в Вашингтон о событиях Хрустальной ночи c 9 на 10 ноября 1938 года, когда, как считается, было положено начало осуществлению нацистского плана систематического истребления евреев. В годы войны он находился в Тегеране, где был свидетелем увеличения количества демонстраций против шаха и координировал начавшиеся в 1941 году поставки американской военной помощи в Советский Союз. В 1946 году, будучи поверенным в делах США в Бейруте, в первую очередь занимался наблюдением за процессом создания Израиля[424]. В общем, для образованного в 1947 году ЦРУ он был идеальной кандидатурой в агенты, которого можно было бы использовать в операциях на Ближнем Востоке, в Восточной Европе и в СССР.

Между прочим, эти операции в значительной степени были подготовлены ЦРУ в сотрудничестве с бывшим сотрудником нацистской военной разведки, перешедшим на сторону американцев, Рейнхардом Геленом, и его организацией (позже преобразованной в Федеральную разведывательную службу Германии, БНД)[425]. Другим полезным перебежчиком был Герхард фон Менде, высокопоставленный сотрудник Имперского министерства оккупированных восточных территорий. Фон Менде, обосновавшийся в Мюнхене, уже начал от имени руководства Западной Германии устанавливать связи с бывшими агентами и группами иммигрантов. Но это был переходный период: ЦРУ не могло постоянно действовать исключительно через бывших нацистов.

Задача создания структуры для осуществления секретных операций ЦРУ была возложена на Управление политической координации, созданное в 1948 году директивой Совета национальной безопасности, одобренной президентом Гарри Трумэном. Управление было наделено довольно широкими полномочиями: могло осуществлять любую тайную деятельность, относящуюся к пропаганде, мерам экономической войны, прямым превентивным действиям, включая саботаж, антисаботаж, разрушение и вывоз объектов; подрывную деятельность против враждебных государств, включая помощь подпольным движениям сопротивления, партизанам и эмигрантским группам, а также поддержку местных антикоммунистических элементов в находящихся под угрозой странах свободного мира[426]. Всеми секретными операциями руководил директор Департамента планирования Фрэнк Виснер.

В годы Второй мировой Виснер, проживавший сначала в Турции, а потом, в самом конце войны, перебравшийся в Румынию, руководил деятельностью американской военной разведки УСС в восточном Средиземноморье, регионе Черного моря и на Балканском полуострове. В 1945–1946 годах он осуществлял связь между УСС и «Организацией Гелена», в том числе перенимал на службу США агентурную сеть, во время войны работавшую на немцев в Восточной Европе и на Кавказе. В 1948 году вместе с Уильямом Колби, Алленом Даллесом и Джеймсом Джизесом Энглтоном осуществил первую крупную послевоенную операцию ЦРУ – вмешательство в выборы в Италии. В результате этой операции выборы выиграли не коммунисты, а христианские демократы, которые после этого будут управлять страной сорок лет подряд.

Кроме того, Виснер фактически руководил Комитетом планирования секретных операций, который был создан в 1951 году, когда главнокомандующий силами союзников в Европе генерал Дуайт Эйзенхауэр стал первым главнокомандующим силами НАТО. Виснер отвечал за формирование в странах НАТО на случай возможной советской оккупации военизированных гражданских организаций; эти организации (которые впоследствии получат на английском языке название stay-behind, «действующие за линией фронта, в тылу», а на турецком – контргерилья, то есть «противоповстанческие») будут оказывать поддержку правым и антикоммунистическим движениям во всех странах НАТО.

В середине 1950-х годов возглавляемый Виснером Департамент планирования включал в себя 60 процентов сотрудников ЦРУ и поглощал 75 процентов бюджета организации. В ноябре 1952 года именно Виснер и, разумеется, директор ЦРУ Аллен Даллес после обращения англичан убедили только что избранного и еще не успевшего даже принести присягу президента Эйзенхауэра одобрить операцию «Аякс» по свержению премьер-министра Ирана Мохаммеда Мосаддыка, который начал процесс национализации нефтяных компаний. То же самое относится и к перевороту в Гватемале, в результате которого в 1954 году был свергнут президент Хакобо Арбенс Гусман[427]. Брат президента ЦРУ Джон Фостер Даллес был в то время госсекретарем в администрации Эйзенхауэра.

Одним из средств борьбы ЦРУ с коммунизмом должно было стать радио, в то время считавшееся передовым средством массовой информации. В качестве средства пропаганды радио первым использовал Гитлер, его примеру последовали Черчилль и Сталин. В 1948 году ЦРУ, после создания которого минул всего год, с успехом применяло передачи «Голоса Америки» для воздействия на избирателей во время выборов в Италии. Однако эта радиостанция подчинялась Государственному департаменту, и пропаганда, ведущаяся на ее волнах, волей-неволей должна была соответствовать некоторым ограничениям, налагаемым законом.

Радиоприемники падают с небес

По этой причине в 1949 году ЦРУ, засучив рукава, приступило к созданию радиостанции, которая могла бы транслировать на страны восточного блока пропаганду самого разного характера. Для начала Аллен Даллес, в то время заместитель директора ЦРУ контр-адмирала Роскоу Хилленкоттера, создал в Нью-Йорке подставную организацию «Национальный комитет за свободную Европу». Комитет возглавил Джозеф Грю – в прошлом посол США в Турции (в этом качестве он был запечатлен на кадрах видеохроники вместе с Мустафой Кемалем Ататюрком) и в Японии (где был свидетелем ареста советского «крота» Рихарда Зорге). В скором времени (в том числе и с помощью Эйзенхауэра) была собрана значительная сумма денег, позволившая создать на территории Западной Германии радиостанцию «Свободная Европа». Ее первая трансляция состоялась 4 июля 1950 года на чешском языке. В 1953 году была создана еще одна радиостанция – «Свобода» (для тюркоязычных стран – «Азатлык»). Ее первая трансляция прошла на азербайджанском языке.

Центром всей этой деятельности был Мюнхен – тот самый город, где зародился нацизм. «Свободная Европа» вещала на Восточную Европу, а «Свобода» – на Советский Союз, в том числе на Среднюю Азию и Кавказ.

ЦРУ не ограничивалось радиотрансляциями и установкой радиопередатчиков; не в правилах этой организации было оставлять успех на волю случая. Они усовершенствовали в соответствии с требованиями эпохи изобретение, сделанное англичанами во время Первой мировой войны: те, чтобы еще сильнее подогреть антитурецкие настроения арабского населения Османской империи, первыми начали разбрасывать с самолетов листовки. В распоряжении ЦРУ тоже были самолеты; с них на страны Восточной Европы, Кавказ и Среднюю Азию стали сбрасывать на парашютах десятки тысяч только недавно получивших распространение транзисторных радиоприемников. У этих приемников не было ручки настройки – они ловили одну-единственную волну. При включении они, в зависимости от региона, начинали транслировать передачи «Свободной Европы» или «Свободы».

Почему же американцы решили разделить свои передачи на предназначенные Восточной Европе и Средней Азии? Дело в том, что они, в отличие от группы Гелена – фон Менде, то есть от бывших нацистов, очень быстро поняли, что русских и не русских, а среди последних – мусульман и не мусульман – будет очень сложно вдохновить на сопротивление одними и теми же идеями. В советской системе было нащупано слабое место – тюркские народы, в которых были сильны как националистические, так и религиозные чувства. Так и возникла идея синтеза тюркского национализма и ислама. На каком-то этапе радио «Азатлык» вело трансляции на тридцати восьми тюркских языках Средней Азии и Сибири.

В успех этой идеи верили как Даллес с Виснером, так и Кунихольм.

Самым подходящим плацдармом для достижения своих целей в среде советских тюрок-мусульман ЦРУ сочло Турцию. Некоторую роль в принятии такого решения сыграл сотрудник ЦРУ Арчибальд Рузвельт (сын президента Теодора Рузвельта и двоюродный брат Элеоноры Рузвельт, супруги президента Франклина Рузвельта), один из организаторов переворота в Сирии в 1949 году[430]. Впоследствии Арчибальд Рузвельт будет руководить резидентурой ЦРУ в Турции, занимая в качестве прикрытия пост советника американского посольства. Его племянник, так же агент ЦРУ, Кермит Рузвельт в 1952 году проявит себя во время переворота в Египте, а год спустя сыграет ключевую роль в свержении правительства Мосаддыка в Иране.

Турция, способная закрыть советскому флоту путь в Средиземное море, имеющая крепкие связи с населением Балкан и Кавказа, играла важную роль в стратегических построениях США, так что Кунихольм не случайно добивался поддержки от турецкого правительства.

И не только от правительства. Кунихольм рассчитывал установить связи с бывшими немецкими агентами, чьи имена ЦРУ нашло в нацистских архивах.

От внука шейха Шамиля до нацистского имама-сулейманджи[431]

Одним из тех, с кем Кунихольм встречался в Стамбуле, был Мехмет Саит Шамиль – внук имама Шамиля, знаменитого вождя восстания горцев в царской России. В честь американского гостя он устроил в принадлежавшем ему особняке Шамиля-паши обед, на который были приглашены представители антисоветски настроенных иммигрантов черкесского, чеченского, абхазского и дагестанского происхождения.

В начале Второй мировой войны Саит Шамиль приехал в Берлин, установил контакт с нацистами и стал вращаться в кругах, близких к Мустфе Шокаю[432]. Однако Шамилю не разрешили поехать на Кавказ, чтобы приступить к созданию там независимого государства, поэтому он не вошел в созданный германскими властями Национальный комитет северного Кавказа и вернулся в Турцию[433].

На Кунихольма, впрочем, Саит Шамиль не произвел благоприятного впечатления. «Я еще могу понять, когда водку пьют рюмка за рюмкой, – напишет он в докладе начальству, – но пить ее наполненными до краев стаканами – это уже чересчур»[434]. Внук имама Шамиля не подходил под критерии ЦРУ: он был слишком уж националистом и не придавал особого значения религии, а американцам нужны были тюрки-исламисты.

Нуреддин Намангани этим требованиям соответствовал. Он родился в 1905 году в Намангане – втором после Ташкента крупнейшем городе Узбекистана; не получил никакого образования, кроме основных сведений о Коране. Его семья владела землей, и в 1930-е годы, во время сталинской коллективизации, ее, лишив имущества, сослали в Украину. Вскоре после начала войны Намангани попал в плен к немцам, однако уже через месяц принял решение вступить в дивизию ваффен-СС «Тимур», формируемую из уроженцев Средней Азии, и стал ее главным имамом. Впоследствии он получил повышение: занял пост главного имама Туркестанского легиона вермахта[435].

Согласно нацистской идеологии, тюрки, как и другие «азиаты», были «низшей расой» по отношению к арийцам. Арабы были еще «ниже», ведь они, как и евреи, считались представителями «семитской расы». Но когда среди них требовалось найти коллаборационистов и использовать их, такого рода идеологические установки не афишировались.

Когда война закончилась, Намангани попал в плен к союзникам и отсидел два года в тюрьме как военный преступник, а потом подался в Германию, где нашел своего бывшего патрона фон Менде. Они часто встречались, Намангани готовил для фон Менде и его друзей узбекский плов. Беседы за столом шли, разумеется, не только о погоде. В 1950 году Намангани внезапно решил уехать из Германии «для углубления религиозного образования» – но не в Саудовскую Аравию или, скажем, в Египет, а в Турцию, где в то время даже курсы изучения Корана находились под наблюдением полиции. Да и в Турции он выбрал не Стамбул, Конью или Диярбакыр, где, несмотря на официальный запрет, продолжали действовать медресе и дервишеские обители (текке) – нет, Намангани отправился в Адану. Как пишет журналист Мустафа Аккоджа, в своих поисках Намангани посетил Тарсус, а потом нашел то, что искал, на ферме «Сарыкадылар», что в деревне Оба, провинция Аланья. Что же он искал и нашел? Почитаем:

«Там с благословения высокочтимого Сулеймана Хильми Тунахана наставлял последователей имама Раббани[436] в духовном знании ныне покойный Мустафа Чырпанлы. Не теряя времени, Нуреддин Намангани отправился в Аланью, припал к стопам ходжи Чырпанлы и сразу же приступил к обучению. (…) В те годы обучение у ходжи Чарпынлы проходили и молодые люди, и дети девяти-десяти лет, и мужчины, сами уже обзаведшиеся детьми, и такие почтенные мужи, как Нуреддин Нумангани, прошедшие Вторую мировую войну, чей возраст близился к пятидесяти годам»[437].

Если верить близкому к сулейманджи Мустафе Аккодже, имам нацистских войск Намангани, простившись с фон Менде, отбыл из Мюнхена в деревеньку близ Аланьи, чтобы «завершить религиозное образование» в общине сулейманджи. Сулейман Хильми Тунахан был шейхом ордена Накшбандия; родился он в болгарской Силистрии, где проживало много турок, а умрет в 1959 году в Стамбуле, в Ускюдаре, и во главе общины его сменит зять Кемаль Качар, при котором община станет куда более многочисленной.

В 1974 году, когда турецкое Управление по делам религии еще не получило от правительства ФРГ разрешения давать религиозное образование живущим в стране туркам, такое разрешение первой из турецких религиозных организаций получила община сулейманджи – и в короткое время открыла в Западной Германии 150 мечетей. В том же году Рузи Назар начал работать в американском посольстве в Бонне, тогдашней столице ФРГ.

Выборы главного имама в пивной

Как раз когда Намангани перебрался в Турцию, высокопоставленный сотрудник нацистской военной разведки Рейнхард Гелен, договорившийся с американцами о передаче им своей шпионской сети, был отпущен из США[438] в Германию и начал работать под присмотром Фрэнка Виснера.

Завершив обучение в медресе сулейманджи, Намангани вернулся в Адану, а оттуда переехал в Стамбул, где проповедовал в крупных мечетях Сулейман Хильми Тунахан.

Через несколько месяцев после осенней поездки агента ЦРУ Кунихольма в Турцию Намангани вдруг решил вернуться в Германию. В марте 1956 года в Мюнхене его встречал бывший шеф фон Менде[439]. Тут и стала ясна причина возвращения. Восточногерманская спецслужба Штази раскопала, что руководитель узбекской службы радио «Свобода» Баймирза Хаит сотрудничал с нацистами, и об этом сообщила ташкентская радиостанция. Хаит был разоблачен, и теперь фон Менде нужен был на его место какой-то другой человек, пользующийся влиянием среди мусульман. Конечно, у него на примете была такая сильная кандидатура, как Ибрагим Годжаоглу, чеченец по происхождению, создавший в 1953 году мусульманскую религиозную общину «Ислам», деятельность которой распространялась на всю Западную Европу. Однако в 1953 году ЦРУ полностью взяло Годжаоглу под свое крыло, и тот оборвал связи с немцами. Поэтому им и нужен был Намангани. Западногерманские власти не хотели окончательно отдавать американцам еще и его.

Первые разногласия между американцами и западными немцами после Второй мировой войны возникли именно по вопросу о том, кто будет полностью контролировать антисоветски настроенных мусульман тюркского происхождения.

Для того чтобы иметь возможность объявить Намангани «главным имамом» живущих в ФРГ мусульман, власти на скорую руку организовали «конференцию». Поскольку другого места для ее проведения найти не удалось, сняли зал в знаменитой мюнхенской пивной «Лёвенбройкеллер», а рисунки на стенах, чтобы не оскорбляли мусульман, завесили коврами и покрывалами со среднеазиатскими орнаментами. В собрании, на котором председательствовал дагестанец Али Кантемир, в годы войны тоже работавший на нацистов под руководством Гелена, приняли участие делегации, представляющие выходцев с Северного Кавказа, из Азербайджана, Средней Азии, Поволжья и Крыма. В результате голосования Намангани был избран главой «Религиозного управления мусульман-эмигрантов» (сокращенно – «Религиозного управления»), и получил звание «главного имама». Правительство ФРГ во главе с Конрадом Аденауэром назначило ему ежемесячную зарплату в 650 марок (на нынешние деньги – 2700 долларов), начиная с марта 1958 года. Кроме того, Намангани считался главой Комитета по строительству Мюнхенской мечети, который в будущем станет мостиком между ЦРУ и «Братьями-мусульманами»[440].

Подведем промежуточные итоги. Итак, Нуреддин Намангани, отсидев в качестве военного преступника тюремный срок, выходит на свободу и направляется в Мюнхен, к своему бывшему шефу фон Менде. Затем в 1950 году перебирается в Турцию, несколько лет проводит в общине сулейманджи, а в 1955 году после встречи с агентом ЦРУ Кунихольмом возвращается в Мюнхен. Там его с одобрения правительства ФРГ избирают на «конференции», организованной на скорую руку в пивной, руководителем Религиозного управления. В 1974 году община сулейманджи, ответвление ордена Накшбандия, получит разрешение на организацию религиозного образования для турецких рабочих в Германии, в котором упорно отказывали турецкому официальному Управлению по делам религии.

Американцы, со своей стороны, не хотели терять время, вдаваясь в подробности внутренних противоречий между агентами, чудесным образом доставшимися им от нацистов. Они брали тех, кто был им нужен, а остальных стали «отдавать» немцам. В скором времени, когда вненняя разведка Штази, возглавляемая Маркусом Вольфом, раскопает нацистское прошлое фон Менде и он тоже навлечет на себя опалу, Намангани начнет работать вместе с американским агентом Годжаоглу.

Визит Кунихольма в Турцию с этой точки зрения прошел весьма успешно. Особое значение имело одобрение действий Рузи Назара, полученное на прощание от главы НСБ Бехчета Тюркмена.

Кто принимал Назара в Анкаре после событий в Мекке?

Благодаря Назару Соединенным Штатам удалось отчасти помешать работе Бандунгской конференции.

Назар вообще оказался блестящим агентом. Разве он не проявил себя наилучшим образом в Мекке шестью месяцами ранее?

И в самом деле, он устроил отличный скандал во время хаджа в сентябре 1954 года. А началось все с того, что Никита Хрущев, пришедший к власти после Сталина, желая показать, что он, якобы, уважает свободы граждан, разрешил группе советских мусульман отправиться в хадж. Это могло положительно сказаться на репутации СССР, так что ЦРУ нужно было что-то делать.

Президент Эйзенхауэр еще со времен Второй мировой войны был убежден в действенности методов психологической войны. Придя к власти, он учредил Совет по психологической стратегии[441], глава которого, Эдвард Лилли, в 1953 году подал президенту доклад, посвященный «религиозному фактору». Об этом факторе говорилось и в опубликованном год спустя докладе Национального совета безопасности о планируемых мерах противодействия коммунистической угрозе.

Фрэнк Виснер и его команда считали вполне подходящим для такого рода работы Рузи Назара, за несколько лет до того переданного им «Организацией Гелена». Вместе с еще одним узбеком по имени Хамид Рашид он отправился в Мекку – якобы в хадж. Там он залез в автобус с паломниками из СССР и стал кричать: «Вы не мусульмане, а коммунистические пропагандисты! Вы служите безбожникам!» Затем Назар и Рашид стали расклеивать на улицах Мекки фотографии советских паломников и даже швырять в них помидоры[442]. 27 сентября 1954 года журнал «Тайм» опубликовал статью, в которой эти события были названы «проявлением искреннего гнева мусульман, бежавших на запад от притеснений», однако впоследствии станет известно, что в ходе этих якобы спонтанных вспышек возмущения прибывшим в Мекку паломникам из разных стран было роздано 250 тысяч листовок.

События в Мекке, главным действующим лицом которых был Рузи Назар, стали первой операцией ЦРУ против СССР, проведенной при посредстве мусульман.

На обратном пути в Мюнхен Назар вместе с Рашидом должен был проезжать через Турцию; раньше он там не бывал. В Анкаре их встречали три профессора узбекского происхождения. Все трое получили высшее образование в Германии, входили в Берлине в окружение Мустафы Шокая, сотрудничали в журнале «Яш Туркестан» («Молодой Туркестан»). Ибрагим Яркын преподавал зоотехнику на ветеринарном факультете Анкарского университета, Сайит Али был профессором химии, а Тахир Чагатай считался самым почтенным профессором социологического отделения факультета языкознания, истории и географии. Все трое были туркестанскими националистами, но рано раскусили двуличие нацистов и после начала войны переехали в Турцию. Баймирза Хаит и люди из его окружения, сотрудничавшие с нацистами, а впоследствии – как с немецкими, так и с американскими разведывательными организациями, предлагали Чагатаю вернуться в Германию и возглавить их, но он отверг это приглашение и остался в Турции[443]. Назар тоже пытался прощупать ситуацию в этом направлении. Перед тем, как вернуться в Мюнхен, они еще заедут в Стамбул и посетят в Ускюдаре Узбекскую текке, которая служила связующим звеном между Средней Азией и Турцией.

Профессиональный рост мастера психологической войны

В Мекку Назар ездил под видом паломника, а в Бандунг – под видом журналиста; ЦРУ раздобыло для своего агента удостоверение сотрудника газеты «Нью-Йорк Геральд Трибьюн».

Добравшись до Бандунга, Назар отбросил личину корреспондента и занялся пропагандой. В своих пламенных выступлениях он говорил о том, что СССР оккупировал Туркестан, разделил его на республики (Казахстан, Киргизию, Узбекистан и Туркменистан) и правит ими, попирая национальные и религиозные права местного населения. В результате разгоревшихся по этому поводу споров конференция не только осудила «колониализм» США и стран Западной Европы, но и подвергла критике Советский Союз за его политику в Средней Азии.

С точки зрения Вашингтона эта диверсия должна была привести к стратегическим изменениям в мировой политике. 29 апреля на заседании высших чинов администрации Эйзенхауэра по итогам конференции госсекретарь (и брат директора ЦРУ) Джон Фостер Даллес обратит внимание собравшихся на то, что премьер Госсовета Китая Чжоу Эньлай даже не попытался защитить Советский Союз от тяжких обвинений в «колониализме». После этого США неустанно будут делать все от них зависящее, чтобы углубить наметившийся раскол между Москвой и Пекином.

С точки зрения Анкары Бандунгская конференция привела к проблемам в отношениях Турции со странами Востока, последствия которых ощущаются по сей день. Выступление министра иностранных дел Турции Фатина Рюштю Зорлу, который призвал страны, не желавшие входить в сферу влияния ни США, и СССР, к союзу с Западом, вызвало негативную реакцию в том числе Индии и Египта[444]. Москва кипела от возмущения. Газета «Труд» писала, что конференцию «сорвал американский агент, приехавший из Западной Германии».

Назар уже стал настоящим мастером психологической войны, но были у него и другие таланты.

Возвращаясь из Бандунга, он заехал в пакистанский Карачи, где встретился с Саитом Шамилем (тем самым, с которым позже будет беседовать в Стамбуле Кунихольм) и бывшим генеральным секретарем Национального собрания недолго просуществовавшей на территории Китая Исламской республики Восточный Туркестан, уйгурским политическим деятелем Исой Юсуфом Альптекином[445]. Оба, собственно говоря, уже осели в Турции. О Шамиле мы уже рассказывали. Альптекин бежал в Турцию в 1949 году, когда власть в Китае захватили коммунисты. В Турции он установил связи с пантюркистами. Его сын Эркин Альптекин жил в Мюнхене и возглавлял уйгурскую службу радио «Свобода». Сына Рузи Назара тоже звали Эркин.

В 1951 году, когда Назар получил от ЦРУ предложение стать его агентом, он, подобно Баймирзе Хаиту, Вели Каюму и Гарифу Султану, входил в число тех узбеков, что жили в Мюнхене, сотрудничали с «Организацией Гелена» и группировались вокруг фон Менде.

Однажды Назар получил из американского консульства письмо, в котором было написано, что из США приезжает важный гость, который хотел бы с ним встретиться. В случае, если Назара заинтересует это предложение, его просили позвонить по такому-то номеру. Назар позвонил, и ему назначили встречу на следующий же день.

Так он познакомился с Арчибальдом Рузвельтом. По окончании долгой беседы Рузвельт сказал, что на него произвели впечатление мысли Назара относительно Средней Азии и Советского Союза, и ему хотелось бы увидеться с ним снова. Назар в ответ рассказал ему про Национальный комитет объединения Туркестана и предложил познакомить с его председателем Вели Каюмом.

Рузвельт встретился с Каюмом, но когда тот заявил, что в случае поддержки со стороны США в Туркестане найдется три-четыре тысячи готовых к восстанию воинов, американский гость вычеркнул его из своего списка. Тому было две причины. Во-первых, после войны Рузвельт, желая побольше узнать о Средней Азии, приехал в Китай под видом дипломата, а потом, не ставя в известность власти СССР, проник из Синьдзян-Уйгурского автономного района в Узбекистан и побывал в Самарканде, Бухаре, Ташкенте и Ферганской долине. Иными словами, его впечатления о ситуации в регионе были более актуальными, чем у Каюма, и он понимал, что народные массы там вовсе не готовы к восстанию по первому сигналу. Во-вторых, еще свежа была рана, нанесенная чудовищным фиаско, которое потерпели попытки ЦРУ и MI6 поднять восстание в Албании и на Украине (о которых заранее сообщил в Москву Ким Филби)[446]. В результате ЦРУ оставило Каюма и прочих нацистских агентов немцам, а себе взяло Назара. Ему пообещали американское гражданство и 500 долларов (на нынешние деньги – примерно пять с половиной тысяч) в месяц; на том и договорились[447]. Так что американское консульство в Мюнхене не зря предложило ЦРУ эту кандидатуру.

Из Красной армии к нацистам, а затем в ЦРУ

Рузи Назар родился в 1917 году в Узбекистане (считавшемся тогда частью Туркестана), в городе Маргилан, расположенном в Ферганской долине.

Сегодня Маргилан считается одним из центров радикального исламизма, а в те годы там было предостаточно как религиозных фанатиков, так и коммунистов, и националистов. Через эту местность пролегал путь многих известных деятелей тюркского мира, таких, как казах Мустафа Шокай (Чокаев), глава правительства созданной в 1918 году и вскоре павшей Кокандской автономии, или один из предводителей басмачей башкир Ахмед-Заки Валиди (Валидов).

Узбеки, подобно азербайджанцам на Кавказе, занимали в Средней Азии особое место. До того, как были проложены маршруты через Индийский океан, единственным способом вести торговлю между Китаем и Европой был Шелковый путь, и расположенные на нем города благоденствовали. Однако с приходом XIX века они утратили свой блеск и замкнулись в себе, а их жители, тоскующие о прекрасном прошлом, постепенно становились все более набожными. В конце XIX века образованная часть узбекского народа увлеклась идеями джадидизма (обновления) – просветительского движения народов исламского Востока, которые пропагандировала на своих страницах газета «Переводчик-Терджиман», издаваемая крымским татарином Исмаилом Гаспринским; еще сильнее оживилась интеллектуальная жизнь, когда после революции 1905 года в Российской империи немного повеяло ветром свободы[448].

Зародившиеся в те времена идеи формировали личность Рузи Назара в пору его юности; ему хотелось отомстить русским, оккупировавшим Туркестан, и коммунистам, не вернувшим ему независимость. Он поступил в Ташкентский университет, изучал экономику и химию, получил диплом инженера-химика. В январе 1941 года он был призван в армию, а с началом войны отправлен на Украину в составе артиллерийского подразделения.

Там с ним произошло событие, изменившее ход его жизни: он познакомился и подружился с девушкой-украинкой, стал проводить свободное время с ее семьей. Отец девушки был украинским националистом. Такие, как он, настолько сильно ненавидели русских, что, следуя формуле «враг моего врага – мой друг», сотрудничали с немецкими оккупационными силами, наносили Красной армии удары в спину. Это произвело большое впечатление на молодого Рузи; именно на Украине он приобрел убежденность в том, что для борьбы с врагом хороши любые средства.

Во время боев на Бессарабском фронте Назар был ранен, отстал от своего подразделения и нашел убежище опять-таки в доме украинской семьи, которая вылечила его и достала для него документы. Именно от этих людей он впервые узнал, что немцы формируют Туркестанский легион из представителей тюркских народов Средней Азии. Назар, как и многие другие его соотечественники, движимые ненавистью к русским, снял с себя красноармейскую форму, надел форму вермахта и стал офицером Туркестанского легиона.

Надетую в 1941 году немецкую форму Назар носил до самого конца войны. Сражаясь на Восточном фронте уже на стороне немцев, он снова был ранен и после выздоровления получил назначение на должность офицера связи с Национальным комитетом объединения Туркестана. По этой службе он был связан и с отделением абвера, которое называлось Fremde Heere Ost («Иностранные армии востока»). Возглавлял это отделение, специально созданное для работы на восточном фронте, Рейнхард Гелен.

Так Назар стал частью агентурной и осведомительской сети Гелена, которая охватывала Восточную Европу, Кавказ, Среднюю Азию и часть Ближнего Востока.

В момент падения Третьего рейха Назар находился в небольшом городке на севере Италии, куда прибыл по служебному заданию. Он и его сослуживец Хусейн Икрам пробрались через Австрию в Германию, спрятались в горной деревушке и, пользуясь старыми связями, добыли себе новые документы.

Назар поселился в баварском городке Розенхайм, ставшем частью американской оккупационной зоны. Там он познакомился с Эрмелиндой (Линдой) Рот, своей будущей женой. Отец Линды был военным судьей. Оккупационные власти провели в отношении него расследование, выяснили, что он не был членом нацистской партии, и отпустили. Именно он порекомендовал своего будущего зятя американцам.

В то время в Германии были и другие желающие сотрудничать с американцами. Как мы уже знаем, их принимал под свое крыло Гелен, перешедший к американцам со всей своей разведывательной организацией. Назар сохранял связи и со знакомыми ему по этой организации важными фигурами тюркской эмиграции, такими как Вели Каюм и Баймирза Хаит. Хаит в последний момент избежал обвинения в военных преступлениях (его спасло лжесвидетельство знакомого по службе на нацистов священника); впоследствии он признавался, что единственным обстоятельством, которое смущало его, когда он принимал решение сотрудничать с немцами, была возможность вступления Турции в войну на стороне Союзников – воевать против турок он ни в коем случае не хотел[449]. Как и Хаит, Назар имел отношение ко всей секретной деятельности ЦРУ в Европе, направленной против СССР; вместе с ним принимал активное участие в создании радио «Свобода». С ними работал, в частности, и Пол Хенце, в будущем глава резидентуры ЦРУ в Турции.

У сотрудника ЦРУ Арчибальда Рузвельта была веская причина приехать в 1951 году в Мюнхен и искать встречи с выходцами из Средней Азии и с Кавказа, в первую очередь мусульманами тюркского происхождения. В том году он был назначен советником американского посольства в Анкаре; это была должность сама по себе важная, но Рузвельту предстояло также возглавить резидентуру ЦРУ. В его обязанности входило вести деятельность, распространяющуюся за границы Турции, для чего требовалось создать новую агентурную сеть. В тот же период в посольствах США, расположенных в странах, откуда требовалось проводить выходящие за их границы операции ЦРУ, начали создавать «отделы по делам региона». Как правило, располагались они на том же этаже, что и кабинет посла, отдельно от других отделов, и работали за дверями, закрытыми на замок с шифром, под особой охраной. В таком отделе американского посольства в Турции, например, работала в 1998–2000 годах Джина Хаспел, которая в 2018 году, при президенте Дональде Трампе, станет первой женщиной во главе ЦРУ. За время, когда Арчибальд Рузвельт, один из организаторов переворота 1949 года в Сирии, будет работать в Турции, ЦРУ поддержит переворот в Египте (1952) и совместно с британской MI6 осуществит переворот в Иране (1953). В обоих переворотах, особенно в иранском, одну из главных ролей будет играть племянник Арчибальда, Кермит Рузвельт.

Одним из агентов, завербованных ЦРУ для осуществления подобных трансграничных операций в интересах США, был Рузи Назар.

Как ЦРУ наладило контакты с турецкими пантюркистами?

Для начала ЦРУ перевезло Назара в США, в Нью-Йорк. Он был принят на работу в Ближневосточный институт Колумбийского университета, писал статьи, в том числе тексты для «Голоса Америки», и сам выступал на этой радиостанции.

Одновременно начались поиски способов установить контакт с турецкими пантюркистами. В беседе со мной Назар однажды сказал, что в то время им был известен только один такой человек – Реха Огуз Тюрккан, один из подсудимых на процессе расистов-пантюркистов 1944 года[450]. В 1947 году он приехал в Колумбийский университет и познакомился с Назаром, однако отнюдь не испытывал желания впутываться в новую авантюру. Назар был разочарован.

Затем он получил письмо с приглашением от Этель Рузвельт, старшей сестры Арчибальда: она хотела поближе познакомиться с человеком, которого пригласил в США ее брат, и с его супругой. Беседа продолжалась несколько часов. Назар и не догадывался, что проходит своего рода экзамен. Вскоре его вызвали в Вашингтон и предложили участвовать в активной деятельности. Если в США существует «глубинное государство», то справедливо будет предположить, что в тот период семейство Рузвельтов занимало в нем важнейшее место.

После того визита в Вашингтон Назара и стали привлекать к операциям психологической войны – в Мекке, а затем в Бандунге.

А первым пантюркистом из Турции, с которым он познакомился в Вашингтоне, стал пресс-атташе турецкого посольства, ярый националист Алтемир Кылыч, сын участника Войны за независимость, члена Трибунала независимости[451] Кылыча Али. Энвер Алтайлы, автор книги о Назаре и один из бывших агентов НРО в Средней Азии[452], пишет, что это знакомство состоялось при посредничестве гражданина США азербайджанского происхождения по имени Селим Сельчук, который работал в то время в Национальном научном фонде. Сельчук был знаком как с Алтемуром Кылычем, сыном Кылыча Али-паши, адъютанта «завоевателя Баку» Нури-паши Киллигиля, так и с теперь уже официально принятым на работу сотрудником ЦРУ Рузи Назаром[453].

На дворе стоял 1955 год, тот самый, когда агент ЦРУ Эрик Кунихольм, встречаясь после стамбульских событий 6–7 сентября с главой турецкой разведки Бехчетом Тюркменом, выслушивал от него похвалу действиям Рузи Назара на Бандунгской конференции.

Алтемур Кылыч познакомил Назара с заместителем военного атташе майором авиации Агаси Шеном, известным своими пантюркистскими убеждениями, а тот рассказал ему об одном турецком офицере, который в том же 1955 году начал работать в Пентагоне в качестве координатора связей с НАТО. Этот офицер тоже был приговорен к тюремному заключению на процессе расистов-пантюркистов и позже помилован. Он был знаком с уйгурским лидером Исой Юсуфом Альптекином. В 1947 году, после обнародования доктрины Трумэна, он вошел в группу из шестнадцати офицеров, проходивших обучение в американской школе спецназа. По возвращении в Турцию он создал первую в стране аналогичную школу при Генеральном штабе. Звали майора Альпарслан Тюркеш. Назар и Тюркеш были ровесниками, взгляды на мир у них совпадали, и они сразу подружились. Дружба эта будет продолжаться много лет.

В тот же период обучение в Вашингтоне проходил еще один турецкий военный, с которым Назар вряд ли мог не познакомиться. Речь идет об одном из четырех офицеров разведки, которых генерал-лейтенант Бехчет Тюркмен, едва став во главе НСБ, отправил учиться в США. Имена трех других не получили особой известности; они стали преподавателями разведшкол, первая из которых открылась во второй половине 1950-х годов в стамбульском районе Бакыркёй. Четвертого же звали Фуат Догу. В период после переворота 27 мая 1960 года он будет дважды возглавлять турецкие спецслужбы: НСБ в 1962–1964 годах и НРО в 1966–1971 годах, то есть, в том числе, и во время переворота 12 марта.

Здесь нужно отметить одну важную подробность. Подобно Альпарслану Тюркешу и Агаси Шену, Фуат Догу уже приезжал в США ранее, чтобы пройти военное обучение; теперь же он находился здесь в качестве сотрудника НСБ, чтобы постигать премудрости борьбы с коммунизмом и работы в контрразведке, но с Тюркешем, будущим членом военного правительства, пришедшего к власти после переворота 27 мая, и его друзьями он был знаком еще с первой поездки в Америку.

Известно, что новый 1956 год Тюркеш, Шен и Кылыч встречали дома у Назара, угощаясь узбекским пловом, который хозяин приготовил своими руками, поскольку его жена уехала на Рождество в Германию. Был ли вместе с ними Догу, история умалчивает, но это вполне возможно.

Когда срок их службы и обучения подошел к концу, турки вернулись в Турцию. Кылыч стал начальником Управления по делам печати и информации, а также пресс-секретарем премьер-министра Аднана Мендереса. 27 мая Агаси Шен арестовал его со словами: «Извини, мы тут переворот совершили». Тюркеш был одним из непосредственных организаторов этого переворота; он зачитал по радио обращение новых властей.

Назар в тот момент тоже находился в Анкаре, куда приехал в декабре 1959 года с весьма необычной миссией. Даже официальное название его должности (которая на самом деле была прикрытием) выглядело странно и загадочно: координатор взаимодействия между посольством США и американскими военными силами в Турции по вопросам борьбы с советским влиянием. Во время нашей встречи, состоявшейся в доме для престарелых высокопоставленных государственных служащих в городе Уэст-Фолс-Черч, штат Вирджиния (неподалеку, в Лэнгли, находится штаб-квартира ЦРУ), я спросил, что входило в его обязанности на самом деле. Назар ограничился таким ответом: он должен был, базируясь в Турции, координировать деятельность ЦРУ на Кавказе и в Средней Азии – то есть на территории Советского Союза.

Американское оружие, американская помощь, американские базы

Турция в тот период была одной из самых горячих фронтовых зон холодной войны между США и СССР, между Западом и Восточным блоком.

В 1947 году была обнародована доктрина Трумана, у которой было три предпосылки: предложение перейти к политике «сдерживания» Советского Союза в ответ на его политику экспансии, сделанное советником американского посольства в Москве Джорджем Кеннаном; Фултонская речь бывшего британского премьер-министра Черчилля, к которой он предупредил о «железном занавесе», грозящем разделить Европу; и давление СССР на Турцию и Грецию. В 1948 году Турция, где состоялся переход к многопартийной системе, признала созданный годом ранее Израиль; в том же году был подписан договор о создании НАТО; годом позже при поддержке ЦРУ произошел переворот в Сирии; в 1950 году на смену правительству Инёню пришло правительство Мендереса, и Турция отправила своих солдат на Корейскую войну; в 1952 году Турция и Греция вместе вступили в НАТО.

Последствия этих международных процессов стали наблюдаться и внутри Турции. Мы уже знаем, что вслед за публикацией доктрины Трумэна в США были отправлены для военного обучения шестнадцать офицеров, среди которых были Тюркеш и другие будущие участники переворота 27 мая. В 1950 году, когда в США сенатор Маккарти начал «охоту на ведьм», в Турции также было создано Общество борьбы с коммунизмом. Среди его основателей были Фетхи Теветоглу (двоюродный дед эстрадного исполнителя Таркана), Ильхан Даренделиоглу и один из учеников Саида Нурси Бекир Берк[454]. Реджаи Куртан, соратник Неджметтина Эрбакана, был одним из создателей отделения Общества в Диярбакыре, а Фетхуллах Гюлен, еще один последователь Нурси – в Эрзуруме.

В 1951 году, когда в Адане началось строительство авиабазы НАТО Инджирлик, также прошла большая полицейская операция, направленная на разгром Коммунистической партии Турции. Через год после переворота в Иране, в 1954 году, президент Турции Джеляль Баяр совершил визит в Соединенные Штаты, встретился с президентом Эйзенхауэром и выступил в Конгрессе; в том же году между Турцией и США был подписан договор о военных базах. Тогда же открылась авиабаза Инджирлик, в НСБ был создан отдел по борьбе с коммунизмом, и в ЦРУ на обучение были отправлены четыре офицера разведки, в том числе и Фуат Догу.

В 1955 году Турция, Ирак, Иран, Пакистан и Великобритания при поддержке США подписали «Багдадский пакт», направленный против «коммунистической угрозы». В том же году был подписан Варшавский договор и проведена Бандунгская конференция неприсоединившихся стран. В 1957 году президент Эйзенхауэр пообещал военную и экономическую помощь для борьбы с советским влиянием всем странам Ближнего Востока, которые пожелают таковую помощь получить («доктрина Эйзенхауэра»), а СССР запустил в космос спутник, дав старт одновременно «космической гонке» и борьбе за создание лучших межконтинентальных баллистических ракет. НАТО приняло решение разместить в Турции и Италии ракеты «Юпитер», способные ударить по Москве.

Первую прямую помощь оружием Америка оказала Турции в 1958 году, передав ей эскадрилью истребителей F-100 и подводную лодку, которые использовались в Корейской войне. Тогда же Турция подписала секретный договор с Израилем и Ираном, предусматривающий сотрудничество в оборонительной и разведывательной сферах.

1959 год, в последний месяц которого Рузи Назар начал работать в Турции, тоже вместил в себя много событий. Поскольку Багдадский пакт развалился после государственного переворота, случившегося в Ираке в предыдущем году, Турция подписала новый договор с Ираном, Пакистаном и Великобританией; так был создан блок СЕНТО (Организация Центрального Договора). Кроме того, состоялся обмен письмами относительно размещения в Турции ракет «Юпитер» с ядерными боеголовками, а также ракет «Найк» и «Честный Джон».

Да-да, вы прочитали правильно: это был даже не договор. В документах министерства иностранных дел так и написано: «Обмен письмами между МИД Турции и посольством США».

По итогам этой переписки, не тратя времени на такие мелочи, как заключение договора между правительствами двух стран, на авиабазах в Инджирлике, Мюртеде и Эскишехире разместили ядерные боеголовки (теперь они остаются только на базе Инджирлик). Ракеты, способные нести эти боеголовки, нельзя было запускать с самолетов старых моделей, находившихся в распоряжении Турции. Так что в результате переписки было установлено, что контроль над указанными авиабазами с началом конфликта между Западом и Востоком переходит к американцам.

В соответствии с договоренностями, достигнутыми в ходе переписки, американцы, размещая ракеты «Юпитер» близ Измира на базе «Чигли», откуда они могли достать до Москвы, не попросили на это отдельного разрешения у правительства Турции. Радар, установленный в Пиринчлике (провинция Диярбакыр), фиксировал запуски советских космических ракет с космодрома «Байконур», а с помощью мощного сейсмографа в Белбаши Анкара измеряла мощность подземных ядерных испытаний в Сибири[455].

Радар в Карамюрселе отслеживал и маневры советского флота в Черном море, и испытания баллистических ракет. Радар базы «Диоген» в Синопе был построен для того, чтобы прослушивать морские и воздушные переговоры русских на высоких и сверхвысоких частотах и, опять-таки, фиксировать испытания ракет. Радар в Самсуне был предназначен для наблюдения за пусками ракет средней дальности с афганской границы в направлении Средней Азии и ракет большой дальности на восток, в направлении Сибири и Тихого океана[456].

Все это, возможно, и было полезно для общих нужд обороны, однако не было обусловлено никаким мало-мальски формальным договором; к тому же турецкое правительство не проявляло никакой инициативы в том, что касалось эксплуатации этих баз. Иными словами, сотрудничество не было построено на прочном фундаменте.

И уже в самом начале стали возникать проблемы.

В 1958 году Ливан, ссылаясь на доктрину Эйзенхауэра, попросил у США помощи, поскольку опасался своих соседей – Египта и Сирии. Это должно было стать первым случаем осуществления принципов доктрины на практике. Однако американцы отправляли войска в Ливан с базы Инджирлик, даже не посоветовавшись с турецким правительством – при том, что эта операция несомненно выходила за рамки договора НАТО. Получалось, что государственный суверенитет Турецкой республики не распространялся на расположенные на ее территории базы, что вызывало недовольство в обществе[457]. В 1958 году имел место еще один случай, почти не освещавшийся прессой. 2 сентября самолет-разведчик С-130А, взлетевший с авиабазы Инджирлик, совершал полет вдоль советской границы, но сбился с пути из-за погодных условий и пересек ее. Вблизи Еревана его сбили четыре советских истребителя МиГ-17. Все семнадцать человек, находившиеся на борту, погибли.

Вот такова была ситуация в сфере дипломатии и безопасности в Турции, когда туда приехал Рузи Назар, чтобы координировать деятельность ЦРУ на пространстве от Афганистана и Уйгурского автономного округа на востоке до Кавказа и Крыма на западе.

В такой обстановке требовалось не дать ослабнуть накалу борьбы с коммунизмом и, конечно, смягчить недовольство в отношении военных баз.

Иными словами, хотя Рузи Назар во время нашей встречи в доме для престарелых высокопоставленных государственных служащих (государство, естественно, имеется в виду американское), и сказал мне, что не очень интересовался в тот период внутренними делами Турции, это прозвучало не слишком убедительно.

Согласно документам турецкой разведки, Назар на протяжении одиннадцати лет был самым высокопоставленным сотрудником ЦРУ на территории Турции и, возможно, ему были подотчетны руководители резидентур в некоторых соседних странах[458].

Первый кризис: самолет-шпион U-2

С тех пор как Назар приехал в Анкару, прошло несколько месяцев.

5 мая 1960 года город был взбудоражен антиправительственной студенческой демонстрацией на площади Кызылай, получившей название 555К (5 часов вечера пятого числа пятого месяца, Кызылай), ставшей одним из ключевых моментов, предшествовавших перевороту 27 мая, поэтому на следующий день газеты не уделили особого внимания заявлению, сделанному 5 мая в Москве и во многом имевшему отношение к Турции.

Заявление сделал советский лидер Хрущев, сообщивший, что 1 мая, в День международной солидарности трудящихся, над территорией СССР был сбит американский самолет, проникший в советское воздушное пространство с юга – то есть, возможно, с территории союзников США, членов СЕНТО – Турции, Ирана или Пакистана.

Это заявление заставляло вспомнить другое, сделанное двумя днями ранее американской космической службой НАСА – и, совершенно очевидно, опровергало его. 3 мая НАСА сообщило, что принадлежащий ему научно-исследовательский самолет U-2 взлетел 1 мая с авиабазы Инджирлик с целью проведения метеорологических измерений на большой высоте, после чего пропал в районе озера Ван, и связь с его пилотом, сотрудником производителя самолета, компании «Локхид», установить не удалось.

США упорно отрицали существование самолета, не говоря уже о его разведывательных задачах, и тогда Хрущев 7 мая выложил свои припрятанные до времени козыри. Оказалось, что пилот спасся, спрыгнув с парашютом, был задержан и дал показания. Звали тридцатилетнего капитана ВВС США Фрэнсис Гари Пауэрс. Советский лидер несколько дней ждал, чтобы поймать американцев на лжи, и этот прием психологической войны сработал, Эйзенхауэр попал в ловушку.

Пауэрс работал не на «Локхид», а на ЦРУ; его самолет был не научно-исследовательским самолетом НАСА, а самолетом-шпионом ЦРУ; занимался он не метеорологическими измерениями, а съемкой стратегических военных районов между Уралом и Средней Азией, космодрома Байконур, ракетного полигона в Сарышагане и ядерного полигона в Семипалатинске. Съемка велась огромной камерой, с высоты в 22 тысячи метров получавшей фотографии, на которых можно было разглядеть объекты длиной в 30 сантиметров[459].

Пилот Пауэрс не привел в действие механизм, уничтожающий самолет, и не совершил самоубийство с помощью спрятанной в металлическом долларе иглы с ядом, а спасся, прыгнув с парашютом.

Единственное, что было правдой в американских заявлениях, так это то, что самолет был приписан к базе Инджирлик. В 1956 году, через год после ввода самолетов U-2 в эксплуатацию (кстати, используются они и по сей день), их начали с особого разрешения правительства Турции размещать на этой базе. С целью дезинформации часть, к которой относились самолеты, назвали «Первой эскадрильей воздушной разведки»[460]. Турецкому правительству, равно как и правительствам ФРГ и Японии, не сообщили истинную цель пребывания самолетов-шпионов в их странах. Базировавшиеся в «Инджирлике» U-2 использовались не только против СССР, но и при операциях в Средиземноморском регионе и на Ближнем Востоке. Например, во время Суэцкого кризиса Эйзенхауэр, которому не нравились действия Великобритании, Франции и Израиля, с помощью U-2, взлетавших с базы «Инджирик», каждый день получал актуальную информацию о провоцирующих Египет военных маневрах этих стран.

Идея снимать военные объекты русских мощными камерами с такой высоты, до которой не могут достать советские системы ПВО, нравилась Эйзенхауэру с первых дней его президентства. Советские радары с самого начала стали засекать самолеты-шпионы (взлетавшие тогда с территории Западной Германии), но их действительно невозможно было сбить – так высоко они летали. Разозленные русские стали усиленно работать над увеличением дальности ракет ПВО.

Не зная, что дальность советских ракет класса «земля-воздух» С-75 была (исключительно по этой причине) увеличена, в ЦРУ весной 1960 года решили вывести шпионаж с помощью U-2 на новый уровень. Прежде самолеты-шпионы возвращались на тот же аэродром, с которого взлетали. Теперь же возникла необходимость фотографировать объекты, находившиеся в глубине России. В рамках операции Grand Slam («Большой шлем») самолет вместе с топливом был переправлен из «Инджирлика» на авиабазу «Бадабер» в пакистанском Пешаваре. Опытный пилот Пауэрс, совершивший уже 37 полетов на U-2, вылетел из Пешавара утром 1 мая – в один из самых главных советских праздников. Сфотографировав объекты, координаты которых содержались в задании, он должен быть продолжить движение на север и приземлиться в Норвегии. Но не вышло. Что было дальше, вы уже знаете.

«Большой шлем» взяли не США, а русские. Парижская конференция 16–17 мая, на которой с подачи Эйзенхауэра предполагалось обсуждать разрядку международной напряженности, кончилась ничем.

Турецкое правительство, занятое в это время совсем другими проблемами, старательно делало вид, что оно здесь ни при чем. Первое заявление МИД прозвучало 8 мая. В нем говорилось, что турецкие власти не давали американцам разрешения летать над территорией Советского Союза и что Турция не может нести ответственность за действия американских самолетов за пределами своего воздушного пространства.

Случай с U-2 привел к спорам о том, не подвергается ли нарушению государственный суверенитет Турции. Много лет спустя адмирал в отставке Сезаи Оркунт, в 1964–1966 годах возглавлявший службу разведки Генерального штаба, напишет:

«За разведывательную деятельность, ведущуюся без ведома Турции с ее территории, отвечают от ее имени другие. Это достигает масштабов, способных подорвать суверенные права государства. (…) Заключение двустороннего договора о метеорологических исследованиях вовсе не означает, что теперь можно покидать пределы воздушного пространства Турции и совершать разведывательные полеты над территорией Советского Союза. Ни одного документа, предполагающего заключение какого-либо соглашения по этому вопросу, не обнаружено. (…) Поскольку деятельность самолетов-шпионов U-2 находится в ведении американской секретной службы, таковое соглашение должно было бы быть заключено с турецкой секретной службой; но об этом нам ничего не известно»[461].

Эта тема непосредственно касалась Рузи Назара по двум причинам. Во-первых, он должен был координировать взаимодействие между посольством США и командованием американскими военными силами в Турции по вопросам, касающимся советской угрозы. Во-вторых, в его обязанности также входил поиск способов смягчать влияние на общественную жизнь такого рода событий, связанных с борьбой против коммунизма и способных разжечь неприязнь к Америке.

Ядерные ракеты в Измире

14 октября 1962 года, пролетая над Кубой, самолеты U-2 обнаружили стоящие в аэропорту Сан-Хулиан легкие бомбардировщики ИЛ-82 и спрятанные в лесу пусковые установки для ракет средней дальности класса земля-земля Р-12 (по классификации НАТО – SS-4), способных нести ядерные боеголовки. У власти на Кубе были коммунисты: 1 января 1959 года повстанцы под руководством юриста Фиделя Кастро свергли диктатора Фульхенсио Батисту, марионетку американских пищевых компаний и мафии. От Кубы до Флориды было всего 150 километров, и Вашингтон, столица США, находился в зоне досягаемости советских ракет.

16 октября анализ фотографий был завершен, о результатах доложили президенту Кеннеди, и разразился кризис. В качестве первого этапа санкций против Кубы США установили блокаду острова.

Для усиления своего военного присутствия на Кубе у СССР было две причины. Первая и самая очевидная заключалась в том, что Соединенные Штаты уже пытались свергнуть правительство Кастро, поддержав высадку сил кубинских контрреволюционеров в заливе Свиней 17 апреля 1961 года. Еще при президенте Эйзенхауэре на осуществление плана свержения Кастро, разработанного ЦРУ, было выделено 13 миллионов долларов (на нынешние деньги – 98 миллионов), а до дела дошло уже при президенте Кеннеди. Когда операция закончилась оглушительным фиаско, Кеннеди уволил сначала автора идеи, директора ЦРУ Аллена Даллеса, а потом и его заместителя по планированию Ричарда Бисселла. Тем временем брат Фиделя Кастро Рауль в июле отправился в Советский Союз просить о помощи, и Москва решила защитить социалистический режим, возникший под самым носом у США[462].

Другой причиной, о которой пока мало кто знал, было то, что в 1961 году американцы начали размещать в Италии и в Турции ракеты SM-78 («Юпитер»), способные нести ядерные боеголовки[463].

Напряженность резко возросла после того, как 22 октября Кеннеди выступил с речью, в которой заявил, что мир стоит на пороге ядерной войны.

16 октября Хрущев через советского посла Анатолия Добрынина передал Роберту Кеннеди, брату президента и министру юстиции, что в том случае, если американцы уберут ракеты из Турции, то и Советский Союз вывезет свои ракеты с Кубы. Посол США в Турции Раймонд Хэр сообщил в Вашингтон, что турки категорически против такого варианта[464]. К тому времени ракеты «Юпитер» находились на авиабазе «Чигли» близ Измира уже почти год и в скором времени должны были устареть; по этой причине Турция уже вела с США и НАТО переговоры о размещении в Средиземном море подводных лодок с ракетами «Поларис» на борту[465]. Несмотря на то что Турция не обладала полномочиями пускать в ход размещенные в Чигли ракеты в случае агрессии со стороны СССР (право нажать на кнопку принадлежало США), она все-таки не хотела становиться частью сделки по кубинскому вопросу. Точно так же и Кастро был в ярости из-за того, что ради заключения этой сделки Хрущев отказался от помощи братьям-коммунистам.

На следующий день, 27 октября, напряжение возросло еще сильнее: над Кубой был сбит, и снова русской ракетой SA-2, американский самолет-шпион. Добрынин и Роберт Кеннеди провели секретную встречу, на которой было достигнуто соглашение о взаимном выводе ракет. 28 октября русские прекратили свою деятельность на Кубе и приступили к выполнению этого соглашения. В Турции же начались переговоры по вопросу о выводе «Юпитеров» между начальником Оперативного управления Генерального штаба Семихом Санджаром и главой американской Комиссии по военной помощи Робертом Вудсом, завершившиеся в начале 1963 года[466]. В качестве компенсации за ракеты турецкие вооруженные силы должны была получить от США еще две эскадрильи истребителей F-100[467].

В тот же период в отношениях между Турцией и США возникали и другие проблемы военного и политического характера, решение которых требовало участия такого специалиста, как Назар.

Из них самое большое влияние на настроения в обществе оказал имевший место в 1964 году кризис, вызванный «письмом Джонсона». Когда в ответ на акты агрессии со стороны греческой военизированной организации ЭОКА Турция для острастки отправила в воздушное пространство Кипра свои военные самолеты, президент США Линдон Джонсон выдвинул премьер-министру Исмету Инёню ультиматум: «Вы не должны использовать вооружения, которые мы передали вам в рамках НАТО». Инёню заявил в ответ: «Создается новый мир, и Турция займет в нем свое место», разыграв, таким образом, свою московскую карту, что напоминает скорее Турцию образца 2018 года, чем середины 1960-х годов.

Черноморский кризис, о котором не писали газеты

В сентябре 1965 года, вслед за началом Второй индо-пакистанской войны, Пакистан закрыл свои базы для авиации Соединенных Штатов, поскольку те сохраняли нейтралитет. В связи с этим на базу Инджирлик, опять-таки, якобы для ведения метеорологических исследований, прибыло два самолета-шпиона RB-57, которые, летая на большой высоте (хотя и не такой большой, как U-2), проводили радиоэлектронную разведку территории СССР. 14 декабря 1965 года один из этих самолетов с двумя пилотами на борту покинул базу и, находясь над нейтральными водами в 150 километрах от Самсуна[469], на высоте 16 тысяч метров, пропал с радаров[470].

Американцы, которые ранее, после случая со сбитым U-2, обещали туркам не совершать разведывательные полеты в СССР с территории Турции и не сдержали слово, поначалу пытались уладить дело, не ставя в известность Анкару. О происшествии было доложено главе американских сил в Турции генералу Сэму Байерли. В воздух поднялись другие самолеты, которые должны были засечь сигналы первого, если тот упал. Но 15 декабря стало ясно, что самолет пропал бесследно. Американские военные сообщили о ситуации послу Раймонду Хэру. (Как тут не вспомнить, что связь между посольством и военными должен был осуществлять Рузи Назар.) Теперь американцам пришлось поставить в известность о случившемся и турецкие власти, чтобы можно было организовать поисково-спасательную операцию.

И Генеральный штаб, и МИД были в ярости. Тогдашний глава военной разведки напишет в 1978 году:

«Турецкие власти узнали о падении самолета-шпиона не от командования авиабазы Инджирлик и не от американских представителей в Анкаре. Генеральный штаб добыл эту информацию из собственных источников и из расшифровки переговоров советских военных.

В советских радиолокационных центрах, следивших за этим самолетом, знали, что он резко потерял высоту и, скорее всего, упал. Эта информация была у нас уже через 14 часов после происшествия, и тот факт, что американцы к тому времени еще ничего нам не сообщили, вызвал справедливый гнев. Турция опять оказалась втянута в военно-политический кризис, еще не зная всех деталей случившегося»[471].

Мало того, сотрудники посольства, вызванные в Генеральный штаб и МИД для объявления протеста, пытались огрызаться, задавали дерзкие вопросы: «А вы откуда об этом узнали?», «Вы нам друзья или враги?» Не ограничившись этим, американское командование, не сообщив о том турецким властям, направило в Черное море гидрографическое судно, приписанное к базирующемуся в Средиземном море Шестому флоту ВМС США. Проходя через пролив Дарданеллы, это судно отказалось себя идентифицировать, и турецкие военные корабли принудили его остановиться на подходе к Стамбулу. В ходе досмотра на борту были обнаружены фрагменты обломков[472].

Многоопытный журналист Лютфю Акдоган пишет в своих воспоминаниях, что премьер-министр Сулейман Демирель, всегда считавшийся проамериканским политиком, тем не менее говорил ему так: «Кем себя возомнили эти американцы? Не уведомив нас, посылают летать над Советским Союзом самолеты-шпионы. Поставили нас в сложное положение. (…) Советский Союз – великая держава; я не вижу ни малейшей причины портить с ним отношения. Я снова сяду с американцами за стол переговоров, и мы еще раз обговорим все пункты нашего двустороннего соглашения»[473].

В 1969 году Демирель и в самом деле начал предпринимать шаги в направлении усовершенствования этого соглашения, но был смещен с поста премьер-министра в результате переворота 12 марта 1971 года. В 1975 году именно он в ответ на оружейное эмбарго, наложенное американцами на Турцию, закроет для них Инджирлик и другие базы.

Однако правительство Демиреля не проинформировало турецкое общество об этом инциденте, подрывающем суверенитет страны. Почему? Чтобы не возникло напряжения, которое могло бы отрицательно сказаться на борьбе с коммунизмом.

На выборах 10 октября 1965 года Партия справедливости под руководством Демиреля одержала победу, получив 52 процента голосов. Но был у тех выборов и еще один примечательный результат. Рабочая Партия Турции (РПТ), набрав два процента голосов, в соответствии с тогдашним законом о выборах все же получила 15 депутатских мандатов. Так впервые в истории Турции в Меджлис прошла партия, называющая себя социалистической.

Борьба с коммунизмом представлялась слишком важным делом, чтобы наносить ей урон, раздражая нового друга и союзника – США.

Частично рассекреченный доклад ЦРУ, опубликованный в 2016 году, показывает, что результаты выборов 10 октября с точки зрения распределения мест в Меджлисе были спрогнозированы верно. В этом наверняка велика была заслуга агента ЦРУ Рузи Назара, общавшегося в тот период в Анкаре с представителями всех политических течений, от пантюркиста Фетхи Теветоглу до социалиста Ильхами Сойсала. Например, в докладе говорится, что, по мнению «влиятельного источника в НРП», РПТ может получить от десяти до пятнадцати мандатов. Мог ли быть этим источником Касым Гюлек, сосед Рузи Назара по Третьему проспекту анкарского района Бахчелиэвлер? Волне мог.

ЦРУ о Рабочей Партии Турции

В докладе ЦРУ, представленном 6 декабря, почти через два месяца после выборов, говорилось, в частности, следующее:

«РПТ опирается не на промышленных рабочих (большинство профсоюзов относятся к ней с подозрением), а в основном на интеллигенцию и „белые воротнички“. (…) Несмотря на то, что партия получила 15 мест в парламенте, ее руководство не ожидает, что в ближайшем будущем она сможет превратиться во влиятельную политическую силу; они работают на перспективу, надеясь, что в будущем в Турции сложатся условия, благоприятные для развития левого движения»[474].

Из этого следовал только один вывод: необходимо способствовать укреплению приверженности крестьян и рабочих традиционным ценностям, одновременно расширяя пропасть отчуждения между ними и интеллигенцией и служащими, которые чем дальше, тем больше склонялись влево, и таким образом лишить последних влияния на народные массы. Сегодня нам отчетливо видно, что левое движение действительно попало в эту ловушку.

ЦРУ, как мы помним, поставило перед Рузи Назаром задачу установить контакт с теми силами в регионе, которые могли бы оказывать поддержку операциям США, направленным на борьбу с коммунизмом в Турции и вообще на Востоке.

После переворота 27 мая оказалось, что у Назара очень хорошие связи в Анкаре. Его вашингтонский знакомый Агаси Шен был главным адъютантом президента Гюрселя, Альпарслан Тюркеш стал советником премьер-министра.

Второй серьезный кризис, с которым Назар столкнулся в Анкаре после происшествия с U-2, был связан как раз с Тюркешем. Пришлось спасть ему жизнь.

Тюркеш был влиятельным человеком, но в Комитете Национального Единства (КНЕ), осуществившем переворот, были фигуры и посильнее – например, генерал Джемаль Маданоглу.

Закон, гласящий, что всякая революция (а также всякая контрреволюция и любой переворот) в первую очередь пожирает своих детей, оказался верен и в случае с военным переворотом 27 мая. 13 ноября 1960 года Тюркеш и еще тринадцать членов КНЕ, по большей части также придерживавшиеся националистических убеждений, были арестованы и доставлены на авиабазу «Мюртед», которую впоследствии будут использовать в качестве своего штаба организаторы неудавшегося переворота 15 июля 2016 года. На самом деле Тюркеш и его сторонники готовили такую же западню для Маданоглу, но тот ударил первым. Получив данные о том, что Маданоглу может отдать приказ об устранении четырнадцати арестованных, Назар начал действовать. Он позвонил Агаси Шену и через него, ссылаясь на мнение Вашингтона, убедил президента Гюрселя сохранить жизнь и своему другу, и остальным[475].

На следующее же утро арестованных начали рассылать в самые разные страны мира, где они занимали специально по этому случаю придуманные должности вроде «государственного советника посольства». Например, отец известного современного политика правого толка, основателя Хорошей партии Умита Оздага, Музаффер Оздаг, был отправлен в Токио. Ирфан Солмазер оказался в Брюсселе, Нуман Эсин – в Мадриде, Дюндар Ташер – в Рабате.

Тюркеш два года и один месяц был вынужден проработать советником посольства в Индии.

По странной иронии судьбы, однажды поздним вечером в начале 1971 года Маданоглу постучится в дверь дома Назара на Третьем проспекте Бахчелиэвлер и попросит у самого высокопоставленного не только в Турции, но и во всем регионе сотрудника ЦРУ поддержки спланированного им, генералом в отставке Маданоглу, «левого» государственного переворота[476]. Он и не знал, что один из заговорщиков, представитель левой молодежи Махир Кайнак, которого он выделял среди прочих – агент НРО, а глава этой организации Фуат Догу знаком с Рузи Назаром еще по Вашингтону. Догу и Назар общались не только как старые друзья, но и по делам службы. Тем вечером Назар ответил Маданоглу «нет», а когда тот ушел, сообщил о состоявшемся разговоре в резидентуру ЦРУ при посольстве США.

Специалист по расколу левого движения

Из тогдашних сотрудников этой резидентуры нас интересуют два человека. Первый – Олдрич Эймс, для которого Анкара стала первым местом работы за рубежом, и который похвалялся тем, что добыл список членов организации «Дев-Генч»[477]. (Впоследствии Эймс станет одним из самых важных «кротов» КГБ в ЦРУ.) Второй – Дуэйн Кларридж, начальник Эймса, нещадно им помыкавший (что, возможно, отчасти стало причиной его сотрудничества с КГБ.)

Кларридж получил назначение в Турцию тремя годами ранее, летом 1968 года. Поначалу он обосновался в Стамбуле. До него главным агентом ЦРУ в Стамбуле был Грэм Фуллер, приступивший к работе в 1965 году, том самом, когда РПТ прошла в Меджлис. После Стамбула Фуллера направят в Ливан, затем он будет возглавлять резидентуру ЦРУ в Кабуле, займет пост начальника отдела Ближнего Востока и южной Азии Национального совета по разведке США, а впоследствии станет заместителем председателя этой организации. Одно время Фуллер будет считаться лучшим в США экспертом по исламистским движениям; его подпись – одна из двадцати двух, поставленных под письмом, гарантирующим американскому правительству, что пребывание Фетхуллаха Гюлена на территории страны не подрывает национальную безопасность. Одно время Фуллер был близок к ПСР, но через некоторое время после попытки переворота 15 июля, 1 декабря 2017 года, в Турции был выписан ордер на его арест по обвинению в политическом и военном шпионаже.

Кларриджа не случайно направили в Турцию. И неслучайно в своих воспоминаниях «Шпион на все времена» он называет «террористами» революционно настроенных студентов, протестовавших против того, что 18 июля 1968 года в Босфоре, напротив дворца Долмабахче, встал на якорь авианосец Шестого флота США «Шангри-Ла»[478]. Быстрая карьера Дуэйна («Дьюи») Кларриджа в ЦРУ объяснялась тем, что он зарекомендовал себя специалистом по расколу левых движений. Произошло это в Индии, которая была одним из важнейших полей битв холодной войны как для США, так и для СССР.

Для США было крайне важно, чтобы выборы 1962 года не выиграла Коммунистическая Партия Индии (КПИ), которая в тот период была весьма сильна; в противном случае Нью-Дели мог полностью подпасть под влияние Москвы. Чтобы не допустить этого, в ЦРУ решили воспользоваться замеченным еще на Бандунгской конференции расхождением между Москвой и Пекином[479]. К тому времени идеологический конфликт между двумя коммунистическими странами успел привести к конфликту приграничному. Было решено сыграть на том, что между ЦК КПИ в Нью-Дели и партийной организацией промышленного города Мадраса уже некоторое время существовали напряженные отношения, объяснявшиеся личной неприязнью некоторых партийных руководителей друг к другу. Кларридж сам вызвался поехать с этой целью в Мадрас. Однако вначале он прошел, если можно так выразиться, стажировку в Мюнхене, где находился штаб антисоветских операций ЦРУ. В 1948 году ЦРУ смогло добиться, чтобы на выборах в Италии победили не коммунисты, а христианские демократы; ознакомившись с опытом коллег, провернувших эту операцию, Кларридж отправился в Мадрас и приступил к работе.

Начал он с того, что стал отправлять в мадрасскую партийную организацию письма якобы из Пекина, от Китайской Коммунистической Партии, в которых говорилось, что именно китайцы неколебимо верны истинному делу революции. Затем были организованы тайные встречи лидеров мадрасских коммунистов с прибывшим якобы из Пекина «китайским товарищем». Это была, выражаясь языком разведчиков, типичная «операция под чужим флагом»: индийские коммунисты думали, что встречаются с агентом китайских коммунистов, а тот на самом деле был агентом ЦРУ. В результате в печатном органе мадрасской партийной организации стали публиковать статьи, якобы присланные из Пекина, а на самом деле написанные сотрудниками ЦРУ, по большей части самим Кларриджем (Пекин обо всем этом и знать не знал). В этих статьях линия КПЕ, согласованная с Москвой, называлась «пацифистской», и говорилось, что необходимо призывать массы к более решительной борьбе. Стряпались статьи следующим образом: агент ЦРУ брал передовицу из газеты КПК «Жэньминь жибао» и делал ее содержание еще немного более левым и острым. В воспоминаниях Кларридж напишет, что завершал каждое свое послание знаменитой фразой Мао Цзэдуна: «Революция – локомотив истории», – и подписью «Центр»[480]. В результате индийские коммунисты раскололись на сторонников Москвы и Пекина, между ними разгорелся конфликт, и выборы 1962 года при негласной поддержке США выиграл Индийский Национальный Конгресс Джавахарлала Неру – политика хоть не проамериканского, но и не просоветского. Следующие выборы в 1966 году выиграл тоже ИНК. Индийские коммунисты по милости ЦРУ пережили раскол на сторонников Москвы и маоистов еще до того, как Китай после начала Культурной революции приступил к идеологической экспансии – причем сам Мао об этом не знал. Первой в мире коммунистической партией с приставкой «марксистская» (отличительный знак маоистов) стала образовавшаяся в результате этого раскола Коммунистическая партия Индии (марксистская). Левое движение в Индии после операции Кларриджа так больше и не оправилось.

Когда Кларридж приехал в Турцию, студенческое левое движение здесь еще не разделилось на сторонников Москвы и Пекина и было весьма активно. В скором будущем в Турцию проникнет маоизм, Рабочая партия Турции расколется, равно как и «Дев-Генч», раскольники будут клеймить своих былых товарищей «пацифистами», последуют новые расколы, и левое движение уже не никогда больше не сможет набрать силу.

Пребывая в Стамбуле, Кларридж наладил тесное взаимодействие с НРО. Не будем забывать, что проливы имели огромное стратегическое значение для НАТО; Кларридж так близко подружился с Тарыком Шахингираем, отвечавшим в Стамбульском управлении НРО за вопросы, связанные с мореходством, что даже назвал в честь него своего сына от второго брака, родившегося в Стамбуле. С другим агентом НРО он подружился еще крепче; звали его Хирам Абас.

Проведя три года в Стамбуле, Кларридж отправился не в другую страну, а в Анкару; Турция переживала непростой период, приведший к перевороту 12 марта 1971 года, работы здесь было много. Когда Кларридж покинет Анкару, большинство левых активистов и боевиков, прошедших обучение в палестинских лагерях (контролировавшихся либо Народным фронтом освобождения Палестины под руководством Вадея Хаддада, агента КГБ с кодовым именем Националист, либо Демократическим фронтом освобождения Палестины Наифа Хаватме, связанного с сирийскими спецслужбами) уже были уничтожены. Убитые были членами таких организаций, как Революционная рабоче-крестьянская партия Турции, Народно-освободительная армия Турции и Партия-фронт народного освобождения. Некоторые из них лично принимали участие в сожжении автомобиля американского посла Роберта Комера (бывшего агента ЦРУ во Вьетнаме) 6 января 1969 года, другие – в похищении и убийстве израильского генконсула Эфраима Эльрома 22 мая 1972 года[481]. Одни погибли во время перестрелок в горах (как правило, вблизи баз НАТО), другие, как Дениз Гезмиш, Юсуф Арслан и Хусейн Инан, нашли смерть на виселице.

Следующим местом назначения Кларриджа, как и у его предшественника в Стамбуле Фуллера, был Бейрут. После Войны Судного дня (октябрь 1973 года) его назначат координатором операций в арабских странах. В тот период он будет иметь отношение ко всем американским операциям против палестинских группировок.

Один эпизод того времени дает нам понять, до какой степени цинизма можно дойти в шпионской деятельности. 22 января 1979 года в центре Бейрута произошел взрыв, в результате которого погиб Али Хасан Саламе, один из руководителей террористической организации «Черный сентябрь», связанной с Организацией освобождения Палестины.

Израиль считал Саламе ответственным за организацию бойни в Олимпийской деревне Мюнхена (4–5 сентября 1972 года). Его устранение осуществил «Моссад». Однако Кларридж в своих воспоминаниях не скрывает, что это убийство огорчило его. Дело в том, что он давно уже заключил с этим палестинским террористом тайное соглашение и, если можно так выразиться, отдал ему в подряд охрану территории, прилегающей к посольству США в Бейруте. Таким образом, «Черный сентябрь» охранял американское посольство от других палестинских группировок[482].

В 1978 году Кларридж уже возглавляет резидентуру ЦРУ в Риме, участвует в разгроме итальянских «Красных бригад» после того, как эта крайне левая подпольная организация 16 марта похитила и затем убила бывшего премьер-министра Италии Альдо Моро. В 1981 году его назначали руководителем операций ЦРУ в Латинской Америке; к этому периоду относится операция Urgent Fury («Вспышка ярости», 25 октября 1983 года) – вооруженная интервенция США на остров Гренада, целью которой было смещение левого правительства, пришедшего к власти в результате переворота. Левое правительство сандинистов находилось у власти и в Никарагуа; чтобы его свергнуть, ЦРУ способствовало созданию повстанческих отрядов «контрас», для финансовой поддержки которой была создана нелегальная схема: при посредничестве Израиля в обход американского эмбарго в Иран поставлялось американское оружие, а прибыль направлялась никарагуанским контрреволюционерам. Когда эта схема вскрылась благодаря внимательности, проявленной одним сотрудником турецкого МИД в анкарском аэропорту «Эсенбога», вспыхнул скандал всемирного масштаба, известный как «дело Иран – контрас». Попавший по этому делу под суд подполковник Оливер Норт был одним из подчиненных Кларриджа. Другой его помощник, Алан Фирс, в свое время сменил Кларриджа в Стамбуле, когда тот переехал в Анкару[483].

Дело «Иран – контрас», один из самых неприглядных эпизодов деятельности ЦРУ в период холодной войны, не остановило продвижение Кларриджа вверх по карьерной лестнице. В 1986 году он был назначен первым руководителем Контртеррористического центра ЦРУ. Выйдя в отставку, Кларридж продолжал поддерживать связи с Турцией, в особенности с Хирамом Абасом, а после того, как 26 сентября 1990 года тот погиб в результате покушения (до сих пор не вполне расследованного), в каждую годовщину его смерти приезжал помолиться на его могилу. В эти годы он занимался торговлей оружием и руководил частной разведывательной компанией, которая занималась в Афганистане делами, к которым не хотелось официально иметь отношения американскому правительству. Умер в 2016 году от рака пищевода.

В конце 1960-х – начале 1970-х годов, работая в Анкаре, Кларридж находился в подчинении у Рузи Назара.

Агент ЦРУ в высшем обществе Анкары

В 1960-е годы в Анкаре, можно сказать, не было дома, куда не был бы вхож Рузи Назар.

Люди, знавшие его в то время, говорят, что благодаря хорошо подвешенному языку и неизменному дружелюбию он быстро становился своим в любой компании. Говоря языком разведчиков, он обладал «высокой способностью к внедрению». Историк Ильбер Ортайлы, который в 1960-е годы был студентом, вспоминает, что Рузи Назар пользовался большой популярностью на домашних приемах, которые устраивали представители академических кругов и мира искусства, а самого его в особенности привлекали красивые женщины из артистической богемы. Энвер Алтайлы пишет, что Назар не упускал возможности побеседовать с авторитетными журналистами и общественными деятелями левых и либеральных взглядов, от Абди Ипекчи и Ильхана Сельчука до Касыма Гюлека и Четина Алтана; если вспомнить доклад ЦРУ, анализирующий успех РПТ на выборах 1965 года, то становится понятно, что для опытного разведчика эти беседы были настоящей золотой жилой. Однако понятно было, что в первую очередь Назара интересовали связи с яркими выразителями правых взглядов, сторонниками синтеза национализма и ислама, выступавшими против усиления левого движения, такими, как Айдын Ялчын, Аджлан Сайылган, Фетхи Теветоглу, Джунейт Гёкчер. Именно их он частенько угощал узбекским пловом у себя дома, на Третьем проспекте Бахчелиэвлер[484].

Другой стороной деятельности Назара, заинтересовавшей меня в ходе наших бесед, были его связи с проживавшими в то время в Турции эмигрантами тюркского и мусульманского происхождения из советской Средней Азии – не только с целью создания агентурных сетей, но и с целью влияния на общественное мнение через академические круги. В моих записях бесед с Назаром упоминается журнал «Тюрк кюльтюрю» («Тюркская культура»). Этот журнал был печатным органом созданного в 1961 году, вскоре после переворота 27 мая, Института Исследования Тюркской Культуры, возглавлял который татарин Ахмет Темир. В том же разговоре Назар упомянул о том, что у него были очень хорошие связи на отделении русского и азиатских языков факультета языкознания, истории и географии Анкарского университета. Все это еще не служит доказательством того, что упомянутые организации действовали при поддержке ЦРУ, однако дает понять, какими путями ЦРУ пыталось внедряться в турецкое общество, дабы использовать в своих целях пантюркистско-исламистскую идеологию.

Мы уже знаем, что немного ранее, в 1950 году, когда Америка переживала период маккартизма, в Турции тоже начали создавать отделения Общества по борьбе с коммунизмом. Интересно, что в упомянутом докладе ЦРУ говорилось, что первое пожертвование отделению Общества в Зонгулдаке сделали шахтеры Эрегли, а второе – рабочие металлурги Карабюка. Такие организации, как Общество взаимопомощи патриотов Турции, Общество турецких националистов и Федерация националистов, возникли все в том же 1950 году, когда к власти пришла Демократическая партия Мендереса, а турецкие войска отправились воевать в Корею. Среди создателей почти всех этих организаций значился адвокат Бекир Берк, в будущем получивший известность как один из лидеров общины «Нурджу»[485].

На самом деле Берк изначально был не исламистом, а националистом. Однако потом скорректировал свои убеждения, примкнул к общине Саида Нурси и стал выступать адвокатом как самого Нурси, так и его учеников на судебных процессах против них. После переворота 12 марта 1971 года он был арестован в Измире (по официальным данным, во время религиозной церемонии в частном доме, а по его собственным словам – просто во время беседы) и судим военным трибуналом, действовавшим в период чрезвычайного положения. Среди арестованных вместе с ним был и проповедник измирской мечети Кестанепазары Фетхуллах Гюлен. Отбыв тюремное заключение, Берк уедет в Саудовскую Аравию и до 1989 года будет руководить турецкой редакцией «Радио Джидды».

Кому платили за статьи?

В те непростые для Турции годы под контролем Назара находились располагавшие крупными денежными средствами фонды, задачей которых было поощрение борьбы с коммунистическим влиянием в общественных организациях, масс-медиа, университетах и властных структурах, а также усиление роли исламистских и националистических движений в политической жизни. Поговаривали, что руководство блока СЕНТО платило журналистам за статьи проамериканской направленности. Тунджай Озкан пишет, что в 1962–1968 годах, когда генеральным секретарем СЕНТО был иранский дипломат Аббас-Али Халатбари, существовал список журналистов, которым платили за антисоветские статьи по определенному прейскуранту. Финансирование на 60 процентов обеспечивали Соединенные Штаты, на 40 – Великобритания. Если верить Озкану, деньги передавали журналистам в конвертах через курьеров, и НРО был в курсе происходящего. Кто именно были эти журналисты, на сегодняшний день неизвестно, но это не значит, что правда никогда уже не выплывет наружу. Известно, что оплачивались такого же рода услуги иранских и пакистанских журналистов. Халатбари, впоследствии занимавший пост министра иностранных дел Ирана, сразу же после Исламской революции будет казнен за измену родине и работу на ЦРУ.

Все более заметная роль религиозного фактора в политике: влияние США

Еще одним важным событием с точки зрения борьбы с коммунизмом было создание при поддержке профессора Айдына Ялчына, входившего в круг близких друзей Рузи Назара, «Клуба свободной мысли» в противовес «Клубу социалистической мысли поколения-68». Председателем клуба был Хасан Джеляль Гюзель, его заместителем – Мелих Гёкчек, главой редакционного совета – Мехмет Кечеджилер, а счетоводом – Абдюлькадир Аксу. Кадры правоконсервативного фланга турецкой политической мысли 1980-х – 2000-х годов, как видим, формировались в атмосфере 1960-х годов.

Тем временем в Турции менялся политический климат.

Подобно тому, как НРП уже не могла удержать внутри себя всех сторонников секулярной республики и левых идей, так и Партия Справедливости, создававшаяся как наследница Демократической партии, не могла удержать под своим крылом все направления правой части политического спектра.

Например, спасенный в свое время Рузи Назаром Альпарслан Тюркеш бросился в политику, едва вернувшись из своей индийской ссылки в 1963 году. Вскоре он вступил в Республиканскую крестьянскую национальную партию (РКНП), был избран ее председателем и тогда же получил прозвище «Вождь», которое останется с ним до конца жизни. На съезде РКНП в 1969 году было принято решение о переименовании ее в Партию Националистического Движения и о выборе в качестве эмблемы трех полумесяцев, некогда красовавшихся на боевых знаменах османской армии. Крайне правое движение, таким образом, быстро эволюционировало в сторону синтеза национализма и исламизма. Таковы были требования борьбы с коммунизмом под руководством США. Тогда же разошлись пути Тюркеша и Нихаля Атсыза, который упорствовал в традиционном понимании турецкого национализма.

Среди самых близких друзей Назара были глава НРО Фуат Догу, лидер ПНД Альпарслан Тюркеш и журналист правого толка Алтемур Кылыч.

Один высокопоставленный сотрудник НРО в отставке сказал мне, когда мы беседовали в период подготовки этой книги: «Синтез национализма и ислама – американский проект. Мы с коллегами старались, насколько могли, не допустить, чтобы этот процесс не нанес вреда государству, и какое-то время мы справлялись с этой задачей, но в какой степени это удалось на сегодняшний день – спорный вопрос».

После выборов 1965 года в среде исламистов тоже началось движение в сторону создания политических организаций. Одним из видных участников этого процесса был Неджметтин Эрбакан. С отличием окончив Стамбульский технический университет, в 1951–1953 годах он работал в возрождавшейся военной промышленности Германии на производстве танков «Леопард». Религиозное образование он получил у имама стамбульской мечети Искендерпаша, шейха тариката Накшбандия Мехмеда Захида Котку. При поддержке своего однокашника Сулеймана Демиреля он был избран председателем Союза торговых палат и товарных бирж Турции, однако затем навлек на себя гнев Демиреля, был выставлен со своего поста с помощью полиции, и в январе 1970 года создал Партию национального порядка, которая, как считается, стала первой самостоятельной политической организацией исламистской оппозиции[486]. Эта партия вскоре была запрещена как выступающая против светского характера государства, то же самое впоследствии происходило и с ее наследницами, опирающимися на принципы, сформулированные Эрбаканом в 1969 году в манифесте «Национальный взгляд». На смену ПНП последовательно приходили Партия национального спасения, Партия благоденствия, Партия добродетели и Партия счастья. Последняя, породив отколовшуюся от нее Партию справедливости и развития Реджепа Тайипа Эрдогана, продолжает существовать и сейчас, пользуясь довольно скромной популярностью.

В те годы политическая поляризация студенческой молодежи вылилась в насилие на улицах. В 1968 году студенты протестовали против Шестого флота США, чему был свидетелем агент ЦРУ Дуэйн Кларридж; в 1969 году произошли похожие события. Левые студенческие объединения призвали выходить на площадь Таксим 16 февраля, чтобы протестовать против прихода американских военных кораблей, а исламистские и националистические движения собирали силы против этой антиамериканской демонстрации, чтобы «защитить религию». Журналист газеты «Бугюн» Мехмет Шевки Эйги звал к «джихаду». 14 февраля глава Национального союза турецких студентов (впоследствии член ПСР и в недавнем прошлом спикер Меджлиса) Исмаил Кахраман и председатель Общества по борьбе с коммунизмом Ильхан Даренделиоглу призвали разогнать демонстрацию. Из анатолийских отделений этих организаций в Стамбул свозили людей, не имевших никакого отношения к студенчеству. Разгоряченная толпа накинулась на участников демонстрации против американского Шестого флота с криками: «Аллах! Аллах!» Двое человек были убиты, две сотни – ранены. Один из лидеров ОБК Орхан Киверлиоглу будет утверждать, что этот день следует называть не «Кровавым воскресеньем», а «Славным»[487].

Агент ЦРУ Рузи Назар, ответственный за деятельность антикоммунистических движений в Турции и всем тюркском мире, продолжал свою работу.

Один высокопоставленный сотрудник НРО в отставке, говоривший со мной на условиях анонимности, утверждал, что в те годы ЦРУ чемоданами ввозило в Турцию наличные деньги, которые затем передавали ОБК и другим подобным организациям, чтобы работали поактивнее.

Опасные связи: братство нацистов

В тот период росла известность еще одного человека. Звали его Мурат Байрак, и занимался он не только политикой, но и бизнесом.

Байрак был владельцем расположенной в Айвалыке (провинция Чанаккале) фабрики «Санджак», которая производила тюль, а также основателем одной из первых в Турции частных авиакомпаний SancakAir. Но в политической жизни страны он был известен не этим, а своей яростной ненавистью к коммунизму, распространявшейся на любые левые взгляды.

Иллюстрирует эти его крайние убеждения одно происшествие, имевшее место на фабрике «Санджак». 10 сентября 1976 года рабочие фабрики начали забастовку с требованием повысить зарплату. Вооруженная служба охраны открыла по бастующим огонь, и произошло, как будет написано в полицейском протоколе, «столкновение», во время которого срикошетившей пулей убило породистую немецкую овчарку Байрака по кличке Паша. Байрак распорядился похоронить пса у ворот фабрики и выбить на могильном камне: «Здесь лежит турецкий патриот Паша, чистокровный волк[488], убитый коммунистическими собаками».

Байрак, как и Назар с Тюркешем, родился в 1917 году. Он происходил из семьи боснийцев, живших в Санджаке – историческом районе на границе Сербии и Черногории. В годы войны, когда Назар служил в Туркестанском легионе, а Намангани был там же главным имамом, Байрак тоже находился на службе у нацистов. Он воевал в созданной ими для борьбы с движением сопротивления, которое возглавлял коммунист Иосип Броз Тито, 13-й горнопехотной дивизии ваффен-СС, известной также как дивизия «Ханджар». Это было первое подразделение СС, состоявшее не из немцев. В том, что в эту дивизию, которую изначально планировалось формировать только из хорватов-католиков и немцев, пошли служить боснийцы, велика была роль проповедей бывшего муфтия Иерусалима аль-Хусейни, утверждавшего, что Гитлер – тайный мусульманин, действующий на благо ислама.

После войны, когда Байрака разыскивали, как военного преступника, он бежал в Турцию и вскоре не вполне понятным образом превратился в богатого промышленника. На выборах 1973 года Сулейман Демирель, пытавшийся укрепить свою электоральную базу, подвергшуюся эрозии после переворота 12 марта, включил Байрака в список кандидатов своей партии, и тот прошел в Меджлис. Однако едва став депутатом, Байрак начал резко критиковать Демиреля за недостаточно активную борьбу с коммунизмом, вышел из ПС и вступил в ПНД.

Тогда же Байрак открыл рядом с Айвалыком лагерь, где националистически настроенная молодежь проходила военное обучение. Лагерь располагался на окраине городка Кючюккёй (в котором проживало много земляков Байрака, переселенцев из Югославии), рядом с пляжем Сарымсаклы, и официально назывался курортным поселком «Санджак». Обучение здесь было поставлено более профессионально, чем в похожих «спортивных» лагерях, которые открывались в разных уголках Турции партиями Тюркеша (РКНП и ПНД) в период, предшествовавший перевороту 12 марта. В этих лагерях время от времени появлялся генеральный директор государственной телерадиовещательной компании ТРТ Невзат Ялчынташ[489].

Много лет спустя, изучая документы, найденные у бывшего агента ЦРУ Фрэнка Терпила, арестованного в США по обвинению в нелегальной торговле оружием, сотрудники ФБР обнаружат среди покупателей, наряду с ливийским и угандийским диктаторами Муаммаром Каддафи и Иди Амином, некоего Мурата Байрака из Турции. В период, когда страна была на грани гражданской войны, он закупал у бывшего агента ЦРУ оружие и наводнял им страну.

После военного переворота 12 сентября 1980 года Байрак оказался единственным не подвергшимся аресту членом верхушки ПНД. Он перебрался в ФРГ и поселился в Бонне. Да, вы не ошибаетесь, в то время Рузи Назар еще работал там в посольстве США. В 2012 году, когда Назар переехал в Турцию, он тоже вернулся туда. Скончался в 2015 году, через несколько месяцев после Назара, в возрасте 98 лет.

Афганский торговец коврами с немецким паспортом

В Бонне Назар не вел жизнь пенсионера, он по-прежнему был вовлечен в международные операции ЦРУ. Связи в Турции оставались ему полезны. В то время его соплеменник (сын эмигрантов из Узбекистана) Энвер Алтайлы, официально уже никак не связанный с НРО, вступил в ПНД и осуществлял неофициальные связи ПНД с Германией, а также с Назаром и, следовательно, с США. Продолжал он эту деятельность и в 1977–1980 годах, когда работал главным редактором печатного органа партии, газеты «Хергюн». Говорят, что и в НРО в 1968 году Алтайлы попал по протекции Назара, который замолвил за него словечко своему другу Фуату Догу; Назар был знаком с Шакиром Алтайлы, отцом Энвера, еще по Узбекистану.

Работая в Бонне, Назар поучаствовал еще в двух крупных операциях ЦРУ.

Одна из них заключалась в попытке спасти шестерых американских дипломатов, которым удалось скрыться во время захвата посольства США в Тегеране 4 ноября 1979 года. За подготовительную стадию и осуществление операции «Арго» отвечал агент ЦРУ Тони Мендес, а за сбор разведывательной информации – Рузи Назар. Он приехал в Тегеран под видом афганского торговца коврами с фальшивым немецким паспортом и провел в городе одиннадцать дней, выясняя, какими способами можно было бы вывезти дипломатов из Ирана. Основываясь на собранной им информации, Мендес и другие сотрудники ЦРУ с помощью посольства Канады осуществили спасательную операцию, о которой в 2012 году Бен Аффлек снимет фильм «Арго» с собой в главной роли.

Целью другой крупной операции («Циклон»), для участия в которой ЦРУ отправило Назара из Германии на афгано-пакистанскую границу, а оттуда – на север Афганистана, в район расселения узбекского и таджикского меньшинств, заключалась в предоставлении боровшимися с советскими войсками моджахедам оружия, денег и военного обучения, а задача Назара состояла в поиске племенных лидеров, готовых сотрудничать с американцами. Среди операций, которыми Назар руководил из Бонна, была и тайная доставка через афгано-советскую границу и распространение в Узбекистане издаваемого в Мюнхене одной из подставных организаций ЦРУ журнала «Знамя независимости». Ферганская долина, родина Рузи Назара, была похожа на открытую дверь, ведущую из Афганистана в советскую Среднюю Азию. В своих докладах руководству ЦРУ Назар советовал оказывать поддержку не Исламской партии («Хезб-и Ислами»), разделяющей идеологию «Братьев-мусульман», и ее лидеру Гульбеддину Хекматьяру, имевшему репутацию безжалостного властолюбца, а группировкам Ахмада Шаха Масуда и Азад-бека Керими, но к нему не прислушались. В тот период под нажимом Саудовской Аравии деньги из фондов ЦРУ потекли к Хекматьяру[490]. Эта операция США нашла поддержку во многих странах, в том числе в Саудовской Аравии, Пакистане и Китае (который рассматривал СССР как «социал-империалистическое» государство). Из Саудовской Аравии в Афганистан текли не только оружие и деньги, но и добровольцы, желавшие принять участие в антикоммунистическом джихаде.

Одним из тех, кто обеспечивал движение по этому саудовско-афганскому мосту, был молодой, едва за двадцать, многообещающий сын саудовского миллиардера, занимавшегося нефтью и строительством, Усама бен Ладен. Финансирование афганских моджахедов шло из США и Саудовской Аравии, большую часть оружия поставлял Китай, а добровольцев – пакистанская Межведомственная разведка. С помощью ЦРУ бен Ладен создал в Пакистане, вблизи Пешавара, в окрестностях перевала Хайберский Проход и вдоль границы с Афганистаном несколько лагерей, осуществлявших подготовку боевиков[491]. Назывались они по-арабски «Мактаб аль-Хидамат», то есть «Школа службы». У турецкого читателя это название вызывает ассоциации с организацией Фетхуллаха Гюлена «Хизмет» («Служба»). Через некоторое время эти созданные при поддержке ЦРУ лагеря породят «Аль-Каиду» – смертельного врага Соединенных Штатов.

Много лет спустя, за два дня до организованных «Аль-Каидой» террористических атак 11 сентября 2001 года, в результате покушения погибнет не Хекматьяр, а Ахмад Шах Масуд – именно его бен Ладен считал своим главным противником.

Моджахеды не только добились вывода советских войск из Афганистана, но и сыграли некоторую роль в падении Советского Союза. Однако мир до сих пор пожинает плоды той операции ЦРУ, имея дело с «Аль-Каидой», «Талибаном» и ИГИЛ. Помогал заваривать эту отравленную кашу, в том числе, и Рузи Назар.

Стамбульские связи тройного агента

На юго-востоке от Кабула, в городе Хост вблизи границы с Пакистаном располагалась передовая оперативная база США «Чапман-Кемп» – важный разведывательный центр. Находилась она под управлением ЦРУ, использовалась для совместных операций с военными, а также для руководства работающими «на местности» агентами и определения целей для ударов беспилотников в Афганистане и Пакистане.

Командующей базой была Дженнифер Линн Мэттьюз, 45-летняя мать троих детей, один из лучших экспертов ЦРУ по «Аль-Каиде». Даже муха не могла пролететь рядом с базой незамеченной.

И тем не менее 30 декабря 2009 года в командный пункт этой секретной базы вошел террорист-смертник и привел в действие взрывное устройство. Вместе с ним погибло восемь человек, в том числе Мэттьюз. Никогда за всю свою историю ЦРУ не теряло столько сотрудников одновременно.

Вы спросите, как же на тщательно охраняемую секретную базу ЦРУ проник смертник? Ответ будет поразительным, хотя и простым: террорист сам был агентом ЦРУ и работал на него – по крайней мере, в ЦРУ так считали.

Агента ЦРУ и террориста «Аль-Каиды» в одном лице звали Хумам аль-Балави. Он был врачом из Иордании, выпускником медицинского факультета Стамбульского университета. В студенческие годы он познакомился в интернете со сторонницей радикально-исламистской организации «Фронт Акынджи[492] Великого Исламского Востока» по имени Дефне Байрак и женился на ней. Байрак была журналисткой, сотрудничала с такими исламистскими изданиями, как «Вакит», «Рисале» и «Баран», писала для них статьи, делала переводы, работала редактором. В 2002 году она вместе с мужем переехала в Амман. А в 2008 году аль-Балави по обвинению в террористической деятельности был арестован иорданской Службой общей разведки, которая затем принудила его стать своим агентом в «Аль-Каиде», поскольку подозревала, что он является личным врачом второго после бен Ладена человека в этой организации – Аймана аз-Завахири.

В то время США начинали сжимать кольцо вокруг бен Ладена, и иорданская разведка решила поделиться с американцами своим ценным агентом, чтобы продемонстрировать желание сотрудничать. Аль-Балави сообщил своим родственникам, что надумал вернуться в Турцию, однако на самом деле отправил туда только жену и двух дочерей, а сам в сопровождении двух агентов направился в Пакистан, а оттуда в Афганистан, в Хост.

Теперь аль-Балави был двойным агентом, работавшим и на иорданскую, и на американскую разведку; точнее, так полагали иорданцы и американцы. Через некоторое время он сообщил своим кураторам, что возникла хорошая возможность изловить аз-Завахири, и назначил им встречу 30 декабря. Никому не пришло в голову его обыскать – он ведь был сотрудником базы. При взрыве погибли, в том числе, два агента, один из которых прибыл в Афганистан из Америки, а другой – из Иордании.

Аль-Балави был не двойным, а тройным агентом. Через некоторое время выяснится, что он обманывал и иорданцев, и американцев, храня настоящую верность – которую доказал ценой собственной жизни – только «Аль-Каиде». Государства и их спецслужбы почему-то считали себя умнее и хитрее негосударственных (в том числе и незаконных) организаций и полагали, что их можно использовать и выкинуть за ненадобностью.

Смертельно ошибочное мнение.

Между Назаром и Догу пробежала черная кошка?

В 2012 году Рузи Назар по настоянию своего друга Алтемура Кылыча перебрался в Турцию и поселился в курортном городе Сиде рядом с Антальей; там он и скончался 30 апреля 2015 года в возрасте 98 лет. Через полтора года за ним последовал и Кылыч.

Их общий друг Фуат Догу умер раньше, в 2004 году.

В период, когда Назар работал в Турции (1959–1971) Фуат Догу дважды возглавлял турецкую разведку: в 1962–1964 годах – НСБ, в 1966–1971 годах – НРО.

Однако в последние годы пребывания Назара в Анкаре эти двое разговаривали друг с другом исключительно по необходимости – по крайней мере, об этом рассказывают те, кто хорошо помнят те времена. Ходили слухи, что причиной размолвки было то, что оба ухаживали за одной и той же головокружительной красавицей из высшего общества Анкары. Говорят даже, что именно из-за этого Назар покинул Анкару, хотя планировал остаться там еще на некоторое время. Доказательств этому нет, но не упомянуть такой распространенный слух было нельзя.

Что ж, а теперь переходим к Фуату Догу.

Сексуальные фантазии, виски и секретные документы

Мужчина средних лет припарковал автомобиль на обочине и подошел к газетному киоску на углу.

Поздоровался с продавцом, взял газету, поставил портфель на тротуар, чтобы расплатиться, – и тут к нему подскочил какой-то человек, схватил портфель и дал деру. Охваченный паникой мужчина средних лет бросился следом. Он выпил немного виски и спортивным телосложением не отличался, но паника была так сильна, что на адреналине он быстро догнал похитителя, схватил его, когда тот пытался сесть в машину, и после короткой схватки отнял свой портфель. Не успел он и глазом моргнуть, как вор скрылся.

Тут подоспела брюссельская полиция – а с ней и сотрудники внутренней службы безопасности НАТО. Человек с портфелем уже некоторое время находился под подозрением в шпионаже, за ним велась пристальная слежка. В его кабинете даже была установлена скрытая камера, которая зафиксировала, что он ежедневно приходит туда около половины восьмого, до начала рабочего дня, и снимает на микропленку некоторые документы, а по окончании съемки, несмотря на ранний час, делает два глотка виски своей любимой марки Vat 69. Утром того дня, 11 сентября 1968 года, когда стало известно, что в скором времени он отправится в Париж и, возможно, уже не вернется, было принято решение о задержании[493]. Грабитель, по всей видимости, был приманкой на полицейской удочке.

Задержанный был главой управления финансового контроля штаб-квартиры НАТО. Звали его Нахит Имре, он был обладателем турецкого дипломатического паспорта.

Бельгийская полиция обнаружила в его портфеле двадцать непроявленных микропленок. Имре попытался объяснить, что он увлекается фотографией, но никто не поверил: на пленках обнаружилось 1440 секретных документов НАТО. Имре был шпионом и получал за свою работу советские деньги.

Документы и сведения, оказавшиеся в его распоряжении после того, как в декабре 1967 года он получил назначение в Брюссель, Имре продавал Мартину Тинку, сотруднику румынского посольства[494]. Румынская разведка «Секуритате» в те годы тесно сотрудничала с КГБ и передавала всю полученную информацию в Москву. В ходе расследования выяснилось, что Имре просил других турецких дипломатов предоставлять ему некоторые документы, говоря при этом, что если следовать официальной процедуре, это займет слишком много времени. Постоянным представителем Турции при НАТО с 1960 года был Нури Бирги, а Имре работал не в представительстве, а в штаб-квартире НАТО, но сотрудники представительства спокойно делились сведениями со своим соотечественником. Опять-таки в ходе расследования выяснилось, что незадолго до введения войск стран Варшавского договора в Чехословакию (20–21 августа 1968 года) Имре просил у своих турецких коллег дать ему сведения, касающиеся этой страны; накануне вторжения власти СССР собирали данные по всем возможным каналам.

Расследование шло и, когда проявили все пленки, обнаружилось еще кое-что. На большинстве отснятых Имре документов стояла печать заместителя начальника службы тыла НАТО, немецкого контр-адмирала Германа Людке. У Людке был доступ к сведениям обо всех мерах, запланированных странами НАТО на случай нападения СССР. Поднялась тревога; в самом скором времени требовалось сменить все внутренние шифры НАТО, планы действий в случае советской агрессии и места расположения ядерного оружия[495].

Началось расследование в отношении Людке, участие в котором приняла и западногерманская служба внешней разведки БНД. Ее основатель Рейнхард Гелен уже ушел на покой, но его место занимал один его помощников еще по нацистской военной разведке Герхард Вессель, в свое время вместе с ним сдавшийся американцам. Вскоре Вессель установил, что контр-адмирал Людке связан с целой шпионской сетью, сплетенной внутри НАТО главой восточногерманской разведки Маркусом Вольфом. Выход из положения оказался в немецком стиле. 8 октября, менее чем через месяц после ареста Нахита Имре, Людке был найден мертвым у себя дома – застрелился из охотничьего ружья. До 21 октября подозрительные самоубийства совершат еще пять немцев, имевших отношение к восточногерманской шпионской сети в НАТО[496].

В допросах Нахита Имре, проводившихся в Брюсселе, участвовала и прибывшая из Анкары группа сотрудников НРО. Это был первый внешнеполитический кризис, выпавший на долю Фуата Догу после его возвращения на пост главы турецкой разведслужбы в 1966 году.

Сотрудники службы внутренней безопасности НАТО рассказали своим турецким коллегам, почему Имре начали подозревать в шпионаже. Подписывая расходные документы НАТО, он требовал предоставлять ему оригиналы проектов, якобы для того чтобы проверить, соответствуют ли реальные расходы запланированным[497]. Однако это были чисто технические, военные документы, там не было ничего, что относилось бы к сфере финансового контроля, да и полномочий проверять их у Нахита Имре не было. Это заинтересовало контрразведку НАТО, и в кабинете Имре была установлена скрытая камера.

Когда совместный допрос закончился, турецкие контрразведчики, забрав с собой Имре, вернулись в Турцию, взбудораженную студенческими демонстрациями. Там допросы турецкого дипломата, ставшего советским шпионом, должны был продолжиться за закрытыми дверями НРО.

На допросах выяснилось, что Имре целых десять лет шпионил в пользу СССР при посредничестве румын. Еще когда он работал в Анкаре, в Международной Организации экономического сотрудничества, его завербовал румынский дипломат, познакомившийся с ним в сауне в районе Малтепе, вблизи кинотеатра «Гёльбаши»[498]. О других обстоятельствах дела много лет спустя напишет в своих воспоминаниях работавший в те годы в НАТО посол Эрдиль Акай. Имре был одновременно эксгибиционистом и вуайеристом: ему нравилось наблюдать, как его жена, венгерка Шарика, занимается сексом с другими мужчинами[499]. По этой причине Шарика с ним развелась, однако поскольку им обоим было выгоднее считаться состоящими в браке, согласилась снова выйти за него замуж – но с условием, что они будут жить порознь. Были у Имре и еще две слабости: роскошная жизнь и виски; и для того, и для другого требовалось много денег. Все это превращало его в настоящую находку для шпиона.

После допросов в Анкаре картина окончательно прояснилась; все данные передали в Брюссель, и румынского дипломата без особого шума выслали на родину. Имре отдали под суд, который 30 июня 1972 года приговорил его к смертной казни за шпионаж и измену родине. Благодаря амнистии 1974 года казнь была заменена тридцатью годами тюремного заключения. Отсидев шестнадцать, в 1985 году Имре был освобожден, и в 1994 году скончался в Стамбуле в возрасте 74 лет.

Акай пишет, что среди участвовавших в допросах Имре сотрудников НРО был один представитель нового поколения, приведенного в организацию Фуатом Догу, который впоследствии достигнет больших высот. Речь идет о Шенкале Атасагуне, которому тогда было всего 27 лет; он работал в «советском» отделе под началом Хирама Абаса. В 1998–2005 годах он будет возглавлять НРО.

В описываемый период Атасагун был еще новичком в организации, его приняли на службу в 1967 году. Родом он был из Карса, происходил из семьи небогатого служащего, но все же окончил Галатасарайский лицей, а затем и факультет социальных наук Гренобльского университета (Франция), говорил по-английски и по-французски. Фуат Догу с самого начала определил его в отдел контрразведки. Уже выполняя первое порученное ему задание, молодой сотрудник проявил способности к ведению допросов.

Тогда он допрашивал турецкого дипломата, ставшего советским шпионом. А несколько лет спустя, будучи уже начальником отдела контрразведки Стамбульского управления НРО, он разоблачит шпиона, работавшего на ЦРУ.

От Нахита Имре к Турану Чаглару

Подполковник ВВС Туран Чаглар был участником заговора, приведшего к военному перевороту 27 мая 1960 года. После переворота он был назначен директором Стамбульского радио. В то время радиовещание осуществляла только государственная компания ТRТ, так что военные на первом же этапе переворота планировали захватить радиостудии, чтобы сообщить народу о своих намерениях; директор радиостанции был человеком важным и уважаемым.

Однако Чаглару хотелось большего. Он был замешан в двух неудачных попытках переворота, предпринятых в 1962 и 1963 годах Талатом Айдемиром, хотя оба раза в последний момент давал задний ход и не принимал участие в реальных действиях. В 1965 году, будучи в чине полковника, подал в отставку, после чего попытался устроиться в НРО, но в штат его не взяли, сделали кем-то вроде советника, так что отношение к организации он имел, но официально в ней не состоял.

Отчасти при помощи этих связей Чаглар устроился на работу сначала в Информационное бюро частного сектора (что это было за учреждение, сегодня сложно понять), а затем в Акбанк[500], начальником отдела социального обеспечения.

Туран Чаглар любил находиться в центре внимания и обладал способностью оказываться «своим» среди людей любых политических взглядов. Руководители Общества по борьбе с коммунизмом, которое в первое время после переворота 27 мая оставалось на втором плане, однако с усилением левого движения начинало вести все более активную деятельность, относились к Чаглару с большим уважением и обращались к нему за помощью, если у них возникали какие-либо проблемы. Один из самых боевитых членов ОБК Орхан Киверлиоглу, сам в те годы работавший в «Акбанке» (он возглавлял отдел по связям с прессой и общественностью) рассказывает, например, как Чаглар в 1968 году помог им организовать кампанию протеста против советского вторжения в Чехословакию так, чтобы обойтись без вмешательства полиции, и это только один из приведенных им примеров[501]. В глазах этих людей он был убежденным антикоммунистом. Еще в 1954 году, служа офицером разведки в неаполитанском штабе НАТО, Чаглар дал своей новорожденной дочери имя Нато, о чем даже писали газеты. Впоследствии девушка поменяет имя.

А в 1979 году газеты снова стали писать про Турана Чаглара, на этот раз с связи с одной публикацией в газете «Айдынлык», главным редактором которой был лидер Рабоче-Крестьянской партии Турции Догу Перинчек. В период, когда Турция стояла на пороге гражданской войны и нарастал вал убийств на политической почве, «Айдынлык» опубликовала материал под заголовком «Рассказываем о контргерилье», в котором сообщались имена ключевых сотрудников НРО. Список сопровождался фотографиями и даже домашними адресами. Вскоре станет известно, что все эти данные предоставил газете Чаглар, причем даже лично участвовал в заседании редколлегии и давал журналистам подробные разъяснения по теме. После этого Чаглар был схвачен сотрудниками НРО, допрошен с применением пыток и выпущен на свободу в Белградском лесу, после чего передал премьер-министру Бюленту Эджевиту письмо с рассказом о своих злоключениях. Эджевит потребовал от НРО отчета о действиях его сотрудников. В то время НРО возглавлял адмирал в отставке Бахаттин Озюлькер[502], а Стамбульское управление организации – Нури Гюндеш.

После переворота 27 мая подполковник Туран Чаглар возглавил Стамбульское радио.

Имя Чаглара снова оказалось на слуху, когда он поддержал переворот 12 сентября 1980 года. Один из важных участников переворота Хайдар Салтык был его однокашником. Чаглар даже сообщил о приближении переворота журналисту газеты «Айдынлык» Догану Юрдакулу[503].

А 16 марта 1983 года домой к Чаглару, жившему в стамбульском районе Левент, явились четыре человека. Гости (пришли они из НРО) хотели кое о чем его расспросить. Допросом руководил лично глава отдела контрразведки Шенкал Атасагун, в 1980 году увольнявшийся из НРО, но потом снова туда вернувшийся. Поскольку было известно, что у Чаглара больное сердце, до и после допроса его осматривал врач, и эти осмотры, как и сам допрос, снимали на видеокамеру. После того, как Атасагун одно за другим выложил имевшиеся у него доказательства, Чаглар сказал: «Меня окружили со всех сторон. От вас ничего не скрыть», – и признался, что продавал США секретную информацию[504].

Чаглар был арестован по обвинению в нанесении ущерба безопасности страны, 11 апреля приговорен военным судом в Анкаре к 15 годам строгого режима, а 29 июля все того же 1983 года скончался в тюрьме от сердечного приступа.

На суде Чаглар говорил, что стал жертвой заговора, и что «на самом деле все сотрудничают с США». Данные, доказывающие его виновность в шпионаже в пользу ЦРУ, были опубликованы много лет спустя, в 2013 году, во время судебных разбирательств по делу «Эргенекона». Согласно документам, которые НРО предоставила 13-му уголовному суду Стамбула, расследование началось с доноса, полученного в 1982 году. НРО установила за Чагларом слежку, в ходе которой были сняты на видеокамеру его встречи с Джоном Макглоссоном, сотрудником генерального консульства США в Стамбуле. Всего Чаглар передал Макглоссону шесть письменных докладов, получив взамен в общей сложности «1–1,5 миллионов лир на оплату обучения дочери в Англии». В расписках, которые он давал за деньги, значилось вымышленное имя Туран Турал[505]. Интересно, что началась шпионская деятельность Чаглара довольно давно. В документах НРО упоминается, что американцы задавали ему вопросы о том, начнет или нет Турция операцию на Кипре (а это было в 1974 году), и если начнет, то какие армейские подразделения будет использовать; не придерживается ли Бахаттин Озюлькер, которого Эджевит назначил главой НРО, левых взглядов и так далее. Это заставляет задаться вопросом, не была ли часть доказательств собрана заранее, но делу до поры до времени не давали ход. Ответ на этот вопрос не найден по сей день.

В деле Чаглара был замешан еще один сотрудник НРО, роль которого пока плохо прояснена. Речь идет о Бюленте Шекеркайя, который занимал весьма важный пост – возглавлял агентурный отдел. После предъявления тех же обвинений, что и Чаглару, он покончил жизнь самоубийством.

Собственно говоря, шпионская деятельность Чаглара резко прекратилась в начале 1978 года, вскоре после того, как в декабре 1977 года был арестован заместитель начальника отдела разведки НРО полковник Сабахаттин Савашман, продававший секретные документы резиденту ЦРУ в Анкаре Уильяму Филлипсу.

Одну из главных ролей в поимке Савашмана с поличным сыграл начальник отдела слежки Анкарского управления НРО Мехмет Эймюр[506].

Эймюр был принят на службу в НРО на год раньше Атасагуна, в 1966 году, после окончания Стамбульской Торгово-Экономической Академии. В организации работал и его отец Мазхар Эймюр, заложивший фундамент отдела электронно-технической разведки НРО.

И Эймюр, и Атасагун были из плеяды имеющих университетское образование, знающих иностранные языки молодых людей, привлеченных в НРО Фуатом Догу в 1966–1968 годах, после того, как он во второй раз возглавил организацию и начал осуществлять план придания ей более «гражданского» характера. В необходимости этого генерал-лейтенант Догу, сам известный как военный до мозга костей, был полностью убежден.

Разумеется, у каждого из этих будущих высокопоставленных руководителей турецкой спецслужбы была своя история прихода в НРО.

«Что-то вроде министерства иностранных дел»

Молодой человек был родом из Бодрума, из семьи мелкого торговца. Желая, чтобы сын получил хорошее образование, отец отправил его в Стамбульский мужской лицей, где тот и учился в тот бурный в политическом и культурном плане период, что последовал за переворотом 27 мая.

Затем он поступил на юридический факультет Стамбульского университета, а едва закончив его, был призван в армию. Служить ему выпало в Сивасе, в 59 дивизии, а точнее, в канцелярии командующего дивизией (в звании младшего лейтенанта).

В той же дивизии служил и полковник Сейфеттин Зейрек, отец девушки, с которой молодой человек познакомился еще на юридическом факультете и в которую был влюблен. Они хотели пожениться, но родители юноши возражали: им неудобно было приезжать в Сивас и просить руки девушки для своего сына, пока тот не нашел себе работу. Увидев, что действовать придется самому, молодой человек пришел к отцу девушки и сразу после приветствия объявил: «Господин полковник, я хочу жениться на вашей дочери Гюншен». Полковник удивился, но ему понравилась смелость и решительность подчиненного. Через некоторое время в дивизионном доме офицеров состоялась помолвка; кольца на пальцы жениху и невесте надел сам командующий дивизией.

Ближе к концу второго года службы молодого человека, в феврале 1966 года, командующий дивизией получил звание генерал-полковника и назначение в Анкару. На прощание, зная, что подчиненному вскоре предстоит искать работу, чтобы затем жениться, он сказал ему: «После демобилизации жду тебя в Анкаре. Присмотрел для тебя хорошее место». Пришел черед удивляться молодому человеку. «Где же, господин генерал-полковник?» – спросил он. «Это что-то вроде министерства иностранных дел», – был ответ.

Младший лейтенант был сообразительным человеком, у него были кое-какие догадки, но полной уверенности не было. Сразу же после демобилизации он отправился в Анкару по данному бывшим командиром адресу. На доме в районе Улус, на углу у парка Генчлик, не было никакой вывески.

Однако принадлежал он Национальной разведывательной организации. Бывшего командующего сивасской дивизией звали Фуат Догу. Так начиналась карьера Джевата Онеша, который сорок лет спустя уйдет в отставку с поста заместителя главы НРО, второго человека в организации.

Много лет спустя Онеш, вернувшийся после отставки в родной Бодрум, расскажет в интервью местной газете «Бодрум Гюндем»: «В то время газеты не писали о Национальной Разведывательной Организации так часто, как теперь. Это было таинственное и внушающее страх учреждение. (…) Фуат Догу ни в коем случае не был жестким, суровым человеком. У него были идеалы. (…) Прежде всего он был предан Республике и республиканским ценностям, секуляризму. Он был человеком умным, смелым и обладал стратегическим видением – вот почему он смог начать движение в сторону превращения пропитанной военным духом НРО в более гражданскую по своей сути организацию»[507]. Из того же интервью мы узнаем, что Фуат Догу придавал значение хорошим отношениям с подчиненными, и с его разрешения в доме офицеров проходили как вечеринки с танцами и угощением, так и концерты Ашыка Вейселя и других народных исполнителей.

Первое умозаключение Онеша в качестве сотрудника разведки оказалась верным: он знал, что ранее Догу возглавлял Национальную службу безопасности, и догадался, что назначение в Сивас, откуда до Анкары рукой подать, было чистой формальностью, необходимой для получения следующего звания, и что теперь он возвращается к руководству спецслужбой.

Догу назначил Онеша в «контркоммунистический отдел», возглавляемый военным судьей Изеттином Джебе. Этот отдел, наравне с контрразведывательным, пользовался в тот период наибольшим уважением в НРО. Контрразведка была одним из краеугольных камней секретных организаций, существовавших в дореспубликанский период (Тешкиляты Махсуса) и во время Войны за независимость. Что же до отдела борьбы с коммунизмом, то он был создан в 1954 году, после вступления Турции в НАТО, тогдашним главой НСБ Бехчетом Тюркменом. Символично, что в том же году начала функционировать авиабаза Инджирлик.

Переформатирование спецслужбы

Фуат Догу возглавил НСБ в августе 1964 года, пребывая в звании полковника, чуть позже был повышен до генерал-майора, затем, после возвращения на два года в армию в звании генерал-лейтенанта, в 1966 году снова возглавил службу, которая теперь называлась НРО, уже будучи генерал-полковником – такое быстрое продвижение по службе крайне редко встречалось в истории турецких вооруженных сил. В ближайшее время ему предстояло оставить важный след в истории главной турецкой спецслужбы, в которую его взял в 1954 году в звании подполковника тогдашний глава НСБ Бехчет Тюркмен. Затем Догу был включен в число первых четырех турецких офицеров разведки, отправленных в Америку на курсы ЦРУ, перенимать опыт создания разведывательной организации для только что вступившей в НАТО страны.

Тюркмен знал Фуата Догу еще по работе в разведывательном управлении Генерального штаба, когда тот был простым капитаном. Когда ближе к концу Второй мировой войны возник вопрос, принимать ли предложение немцев о передаче Турции оккупированного ими архипелага Додеканес, Тюркмен поручил капитану Догу подготовить доклад на эту тему. Догу съездил на побережье Эгейского моря, изучил обстановку и написал в своем докладе, что район архипелагов, в котором находятся, в частности, острова Родос, Кос и Кастелоризон, с экономической точки зрения связан с Турцией, поскольку именно из Турции жители этих островов ежедневно получают продовольствие. Однако Исмет Инёню полагал, что молодая Турецкая республика должна защищать свои границы, не вступая в войну, и оставил доклад без внимания[508]. Возглавив в 1953 году НСБ, Тюркмен приступил к формированию своей команды и взял на работу в организацию Фуата Догу.

Обучаясь в ЦРУ борьбе с коммунизмом, Догу прослушал также курс контрразведки, на котором познакомился, в частности, с новыми технологиями наблюдения и прослушивания. В том же 1954 году были приняты в НСБ и приступили к работе в только что созданном отделе борьбы с коммунизмом Сулейман Себа и Эмин Чобаноглу.

После того, как через три года премьер-министр Аднан Мендерес отправит Тюркмена в отставку и назначит его послом в Ирак, Чобаноглу будет в течении одного года дважды с перерывом занимать пост заместителя главы НСБ.

А ведь Мендерес возлагал в 1953 году на Тюркмена большие надежды. Не так-то просто было найти замену Наджи Перкелю, стоявшему во главе НСБ целых двенадцать лет, с 1941 по 1953 год. Среди тех руководителей государства, благодаря которым Турция не дала втянуть себя в войну, Перкель занимал важнейшее место.

Конечно, Тюркмен был военным, сформировавшимся в разведслужбе. В НСБ он впервые попал еще при Ататюрке, в 1931 году, когда службой руководил Шюкрю Али Огель, в звании капитана. Занимался он по большей части работой за рубежом. Двумя особенно важными для молодой Турецкой республики соседними странами были Греция и Советский Союз; Тюркмен служил в Афинах заместителем военного атташе, а в Москве – собственно военным атташе. Генерал Казым Орбай, которого президент Инёню назначил на место отправленного в 1944 году в отставку маршала Февзи Чакмака, перевел Тюркмена в разведывательное управление Генерального штаба. После того, как Турция сначала фактически (1950), а затем и формально (1952) вступила в НАТО, Тюркмен в звании генерал-майора служил заместителем начальника штаба НАТО в Измире; когда в 1953 году ушел на покой Наджи Перкель, он представлялся идеальным кандидатом на его место.

Назначение Тюркмена главой НСБ знаменовало собой еще один поворотный момент в истории турецких спецслужб – едва ли не столь же важный, как создание маршалом Чакмаком самой Службы национальной безопасности.

Во-первых, на тот момент НСБ считалась организацией, задача которой – своей разведывательной деятельностью помогать нации, отвоевавшей свою независимость, сохранить ее. Внутри страны ее интересовали в первую очередь исламистские и сепаратистские (курдские) движения, а за рубежом – силы, оказывающие им поддержку. Упоминавшиеся нами в предыдущих разделах доклады 1930 и 1931 годов, поступавшие от агентов в Ираке и Египте и касающиеся связей британского шпиона Лоуренса с курдами и арабами, показывают, что в тот период главная турецкая спецслужба была сконцентрирована в первую очередь на контрразведке. Главным для молодой Турецкой республики было защитить самого себя, на первом плане находились внутренние угрозы, что приводило к определенной замкнутости от внешнего мира. Например, двери для беженцев с Кавказа и из Средней Азии были открыты, но им не разрешалось делать ничего такого, что могло бы вызвать гнев Советского Союза; вспомним хотя бы историю азербайджанского политика Расулзаде. Другой пример связан с Львом Троцким. После особого соглашения между Сталиным и Ататюрком ему было разрешено находиться в ссылке на территории Турции, но запрещалось вести политическую деятельность. В качестве редкого обратного примера операции, направленной вовне, можно упомянуть события, связанные с присоединением к Турции провинции Хатай – но это дело имело исключительную важность лично для Ататюрка. Впоследствии едва ли не единственной задачей на внешнем фронте стало удержание Турции от вступления во Вторую мировую войну, в чем важную роль, как мы видели на примере истории с Цицероном, сыграл Наджи Перкель.

Теперь же Турция, так и не вступившая по-настоящему в войну, благодаря дипломатическим маневрам Исмета Инёню оказалась в стане победителей и готовилась занять свое место в Западном мире. Послевоенные требования Москвы привели к тому, что в 1947 году доктрина Трумэна и план Маршалла включили Турцию в оборонительную систему Европы. Началось политическое и военное сближение с США. Во внутренней политике делались связанные с этим шаги, среди которых главным был переход к демократической многопартийной системе. Тогда же азан – призыв правоверных к молитве – снова разрешили возглашать на арабском, а не на турецком языке; открылись школы имамов-хатибов. Отправка турецких солдат в Корею и подготовка к вступлению в НАТО на момент прихода к власти Мендереса были, собственно говоря, уже решенным делом. На повестке дня стояла интеграция с Западом, и Службу национальной безопасности надлежало перестроить в соответствии с этим.

Но тут стали возникать серьезные проблемы.

Турецкие разведчики получали деньги от ЦРУ

Премьер-министр Аднан Мендерес велел советнику правительства Ахмету Салиху Коруру тайным образом провести расследование слухов, имеющих отношение к этим проблемам. У проблем было два основных источника, причем первый из них имел более личный, так сказать, характер: поговаривали, что НСБ прослушивает телефоны подруг Мендереса[509].

Расследуя эти слухи, Корур потребовал ответа не от Бехчета Тюркмена, а напрямую от Фуата Догу, который после возвращения из Америки был назначен начальником Стамбульского управления НСБ. Стамбул, контролирующий выход через проливы в Средиземное море, представлял собой для Турции величайшую стратегическую ценность; это до сих пор так. С другой стороны, женщины, с которыми разговаривал Мендерес, жили в Стамбуле; если их телефоны прослушивали, ответственным за это наверняка был Догу[510]. Тот продемонстрировал Коруру список прослушиваемых лиц. Подруг Мендереса в нем не было, но Догу, разумеется, не был настолько наивен, чтобы включать их в подобный список – ведь речь шла, в том числе, и о безопасности премьер-министра.

Другой слух был еще неприятнее: якобы ЦРУ платит зарплату некоторым сотрудникам НСБ и контролирует едва ли не всю ее деятельность, в особенности прослушивание телефонов. Корур со всеми подробностями изложил Мендересу результаты своего расследования:

«Расположенная в Стамбуле школа НСБ, Стамбульское управление и следственный отдел в Йешилькёе полностью находятся в подчинении у американцев. Американцы напрямую передают деньги и в школу, и в следственный отдел, и руководству Стамбульского управления. Взамен хотят, чтобы на них работали»[511].

И ладно бы только американцы. Согласно докладу Корура, ЦРУ ежемесячно незаконно выплачивало сотрудникам турецкой секретной службы 100 тысяч турецких лир, англичане – 30 тысяч, французы – 7–8 тысяч, итальянцы – 4 тысячи. Хуже всего было то, что что все это происходило с ведома Бехчета Тюркмена.

Служба Национальной Безопасности, вышедшая из мировой войны с высоко поднятой головой, вскоре начала приходить в прискорбное состояние, и рыба, как это часто бывает, гнила с головы. Вот почему Мендерес снял Тюркмена с поста и отправил послом в Багдад. По сведениям журналиста Джюнейта Арджаюрека, Корур так изложил американцам решение правительства о том, на каком фундаменте должны будут строиться отныне отношения с ЦРУ:

«Мы можем поддерживать наши отношения исключительно на основе равных расходов. Например, мы совместно следим за курдскими подпольными движениями. Скажем, это обходится в пятнадцать тысяч лир; тогда семь с половиной тысяч выплачивает ЦРУ. Или мы постоянно держим агента в Батуми; агента предоставляем мы, расходы может компенсировать ЦРУ»[512].

Это тоже был довольно спорный способ, однако он хотя бы подчинялся каким-то правилам – или Коруру так казалось. Так или иначе, долго эти правила не продержались. Через некоторое время Мендерес впервые в истории поставил во главе НСБ штатского – профессора права Хусейна Авни Гёктюрка, и вскоре все пошло, как раньше, и даже хуже: ЦРУ стало совать нос абсолютно во все дела. Как установил Арджаюрек, когда в 1959 году, менее чем за год до переворота 27 мая, Корур снова возглавил НСБ, оказалось, что Гёктюрк просил у американцев деньги, недополученные ранее.

Впрочем, Гёктюрк лишился своей должности из-за другого скандала. Стало известно, что он заманил на конспиративную квартиру НСБ журналистку Нимет Арзык, якобы чтобы обсудить вариант трудоустройства, и попытался ее изнасиловать (как говорили в те времена, «сделал ей непристойное предложение») – причем на тот момент не прошло еще и двух месяцев с тех пор, как ее муж, директор информационного агентства «Анадолу» Шериф Арзык, погиб в авиакатастрофе правительственного самолета 17 февраля 1959 года (той самой, в которой Аднан Мендерес отделался легкими ушибами).[513] Происшествие это носило, скорее, частный характер, но в целом соответствовало особенностям тогдашней политической обстановки.

Книга Гелена в учебной программе НРО

В 1949–1951 годах, при главнокомандующем Дуайте Эйзенхауэре, блок НАТО, в который официально еще не вошла Турция, начал разрабатывать единую оборонную стратегию на случай войны с СССР. В эту стратегию входило и такое понятие, как Stay Behind (что по-английски дословно означает «останься позади», но можно перевести и как «за линией фронта»). Оно предусматривало создание тайных военных и гражданских организаций, которые в случае нападения советской армии будут вести с ней партизанскую войну. В силу самой своей природы эти организации не могли не сотрудничать с самыми правыми, националистическими, антикоммунистическими слоями общества в своих странах.

Автором этого проекта был уже знакомый нам Рейнхард Гелен, бывший сотрудник абвера, перешедший на службу к американцам и позже возглавивший западногерманскую внешнюю разведку БНД[514].

Вернувшись из США, Фуат Догу начал уделять большое внимание стамбульским центрам обучения НСБ в Ешилькёе и Эмиргане. Позже он съездит к Гелену, в его штаб-квартиру, расположенную в Пуллахе близ Мюнхена, посетит его уроки. Опубликованная в 1972 году книга воспоминаний Гелена Der Dienst («Служба») была включена в обязательную программу Академии НРО. Догу к тому времени уже не возглавлял организацию, но традицию поддерживали его ученики.

Когда я спрашивал бывших высокопоставленных сотрудников НРО, чем объясняется включение книги Гелена в программу, все отвечали одно и то же: именно он разработал принципы устройства и функционирования разведывательных служб, а также большинство методов перевербовки агентов противника. Он создал некоторые структурные подразделения ЦРУ, западногерманскую внешнюю разведку БНД и контрразведку – Федеральное ведомство по охране конституции. И еще одна подробность: изучать книгу Гелена в Академии НРО посоветовали из ЦРУ. Там тоже включили ее в образовательную программу.

К тому же с германской моделью устройства армии и разведки в Турции были знакомы давно. В январе 1926 года, готовясь учредить отдел внешней разведки НСБ, Февзи Чакмак счел нужным посоветоваться с Вальтером Николаи, главой германской военной разведки, с которым он был знаком еще по Первой мировой войне. Николаи прибыл в Анкару и встретился не только с Чакмаком, но и с министрами иностранных дел Тевфиком Рюштю (Арасом) и внутренних дел Джемилем (Уйбадыном). Вслед за этим в Германию отправилась группа сотрудников НСБ и министерства иностранных дел во главе с подполковником Шюкрю Али (Огелем), который тогда входил в состав Комиссии по проливам; члены делегации прошли курсы разведки и контрразведки, которые вел Николаи. Затем в Стамбуле, в Военной Академии, располагавшейся тогда во дворце Йылдыз, прошло совещание с участием двенадцати человек, чьи имена до сих пор не раскрыты, и по его итогам было создано три первые зарубежные резидентуры: Северная (в Вене), Восточная (в Тегеране) и Южная (в Каире)[515].

Николаи был хорошо знаком с деятельностью немцев в Турции еще с тех времен, когда в период правления младотурок между двумя странами существовали тесные отношения. Например, в 1915 году, во время битвы на Галлиполийском полуострове, германские власти посоветовали немецкой прессе «побольше хвалить турок» (не забывая подчеркивать вклад немцев в их успехи), чтобы те «больше верили в себя». В своих воспоминаниях Николаи напишет, что хотя большинство немецких газет и отказались слово в слово перепечатывать содержание официальных военных бюллетеней, турецкие газеты это сделали, так что пропагандистская кампания удалась[516].

Если Гелен был автором идеи, то в практическом плане созданием организаций контргерильи в странах НАТО был Фрэнк Виснер, руководитель секретных операций ЦРУ[517].

Деньги на специальные операции поступали из США

Во время предвыборной кампании 1973 года лидер Народно-Республиканской Партии Бюлент Эджевит обещал бороться с «контрегрильей», о существовании которой турецкое общество узнало в связи с пытками на вилле Зирвебей после переворота 12 марта.

НРП набрала больше всего голосов, и Эджевит сформировал правительство в коалиции с Партией Национального Порядка Неджметтина Эрбакана.

Тогда-то ему и пришел черед узнать, что представляет собой контргерилья, которую он собирался призвать к ответу.

Однажды начальник Генерального штаба Семих Санджар попросил выделить из секретного фонда правительства «несколько миллионов лир на срочные нужды». Как рассказал Эджевит в интервью газете «Миллийет» 28 ноября 1990 года, когда он спросил, куда пойдут эти деньги, Санджар ответил: «Они будут переданы Управлению специальных операций (УСО)». Так Эджевит узнал, что в стране, премьер-министром которой он был, существует орган с таким названием.

На встречу с премьером Семих Санджар пришел в сопровождении нескольких офицеров. Одним из них был начальник УСО генерал-майор Кемаль Ямак; впоследствии он станет командующим сухопутными силами. Еще одним представителем УСО на встрече был подполковник Айдын Ильтер, который в будущем дослужится до звания генерала армии и уйдет на покой с поста командующего жандармерией.

Эджевит поинтересовался, откуда же такие суммы поступали ранее, и ответ Санджара оказался еще более поразительным: из США. (Да и само УСО располагалось в том же здании, что и американская военная миссия JUSMMAT.) Однако после того, как с американцами не удалось договориться насчет поставки новой партии оружия и технического оборудования, JUSMMAT сократила выплаты за 1974 год на один миллион долларов. А между тем эти деньги требовались для кипрской Турецкой Организации Обороны. На дворе стоял 1974 год, до военной операции на Кипре оставались считанные месяцы.

Эджевит и министр обороны Хасан Эсат Ышык шли на совещание, радуясь, что контргерилья, с которой перед выборами они обещали бороться, «пришла на поклон», а уходили с него, пообещав Санджару выделить УСО дополнительный бюджет[518].

Увы, во время военной операции на Кипре окажется, что добытые УСО разведданные неверны, и для ее завершения потребуется прибегать к данным разведок Генерального штаба и МИД. Кемаль Ямак покинул пост главы УСО, а на его место, одновременно получив звание генерал-майора, пришел начальник его штаба, отвечавший за отношения с НАТО, Сабри Йирмибешоглу. Впоследствии он будет занимать пост генерального секретаря Совета национальной безопасности.

В тот период люди, имевшие отношение к специальным операциям, быстро продвигались по службе.

Много лет спустя Бюлент Эджевит так опишет совещание с начальником Генерального штаба:

«Мне рассказали о подготовке сил, которые в случае оккупации Турции или части ее территории должны будут вести борьбу с противником партизанскими и разнообразными подпольными методами.

Существуют „добровольцы-патриоты“, вызвавшиеся всю свою жизнь работать гражданскими сотрудниками УСО. В разных местах на территории Турции устроены секретные склады с оружием, которое эти добровольцы смогут использовать в случае необходимости»[519].

В 1978 году, когда Эджевит стал премьером во второй раз, ему выпал случай получше узнать, что представляли собой эти «гражданские сотрудники». Он посетил Девятую пехотную дивизию, расквартированную в Сарыкамыше, провинция Карс, у самой границы с Советским Союзом. Командующим дивизией был генерал-лейтенант Сабри Йирмибешоглу. За обедом премьер спросил генерала, не стоят ли за участившимися политическими убийствами, в том числе и в Карсе, «гражданские сотрудники» УСО? И не может ли, скажем, глава карсского отделения ПНД одновременно являться таким сотрудником? Вопрос был гипотетический, но Йирмибешоглу простосердечно ответил: «Да, это так и есть. Но он наш надежный друг и большой патриот».

Словом, глобальные стратегические приоритеты США и НАТО свели национальные приоритеты Турции к борьбе с СССР и коммунизмом, что сыграло свою роль во внутриполитической поляризации.

Секретная служба как задний двор армии

В рамках этой общей стратегии не только от турецкой спецслужбы, но и от спецслужб других европейских стран – членов НАТО – требовалось, во-первых, сдерживать коммунистические и левые движения, а во-вторых, помогать армии в создании организаций Stay Behind, то есть исполнять роль своего рода стратегической полиции.

Впрочем, в Турции соответствующая гражданская инфраструктура формировалась еще с 1950 года, когда было создано Общество по борьбе с коммунизмом, то есть до того, как Служба Национальной Безопасности начала приспосабливаться к потребностям нового периода. В 1952 году была учреждена Комиссия по мобилизации при Генеральном штабе, возглавил которую генерал-майор Даниш Карабелен, один из тех офицеров, которые ездили вместе с Тюркешем в США получать спецназовское обучение; впоследствии этот орган будет переименован в Управление Специальных Операций. Контркоммунистический отдел НСБ был создан в 1954 году, через год после того, как Бехчет Тюркмен сменил Наджи Перкеля. Министр иностранных дел Фатин Рюштю Зорлу почти всю внешнюю политику, связанную с Кипром и Грецией, вел совместно с начальником Генерального штаба Рюштю Эрдельхуном и мастерами спецопераций.[520] Например, стамбульские погромы 6–7 сентября 1955 года много лет спустя будут названы генералом Йирмибешоглу «великолепной» и «достигшей своей цели» специальной операцией[521]. Собственно говоря, и первый глава НСБ Шюкрю Али Огель, и его преемник Наджи Перкель, и Даниш Карабелен с самого начала своей карьеры занимались спецоперациями. Однако они воспитывались в Тешкилят-ы Махсуса, у которой были иные цели, и окончательно сформировались в годы Войны за независимость; их единственным приоритетом были национальные интересы Турции. В новый период на первый план выходили не национальные, а международные, союзнические приоритеты; а для США и НАТО главным из них была борьба с коммунизмом и его могущественным оплотом – Советским Союзом.

Следовательно, одновременно с тем, как Турция в политическом плане открывалась миру и интегрировалась со странами Запада, ее спецслужба все больше концентрировалась на том, что происходит внутри страны.

Исключением были операции на Балканах и Кавказе, опять-таки направленные на борьбу с коммунизмом, для которых в Турции существовали богатые людские ресурсы – живущие в стране беженцы и переселенцы из этих регионов.

Во время единственной нашей встречи, состоявшейся в последние годы жизни Фуата Догу дома у его дочери в Анкаре, он рассказал мне, что среди первых заданий, полученных им в НСБ, были встречи с агентами, работавшими в балканских странах: он передавал им деньги (золотые монеты), зашитые в сделанные на заказ кушаки.

Еще Догу рассказал мне о том, как ездил в Афганистан обучать тамошних коллег. В конце 1950-х – начале 1960-х годов Турции было поручено переформировать афганскую армию и спецслужбы по западному (НАТО) образцу. Афганистан был воротами, ведущими из Индии в Среднюю Азию. Еще в Тешкилят-ы Махсуса придавали большое значение этой стране. В 1916 году по просьбе немецких союзников турецкие разведчики совершили вылазку в Афганистан, в которой принимал участие тогдашний главный адъютант Энвера-паши, а в будущем начальник Генерального штаба подполковник Казым (Орбай). Цель визита заключалась в том, чтобы убедить эмира Хабибуллу оказать поддержку Османской империи и Германии в Первой мировой войне. Миссия оказалась успешной, однако, как мы позже увидим, Хабибулле это ничего хорошего не принесло.

Сложные отношения с Германией

Связи между Германией и Турцией в сфере разведки продолжились после Второй мировой войны под патронажем ЦРУ. Люди, служившие нацистам, просто сменили форму и стали служить Федеративной Республике Германии. В Турции же в годы войны и сразу после нее у власти оставалось немало людей (продолжавших носить военную форму или сменивших ее на гражданский костюм), которые во время Первой мировой, когда немцы и турки были братьями по оружию, служили в османской армии или в разведке. После вступления Турции в НАТО отношения были поставлены на новый фундамент, но по-настоящему их характер начал меняться после 1960 года.

Тут сыграли роль два важных фактора.

Во-первых, разворачивалось стратегическое сотрудничество в противостоянии Советскому Союзу, свидетельством чему было прибытие Рузи Назара в Турцию в конце 1959 года для руководства тюркско-исламскими операциями ЦРУ.

Во-вторых, с 1961 года Западная Германия, которой нужно было восстанавливать свою экономику, открыла двери для рабочих из других стран – и в первую очередь из Турции[522]. Турецкие гастарбайтеры создали прочный мост между двумя странами, что способствовало передаче в обоих направлениях как хороших, так и дурных обычаев и привычек, так что обернулось это как выгодами, так и ущербом.

Люди, которые в собственной стране не видели не то что Стамбула, Анкары или Измира, но и ближайшего к своей деревне городка, внезапно оказывались во Франкфурте, Гамбурге или Берлине. Каждый мигрант звал к себе земляков. Мюнхен стали называть «шестьдесят восьмым вилайетом Турции» (тогда в стране было 67 провинций). Если не каждого мигранта, то, во всяком случае, большинство из них ждал культурный шок, от которого они замыкались в себе и упорно держались закоснелых ценностей, которым, может быть, и не были бы настолько привержены, если бы остались на родине.

Правительство ФРГ, которое ранее в том, что касалось использования ислама в политических целях, имело дело в основном с египетскими «Братьями-мусульманами» или с представителями тариката Накшбандия среди выходцев из Средней Азии (и, например, поручило строительство мюнхенской мечети Нуреддину Намангани), внезапно столкнулось с хлынувшим в страну потоком сотен тысяч других мусульман.

В 1960-е и 1970-е годы сотрудники НРО в Германии и других странах с большим количеством турецких рабочих в большинстве случаев работали под видом «атташе по вопросам труда»[523].

С середины 1960-х годов, то есть с того времени, когда в Турции началась политическая поляризация, немецкие власти стали принимать особые меры для того, чтобы турецкие политические конфликты не перекинулись на территорию ФРГ. Таким образом, Турция оказалась одной из весьма немногих стран, находившихся в сфере интереса как внешней (БНД), так и внутренней (ФВОК) немецкой разведки. В связи с этим НРО стал держать своих представителей как Мюнхене, так и в Кёльне, где в те годы находились штаб-квартиры, соответственно, БНД и ФВОК. Мюнхен был особенно важен для турецкой разведки как центр европейских операций ЦРУ. В связи с армянским вопросом важны были Париж и Брюссель (где находились руководящие органы НАТО и Евросоюза), но Мюнхен имел особую значимость.

В Мюнхене в свое время поработали три человека, один из которых впоследствии возглавит Национальную Разведывательную Организацию, а два других дослужатся до поста заместителя главы: Эмре Танер, Микдат Алпай и Джеват Онеш.

Представляет интерес следующее утверждение Онеша:

«Для немцев первоочередной политической целью всегда была ассимиляция турок. В этом они добились очень скромных успехов. Задачей же Турции было помешать ассимиляции. Для этого турецкое государство использовало националистические и исламистские группировки».

Таким образом, возник серьезный конфликт интересов: синтез тюркского национализма и исламизма, который в целях борьбы с СССР поддерживали Соединенные Штаты, мог представлять опасность для национальной безопасности ФРГ.

Микдат Алпай высказался кратко и по существу:

«Тюркско-исламский синтез – проект американцев. Они хотели использовать против Советов и этнический, и религиозный фактор; на этой почве их и объединили».

Холодная война шла полным ходом, и ее бойцы продолжали нести службу: Рейнхард Гелен – в ФРГ, Маркус Вольф – в ГДР, Гейдар Алиев – в СССР, Рузи Назар – в Турции; Фуат Догу – во главе НРО.

В сложившихся условиях особую важность приобретала работа с исламистскими группировками. Турция хотела иметь влияние на живущих в Германии соотечественников посредством Управления по делам религии. Власти ФРГ не хотели давать на это разрешения. Они предпочли иметь дело с общиной сулейманджи, и если УДР вплоть до 1980-х годов не могло добиться права вести свою деятельность в Германии, то для сулейманджи двери были открыты с начала 1970-х годов. Это был выбор, сделанный узбеком Нуреддином Намангани, который когда-то был главным имамом в нацистских войсках, затем, будучи уже связан с ЦРУ, ездил в Турцию «завершить религиозное образование» в общине сулейманджи, а вернувшись, получил от немецкого правительства назначение в Управление по делам религий ФРГ[524].

После военных переворотов 1971 и 1980 годов из Турции в Европу, главным образом в Германию, устремлялся поток политических беженцев, среди которых были правые, левые, исламистские, курдские активисты и боевики; с собой они везли и свои взаимные конфликты.

Специалист по германо-турецким отношениям Доган Карлыбель пишет:

«Видя, что такое положение дел наносит ущерб репутации и авторитету государства, немецкая контрразведка решила напрямую разобраться с крайне правыми турецкими группировками. Первой мишенью стала Федерация Турецких Общин Европы, лидером которой был Муса Сердар Челеби. (…) И сам Челеби, замешанный в подготовке покушения на папу римского, и некоторые другие руководители и активные члены этой организации, имеющие отношение к торговле наркотиками, были арестованы и допрошены, а затем (с помощью адвокатов со связями) им предоставили „свободу и политическую неприкосновенность“ в обмен на обещание направить свою энергию в сторону политического ислама, а не национализма»[525].

«Муса Сердар Челеби до сих пользуется влиянием в Германии, – заметил в беседе со мной Джеват Онеш и добавил, – Такими способами немецкие спецслужбы держали под контролем националистические и левые организации, а также те, что были связаны с Рабочей Партией Курдистана. Кроме того, с помощью этих организаций они собирали информацию в Турции».

Иными словами, Германия, предоставляя радикальным турецким организациям неприкосновенность в обмен на «хорошее поведение» на ее территории, одновременно обеспечивала собственную внутреннюю безопасность и получала дополнительный канал для сбора разведывательной информации о Турции.

В НРО начинаются перемены

В те годы, когда Фуат Догу находился в Афганистане, эта страна, вместе с Турцией, Ираном и Пакистаном, входила в зону интересов азербайджанского КГБ, во главе которого стоял Гейдар Алиев, поскольку именно из Баку осуществлялся контроль за проводимыми в регионе операциями; Алиев и сам в свое время работал в кабульской резидентуре советской внешней разведки.

Служба Национальной Безопасности держала агентов на Балканах, на Кавказе и в Средней Азии, внутри страны создавала подразделения для борьбы с коммунизмом, о котором здесь никто и знать ничего не знал, кроме горстки членов турецкой Коммунистической партии, участвовала в американском тюркско-исламском проекте, но при этом не имела ни малейшего представления о стратегических операциях ЦРУ, непосредственно связанных с Турцией. С авиабазы Инджирлик взлетали самолеты-шпионы; в Карамюрселе, Самсуне, Синопе и Диярбакыре с разрешения турецкого правительства работали радары, передававшие данные электронной разведки в США, но ни правительство, ни НСБ не имели доступа к этим данным.

Логично, что после переворота 27 мая одной из первых мер военных властей должно было стать возвращение разведки под руководство выходца из армии. Главой НСБ был назначен ветеран службы, пришедший в нее в 1938 году Зия Сельышык.

С этого момента мы видим, что деятельность ЦРУ на территории Турции меняет характер. Примерно за полгода до переворота в страну прибыл суперагент, в котором, если можно так выразиться, нашла телесное воплощение сформулированная в 1955 году идея синтеза тюркского национализма и исламизма – Рузи Назар. В сферу его ответственности, как мы помним, входили операции ЦРУ не только в Турции, но и на Кавказе, и в Средней Азии.

Среди знакомых Назара в Анкаре были влиятельный участник переворота Альпарслан Тюркеш, восходящая звезда НСБ Фуат Догу, помощник президента Джемаля Гюрселя Агаси Шен – военные правых убеждений, с которым он подружился в США. Если говорить о гражданских лицах, то Назар общался, в числе прочих, с журналистом Алтемуром Кылычем, который ввел его в высшие круги анкарского общества, с одним из организаторов Общества по борьбе с коммунизмом Фетхи Теветоглу, а также с иммигрантами балканского, кавказского и среднеазиатского происхождения, которые в прошлом, как и он сам, сотрудничали с нацистами.

У нас нет документальных свидетельств о том, сыграла ли рекомендация Назара какую-то роль в назначении Фуата Догу главой НСБ в 1962 году. Однако Энвер Алтайлы (узбек по происхождению) пишет, что, когда он сам поступал на службу в НРО в 1968 году, Назар был одним из трех человек, рекомендовавших его Догу. Двумя другими были лидер ПНД Альпарслан Тюркеш и сотрудник узбекской редакции радио «Свобода» Баймирза Хаит[526].

Из трех гражданских лиц, назначенных Мендересом возглавлять НСБ, двое ушли с поста в результате скандала. Третий, Джелялеттин Карасапан, все неполные восемь месяцев своего пребывания в должности оставался в полном неведении о готовящемся перевороте. Все это послужило для новых властей поводом для возращения к прежней системе, когда во главе НСБ стоял выходец из армии.

Подобно США и НАТО, военным нужно было от турецкой спецслужбы только одно. Что именно? Об этом и об отношениях между Генеральным штабом и НРО так говорил (уже в отставке) бывший заместитель главы организации Микдат Алпай, выпускник юридического факультета, которого Догу принял на службу в том же 1968 году, что и Энвера Алтайлы:

«НРО с самого начала создавалась для удовлетворения нужд вооруженных сил, и вооруженные силы всегда считали НРО своим задним двором».

Что касается первой части этого заявления, то удивляться тут нечему. В тот период, когда создавалась турецкая секретная служба, главной задачей, стоявшей на повестке дня, было сбережение республики, возникшей на обломках империи. Кадрам, сформировавшимся в годы Войны за независимость, на фронтах приходилось бороться с греческими, английскими, французскими, итальянскими, грузинскими и армянскими войсками, а за линией фронта – с восстаниями, поощряемыми султаном-коллаборационистом Мехмедом VI Вахидеддином и его премьером Даматом Феридом, а также со шпионами, диверсантами и террористами.

Тому было множество ярких примеров.

Контрразведка времен Войны за независимость: Мустафа Сагир

На первый взгляд, в его рассказе не было ничего подозрительного. Он, член индийского общества «Халифат», разыскиваемый англичанами, преодолел тысячи километров, чтобы от имени мусульман Индии оказать поддержку освободительной войне турок. 16 марта 1920 года Мустафа Сагир прибыл в оккупированный англичанами Стамбул, снял дом в Аксарае и начал заводить знакомых среди людей, обитавших близ мечетей Баезид и Эюп-Султан, благо на намаз он обязательно приходил положенные пять раз в день. Его познания в религии и политике, его дружелюбное обхождение производили на людей самое благоприятное впечатление. В скором времени вокруг него сформировалось «Турецко-индийское исламское братство».

Сагир хотел добраться до Анкары, чтобы обсудить, каким способом лучше доставить туда деньги, собранные индийскими мусульманами. Думая сначала попасть по морю в Инеболу, он выехал в Болгарию, но был пойман греческим патрулем. Проведя непродолжительное время в афинской тюрьме, вернулся в Стамбул и тут же был арестован англичанами, которые тоже посадили его за решетку. Когда Сагира все же выпустили, его добросердечные друзья, которые убедились, что он не может далее оставаться в Стамбуле, каким-то образом все же смогли переправить его в Инеболу. И еще до того, как его нога ступила на берег, и до Инеболу, и до Анкары уже дошла весть о самоотверженном индийском мусульманине и о тех мучениях, которые он перенес от англичан за то, что хотел помочь туркам[527].

В Анкаре по поручению Мустафы Кемаля индийского гостя встретил и проводил в отель «Хюррийет» председатель Суда Независимости Кылыч Али (отец Алтемура Кылыча). Затем его принял временно исполнявший обязанности министра внутренних дел доктор Аднан-бей (Адывар). Первым делом Сагир вручил ему письмо с печатью от индийского общества «Халифат», а потом рассказал, что индийские мусульмане собрали на помощь турецкому освободительному движению три миллиона английских фунтов золотом и хотят переправить эти деньги в Анкару. Разумеется, он также желал лично познакомиться с Мустафой Кемалем.

На следующий день после приезда в Анкару Сагир сообщил доктору Аднану, что хочет отправить письмо в Стамбул журналисту газеты «Илери» Фериту Джавиту, а тот по предварительной договоренности передаст его некоему доброму мусульманину по имени Рамиз-бей, который должен помочь с доставкой золота. Чтобы очистить себя от любых подозрений, он отдал письмо в незапечатанном конверте, и после этого начал отправлять по письму каждые несколько дней. Тем временем доктор Аднан познакомил индийского гостя с Мустафой Кемалем.

Дней через десять Сагир снова пришел к доктору Аднану спросить, не пришел ли ответ – и тут пережил самое сильное потрясение в своей жизни.

Аднан-бей спокойно достал из шкатулки отправленные Сагиром в Стамбул и пришедшие в ответ письма, положил перед ним на стол и спросил:

– Потрудитесь объяснить, что это такое, бей-эфенди.

Во всех письмах между строк были сделаны записи симпатическими чернилами, а обсуждался в этих записях план покушения на Мустафу Кемаля. Обнаружил это майор Азиз Хюдаи, технический специалист «Вооруженной национальной обороны» – контрразведывательной группы при Меджлисе, созданной по распоряжению Февзи-паши (Чакмака), и известной также как группа «Мим-мим» (по арабской букве, с которой начинались составляющие ее название слова)[528].

Аднан-бей настаивал:

– Не сообщите ли подлинную цель вашего приезда в Анкару?

Мустафа Сагир, агент британской секретной службы MI6, годами обучавшийся делам такого рода, понял, что подошел к концу своего пути. В кабинет вошли начальник полиции Анкары и генеральный прокурор и арестовали английского шпиона.

На самом деле Анкара уже некоторое время назад обнаружила связи Сагира; за ним следили. Выдало его еще в Стамбуле то, что он посещал дом Рамиза-бея в районе Шишли. Группа «Мим-мим» знала, что в действительности этот Рамиз-бей – полковник английской разведки, и держала его дом под наблюдением. Слежка за приходившим к нему индийцем показала, что тот встретился также с капитаном Джоном Беннетом – еще одним английским шпионом. Когда распространился слух о том, что Сагир собирается пробраться в Анкару через Инеболу, его тайно сфотографировали, и один из разведчиков Меджлиса в Стамбуле, Экрем-бей (Байдар), со специальным связным отправил снимок в Анкару, в министерство внутренних дел[529]. Словом, в Анкаре Сагира ждали и были готовы задержать его с поличным. Ни индийского общества «Халифат», ни собранных им денег не существовало в природе; да и арест Сагира англичанами был инсценировкой – все это было придумано для того, чтобы найти способы подобраться к Мустафе Кемалю и убить его. Тем временем полиция с помощью написанного якобы Сагиром письма выманила в Анкару коллаборациониста Ферита Джавита и арестовала его.

В ходе расследования и суда выяснились новые подробности о том, кто такой Мустафа Сагир. В начале 1921 года, когда его арестовали, ему было 33 года. В возрасте десяти лет его забрали из семьи и начали готовить к выполнению особых заданий. Получив образование в Эдинбурге и Оксфорде, он поработал в Египте, Швейцарии и Германии; затем вел кампанию психологической войны в иранских газетах и подталкивал курдские племена, обитающие близ иракского города Ханакин, к нападению на османские войска, которыми командовал Рауф-бей (Орбай). Сагир был одним из агентов, заплативших деньги афганцу, убившему сторонника союза с Турцией эмира Хабибуллу 20 февраля 1919 года[530]. Несмотря на попытки англичан спасти Сагира, продолжавшиеся до самого последнего момента, 24 мая 1921 года он был казнен через повешение по приговору Суда независимости.

В качестве еще одного примера можно привести случай, произошедший с начальником Генерального штаба Февзи-пашой. Проведя некоторое время за изучением фотографий подозреваемых в шпионаже лиц, прибывших из Стамбула, он позвал солдата-парикмахера, чтобы тот его побрил. Лицо парикмахера, успевшее уже примелькаться, на этот раз почему-то обратило на себя внимание Февзи-паши, но он не придал этому значения. И только когда бритье было окончено, и начальник Генштаба вернулся к столу, на котором все еще лежали фотографии шпионов, он замер, пораженный: с одной из фотографий на него смотрел тот самый парикмахер! Оказалось, что это английский агент, молодой грек Йорги, который по фальшивым турецким документам поступил в армию, а потом проник в Генеральный штаб[531]. Так что было вполне логично, что созданная в первые годы Республики секретная служба была приспособлена для решения в первую очередь военных задач. На то были веские причины.

Но теперь возникал новый мир. Возрастала важность политической, экономической, психологической разведки; чтобы успешно вести работу в этом направлении, секретная служба должна была приобрести более гражданский характер.

«Младотурки» из НРО

Микдат Алпай тоже был представителем нового поколения сотрудников – молодых, получивших высшее образование, знающих иностранные языки – принятых Фуатом Догу на работу в спецслужбу, которая на тот момент уже обрела новое название, НРО, и новый законный статус. Он тоже окончил юридический факультет Анкарского университета; будучи студентом, придерживался левых взглядов и был активным членом студенческой организации «Анадолу». В 1965 году на выборах в студенческий совет юридического факультета он выставил свою кандидатуру от «Группы социального пробуждения», которую можно было назвать левым крылом НРП. На мой вопрос «Почему же вы не выиграли?» Алпай ответил: «Я выиграл бы с запасом, но декан помешал: отменил выборы».

Отслужив в армии, Алпай хотел начать академическую карьеру в университете, но там не было вакансий, и тогда он временно устроился в юридическое управление правительства; тогда же через знакомого его жены Севаль-ханым, который работал в НРО, о нем узнал Фуат Догу. Его проверили на предмет предосудительных связей, а потом вместе с другими прошедшими проверку молодыми людьми пригласили на встречу с «Фуатом-пашой». Руку тот протягивал не для рукопожатия, а чтобы ее по обычаю, принятому в Турции среди родственников, поцеловали и приложили ко лбу: начальник старой школы воспринимал подчиненных как своих детей, а себя – как главу большого семейства. Например, провожая кого-нибудь на работу или учебу за границу, Догу клал ему в карман конверт с сотней лир – чтобы не остался на мели в свою первую зарубежную поездку. Если кто-нибудь из новичков, видя протянутую для поцелуя руку, колебался, не зная, как поступить, представитель отдела кадров выражением лица подсказывал, что нужно делать. Впоследствии, правда, выяснилось, что если кто-нибудь все-таки пожимал руку вместо поцелуя, паша не обращал на это особого внимания.

Несмотря на то, что сам Догу был военным, он желал придать НРО более гражданский характер, и начать при этом с низового уровня – ведь младшие сотрудники будут постепенно продвигаться по службе. Все те, кого Догу принял на работу в 1966–1968 годах, впоследствии будут занимать руководящие должности, вытесняя с них военных.

Шенкал Атасагун – первый гражданский глава НРО, выдвинутый из самой организации. Именно при нем будет пойман лидер РПК Абдулла Оджалан. Его сменит Эмре Танер, которого тоже привел в НРО Фуат Догу. После прихода к власти ПСР Танер сыграет ключевую роль в том, чтобы убедить военных в необходимости процесса, получившего название «Курдская инициатива». Джеват Онеш – один из самых важных проводников «демилитаризации» НРО, первым предложил новые методы урегулирования курдского конфликта. Микдат Алпай уже в самом начале своей работы в НРО руководил операцией «Воздушный шар» по внедрению «крота» Махира Кайнака в среду военных, готовивших «альтернативный» (левый) переворот в преддверии переворота 12 марта. Он так и не займет пост главы организации, однако будет считаться одним из ее столпов. Мехмет Эймюр – создатель Контртеррористического отдела; он же сыграл важную роль в частичном снятии завесы тайны, окружавшей НРО, что позволило начать обсуждение организации в прессе. Эртугрул Гювен, вынужденный уйти в отставку после попытки свержения Гейдара Алиева, Галип Тугджу, который в бытность свою начальником Диярбакырского управления НРО похвалялся, что «Идрис Барзани[532] стоит перед ним по стойке смирно», и Сади Сагдам, малоизвестный широкой публике, но, как утверждают в разговорах за закрытыми дверями, сыгравший очень важную роль в истории организации, – все они из тех, кого Фуат Догу взял под крыло в 1966–1968 годах и кого можно было бы назвать «младотурками НРО».

Да, Фуат Догу начал принимать на работу молодых людей с университетским образованием, но требования к НРО предъявлялись прежние: в случае войны с Советским Союзом замедлить процесс оккупации Турции и помогать военным деятельностью за линией фронта. Джеват Онеш, занимавший в организации должности на всех уровнях, от резидента в Мюнхене и Стокгольме и начальника Диярбакырского управления до руководителя отдела психологической разведки и главы Управления разведки, так описал в беседе со мной сложившуюся в те годы ситуацию:

«Для американцев мы были заставой на границе с СССР, а в случае конфликта должны были принять на себя первый удар… В эту схему пришлось укладывать и политику».

«Принять на себя первый удар» означало, что в случае вторжения советской армии со стороны Кавказа турки должны были задержать русских на линии Сивас-Эрзурум вплоть до прибытия американской подмоги. Именно поэтому были так важны организации Stay Behind в восточной Анатолии и восточном Причерноморье.

И по этой же причине руководство организацией, пусть в нее и начали брать гражданских лиц с высшем образованием, все крепче брали в свои руки военные. Начиная с Фуата Догу неписанной традицией стало назначать главой НРО офицера в звании генерал-полковника.

На смену Догу, ушедшему в отставку в 1971 году, пришел генерал-полковник Нуреттин Эрсин. В двухлетний период его пребывания на посту имели место все операции 1972 года, начиная с проведенной после похищения и убийства израильского генконсула Эфраима Эльрома операции «Кувалда» и заканчивая инцидентом в деревне Кызылдере, когда левые боевики похитили трех технических работников радиолокационной базы (двух англичан и одного канадца), которые затем погибли во время попытки их освободить. При Фуате Догу Эрсин в 1967–1969 годах возглавлял Управление разведки, а уйдя из НРО, получил под командование корпус, который вскоре принял участие в операции на Кипре. Затем он займет пост командующего сухопутными силами и в этом качестве примет участие в военном перевороте 12 сентября 1980 года.

Бюлент Тюркер, исполнявший обязанности главы НРО после отставки Эрсина, тоже был военным. Он вторично приступит к исполнению этих обязанностей после смерти Бахаттина Озюлькера от инфаркта, а в 1979 году наконец будет официально утвержден в должности. Словно страж ворот «глубинного государства», он каждый раз являлся в трудный момент и спасал ситуацию. В 1971 году Фуат Догу пусть и не предупредил Демиреля о приближающемся перевороте, но хотя бы намекнул на его вероятность; Тюркер же в 1980 году полностью утаил данные о подготовке переворота все от того же Демиреля. Хамза Гюргюч и Андан Эрсёз, возглавлявшие НРО до Тюркера, а также его преемники Хайри Ундюль, Бурханеттин Бигалы и Теоман Коман все были военными.

Стоявшие во главе НРО генерал-полковники, не желая, чтобы что-нибудь помешало их производству в полные генералы, по мере сил старались не допустить никаких громких происшествий, скандалов или неприятностей. С другой стороны, они, конечно, были напрямую подчинены премьер-министру, но при этом не то что начальник Генштаба или генеральный секретарь Совета национальной безопасности, а любой командующий родом войск или армией, нося звание полного генерала, стоял в служебной иерархии выше них, и в какой-то момент они бывали вынуждены подчиняться приказу.

Генерал-полковники, возглавлявшие НРО, обеспечивали преемственность военного руководства спецслужбой.

Не зря Сулейман Демирель, уже после завершения своего президентского срока, ответил нам, журналистам, которые настойчиво пытались выяснить, кто же составляет «глубинное государство», одним словом: «Военные». (Произошло это в программе «За кулисами Анкары» на канале «Си-Эн-Эн-Тюрк».)

Урок демократии, преподанный Демирелем

Фуат Догу, несмотря на прямой вопрос премьер-министра Сулеймана Демиреля, не сообщил ему о приближающемся перевороте 12 марта. Этот его поступок по сей день неоднозначно оценивается в политических кругах Турции.

Когда Демирель, уже после своей вынужденной отставки[533], спросил у Догу, почему тот не дал на его вопрос честный ответ, тот сослался на запрет президента Джевдета Суная. Генерал-полковник Догу предпочел подчиниться не премьер-министру, к чему обязывал его закон, а вышестоящим офицерам, генералам армии, бывшему и действующему начальникам Генерального штаба – Джевдету Сунаю и Мемдуху Тагмачу.

А ведь именно Демирель несколькими годами ранее преподал Фуату Догу урок демократии.

Мало того, рассказал об этом сам Догу. Сделал он это в разговоре с Хайри Бирлером, который в свое время поработал как в разведке (резидентом в Афинах и Мадриде), так и в контрразведке, теперь же преподает в Академии НРО.

А в то время он был журналистом, мы вместе работали в «Тюркиш Дейли Ньюс». В качестве журналиста он подолгу беседовал с Догу и делал записи этих бесед. Затем, уже начав работать в НРО, он обсуждал эти записи с людьми из руководства организации. Когда мы встретились, чтобы поговорить в рамках подготовки этой книги, Бирлер рассказал мне следующий эпизод, о котором узнал от самого Фуата Догу:

«Возглавив НРО, Догу стал регулярно приходить на доклад к Демирелю, и каждый раз его смущала одна реплика премьер-министра.

Когда Догу сообщал о какой-нибудь угрозе или важном сигнале от агента и говорил, какие, по его мнению, меры нужно принять правительству по этому поводу, Демирель спрашивал:

– А вы что сделали?

Догу рассказывал о сделанном и слышал в ответ:

– Этого мало. Еще о чем расскажете?

На пятый или шестой раз Догу спросил:

– Господин премьер-министр, что еще нужно сделать? Вы только скажите!

Демирель будто только этого и ждал:

– А вы сообщаете обо всем этом Исмету-паше?

– Но ведь он же лидер оппозиции, – удивился Догу.

– Вы хотите, чтобы я проводил через Меджлис те или иные законопроекты. И лидер главной оппозиционной партии должен знать, какие угрозы стоят перед нашей страной – в этом случае он окажет мне поддержку, когда я внесу эти законопроекты на голосование.

После этого разговора Догу с разрешения Демиреля стал сообщать важные новости лидеру НРП Инёню. Отсюда и возникли слухи о том, что он, мол, работает на оппозицию».

В 1983 году на первых после переворота 12 сентября выборах победила новая Партия Отечества, и ее лидер Тургут Озал стал премьер-министром. Когда Микдат Алпай, один из учеников Фуата Догу, предложил ввести в состав Совета Национальной Безопасности лидера главной оппозиционной партии, Озал возразил: «Ну нет, это что-то неслыханное», – и, таким образом, отказался сделать важный шаг на пути к демилитаризации структуры обеспечения безопасности страны.

Последняя акция «младотурок»

1998 год был важным годом для Национальной Разведывательной Организации. Процесс, запущенный военным меморандумом 28 февраля 1997 года (так называемый «постмодернистский переворот»), закончился вынужденной отставкой премьер-министра Неджметтина Эрбакана; новое коалиционное правительство сформировал лидер Партии Отечества Месут Йылмаз. Тогда же подошел к концу срок полномочий главы НРО Сёнмеза Кёксала (назначенного в свое время на этот пост Сулейманом Демирелем).

Кто должен был прийти ему на смену? Военные, воодушевленные своей удачей, готовили почву для того, чтобы снова назначить кого-нибудь из армии. Самым очевидным кандидатом был начальник разведки Генерального штаба Февзи Тюркер. Внутри самой НРО самыми сильными претендентами считались Микдат Алпай и отправленный при Кёксале в Мюнхен Джеват Онеш. Обсуждались и другие штатские кандидатуры, не имеющие отношения к НРО, среди которых были кадровый дипломат Дженк Дуатепе, возглавлявший разведывательный отдел министерства иностранных дел, и банкир, генеральный директор связанного с армией пенсионного фонда OYAK Джошкун Улусой, который, по всей видимости, был вторым кандидатом военных.

В этой ситуации «младотурки» приняли общее решение: если главой НРО будет назначен кто-то извне, они все уйдут в отставку.

Это был, можно сказать, пассивный мятеж.

В результате внешние кандидаты отпали, но появился еще один внутренний. Этим кандидатом был Шенкал Атасагун, глава британской резидентуры НРО, с которым премьера Йылмаза познакомил во время визита в Лондон журналист, а ныне депутат Меджлиса от НРП Тунджай Озкан.

На этом этапе выбор нужно было сделать между Алпаем и Атасагуном; Онеш в любом случае должен был остаться в Мюнхене.

Йылмаз предпочел Атасагуна. После долгих переговоров Алпай согласился остаться вторым человеком в НРО, заместителем Атасагуна, при условии, что тот не будет трогать другие ключевые фигуры в руководстве. Так Шенкал Атасагун стал первым гражданским главой НРО, сделавшим карьеру в самой организации, все руководство которой при нем состояло из учеников Фуата Догу.

Жесткая критика изнутри НРО

Мехмет Эймюр, один из «младотурок» Догу, многие годы публиковал на сайте atin.org статьи, в которых критиковал отношения, сложившиеся внутри НРО. Махир Кайнак, также пришедший в организацию при Догу и уволившийся после военного переворота 1980 года, тоже критиковал НРО в печати и на телевидении. И даже Джеват Онеш, пусть и не затрагивая напрямую НРО, подвергал критике государственную политику, в особенности в том, что касается курдского вопроса и проблемы терроризма, и продолжает это делать по сей день.

Однако вся эта критика блекнет по сравнению с заявлением, сделанным 9 ноября 2016 года на заседании комиссии по расследованию попытки государственного переворота 15 июля Эмре Танером. Танер сам в свое время возглавлял НРО и по этой причине стал мишенью засевших в правоохранительных органах и судах сторонников Фетхуллаха Гюлена, которые 7 февраля 2012 года пытались привлечь его вместе с Хаканом Фиданом и Афетом Гюнешем к уголовной ответственности за переговоры с Рабочей Партией Курдистана.

Вот самое важное из того, что сказал Танер:

«До 1992 года [то есть до того, как Демирель назначил главой НРО Сёнмеза Кёксала] Национальной Разведывательной Организацией управляли военные. После 1992 года начался процесс отхода от этой системы, продолжающийся до сих пор. Говорят, что этот процесс стал причиной ослабления НРО, которое связано также с деятельностью организации Гюлена (ФЕТО). Это не соответствует действительности.

События 15 июля преподали нам много уроков. Этого не может не увидеть даже слепой. Грызня до добра не доведет. Мы должны трезво взглянуть на свои ошибки, как подобает мужчинам. Мы не справились со своими обязанностями. Наша секретная служба не смогла предотвратить попытку переворота 15 июля.

Вот уже пятьдесят один год говорят о плохом качестве разведывательной информации, которую предоставляет НРО. Отчасти это правда. Недостатков хватало всегда. Однако плохое качество информации проистекает из плохого качества организации. Это относится не только к службам безопасности и разведки, но и к органам исполнительной власти. (…) Если вы не устраните организационные недостатки, то не сможете улучшить качество разведывательной информации, как не могли сделать это предыдущие пятьдесят с лишним лет».

Один из недостатков, о которых говорил Танер, заключался в том, что спецслужба не была подотчетна какому-то одному должностному лицу в системе государственной власти.

Этот вопрос, похоже, был урегулирован после референдума 16 апреля 2017 года, на котором граждане Турецкой республики проголосовали за переход к президентской системе правления. Уже 25 августа того же года, когда и фактически, и на деле продолжала действовать парламентская система, НРО ранее всех других государственных органов был подчинен напрямую президенту.

Глава НРО Хакан Фидан[534] отчитывается исключительно перед президентом Реджепом Тайипом Эрдоганом, тогда как раньше был обязан предоставлять информацию последовательно премьер-министру, президенту, начальнику Генерального штаба и генеральному секретарю Совета национальной безопасности.

У такого положения дел есть как сильные, так и слабые стороны.

Среди сильных сторон самая главная – сохранность информации. Как я писал в «Книге про интриги для пытливых умов», «тайна – это то, что знает один человек. Секрет известен двоим. Трое – это уже слишком много. Таков закон».

С другой стороны, такая система ослабляет механизмы внутреннего контроля. В этой книге были приведены примеры того, как советских шпионов в ЦРУ вычисляла ФБР, а агентов Штази в западногерманской внешней разведке БНД – западногерманская же контрразведка ФВОК.

Централизация механизмов принятия решений в какой-то степени повышает быстроту и эффективность этих механизмов, но чрезмерная централизация их ослабляет, хотя кажется, что, наоборот, усиливает; в чрезвычайных обстоятельствах оказывается, что не осталось никаких вспомогательных конструкций, на которые можно было бы опереться.

От Фуата Догу к Хакану Фидану

Назначение Хакана Фидана главой НРО в 2010 году стало новым поворотным моментом в истории этой организации. Представители того поколения, которое принимал на работу Фуат Догу, начали занимать руководящие должности после 1992 года, при Сёнмезе Кёксале. В годы, когда НРО возглавляли Шенкал Атасагун и Эмре Танер, их заместители и сотрудники рангом ниже все уже были гражданскими лицами. Когда Танер уходил с поста, из команды Фуата Догу в организации уже никого не оставалось.

У Хакана Фидана за спиной был совсем другой жизненный опыт. Во-первых, государственную службу он начал младшим офицером, одно время служил в разведке НАТО, параллельно получая высшее образование, которое завершилось защитой докторской диссертации. Причем и магистерская, и докторская диссертации Фидана были посвящены вопросам работы спецслужб.

Название магистерской диссертации звучало следующим образом: «Разведка и внешняя политика: роль информационных технологий в контроле британской, американской и турецкой систем разведки за соблюдением международных договоров».

В диссертации говорилось: «Турецкая разведывательная система нуждается в создании сильной службы внешней разведки. Считается, что НРО не только обеспечивает национальную безопасность, но и собирает информацию, в том числе стратегического характера, за рубежом. На самом деле НРО фактически превратилась в службу внутренней безопасности, аналог американской ФБР и британской MI5». Надо сказать, что события времен холодной войны во многом подтверждают это наблюдение.

Тот факт, что системы раннего оповещения не сработали в преддверии попыток разгромить НРО (7 февраля 2012 года) и совершить государственный переворот (15 июля 2016 года), возможно, объясняется тем, что внимание спецслужбы было по-прежнему приковано к вопросам политической поляризации и поддержания общественного порядка.

Собственно говоря, этот парадокс был свойствен властям тюркских государств на протяжении всей истории. За пятьсот лет до «Государя» Макиавелли Низам аль-Мульк, могущественный главный визирь сельджукского султана Мелик-шаха, написал трактат «Сиасет-намэ» («Книга о правлении»), превосходящий сочинение знаменитого итальянца тематическим охватом. В труде великого визиря содержался, в частности, такой совет:

«Повсюду надо рассылать соглядатаев под видом купцов, странников, суфиев, дервишей и мелких торговцев, дабы они сообщали обо всем, что слышат, и ни одно событие не оставалось в тайне. Ибо много раз бывало так, что наместники, эмиры, военачальники и чиновники злоумышляли мятеж против падишаха и плели заговоры»[535].

Увы, советы Низама аль-Мулька получше следить за собственными подданными, как высокопоставленными, так и простолюдинами, не уберегли сельджукских султанов от терактов последователей главы исмаилитов Хасана ибн Саббаха – так называемых ассасинов. Жертвой такого террориста-смертника стал и сам великий визирь.

В лице Фидана во главе турецкой спецслужбы впервые встал человек, прошедший, если так можно выразиться, не практическую, а теоретическую подготовку, причем с самого начала стремившийся занять эту должность. Впрочем, и опыт у него был весьма серьезный: он возглавлял Турецкое агентство по сотрудничеству и развитию, выполнял роль «шерпы» (координатора) на переговорах по вопросу об иранской ядерной программе, был помощником советника премьер-министра Эрдогана по иностранным делам.

С другой стороны, обращает на себя внимание факт, что из тех сотрудников НРО, что были уволены за связь с ФЕТО, сплетшей свою незаконную сеть внутри государства (предполагается, что их было около трехсот, хотя точное количество неизвестно), едва ли не все были приняты на службу при Фидане. Если отбирать сотрудников не по способностям, а подходить к ним с политическими или идеологическими мерками, это может привести к негативным последствиям.

Тут снова полезно будет прислушаться к Джевату Онешу:

«Государственная разведывательная организация не может подлаживаться под текущую политическую ситуацию, не может быть напрямую связана с какой-то политической партией. Сила такой организации напрямую проистекает из силы государства и качества государственного управления.

Руководство разведывательной организации не должно быть явным образом связано с политическими властями. В нынешних условиях необходимо, чтобы ее руководство пополнялось способными, высокообразованными кадрами, воспитанными на демократических принципах».

В период, когда между правящей ПСР и организацией Гюлена были хорошие отношения, государство доверило ответственные участки работы тем, кому не следовало бы. Все мы видели, к каким проблемам – от затруднений в процессе урегулирования курдского вопроса до попытки переворота 15 июля – это привело.