Книга о скупых

ЯХОНТ

-¹-

КНИГА О ВЕЖЛИВОСТИ

О том, как надлежит хранить тайну

Мудрецы говорят: «Твоя тайна — твой враг, не поделись же ею даже с лучшим другом».

*

Лучшее, что сказано в стихах о сохранении тайны,— строки Омара ибн Абу Рабиа:

И молвила тихо она, олустив покрывало:

«За мною следят. Ты смотри, чтоб родня не узнала».

«Не бойся,— сказал я,— и страх твой напрасно возник.

Ты — в сердце моем, и никто не откроет тайник».

О том, как вести себя с сильными мира сего

Когда поэт Саид ибн аль-Утба являлся к какому-нибудь правителю или наместнику, он всегда садился у дверей. Его спросили:

— Почему ты избегаешь приглашения на почет

ное место?

— Лучше быть угодным издали, чем неугодным вблизи,— отвечал он.

Некий эмир наставлял своего хаджиба: «Никогда не препятствуй допуску ко мне тех, кто призывает на молитву,— над ними ты не имеешь власти; тех, кто стучится в двери ночью,— они принесли недобрую весть, с добром не поспешают в такой час; гонца с границы — вводи его ко мне тотчас, ибо даже малое промедление может испортить дело целого года; и повара, ибо стылая пища быстро теряет свой вкус».

*

Однажды поэт Абу-ль-Атахия подошел к дверям некоего хашимита и попросил дозволения посетить его, но ему сказали: «Приходи в другой раз». И он сказал об этом:

Нет, если я сюда вернусь, себя обижу сам.

И что за доблесть ждать тебя по утренним часам! Проситель ранний о тебе расскажет, удручен:

«Полуодет и погружен наполовину в сон!»

*

Один человек тщетно просил доступа к Абу Дулафу. Тогда он написал ему такие стихи:

Если щедрым ты зовешься, но закрыт пред нами дом, Что тогда сказать плохого мы посмеем о скупом?

*

Поэт аль-Аттаби написал некоему вельможе, который не допускал его до себя:

Добро ты спрятал от людей и, как никто другой,

Как будто облаком сокрыт от горести людской.

Твой сон глубок — иль смерть сама поит тебя водой, Испив которую, навек уходим в мир иной.

О верности и предательстве

Однажды халиф Абу Джафар аль-Мансур, по долгом размышлении, склонился к тому, чтобы помиловать мятежника Ибн Хубайру и послать ему грамоту о прощении. Но прежде он решил посоветоваться с приближенными, и те не могли прийти к единому мнению сорок дней. А вскоре Ибн Хубай-

ра сам явился к халифу во главе отряда всадников. Войдя к аль-Мансуру, который был отделен от него занавесом, мятежник обратился к нему с такими словами:

— Ваша власть еще свежа, дайте же людям вкусить ее сладость и умерьте ее горечь, чтобы сердца подданных как можно быстрее исполнились любовью к вам и чтобы им было за что прославлять вас. Я же с нетерпением ждал вашей победы.

Аль-Мансур приказал поднять занавес и долго беседовал с мятежником, глядя ему прямо в глаза. Халиф уверился в искренности Ибн Хубайры, он сказал:

— Удивляюсь я тем, кто советовал мне лишить жизни такого замечательного человека!

Но через некоторое время аль-Мансур предательски убил Ибн Хубайру.

*

Зияд, наместник Ирака, написал халифу Муавии: «Моя правая рука держит Ирак, а левая рука пустая». В таких словах он намекал на Хиджаз. Когда об этом прослышал наместник Хиджаза, человек в высшей степени достойный, он воздел руки к небесам и воскликнул: «О господи, избавь нас от левой руки Зияда». И у того на левой руке открылась язва, от которой он вскоре и умер. ²

О правом и неправом суде

статься,

Халиф Омар ибн Абд аль-Азиз говорил: «Если к тебе явится с жалобой человек, у которого выколот глаз, не спеши судить в его пользу, пока не явится второй тяжущийся — может у него выколоты оба глаза».

*

Однажды Ибрахим, сын халифа аль-Махди, затеял тяжбу с Бахтишу, придворным лекарем, относительно какой-то недвижимости. Разбирательство производил Ахмад ибн Абу Дуад, главный судья мусульман, в своей резиденции. Ибрахим вел себя крайне неучтиво с Бахтишу и дерзил ему в присутствии судьи. В конце концов Абу Дуад потерял .всяческое терпение:

— Кто тебе дозволил, Ибрахим, повышать голос в присутствии судьи, размахивать руками и указывать пальцем на своего противника? Четко излагай суть дела, будь учтив, владей собою и выказывай должное почтение к присутственным местам. Твое поведение не приличествует твоему сану и положению. И, главное, помни: поспешность зачастую приводит к нежелательным последствиям. Так пусть же Аллах убережет тебя от неверного слова и дела и хранит тебя от зла точно так же, как хранил твоих отца и дедов, недаром господь всеведущ и мудр.

Ибрахим воскликнул:

— Благодарю тебя за разумный совет, что ты мне дал. Я больше не буду делать того, что может послужить умалению моей чести и опорочить меня в твоих глазах. Прости мне мою вину и мой грех. Гнев иногда толкает меня на неподобающие поступки, а такие люди, как ты, помогают мне исправиться. Я уступаю Бахтишу недвижимость, пусть это будет искуплением моей вины перед тобой и перед господом.

*

Омар ибн аль-Хаттаб обвинял Амра ибн аль-Аса, наместника Египта, в том, что тот отказывается участвовать в морских набегах. Амр якобы написал ему: «Море —

великое творение Аллаха, а люди, плавающие по нему, и без того беззащитны, как букашки». Омар простил наместника, сказав: «Да не спросит с меня Аллах за тех, кто подобен букашкам».

*

Аш-шаби рассказывал:

«Я сидел у судьи Шариха. К нему пришла с жалобой женщина, которая сквозь слезы горько сетовала на мужа. Я обратился к судье:

— Помилуй бог, вот поистине несчастная!

Он спросил:

— Почему ты так думаешь?

— Погляди, как она плачет!

Но судья возразил:

— Когда братья Юсуфа пришли к отцу вечером, они тоже лили слезы, но несчастным-то был Юсуф».

*

Ияс, будучи еще очень молодым, прибыл в Сирию по делу. Найдя в Дамаске своего противника, глубокого старика, он привел его к судье и стал излагать суть своего дела, при этом речь его была горяча и полна оскорблений. Судья остановил его:

— Будь осмотрительней в выражениях, ведь твой противник — старый человек.

Но Ияс запальчиво возразил:

— Истина старше его!

— Молчи! — рассердился судья.

— Если я буду молчать, кто же замолвит словечко в мою пользу? — ответил Ияс.

Судья, укоризненно глядя на молодого человека, обронил:

— Не думаю, что ты способен сказать хоть слово правды!

Однако Ияс и тут нашелся:

— Я говорю: нет бога, кроме Аллаха! Разве я лгу?

Тогда судья отправился к халифу Абд аль-Малику и

попросил совета, как поступить с этим строптивцем. Халиф выслушал и приказал:

— Немедленно реши дело в пользу этого человека и отошли его из Дамаска, не то он поднимет смуту среди жителей города!

Однажды эмир аль-Ашас ибн Кайс вошел к судье Шариху, когда тот вел прием жалобщиков. Судья приветствовал его:

— Добро пожаловать, наш эмир, наш шейх и наш господин! — и усадил его рядом с собой. Они стали беседовать, но в это время вошел какой-то человек с жалобой на эмира аль-Ашаса. Судья приказал эмиру:

— Встань и садись рядом с истцом и отвечай на его обвинения.

Эмир отозвался:

— Я буду говорить с ним отсюда.

Тогда Шарих воскликнул:

— Вставай, иначе я прикажу силой поднять тебя!

— А если я так и не подчинюсь?

— Тогда ты поплатишься за это! — пригрозил судья.

— Ты не посмеешь это сделать! — воскликнул возмущенный эмир.

— А в то, что Аллах может покарать любого человека, ты веришь? Отчего же ты не боишься его гнева? — возразил судья.

*

Ибн Абу-ль-Асвад, правитель Хорасана, явился к судье Иясу в качестве свидетеля. Тот почтительно приветствовал его и усадил рядом с собой, а потом спросил:

— Что привело тебя к нам, эмир?

— Я хочу дать показания в пользу одного человека.

— Эмиру не пристало выступать свидетелем,— возразил Ияс.— Обычно это делают новообращенные, купцы и простонародье.

Эмир согласился с ним и ушел, но потом ему сказали:

— Судья обманул тебя, ему просто не угодны были твои показания.

Ибн Абу-ль-Асвад воскликнул:

— Если б я сразу понял это, то побил бы его своим

жезлом.

*

Некий человек пришел к судье, жалуясь, что у него отобрали котенка. Судья спросил:

— Как ты можешь доказать, что котенок — твой?

Жалобщик возразил:

— Какие могут быть доказательства? Ведь этот котенок родился от моей кошки.

И судья решил:

— Возьмите котенка и подложите его кошке. Если она примет его, оближет и станет кормить, значит, он говорит правду, а если зашипит и поднимет хвост, значит, лжет.

*

Однажды супружеская пара пришла судиться к аш-Шаби. Женщина была очень хороша собой. Она стала жаловаться на мужа, и речь ее была чрезвычайно красноречива. Аш-Шаби спросил мужа:

— Имеешь ли ты, что возразить своей жене?

И тогда тот человек произнес такие стихи:

Судья очарован красоткой жеманной —

И взором лукавым, и речью обманной.

«Немедля свидетелей пусть приведут!»

И в пользу виновной закончился суд.

ИЗУМРУД

-*-

КНИГА О ДОБЛЕСТИ

Рассказы о сражениях и войнах

Войну можно уподобить мельнице, жерновами которой служит терпение, колесом — осторожность, а осью — коварство. Прояви терпение — и дождешься помощи друзей; прояви осторожность — и получишь в награду безопасность; решись на коварство — и победа тебе обеспечена.

*

Некий мудрец поучал: «Бойся упустить удачу в сражении, ибо удача переменчива как ничто другое; за любое дело, в том числе и за ратное, принимайся с головы, а не с хвоста; пуще всего остерегайся проявить свое бессилие — это самый ненадежный заступник и никудышный скакун; бессилие сгубит тебя вмиг».

Арабы говорят: «Нет лучшего средства уцелеть в бою, как проявить храбрость, трусость же ведет к верной погибели. И впрямь, среди идущих в атаку значительно меньше бывает убитых, нежели среди спасающихся бегством».

*

Насколько достойней встретить смерть, глядя ей прямо в лицо, нежели повернувшись к ней задом.

*

Получив весть о гибели своего брата Мусаба, Абдаллах ибн аз-Зубайр так сказал своим сподвижникам: «Мусаба нет в живых, а до него погибли и другой наш брат, и дядя, и отец. Клянусь Аллахом, мне тоже суждено принять смерть на поле брани, а не в своей постели. Мусаб сложил голову, но, право же, найдется в нашем роду, кем заменить его.

Поэт аш-Шанфара сказал:

Меня хоронить запрещает обычай.

Умм Амир, гиена, насыться добычей!

Отрубят главу, унесут — о, гиена,

Останки из пыли возьми непременно.

А вот что сказал о смерти Антара:

Она меня смертью запугивать стала,

Но гибели я не страшился нимало.

Ответил я: «Смерть — водоем, и однажды Испить из него принуждается каждый.

И если меня не убьют — все равно Когда-нибудь мне умереть суждено».

*

Великий Александр, покорив какой-нибудь город, обычно разрушал его до основания, а всех обитателей безжалостно истреблял. Однажды он подступил с войском под стены большого города, в котором проживал его учитель. Вышел сей почтенный старец к своему бывшему ученику и был принят им с превеликим почетом.

— Да сохранит господь жизнь царя и да исполнит всякое его желание,— приветствовал учитель Александра.— Я же пришел к тебе, чтобы сказать, что жители этого города — великие ослушники и строптивцы, к тому

же они надеются на мое заступничество перед тобой. Молю тебя об одном, Александр: поступи вопреки моей просьбе и не слушай моих слов.

Славный воитель посулил старцу поступить соответственно его просьбе. Уверясь в том, что Александр его не обманет, мудрец сказал:

— Я прошу тебя немедля разрушить этот город до основания и беспощадно истребить всех его жителей.

И пришлось Александру ответить:

— Сие невозможно, я ведь пообещал тебе поступить вопреки твоей просьбе.

*

Ибн аль-Кальби рассказывает:

«Когда Амр ибн аль-Ас завоевал Кайсарийю, он двинулся дальше и шел, пока не остановился у Газы, которая была еще в руках неверных. Правитель Газы направил Амру посланника с предложением отрядить кого-нибудь из людей Амра в Газу для переговоров. По долгом размышлении Амр так сказал себе: «Для подобного дела гожусь только я один». Он отправился в Газу и стал говорить с ее правителем, а тот слушал и дивился, ибо никогда прежде не встречал подобного красноречия. Он спросил Амра:

— Скажи мне, есть ли у вас в стране еще хоть один, равный тебе в краснословии?

— О, я худший из худших,— отвечал Амр.— Разве ты не видишь, что я не имею в их глазах никакой цены, коль скоро они послали меня к тебе, подвергнув опасности,— ведь никому не известно, что ты сделаешь со мной.

Правитель Газы богато одарил Амра деньгами и платьем, но тайно повелел стражам, стоящим у ворот, схватить посланника, отобрать подарки и обезглавить его. Выходя от правителя, Амр встретился с арабом-христианином из рода Гассанидов. Тот признал его и сказал:

— Эй, Амр, ты сумел хорошо войти, сумей так же хорошо выйти.

Амр сразу же понял, что правитель замыслил недоброе, и вернулся.

— Зачем ты снова пришел? — удивился тот.

Амр ответил:

— Я рассмотрел подарки и увидел, что их не хватит на всю мою родню. Дозволь мне привести к тебе десятерых из моих двоюродных братьев и племянников, чтобы ты подарил каждому из них столько же, сколько дал мне. Ведь облагодетельствовать десятерых лучше, чем одного, не так ли?

Правитель Газы кивнул:

— Ты прав, поскорее приведи их.

Он приказал стражам беспрепятственно пропустить Амра, и тот вышел, оглядываясь по сторонам, и успокоился только тогда, когда удалился от ворот на большое расстояние. Тогда он сказал себе: «Никогда больше не сделаю подобного».

Когда Газа сдалась мусульманам и ее правителя ввели к Амру, тот воскликнул:

— Так это ты был у меня?

И Амр ответил:

— Да, я. И, как видишь, я жив, хоть ты и вознамерился предательски убить меня».

*

А вот что случилось с одним из пленных, которого привели к Ману ибн Заиде среди других пленников. Ман приказал казнить его, но тот крикнул:

— Неужели ты не дозволишь нам перед смертью хотя бы утолить жажду?

Ман повелел напоить всех пленных, а когда они напились, тот же человек спросил его:

— Неужели ты убьешь своих гостей?

И Ман велел отпустить их.

*

Халиф Абд аль-Малик, отправляя одного из своих эмиров на войну, давал ему наказ: «Во всем уподобляйся купцу, что бережет свой кошель и не тратит денег напрасно. Так и ты не трать попусту жизни своих воинов. Если узришь для себя выгоду, будь щедр, а если опасаешься убытка — блюди свое добро. Не гонись за добычей, пока не уверишься в полной безопасности, осторожнее относись к своим хитростям против врага, чем к его козням против тебя».

О том, как арабы защищали своих соседей

.•С'¹., Арабы гордились тем, что не дают в обиду своих ^сосеД^ей, которые просили у них защиты и по-кровительства, и говорили: «Такой-то человек выкупит соседа даже ценой собственной головы, и тот за ним как за каменной стеной».

*

Муавия назначил наместником Хорасана Касира ибн Шихаба аль-Мазхаджи. Тот, награбив много денег, скрылся в доме Хани ибн Урвы аль-Муради, который в дни Джахилийи был соседом Муавии и находился под его покровительством. Забыв об этом, Муавия предал Хани опале. Тот явился к халифу во время приема, но халиф не узнал его. Когда все разошлись, Хани остался на своем месте. Муавия спросил, какое у него к нему дело, и тот ответил:

— Я Хани ибн У рва.

Муавия воскликнул:

— Но сегодня дело обстоит не так, как говорил твой отец:

Прекрасной одеждой себя облачив и волосы уложив,

Хожу я, один из лучших людей рода бану Гатнф.

Покорно и гордо мой конь вороной шагает за мною вслед, И поступать вопреки душе меня не заставят, о нет!

— Повелитель правоверных,— отозвался Хани,— сегодня я еще более славен, чем тогда.

— Чем же? — спросил Муавия.

— Тем, что принял ислам.

— Где сейчас находится Касир ибн Шихаб? — осведомился Муавия.

— Он под моим покровительством,— отвечал Ханн,— а я — под твоей защитой, значит, он и под твоим покровительством тоже.

Тогда Муавия сказал:

— Посмотри, сколько денег он взял из казны, половину забери у него, часть оставь ему и часть — себе. Я дарю его тебе и прощаю его ради тебя.

Халиф аль-Махди объявил вне закона некоего человека из жителей Куфы, который сеял смуту и возбуждал людей против власти. Тому, кто укажет, где находится этот человек, или доставит его к халифу, было обещано сто тысяч дирхемов. Смутьян некоторое время скрывался, а потом объявился в Багдаде — Городе мира, но, боясь быть опознанным, проявлял крайнюю осторожность. Однажды он шел по улице. Вдруг его увидел какой-то куфиец и признал его. Схватив бунтовщика за ворот, он крикнул:

— Этого человека разыскивает повелитель правоверных!

Он держал его так крепко, что тот не мог вырваться и понял, что ему грозит неминуемая гибель. Вдруг позади них раздался цокот копыт. Он оглянулся и увидел, что за ним едет Абу-ль-Валид Ман ибн Заида. Бунтовщик крикнул:

— Абу-ль-Валид, я под твоим покровительством, помоги же мне, и пусть тебе поможет Аллах!

Ман остановил коня и спросил у куфийца, который вцепился в бунтовщика:

— Что ты хочешь от этого человека?

— Его разыскивает повелитель правоверных, а за поимку обещано сто тысяч дирхемов,— отвечал куфиец.

Ман приказал ехавшему за ним слуге:

— Уступи коня этому человеку.

Куфиец завопил:

— Эй, люди, у меня отбивают преступника, за поимку которого повелитель правоверных обещал награду!

Ман сказал ему:

— Иди к халифу и скажи, что этот человек у меня.

Куфиец побежал во дворец халифа и все доложил

привратнику, а тот осведомил о случившемся аль-Махди. Халиф приказал задержать доносчика, а потом отправил гонцов к Ману, повелевая ему явиться во дворец. Ман надел парадные одежды и, уже сидя в седле, обратился к слугам и домочадцам, приказывая им беречь этого человека пуще зеницы ока. Потом он отправился к халифу. Войдя, он приветствовал его, но халиф, не отвечая на приветствие, сурово спросил:

— Я слышал, Ман, что ты предоставил убежище моему врагу. Так ли это?

— Да, повелитель правоверных.

— И ты осмеливаешься признаться в этом?

Ман, увидев, что халиф гневается пуще прежнего, сказал:

— Я всегда служил тебе верой и правдой, не жалея живота своего. Помнишь, как в Йемене я перебил в один день пятнадцать тысяч человек. Так неужто я не заслужил, чтобы мне подарили жизнь человека, который попросил у меня защиты?

Халиф долго сидел, потупившись, потом поднял голову и произнес:

— Тот, кому ты обещал покровительство, будет отныне и под моей защитой.

Ман продолжал:

— Может, повелитель правоверных пожелает облагодетельствовать этого человека, щедро одарив его? Так пусть он сделает это.

— Повелеваю выдать ему пять тысяч дирхемов,— распорядился халиф.

Но Ман возразил:

— Повелитель правоверных, твои дары должны соответствовать прегрешениям подданных. Если в твоих глазах прегрешения этого человека велики, то и одари его соответственно.

Аль-Махди воскликнул:

— Пусть ему выдадут сто тысяч монет!

— Да будет твоя щедрость, повелитель, знаком беспримерного великодушия.

Затем Ман вернулся к себе домой и, когда принесли деньги от халифа, позвал бунтовщика и так сказал ему:

— Возьми то, что тебе подарил халиф, и отправляйся восвояси, и боже тебя упаси отныне проявлять непослушание сильным мира сего.

О трусости и бегстве с поля боя

Лежа на смертном одре, полководец Халид ибн аль-Валид сказал: «Чего только мне не пришлось вытерпеть в наступлении! Все мое тело в шрамах от копий, мечей и стрел. Но умираю я не на бранном поле, а в своей постели, словно низменный трус, снедаемый страхом во время войны».

Никто не оправдывал свое бегство с поля боя лучше, чем аль-Харис ибн Хишам, сказавший:

Клянусь — и бог мне свидетель,—

Тогда лишь я бросил бой,

Когда от стрелы красноперой Рухнул конь подо мной.

Врагов и друзей оставил —

Лежали тела на телах,

Пусть в Судный день воздаянье Им всем ниспошлет Аллах.

А другой поэт сказал:

Когда быть воином храбрым Хинд побуждала меня,

Сказал я: «Гибель и смелость,

Как всем известно, родня.

Стремится ли в бой провидец,

Чтоб свой приблизить конец,

И разве желают смерти Ученый или мудрец?

Воистину заблужденье Аллах насылает на тех,

Кто мчится на клич военный,

Кто жаждет бранных утех.

Но только зачем же я буду Им подражать, скажи,

Когда меня не прельщают Убийства и грабежи?»

*

Те, кто бежал с поля боя, часто приводят в свое оправдание слова из «Калилы и Димны»: «Благоразумный человек сражается только тогда, когда этого не избежать, потому что в бою приходится платить собственной жизнью — уж лучше отдать деньги за примирение».

*

Абд ар-Рахман ибн Мухаммад ибн аль-Ашас постыдно бежал от мятежников-азракитов, хотя имел под своим началом десятитысячное войско. Полководец халифа аль-Мухаллаб написал ему: «Брат мой, выкопай ров вокруг лагеря. Тем самым ты спасешь себя и своих людей от этих коварных мятежников».

Ибн аль-Ашас ответил ему: «Я боюсь их не больше, чем чесоточного верблюда». Но глава мятежников Катари напал на него ночью и перебил более пятисот воинов, а Абд ар-Рахман едва успел спастись бегством. Об этом сказал поэт:

Бежавший с полей кровавых,

Где наши лежат сыновья,

Постыдней верблюжьей чесотки Жалкая трусость твоя!

*

Эмир Умайя ибн Абдаллах тоже бежал от мятежников и добрался от Бахрейна до Басры за три дня. Однажды он похвастал перед одним из своих приближенных:

— Я проделал путь от Бахрейна до Басры на своем коне Ветер за три дня.

Но тот ответил:

— Если бы ты ехал на коне Ураган, то одолел бы это расстояние всего за один день.

После возвращения эмира басрийцы не знали, как с ним говорить — то ли поздравлять с благополучным возвращением, то ли выражать соболезнования. Потом во дворец пришел Абдаллах ибн аль-Ахтам, и все стали спрашивать у него совета: как обращаться к человеку, который бежал с поля боя и вернулся невредимым. Тогда Ибн аль-Ахтам обратился к эмиру с такими словами:

— Добро пожаловать, о терпеливый, покинутый своими воинами. Хвала Аллаху за то, что он сохранил твою жизнь — ведь Аллах знает, сколь беспомощны мы без тебя. Вот он и сохранил тебя для нас ценой тех, кто был с тобой.

Услышав такие слова, эмир воскликнул:

— Клянусь Аллахом, ты показал мне мой поступок в истинном свете!

*

Рассказывает Абу Лама:

«Я участвовал в военном походе халифа Марвана, когда перед боем из вражеских рядов выступил на коне один из воинов и предложил помериться силами с ним в единоборстве, к нему выехал один из наших, и он убил его, потом второй — он поборол и его, потом третий — его постигла та же участь. Больше никто не вышел к не-

му, ибо все испугались, й он подъехал вплотную к нашим рядам, издавая устрашающие крики, как бешеный верблюд. Тогда Марван выкрикнул:

— Кто сразится с ним, получит десять тысяч!

Услышав это, я подумал, что жизнь все равно ничего

не стоит без денег, и решил рискнуть. Я выехал из рядов, но когда приблизился к тому всаднику, то увидел, что на нем надета звериная шкура мехом наружу, смоченная дождем и высушенная солнцем, так что мех торчал, будто иглы. Глаза его пылали, словно уголья. Он сразу понял, что меня побудила выступить против него корысть, и пришпорил своего коня, произнося такие стихи:

Как ты в бой со мною рвался —

Зажигала жадность взгляд.

Ты хотел избегнуть смерти,

Но низвергся в самый ад.

Хочешь вновь увидеть близких —

Поверни коня назад.

Тут меня взяла оторопь, и, повернув коня, я бросился наутек, а Марван взъярился и закричал:

— Кто этот негодный, что опозорил меня? Хватайте

его!

Но я успел смешаться с другими воинами».

*

У бедуина как-то спросили:

— Почему ты не совершаешь набеги на врагов?

Он возразил:

— Разве они мне враги? Ведь я не знаю их, а они не знают меня.

*

Другому бедуину сказали:

— Почему ты не участвуешь в набегах?

— Я боюсь смерти, даже лежа в своей постели, зачем же мчаться к ней вскачь? — ответил он.

*

Однажды Убайдаллах ибн Зияд послал Аслама ибн Зару во главе двух тысяч всадников против Абу Билала, мятежника, у которого было только сорок воинов. Однако враги неожиданно напали на Аслама, и он со своими

257

д 3—2653

людьми обратился в бегство. Когда Аслам вошел к Ибн Зияду, тот набросился на него, упрекая в постыдной трусости. Выходя от Ибн Зияда, Аслам сказал:

— Пусть лучше он ругает меня живого, чем хвалит мертвого.

*

Как-то трусу приказали: «Наступай!» — а он в ответ произнес такие стихи:

Они сказали: «Наступай!» Не мог я с места сдвинуть ног. Боюсь в сраженье расколоть мой драгоценный черепок.

Имей я парочку голов — одну из них не жаль нимало.

Но у меня всего одна, ее снесут — и все пропало.

Купить бы голову еще и прихватить ее с собой,

Тогда б я сразу осмелел и, видит бог, пошел бы в бой! Врагов разил бы наповал, пускай рыдают горько вдовы.

А нынче как мне воевать? О чем вы говорите? Что вы?

*

Хинд, дочь царя Нумана, сказала своему мужу, Рауху ибн Занба:

— Удивляюсь, как это твои соплеменники сделали тебя своим вождем — ведь ты труслив сверх всякой меры. К тому же ревнивец, каких мало.

Раух ответил:

— Что касается трусости, то у меня одна жизнь, и я берегу ее, а что касается ревности, то как не ревновать такую беспутную женщину, как ты? Я постоянно боюсь, что ты понесешь от другого мужчины, а ребенка попытаешься подсунуть мне.

О достоинствах боевых коней

Пророк говорил: «Плащ, согревающий коня,— его грива, а опахало — хвост. В челку коня вплетено благо, спасающее даже в день Страшного суда, его утроба — сокровищница, его спина — убежище для всадника».

У одного бедуина спросили:

— Какое богатство самое благородное? Он ответил:

— Кобылица, за которой следует еще одна кобылица, в утробе которой еще одна кобылица.

*

Муавия спросил однажды у Сасаа ибн Саухана:

— Какие кони лучше всего?

Тот ответил:

— Те, у которых уши, шея и спина — длинные; лоб, ноздри и бедра — широкие; шкура, глаза и копыта — чистые.

*

Омар ибн аль-Хаттаб спросил знаменитого арабского героя Амра ибн Мадикариба:

— Знаешь ли ты толк в чистокровных арабских конях?

Тот ответил:

— Я знаю их, как себя самого, свою родню и своих детей.

Тогда Омар велел привести несколько коней и спросил, какие из них чистых кровей. Амр ибн Мадикариб попросил принести щиты, налить в них воду и дать коням напиться из них.

— Те, что напьются, не сгибая колен,— чистокровные, а те, что должны будут согнуть колени, — полукровки,— пояснил он.

О том, как арабы описывали свое оружие и снаряжение

Говорят, что Али ибн Абу Талиб прикрывал кольчугой лишь грудь и при этом пояснял: «Если я повернусь к врагу спиной, мне не поможет кольчуга».

*

Когда Зайд ибн Хатим покупал кольчуги, он сказал: «Я покупаю не кольчуги, а долгие жизни».

*

Халиф Омар ибн аль-Хаттаб попросил Амра ибн Мадикариба послать ему его знаменитый меч, который называл «Самсама», то бишь «Несгибаемый». Амр повиновался. Испробовав меч, Омар разочаровался — не настолько он оказался хорош, как говорили. И он написал об этом Ам-ру, но тот ответил: «Я послал повелителю правоверных меч, но у него нет руки, которая им всегда рубила».

*

Некий бедуин узнал, что на его друзей в степи напали враги. Он отрядил к ним на помощь своего сына, дав такой наказ:

— Сынок, будь десницей наших друзей против их врагов. Но берегись применять меч — это тень смерти, не надейся на копье — это носитель гибели, не прикасайся к стрелам — это посланцы, предающие того, кто их отправил.

— Чем же мне сражаться? — спросил сын, и отец ответил:

— Пращой и снарядами из глины, о которых сказал поэт:

Камни твердые, круглы вы, словно груда черепов, Груда наголо обритых человеческих голов.

О том, как подобает обходиться с врагами

Некий мудрец говорил царю: «Тайного недоброжелателя опасайся больше, чем явного врага. Ведь часто человек остерегается смертельного яда, а умирает от живительной воды, трепещет пред могущественными царями, а гибнет от руки собственных рабов».

Другой мудрец сказал: «Если по какой-нибудь причине враг начнет набиваться тебе в друзья, то знай, что, как только у него отпадет в тебе нужда, он вновь станет твоим врагом. Ведь если ты нагреешь воду, а потом снимешь ее с огня, она вновь остынет, а дерево, приносящее горькие плоды, даже если ты смажешь его медом, не даст плодов сладких».

КОРАЛЛ

-*-

КНИГА О БЛАГОРОДСТВЕ

О щедрости и гостеприимстве

Некий скупец написал щедрому человеку послание, в котором советовал тому образумиться и устрашал его бедностью. Тот ответил: «Дьявол угрожает бедностью и подстрекает на поступки недостойные, а бог обещает прощение за благие деяния. Мне не хотелось бы бросать то, что я заслужил, ради того, что, может быть, не сбудется».

*

У Абу Укайля, отличавшегося красноречием, спросили:

— Был ли щедрым халиф Марван?

И услышали в ответ:

— Ему было приятнее совершать благодеяния, чем получать благодарность, и, казалось, исполнение чужой просьбы было нужней ему самому, нежели тому, кто нуждался в ее исполнении.

*

Асма, дочь эмира Хариджи, говорила: «Я никому не отказывала в помощи. Если проситель был благороден, я почитала за долг сохранить его честь, а если он был скуп и корыстен, я должна была сохранить свою честь».

*

Арабы говорили: «Оживляй свое благодеяние, убивая напоминание о нем, и возвеличивай его, умаляя свои заслуги».

*

Они говорили также: «Благодеяние должно совершать без промедления, без напоминания и без огласки. Если хоть одно из этих условий будет нарушено, то добрый поступок потеряет свою цену, а совершивший его не заслуживает благодарности».

Мудрецы говорят: «Подарить малое от малого похвальней, чем многое от многого».

*

У одного мудреца спросили:

— Кто самый щедрый из людей?

Он ответил:

— Тот, кто дает от малого и не подвергает просителя унижению.

*

Поэт сказал:

Аллах нам бремя не пошлет, чтоб непосильно было несть. Рука дающего дает лишь то, что под рукою есть.

*

Хатим ат-Таи сказал:

Я гостю сразу улыбнусь, едва он ступит на порог.

Все блага — гостю, даже в час, когда душа полна тревог. Ведь радость для него не в том, что много пищи и питья, Ему нужней радушный дом, улыбка добрая моя.

*

Лучшее, что сказано о щедрости в стихах,— это слова Муслима ибн аль-Валида:

Проситель! У него щедрот просить ты должен осторожно —

Он не жалеет ничего и даже жизнь отдаст, возможно.

*

Саид ибн аль-Ас говорил: «Недорого стоит благодеяние, если оно не было совершено прежде, чем его испросили. Ведь челобитчик умаляет свою честь просьбой, сердце его полно страха, потому что он не уверен, будет ли выполнена его просьба или его ожидает отказ. Если я в силах помочь ему в этом мире, то не откладываю исполнение его просьбы до загробной жизни».

Некий мудрец говорил: «Благородный человек охотней сделает дорогой подарок, нежели будет просить о малом».

*

Арабы говорили: «Щедрый — это тот, кто радуется, расточая свое добро на подарки, и получает при этом удовольствие, не требуя благодарности за них. Если же он поступает не так, то не заслуживает благодарности, ибо он подобен птицелову, который рассыпает зерна перед силками, помышляя не о благе своих будущих пленников, а о своем собственном».

*

Сказал Халид ибн Сафван: «Лучше лишиться необходимого, чем просить у недостойного, ибо отказ — хуже смерти».

*

Нет ничего вернее мудрого совета: «Не проси у лгуна — он приблизит тебя к исполнению твоей просьбы на словах и отдалит на деле; не проси у глупца — он захочет быть тебе полезным и навредит; не проси через посредника — он будет просить не за тебя, а за себя».

*

Мухаммад ибн Васи пришел к одному из эмиров и сказал: «Я явился к тебе с просьбой. Если ты исполнишь ее, мы оба будем достойны уважения, ибо я сумел попросить, а ты исполнить. Если же ты откажешь, мы оба лишимся чести: я — потому что унизился, а ты — потому что унизил».

*

В одном из хадисов говорится: «Просите у людей красивых».

Один из персидских вельмож сказал: «Обещание — облако, а исполнение — дождь».

*

Яхья ибн Халид из рода Бармакидов исполнял просьбы только после долгих обещаний, говоря: «Кто не испытал радости, когда ему давали обещание, тот не почувствует вкуса его исполнения».

*

Аль-Джахиз написал одному из своих друзей: «Древо твоих обещаний уже покрылось листвой, пусть же его плоды поспеют к сроку».

*

Однажды Абу Райян, любимец халифа Абд аль-Мали-ка ибн Марвана, вошел к нему, и халиф увидел, что тот чем-то сильно удручен.

— Что тебя печалит, Абу Райян? — спросил Абд аль-Малик.

Тот ответил:

— Я пришел к тебе жаловаться: моя честь под угрозой.— И пояснил: — У меня просят, а я не могу дать, я отговариваюсь, но мне не верят.

Абд аль-Малик воскликнул:

— Как хорошо ты попросил и как ясно сказал!

*

Рассказывают, что один из соседей Абу Дулафа в Багдаде никак не мог выплатить долг и решил продать свой дом. С ним стали торговаться, потому что он запросил за дом две тысячи динаров. Покупатель сказал:

— Твой дом стоит не больше пятисот динаров!

— А соседство с Абу Дулафом стоит тысячу пятьсот,— возразил тот человек.

Эти слова стали известны Абу Дулафу, и он приказал уплатить долг за соседа, сказав ему:

— Не продавай дом и не покидай нас.

Некая женщина пришла к эмиру Кайсу ибн Саду ибн Убаде и сказала ему:

— Мне худо, повелитель, в моем доме перевелись мыши.

Он воскликнул:

— Как хорошо ты попросила! — И велел тотчас принести ей вдосталь хлеба, мяса и жира, чтобы ее кладовая вновь наполнилась.

*

В то время когда правили Омейяды, Абу Джафар аль-Мансур скрывался. Он часто посещал занятия, которые проводил Азхар ас-Самман, знаток божьего слова. Когда аль-Мансур стал халифом, к нему пришел ас-Самман и приветствовал его. Аль-Мансур спросил:

— Чего тебе надо, Азхар?

— Мой дом разваливается, у меня долг в четыре тысячи дирхемов, и мне хотелось бы, чтобы мой сын Мухаммад построил дом для своей семьи,— отвечал ас-Самман.

Халиф велел выдать ему двенадцать тысяч дирхемов и сказал:

— Я исполнил твою просьбу, Азхар, больше не приходи ко мне.

Ас-Самман взял деньги и ушел. Год спустя он снова пришел к халифу. Увидев его, тот спросил:

— Что привело тебя ко мне, Азхар?

— Я пришел просто, чтобы приветствовать тебя.

— Мне кажется, ты пришел, чтобы снова попросить меня. Я прикажу выдать тебе еще двенадцать тысяч, и больше не приходи ко мне ни для того, чтобы просить, ни для того, чтобы приветствовать.

Азхар взял подарок и удалился, но через год он явился к халифу в третий раз, и тот спросил:

— А на сей раз зачем ты пришел?

— Навестить тебя, повелитель.

Аль-Мансур воскликнул:

— А я-то подумал, что ты пришел просить у меня денег.

Но Азхар настаивал:

— Я пришел, чтобы навестить тебя.

Тогда халиф молвил:

— Я прикажу выдать тебе еще двенадцать тысяч, но больше не приходи ко мне ни просить, ни приветствовать, ни навещать.

Посетитель принял дар и ушел, но когда прошел год, снова появился у халифа. Тот удивился:

— Ты снова явился ко мне?

— Я пришел, повелитель правоверных, чтобы выучить с твоих уст молитву, которую как-то раз слышал от тебя.

Абу Джафар расхохотался и сказал:

— Эта молитва не угодна богу — ведь я просил Аллаха сделать так, чтобы я никогда больше не видел тебя. Получай же свои двенадцать тысяч дирхемов и можешь приходить ко мне в любое время — видно, с тобой ничего не поделаешь!

*

У одной из жен Абу Дуламы ночью родилась девочка. Он зажег светильник и стал шить что-то вроде длинного, узкого чулка. Когда наступило утро, он свернул этот чулок и отправился к халифу аль-Махди, который допускал его к себе в любое время. Войдя, Абу Дулама произнес такие стихи:

О люди из рода Аббаса, который был дедом халифа!

Вам, благостным, вам, солнцеликим, на небе сиять бы счастливо!

Подняться бы в гордые выси по лестнице ярких лучей!

Еще не бывало на свете таких благородных людей!

Аль-Махди похвалил стихи и спросил, что привело Абу Дуламу в столь ранний час? Абу Дулама ответил:

— Родила одна из моих жен.

— И ты сложил стихи о новорожденной? — спросил халиф.

— Да, вот что я сказал о ней:

О дочка, тебя родила не Мария благая,

И мудрый Лукман не хранит твою жизнь, дорогая.

Увы, над тобою склоняется бедная мать,

И жалкий отец твой спешит тебя на руки взять.

Аль-Махди усмехнулся и спросил:

— Как же я смогу помочь тебе воспитывать дочку?

Абу Дулама ответил:

— Наполни деньгами вот это,— и показал свернутый тряпичный чулок. Халиф спросил:

— Много ли уместится тут?

И Абу Дулама промолвил:

— Кто не рад малому, не будет довольствоваться и многим.

Халиф приказал наполнить чулок деньгами, но когда его развернули, оказалось, что он был длиной во весь двор, и в него вошло четыре тысячи дирхемов.

*

В благодарность за что-то халиф аль-Махди подарил Абу Дуламе плащ, но в тот же вечер поэта нашли на улице пьяным и принесли к халифу, который, возмутившись подобным беспутством, приказал порвать в клочья дареный плащ и запереть Абу Дулама в курятник да приставить стражу, чтобы не бежал. После полуночи Абу Дулама очнулся и долго не мог уразуметь, где он находится.

— Эй, кто хозяин этого дома? — крикнул он, и стражник отозвался:

— Чего раскричался, враг Аллаха?

— Зачем меня заперли в курятнике? — спросил поэт.

— Сам виноват,— отвечал стражник.— Тебя принесли пьяным к повелителю правоверных, и он велел порвать на тебе плащ и запереть в курятнике.

— О, несчастный, немедля принеси мне светильник, чернильницу и бумагу.

Когда тот принес ему все это, он написал халифу следующее:

Ужели повинно то пламя в судьбе моей мрачной —

Текучее злато, что слито с водою прозрачной,

К которому рвется душа, изнывая от жажды,

Лишь в полной бутыли оно засверкает однажды?

За что ж, о глава правоверных, покрыт я позором?

Я брошен в курятник, я заперт, и плащ мой разорван!

Я душу отдам за тебя, провозвестника бога,

За что ж я томлюсь, как неправедный сборщик налога? Когда бы темница — о ней бы сказал я стихами!

А здесь только куры гуляют вокруг с петухами!

Воистину нет для меня безотрадней картины,

Чем все эти перья, кудахтанье, крик петушиный.

Прости, повелитель! Я грешник отчаянный, старый,

И мне не уйти никуда от заслуженной кары.

Твержу я себе: поделом же тебе, бедолага.

Но верю в халифа — за злом да последует благо!

Стражник отнес это стихотворное послание халифу, и тот, когда прочитал, велел немедля выпустить Абу Ду-ламу и привести к себе. И вот Абу Дулама предстал перед халифом. Тот спросил:

— Абу Дулама, скажи-ка, где и с кем ты провел эту ночь?

— С курами и петухами, повелитель правоверных.

— А что ты делал? — осведомился аль-Махди.

— Я кукарекал и квохтал с ними до рассвета,— смиренно молвил Абу Дулама.

Аль-Махди рассмеялся и наградил поэта, накинув ему на плечи новый дорогой плащ.

*

Абу Джафар аль-Мансур велел своим приближенным носить несуразно высокие шапки, наматывая вокруг них чалму, и длинные рубахи с написанными на спине словами из Корана: «Достаточно вам Аллаха, ведь он все слышит и все знает». Мечи следовало носить не на боку, а сзади, притом подвешенными на длинной перевязи. Однажды Абу Дулама вошел к халифу в таком виде, и халиф спросил его:

— Как ты себя чувствуешь, Абу Дулама?

— Хуже некуда, повелитель правоверных,— отвечал

тот.

Аль-Мансур нахмурился и потребовал объяснения.

— Посуди сам, повелитель правоверных, как может чувствовать себя человек, у которого на голове водрузили минарет, под задом подвесили меч, а на спине прописали реченье из книги Аллаха.

Аль-Мансур засмеялся и велел отменить приказ о введении новой одежды, а поэт получил награду.

*

Эмир Зияд однажды увидел бедуина из племени Дабба, который ел так жадно, что на него противно было смотреть, и был он к тому же уродлив до крайности. Зияд спросил:

— Эй, брат наш из племени Дабба, сколько у тебя детей?

— У меня семь дочерей, но ни одна из них не наследовала ни мою пригожесть, ни воздержанность в еде.

Зияд расхохотался и воскликнул:

— Молодец! Как остроумно ты попросил! Дайте ему для каждой из его дочерей по сотне монет и невольника в услуженье.

Сей наказ был тотчас исполнен, и бедуин пошел, славословя эмира такими стихами:

Где искать нам щедрость надо, душ великих торжество?

Мы укажем на Зияда и на родичей его.

Он просителя приветит, он одарит, как всегда,

А другой и не заметит, где несчастье и нужда.

Как же мне тебя не славить, если от твоих щедрот —

Все наследие, все благо, все добро мое идет.

*

Однажды поэт аль-Хутайя прибыл в Медину и, явившись к Анбасе, попросил, чтобы ему сделали какое-нибудь подношение. Анбаса отказал ему:

— Я ничем тебе не обязан, и я не собираюсь отнимать у своих детей то, что принадлежит им по праву. Лишнего же у меня ничего нет.

Аль-Хутайя вышел, разгневанный, и тут один из друзей Анбасы, бывший очевидцем происшедшего, сказал:

— Почему ты прогнал этого человека ни с чем? Это ж Хутайя, знаменитый стихотворец.

Анбаса испугался, что теперь его имя будет ославлено в насмешливых стихах, и велел срочно вернуть поэта.

— Отчего ты скрыл от нас свое имя? — укорил он его.— Ведь ты Хутайя?

— Он самый,— ответил поэт.

— Садись, ты получишь от нас все, что тебе угодно.

Хутайя спросил:

— Знаешь ли ты, кто самый лучший из поэтов? Тот, кто сказал:

Добром и щедростью своей Везде прославлен благодетель.

Он возвеличен, а скупца Поносят все, Аллах свидетель.

Анбаса велел своему управляющему:

— Возьми этого человека за руку и отведи его на рынок и все, чего он только пожелает, покупай ему.

Тот повел Хутайю в шелковые ряды и предлагал купить шелка и атлас, но поэт даже не взглянул на них. Зато, увидев бязь и простую холстину, Хутайя изъявил желание иметь их, и управляющий Анбасы купил для Хутайи столько, сколько тому хотелось, и даже более того, объяснив:

— Хозяин велел мне тратить как можно больше денег и ни в чем не ограничивать тебя.

Хутайя призадумался и ответил:

— Твой хозяин одарил меня простой холстиной, я же, в свой черед, в своих стихах назову его скотиной.

О щедрых людях во времена Джахилийи

Самыми щедрыми во времена Джахилийи были трое: Хатим ибн Абдаллах ибн Сад ат-Таи_г Харам ибн Синаи аль-Мурри и Каб ибн Мама аль-Ияди.Но из всех троих именно Хатим отличался беспримерной щедростью. Однажды, когда стояли сильные холода и ветер кусал, как свирепый пес, он сказал своему невольнику Ясару:

— Разожги костер на возвышенности, чтобы путник, сбившийся во тьме с пути, мог по нему найти дорогу к нам. Он сложил об этом такие стихи:

Ты раздуй костер полночный в этот час холодный, грозный, Хоть тебя, как пес, кусает ветер яростный, морозный.

Пусть увидит пламя странник, пропадая в непогоду.

Если гостя ты согреешь, подарю тебе свободу!

*

Говорят, Хатим никогда никому не отказывал ни в чем, и только никому не отдавал своего оружия и своего коня. Однажды, проезжая мимо становища племени Анза, он увидел у них пленника. И тот пленник попросил Хатима внести за него выкуп, а так как у Хатима не оказалось при себе нужной суммы, он самолично освободил несчастного от оков и надел их на себя. В плену он пробыл до тех пор, пока родичи того человека не выкупили его.

*

Навар, жена Хатима, рассказывала:

«Нас постигла страшная засуха — земля потрескалась, небо стало сизым от пыли, верблюды рвали путы и убегали в степь в поисках воды и погибали там, молоко иссохло в материнской груди, и мы уготовились к скорой гибели. Однажды, когда ночной мрак пал на землю и казалось, никогда уже не наступит рассвет, безысходное отчаянье овладело мною. Дети плакали от голода и не хотели уснуть. Я пыталась убаюкать дочку, а Хатим стал уговаривать двоих наших сыновей. Наконец дети угомонились. Мы же с Хатимом долго сидели, и он всячески утешал меня и подбадривал. Потом я прилегла, но сон не шел ко мне. Супруг мой, наверно, решил, что я уснула, и продолжал сидеть, углубившись в свои невеселые думы. Постепенно стали бледнеть звезды на небосклоне. Тут я услышала, что кто-то приподнял полог нашего шатра и опять опустил его. Хатим встрепенулся.

— Кто там? — шепотом спросил он.

— Это я, ваша соседка,— откликнулась женщина и назвала свое имя.— Я пришла к тебе, потому что дети мои воют, как голодные волчата. Материнское сердце разрывается на части. Помоги нам, сосед.

— Что ж, приведи детей. С божьей помощью накормим их и тебя.

Вскоре она появилась, неся на руках двоих, а еще четверо шли за ней, и она была похожа на страусиху, ведущую свой выводок. Хатим вышел из шатра, приблизился к своему коню и единым махом перерезал ему горло. Потом он освежевал тушу и протянул нож нам, женщинам, сказав при этом:

— Приступайте к своему делу.

Мы жадно набросились на мясо, отрезали куски, жарили их и ели, а Хатим стал обходить все шатры нашего становища, говоря:

— Вставайте, люди, собирайтесь к моему костру.

Когда все собрались, он отошел в сторону и стоял,

завернувшись в плащ и глядя на нас. Клянусь Аллахом, он так и не прикоснулся к этому мясу, хотя был голоден не меньше, чем мы все. Наутро от коня Хатима остались только обглоданные кости, а он сам произнес такие стихи:

Оставь упреки, о Навар, меня напрасно не брани.

«Что ты наделал!» — не тверди, ругать меня повремени.

Не говори, что людям дал немало своего добра —

Я б даже гору одарил, когда просила бы гора.

Скупец один лишь видит путь — добро к себе упрятать в дом,

А щедрый — множество путей, где можно жертвовать добром».

*

О щедрости Каба аль-Ияди также много говорят. Это он напоил своего друга водой, когда сам погибал от жажды, так что его друг выжил, а он погиб. О нем говорит Хабиб ат-Таи Абу Таммам:

Разве на жертву такую способен жалкий скупец?

Нет, жизнь положить за друга — вот щедрости высший венец!

Убайдаллах ибн Аббас был одним из самых щедрых людей. Это он первым установил столы с угощением на улицах Медины и потчевал всех, кто проходил мимо. Однажды, когда он стоял во дворе своего дома, к нему подошел незнакомец и сказал:

— Ибн Аббас, некогда я свершил доброе деяние по отношению к тебе и теперь прошу от тебя вознаграждения.

Ибн Аббас поднял на этого человека глаза и долго всматривался, но так и не узнал его. Тогда он спросил:

— Какое же добро ты совершил?

— Однажды мы встретились у колодца Замзама. Ты был измучен зноем и с нетерпением ожидал, когда твой слуга достанет воду. Вот тогда я и прикрыл тебя от палящего солнца полой своего плаща и стоял так, пока ты не утолил жажду.

— Да, я помню этот случай! — воскликнул ибн Аббас. Потом, обратившись к своему управляющему, спросил: — Сколько у нас сейчас денег?

— Двести динаров и десять тысяч дирхемов,— отвечал

тот.

— Отдай ему все эти деньги, и я думаю, это слишком малая плата за то добро, которое он сделал.

*

А вот что памятно людям о великодушии и щедрости Абдаллаха ибн Джафара. Однажды Абдаррахман ибн Абу Аммар пришел к одному человеку, у которого была невольница дивной красоты и к тому же замечательная певица. Абдаррахман пылко влюбился в эту девушку, и вскоре всем стало известно об этом. Многие его упрекали, но он отвечал им:

Корят за любовь, по любовь неизменно со мной.

Укоры друзей — словно дождь, что прошел стороной.

Наконец известие о том дошло до Абдаллаха ибн Джафара, и он решил помочь несчастному влюбленному. Послав своего управляющего к хозяину той девушки, он купил ее за сорок тысяч дирхемов, а Потом приказал обрядить в лучшее платье и самые дорогие украшения. Сам же он отправился в хадж, а когда вернулся, то первым делом просил пришедших поздравить его с благополучным возвращением.

— Почему я не вижу среди вас Ибн Абу Аммара?

Абу Аммару передали об этом, и он пришел к Абдал-

лаху, чтобы приветствовать его. Хозяин предложил ему сесть и молвил:

— Я вижу, брат, несчастная любовь снедает тебя.

— О, эта девушка проникла в мою плоть и кровь, в мозг и в жилы,— отвечал Абу Аммар.

— Скажи, а ты бы узнал ее, если б увидел сейчас? -спросил Абдаллах.

— Я узнал бы ее даже на том свете!

Тогда Абдаллах приказал вывести девушку и сказал:

— Я купил ее для тебя и, клянусь Аллахом, даже не подошел к ней. Прими ее вместе с моим благословением.

А перед уходом Абу Аммара хозяин велел одному из своих слуг отнести к нему в дом сто тысяч дирхемов, дабы эти двое жили в благоденствии.

*

Столь же щедр и широк сердцем был Абу Усман Саид ибн аль-Ас. Однажды, находясь в Сирии, он занедужил. Халиф Муавия с несколькими своими приближенными явился проведать его. Когда почетный гость вошел к больному, тот поспешно вскочил с постели, но Муавия воскликнул:

— Заклинаю тебя, Абу Усман, не вставай, ведь ты слишком слаб и немощен.

Саид и впрямь был настолько слаб, что лишился сознания. Муавия поднял его и усадил на постель. Он долго сидел рядом с больным, расспрашивая о постигшем его недуге, осведомлялся, как он спит и что ест, и дал несколько советов, какими целебными средствами воспользоваться. Покинув Абу Усмана, Муавия обратился к своим приближенным с вопросом:

— Не заметил ли кто из вас каких-нибудь недостатков в хозяйстве Ибн аль-Аса?

Двое из них ответили отрицательно, третий же, Муслим ибн Укба, отвечал:

— Да, я кое-что приметил.

— Что именно? — спросил Муавия.

— Я заметил, что на его слугах и домочадцах грязная одежда, а двор не подметен, и еще я слышал, как его домоправитель спорил о чем-то с торговцами.

Муавия воскликнул:

— Ты прав, все это я тоже заметил!

И халиф отправил в дом Ибн аль-Аса с Муслимом триста тысяч дирхемов. Но когда к Ибн аль-Асу прибыл гонец, чтобы предуведомить об этой радостной вести, тот, раздосадованный, сказал посланцу:

— Твой хозяин думал, что поступает хорошо, на самом же деле поступил дурно. Он полагал, что истолковал увиденное в моем доме верно, а на самом деле ошибся. Что касается грязной одежды моих слуг, то это потому, что они не бездельничают, а занимаются хозяйством. Двор у нас не выметен потому, что мы не из тех, кто заботится о внешнем виде своего жилища больше, чем о благоденствии его обитателей. Что же касается споров торговцев с моим домоправителем, то их не избежать при том множестве дел, которые приходится решать — он и продает, и покупает. Случается, что он кого-нибудь обижает, и случается, что обижают его. Ну а деньги, которые соблаговолил послать мне повелитель правоверных, мы принимаем с превеликой благодарностью и поделим их меж теми гостями, которые посетили нас.

*

Некий басриец имел невольницу, которую он так воспитал и обучил, что она достигла высокого совершенства в науках и искусствах. Но судьба ополчилась на ее господина и была к нему жестока. Прослышав о том, что Убай-даллах ибн Муаммар аль-Кураши прибыл в Басру, эта невольница сказала своему господину:

— Я хочу тебе сказать кое-что, но боюсь, что тебе может показаться, будто я неблагодарна и жестока. Однако иного выхода я не вижу. Ведь ты сейчас в стесненных обстоятельствах, у тебя мало денег, и тебе грозит полное разорение. Я слышала, что Убайдаллах ибн Муаммар, который прибыл в Басру, щедр и великодушен. Послушай, что я придумала. Я надену свое лучшее платье и украшения, а ты приведешь меня к нему и скажешь, что даришь ему меня. Он щедро вознаградит тебя, и ты, бог даст, избавишься от нужды.

Басриец, услышав слова невольницы, не мог удержать горьких слез, потому что всем сердцем любил ее. Успокоившись, он сказал:

— Если бы ты сама не начала этот разговор, я ни за что на свете не решился бы на такое дело.

Потом они отправились к Убайдаллаху, и, войдя к нему, басриец сказал:

— Да пошлет тебе Аллах величие и славу. Вот моя невольница, которую я вырастил и воспитал и счел ее достойной тебя. Прими ее в подарок.

Убайдаллах отвечал:

— Таким людям, как я, не пристало получать подарки от таких, как ты. Если хочешь ее продать, то назначь подобающую цену.

— Если тебе так угодно, то сам назначь цену,— отвечал басриец.

— Довольно ли будет десяти мешков, в каждом из которых десять тысяч дирхемов? — спросил Убайдаллах.

— О господин мой, я не смел надеяться и на десятую часть того, что ты мне предложил. Сколь же велика твоя милость и как непревзойденна твоя щедрость!

Тогда Убайдаллах приказал принести деньги и положить их перед хозяином девушки, а невольницу отослал на женскую половину. Человек, продавший невольницу, попросил:

— О господин мой, дозволь мне попрощаться с ней.

Убайдаллах дал позволение на это. Девушка вышла к

своему бывшему владельцу, и он со слезами на глазах произнес такие стихи:

Томлюсь нестерпимой печалью из-за разлуки с тобой,

И нету конца раздумьям, терзаньям в тиши ночной.

Судьба на меня ополчилась, скорбью заволокла,

Иначе бы только кончина нас разлучить смогла.

Прости же, прощай навеки, я волю даю слезам.

Быть может, лишь Ибн Муаммар дозволит встретиться нам.

Убайдаллах ибн Муаммар воскликнул:

— Я не желаю быть причиной твоего отчаянья. Возьми свою невольницу, и пусть деньги, которые я дал в уплату за нее, принесут тебе удачу!

Тот человек, взяв невольницу и деньги, возвратился к себе домой. А вскоре он снова разбогател, и ему во всем стала сопутствовать удача.

*

Однажды Нусайб ибн Риях, чернокожий поэт, сложил стихи, в которых восхвалял Абдаллаха ибн Джафара, и тот приказал выдать ему в награду большую сумму денег, драгоценные наряды, коней и верблюдов, груженных зерном и финиками. Абдаллаху сказали:

— Неужели чернокожий раб достоин таких даров?

— Сам он невольник,— отвечал Абдаллах,— но стихи обо мне свободно исторглись из его сердца. Телом он верен, но слова его белы и лучисты, как перлы. Деньги, что он получил от меня, будут истрачены, одежда скоро износится, кони и верблюды околеют, а еда будет съедена. Я же получил от него стихи, которые будут передаваться из поколения в поколение, и добрая память обо мне останется навеки.

*

Однажды Абу Наджм аль-Иджли прочел халифу Хишаму свои лучшие стихи, в которых превозносил халифа. Но Хишам был кривой, и Абу Наджм, упустив это из вида, вставил в свои стихи такие слова: «Солнце на небе

подобно оку одноглазого». Халиф разгневался и приказал выгнать поэта. Но Абу Наджм надеялся вновь заслужить благоволение Хишама и постоянно находился в мечети рядом с дворцом. Однажды Хишам, мучась бессонницей, велел своему постельничему найти ему собеседника — красноречивого араба. Тот отправился на поиски и, обнаружив в мечети Абу Наджма, привел его к халифу. Увидев Абу Наджма, халиф спросил:

— Где ты был с того времени, как мы приказали удалить тебя?

Абу Наджм ответил:

— Там, где нашел меня твой посланец.

— Где ж ты себе добывал пропитание? — полюбопытствовал халиф.

— Двое людей приняли во мне участие. У одного я обедал, а у другого ужинал.

Халиф продолжал:

— Сколько у тебя детей?

— Две дочери, одна из них замужем.

— Какое наставление ты дал ей перед свадьбой? — спросил халиф, и Абу Наджм продекламировал:

Не поддавайся свекрови, себя похвалить сумей,

А если она не уступит — заискивай перед ней.

И чтобы во всем с тобою была она заодно,

Бей по рукам ей палкой — помиритесь все равно.

— А после этого какой совет ты дал ей? — спросил халиф, и Наджм ответил:

Даю благочинной дочке благочестивый завет:

Ты доброй будь для собаки, но для свекрови — нет!

Ее ты за косы дергай, за горло ее хватай,

Родным ее даже в малом спуску ты не давай,

Хотя б тебя нарядили в золото и жемчуга.

Пускай этой жизни сладость будет для них горька.

Хишам воскликнул:

— Не такие советы давал Якуб своим детям! — на что услышал возражение Наджма:

— Но ведь я не похож на Якуба, а мои дочери — на его детей.

Не найдясь, что ответить, халиф спросил:

— А что ты можешь сказать нам о второй своей дочери?

— Я нарек ее при рожденье Зуламой,— ответил поэт,— а когда она подросла, вот какие стихи посвятил ей:

Зулама — сестра шайтана, злобою налита.

Отец ее — жив и крепок, и все ж она — сирота.

Укрыты ветошью ноги, о безобразный вид,

Увидев ее, от страха даже злой дух задрожит.

Выслушав, халиф обернулся к своему хаджибу и спросил:

— Как ты распорядился теми пятью сотнями динаров, которые я велел тебе взять из казначейства?

— Они при мне, повелитель правоверных.

— Так вручи же их Абу Наджму, чтобы было ему чем прикрыть ноги Зуламы вместо ветоши.

О том, как надлежит говорить с царями и вельможами

Аль-Хаджадж спросил пришедшего к нему аш-Шаби:

— Велики ль твои доходцы?

— Две тысчонки, пожалуй, наберется,— отвечал

аш-Шаби.

— Это что за неподобающие слова! — возмутился аль-Хаджадж.

— Как эмир изволил меня спросить, так я и ответил. Тогда эмир снова спросил:

— Велико ль твое жалованье?

— Две тысячи, эмир.

— Вот теперь ты ответил как следует. Отчего же в первый раз ты отвечал как простолюдин?

— Я побоялся выказать большую грамотность, чем ты, эмир.

*

Аль-Утби спросили, пристойно ли целовать руки царям, и тот по этому поводу рассказал следующее: «Некий человек вошел к халифу Хишаму ибн Абд аль-Малику и облобызал ему руки. Халиф недовольно воскликнул: «Какая непристойность! Арабы целуют руки только женщинам, которыми желают обладать, а персы целованьем рук выказывают свою готовность во всем угождать тем, кто сильней их».

*

Один из гостей халифа аль-Мамуна попросил дозволения напечатлеть поцелуй на царственной деснице, на что халиф отвечал: «Этот знак унижения недостоин благородного мусульманина».Если б такая просьба исходила от немусульманина, я б расценил ее как попытку меняшбма-нуть. У тебя нет нужды унижаться, а мне не хочется быть обманутым».

*

Однажды Ман ибн Заида вошел к халифу аль-Мансу-ру, и тот сказал ему:

— Ты постарел, Ман.

Тот возразил:

— Моя преданность тебе старше меня.

— Ты едва держишься на ногах,—продолжал халиф, а Ман ответил:

— Однако я выстоял против твоих врагов.

Аль-Мансур промолвил:

— И жить тебе осталось недолго.

— До последнего дыханья моя жизнь будет принадле-жатр тебе, повелитель правоверных.

— А чье правление тебе больше по душе, наше или наших врагов Омейядов?

Ман промолвил:

— Мне, как и воем, по душе власть добродетельных и ненавистна власть насильников.

Однажды халиф аль-Мамун вошел в канцелярию и увидел красивого молодого писца с пером за ухом.

— Кто ты и как тебя зовут, юноша? — спросил халиф.

— Я возрос под сенью твоей державы и возмужал в благоденствии твоей милости. Я твой слуга Хасан ибн Раджа.

Аль-Мамуну пришелся по душе ответ юноши, и он обратился к старшему писцу:

— Кто может так блестяще ответить на неожиданный вопрос, проявляет незаурядный ум. Думаю, этого писца следует повысить в чине.

*

Халиф Абд аль-Азиз ибн Марван обратился как-то к поэту Нусайбу ибн Рияху, который был очень смуглым:

— Можешь ли ты быть приятным собеседником и расцветить беседу?

— О эмир, пусть лицо мое словно присыпано пеплом, зато стихи — пламень,— отвечал поэт.— Я ведь не девица, чтобы ублажать твой взгляд, и не знатного рода, чтобы тешить твое самолюбие. Тебе нужен мой талант и мой ум, не так ли?

*

Ибн ас-Симак вошел однажды к Мухаммаду ибн Су-лайману ибн Али, но тот отвернулся от него.

— За что эмир обижен на меня, почему отворачивается? — спросил гость.

— Мне доложили о тебе нечто такое, что отвращает мое сердце от тебя,— отвечал эмир.

— Ах, какие пустяки! — воскликнул ас-Симак.

— Почему пустяки? — подивился эмир.

— Да потому что если я и впрямь в чем-то провинился перед тобою, то ты уже простил меня. Если же это был просто навет недоброжелателя, то ты не поверил ему.

Некий поэт написал стихи, в которых высмеивал Кутайбу ибн Муслима, ставшего наместником Хорасана после Язида ибн аль-Мухаллаба. Там были такие строки:

Хорасан благословенным слыл, пока там был Язид.

Был тогда любому благу в Хорасане вход открыт.

Ныне правит обезьяна, что захочет, то творит,

Лик ее самодовольный словно уксусом облит.

Кутайба взъярился и повелел разыскать дерзкого, но тому удалось скрыться, а спустя некоторое время он вдруг явился во дворец наместника с посланием от матери Ку-тайбы, в котором та просила сына простить зубоскала. Кутайба сурово спросил поэта:

— С каким лицом ты предстал передо мной?

— С тем же, с каким я предстану пред господом нашим, а ведь мои грехи перед ним страшнее, чем прегрешения перед тобой.

Услышав такой ответ, Кутайба смягчился сердцем и, одарив поэта, приблизил его к себе.

Однажды халиф аль-Мансур выехал к Золотым воротам. Множество людей собралось приветствовать его. При виде своего повелителя все разразились радостными криками. Один только аль-Фарадж ибн Фадала стоял поодаль, всем своим видом выказывая нежелание уподобляться черни в ее благоговении перед властью. Аль-Ман-сур почел себя оскорбленным и велел подвести к нему аль-Фараджа. Вперив в него гневный взгляд, он крикнул:

— Как посмел ты, негодный, не оказать подобающей чести мне, повелителю правоверных?

— Я никогда не поступаю вопреки заветам Аллаха,— услышал он в ответ.— Наступит день, когда всевышний спросит каждого из нас за наши прегрешения. Что я отвечу ему, когда он спросит меня, почему я поклонялся живым кумирам?

Услышав сие, аль-Мансур переменился в лице, надолго задумался. Он не стал наказывать аль-Фараджа. Напротив, приблизил его к себе и выполнил все его просьбы.

Омар ибн Утба из рода Омейядов вспоминал:

«Когда власть захватили Аббасиды, которых называли «одетые в черное», я еще не вошел в зрелые лета, и не было у меня ни денег, ни прочего состояния. Однако семья у меня уже была немалая. И вот все мы, вместе с малыми детками, оказались сиры, бездомны и гонимы. Стоило нам прибиться к какому-нибудь племени, как весть об этом вскоре доходила до наших притеснителей, и нам приходилось скрываться бегством. Отчаявшись найти себе надежное убежище, я решился отправиться к самому Сулайману ибн Али. Долго он не принимал меня, до самого вечера протомился я в страхе и неведении. Вошедши наконец к повелителю, я так молвил:

— Да помилует тебя Аллах! Родное отечество отреклось от меня, как от пасынка, и негде мне преклонить главу, кроме как у твоих ног. Уповаю на твои достоинства, слава о которых идет по всем землям. Примешь меня — сочту за великое счастье, прогонишь — ни в чем не укорю.

— Кто ты такой? — спросил Сулайман ибн Али, пристально вглядываясь в меня. Я назвался, и он, опечаленный моей участью, молвил: — Я сделаю для тебя все, что смогу.

— Господь завещал: стражди за страждущих. Нас гонит страх, а поводырь нам — сострадание.

Сулайман опустил голову, и слезы потекли у него по щекам, потом он сказал:

— О брат мой, отныне ничто не будет угрожать ни твоей жизни, ни благополучию твоей семьи. И если я смогу сделать что-нибудь полезное для оставшихся в живых Омейядов, я приложу все усилия к этому».

*

Некий властелин прогневался за что-то на одного из своих подданных и велел доставить к нему виновного, дабы взыскать с него за проступок. Представ перед царем, тот человек молвил:

— Неужто, о повелитель, ты не убоишься гнева того, кто сильнее тебя, и перед лицом которого ты беспомощней, чем я перед тобой? Заклинаю тебя: рассмотри мое дело так, словно твоя задача — уберечь мое здравие, а не на-

влечь на меня болезнь; словно моя невиновность отрадней твоему сердцу, чем моя провинность. Ибо справедливость превыше всего.

*

Халиф Абд аль-Малик ибн Марван вознегодовал на одного из своих приближенных, стал сух с ним и отдалил от себя. Спустя некоторое время он позвал этого человека, чтобы спросить о чем-то, и увидел, что тот неузнаваемо изменился — исхудал и покрылся восковой бледностью.

— Чем ты болел? — поинтересовался халиф, и тот человек ответил:

— Болезнь не коснулась меня, но иссушила печаль, потому что ты обделил меня своей милостью, и я поклялся, что не прощу себе, пока ты не вернешь мне свое расположение.

Абд аль-Малик простил его и вновь приблизил к себе.

*

Ахмад ибн Абу Дуад рассказывал:

«Никогда не доводилось мне видеть человека, столь близкого к смерти, но вместе с тем исполненного столь благородного спокойствия и решимости, как Тамим ибн Джамиль. Он бежал от халифа аль-Мутасима, его схватили и привели под ворота халифского дворца, где аль-Му-тасим принимал жалобы от простонародья. Завидев Та-мима, халиф тотчас приказал принести меч и циновку для казни. Палач принес меч и циновку, но с уст Тамима не сорвалось ни единой мольбы о помиловании. Аль-Мутасим распрямился во весь свой гигантский рост и угрожающе уставился на ослушника, но тот горделиво встретил его взгляд и по-прежнему молчал. Наконец халиф нарушил молчание:

— О Тамим, если у тебя есть, о чем сказать,— говори, если есть, о чем просить,— проси!

— Если повелитель правоверных соблаговолит меня выслушать, я скажу. Сознание собственной вины заставляет умолкнуть мои уста и ранит мое сердце. Да, мое прегрешение было ужасно, и мне остается только уповать на твое великодушие или смириться с неизбежной карой, но я полагаю, что первое ближе твоей душе и в большей мере подобает натуре халифа.— Потом он Произнес такие стихи:

Всюду смерть следит за мною, я тоскою удручен.

Вижу, вот она таится меж циновкой и мечом.

Знать, от рук твоих погибнуть мне сегодня суждено,

Но избегнуть воли божьей разве смертному дано?

Как найду я отговорку? Все слова мои слабы,

Если надо мной сверкает обнаженный меч судьбы.

Знаю: смерть — одно мгновенье, и ко всем она придет.

Разве б я страшился смерти, если б не было забот?

А забочусь я о детях — дома ждут они отца,

Разрываются от горя безутешные сердца.

Словно вижу, как над мертвым все родные слезы льют,

Как вопят и плачут дети, как себя по лицам бьют.

Буду жив — они, ликуя, станут славить мир земной.

А умру — пропали дети, все погибнут вслед за мной!

Улыбка коснулась уст аль-Мутасима, и он промолвил: — Тамим, меч едва не опередил мое прощение. Иди, я готов забыть твою вину и оставляю тебя твоим детям».

*

Однажды во время трапезы любимый стольничий персидского царя, принимая блюдо из рук повара, случайно капнул соусом на платье властелина. Тот вспыхнул от ярости, и стольничий понял, что казни ему не миновать. Тогда он опрокинул все блюдо на царя. С трудом удерживая негодование, царь воскликнул:

— Я понимаю, можно пролить каплю по неосторожности, но какой злой умысел заставил тебя опрокинуть все блюдо?!

— Я устыдился за царя, который мог по горячности казнить почтенного, пожилого человека из-за сущего пустяка,— отвечал стольничий.— Вот я и захотел увеличить свою провинность, чтобы казнь стала заслуженной.

Царь промолвил:

— Твое оправдание избавляет от казни, но предать тебя наказанию я все-таки должен. Эй, стража, дайте ему плетей и отпустите с миром.

*

Когда умер халиф Язид ибн Абд аль-Малик и халифом был объявлен его сын Хишам, все друзья молодого халифа совершили земной поклон, один лишь Абраш аль-Кальби воздержался. Хишам спросил его:

— Что помешало тебе поклониться, как другие?

— Я боюсь,— отвечал Абраш,— что ты, воссевши на престол, забудешь нас, своих старых друзей, и отречешься от нас.

— А если этого не произойдет? — спросил Хишам.

— В таком случае я кланяюсь тебе до земли, о повелитель правоверных.

*

Когда аль-Хаджаджу привели пленных хариджитов, которые восстали вместе с Ибн аль-Ашасом, он повелел убить всех, но тут один из них молвил:

— О эмир, ты должен знать об услуге, которую я оказал тебе.

— Какую услугу ты мог оказать мне, несчастный? — спросил аль-Хаджадж, и пленный ответил:

— Когда в лагере Ибн аль-Ашаса поносили тебя и твоих родителей, я вступился за твою честь и так сказал: «Клянусь Аллахом, его родословная безупречна! Говорите о нем самом что угодно, но предков его не черните!»

Аль-Хаджадж недоверчиво глянул на пленника и спросил:

— Есть у тебя свидетели?

Тот обратился к ближайшему пленному и указал на него:

— Вот этот человек может подтвердить, что я говорю правду.

Аль-Хаджадж спросил того, так ли оно было на самом деле, и, услышав утвердительный ответ, распорядился:

— Отпустите этих двоих. Первого — за то, что заступился за наше доброе имя, второго — за то, что он запомнил это.

*

К эмиру Рауху ибн Хатиму привели на суд разбойника, промышлявшего грабежом караванов, и он приказал казнить его, но сей человек воскликнул:

— Вспомни о благодеянии, которое я тебе оказал!

Эмир соблаговолил выслушать разбойника, и тот рассказал:

— Однажды ты пришел в дом, где собралась вся знать племени Нахшаль. Народу было много, но никто не обратил на тебя внимания и не уступил тебе места. Тогда я встал, а ты сел на мое место. Если бы не твое великодушие и справедливость, я, грешник, никогда не напомнил бы о такой малости.

Раух не только отпустил разбойника, но даже назначил его наместником той стороны.

*

Когда к аль-Мамуну привели Абу Дулафа, который разбойничал в горах, он без долгих колебаний приказал его обезглавить. Но Абу Дулаф попросил:

— Повелитель правоверных, дозволь мне помолиться.

Аль-Мамун дал ему разрешение, а поэт, делая вид, что

молится, сложил три бейта, затем встал перед халифом и произнес:

Стану я твоим товаром, ты спокойно мной владей.

На меня в обмен ты сможешь покупать других людей. Сделаешь меня кольчугой — смогут ли сравниться с ней Все кольчуги остальные — не найдешь меня прочней.

Стать бы мне твоей стрелою, чтобы ты сказать сумел:

«Не видал в бою с врагами я быстрей и метче стрел!»

Аль-Мамун помиловал Абу Дулафа и сделал его наместником той стороны, и Абу Дулаф навел в ней порядок.

*

В день Сиффина к Муавии привели пленного из жителей Ирака. Муавия воскликнул:

— Хвала Аллаху, который предал тебя в мои руки!

Тот человек ответил:

— Не кощунствуй, Муавия!

— Хвала Аллаху, что он даровал мне власть над тем, кто перебил множество моих сподвижников. Отруби ему голову, палач! — повторил Муавия, но пленный произнес:

— Ты, Муавия, убиваешь меня не во славу господню, ибо господа нашего не может порадовать чья-либо смерть. Тобою движет честолюбие, ты мечтаешь обладать всеми ничтожными благами этого преходящего мира! Так пусть же бог сделает с тобой то, чего ты заслуживаешь,— покарает тебя страшной карой или ниспошлет тебе все мыслимые блага.

— Ты был красноречив,— молвил Муавия,— и твои слова проникли мне в самое сердце. Я отпускаю тебя с миром.

*

Мусаб ибн аз-Зубайр отдал приказ казнить одного из своих врагов, но тот сказал:

— О эмир, подумал ли ты о дне Страшного суда, когда господь сведет нас и когда я, уцепившись за полы твоей одежды, буду кричать: «О владыка небесный, спроси этого человека, за что он убил меня?»

Мусаб приказал:

— Отпустите его, я дарую ему жизнь и деньги, которых ему хватит до самого Страшного суда. Дайте ему сто тысяч.

— Благословляю твою справедливость! — воскликнул пленник.— Отныне ты мне дороже отца и матери. Я думаю, что пятьдесят тысяч из этих денег принадлежат Кайсу ар-Рукайят,— и пояснил: — Потому что Кайс сложил такие строки:

О Мусаб, дивная звезда, сверкающая в ночах!

Чтобы рассеялся мрак, тебя нам ниспослал Аллах!

и=

Когда пред очами аль-Хаджаджа предстала мятежница Харурийя, он вопросил своих приближенных:

— Как надлежит с ней обойтись?

— Она заслуживает казни,— отвечали те.— И пусть ее смерть послужит назиданием для других.

В ответ на такие речи Харурийя улыбнулась, и аль-Хаджадж спросил ее: ,

— Чему ты улыбаешься?

Она ответила:

— Вазиры твоего нечестивого брата фараона вели себя достойней, чем твои вазиры, Хаджадж. Когда фараон спросил у них совета, казнить ли Мусу, они посоветовали ему не принимать спешных решений и пощадить своего брата, а твои вазиры торопливы в неблагих советах.

Аль-Хаджадж засмеялся и повелел отпустить эту женщину.

Шейх Абу Авана рассказывал:

«Однажды аль-Хаджадж послал за мной, и когда я предстал пред ним, он спросил:

— Как твое имя?

Я ответил:

— Эмир не послал бы за мной, если б не знал моего имени.

— Как ты попал в эту страну? — осведомился он.

— Так же, как все прочие ее жители.

Аль-Хаджадж продолжал:

— Сколько ты помнишь из Корана?

— Я помню ровно столько, что мне ничто бы не грозило, следуй ты тому, что там говорится.

— Поступай ко мне на службу,— предложил эмир,— и будь моим помощником.

Я возразил:

— Зачем тебе дряхлый и слабый старик, боящийся прислужников зла? Оставь меня лучше, но если ты настаиваешь, я вынужден буду подчиниться.

— Если я найду кого-нибудь другого, я оставлю тебя в покое, а если не найду — принужу.

— Я не знаю ни одного наместника, которого люди боялись бы так, как боятся тебя,— добавил я.— Клянусь Аллахом, когда приходит ночь, я не могу уснуть до самого утра, вспоминая тебя. Ты видишь, что я не гожусь тебе в помощники.

Аль-Хаджадж посуровел лицом и заставил меня повторить последние слова, затем промолвил:

— Я не знаю другого человека, который пролил бы больше крови, чем я, и был бы меньше озабочен этим. Уходи.

Я встал и пошел, не видя перед собой дороги, будто ослеп, и аль-Хаджадж приказал:

— Покажите дорогу шейху1»

*

Харун ар-Рашид преследовал потомков Фатимы и их приверженцев, в том числе поэта Муслима ибн аль-Вали-да, которого прозвали «Поверженный красавицами». Ар-Рашид приказал разыскать его, но он скрылся вместе с Анасом ибн Абу Шейхом, управителем Бармакидов.

Вскоре их обоих отыскали в Багдаде в доме одной певицы. Когда халифу доложили, что привели этих двоих, он радостно воскликнул:

— Хвала Аллаху, который дал мне власть над ними! Эй, гулям, приведи их!

Когда пленники предстали перед ар-Рашидом, он вперил гневный взгляд в Муслима, и вид его был столь устрашающ, что поэт сильно переменился в лице и, казалось, был близок к беспамятству. Халиф вдруг спросил:

— Муслим, это ты сложил стихи:

Потомки Фатимы и Али, о, как полюбил я вас!

Совсем померкла моя любовь к потомкам твоим, Аббас!

Муслим быстро ответил:

— Нет, повелитель правоверных, я сказал:

О, племя пророка, в сердце моем поселилась к тебе любовь,

Изгоняя любовь ко всем другим, и я восклицаю вновь:

«Да славится племя твое, пророк, блаженное искони,

Сыны Аббаса достойны любви, во всем совершенны они».

Ар-Рашид подивился находчивости Муслима, к тому Же некоторые приближенные халифа стали просить его помиловать лучшего из поэтов.

— Испытай его,— говорили они,— и увидишь, на какие чудеса он горазд.

Халиф приказал Муслиму:

— Скажи что-нибудь об Анасе.

И тот произнес такие стихи:

Как крови Анаса жаждет меч! От жажды он стал гореть!

Подстерегает Анаса рок, следит за Анасом смерть!

Но никогда не испить мечу желанной алой струй,

Покуда с волей твоею рок не слил веленья свои.

Быстрее смерти воля твоя, прощенье сильней судьбы.

А смерть, увы, не умеет прощать — и это удел рабы.

Выслушав эти стихи, халиф удовлетворенно кивнул головой и дозволил Муслиму пересесть подальше, если ему будет тяжело смотреть на казнь Анаса. Когда все было кончено, ар-Рашид попросил поэта почитать ему что-нибудь услаждающее слух. Много стихов прочитал Муслим, наконец халиф сказал:

— А теперь прочти то свое сочинение, в котором говорится о мокрой глине, оно памятно мне с малолетства.

И стихотворец начал:

Несите вино, налейте и мне, пусть чаши блещут, звеня.

Но не пытайтесь, молю, отомстить той, что сгубила меня.

Потом он дошел до слов:

Немало выпили мы вина, и головы тяжелы.

Влачимся по глине, как человек, закованный в кандалы.

Харун, довольный, засмеялся и сказал:

— Кабы не твой богоданный талант и не твое борзо-мыслие, мы заковали бы тебя и ты брел бы сейчас по мокрой глине.

На том он приказал выдать Муслиму награду и отпустить его.

*

Абдаллах ибн Саввар предложил как-то хаджибу ар-Раби послушать рассказ об эмире Масламе и Абу Хубайре. Когда собеседник изъявил согласие, он приказал позвать одного из евнухов, который обычно поливал Масламе на руки воду при омовении, и вот что тот поведал:

«Маслама ибн Абд аль-Малик обычно вставал ночью, совершал омовение и молился до утра, а потом отправлялся к повелителю правоверных. Однажды, уже на исходе ночи, он услышал доносившийся с улицы крик:

— Именем Аллаха заклинаю эмира помочь мне!

— Узнаю голос Абу Хубайры,— молвил Маслама и велел мне выйти и посмотреть, что случилось.

Я вышел, а вернувшись, сообщил хозяину, что это действительно Абу Хубайра и он нуждается в помощи. Он велел мне привести его, и когда тот вошел, мы увидели, что Абу Хубайра едва держится на ногах. Он произнес:

— Отныне, эмир, я в твоей власти так же, как и во власти Аллаха.

— Все мы находимся только во власти Аллаха,— возразил Маслама, но Абу Хубайра все повторял:

— Нет, ты властен над моей судьбой так же, как и Аллах.

Тогда хозяин велел мне полить ему воды на руки, чтобы и он совершил омовении и помолился, а потом подать ему самую лучшую еду и приготовить постель. Он запретил будить гостя, пока тот не выспится. Я испол-

289

щ 3—2653

нил это приказание, а когда гость уснул, доложил об этом Масламе. Тот, как обычно, отправился к халифу Хишаму, а когда настало время уходить, он обратился к халифу:

— Повелитель правоверных, я хочу попросить тебя о чем-то.

— Проси у меня чего угодно,— ответил халиф,— кроме одного — помилования Абу Хубайры.

Тогда Маслама молча поклонился и направился к выходу, но, уже стоя у самого порога, обернулся и молвил:

— Повелитель правоверных, я привык, что любую из моих просьб ты исполняешь безотказно, и люди тоже привыкли к этому. А теперь я боюсь, народ станет говорить, что ты не придерживаешься принятых решений. А ведь это — ересь, мой повелитель.

— Я по-прежнему готов выполнить любую из твоих просьб, — отвечал халиф.

— Благодарю тебя, повелитель правоверных. Так даруй же помилование Абу Хубайре. Я смиренно прошу тебя об этом».

*

У халифа аль-Мамуна был слуга, обязанностью которого было поливать ему на руки воду при омовении. Однажды слуга взял в руки кувшин, но от неловкого движения кувшин упал на землю. Слуга, видя своего господина в гневе, произнес:

— Повелитель правоверных, дозволь напомнить тебе реченье: «И спасутся сдерживающие гнев...»

— Я уже сдержал свой гнев,—ответил Мамун.

Слуга продолжал:

— «...И прощающие людей...»

— Я уже простил тебя.

Но слуга добавил:

— «...А также совершающие благодеяния».

Тогда аль-Мамун воскликнул:

— Иди, я дарую тебе свободу!

*

Язид ибн аль-Мухаллаб говорил: «Достойно восхищения поведение поэта аль-Фараздака, который восхвалял меня, когда я был беден, и высмеивал, когда я стал эмиром».

О смелых и благородных людях

Одним из самых смелых и достойных людей считался некий Укайль ибн Альфа аль-Мурри, иростой бедуин, кочевавший в степи. Однажды халиф Абд аль-Малик ибн Марван попросил Укай ля отдать дочь в жены одному из его сыновей, но тот

ответил: ■*

— Я — свободный человек, и не предлагай мне в зятья сыновей, рожденных от рабынь.

*

Укайль ибн Альфа воспитывал своих детей в большой строгости и, когда выезжал куда-нибудь, всегда брал с собой дочь, которую звали Джарба. Однажды они остановились в одном из сирийских монастырей под названием Дейр Сад. Когда они уезжали, Укайль сказал:

В глухой обители Сада время она провела,

В тиши монастырской Джамаджим, быть может, она была.

Потом он предложил своему сыну Амласу, который сопровождал их, продолжить.

Наутро среди пустыни погоняли верблюдиц мы.

И после пути ночного клонились к седлам чалмы,—

продолжил Амлас, а Укайль, оборотившись к дочери, сказал:

— Продолжай, Джарба!

И она продекламировала:

Дремота их опьянила, им лечь хотелось в постель.

Проник и в сердце, и в ноги дурманящий сладкий хмель.

— Откуда ты знаешь, что такое вино и как оно действует на людей! — вскричал отец и, выхватив меч из ножен, набросился на девушку, но она спряталась за спину брата. Тогда Укайль замахнулся мечом на Амласа, но тот мгновенно вскинул лук и пронзил стрелой бедро Укайля. Амлас и Джарба оставили отца лежащим на земле и истекающим кровью, а сами пустили коней вскачь. Вскоре они добрались до ближайшего источника, где остановились кочевые арабы, и так сказали им:

— У нас пала верблюдица и вот-вот сдохнет. Заколите ее!

Те отправились в указанное место, но увидели там 10* 291

не верблюдицу, а раненого У кайля, который, тщетно пытаясь подняться на ноги, жалобно причитал:

Дети мои, вы кровью залили тело мое.

Но это моя порода, и я узнаю ее.

Кто встретится с храбрецами — того повергнет копье.

*

Когда Тахир ибн аль-Хусайн отмежевался от аль-Мамуна, укрепившись в Хорасане и проявляя величайшую осторожность, аль-Мамун решил покарать вероломного. Он выбрал одного из своих придворных отроков, дал ему наилучшее воспитание, обучил всяким премудростям и отправил в дар Тахиру вместе с многими диковинками и лучшими изделиями мастеров Ирака. Он тайно вручил этому отроку смертоносный яд, который убивает в течение часа, и велел ему подложить яд Тахиру. За это аль-Мамун обещал юноше премножество всяких благ. Прибыв в Хорасан, отрок передал Тахиру дары, и тот благосклонно принял их. Потом он отвел этому отроку отдельные покои в особом дворце для почетных гостей и назначил ему богатое содержание. Так прошло несколько месяцев, и все это время Тахир ни разу не подпустил отрока к себе. Когда тому наскучило, он написал Тахиру: «Господин мой, если ты согласен принять меня к себе, то не чурайся меня, если же нет, то отпусти обратно к повелителю правоверных». Тахир прочитал письмо и велел привести юношу к себе. Когда того ввели в зал, где находился Тахир, ему велено было остановиться на пороге. Отрок увидел, что Тахир с обритой наголо головой сидит на белом войлоке, расстеленном на полу, а перед ним лежат раскрытый Коран и обнаженный меч. Тахир молвил:

— Я принимаю все подарки, которые прислал мне повелитель правоверных, кроме тебя. А тебя я отказываюсь принимать и отсылаю обратно к повелителю правоверных. Мне нечего писать ему, лучше расскажи своему господину обо всем, что ты видел здесь, и передай ему привет от меня.

Когда отрок вернулся к аль-Мамуну и поведал обо всем, что он видел, аль-Мамун сразу понял, что в словах и поступках Тахира заключался какой-то тайный смысл. Но никто из вазиров не смог верно истолковать поведение Тахира. Наконец, по долгом размышлении, повелитель правоверных сказал:

— Кажется, я начинаю понимать, что Тахир имел в виду. Он обрил себе голову и уселся на пол па белом войлоке, давая тем самым понять, что он числит себя моим покорным рабом. Раскрытый Коран долженствует напоминать о нашей прошлой дружбе и обещаниях, которые мы давали друг другу. Что же касается обнаженного меча, то этим он хочет сказать: «Если ты нарушишь клятву верности, то рассудит нас этот меч». Не упоминайте больше о нем при мне и не тревожьте его ни в каких его делах.

Аль-Мамун с тех пор не вмешивался в управление Хорасаном, пока не умер Тахир. После смерти Тахира наместником Хорасана сделался его сын Абдаллах, который охотно признал старшинство аль-Мамуна и стал его самой надежной опорой.

*

Однажды царь Индии отправил халифу Харуну ар-Рашиду послов с дарами — закаленными мечами, охотничьими собаками и одеяньями из диковинных тканей. Когда послы прибыли ко двору халифа, он приказал своим воинам-тюркам выстроиться в два ряда, и послы прошли меж воинами, одетыми в броню, так что видны были только глаза. Халиф спросил послов:

— Какие дары вы привезли?

— Вот наши самые дорогие ткани,— отвечали они, а Харун ар-Рашид, глянув на ткани, велел разрезать их на покрывала и попоны для своих коней. Послы смутились и опустили головы. Потом Харун спросил:

— А еще что вы привезли?

— Закаленные мечи, которым нет равных,— ответили они.

Харун приказал принести меч Амра ибн Мадикариба, прозванный Самсама, и один из слуг стал рубить им мечи, привезенные послами, и разрубал один меч за другим, а на мече Самсама не осталось ни зазубринки. Увидев это, послы снова смутились и потупили взоры. Халиф спросил их:

— А что еще вы привезли?

Они сказали:

— Мы привезли охотничьих собак, которые могут растерзать любого зверя.

Харун воскликнул:

— У меня есть такие звери, что вашим собакам не одолеть их.— И он велел привести льва.

Когда послы увидали такого страшного зверя, они испугались и сказали:

— В наших землях нет таких зверей. Однако мы все-таки испытаем собак.

У них было три собаки, и они спустили их на льва. Псы бросились на льва и разорвали на части. Харун подивился и сказал:

— Эти собаки мне нравятся,просите за них что угодно.

— Подари нам меч, которым ты разрубил наши мечи,— попросили послы, но Харун ответил:

— Это невозможно, ибо наши обычаи не позволяют дарить оружие. Попросите что-нибудь другое.

Послы возразили:

— Мы хотим только этот меч.

— Это никак нельзя,— отвечал Харун. Потом он щедро одарил послов множеством редкостей и диковинок.

АГАТ

-*-

КНИГА О ПОЛЬЗЕ ЗНАНИЙ

Что говорят арабы об ученых и об учености

Арабы говорили: «Тот, кто занимается астрологией, погрязнет в ереси; тот, кто занимается алхимией, погрязнет в нищете; а тот, кто занимается законоведением, погрязнет во лжи».

*

А еще говорят: «Кто много занимается грамматикой, глупеет; кто изучает поэзию, не знает счета деньгам; кто много занимается законоведением, тому прибавляется чести».

*

Некий мудрец поучал своих детей: «Учитесь разным наукам. Как бы вы ни были ничтожны и как бы вами ни пренебрегали люди, благодаря знаниям вы можете стать великими среди других людей, и они не смогут обойтись без вас».

У Халиля ибн Ахмада спросили:

— Что лучше — знание или деньги?

— Знание,— отвечал он, тогда его спросили:

— Почему же ученые толпятся у царских дверей, а цари не приходят к дверям ученых?

— Это потому, что ученые знают о пользе, которую могут принести цари, а те не ведают о выгоде, которую могут получить от ученых,— отвечал Халиль.

*

Суфьян ибн Уейна сказал: «Ученый подобен светильнику: если кто-нибудь заимствует у него знания, от ученого ничего не убавится, как не убывает масло в светильнике, если зажечь от него свечу».

*

Мудрецы говорят: «Передавай свои знания тому, кто их не имеет, и учись у того, кто знает больше твоего. Только так ты сохранишь свои знания и узнаешь то, что прежде было тебе неведомо».

*

Абдаллах, сын Амра ибн аль-Аса, сказал: «Если кого-нибудь спросят о чем-то, чего он не знает, и он не убоится признаться в своем неведении, то значит, он овладел половиной всех наук».

*

Мукатиль ибн Сулайман, возгордившись своими познаниями, сказал как-то раз:

— Спрашивайте меня обо всем, что находится под небесами и что упрятано под землей.

Тут встал некий человек и сказал ему:

— Мы не будем спрашивать тебя о том, что сокрыто от наших очей, а спросим о том, что сокрыто за далью времен. В Святой книге Аллаха говорится о собаке, которая была с людьми, спрятавшимися в пещере. Скажи, какого она была цвета?

И Мукатиль смутился, не зная, как ответить.

Кутада похвалялся своей памятью:

— Если я что-нибудь слышал хоть раз или учил, то никогда не забываю.

И вот однажды он крикнул своему гуляму:

— Эй, где мои сандалии?

— Они у тебя на ногах,— отвечал тот.

Так бог наказал бахвала. Об этом сказал Абу Амр ибн аль-Ала:

Украсить себя не старайся тем, чего вовсе нет.

Настанет миг испытанья — и выплывет ложь на свет.

*

Арабы говорили: «Настоящий ученый должен обладать тремя добродетелями: не презирать тех, кто ниже его; не завидовать тем, кто выше его; и не делать науку средством обогащения».

*

Они говорили также: «Ученый должен быть почтенным, спокойным, достойным, молчаливым, он не должен суетиться, размахивать руками, шуметь, гневаться, затрудняться в словах, дергать себя за бороду во время беседы».

*

Абу Басила Ияса ибн Муавию, который прославился красноречием и ученостью, близкие порицали за пристрастие к пустословию. Один из его друзей как-то сказал ему:

— Мы с тобой не сходимся нравом: ты совсем не умеешь молчать, а я не хочу слушать.

— Ты усматриваешь в моих речах дурное? — спросил Ияс.

— Нет, твои речи хороши,— отвечал ему друг.

— Но ведь чем больше хорошего, тем лучше,— засмеялся Ияс.

*

Мудрец сказал: «Слово, исторгнутое из сердца, попадает прямо в сердце, а соскользнувшее с языка не идет дальше ушей».

Мудрецы утверждали: «Жалейте могущественного — он может лишиться силы; жалейте богатого — он может стать бедняком; и пожалейте ученого — он сгинет среди невежд».

*

Аль-Асмаи, рассказывая о человеке, который искажал предания, говорил: «Он слушал, но не понимал того, что слышал, потом записывал не так, как понимал, и, наконец, читал не то, что записал».

*

У мекканцев спросили о Ата ибн Абу Рабахе, известном законоведе:

— Какого вы были мнения о Абу Рабахе?

Они ответили:

— Он был для нас словно здоровье, преимущества которого оцениваешь только тогда, когда его потеряешь.

*

Аш-Шаби укорял своего брата-близнеца: «Если бы ты не теснил меня в утробе матери, мне не было бы равных в мире».

*

Хаявайх ибн Шарих, известный ученый, в быту был очень скромным и покладистым человеком. Случалось, в час, когда он принимал своих учеников и почитателей, входила его мать и приказывала: «Хаявайх, иди накорми кур». И он вставал и шел кормить кур овсом.

*

Некий проповедник, читая проповедь, так увлекся собственным красноречием, что затянул ее до крайности. Тогда один из присутствующих, которому надоело слушать, сказал: «Когда Аллах благословил бесконечное и непреходящее, он, очевидно, имел в виду проповедь нашего брата».

Испокон веку многие ученые страдали от бедности. Рассказывают, например, что, когда Яхья ибн Яман женился, у него было единственное угощение — арбуз, половину которого съел он сам, а другую половину — его молодая жена. А когда у них родился первенец, им йе во что было запеленать его, и пришлось купить у старьевщика тряпок.

*

Один бедуин говорил: «Если мне доводится услышать мудрое слово, я отдаю за него последнюю рубаху, а потом прошу Аллаха послать мне что-нибудь, чтобы прикрыть наготу».

*

Законовед Ибрахим ан-Нахаи был кривым. Однажды по пути в Басру он повстречал своего соперника аль-Ама-ша, что значит «Подслеповатый». Ибрахим предложил аль-Амашу продолжить путь вместе, но тот ответил:

— Ибрахим, если люди увидят нас рядом, они скажут: «Слепой ведет одноглазого».

Ибрахим на это возразил:

— Пусть себе насмешничают. Бог накажет их за это.

— Давай лучше сделаем так, чтобы бог избавил нас от насмешек, а зубоскалов — от кары.

*

О Хаммаде ибн Зайде, который, несмотря на ученость, отличался скверным, неуживчивым нравом, так сказал поэт:

О ты, что стремишься к знаньям и вышел в нелегкий путь,

Иди к Хаммаду ибн Зайду, терпи и послушным будь.

Учись у него прилежно, старайся и ночь и день.

Когда ж постигнешь премудрость, ты цепь на него надень! ³

— Боюсь, что спора у них не выйдет. Абу Убайда после своих бесконечных путешествий будет рассказывать сказки и легенды древних, а аль-Асмаи, словно ручной соловей, привык развлекать всех своими трелями.

*

Один из богословов, кичившийся знанием Корана, сказал Ибрахиму ан-Нахаи:

— Я прочитываю Коран с начала до конца каждые три Дня.

На это Ибрахим ответил:

— Лучше читай его раз в тридцать дней, но попытайся проникнуть в суть того, о чем там говорится.

*

Хасан Басрийский говорил: «Язык разумного человека спрятан глубоко: прежде чем что-то сказать, он раздумывает. Если слова могут пойти ему на пользу, он произносит их, а если могут повредить, то он смолчит. У глупца же язык торчит наружу: если он хочет что-нибудь сказать, то говорит, не раздумывая».

*

Некий человек пришел к Сулайману ибн Абд аль-Малику и сразу расположил его к себе своим сладкоре-чием. Но Сулайман все-таки решил испытать этого человека, дабы убедиться, что ум его не уступает в своей изощренности ораторскому дару. К сожалению, оказалось, что все достоинства этого человека исчерпывались способностью к витийству. И тогда Сулайман сказал:

— Превосходство разума над речью — мудрость, а превосходство речи над разумом — не более чем пустота.— Затем он произнес такие стихи:

Язык и разум — две части. Из них человек сотворен.

А тело — одна лишь форма, и это — общий закон.

Не суди ни о ком по речи — порой золотится плод,

А если его надкусишь, то сводит от горечи рот.

А лучшее, что сказано об этом,— стихи Зухайра:

Как молчащего оценишь? Ведь обманчив внешний вид!

Ты поймешь, умен ли, нет ли, если он заговорит.

Речь и разум — две основы человеку дал господь.

Остальное — лишь обличье, образ внешний, кровь и плоть.

У Мугиры ибн Шубы спросили о том, каким был Омар ибн аль-Хаттаб, и он сказал: «Сей человек был слишком благороден, чтобы обманывать, и слишком умен, чтобы обманываться, потому он часто повторял: «Я сам не лгун, и лгуну не одурачить меня».

*

Зияд говорил: «Умен не тот, кто сумеет выпутаться из затруднительного положения, а тот, кому удается никогда в него не попадать».

*

У Амра ибн аль-Аса спросили:

— Что есть ум?

Он ответил:

— Умение проникать в суть вещей, а также умение предугадывать последствия любых деяний.

*

Муавия спросил Амра ибн аль-Аса:

— В чем проявляется твой ум?

Амр ответил:

— Если со мной случается что-нибудь непредвиденное, я всегда нахожу выход из этого положения.

— А вот со мной никогда не случается ничего непредвиденного,— отвечал Муавия.

*

Аль-Асмаи рассказывал:

«Когда Хасан ибн Сахль стал вазиром, он всегда повторял такие стихи:

Из наслаждений в жизни ценю одно, пойми:

Живую речь, беседу с разумными людьми.

Их в прошлом было мало, а ныне каково! —

Из них не вижу рядом почти что никого».

*

Одного бедуина спросили:

— Кого из своих детей ты любишь больше?

— Малыша, пока он не вырое, уехавшего, пока он в отсутствии, и больного, пока он не выздоровеет,— ответил бедуин, и все подивились мудрости этого ответа.

*

Говорят, что когда господь сотворил ум, он решил сначала испытать его и приказал: «Иди вперед!» И ум пошел вперед. Потом господь сказал: «Возвращайся

назад!» И ум вернулся. И сказал господь: «Клянусь своим величием и славой, это самое удачное из моих творений. Отдам я его, пожалуй, тем из своих созданий, которые приятны мне». Вслед за тем господь сотворил глупость и, испытывая ее, велел: «Иди вперед!» Глупость повернула вспять. Господь повелел: «Иди назад!» И глупость ринулась вперед. Тогда господь в досаде молвил: «Клянусь своим величием и славой, нет ничего, что было бы мне отвратительней глупости. Наделю-ка я ею тех из своих созданий, которые противны мне».

*

Арабы говорили: «Мнение разумного все равно что предсказание жреца», а некий поэт сказал:

Гот выше прочих смертных, кто первый по уму.

И знатной родословной не надобно ему.

Ведь он и на чужбине живет своим умом.

Мудрец нигде не станет гонимым чужаком.

*

Аль-Ахнаф ибн Кайс повторял: «Мудрец, покидающий нас, лучше, чем примкнувший к нам дурак».

*

Арабы говорили: «Если найдете мудрость даже валяющейся на дороге, подберите ее».

*

Зияд говорил: «О люди, не пренебрегайте разумным советом, даже если вам известно о человеке, который дал вам его, что-то дурное. Не случайно поэт сказал:

Расходилось слово с делом у меня. Но суть не в этом!

Ты не вторь моим деяньям, а внемли моим советам».

Некоторые забавные рассказы и изречения

Ар-Рияхи, читая проповедь на площади Мирбад в Басре, воскликнул: «О люди, не презирайте малых, ибо многое заимствуете от них. Вот я, к примеру, взял у лисицы ее уловки, от обезьяны — разговорчивость, от кошки — угодливость, от собаки — верность, от шакала — осторожность. И также я учился у луны бодрствовать по ночам, а у солнца — появляться время от времени».

*

Подобно этому высказывание мудреца: «Сын человеческий — это целый мир, в котором смешались доблесть льва и терпение осла, жадность свиньи и осторожность ворона, хитрость лисы и вкрадчивость кошки, болтливость обезьяны и трусость страуса».

*

О некой ученом все знали, что он скуп. Один из его друзей как-то сказал:

— Давай встретимся у тебя дома и побеседуем.

— Боюсь, придет кто-нибудь третий и помешает нам,— ответил ученый.

— А мы его не примем.

И вот вечером друзья, помолившись богу, приступили к трапезе. Вдруг раздался стук в дверь.

— Так и есть, принесло кого-то! — воскликнул хозяин, а гость, узнав у слуги имя посетителя, сказал:

— Я знаю этого человека. Он обладает многими достоинствами.

— Какими же именно? — полюбопытствовал ученый.

— Во-первых, он придерживается правила никогда ничего не есть в гостях. Во-вторых...

— Этого больше чем достаточно,— обрадовался хозяин,— мы его пригласим.

*

Один человек рассказывал: «Мать отдала меня в учение торговцу шелковыми материями. Когда минул год, она спросила меня:

— Чему ты научился?

Я ответил:

— Половине нашего дела.

— Как это? — не поняла она, и я ответил:

— Я научился развертывать материю, осталось научиться свертывать ее».

*

У Ашаба, славившегося своей скупостью, однажды спросили:

— Ты видел кого-нибудь, кто отличался бы большей жадностью, чем ты?

— Да,— ответил он,— это собака моего соседа. Она увидела, что прохожий жует смолу, и шла за ним два фарсаха, думая, что он ест и ей тоже перепадет кусочек.

*

Дом Ашаба был так тесен, что в нем с трудом помещались трое. Однажды он позвал троих гостей, но те привели с собой еще троих. Решив подшутить над хозяином, они постучали к нему в дверь, и каждый из них стоял на одной ноге. Прежде чем открыть, Ашаб заглянул в щелку под дверью и пересчитал их ноги. Когда же все шестеро ввалились в дом, Ашаб крикнул: «Уходите, я приглашал людей, а не цапель!»

Что говорили арабы о красноречии

Арабы говорили: «Лучшие из речей — те, после которых не надобно других слов». У них есть множество остроумных изречений на эту тему, некоторые из них мы приведем здесь. Так, когда Кутайба был назначен наместником Хорасана и прибыл туда, он сказал придворным: «Если у кого-нибудь из вас в руках есть что-либо, принадлежащее прежнему наместнику, пусть он отбросит это, если на устах — пусть выплюнет, а если в груди — пусть выдохнет». И все удивились его красноречию.

Одного из бедуинов, который славился среди соплеменников своей речистостью, как-то спросили, что такое красноречие и легко ди им овладеть. «Будь краток, отбрасывай лишнее и приближай дальнее»,— ответил он.

Рабиа по прозвищу «Дальновидный» однажды произносил проповедь и затянул ее. В толпе слушателей стоял бедуин. Рабиа, упоенный собственным красноречием, обратился к нему:

— Скажи-ка нам, бедуин, кого ты считаешь самым красноречивым?

— Того, кто говорит мало, но разумно,— ответил тот, а Рабиа продолжал:

— А что, по-твоему, есть косноязычие?

Бедуин сказал:

— То, что мы слышали сегодня от тебя, может послужить примером косноязычия.

Рабиа пристыженно замолчал.

*

Некий человек задал вопрос аль-Аттаби:

— Что такое истинное красноречие?

Тот ответил:

— Краткость и ясность, отсутствие повторений, запинок и слов-помощников.

Собравшиеся спросили:

— Мы поняли все, кроме выражения «слова-помощники».

Аль-Аттаби пояснил:

— Это когда говорящему не хватает слов и он то и дело говорит: «слушай же» или «пойми же» и при этом гладит или дергает бороду, сплетает пальцы, отводит взгляд от собеседника и захлебывается собственными словами.

*

У Ибн ас-Симака аль-Асади спросили в дни правления Муавии:

— В каком положении ты оставил своих соплеменников?

— Весь мой народ состоит либо из обиженных, кото-

рым ничего не дозволено, либо из обидчиков, которым никто не чинит препятствий,— отвечал он.

*

У Шабиба ибн Шаббы, стоящего у дверей халифа Ха-руна ар-Рашида, спросили:

— Что ты скажешь о посетителях повелителя правоверных?

Он ответил:

— Я вижу, что каждый входящий преисполнен надежд, а выходящий доволен.

*

Аль-Хусайн ибн Али встретил поэта аль-Фараздака по дороге в Ирак и полюбопытствовал, как настроены люди в этой стране. Поэт ответил: «Их сердца с тобой, мечи против тебя, а победа в руках Аллаха».

*

У Али ибн Абу Талиба спросили:

— Каково расстояние между востоком и западом?

— Однодневный путь солнца,— ответил он.

*

Подобное рассказывают и об одном красноречивом бедуине. У него спросили, каково расстояние от такого-то места до такого-то. Он промолвил: «Свет дня и мрак ночи».

*

Халиду ибн Язиду ибн Муавии задали вопрос:

— Что ближе всего к человеку?

Он сказал:

— Смертный час.

Его спросили:

— А что самое далекое?

— Исполнение надежд.

— А что тягостней всего для взгляда?

— Покойник,— ответил Халид.

— А самое отрадное?

— Лицезрение друга,— сказал Халид.

— Почему ты сам не сочиняешь стихи — ведь ты знаешь их так много! — спросили у Халиля ибн Ахмада.

— Я словно точильный камень — заостряю, но не режу,— ответил он.

*

У поэта Укайля ибн Алака спросили:

— Почему твои сатирические стихи так коротки?

Он ответил:

— Ожерелье должно быть такой длины, чтобы оборачивалось вокруг шеи, не больше.

*

Однажды царь арабов ан-Нуман ибн аль-Мунзир сидел с Ади ибн Зайдом аль-Ибади в тени густолистого дерева. Ан-Нуман велел, чтобы им принесли вина и привели певиц, на что Ади ибн Зайд заметил:

— Благословен будь царь, знаешь ли ты, о чем говорит это дерево?

— Что же оно говорит? — полюбопытствовал Ан-Нуман, и Ади ибн Зайд продекламировал такие стихи:

О, сколько радостных кутил сидело вкруг меня порой,

Мешая терпкое вино с прозрачной ледяной водой!

Но переменчива судьба, как облака над головой,

И разметала всех она, как будто вихрь предгрозовой.

Услышав это, ан-Нуман пригорюнился и велел унести вино и увести певиц.

*

Шабиб ибн Шайба, описывая Халида ибн Сафвана, сказал: «Нет у него ни тайных друзей, ни явных недругов».

*

Однажды Ибн ас-Симак читал проповедь во дворе своего дома, а его невольница слушала из-за двери. Войдя, он спросил ее:

— Как ты нашла мою проповедь?

— Когда ее смысл открылся непонятливому, умному она успела наскучить,— ответила женщина.

О сдержанности и о людях, которые ответили добром

на зло

Некий человек сказал Амру аль-Асу:

•⁴ — Я готов отдать тебе всю свою жизнь!

— Это чрезмерная жертва,— возразил Амр, а тот человек воскликнул:

— Ты как будто укоряешь меня! Клянусь Аллахом, если ты скажешь мне слово, я в ответ скажу десять!

— Клянусь Аллахом, если ты и скажешь мне десять слов, то не услышишь от меня ни одного,— ответил Амр.

*

У аль-Ахнафа ибн Кайса спросили, у кого он научился сдержанности.

— У Кайса ибн Асима аль-Минкари,— ответил он,— Я видел однажды, как он сидел во дворе своего дома, с мечом на поясе, и беседовал с людьми. В это время к нему привели человека со связанными руками и принесли тело убитого, говоря: «Вот твой племянник, он убил в ссоре твоего сына». Клянусь Аллахом, Кайс даже не изменился в лице и не прервал беседу. Закончив ее, он обратился к племяннику и сказал ему: «Как же ты мог, сын мой, взять такой грех на свою душу, как не убоялся гнева господня?» Потом, повернувшись к другому своему сыну, который стоял рядом с ним, сказал: «Иди, сынок, схорони своего брата, но раньше развяжи своего двоюродного брата. Распорядись, чтобы матери убитого выплатили выкуп за него — сотню верблюдиц, ведь она взята мной из дальнего племени».

*

Мудрый Лукман сказал: «Нигде так не проявляется смелость, как в битве, дружба — в беде, а сдержанность — во гневе».

*

Язид ибн Абу Хабиб говорил: «Я прячу свой гнев в сандалиях. Когда мне доводится услышать что-нибудь неприятное, я тотчас надеваю их и спешу удалиться».

Аль-Ахнаф любил повторять: «Кто не может стерпеть одного неприятного слова, услышит их в большом множестве».

*

Некий бедуин, описывая Синана ибн Абу Харису, говорил: «Он был более сдержан и терпелив, чем неопе-рившийся птенец.— И так пояснил недоуменным слушателям: — Птенец вылупляется из яйца неоперившимся и не вылетает из гнезда, пока не отрастут перья и не укрепятся крылья».

*

Некий человек спросил аль-Ахнафа:

— Почему твои соплеменники избрали тебя своим вождем? Ведь ты не самый благородный из них, не самый красивый и не самый храбрый.

Аль-Ахнаф ответил:

— Из-за того, брат мой, что мой нрав противоположен твоему, я не вмешиваюсь в твои дела, как ты вмешиваешься в мои. ⁴

Халиф Абд аль-Малик ибн Марван спросил Рауха ибн Занба о Малике ибн Масмае, и Раух ответил:

— Если бы Масмаа разгневался, то вместе с ним разгневались бы сто тысяч воинов, и никто из них не спросил бы его о причине гнева.

Абд аль-Малик восхищенно воскликнул:

— Вот истинная доблесть!

*

Некий человек обратился к халифу Абд аль-Малику ибн Марвану с речью, которая пришлась тому по душе, ибо этот человек оказался весьма искусным в красноречии. Халиф спросил:

— Чей ты сын?

— Я сын своего разума, который привел меня к тебе. Абд аль-Малик по достоинству оценил ответ. А один

из поэтов сочинил на эту тему такие стихи:

Моя родословная — доблесть. Богат я только умом.

Маула или араб я — какая разница в том?

И если уж от кого-то свой род я должен вести,

То, кроме ума и знаний, мне родичей не найти.

Что говорили арабы о мужестве, знании и невежестве

Рабиа по прозвищу «Прозорливый» говорил: «Мужество — это шесть достоинств. Три проявляются при оседлой жизни, а три — при кочевой. В пути следует не ссориться со спутниками, заботиться о них и делиться провизией. Тем же, кто ведет оседлую жизнь, следует быть добродетельными, заботиться о семье и, посещая мечеть, читать Коран». ⁵

Хасан Басрийский говорил: «Люди бывают трех родов: люди, подобные пище, без которых не обойтись; люди, подобные лекарству, которые нужны время от времени; и люди, подобные болезни, которые никому никогда не нужны».

*

Халиль ибн Ахмад говорил: «Люди бывают четырех родов: человек, который знает, что он знает. Это ученый, смело задавайте ему вопросы. Человек, который не знает, что он знает. Это тот, кто забыл, напомните ему его собственные знания. Человек, который знает, что он многого не знает. Это невежда, научите его. Человек, который не знает, что он ничего не знает. Это дурак, гоните его». Об этом же сказал поэт:

Как плохо, что ты невежда. Но, право, хуже всего Не ведать, что ты не знаешь воистину ничего.

И коль премудрость ученья тебе не дано понять,

Что ты ничего не знаешь, ты все-таки должен знать. ⁶

Вазир Сахль ибн Харун воскликнул однажды: «Если кто-нибудь докучает тебе своими просьбами, обрати к нему глухое ухо и незрячий глаз!»

*

Когда к Абу Хурайре приходил докучный человек, он говорил: «О господи, отпусти ему его грехи, а нас избавь от его общества». Подобное рассказывают и об аль-Амаше, который,завидев докучного у себя дома, произносил такие стихи:

Знай, поднять слоновью тушу — гору мяса и костей — Легче, чем вести беседу с самым нудным из гостей.

*

Абу Ханифа сказал аль-Амашу, когда пришел навестить его во время болезни:

— О Абу Мухаммад, если б я не боялся надоесть тебе, я приходил бы каждый день по два раза.

— Брат мой, мне докучно даже воспоминание о тебе, что же будет, если ты каждый день будешь приходить дважды! — ответил аль-Амаш. О нем же рассказывают, что, упоминая некоего докучного посетителя, он говорил: «Я ненавижу ту мою половину, что обращена к нему, когда он приходит».

*

Один человек велел вырезать на своем перстне слова: «Сказал — и уходи». Когда кто-нибудь из гостей задерживался у него сверх меры, он протягивал ему перстень и говорил: «Прочти, что здесь написано».

*

Башшар аль-Укайли сказал о докучном человеке, которого звали Абу Умран:

О тяжелый собеседник! Хоть и мало весит он,

Разговор его над нами нависал как горный склон.

Тень его была намного тяжелей горы Сахлан.

Я сказал: «Какое бремя — собеседник наш Умран.

О земля, ты носишь горы! Не пойму я одного —

Как же ты несешь Умрана, как выносишь ты его!⁶

Он же сказал о докучном:

О ты, наказанье всевышнего для всех, кто собрался тут!

Ведь уши вянут от слов твоих, волосы дыбом встают.

Возьми все мое достоянье, богатством моим владей,

Пусть это будет выкупом за нас, за несчастных людей!

Отдам и большое и малое, но только уйди, не тяни.

Уйди же ты в дали дальние и жизнь мою сохрани.

*

Некий человек очень любил петь, хоть не обладал ни голосом, ни слухом. Однажды он, будучи в Медине, напился пьяным и брел ночью по улице, во все горло распевая песню. Когда он проходил мимо дома кади Медины аль-Авкаса аль-Махзуми, тот высунулся из окна и крикнул: — Мало того что ты пил запретное и разбудил спящих, ты еще ошибаешься в песне! Получай же! — И судья сам пропел песню правильно.

О том, как арабы судили о людях по их именам

Омар ибн аль Хаттаб спросил одного человека, которого намеревался назначить своим наместником, о его имени. Тот ответил:

— Враль ибн Хапун.

Омар воскликнул:

— Ты будешь обманывать людей, а твой отец будет

воровать

и отослал его ни с чем.

*

Однажды к Омару ибн аль-Хаттабу пришел некий человек, и Омар спросил его:

— Как твое имя?

Тот ответил:

— Шихаб ибн Харака, что означает «Небесный огонь, сын пожара».

Омар спросил:

— А из какого ты рода?

— Из рода Жара,— отвечал тот.

Омар осведомился:

— А где ты проживаешь?

— В краю Пламенных гор.

— Так уходи поскорей,— воскликнул Омар,— пока ты всех нас не подпалил!

СЕРДОЛИК

-*■-

КНИГА О КРАСНОРЕЧИИ

Что говорили арабы о дружбе и друзьях

Ф Мудрецы сказали: «Лучший друг — тот, кто повернулся к тебе лицом, когда удача отвернулась от тебя».

*

У Бузургмихра спросили:

— Кто тебе милее — брат или друг?

Он ответил:

— Я люблю своих братьев только тогда, когда они мне друзья.

*

Некий индийский мудрец сказал: «Как уксус портит мед, так дурной нрав портит любое дело».

*

Мухаммад ибн Язид, грамматик и философ, рассказывал: «Я пришел как-то к Халилю ибн Ахмаду и увидел, что тот сидит на небольшом коврике. При моем появлении он подвинулся, чтобы я мог сесть рядом с ним, но я не хотел стеснять его. Однако он настоял, и я уселся на самый краешек, он же притянул меня к себе и сказал: «Даже игольное ушко не тесно для друзей, а тем, кто ненавидит друг друга, тесен целый мир».

Что говорили арабы о любви

У Хаммада ар-Равии спросили:

— Что есть любовь?

Он ответил:

— Любовь — это дерево, ствол которого — постоянные думы, сучья — постоянное томление, крона — постоянная бессонница, листва — постоянные недуги, а плоды — смерть.

Муаз ибн Сахль сказал: «Любовь — самый норовистый конь и самое хмельное питье, самая лихая беда и самое неутолимое желание. Нет ничего страшней неразделенной любви и ничего слаще — обоюдной. Не зря поэт сказал о ней:

Ах, любовь — сплошные беды. Каковы же, спросишь ты,

Признаки ее живые, ей присущие черты?

Суть любви — недуг нещадный, проявленье — жар и страсть.

И в начале — имя милой, а в конце — печали власть.

О вражде и зависти

Однажды во времена Джахилийи у одного из арабских царей встретились Тамим ибн Мурра и Бакр ибн Вайль. И стали они кичиться друг перед другом своей родовитостью и храбростью. Потом попросили: «Дай нам мечи, о царь, и мы сразимся перед тобой». Царь повелел вырезать для спорщиков два меча из дерева. Они стали биться, и Бакр ибн Вайль в пылу боя воскликнул:

О, когда б нам дали в руки по железному мечу!

Тамим ибн Мурра подхватил:

Иль хотя б мечи из камня — поразить врага хочу!

Царь встал между ними и разнял их. Тогда Тамим ибн Мурра сказал своему противнику:

Знай, теперь до самой смерти у меня к тебе вражда!

Бакр ибн Вайль ответил:

А умрем — вражду потомкам завещаем навсегда.

Говорят, что племена Бакр и Тамим враждуют по сей день из-за той ссоры.

*

Некий мудрец говорил: «Не обрящет покоя завистник, не обрящет брата спесивый, и не обрящет друга злонравный».

Хасан Басрийский любил повторять: «Я не встречал обидчика, больше похожего на обиженного, чем завистник: он постоянно вздыхает, вечно грустит, и нет конца его заботам».

*

Кайс ибн Зухайр, проходя по землям племени Гатафан, увидел, что люди там живут в довольстве и стада их многочисленны, и ему это не понравилось. Его спросили:

— Неужели тебя огорчает то, что достойно радости?

— Разве вы не знаете, что вслед за богатством и благоденствием являются жадность и зависть, а бедняки великодушны и помогают друг другу? — ответил премудрый Кайс.

*

Как верны слова одного из мудрых людей: «Ты стараешься изо всех сил сохранить друга — проявляешь терпимость, верность и преданность, но проходит время, и ты ничего не сможешь поделать, если друг отвернется при неудаче, родич станет злорадствовать, когда ты попадешь в беду, сосед позавидует удаче, помощник окажется недругом, жена — сварливой, служанка — нерадивой, раб возненавидит тебя, а сын опозорит. Ищи же заранее, куда бежать».

*

Рассказывают, что дьявол говорил Ною: «Берегись зависти и жадности. Я позавидовал Адаму и был изгнан из рая, а Адам пожадничал и поел плодов с дерева, которое ему было запрещено трогать, и тоже был изгнан из рая».

*

Аль-Асмаи рассказывал:

«Один басриец был грубым и злым, постоянно обижал своих соседей и поносил их. Некий достойный человек, придя к нему, стал увещевать его:

— Ты ведешь себя так постыдно, что соседи постоянно жалуются на тебя.

— Они просто завидуют мне,— ответил тот человек.

— Чему же они завидуют?

— Они завидуют тому, что меня казнят.

— Этого не может быть! — удивился гость.

Тогда басриед предложил:

— Пойдем со мной, и я тебе докажу.

Они вместе отправились на площадь перед домом, где обычно собирались все его соседи. Басриец уселся на скамью и прикинулся крайне опечаленным. Соседи спросили его:

— Что с тобой?

— Нынче ночью пришел в Басру приказ халифа Муа-вии, чтобы меня казнили вместе с Маликом ибн аль-Мун-зиром и всей прочей басрийской знатью.

Соседи вскочили со своих мест и набросились на него с криком:

— Ах ты нечестивец, тебя казнят вместе с этими людьми, хотя ты не отличаешься ни знатностью, ни благородством?!

Тогда басриец, повернувшись к своему посетителю, сказал:

— Видишь, они завидуют, что меня казнят! Как же они повели бы себя, если б узнали обо мне что-нибудь хорошее?»

*

Пророк сказал: «Твой друг — это заплата, которой ты чинишь свою одежду, смотри же, чем будешь латать платье».

О просителях и доносчиках

Некий человек попросил у халифа Абд аль-Малика личной .аудиенции. Тот обратился к своим приближенным:

— Выйдите, если хотите.— А когда посетитель приготовился говорить, Абд аль-Малик предостерег его: — Берегись восхвалять меня — я знаю себя лучше, чем кто-либо иной, берегись солгать — к лжецам я не бываю снисходителен, и также берегись доносить на кого-нибудь. Ну как, ты еще хочешь сказать мне что-нибудь?

Тот человек ответил:

— Отпусти меня, повелитель правоверных.

*

Вазир Зу-р-Риясатайн говорил: «Поверивший доносу ведет себя хуже, чем доносчик, ибо донос — это всего лишь указание, а вера в него — разрешение дальнейшего. А тот, кто указывает и советует, не равен тому, кто выслушивает и разрешает».

*

Некий человек принес донос на другого Кутайбе ибн Муслиму, и тот сказал ему: «Постыдись! Ты жуешь жвачку, которую давно выплюнули благородные люди!»

*

Одному мудрецу донесли, что некий человек ругает его. Мудрец ответил: «Напрасно он пробует на зуб полновесный дирхем!»

*

Абу Муслиму аль-Хорасани привели чистокровного коня. Он спросил конюха:

— Знаешь ли ты, на что пригоден такой конь?

Тот ответил:

— Ты сядешь на него верхом и будешь преследовать врагов!

Абу Муслим возразил:

— Нет, на таком скакуне можно удрать от завистливого и злонравного соседа.

*

В хадисе говорится: «Даже если человек сверкает, как искра, о нем скажут люди: «Он не такой» или «О, ес ли б он был такой!» А поэт сказал:

Поверьте, кто живет с людьми, тот не спасется от людей, И не избегнет он клыков, не уклонится от когтей.

Абу Джафар аш-Шайбани рассказывал:

«Однажды к нам пришел поэт Абу Майне и спросил, о чем мы беседуем.

— Мы говорим о том, как порочно наше время,— ответили мы, на что Абу Майне воскликнул:

— Вы не правы! Время — это сосуд, в который можно налить и добро и зло.— Потом он продекламировал:

Все хранят алмазы, жемчуг, драгоценные оправы,

Но никто беречь не хочет чувства добрые и нравы. «Как порочно наше время!» — вы твердите, лицемеры. Это сами вы порочны, люди лживые без меры!»

*

А вот какие стихи сложил я сам о пороках нашего времени:

Ах, на ближних нет надежды, и удел печалей наш.

Их пустые обещанья — это облако, мираж.

В наше время господами стали подлые рабы,

Рыщут по полю волками, рвут добычу у судьбы.

Меж собой грызутся стаи в лютой злобе вековой,

Словно мир добра лишился, всюду слышен волчий вой.

Ты у них земли попросишь — нераспаханная есть,—

«Нет земли!» — они ответят, а земель у них не счесть! Втихомолку все бранят их, а когда воздать почет Льстец какой-нибудь стремится — сразу видно, нагло лжет.

*

Абу-д-Дарда говорил: «Раньше люди были подобны листьям без шипов, а теперь стали как шипы без листьев».

*

А вот изреченье Яхьи ибн Хайяна: «Если благородный человек получит власть, он проявляет скромность, а если подлый — он становится высокомерным».

*

Рассказывал аль-Утби:

«Я увидел, как Михраз, маула племени Бахила, совершал паломничество верхом на муле, а потом увидел его на одном их багдадских мостов пешим. Я спросил его:

— Почему ты идешь пешком в этом месте, где и конному трудно пробраться?

Он ответил:

— Я ехал верхом там, где другие были пешими, и Аллах имел полное право заставить меня ходить пешком там, где другие предпочли бы коней или мулов».

*

Царь Хосрой сказал: «Берегитесь благородного человека, когда он голоден, а негодяя — когда он сыт».

Что говорили арабы о скромности

Мудрецы утверждают: «Завидуют всем достоинствам, только скромность не вызывает ничьей зависти».

*

Однажды Омар ибн аль-Хаттаб вышел на улицы Медины, держа руку на плече аль-Муаллы ибн аль-Джаруда аль-Абди. Им повстречалась женщина из племени Ку-райш. Увидев Омара, она остановилась и сказала:

— Мы когда-то звали тебя «Умайр» — «маленький Омар», потом из Умайра ты стал Омаром, а теперь мы называем тебя «повелитель правоверных». Бойся же бога, Ибн аль-Хаттаб, и справедливо управляй людьми, ведь кто опасается наказания божьего, для того дальнее становится близким, а кто боится лишь смерти, старается захватить побольше добра.

Аль-Муалла воскликнул:

— О рабыня божья, ты заставила прослезиться повелителя правоверных!

Но Омар возразил:

— Молчи! Знаешь ли ты эту женщину? Это Хаула, дочь Хакима. Ее молитвы слышит Аллах, так почему бы и мне, Омару, не прислушаться к ее поученьям и не последовать им?

Мудрецы говорили: «Добром достигнешь того, чего не добьешься силой. Разве тебе неведомо, что вода, несмотря на свою податливость, долбит камень?» Ашджа ас-Сулами сказал Джафару ибн Яхье ибн Халиду: «Когда бессильны войска и деньги, помогает мягкость и доброта». Ан-Набига аз-Зубьяни сложил об этом такие стихи:

Доброта — большое счастье, Мягкость — дар, что всех богаче. Если будешь добр и мягок,

То к тебе придут удачи.

О ханжестве и чрезмерном усердии в вере

Аль-Амаш как-то молился в мечети, имам которой утомил людей чрезмерно долгой молитвой. Когда же он наконец завершил моленье, аль-Амаш сказал:

— Тебе не следовало так затягивать молитву, здесь находятся и занятые люди, и старики, и немощные, кто не может так долго молиться.

— То, что ты говоришь,—смертный грех,—возразил имам.— Краткая молитва подобает лишь смиренным и благочестивым.

— А я говорю от лица смиренных и благочестивых! — воскликнул аль-Амаш.

Ар-Раби ибн Зияд был ранен стрелой в лоб, и каждый год у него открывалась рана, от которой он очень страдал. Однажды его пришел навестить Али ибн Абу Талиб, и он спросил Ибн Зияда:

— Как ты себя чувствуешь?

Раби ответил:

— Я чувствую себя так, что если бы мне предложили: твоя боль пройдет, но ты потеряешь зрение, я бы обрадовался.

— Неужели ты совсем не дорожишь своим зрением? — удивился Али, на что Раби воскликнул:

— Если б я владел миром, то отдал бы его, чтобы видеть!

— Значит, Аллах не допустит, чтобы ты ослеп,— заключил Али.

— Повелитель правоверных, я жалуюсь тебе на своего брата, Асима ибн Зияда,— продолжал Раби.

— В чем же его вина? — полюбопытствовал Али.

— Он надел грубую одежду и ест один сухой хлеб. Из-за него в горе вся семья и в печали его дети.

Али велел позвать Асима и, когда тот пришел, сурово сказал:

— Горе тебе, Асим, неужели ты полагаешь, что бог, создавший все мирские блага, не желает, чтобы люди пользовались ими? Разве ты не знаешь, что Аллах говорит: «На морских лугах произрастают для вас жемчуг и кораллы»? По-моему, лучше пользоваться мирскими благами, нежели расточать благие слова.

— Почему же ты сам, повелитель правоверных, одеваешься в простую одежду и ешь грубую пищу? — спросил Асим, и Али ответил:

— Справедливому правителю надобно вести себя как самому простому из его подданных, дабы бедняк не стыдился своей бедности.

*

Однажды жена Абдаллаха ибн Амра пожаловалась пророку, когда он зашел в их дом и спросил, как ей живется:

— Какие у меня могут быть радости, если мой муж Абдаллах ибн Амр отрекся от мирских радостей? Он не желает беседовать с нами, не спит по ночам, отказывается от пищи, которую мы готовим, и не исполняет своих супружеских обязанностей. Вот и сейчас он ушел, и я не знаю, когда вернется.

Пророк велел:

— Когда он явится, задержи его до моего прихода.

Вскоре Абдаллах вернулся, и жена стала занимать его

разговорами, чтобы он снова не ушел из дома. В это время вошел пророк и так спросил Абдаллаха:

— Я слышал, что ты не спишь. Почему?

Абдаллах пояснил:

— Мне не спится из боязни перед Страшным судом.

— А почему ты отказываешься от пищи? — продолжал пророк.

— Живу надеждой отведать в раю пищи лучшей, чем эта.

— А почему ты пренебрегаешь супружескими обязанностями?

— В раю я буду иметь женщин лучше, чем моя жена.

— О Абдаллах,— воскликнул пророк,— бери пример с меня — я вовремя ем и вовремя пощусь, не чураюсь мяса и даю своим женам то, что причитается им по праву. Аллах имеет на тебя право, но твое тело тоже предъявляет свои права.

Абдаллах попросил:

— О посланец Аллаха, нельзя ли мне поститься каждые пять дней, а один день разговляться?

— Нельзя, — ответил Мухаммад.

— Может быть, я буду поститься каждые четыре дня, а один день есть, как все?

— Нельзя!

— А можно, я буду поститься хотя бы три дня, потом разговляться?

— Тогда не я, а ты будешь пророком,— рассердился Мухаммад.

*

Некий человек обратился с вопросом к Али:

— Что такое свобода воли и в какой мере мы ею наделены?

Али ответил ему вопросом на вопрос:

— А что было раньше — милость божия или людское повиновение?

— Милость божия,— ответил тот человек, однако добавил: — Но разве я не по своей воле встаю, сажусь и ложусь?

Али сказал:

— Да, в этом ты поступаешь по своей воле. Но я хочу задать тебе три вопроса, и по твоим ответам мы будем судить, отступник ли ты или истинно правоверный.

Все присутствующие внимательно прислушивались к их беседе, а Али, немного подумав, задал первый вопрос:

— Скажи мне, ты родился на свет по своему собственному желанию или по воле Аллаха?

— По воле Аллаха,— признал тот человек, тогда Али задал следующий вопрос:

— Аллах сотворил тебя, преследуя свои цели или твои?

— Свои цели,— прозвучал ответ.

— А в день Страшного суда ты получишь то, чего сам желаешь, или то, чего пожелает Аллах?

— То, чего он пожелает,— вынужден был признать собеседник.

— Вот видишь, выходит, нет у тебя никакой свободы воли!

*

Рассказывают, что некий человек спросил пророка:

— Неужели бог может заставить меня сотворить зло, чтобы потом наказать за это?

Пророк ответил:

— Да, все мы в его власти!

*

Сумама ибн Ашрас рассказывал:

«Когда поэт Абу-ль-Атахия явился к халифу аль-Ма-муну, прибывшему в Ирак после победы, одержанной над аль-Амином, халиф приказал подарить ему деньги и стал беседовать с ним. С тех пор Абу-ль-Атахия каждый день приходил к аль-Мамуну и однажды сказал ему:

— Нет более невежественных людей, чем те, кто утверждает, будто человек обладает свободой воли.

Аль-Мамун недовольно заметил:

— Ты искусен в своем ремесле, так не переходи границ и не занимайся чужими делами.

Абу-ль-Атахия попросил аль-Мамуна:

— Повелитель правоверных, устрой диспут, и я буду спорить с кем угодно.

Аль-Мамун приказал послать за мной. Когда я вошел к халифу, он сказал мне:

— Вот человек, который утверждает, что у тебя и твоих единомышленников нет доказательств, что существует свобода воли.

— Пусть задает мне свои вопросы,— предложил я, тогда Абу-ль-Атахия покрутил рукой и спросил меня:

— Кто движет этой рукой?

Я ответил:

— Ею движет тот, кто блудил со своей матерью. Абу-ль-Атахия воскликнул:

— Повелитель правоверных, он оскорбил меня!

— Ты задал глупый вопрос,— возразил я.— Если ты движешь своей рукой, то мои слова относятся к тебе!

Аль-Мамун рассмеялся и спросил Абу-ль-Атахию:

— Ну, есть у тебя еще вопросы?»

*

Огнепоклонник и кадарит вместе совершали путешествие. Надарит спросил огнепоклонника:

— Почему бы тебе не принять ислам?

— Если позволит Аллах, я это сделаю,— ответил огнепоклонник, а кадарит возразил:

— Аллах позволил, но не иначе как сатана мешает тебе стать мусульманином.

— Я всегда с тем, кто сильнее,— усмехнувшись, ответил собеседник.

О глупости

Мудрецы говорят: «Глупец обижает того, кто ^{7 8}

Приведем слова Абу-ль-Атахии о глупцах:

Не веди беседы с глупым, сам себя ты пожалей: Словно ветхая одежда, ненадежен дуралей — Только залатаешь дыры, дунет ветер, и опять Расползаются заплаты, надо снова зашивать. Глупость трещине подобна. Если лопнуло стекло, Починить бутыль не сможет тот, кому не повезло. Упрекать глупца не стоит — это мой тебе совет. Станет он еще упрямей, не исправится, о нет!

О свойствах друзей

Арабы говорили, что настоящий друг является другом твоего друга и врагом твоего врага.

*

Однажды Дахим аль-Кальби явился к халифу Али и в его присутствии восхвалял Муавию. Али сказал ему:

Я стану враждовать с тобой, друг моему врагу!

Друзей лишь друга моего я полюбить смогу.

Держись подальше, друг врага! Мне ясно до конца: Пристрастья наши далеки, и далеки сердца.

*

Об этом же сказал аль-Аттаби:

Ты любишь моего врага, как можешь ты дружить со мной! Иди обманывать других, исчезни с глаз моих долой.

Ты мне о верности своей твердишь, но лишь наедине,

А друг мой от меня вдали всегда тоскует обо мне.

Рассказы о мудрецах и ученых

Некий мудрец говорил: «Если тебя уважают из-за богатства, то это уважение продлится до тех пор, пока твое богатство не истощится, а если в тебе ценят образованность и ученость, то это навечно».

*

Суфьян ас-Саури сказал: «Человеку, который знает себе цену, не повредят злобные речи».

Абд аль-Азиз, сын халифа Омара ибн Абд аль-Азиза, рассказывал:

«Как-то раз мне сказал Раджа ибн Хайва:

— Я не встречал человека более воспитанного и приятного в обращении, больше уважающего ученых, чем твой батюшка. Однажды мы беседовали с ним в вечернее время, когда стемнело. Вдруг светильник замигал и стал гаснуть, а слуга уснул и не просыпался. Я сказал Омару: «Повелитель правоверных, дозволь мне поправить фитиль». Но Омар возразил: «Достойный человек не заставит гостя прислуживать себе». Он снял с плеч дорогой плащ, встал, подошел к полке, где хранилась бутыль с маслом, подлил в светильник масла и, поправив фитиль, вернулся на свое место, не позволив мне утрудить себя».

*

У Александра Великого спросили:

— Почему ты почитаешь своего наставника больше, чем отца?

Александр ответил:

— Потому что отец дал мне преходящую жизнь, а благодаря наставнику мой дух обрел вечность.

*

Мудрецы, поучая царя Ануширвана, говорили ему: «Царь, пополняющий казну за счет того, что он отнимает у своих подданных, подобен строителю, что настилает крышу плитами, вырванными из основания здания».

*

Некий мудрец поучал своего сына: «Умению слушать подобает учиться так же, как учатся красноречию,— пусть люди видят, что тебе .приятнее внимать их речам, чем самому поучать их. Не торопись давать обещания — лучше сделать дело без лишних слов, нежели расточать слова, за которыми не последуют дела».

*

Арабы повторяли: «Воспитанный человек не старается перекричать собеседника и не отвечает на вопросы, заданные другим людям. Он не вступает в спор, когда кто-то приводит хадис, и не лезет со своими поучениями, когда его не спрашивают. Если он убедил своего противника, то не кичится этим, а когда кто-то говорит, он внимательно слушает».

*

Саид ибн аль-Ас говорил: «Я ни разу не вытянул ноги, сидя напротив гостя, и ни разу не встал, пока он не встанет». А Ибрахим ан-Нахаи добавлял: «Если кто-нибудь из вас войдет в дом, то пусть сядет на то место, которое ему указали».

*

Абу Калаба однажды бросил своему гостю подушку, чтобы тот уселся поудобнее, но гость отказался от нее. Тогда Абу Калаба сказал:

— Разве ты не знаешь хадиса, гласящего: «Никто не должен отвергать чести, которую оказывает ему собрат».

*

Один из бедуинов, прославившийся своим красноречием, говорил: «Я никогда не забываю о трех вещах: любезно приветствовать гостя, входящего в мой дом, уступать ему лучшее место и поворачивать лицо к говорящему со мной». А другой воскликнул однажды: «Я боюсь, если муха сядет на моего гостя, скажут, что я обидел его».

*

Халиф Хишам ибн Абд аль-Малик отправил сына в поход и вместе с ним послал своего племянника. Каждому из них он велел быть почтительным друг с другом. Когда они вернулись, он спросил племянника:

— Ну, как вел себя твой двоюродный брат?

Тот осведомился:-

— Сказать в общем или рассказывать в подробностях?

— Скажи в общем,— попросил халиф, и юноша ответил:

— Перед нами была широкая дорога, но каждый, уступая ее другому, ехал по обочине до самого твоего дворца.

Яхья ибн Аксам рассказывал:

«Однажды я прогуливался вместе с аль-Мамуном в саду Мунисы, дочери аль-Махди, и шел так, чтобы прикрывать его своей тенью от солнечных лучей. Когда мы дошли до конца дорожки и повернули назад, я хотел перейти на другую сторону, чтобы опять защищать его от солнца, но он остановил меня:

— Не делай этого, теперь я буду прикрывать тебя, как ты делал это раньше.

— Повелитель правоверных,— возразил я,— если б в моей власти было прикрыть тебя от адского пламени, я бы и это сделал охотно.

— Нет, я не позволю себе проявить невежливость к своему спутнику! — ответил аль-Мамун и шел, защищая меня от лучей солнца до конца дорожки».

*

Зияду сказали:

— Ты близок с Харисой ибн Зайдом, а ведь он заядлый пьяница!

На это Зияд ответил:

— Как же мне не дружить с ним? Ведь это человек, который знал ответ на все мои вопросы, не разгласил ни одной тайны, которую я доверил ему, и не причинил мне ни малейшего неудобства, когда мы ехали вместе!

*

Мухаммад ибн Язид ибн Омар ибн Абд аль-Азиз рассказывал:

«Когда я выехал из Джурджана с халифом Мусой аль-Хади, он спросил меня:

— Ты понесешь меня или я понесу тебя?

Я понял, что он имеет в виду, и прочел в ответ стихи Ибн Сармы:

За вас я молюсь, как только узнал о ваших делах.

Ваш род, добродетель вашу давно возлюбил Аллах.

Коль вы получите царство, пусть зависть не сглазит вас,

Прославитесь — справедливость да светит из ваших глаз!

Если удел ваш бедность, то скромность — ее сестра.

Если вас ждет богатство — да будет рука щедра!

Вез помощи посторонней должны вы уметь всегда

Встать на защиту рода, если нагрянет беда.

Просителя не унижайте, в просьбе позора нет.

Достойно несите бремя на вас возложенных бед.

Выслушав это, Мухаммад приказал выдать мне двадцать тысяч дирхемов».

*

Однажды Саид ибн Салим ехал вместе с халифом Мусой аль-Хади. Их сопровождал Абдаллах ибн Малик, который держал в руке копье, на древко которого было надето знамя халифа. Дул сильный ветер. Абдаллах старался ехать, согласно обычаю, по левую руку от халифа. Но так как ветер дул слева, пыль от копыт его коня летела прямо на Мусу. Тот в конце концов потерял терпение и, обратившись к Саиду ибн Салиму, воскликнул:

— Ты видишь, что мне приходится терпеть из-за этого нерадивого?

— Клянусь Аллахом, повелитель правоверных, он изо всех сил старается угодить, но чем больше старается, тем меньше ему это удается,—ответил халифу его спутник.

*

Арабы говорили: «Самый скупой человек тот, кто

жалеет даже слов привета». Рассказывают, что однажды халиф Омар ибн аль-Хаттаб вышел в праздничный день, одетый в простую льняную рубаху и со старой, линялой чалмой на голове. Люди встали, чтобы произнести приветствие, но Омар сказал им:

— Нет, я один, а вас много. Я первым должен приветствовать вас.— И, поклонившись, он произнес: — Да будет с вами мир!

И все присутствующие ответили ему благим пожеланием.

О любви к детям

Однажды Муавия послал за аль-Ахнафом ибн Кайсом и, когда тот явился,спросил его:

— Что ты скажешь о детях?

Аль-Ахнаф ответил:

— Наше дитя — это плод нашего сердца и опора нашей спины, мы для него должны быть как земля, расстилающаяся под ногами, и как небо, распростертое над головой. Если дети просят — одари их, если огорчены — приласкай их, тогда они подарят тебе свою любовь. Не будь с ними груб, иначе они станут желать твоей смерти.

Вняв сим мудрым речам, Муавия воскликнул:

— О Ахнаф, когда ты вошел ко мне, мое сердце кипело гневом против моего сына Язида, но ты утешил меня и изгнал гнев из моего сердца.

Когда аль-Ахнаф удалился, Муавия приказал отправить Язиду в подарок двести тысяч дирхемов и двести дорогих нарядов. Язид же, разделив дар своего отца пополам, отправил аль-Ахнафу сто тысяч дирхемов и сотню кафтанов и плащей.

*

Однажды Амр ибн аль-Аси вошел к Муавии, который играл со своей маленькой дочкой Айшей. И на вопрос Ам-ра, кто эта девочка, Муавия ответил:

— Это яблочко моего сердца.

— Прогони ее! — воскликнул Амр.— Когда дочери вырастают, то рожают наших врагов, приближают вражду и являются причиной ненависти!

Однако Муавия возразил:

— Не говори так, Амр! Кто будет ухаживать за больными, оплакивать мертвых и помогать в дни грусти, как не наши дети? И самое близкое родство — это родство по материнской линии.

*

Аль-Муалла ат-Таи сказал о детях:

О, когда б не младенцы, что светом наполнили дом,

Как птенцы куропатки, покрытые нежным пушком!

О, когда бы не помнить о детском молочном тепле,

Я б скитался все время, бродил и бродил по земле!

Наши дети — наш кров, наш очаг, что еще не погас.

Это наши сердца, что проходят по жизни без нас. ⁹

— Это мой сын, повелитель правоверных.

Тогда Омар сказал:

— Если он останется жить, то овладеет всеми твоими помыслами и заставит тебя страдать, а если умрет, заставит тебя горевать.

*

Халиф Харун ар-Рашид спросил своего сына аль-Му-тасима, когда тот был еще мальчиком, что случилось с одним из его приближенных отроков. Аль-Мутасим ответил:

— Он умер, и теперь, слава. Аллаху, ему не придется заниматься зубрежкой в школе.

Ар-Рашид удивленно воскликнул:

— Неужели школа настолько надоела тебе? Клянусь Аллахом, я. больше никогда не стану посылать тебя в школу!

И он отправил аль-Мутасима в степь, где тот рос в одном из кочевых племен и научился там красноречию, но так и остался неграмотным.

*

Когда Абу Барра Амир ибн Малик вошел в преклонные лета, не имея сыновей, которые послужили бы опорой его старости, племянники стали смеяться над его слабостью и беспомощностью. И он сложил такие стихи:

Я б защитил себя от вас, не вы на свете всех сильней,

Но что же сделает рука, когда и пальцев нет на ней!

Зовете слабым вы меня и слишком кротким. Вы правы,— Раз нету за моей спиной таких же злых невежд, как вы! Волк нападает на того, с кем рядом он не видит псов.

Но опасайтесь! Ведь на все тот, что отчаялся, готов.

Некоторые забавные рассказы

Однажды Абу Бакр аль-Хиджри вошел к халифу аль-Мансуру и обратился к нему с такими словами:

— Повелитель правоверных, у меня выпадают зубы, а ты из благословенного дома, и если бы ты дозволил мне поцеловать тебя в голову, может быть, Аллах сжалился бы надо мной и оставил бы мне последние зубы.

Однако аль-Мансур уклончиво ответил:

— А не предпочтешь ли ты поцелую подарок?

— Повелитель правоверных, пусть лучше я останусь совсем беззубым, только б не пропало ни одного дирхема из твоего подарка! — воскликнул аль-Хиджри, на что аль-Мансур рассмеялся и приказал одарить его деньгами.

Арабы говорили: «Халифа пристало целовать в руку, отца — в голову, брата — в щеку, а супругу — в уста».

*

Однажды, когда халиф Абд аль-Азиз ибн Марван был болен, к нему пришел поэт Кусайир и сказал:

— Если тебе угодно, чтобы ты выздоровел, а я заболел, я буду просить господа, чтобы он твой недуг передал мне. Но лучше я попрошу, эмир, здоровья для тебя, а для себя — благоденствия под сенью твоего здоровья.

Абд аль-Азиз рассмеялся и приказал щедро одарить его. И Кусайир вышел, произнося такие стихи:

Посещать я стану часто господина всех людей.

О болезнь, его не мучай, лучше мною овладей!

Если мог бы, у пророка я бы выкупил ее —

За недуг отдам наследство, все имущество свое!

*

Суфьян ас-Саури говорил: «Глупость чтецов Корана несносней любой болезни, ибо эти люди обычно являются не вовремя, долго сидят и совсем не умеют молчать».

*

Как-то аль-Амаш заболел, и с утра до вечера, не давая ему покоя, шли к нему люди осведомиться о самочувствии. Все они задавали одни и те же вопросы, и каждому приходилось отвечать одно и то же. Тогда аль-Амаш записал на бумаге все свои ответы и повесил ее в изголовье своей постели. Теперь, как только посетитель входил, он указывал на бумагу и говорил: «Прочти, там все написано».

*

Некий человек пришел к Омару ибн Абд аль-Азизу, когда того свалил недуг, и стал расспрашивать о самочувствии. Омар подробно рассказал ему все, и тот воскликнул:

— О, это очень опасная болезнь! От нее умерло несколько моих знакомых.

— Если ты пришел проведать больного, то не оплакивай при нем умерших! — рассердился Омар.— Выйди, я не желаю тебя видеть!

СРЕДИННАЯ БУСИНА -*-

КНИГА О ДОБРЫХ НРАВАХ Что говорили арабы о ремеслах, о еде и питье

«Кто насытит землю своим трудом, того она насытит хлебом»,— повторяли древние.

. *

Некий мудрец наставлял сына: «Одежда говорит людям: «Почти меня изнутри, и я сделаю тебя почтенным снаружи».

*

Айша говорила: «Прялка в руках женщины лучше, нежели копье в руках воина».

*

Абу Бакр советовал своему невольнику, который продавал одежду: «Если одежда узка, то показывай ее покупателю стоя, а если коротка, то показывай сидя».

*

Шейх Абд аль-Ала ибн Абдаллах ибн Амир прославился в равной мере как своей щедростью, так и своей невоздержанностью в еде. Однажды Билаль ибн Абу Бурда, эмир Басры, спросил Джаруда ибн Абу Сабра аль-Хузали, доводилось ли ему бывать в гостях у шейха Абд аль-Алы. И когда тот ответил утвердительно, эмир заинтересовался подробностями. Джаруд начал:

— Когда мы пришли к нему, он еще не вставал после ночного сна. Нам пришлось довольно долго дожидаться приглашения в его покои. Когда же мы приступили к беседе, он поразил нас своим красноречием и внимательностью к нашим речам. Потом шейх приказал невольницам и наложницам накрывать на стол и строго-настрого приказал им не раскрывать рта, пока будут подавать еду. Затем он пригласил повара и подробно расспросил его, чем он собирается сегодня кормить гостей. Тот обстоятельно отвечал, а шейх велел еще раз перечислить все приготовленные яства, чтобы каждый из гостей мог заранее остановиться на том блюде, которое ему особенно по вкусу^ Когда же стол был накрыт для пиршества, хозяину дом_ча поднесли миску похлебки из костей и хрящиков, серую от перца и пеструю от кислого молока, и он съел ее отдельно от всех. Лишь после этого он приступил к всеобщей трапезе.

Выслушав этот рассказ, Биляль усмехнулся и молвил:

— И как только Абд аль-Ала не боится потерять все свои зубы от бесконечного жевания!

*

Некий бедуин был в гостях у Абд аль-Малика и ел с его стола. И вдруг хозяин воскликнул:

— Эй, бедуин, к куску, который ты ешь, прилип волосок. Смотри не проглоти его.

Бедуин на это обиженно ответил:

— Ты так внимательно следишь за каждым куском, который я беру, что даже углядел волосок. Клянусь Аллахом, я больше никогда не буду есть у тебя!

Потом он вышел, говоря:

И смерть любезней, чем скупость.

Сколь тягостно, видит бог,

Глядеть, как жадный хозяин Считает каждый кусок.

*

Один из военачальников халифа аль-Мансура ел вместе с ним за одним столом. Присутствовали там также сыновья халифа — Мухаммад аль-Махди и Салих. Перед ними стояла миска с похлебкой, и они все ели из нее. Вдруг изо рта гостя упал кусок прямо в миску. Салих и Мухаммад отложили свои ложки, а их отец сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал есть. Тогда гость, обратившись к нему, сказал:

— Повелитель правоверных, мирские блага слишком ничтожны, чтобы мне было жаль расстаться с ними. Я отдал бы и этот и загробный мир для того, чтобы угодить тебе!

*

Бакр ибн Убайдаллах говорил: «Пощечины заслуживает тот, кто спорит с хозяином дома из-за места за столом, и трех пощечрн достоин тот, кого пригласили к столу, а он говорит хозяину дома: «Позови-ка свою жену, пусть она поест вместе с нами».

О намеках и иносказаниях

Однажды ар-Раби ибн Зияд вошел к царю ан-Нуману ибн аль-Мунзиру и, увидев белые пятна /{ЦР* проказы у того на лице, спросил:

— Откуда взялись эти пятна? — и услышал в

ответ;

— Это меч Аллаха покарал меня.

*

Однажды Хариса ибн Бадр вошел к Зияду, и тот увидел синяк на лице своего гостя.

— Что за синяк у тебя на лице? — спросил Зияд, и Хариса ответил:

— Я сел на золотистого коня, а он сбросил меня на всем скаку.

— Если б ты оседлал белого коня,— сказал на это Зияд, с тобой не приключилось бы подобного несчастья.

Под золотистым конем Хариса подразумевал вино, а Зияд, говоря о белом коне, имел в виду молоко.

*

Халиф Усман ибн Аффан сместил Амра ибн аль-Аса с поста наместника Египта и назначил на его место Ибн Абу Сарха, известного своей жестокостью. Вскоре после этого Амр прибыл к Усману, одетый в джуббу на подкладке. Усман спросил его:

— Что у тебя припрятано за подкладкой твоей джуббы?

— Ничего, кроме меня самого,— отвечал Амр.

— А знаешь ли ты,— продолжал Усман,— что без тебя верблюдица стала приносить обильное молоко?

— Это потому, что вы отняли у нее ее детенышей,— отвечал Амр.

Усман имел в виду под верблюдицей налог с Египта, а Амр намекал на несправедливость нового наместника, который перестал платить жалованье людям и все деньги отправлял халифу.

*

Однажды халиф Омар ибн аль-Хаттаб услышал, как одна женщина, обходя Каабу, говорила:

Есть женщины, что часто пыот нектар, неведомый другим,

И свежей, чистою волной нисходит наслажденье к ним.

А есть такие, чей удел — заплесневелая вода.

И если бы не божий страх, они бежали бы тогда.

Омар догадался, что женщина недовольна своим замужеством. Он послал за ее супругом и предложил ему выбор: получить пятьсот дирхемов и дать жене развод или остаться в браке с ней, но лишиться подарка. Мужчина этот с готовностью выбрал деньги.

*

К эмиру Зияду пришел один из знатных людей Басры, и Зияд спросил его:

— Где ты живешь?

— В самой середине города,— ответил тот.

Потом Зияд осведомился:

— Сколько у тебя детей?

— Девять,— услышал он в ответ.

Когда же басриец вышел, Зияду доложили, что на самом деле все обстоит иначе: у этого человека только один ребенок, и живет он на окраине Басры. В другой раз, когда басриец снова пришел к Зияду, эмир спросил, что заставило его солгать. Басриец возразил:

— Но я сказал чистую правду. У меня девять детей, восемь из них умерли, и они теперь навеки мои, в живых остался один, и я не знаю, будет ли он и дальше моим или пойдет против меня. Мой дом находится как раз посредине между городом и кладбищем, так что я живу между городом живых и городом мертвых, то есть в самой середине города.

И Зияд вынужден был признать правоту этого человека.

Рассказывают, что халиф аль-Валид однажды взошел на кафедру в мечети и возгласил:

— Пусть немедля встанет тот из вас, кто назвал меня волосатой обезьяной.

Тут поднялся один из присутствующих и сказал:

— Неужели ты; халиф, думаешь, что назвавший тебя волосатой обезьяной добровольно признается в этом?

А надо сказать, что именно этот человек дал халифу постыдное прозвище.

*

К Арбану ион Хайсаму привели пьяного юношу.

— Кто ты такой и кто твой отец? — сердито спросил Арбан, и юноша ответил стихами:

Исток величья отца моего — самой земли любовь,

И если померкнет оно чуть-чуть, то возгорится вновь. Увидишь, стремятся толпы людей к свету его огней,

И лишь затеплит лучи рассвет, стоят у его дверей.

Из этих слов Арбан заключил, что перед ним сын какого-то знатного вельможи, и отпустил его, а потом ему сообщили, что отец юноши — торговец овощами.

*

Один человек посватал дочь богатого купца. Когда его спросили, чем он занимается, он ответил, что ведет торговлю скотом. Купец согласился отдать за него свою дочь, а вскорости узнал, что тот человек всего лишь торгует кошками. На брань и поношенья обманщик резонно возразил: «А разве кошка — не скот?»

*

Мали ат-Таи навестил однажды захворавшего Ибн ас-Сирри и произнес у его постели такие стихи:

Молюсь, заклинаю Аллаха услышать моленье:

Здоровье даруй, Ибн ас-Сирри пошли исцеленье!

Верблюдов клянусь оседлать я Аллаху в угоду,

Паломником стать, дать Хафа и Салиму свободу.

На улице друзья спросили Мали:

— Разве у тебя есть невольники по имени Салим и

Хафа? Мы не знали об этом! Разве ты хочешь отпустить их на волю?

— Салим и Хафа — это два моих кота,— смеясь, ответил Мали,—-а совершение паломничества — долг каждого мусульманина. Я полагаю, всевышний Аллах не взыщет с меня за мои обещания.

*

Эмир Зияд заболел, и дни его были сочтены. Судья Шарих пришел проведать больного. Когда он вернулся домой, к нему явился слуга Масрука ион аль-Аджда.

— Хозяин велел мне узнать у тебя, как себя чувствует эмир,— спросил он, и судья ответил:

— Он полновластен, приказывает и запрещает.

Слуга передал Масруку эти слова, но тот, зная о

склонности Шариха к иносказаниям, велел слуге вернуться в дом судьи и повторить вопрос.

На этот раз Шарих ответил просто:

— Я застал эмира, когда он приказывал запомнить свое завещание и запрещал оплакивать себя.

*

Однажды Зияд советовался с одним из доверенных людей относительно девушки, на которой хотел жениться. Тот сказал:

— Она тебе не подходит, я видел, как ее целовал мужчина.

Зияд оставил мысль о женитьбе, а вскоре до него дошло известие, что тот самый человек, совету которого он последовал, сам взял в жены эту девушку. Зияд тут же велел привести «советчика» и, укоризненно глядя на него, сказал:

— Что же получается — ведь ты сказал, что она целовалась с мужчиной!

— Да,— согласился тот,— я собственными глазами видел, как ее целует отец.

*

Прощались друг с другом двое врагов, и один из них сказал:

— Иди, да хранит тебя Аллах от своей милости и да укроет он тебя своим гневом.

И второй нашелся, как ответить:

— Да возвысит Аллах твою ступень на виселице, да поможет тебе взойти на нее, да укрепит тебя в петле, чтобы ты стал средоточием всех взоров.

О том, что говорили арабы о пользе молчания

Говорил Абу-д-Дарда: «Воздай должное своим ушам и своим устам. Ведь бог сотворил человека с двумя ушами и одним ртом, чтобы он больше слушал, чем говорил».

*

Рассказывал Хасан Басрийский: «Как-то люди собрались у халифа Муавии и беседовали. Один аль-Ахнаф молчал. Муавия спросил его:

— Почему ты ничего не говоришь?

Аль-Ахнаф ответил:

— Я боюсь твоего гнева, если скажу, и боюсь Аллаха, если солгу.

*

Аль-Мухаллаб ибн Абу Сафра сказал: «Я всегда отдаю предпочтение людям, чей ум превосходит гибкостью язык, нежели тем, чей язык гибче ума».

*

Аксам ибн ас-Сайфи повторял: «Погибель человека сидит на кончике его языка».

*

Один из потомков Али говорил:

Когда оступится нога — еще невелика напасть,

Когда оступится язык — то вовсе можешь ты пропасть.

Ведь ногу можешь ты лечить, и если боль сильна — прилечь. А оступись язык во рту — и голова слетает с плеч.

*

Некий поэт сказал:

Знай, сдержанность — украшенье. Молчание — крепкий щит. Пусть будут речи короче. Безмолвие нас хранит.

Не каялся я ни разу, что я к молчанью привык.

Но много раз сокрушался, когда распускал язык.

Мудрец сказал: «Мое молчание принадлежит мне и приносит мне пользу, а мои слова принадлежат другим людям, они могут принести пользу им, а мне повредить».

*

Некий человек спросил у Омара ион Абд аль-Азиза:

— Когда следует говорить?

— Когда тебе хочется молчать,— ответил тот.

— А когда лучше промолчать?

— Когда хочется говорить.

Мухаммад ибн Сирин не раз повторял: «Украшение женщин — полнота, а украшение мужчин — красноречие».

Однажды халиф Абд аль-Малик сказал: «Косноязычная речь все равно что дырявая одежда или рябое лицо».

О превосходстве природы над воспитанием

Рассказывают, что у одного из персидских царей был вазир, человек опытный и во всех отношениях достойный. Царь руководствовался мнением своего вазира и ничего не предпринимал, не посоветовавшись с ним. Когда царь умер, на престол взошел его сын — юноша весьма самодовольный и самонадеянный. Он не желал ни с кем советоваться и действовал только по собственному усмотрению. Ему сказали:

— Твой батюшка ничего не делал, не спросив своего вазира.

— В этом он ошибался,— возразил молодой царь.— Но в угоду вам я испытаю вазира, тогда мы увидим, на что он годен.

Царь послал за вазиром и, когда тот явился, спросил

его:

— Что сильнее — природа человека или воспитание?

Вазир ответил:

— Природа сильнее, ибо она — корень, а воспита-

ние — крона. А как известно, даже малый листок зависит от корня.

Выслушав сей ответ, царь повелел внести в залу стол, а когда это было исполнено, двери соседнего покоя распахнулись, и одна за другбй вошли на задних лапах несколько кошек, и каждая держала в передних лапах подсвечники со свечами. Они приблизились к столу и встали вокруг него. Царь воскликнул, обращаясь к ва-зиру:

— Признай свою ошибку и слабость своих рассуждений — разве эти кошки ведут свой род от свечных дел мастера? — И, уже смеясь, добавил: — Или ты полагаешь, их отцом был подсвечник?

Вазир ничего не ответил на это, а только попросил дать ему срок до завтрашнего вечера. Царь согласился, а вазир, выйдя от него, позвал одного из своих слуг и велел раздобыть где-нибудь мышь, привязать ее к нитке и принести ему. Через некоторое время гулям принес мышь, вазир завернул ее в тряпицу и спрятал в рукав своего кафтана. На следующий вечер вазир снова явился к царю. Снова принесли стол, и вышли кошки, держа в лапах зажженные свечи. Когда они встали вокруг стола, вазир незаметно развернул тряпицу, порвал нитку, к которой была привязана мышь, и бросил ее кошкам. Те, забыв обо всем на свете, бросились за мышью. От упавших свечей едва не занялся пожар. Когда огонь погасили, вазир спросил царя:

— Что ты теперь скажешь о превосходстве природы над воспитанием? Не корни ли питают древо соками?

— Ты оказался прав,— пришлось признать царю.

С того дня он стал так же почитать вазира и советоваться с ним, как делал его отец.

*

Мудрецы говорят: «Как бы человек ни пытался поступать вопреки своему естеству, привычки оказываются сильнее, подобно тому как кипяток, снятый с огня, непременно остынет и как древо, приносящее горькие плоды, не станет плодоносить сладкими плодами, даже если его обмазать медом».

Рассказы о грубых и невоспитанных людях

Некий знаток древней поэзии был принят халифом аль-Махди и по его просьбе прочел стихотворение Зухайра «Чьи это шатры...». Выслушав его, халиф воскликнул:

— Увы, миновали времена, когда поэты могли слагать такие замечательные стихи!

Гость на это возразил:

— Увы, не стало больше людей, о которых можно было бы слагать такие стихи.

Халиф счел этот ответ и глупым и невежливым.

*

Когда грамматик Кутруб закончил свою книгу, комментарий к Корану, и представил ее аль-Мамуну, тот пообещал выдать ему награду и допустил до себя. Войдя к халифу, Кутруб сказал:

— Обещание повелителя правоверных было щедрее, чем его награда.

Аль-Мамун оскорбился и вознамерился наказать Кут-руба, но вазир Сахль ибн Харун сказал ему:

— Повелитель правоверных, он сказал это не подумав, прояви снисхождение к этому человеку — он совсем потерял разум от страха перед тобой. Разве ты не видишь, как он вспотел и как дрожат у него пальцы?

Аль-Мамун унял свой гнев, но с тех пор стал считать Кутруба невеждой и глупцом.

*

Однажды, когда аль-Мамун был в Ракке, он позвал к себе ночью Хасана аль-Лулу, дабы в беседе с ним скоротать бессонные часы. В то время как Хасан рассказывал что-то, халиф задремал. Лулу воскликнул:

— Повелитель правоверных, ты спишь! — и разбудил

его.

Аль-Мамун рассердился:

— Клянусь господом Каабы, так поступает базарная чернь! Эй, гулям, выпроводи-ка его вон!

Что говорили арабы о жизненном опыте

Когда Омару ибн аль-Хаттабу рассказали о некоем человеке, который утверждает, будто не знает, что такое дурной поступок, он ответил: «Тем вернее, что он совершит его».

*

Амр ибн аль-Ас сказал: «Умен не тот, кто может отличить зло от добра, а тот, кто может выбрать меньшее из зол».

*

Арабы ценили опытность зрелого человека и легкомыслие юноши, а преждевременную умудренность уподобляли плоду, который высох, не успев созреть, и говорили, что ранний опыт свидетельствует об испорченности. Они повторяли: «Лучший собеседник, самый отзывчивый и понятливый,— это тот, кто не слишком изворотлив и хитер, не слишком добр и не слишком зол, не набожный отшельник и не гуляка-бездельник, а такой, как сказал поэт:

Вот это молодец! Ему полсотни зим,

А он все время юн! Он все неотразим!»

Другой поэт сказал:

Хинд, ужели недостоин обрести твою любовь Долголетний, вечно юный, чья огнем пылает кровь!

*

Вот как описывали арабы умудренного опытом человека: «Кто не водил дружбы и с добродетельным и с гулякой, кто не прошел испытания богатством и бедностью, кто ни разу не выходил из тени на солнце, тот не заслу живает доверия».

*

Та же мысль выражена в словах: «Он пил из всех чаш, которые подносила ему судьба, видел зло в добре и добро во зле. Если на него свалится богатство, он не откажется от него, а если снизойдет беда, он со смирением примет ее». Об этом же сказал Хадба аль-Узри:

Я не ликую, коль судьба мне дарит радости порой,

И не пугаюсь, если вдруг она встает ко мне спиной. О нет, я не желаю зла — всего дороже мне покой,

Но если оседлаю зло, то я сдержу его уздой.

О покое и движении и о том, как надлежит добывать хлеб насущный

В одной из мудрых книг сказано: «О сыны Адама, откройте для себя врата какого-нибудь ремесла, и вам откроются врата хлеба насущного».

Утба ибн Рабиа советовался со своим братом Шайбой о том, не стоит ли им перебраться на новые пастбища. Он сказал: «Те, чьи земли истощились, ищут новые». И эти слова стали пословицей. Шайба ответил: «Не ищи новых пастбищ среди чужих племен. Кто славен, не подвергнет себя унижениям». И эти слова тоже стали пословицей.

Поэта аль-Аша спросили:

— До каких пор будешь ты скитаться по свету, нигде подолгу не задерживаясь?

— Даже солнце надоело бы людям, если б не закатывалось по вечерам,— ответил стихотворец.

Ту же мысль высказал Абу Таммам:

Когда живешь среди людей,

Для чести в том опасность есть. А одиночество твою Лишь возвеличивает честь.

И даже солнце нам милей Гораздо больше оттого,

Что далеко не каждый день Мы видим над собой его.

Аль-Мамун говорил: «Нет ничего отрадней путешествия на добром коне и с приятными спутниками, потому что каждый день видишь новые места, где прежде не бывал, и общаешься с людьми, которых прежде не знал». Поэт сказал об этом:

Богатство твое и размеренной жизни покой Тебе не мешают объехать страну за страной.

И в каждом краю, где живешь ты по воле своей,

Ты новых родных обретаешь и новых друзей.

Аль-Мамун добавил: «А когда постоянно находишься на одном месте, скука начинает одолевать тебя».

*

Зашел разговор о том, как добывать пропитание, и Мухаммад ион Идрис аш-Шафии сказал: «Поступай так, как находишь полезным для себя, и не обращай внимания на людские разговоры — все равно не убережешься от досужих языков».

*

Подобную мысль высказал Малик ибн Динар: «Кто познал самого себя, тому не повредят людские пересуды».

*

Аксам ибн ас-Сайфи говорил: «Кто не добывает пропитания в поте лица своего, тот посягает на чужой хлеб».

*

Мудрецы говорили: «Всякая тварь заботится о пропитании — и люди, и джинны, и птицы, и насекомые. Люди достойные добывают свой хлеб насущный трудом и бережливостью, а нерадивые да лентяи норовят прокормиться за чужой счет — становятся попрошайками, нахлебниками, мошенниками и плутами».

Что говорили арабы о пользе денег

Омар ибн аль-Хаттаб сказал: «Деньги приносят знатность, вера наделяет благородством, но главное достоинство любого человека — добрый нрав».

Некий мудрец поучал сына: «Сынок, старайся раздобыть побольше денег. Если бы у денег не было другого преимущества, кроме того, что они вселяют силу в твое сердце и слабость в сердца твоих врагов, то и этого было бы достаточно».

*

Урва ибн аль-Вард говорил:

Оставь же меня, я к богатству стремлюсь. Это так.

Я вижу, что худший из худших — ничтожный бедняк.

Хотя бы он был благороден, не знался со злом,

Его презирают, и, право, ему поделом.

Он близким не нужен. Как жалок, смешон его вид!

Подруга уйдет, и дитя от него убежит.

Надменен богач, на лице у него торжество,

От гордости пыжится спутник случайный его.

А если соблазнов богач не сумел побороть,

Грехи отпускает ему благосклонный господь!

*

Приведем также слова Мухаммада аль-Варрака:

Благочестивыми считает людей богатых целый свет.

За деньги их, за их богатство — других же оснований нет!

И всюду, где бы ни бывал я, все почитают богачей.

Никто не ставит под сомненье ни их поступков, ни речей.

*

Муавия сказал однажды бедуину по имени Сасаа ибн Саухан:

— О чем тебя ни спроси, ты отвечаешь уверенно, без тени сомнения. А ну-ка, дай мне ответ на такой хитрый вопрос: какое имущество можно считать наилучшим?

— Я никогда не высказываю своего мнения прежде, чем оно созреет в моем сердце, потому всегда убежден в своей правоте,— ответил Сасаа.— Наилучшим же имуществом считаю желтое зерно пшеницы в черной земле, белого барашка на зеленом пастбище и журчащий источник на плодородной земле.

— Ты позабыл о золоте и серебре,— удивился Муавия.

— Если ты имеешь в виду чеканенные монеты, — воз-

разил бедуин, — то от них немного толку. Тот, кто их тратит, знает, как быстро они иссякают, а тот, кто их бережет, знает, что они сами по себе не размножаются.

*

У бедуинки спросили:

— Что ты скажешь о сотне коз?

Она ответила:

— Много скота.

— А о сотне овец?

— Богатство и красота.

— А о сотне верблюдов?

— Несбыточная мечта!

*

Абдаллах ибн Аббас, увидев дирхем в руках незнакомца, сказал: «Благо от него ты узнаешь только тогда, когда он уйдет от тебя».

*

Поэт аль-Хутайя сказал о монете:

О, в ней и благо, и погибель,

Но я б хотел ее сберечь.

Просил ее — в руках другого Она сверкнула, словно меч.

А Муслим ибн аль-Валид сказал о ком-то:

Деньгам он не знает цену, да и как ему узнать?

Тратит или собирает, чтобы снова расточать.

*

Аристотель сказал: «Богатый и на чужбине дома, а неимущий и для родни чужак».

*

Вот какие стихи были записаны золотыми буквами:

Бедняк, приходящий утром с мольбою жалкой своей,

Как будто заблудший грешник для всех знакомых людей. «Добро пожаловать!» — братья раньше твердили ему,

А стал бедняком — замолкли, не нужен он никому.

В одной из индийских книг говорится: «Человек имеет единомышленников, друзей, семью и родных, свиту и слуг только тогда, когда у него есть деньги. Мужество и храбрость появляются только вместе с деньгами, разум и сила видны только тогда, когда за ними стоят деньги. Бедняку почти никогда не удаются никакие дела, и все его усилия остаются тщетны. Ему суждено кануть в небытие, как дождевой воде, накопившейся в ложбинах, не суждено Влиться ни в реку, ни в море — впитавшись в землю, она исчезнет без следа. Мы видим, что человек, не имеющий братьев, лишен родни, человек, не имеющий детей, бесследно уйдет в небытие, человек, не имеющий разума, потеряет место и в земном, и в загробном мире. Но человек, не имеющий денег, не имеет ничего. Если ты обеднеешь, от тебя откажутся братья и с тобой порвет родня. Нужда порой заставляет человека добывать пропитание для себя и своей семьи недозволенными, постыдными средствами. Нет ничего страшнее бедности. Дерево, стоящее при дороге, ветви и плоды которого обрывает всякий, кто проходит мимо, больше всего похоже на бедняка, нуждающегося в людском участии. Бедность рождает в сердцах неприязнь к ближним, губит доблесть и заставляет забыть о науке и образованности, от нее мутится разум, она — средоточие всех бед и источник злосчастия. Обедневшему человеку перестает доверять даже тот, кто прежде был о нем наилучшего мнения. Все, что для богача похвально и пристойно, для бедняка становится признаком испорченности и распущенности. Если он храбр, его назовут дерзким, если щедр, скажут, что он расточителен, если сдержан, станут укорять в слабости, если держится с достоинством, над ним будут смеяться, молчаливого назовут косноязычным, красноречивого — болтуном. Смерть лучше бедности, особенно для бедняка, которому приходится просить у скупых и подлых — ведь благородному человеку лучше засунуть руку в змеиную пасть, нежели унизиться перед скрягой». ¹⁰

Аксам ибн ас-Сайфи сказал: «Всякая просьба, даже о малом, больше любого дара, даже если он велик».

*

А вот слова Шариха: «Попросить о чем-то — все равно что продавать себя на рынке рабов. Если тот, кого ты просил, исполнил твою просьбу, он купил тебя и ты стал его рабом. Отказом он унизит и себя и тебя, ибо проявит себя скупцом, а тебя выставит вымогателем». Абу Таммам сказал об этом такими стихами:

Унижение просьбы — как в горле застрявшая кость.

Легче тяжкий недуг, легче засухи долгая злость.

Ибо милость твоя, будь ты щедр или камня скупей, Никогда не заменит утраченной чести моей.

Что говорили арабы о молодости и старости

в Однажды Абу Дулаф вошел к аль-Мамуну, позабыв покрасить волосы. У аль-Мамуна в это время находилась невольница. Халиф подмигнул ей, указав на голову Абу Дулафа, и она сказала: — Абу Дулаф, ты совсем сед. Глядя на тебя, невольно думаешь о том, как мало красит мужчину старость. Аль-Мамун сказал:

— Ответь же ей, Абу Дулаф.

Тот потупился и некоторое время сидел молча, а потом произнес такие стихи:

Увидев волосы седые, она смеялась надо мной.

Я ей сказал: «Ты зря смеешься! Герой гордится сединой.

Честь воина, краса мужчины — вот что такое седина.

Но горе женщине, коль прядка в прическе белая видна!

Пусть это женщину пугает, что волосы в седом дыму:

Ведь бросят бедную мужчины, не нужной станет никому».

*

У престарелого бедуина спросили:

— Как ты себя чувствуешь?

— Я так слабосилен,— ответил он,— что спотыкаюсь об овечий помет и меня можно сбить с ног волоском. Да, время склонило мою голову, хотя я не склонял перед ним головы.

Он же говорил: «Раньше я не знал, что такое белое, а теперь не знаю, что такое черное. До чего хороша была прежняя чернота волос и как невзрачна их нынешняя белизна!»

*

Аль-Муставир ибн Рабиа явился к халифу Муавии и был принят с почетом. Аль-Муставиру в то время перевалило за сто лет. Муавия спросил старца:

— Как ты себя чувствуешь?

— Увы,—отвечал он,—стало мягким то, что желательно было бы сохранить твердым, и стало твердым то, что хотелось бы сохранить мягким. Черное — побелело, а белое — почернело вопреки моему желанию и моей воле.

Рассказывают, что в давние времена вождем племени Гатафан был некий человек по имени Наср ибн Дахман. Когда ему исполнилось сто девяносто лет, у него вновь почернели волосы и выросли новые зубы, так что он превратился опять в юношу. И это было чудом, весть о котором передавалась из уст в уста среди арабских племен.

*

Когда Муавия постарел, он часто повторял: «Изо всех наслаждений, доступных мне в молодости, осталось только два: молоко и приятная беседа».

*

Дряхлого старца спросили, тяжело ли нести бремя прожитых лет, и он ответил: «Время сделало так, что меня опережает идущий впереди и догоняет идущий сзади, я помню то, что было давно, и забываю то, что происходит сейчас, дремлю на людях и бодрствую наедине с собой. Когда я встаю, земля становится ближе ко мне, а когда сажусь — она отдаляется от меня».

Что говорили арабы о дружбе людей, не похожих друг на друга

Хариса ион Бадр аль-Удвани, славный воин и поэт племени Тамим, был образованным, остро-умным и приятным в общении человеком, но много пил. А лучшим его другом был Зияд — строгий ревнитель благочестия. Зияда не раз укоряли в этой дружбе и говорили:

— Хариса не похож на тебя ни в чем, он горький пьяница.

Однако Зияд возражал:

— Как мне не водить с ним дружбу, если он может ответить на любой мой вопрос, не идет передо мной так, что я должен окликнуть его, и не плетется позади, чтобы пришлось оборачиваться к нему!

*

Зияд отличался серьезностью, никогда не шутил сам на людях и не смеялся над чужими шутками. Однажды к нему пришли люди из племен Расиб, что означает «тонущие», и Тафава — «выплывающие». Они судились из-за гуляма, которого каждая сторона считала своим. Зияд вызвал свидетелей и учинил им допрос. Однако дело все более запутывалось, и тогда вмешался Хариса ибн Бадр и сказал:

— Если эмир дозволит, я выскажу свое мнение относительно этого гуляма.

Зияд согласно кивнул головой, и Хариса продолжил:

— Я предлагаю бросить его в реку Тигр. Если он станет тонуть, то, значит, принадлежит Расиб — тонущим, а если выплывет — отдадим его Тафава — выплывающим.

Зияд попытался сдержать смех, но не смог. Тогда он, схватив сандалии, поспешно покинул зал суда. Спустя некоторое время он вернулся и с укоризной обратился к Харисе:

— Что побудило тебя шутить в моем присутствии?

— Удачное словцо пришло мне на ум, и я побоялся, что оно пропадет втуне,— признался Хариса.

— Больше не шути так,— попросил Зияд.

После смерти Зияда наместником стал его сын Убай-даллах ибн Зияд, и Хариса впал в немилость. Однажды Хариса спросил молодого правителя:

Отчего ты относишься ко мне хуже, чем твой отец? Неужели хочешь показать, что ты достойнее или умнее его?

— Мой отец был настолько благочестив и обладал такими выдающимися достоинствами, что ему не могла повредить дружба с тобой. Я же еще молод и боюсь, что твой огонь опалит меня. Если хочешь, перестань пить вино, и будешь первым, кто входит ко мне, и последним, кто выходит от меня.

Хариса ответил:

— Я не бросил пить ради самого Аллаха, как же я сделаю это ради тебя!

Тогда Убайдаллах предложил:

— Выбери себе какую-нибудь область, я назначу тебя наместником.

Хариса выбрал одну из отдаленных областей Ирака и уехал туда.

*

Абу Лабид аль-Баджали, племянник Халида ибн Абдал-лаха аль-Касри, всячески старался выказать свое благочестие. Он был назначен наместником Исфахана, и с ним вместе прибыл некий Хамза ибн Байд ибн Ауф. Но Абу Лабиду сказали:

— Тебе не пристало приближать к себе такого человека, как Хамза, потому что он держит псовую охоту и думает только о развлечениях.

Тог^да аль-Баджали подарил Хамзе три тысячи дирхемов и отослал его.

*

Эмир Абдаррахман ибн аль-Хакам разгневался на своих приближенных надимов и приказал катибу Насру вычеркнуть их имена из списка награждаемых от казны. Но эмир не назначил вместо них новых надимов. Через несколько дней он соскучился по ним и сказал Насру:

— Нам недостает наших бывших надимов.

— Они уже достаточно наказаны тем, что испытали

на себе последствия эмирова гнева,— ответил Наср. Если эмиру угодно, я пошлю за ними.

Абдаррахман согласился. Надимы вошли к эмиру ( испуганными лицами. Они уселись на свои места, но были скованны и не начинали беседу, как делали это прежде. Эмир спросил Насра:

— Что мешает им чувствовать себя свободными?

Наср объяснил:

— Над ними витает призрак твоего гнева.

Абдаррахман приказал Насру:

— Скажи им, что мы простили их, пусть веселятся и не опасаются нашего гнева.

Наср передал надимам эти слова, и тогда встал один из них, поэт Абдаррахман ибн аш-Шамр, который был также известным астрологом, и произнес стихи, в которых упрекал своих друзей за их прегрешения, но кончались эти стихи такими строками:

О эмир, ты дар Аллаха для других его созданий.

Простираешь к бедным длани, что полны благодеяний.

На земле друзей безгрешных отыскать довольно сложно.

Коли ты искать их станешь — без друзей остаться можно.

ВТОРОЙ СЕРДОЛИК -*-

ПРИТЧИ и пословицы

Притча о птицелове и воробье

ФЯхья ибн аль-Азиз рассказывал:

«Мне один из потомков Абу Бакра Правдивого говорил, что один израильтянин установил силки на птиц. Прилетел воробей и, сев рядом с охотником, спросил:

— Почему ты склонился к земле?

— Потому что много молился,— ответил птицелов.

— А почему ты так исхудал, что видны твои кости? — продолжала спрашивать птица.

— Я много постился и потому исхудал так, что от меня остались только кости.

— А почему на тебе эта власяница?

— Я накинул на себя власяницу, потому что отрекся от мира.

— А что это за палка у тебя в руках?

— Я опираюсь на нее при ходьбе.

— А что это за зерна на твоей ладони?

— Это милостыня, угодная богу. Если мимо меня пройдет бедняк, я отдам ему эти зерна.

— Я тоже бедняк! — воскликнул воробей, и человек предложил ему:

— Так возьми же их.

Воробей приблизился к птицелову, и, пока он склевывал зерна, человек накинул на него свою сеть. Воробей заметался и стал кричать:

— Чп! Чи! Берегитесь человека и не давайте лицемерам заманить себя в ловушку благочестия!»

Притча о куропатке

Аш-Шаби рассказывал, что некий израильтянин поймал куропатку, и она спросила его:

— Что ты собираешься со мной сделать? Израильтянин ответил:

— Зажарю тебя и съем.

— Не делай этого! — взмолилась куропатка.— Я не дам тебе сытости и не избавлю от голода. Лучше я научу тебя трем премудростям. От них ты получишь больше пользы, чем от жареного мяса. Что касается первой премудрости, то я научу тебя, когда ты возьмешь меня в руки, вторую я скажу, когда буду сидеть вот на том дереве, а третью поведаю, когда улечу на вершину горы.

Человек взял куропатку в руки и сказал:

— Я слушаю тебя.

— Вот первая премудрость: не жалей о том, что ушло от тебя безвозвратно.

Птицелов отпустил куропатку и, когда она уселась на дереве, спросил:

— Какова же вторая премудрость?

Куропатка воскликнула:

— Не надейся, что может свершиться несбыточное!

Сказав это, она полетела на гору и крикнула оттуда:

— О злосчастный, если бы ты зарезал меня, то нашел бы в моем зобу жемчужину весом в двадцать миска-лей.

Человек стал в досаде кусать губы и горестно причитать, сожалея о том, что упустил такую добычу. Поуспокоившись, он крикнул куропатке:

— А где же третья премудрость?

Но хитрая птица возразила:

— Ты забыл первые две, как же я могу учить тебя третьей? Разве я не учила тебя не жалеть о том, что ушло безвозвратно? Но ты тут же раскаялся, что отпустил меня, хотя я была уже не в твоей власти. Потом я сказала тебе: «Не надейся, что может свершиться несбыточное». Но ты тут же поверил, будто у меня в зобу — бесценное сокровище, хотя сразу должен был сообразить, что я вся, вместе с перьями и костями, не вешу двадцати мискалей.

*

Если арабы хотят о ком-то сказать, что он обладает удивительным зрением, то говорят: «Глазастый, как Зар-ка». А имеют они в виду некую женщину по имени Зарка аль-Ямама, которая отличалась столь острым глазом, что различала волосок в бурдюке с молоком и видела всадника на расстоянии трехдневного пути. Врагам никогда не удавалось застать ее соплеменников врасплох, ибо Зарка задолго до их приближения поднимала тревогу. Наконец один воин из вражеского стана придумал, как перехитрить ее. Он велел своим спутникам срубить по дереву и держать эти деревья перед собой. Зарка в тот день, как обычно, всмотрелась в даль и сказала соплеменникам:

— Я вижу, что к нам приближается множество деревьев.

— Что за чепуху ты говоришь! — воскликнули они.— Не иначе как ты лишилась разума, а твое зрение ослабело.

Зарка настаивала, но люди не поверили ей, а наутро на них напали враги. Они убили Зарку и вырвали ей глаза, чтобы увидеть, чем они отличаются от глаз обыкновенных людей. Оказалось, что все жилы в ее глазах были пропитаны сурьмой, так как она постоянно смазывала ею веки.

*

Арабы приводили в пример также женщину по имени Зульма и о распутницах говорили: «Она хуже, чем Зуль-ма». Это была женщина из племени Хузайль, которая блудила сорок лет, а потом занялась сводничеством. Когда она состарилась и оказалась не способна ни на то, ни на другое, то купила козу и козла и смотрела на них, когда они спаривались. Если ее спрашивали: «Что ты делаешь?» — она отвечала: «Если не можешь заняться чем-нибудь приятным сам, радуйся, когда это делают другие».

*

Одна из поговорок гласит: «Правдивее, чем рассказы Хурафы». Вот как родилась эта пословица. В давние времена жил человек по имени Хурафа аль-Узри. Его похитили джинны, и он долго жил вместе с ними. Когда джиннам удавалось подслушать, о чем беседуют ангелы на небесах, то сообщали об этом Хурафе, а он передавал эти сведения земным людям, и за всю свою жизнь Хурафа ни разу не солгал.

*

Есть у арабов поговорка: «Менее долговечен, чем сокровище Натфа». Натф — это имя бедного водоноса из племени Ярбу. Однажды он ограбил караван и унес все сокровища, которые мобед Йемена послал Хосрою. Но еще до заката солнца Натфа поймали и отобрали все сокровища. Вот арабы и сложили о нем пословицу.

*

Когда хотят сказать, что человек вернулся ни с чем, то говорят: «Он вернулся с башмаками Хунайна». Хунай-ном звали башмачника из города Хира. Некий бедуин приценился к башмакам в лавке Хунайна, долго торговался, но так и не купил их, не сойдясь с башмачником в цене. Хунайн рассердился и захотел посмеяться над этим бедуином. Когда тот сел на верблюда и уехал, Хунайн пошел в ту же сторону и, опередив бедуина, бросил у него на дороге один башмак, а подальше — другой. Проезжая мимо первого башмака, бедуин подумал: «Как похож этот башмак на тот, что я видел в лавке Хунайна! Если бы к нему была пара, я обязательно взял бы его!» Когда же ему попался второй башмак, он раскаялся, что не подобрал первый, остановил верблюда, сошел с него и поспешил пешком туда, где оставался первый башмак.

А тем временем Хунайн, который притаился неподалеку, взобрался на верблюда, оставленного бедуином, и уехал. Когда бедуин вернулся, держа в руке башмак, он оказался владельцем лишь башмаков Хунайна.

Во времена Джахилийи была некая женщина по имени Маншам, которая продавала ладан для бальзамирования. С тех пор если кто-то отправляется на войну, а его хотят удержать от этого поступка, то говорят: «Возьми с собой товар Маншам», то есть благовоние, которым умащают мертвых.

*

Говорят еще: «Раскаяние аль-Каси». А родилось это присловье так: некий охотник по имени аль-Каси выстрелил в газель и попал в нее, но ему показалось, что он промахнулся, тогда он в запальчивости сломал лук. Увидев убитую газель, он раскаялся в своей поспешности.

Пословицы, сложенные Аксамом ибн Сайфи и Бузурджмихром-персом

Лучший из друзей тот, кого не посвящаешь в свои тайны. Будь добр, и к тебе будут добры. Будь милосерден, и к тебе будут милосердны. Кого судьба захочет погубить, того лишает разума. Сердце видит то, чего не видят глаза_> Для каждого места — свои речи, для каждого времени — свои люди, для каждой жизни — свой срок. Цена человека — то, что он умеет делать. Нет такого замка, к которому нельзя подобрать ключ. Постоянно лги — и твоя ложь покажется правдой. Хвали ночной набег после утренней добычи. От поспешности до раскаяния — один шаг. Иное слово разит вернее острого меча. Разум часто спит, а страсти всегда бодрствуют. Победил тебя тот, кто похвалил тебя. Завистник не знает покоя. Нет лучшей радости, чем спокойствие души. Обжорство губительно для разума. Худшая слепота — слепота сердца. Кто знает, что ему грозит, готов терпеть. Это твоя рука, хоть она и отсохла. Он наполняет свой колчан после стрельбы. Посей добро — и пожнешь благодарность. Не обольщайся любовью эмира, если тебя ненавидит вазир. Кто хочет долго жить, пусть привыкает к бедам. Разрыв с глупцом лучше, чем дружба с умным. Кто всегда доволен собой, наживает множество врагов. Только в конце пути станет ясно, кто опередил. Чужому рабу ты не указ.

Некоторые пословицы, сложенные бедуинами

Иногда рана, нанесенная мечом, заживает быстро, а рана, нанесенная словом, не заживает до самой смерти.

*

Многословный человек подобен тому, кто ночью собирает хворост — его может укусить змея или ужалить скорпион.

*

Молчание — мудрость, которая доступна немногим. Лучше раскаяться в том, что промолчал, чем в том, что сказал не то, что следовало.

*

Известна также пословица: «Не усердствуй, Абу Ясар, и без тебя купят осла». А происхождение этой пословицы вот какое: рассказывают, что Абу Ясар увидел в Басре на площади Мирбад человека, который продавал осла и торговался с покупателем. Абу Ясар стал нахваливать осла, и покупатель спросил:

— Ты знаешь этого осла?

Абу Ясар ответил:

— Знаю.

— Крепкие ли у него ноги? — поинтересовался покупщик, и Абу Ясар воскликнул:

— Он и стреноженный догонит страуса!

Тогда хозяин осла заметил:

— Не усердствуй, Абу Ясар, осла купят и без тебя.

*

О неумелом человеке говорят: «Раз в подойник, раз на землю», сравнивая его с неловким доилыциком.

*

Если бедуин доверяет кому-нибудь свою тайну, то говорит: «Положи ее в сосуд, откуда никто не напьется».

У одного бедуина спросили: «Как ты скрываешь тай ну?» И он ответил: «Моя грудь — могила всех тайн».

*

Говорят еще: «От беседы — все беды». Эти слова принадлежат Даббе ибн Аду. А дело произошло вот как. У Даббы было два сына — Сад и Саид. Однажды они оба отправились искать заблудившихся верблюдов. Саид вернулся, а Сада так и не дождались. И всякий раз, как Дабба видел, что к становищу приближается кто-то, он восклицал:

— Уж не Сад ли идет?!

Через некоторое время, в священном месяце, Дабба отправился в паломничество вместе с Харисом ибн Ка-бом. Они остановились на холме, и Харис спросил Даббу:

— Видишь это место? Здесь я встретил молодца, убил его и забрал его меч.

Потом Харис подробно описал, как выглядел юноша, которого он убил, и Дабба понял, что это был его сын Сад. Дабба попросил Хариса:

— Покажи мне этот меч, я хочу на него посмотреть.

Харис дал ему меч, и Дабба признал меч своего сына.

Тогда он сказал Харису:

— От беседы — все беды! — и ударил его этим мечом

Люди стали укорять Даббу, говоря:

— Как ты мог убить человека во время священного месяца?

Но Дабба ответил:

— Меч опередил упреки.

И эти слова Даббы тоже стали поговоркой.

*

Среди бедуинов известна также поговорка: «Ты напомнил мне о копье!» А происхождение ее таково: некий человек напал на другого, который держал в руке копье. От неожиданности и страха державший копье позабыл о своем оружии. Но нападающий крикнул:

— Бросай копье!

Тогда его противник сказал:

— Ты напомнил мне о копье.

Он дал отпор обидчику и убил его.

О человеке, который не выполняет своих обещаний, говорится: «Он подобен молнии в сухом облаке», то есть в облаке, которое не несет с собой дождя.

*

А еще известно выражение «обещание Аркуба». Что же касается Аркуба, то это некий амалекитянин. Однажды к нему пришел его брат и попросил помочь ему. Аркуб сказал: «Подожди, пока на этой пальме завяжутся плоды». Когда тот пришел в следующий раз, Аркуб промолвил: «Погоди, пока плоды созреют». Тот пришел к Аркубу через несколько дней и услышал: «Погоди, пока они не пожелтеют». Еще через несколько дней Аркуб сказал своему брату: «Погоди, пока они не покраснеют». Когда же плоды созрели и превратились в крупные отборные финики, Аркуб срезал все гроздья и ничего не дал брату.

*

Когда человек старается казаться не тем, что он есть, бедуины говорят: «Воробышек орлом прикидывается». А о самоуверенном говорят: «Как бы этот ветер не встретил бурю».

*

Известны также пословицы: «Железо железом рубят» и «Меч зазубривается, когда рубит железо».

*

Когда кто-нибудь увиливает от своих обязанностей, а его хотят пристыдить, то говорят: «Ходи по склонам, ты ведь в сандалиях». Происхождение этой пословицы таково: некий человек велел своей невольнице пасти овец не только в низинах, а загонять их и на склоны, поросшие густой травой. Когда та стала отказываться, говоря, будто там много колючек, он воскликнул: «Ходи по склонам, ведь ты в сандалиях!»

О человеке, которому довелось испытать унижение после славы, арабы говорят: «Стал верблюд верблюдицей». Или: «Стал осел ослицей».

*

О слабом человеке арбы говорили: «Он не лает и не воет».

*

О человеке, не имеющем своего мнения, можно сказать: «Это горное эхо».

*

Аль-Кальби приводит поговорку: «О частица моего сердца, оставь в покое другую частицу». А происхождение этого выражения таково: Зарара ибн Адас отдал свою дочь в жены Сувайду ибн Рабие, и она родила ему девятерых детей. Случилось так, что Сувайд убил младшего брата царя Хиры, но сумел скрыться от мести. Зарара был родичем царя, и тот приказал ему доставить всех детей Сувайда, и когда они предстали перед ним, велел перебить их. Но дети уцепились за своего деда Зарару, и тогда он сказал, обращаясь к царю: «О частица моего сердца, оставь в покое другую частицу».

*

Человек, который недолюбливает кого-нибудь из своих родичей, однако никому из посторонних не дает его в обиду, может так сказать: «Мой хлеб хоть и горчит, но съем я его сам, никому не дам отведать». А еще бытует такое выражение: «Брату помогай и в правом и в неправом деле».

*

О сдержанности и благоразумии говорят: «Сдержанный человек подобен парящей птице или легкому ветерку». Или: «Он так сдержан, будто на голове у него сидит птица». Или: «Терпение — это лучшее средство, когда

не остается иных средств». А о тех, кто умеет довольствоваться малым, говорят: «Худшая бедность — зависимость от благодетеля, лучше богатство — умение довольствоваться малым».

*

Человеку, который злоупотребляет своей силой и кичится богатством, можно сказать: «Не лучше ли подобрать слишком длинный подол, нежели волочить его по пыли».

*

Есть у арабов множество пословиц и поговорок об осторожности и предусмотрительности. Например: «Пока не отыщешь источник, не спеши выплескивать остатки воды». Или: «Уж коли решил стрелять, проверь оперенье стрелы». Или: «С пустым колчаном на охоту

не ходят».

*

О ненадежном человеке говорят: «Брехливому псу все равно на кого лаять».

*

Когда речь идет о чем-то подозрительном, приводят поговорку: «Путь через Гавир к беде ведет». Ибн аль-Кальби утверждает, что эти слова принадлежат царице Забе, а Гавир — название источника в землях племени Кальб. Происхождение этой пословицы таково: царица Заба послала как-то за иракским шелком к Касыру аль-Лахми. Касыр, желая отомстить царице за смерть Хузай-мы аль-Абраша, приказал доставить несколько сундуков, в каждый из которых посадил воина с мечом и прикрыл его сверху свитками шелка. Снарядив караван, он отправил его не обычным путем, а через Гавир, чтобы никто не смог проведать о его хитрости. Когда царице доложили, что караван прошел через Гавир, она заподозрила неладное и сказала: «Путь через Гавир к беде ведет». Заба послала навстречу каравану своих людей, они раскрыли обман и перебили спрятавшихся воинов, а слова царицы стали крылатыми.

?• "¹¹

*

Если кто-нибудь не явился в назначенное время и его заменяют другим человеком, то говорят: «Место скатившейся звезды занимает другая».

*

Арабы сложили также пословицу о людях, которые' вредят сами себе. В таком случае говорят: «Твои руки завязывали, и твои уста надували». А произошла эта пословица вот откуда: некий человек надул бурдюк, чтобы переправиться через реку, но надувал небрежно и завязал кое-как. Он вступил в воду, а когда был на середине реки, бурдюк развязался, воздух вышел, и человек стал тонуть. Он позвал на помощь. На берегу стоял бедуин. Услышав крики, он промолвил: «Твои руки завязывали, и твои уста надували».

*

О непостоянстве судьбы арабы сложили множество пословиц, например: «Сегодня — мед, завтра — лук».

Особенно часто повторяют: «Сегодня вино, а завтра — дело». Говорят, поэт Имруулькайс, узнав о гибели отца, огорчился, но продолжал пить вино вместе с собутыльниками. Ему сказали: «Отомсти за отца»,— а он ответил: «Сегодня я буду пить, а завтра буду мстить. Сегодня — вино, а завтра — дело».

ВТОРОЙ АГАТ -*-

КНИГА УВЕЩАНИЙ

Когда Абдаллах ибн аль-Ахсам заболел, его навестил аль-Хасан ибн Абу-ль-Хасан. Он увидел, что Абдаллах не отрываясь смотрит на деревянный сундук, стоящий в углу комнаты. Потом больной спросил гостя:

Что ты скажешь щихся в этом сундуке? ни на милостыню, ни — Для кого ж ты

о ста тысячах дирхемов, находя-Я не истратил из них ни гроша на подарки родным и близким! копил эти деньги? — подивился аль-Хасан, и Абдаллах со вздохом признался:

— Я опасался черных дней, и немилости султана, и увеличения семейства.

Вскоре после этого больной скончался. Аль-Хасан ибн Абу-ль-Хасан, прочитав заупокойную молитву, обратился к присутствующим:

— Отошел в мир иной Абдаллах, несчастный человек! К нему явился сатана и напугал его призраком черных дней, немилости султана и прибавления семейства, не дав ему воспользоваться тем, что в изобилии послал ему Аллах. А теперь смерть отняла у него богатство, ставшее бесполезным.— И, обратившись к наследнику Абдалла-ха, Хасан промолвил: — Ты стал владельцем всего имущества. Пусть же тобою не овладеет скупость, как она овладела твоим отцом. Пусть же эти деньги принесут тебе дозволенные радости и не обернутся горькой бедой. Они достались тебе без всякого труда, хотя отец твой приложил множество усилий, чтобы лишить даже малой части этого богатства тех, кто больше всего в нем нуждался. Деньги эти он взимал с тех, кто пускался в путь по бескрайним морям и безлюдным степям. Чтобы получить это богатство, тебе не пришлось ни пошевелить рукой, ни утереть пот со лба. Помни о дне Страшного суда, Это будет день горьких вздохов и сожалений, и сильнее всего человек будет сожалеть, если увидит свое имущество на чужих весах и если истратил свои деньги не на добрые дела. Тогда уже поздно будет исправить ошибку, и не поможет никакое раскаяние.

Халиф Омар ибн Абд аль-Азиз написал одному из своих наместников: «Кто постоянно помнит о смертном часе, довольствуется малым, а кто знает, что слово — это дело, говорит только то, что может принести людям пользу».

Однажды халиф Харун ар-Рашид попросил Ибн ас-Саммака наставить его в мудрости. Ибн ас-Саммак принес чашу с водой и спросил халифа:

— Повелитель правоверных, если бы ты умирал от жажды, решился бы ты отдать свое царство за глоток воды?

Харун ар-Рашид ответил:

— Конечно, отдал бы.

Ибн ас-Саммак продолжал:

— А если бы тебя лишили возможности выпустить эту воду, разве не отдал бы ты царство за то, чтобы получить возможность сделать это?

— Отдал бы,— отвечал халиф.

Тогда Ибн ас-Саммак воскликнул:

— Что же хорошего в царстве, которое можно отдать за возможность напиться или помочиться!

*

Некие люди пожаловались Малику ибн Динару на засуху, но он ответил: «Вы ропщете на небеса за то, что они не посылают живительного дождя для ваших посевов, а я дивлюсь тому, что не сыплются с небес камни, чтобы погубить вас».

Что рассказывали арабы о некоторых отшельниках и набожных людях

Однажды Харун ар-Рашид совершал паломничество, и до него дошло, что в горах Тихамы укрывается некий отшельник, чья молитва угодна господу. Харун ар-Рашид явился к нему, осведомился о здоровье, а потом сказал:

— Прочти мне наставление и дай совет. Клянусь Аллахом, я сделаю все, что ты мне скажешь.

Но отшельник ничего не ответил халифу и молчал, пока тот не удалился. Тогда люди, которые присутствовали при этом, спросили:

— Ведь халиф поклялся, что последует твоим наставлениям. Почему ты не попросил его блюсти заветы Аллаха и быть справедливым к подданным — он бы послушал тебя!

Но отшельник опять ничего не ответил, а только начертал пальцем на песке: «Если он пренебрегает заветами великого Аллаха и не слушает его, как же он послушает меня?»

*

Благочестивый Мухаммад ибн Сирин однажды сказал: «Ни во сне, ни наяву я не имел дела ни с одной женщиной, кроме моей жены Умм Абдаллах. Если мне снилась какая-нибудь женщина, я и во сне знал, что она для меня недозволена, и отводил от нее взгляд».

*

Арабы говорили: «Земная и загробная жизни подобны двум женам-соперницам, если муж угодит одной, то рассердит другую».

*

Ибн ас-Саммак повторял: «Благочестивый человек это тот, кто не радуется, когда одолевает жизненные превратности, и не горюет, если трудности одолевают его; а еще тот, кто смеется на людях и плачет наедине с собой».

О том, что лучше не иметь дела с царями и султанами

Омар ибн аль-Хаттаб сказал: «Кто вхож к царям, не может не гневать Аллаха».

*

Халиф Абу Джафар аль-Мансур послал за Суфьяном и, когда тот явился к нему, сказал:

— Проси у меня чего хочешь.

— И ты выполнишь любую мою просьбу, повелитель правоверных? — осведомился тот.

— Выполню.

Тогда Суфьян попросил:

— Больше никогда не посылай за мной, жди, пока я сам приду. И не дари мне ничего, пока я сам не попрошу.

Сказав так, он удалился, а халиф в досаде заметил:

— Мы любим достойных людей, они же, увы, ненавидят нас.

В книге «Калила и Димна» сказано: «Приближенный султана подобен оседлавшему льва, он никогда не знает, когда тот скинет его и разорвет на части».

*

Однажды Малик ибн Динар навестил в темнице одного из бывших приближенных халифа. Ноги узника были закованы в цепи, у дверей стоял грозный страж. Малик ибн Динар велел принести столик, уставленный разными яствами, и предложил воину поесть вместе с ними. Но тот ответил: «Боюсь, что, если я отведаю вашей еды, меня закуют в такие же цепи».

*

Некий мудрец говорил: «Будь хвостом, но не будь головой, ибо голову отсекают, а хвост остается».

Что говорили арабы о тех, кто довольствуется малым

У одного из жителей Медины спросили:

— Как ты можешь питаться одним хлебом и финиками?

Он ответил:

Лишь бы хлеб и финики были...

*

Рассказывают, что когда Харун ар-Рашид завоевал Гераклею и отдал ее своим воинам на разграбление на три дня, он, однако, даровал пощаду всем жителям и также правителю города Василию. Василий стоял рядом с халифом, а потом отошел к стене, на которой было что-то написано по-гречески, и стал внимательно изучать надпись. Харун ар-Рашид подивился этому и спросил: — Ты ведешь себя так, словно тебя совсем не волнует, что твой город грабят. Как можешь ты спокойно читать какую-то надпись на стене?

— Повелитель правоверных, — отвечал румийский царь, — я прочел здесь то, что дороже всей Гераклеи.

— Нам тоже угодно знать, что здесь написано, — сказал Харун, и Василий перевел на арабский язык:

— «Во имя всевышнего царя небесного, о сын Адама, лови удачу, если можешь, но помни, что все в руках божьих. Не думай о дневном пропитании. Если в этот день тебе не суждено погибнуть, то бог пошлет тебе хлеб насущный. Не гонись за богатством, как делают это ослепленные его блеском, и знай, что довольствующийся немногим увеличивает долю многих. Будет счастлив тот, кто внемлет этим словам и запомнит их».

Харун внимательно выслушал назидание, а потом попросил прочесть еще раз, чтобы запомнить его.

Что говорили арабы о глупцах и ханжах

Мухаммад ибн Абд аль-Малик аз-Зайят выбирал себе в друзья дураков и остерегался людей умных. Когда его спросили, почему он это делает, он ответил: «Слишком тяжело всегда следить

за собой».

У аль-Аттаби спросили:

— С кем ты сегодня будешь проводить время?

— С тем, кто не рассердится, если я плюну в него,— ответил он.

— Кто же это? — спросили собеседники, и он ответил:

— Стена.

*

Спросили поэта Дибиля:

— Что такое одиночество?

Он ответил:

— Пребывание среди людей. — Затем произнес такие строки:

«Как много людей!» — вы твердите. О нет, как их мало! Известно Аллаху, обманывать мне не пристало.

Невольный свидетель презренного нашего века,

Ни в ком я, увы, не могу разглядеть человека!

Сабит аль-Баннани рассказывал:

«Я вошел к одному из своих ученых друзей, и он спросил:

— Что привело тебя ко мне?

— Я пришел просто взглянуть на тебя, — ответил я,— а он воскликнул:

— Кто я такой, чтобы на меня смотреть! Я не аскет и не благочестивец! В молодости я был гулякой, а в старости заделался ханжой. Клянусь Аллахом, ханжа хуже гуляки!»

*

Некоего человека похвалили во время моленья:

— Как благочестива твоя молитва!

А он не удержался и похвастал:

— Я еще и пощусь!

*

Тахир ибн аль-Хусейн спросил у Абу Абдаллаха аль-Марвази:

— Сколько лет прошло с тех пор, как ты приехал в Ирак?

— Двадцать лет, а пощусь я тридцать лет.

— Я задал тебе один вопрос, а ты ответил сразу на два,— усмехнулся Тахир.

*

Омар ибн аль-Хаттаб подарил одному человеку кошелек, но тот сказал:

— А шнурок можно взять?

Тогда Омар приказал:

— Положи кошелек на место!

*

Мухаммад аль-Варрак сказал:

Притворялись, что их вера чистоты полна и жара,

А на деле как святыню чтут один лишь блеск динара.

Не Аллахово веленье — лишь монеты золотые Заставляют их молиться и идти в места святые.

Окажись динар на небе — дальше, выше, чем Плеяды,—

И тогда к нему на крыльях устремиться были б рады.

О соболезнованиях и оплакиваниях

7г>х Арабы говорили: «Обычно все начинается с мало-го, а потом растет. Только беда сначала велика,

потом постепенно уменьшается».

Аль-Асмаи рассказывал:

«Некая бедуинка совершала паломничество вместе с сыном. Он внезапно заболел и умер. Когда его похоронили, она встала у могилы и сказала:

— О сынок, я долго кормила тебя своим молоком, но потеряла в одночасье. О сынок, ты был молод, свеж, цве-тущ и благоуханен, а теперь, бездыханный, лежишь под землей. О сынок, мир накинул на тебя покров небытия, и судьба поселила тебя в обители тления. О сынок, наступило утро, которое принесло мне вместо дневного света ночной мрак! — Потом она сказала: — Господь всемогущий, ты даровал усладу моим глазам, но не дал насладиться вдоволь, приказав терпеть и не роптать!

Когда же она, простившись с сыном, решила возвратиться к своим родным, то сказала:

— О сынок, я уже запаслась провизией на дорогу. Если б я могла знать, хватит ли тебе провизии в твоем дальнем пути! О господи, прошу тебя: яви к нему свою ласку, как он был ласков со мной. Оставляю тебя, сынок, на попеченье того, по чьей воле ты был зачат в моей утробе. О, как горят сердца матерей, потерявших возлюбленных чад своих, как беспокоен их сон, как длинна их ночь и как мимолетен светлый день! О, как ничтожна радость их жизни и как велико одиночество, как далеки они от веселья и как близки к грусти!

Все, кто слышали ее слова, заплакали, сочувствуя ей».

Ибн Кутайба рассказывал, что первым, кто оплакал себя еще при жизни, был Язид ибн Харрак, который сложил такие строки:

Кто охранит молодца от погибели — дочери рока?

Кто защитит молодца от судьбы, поступившей жестоко?

Вновь причесали меня, хоть я не был растрепан и прежде. Снова одели меня — быть вовеки мне в этой одежде.

И умастили, сказав: «Вот. Он был человеком, он — бывший». Крепко скрутили меня, как мешок непригодный, прогнивший. Юных, знатнейших из всех разыскали, послали за мною,

Чтобы упрятать меня, поместить глубоко под землею.

Все достоянье мое меж собою они разделили И говорят: «Ибн Харрак упокоится ныне в могиле».

Что ж, ни о чем не жалей. В утешенье одно только скажем: «Наше имущество все остается наследникам нашим».

*

Во время Джахилийи некий человек из племени Тамим встретил жреца, который предрек ему: «Ты умрешь в месте под названием аль-Аха». Тамимит оставался некоторое время там, где встретил жреца, а потом вместе с несколькими спутниками отправился в Сирию. Они благополучно совершили путешествие, но на обратном пути сбились с дороги и оказались в местности под названием аль-Аха. Все путники спешились со своих верблюдов, один этот тамимит отказался последовать их примеру и оставался в седле. Верблюдица стала пастись, а он сидел у нее на спине. В это время на губу верблюдицы заползла змея, верблюдица мотнула головой, чтобы сбросить ее, но змея переметнулась на ногу тамимита и ужалила его. Он крикнул своему брату, который сопровождал его в путешествии: «Муавия, вырой мне могилу, я умираю, а когда я умру, оплачьте меня!» Так исполнилось предсказание жреца.

*

Аш-Шайбани рассказывал, что в племени Хузайль была женщина, имевшая десять родных и десять двоюродных братьев. Случилось так, что все они погибли от моровой язвы, и осталась она одинока как перст. Один из соплеменников посватался к ней и взял в жены. Она родила сына, который рос так быстро, будто кто-то тянул его за волосы, и стал рослым, красивым юношей. Потом эта женщина решила женить его и приготовила все для свадьбы. Но когда оставалось лишь заключить брачный договор, он неожиданно умер. Мать не раздирала на себе одежду и не плакала. Когда его обмыли и снарядили в последний путь, позвали ее, чтобы проститься с сыном. Она нагнулась и некоторое время смотрела на него, потом подняла голову и сказала:

Радость в суетной жизни, увы, всегда коротка.

И насладиться благом мешает судьбы рука.

Течет беспощадно время — и рушатся все дома,

И посреди равнины, и на вершине холма.

Однажды Омар ибн аль-Хаттаб спросил аль-Хансу, лицо которой было изборождено глубокими морщинами:

— Откуда у тебя эти морщины, Ханса?

Она ответила:

— От неутешного плача по моим братьям.

— Твои братья — грешники, и они сейчас в аду,— заметил Омар, на что аль-Ханса ответила:

— Тем горше моя печаль. Раньше я оплакивала их смерть, а теперь оплакиваю их огненную муку,— И сквозь слезы аль-Ханса продекламировала:

Когда бегу за теми, кто гроб с его телом понес,

«О, горе мне из-за Сахра!» — кричу, задыхаясь от слез.

Пусть матери не лишатся тех, что Сахра несли.

О боже, кого зарыли они в глубины земли!

Однажды к Айше вошла аль-Ханса, одетая в грубую власяницу на голое тело. Айша воскликнула:

— Что это, Ханса? Даже когда скончался посланец Аллаха, я не надевала власяницу.

— У меня есть на то основание,— ответила аль-Ханса.— Ты знаешь, что отец отдал меня замуж за вождя племени, человека расточительного до крайности. Он не жалел ни своего имущества, ни моего, и в конце концов мы обеднели. «Что нам теперь делать?» — спросил он меня. «Давай обратимся к моему брату Сахру». Мы с мужем отправились к Сахру, и он, разделив все свое имущество на две части, предложил нам любую часть на выбор. Но вскоре после этого мой муж принялся за прежнее, он тратил деньги безо всякого счета, пока мы опять не остались без гроша. И опять мой муж спросил меня: «Кто нас выручит из беды?» Я ответила: «Кто же еще, как не мой брат Сахр?» Мы отправились к Сахру, он опять разделил свое добро и лучшую часть отдал нам. А когда его жена попыталась удержать его от этого, он ответил: «Я отдам своей сестре самое лучшее из того, что имею, а после моей смерти пусть она разорвет свое покрывало и наденет рубаху из грубого волоса, оплакивая меня». И теперь, когда Сахра не стало, я поклялась, что не сниму с себя власяницу до самой смерти.

Некий человек горько сетовал о преждевременной кончине своего сына. Хасан аль-Басри спросил его:

— Твой сын когда-нибудь уезжал от тебя?

— Да,— ответил тот человек,— он бывал в отъезде чаще, чем дома.

— Представь же себе,— посоветовал Хасан,— что он отправился в дальнее путешествие и вернется тогда, когда ты отправишься за ним.

*

Бедуину принесли соболезнования, когда умер его сын, и стали утешать его, а он ответил: «Если у человека умер отец — значит, отсох его корень, а если умер сын — отсохла ветвь. Каково же стволу, у которого не осталось ни корня, ни ветвей?»

*

Однажды Абдаллах ибн Салих явился во дворец халифа Харуна ар-Рашида, и хаджиб сказал ему:

— Нынче в ночь у повелителя правоверных умер один сын, но родился другой.

Когда Абдаллах предстал перед халифом, он сказал ему:

— О повелитель правоверных, Аллах послал тебе радость вслед за печалью, пусть же у тебя не будет больше огорчений вслед за радостью. Теперь у тебя есть замена, чтобы легче было стерпеть утрату, так преисполнись же благодарности к Аллаху за это.

*

Когда умер аль-Фадль ибн Сахль, халиф аль-Мамун пришел к его матери, чтобы выразить соболезнование, и сказал:

— Матушка, тебе больше не придется видеть аль-Фадля, но ты не лишилась сына — я буду твоим сыном вместо него.

И старая женщина ответила:

— Повелитель правоверных, человек, благодаря которому я приобрела такого сына, как ты, поистине достоин того, чтобы о нем горевали.

О том, что все люди равны и отличаются друг от друга только своими делами ^{12 13}

ВТОРОЙ КОРАЛЛ -*-

РАССКАЗЫ О БЕДУИНАХ

Изречения бедуинов

Некий бедуин, рассказывая о постигшем его несчастье, воскликнул: «Такая беда красит в белый цвет черные волосы и заставляет почернеть белые лица».

*

У бедуина спросили:

— Когда уходит молодость? — И он ответил:

— Когда остающихся лет все меньше, детей все больше, а терпение иссякает.

*

Горожане спросили одного бедуина, что так иссушило его тело? Он ответил:

— Скудная еда и тягостные думы.

*

О человеке, который жил в достатке и благоденствии, а потом обеднел, бедуины говорят: «Он жил, осененный прохладной тенью, но огниво рока высекло спалившую его искру».

*

Описывая свои земли, бедуин сказал: «Моя земля подобна кованому щиту, там ветер — неприкаянный путник, а путник — желанный гость».

Некоторые поучительные истории

Однажды ночью халиф аль-Махди вышел про-гуляться по городу и услышал причитания жен-щины:

— Мы нищие жители степей, от нас отвратились все взоры, душат нас долги и поборы, силы наши подточены временем, годы ложатся тяжелым бременем. Наши

мужчины погибли, и наше добро пропало, мы вечные странники — сыновья дороги. Кто приютит нас, кто нам поможет?

Халиф велел привести к себе женщину и увидел, что это бедуинка, дряхлая старуха. Тогда он приказал казначею дать ей пятьсот дирхемов.

*

Некий бедуин, войдя к халифу Хишаму ибн Абд аль-Малику, обратился к нему с такими словами:

— Повелитель правоверных, к нам без приглашения явились три гостьи — засухи. Первая растопила сало, вторая съела мясо, а третья обглодала кости. У вас же много добра. Если оно принадлежит Аллаху, то рассейте его среди рабов Аллаха. Если это добро принадлежит людям, то не ставьте преград между ним и людьми. Если же оно принадлежит вам, то подайте милостыню, ведь Аллах вознаграждает дающих.

Хишам спросил:

— Есть ли у тебя еще какое-нибудь дело ко мне, бедуин?

Тот воскликнул:

— Я не стал бы отягощать своих верблюдов и сам не стал бы облачаться в огненный бурнус полудня и ледяной саван ночи, чтобы говорить о себе, забыв о людях.

И Хишам приказал выдать бедуину деньги, чтобы он раздал их своим соплеменникам.

*

Ади, сын Хатима ат-Таи, самого щедрого из арабов, услышал как-то в долине голос:

— О люди, подайте милостыню несчастному старику, бедному страннику! Кто увидит мой жалкий вид, поверит моим словам. Сам господь прислушивается к моим жалобам. У меня похитили все добро и хотят похитить последнее достояние — жизнь.— Подойдя ближе, Хатим увидел бедуина в оборванной одежде. Ади спросил:

— Кто ты такой?

— Я человек из племени Сад и должен заплатить виру за убийство врага,— ответил бедуин.

Ади осведомился:

— Велика ли вира?

— Сотня верблюдов,— ответил бедуин.

Тогда Ади сказал:

— Пройди дальше по долине и возьми свою виру.

*

У одного бедуина спросили, кто из смертных достоин жалости, и он ответил: «Щедрый и благородный, который попал под власть низкого скупца, а также ученый, которым помыкает невежда».

*

Аль-Асмаи рассказывал об одном из бедуинских хитрецов, который часто повторял: «Любовь к добру — добро, хотя бы я и не совершал добрых дел, и ненависть к злу — тоже добро, хотя бы я совершил худшее из зол».

*

Некий бедуин, одетый в нищенские отрепья, пришел к царю, и царь брезгливо отвернулся от него, но бедуин сказал:

— С тобою говорят не мои отрепья, а тот, кто одет в них.

Однажды аль-Хаджадж выехал в степь. Когда пришло время обеда, ему подали еду, но он не хотел есть в одиночестве и велел привести ему сотрапезника. Слуги стали рыскать по степи и наконец нашли бедуина в грубой рубахе. Его привели к аль-Хаджаджу, и тот сказал ему:

— Поешь со мной!

Бедуин возразил:

— Меня позвал тот, кто благороднее тебя, и я откликнулся на его зов.

— Кто же это? — осведомился аль-Хаджадж.

Бедуин ответил:

— Это всевышний Аллах. Он приказал мне соблюдать пост и не есть с сильными мира сего, вот я и пощусь.

— Как же ты соблюдаешь пост, не ешь и не пьешь в такой жаркий день? — удивился аль-Хаджадж, но бедуин ответил:

— Я соблюдаю пост, готовясь к тому дню, который будет еще жарче, чем этот.

Аль-Хаджадж предложил:

— Поешь со мной сегодня, а завтра опять начнешь поститься.

Бедуин осведомился:

— А эмир может обещать мне с полной уверенностью, что я доживу до завтрашнего дня?

— Нет, не могу,— согласился аль-Хаджадж,— ешь, все кушанья вкусны.

Бедуин промолвил:

— Им придал вкус не твой повар, а твое здоровье.

— Прогоните прочь этого человека! — воскликнул аль-Хаджадж.

*

Некий бедуин, воздавая хвалу своему другу, сказал: «Я не видел еще таких глаз, пронзающих ночной мрак, такого взора, горящего, как пламя, такого стана, гибкого, как лезвие закаленного меча, доблести, подобной доблести разъяренного льва».

*

Он же говорил о своих врагах так: «У них меньше всего грехов перед недругами и больше всего грехов перед друзьями, они скупы на добрые дела и щедры на недозволенное».

*

Другой бедуин отправился в дальнее путешествие к человеку, который обещал одарить его, но не сдержал своего обещания. Когда бедуин вернулся домой ни с чем, он так сказал встречавшим его родственникам и знакомым:

— Моей наградой было только то, что я совершал неполные молитвы, как это дозволено в путешествии, что же касается мучений, которые я претерпел в полуденный зной и студеные ночи, то это наказание мне за то, что я доверился обманщику.

Потом он произнес такие слова:

Вернулся невредим, вернулся в полном здравье,

А значит, о потерях и говорить не вправе!

Некий бедуин так отозвался об одном скупце: «Если к нему приходит проситель, он обмирает от страха, будто видит перед собой ангела смерти».

*

Бедуин, приехавший в город, при виде пьяного, который шел по улице и вопил во все горло, вскричал:

— Твой голос был бы услышан, если бы ты был верующим или обиженным. Но ты не верующий и никем не обижен. Собственные грехи тебе не в тягость, а пороки кажутся достоинствами!

*

К Мусаввиру, сыну Хинд, явился бедуин и попросил подарить ему что-нибудь, но тот отказал. Тогда бедуин произнес такие слова:

Раз к Мусаввиру пришли мы за подарком — и старик Громко стал чихать и кашлять, побелел, главой поник.

Он чесал себе затылок, скреб остатки бороды,

Он сморкался и не ведал, как сокрыться от беды.

Отказался я от просьбы, убоявшись, как бы он Тут же не лишился жизни — не люблю я похорон.

Чтобы мы ушли скорее, еле простонать он смог:

«Боже, видно, я ошибся, плохо сосчитал налог».

Я сказал: «Ясна причина, и тебе ее не скрыть:

Все ошибки — от боязни что-то людям подарить».

*

Бедуин так отозвался об очень некрасивой женщине: «Она прикрывает подолом страусиные ноги, а покрывалом — лошадиную морду».

*

Некий бедуин сказал Ион аз-Зубайру:

— Будь проклята верблюдица, которая привезла меня к тебе!

Ибн аз-Зубайр ответил:

— Будь проклят и тот, кто сидел на ней.

Что говорили бедуины о браке и любви

Ф Бранясь со своей женой, бедуин сказал ей: — Ты лопоухая и лупоглазая, иссохшая и кривая, тощая и злая, лживая и плешивая. Когда ты наедаешься, то чванишься, а когда голодна, шумишь и кричишь. Когда ты видишь что-нибудь хорошее, то осуждаешь его, а если замечаешь дурное, то разносишь его по всему свету. Ты почитаешь тех, кто презирает тебя, и презираешь того, кто оказывает тебе почет.

*

Задумали женить бедуина и показали ему молоденькую девушку, а потом подсунули старуху. Когда в брачную ночь бедуин увидел ее, он произнес:

Ведь это старуха, хоть юной пыталась казаться она,

Но щеки изрыли морщины, и сгорбилась жалко спина.

Купить для нее благовоний родня порешила тогда,

Но мускус нимало не властен над вашею мощью, года! Женился на ней темной ночью, задолго до новой луны.

И думаю, долгие муки несчастному мне суждены.

Меня обмануть не сумела покрытая хною ладонь,

Глаза, подведенные синим, и желтого платья огонь!

*

Описывая красивую девушку, бедуин сказал: «Ее кожа соткана из жемчуга, благоухание похищено у мускуса, и в каждом ее движении — восходящее солнце».

*

Кочевник из племени Тамим говорил о своей возлюбленной так:

— Благословенны глаза, которые увидят ее, и проклято сердце, которое будет поражено любовью к ней. Когда я заходил в шатры ее племени, она посылала мне взором привет, а устами кляла.

Его спросили:

— Как ты можешь описать свою любовь к ней?

И бедуин ответил:

— Когда я произносил ее имя, находясь от нее дальше дневного перелета птицы, вокруг меня веяло ароматом мускуса.

Тот же тамимит описывал девушек своего племени, которые вышли на прогулку в степь: «Их лица подобны сверкающим золотым динарам, шеи как у белых газелей, а стан как у осы. Они прошли в развевающихся покрывалах и туго затянутых поясах. Скольких они пленили и скольких отпустили на волю!»

*

Старик кочевник, вспоминая прошлое, говорил: «Сейчас любовь не такая, как была раньше. В прежние времена любовь таилась в сердце, а нынче она переместилась в желудок. Мужчина готов воспылать страстью к той, что вкусно накормит его, и останется равнодушным к той, что не умеет кухарить. Раньше юноша целый год ходил вокруг шатра возлюбленной и был счастлив, если доводилось случайно увидеть ее. Когда молодые оставались наедине, они часами сидели друг против друга, жаловались на муки любви и читали чувствительные стихи. А сейчас парню достаточно подмигнуть девушке, и она уже бежит к нему на свидание. Нынешняя молодежь не знает любовных томлений, зато прытка в любовных утехах».

*

Описывая красоту своей возлюбленной, бедуин говорил: «Когда она улыбается, становятся видны зубы, подобные лепесткам степных ромашек. Счастлив тот, кто отведает их вкус, и несчастен тот, кто ограничится лицезрением».

*

Рассказывая о своих любовных похождениях, бедуин говорил: «В молодости женские упреки были мне что арабскому скакуну удила, а нынче старость взнуздала меня сединой и повела за собой».

Бедуин увидел стройную молодую женщину, которая несла на руках маленького ребенка. Ребенок плакал, а она целовала его, чтобы успокоить. И бедуин произнес такие стихи:

Выть бы мне грудным младенцем, мне начать бы жить сначала, Чтоб меня красотка эта к дивным персям прижимала!

Я бы плакал — целовала б по три раза, не иначе.

О, тогда б я плакал вечно, обретая сладость в плаче!

*

Рассказывал аль-Утби:

«Однажды я отправился в путь ночью, когда звезды двинулись по небосводу быстрым шагом. Я шел, прорывая мрак, и на рассвете встретил в степи девушку-бедуинку, лик которой был светлее зари. Я стал домогаться ее благосклонности, а она сказала:

— Если у тебя не хватает разума, который удержал бы тебя от поспешности, я взываю к твоей чести.

— Но ведь нас видят только ослепительные звезды! — ответил я.

— Ослепительные, но не слепые,— возразила девушка».

*

Поэт-кочевник так описывал девушку, в которую был влюблен: «Она — недуг, от которого нет исцеления, и в то же время — исцеление от любого недуга, она для меня ближе сердца и дальше небес». Потом он сложил стихи, оплакивая разлуку с ней:

Как ветка, которую ветер склоняет жестокий,

Склонилась она, проливая слез горьких потоки.

Прощаясь со мной и теряя последние силы,

Шептала: «О, лучше б тебя я не знала, мой милый!»

Некоторые забавные истории

Халиф Хишам ибн Абд аль-Малик попросил гостившего у него бедуина посмотреть на небо и описать облака. Бедуин вышел, долго глядел на небо и, возвратившись, сказал: «Это корабли, а когда их станет много, из них прольется море».

Некий человек пришел сватать девушку и говорил целый час, пытаясь покорить ее родню своим красноречием. Родственники невесты даже не нашлись, как ему ответить. Тогда один из гостей, а это был бедуин, предложил:

— Я отвечу вместо вас.

Они согласились, и бедуин сказал:

— Я не буду долог в речах, как ты, а просто скажу: ты предложил достойное и сказал правду. Родство с тобой нам желательно, и условия твои приняты. Ты равен ей, она равна тебе, получай же ее.

*

У одного бедуина спросили:

— Чем ты запасся на зиму?

Он ответил:

— Терпением.

*

Кочевник, приведший на рынок свою верблюдицу на продажу, так расхваливал ее:

— Если я гнался на ней за кем-нибудь, то догонял, а если преследовали меня, то я ускользал.

Люди спросили:

— Зачем же ты продаешь такую замечательную верблюдицу?

И бедуин промолвил:

— Я отвечу словами поэта:

О Умм Амир! Выйти из дома заставляет порой нужда Даже тех благородных женщин, что сидели дома всегда.

*

Бедуин, сетуя на грубость и неблагодарность своего единственного сына, сказал: «Он — мое мучение, неподвластное терпению, и помощь, не заслуживающая благодарности. О, если б я мог доверить его могиле!»

У кочевника спросили:

— Почему у вас в степи нет ни одного лекаря?

— Вольные звери не нуждаются в коновале.

*

Один шейх взял вторую жену, которая была намного моложе первой. Служанка новой жены, проходя мимо дверей старой, сказала:

Сравнить возможно ль две ноги — одна здорова и крепка,

Другую тронул паралич, сломала времени рука!

Через несколько дней она снова прошла мимо дверей первой жены и сказала:

Два платья можно ли сравнить — все в дырах, ветхое одно,

Другое — новое, блестит, недавно куплено оно!

Тогда к ней вышла служанка старой жены и сказала:

Мы напрасно тешим сердце и влюбленностью, и новью.

Связано навеки сердце только с первою любовью.

Пусть не раз менять жилище в жизни выпадет иному —

Человек всегда тоскует только по родному дому. ¹⁴

Одного бедуина спросили:

— Как ты относишься к своей жене?

Он ответил:

— Когда мы лежим с ней в постели и она кладет руку мне на грудь, мне хочется, чтобы на меня с потолка свалился камень и сломал несколько ребер — это было бы легче, чем терпеть ее руку.— Потом он добавил:

Хочу, чтоб жена перешла в мир загробный, не скрою.

Но долго дурные и злые живут под луною.

Так пусть не терзает меня и уйдет без возврата —

Накира и Мункара мучить — привратников ада!

*

Некий бедуин взял в жены красивую женщину, и они долго жили в согласии. Но потом она состарилась, и он изменился к ней. Однажды она спросила:

— Разве в молодости ты не сносил терпеливо мой гнев и упреки, разве не был счастлив со мной, даже когда я отказывала тебе?

И муж ответил:

— Увы, ушло то, что давало мне силу смиряться, извинять и радоваться.

*

Аль-Асмаи рассказывал:

«В прежние дни я часто навещал одного кочевника, знатока пословиц, поговорок и словесных редкостей. Обычно, когда я стучался в его дверь, он кричал жене:

— Эй, Умама, открой гостю!

Жена впускала меня и почтительно приветствовала. Но однажды я пришел к нему и не услышал обычного окрика: «Эй, Умама!» Так повторилось несколько раз, и наконец я спросил:

— Почему я больше не слышу, как ты зовешь свою жену, и почему ее не видно?

Кочевник так нахмурился, что я пожалел о своем вопросе, а он произнес:

Умама пожитки свои унесла,

Могу я спокойно вздохнуть.

Да, мы разошлись, она далеко,

385

}3 8—2653

И я ые жалею ничуть.

Избавить сердце от тех, кто не мил,

Одна лишь разлука вольна.

И что за жизнь без согласья двоих —

Она никому не нужна.

Когда бы я вновь покой не обрел,

Расставшись с моею женой,

У смерти б я стал облегченья искать,

Поверь, у нее одной!»

*

Аль-Асмаи рассказывал об одном бедуине, который женился на злой женщине. Она так обижала его, что он развелся с ней, отдав ей своего осла и джуббу. Спустя некоторое время к нему приехал один из его родичей. На вопрос, куда подевалась его жена, хозяин ответил стихами:

Сосватал мне сатана дочку свою. Хитер!

И ввел обманом ее в мой спокойный шатер.

Но спас меня мой осел, и джубба меня спасла.

Гак награди же, Аллах, джуббу мою и осла!

*

Некий бедуин пожелал развестись со своей старой женой и пришел к судье Зияду, но тот был строг с ним и стал на сторону женщины. Тогда бедуин сказал:

— Разве ты не знаешь, что лучшие годы в жизни мужчины — это старость: на смену буйным страстям приходит сдержанность, и жизненный опыт даже глупца делает разумным. А в жизни женщины старость — худшая пора: характер у нее портится, язык становится острее, а утробу поражает бесплодие.

Судья промолвил:

— Ты прав, я развожу тебя с ней.

*

Один кочевник, высокий как жердь и крайне неприглядной наружности, решил жениться. Его спросили:

— Какую жену ты хочешь?

— Она должна быть хороша собой и маленького роста,— ответил он.— Пусть сыновья пойдут красотой в нее, а ростом в меня.

Ему нашли девушку по его вкусу, и она нарожала ему детей, которые вышли ростом в мать, а уродством в отца.

Бедуин из племени Тай пришел с женой на пастбище, они подоили верблюдов и сели, размышляя о том, на какое новое пастбище погнать свое стадо. Жена спросила:

— Кому лучше живется — нам или омейядским халифам?

Муж ответил ей:

— У них лучше еда, зато у нас хуже одежда, им светлее днем, зато нам холоднее ночью.

*

У богатого горожанина было две дочери. К нему пришел бедуинский шейх и попросил отдать одну из них ему в жены. Девушки проведали, что у него уже есть одна жена, и старшая дочь сказала:

— Я не пойду за него.

— Почему? — спросил отец, и девушка ответила:

— День, когда он придет ко мне, будет наполнен упреками и ссорами, а когда к другой жене,— пустыми разговорами и скукой, так и пройдет вся молодость.

Но младшая дочь предложила:

— Отдай меня за него.

— Несмотря на то что сказала твоя сестра? — спросил ее отец, и девушка ответила:

—Да. В те дни, когда он будет со мной, я стану наряжаться и веселиться, а когда будет с другой,— отдыхать и отсыпаться. Так и пройдет жизнь.

*

Абу Макнуна, прославленного грамматика, попросили помолиться, чтобы Аллах в дни засухи послал дождь. Он долго думал и наконец сложил такую молитву:

— О Аллах, ты наш господин и повелитель, ты наш бог и наш царь, ниспошли благословение на нас и на нашего пророка Мухаммада, а пожелавшего нам зла скрути злом, как девицы скручивают свои ожерелья вокруг шеи, а потом обрушь это зло им на головы, как обрушил комья сухой глины на головы тех, кто привел в Мекку слона, чтобы разбить войска арабов. О господи, ниспошли нам дождь из темных облаков, разверзни хляби небесные, пусть бушует ливень, пусть вода низвергается потоками, затопляя сухую землю.

Эти слова слышал бедуин. Он схватил Абу Макнуна за руку и воскликнул:

— Погоди! Если господь внемлет твоим мольбам, то начнется всемирный потоп. Ты, видно, надеешься стать вторым Нухом. У меня же нет такой надежды. Дай мне время укрыться на вершине горы, чтобы спастись от воды, которая содержится в твоих словах.

*

Аль-Асмаи рассказывал, как однажды, когда зашла речь о долгах, некий бедуин, гостивший у него, сказал: «Долг — это унижение днем и забота ночью».

*

Два бедуина пришли к судье, и один из них обвинял другого в том, что тот не отдает ему долга, а тот клялся, что готов развестись со своей женой и отпустить на волю всех своих рабов, если брал что-нибудь взаймы. Тотда истец сказал: «Оставь свои клятвы и повторяй за мной: «Пусть господь развеет как прах все мое имущество, пусть чада мои разлетятся по свету, как листья с деревьев зимней порой, если я не брал у тебя в долг».

Ответчик отказался произнести эту клятву и тут же вернул долг.

*

Аш-Шайбани рассказывал:

«Однажды эмир аль-Хаджадж отправился из Медины на охоту. Он проехал мимо бедуина, который пас своих верблюдов. Остановившись перед ним, аль-Хаджадж спросил:

— Какого мнения ты об эмире аль-Хаджадже?

— Он жестокий обидчик и притеснитель,— отвечал бедуин.

— Почему же вы не пожалуетесь на него повелителю правоверных халифу Абд аль-Малику? — спросил эмир.

— Он еще хуже,— возразил кочевник.

В это время к ним приблизились конные воины — спутники эмира, и аль-Хаджадж сделал знак, чтобы они схватили пастуха, посадили на коня и повезли с собой.

Бедуин спросил у воинов:

— Кто это такой?

Ему ответили:

— Это эмир аль-Хаджадж.

Тогда бедуин вырвался из кольца стражников и, оказавшись рядом с эмиром, крикнул:

— Эй, Хаджадж! Послушай меня.

— Чего тебе, бедуин? — недовольно спросил эмир, и кочевник сказал:

— Пусть наша тайна останется между нами.

Аль-Хаджадж засмеялся и велел отпустить виновного».

*

Наместник Ирака, Юсуф ибн Омар, назначил правителем одной из областей бедуина, и тбт проворовался. Юсуф написал указ об его отставке и вызвал к себе. Когда тот явился, он крикнул:

— Ах ты враг Аллаха! Ты посягнул на божью долю и на долю правоверных!

— На чью ж мне долю посягать, как не на божью? — возразил бедуин.— Я много раз просил сатану послать мне хоть грош, но он не сделал этого.

Юсуф засмеялся и отпустил хитреца.

*

Эмир Абдаллах ибн Джафар остановился как-то в палатке, где жила одинокая старуха бедуинка, у которой только и было добра что одна-единственная курица. В знак почтения к эмиру старуха зарезала эту курицу и изжарила ее. Поставив блюдо перед гостем, старуха сказала:

— Эту курочку я выпестовала, как дочь родную. Кормила-поила ее, отнимая у себя последнее, по ночам стерегла ее покой, перебирала по одному все перышки. Она стала частицей моего сердца. Я дала богу обет, что похороню ее в самом святом месте. Когда ты, эмир, явился ко мне, я подумала, что не найду более благословенного места, чем твоя утроба. Пусть же курочка упокоится в ней.

Абдаллах ибн Джафар засмеялся и приказал выдать старухе пятьсот дирхемов.

*

Взглянув на тучного человека, бедуин промолвил:

— Добротную рубаху соткали для тебя твои зубы!

Один бедуин молился так:

— О боже, пошли мне такую же прекрасную смерть, как Абу Харидже: он наелся до отвала, напился сверх меры, уснул на солнце и умер в тепле, сытый и довольный.

*

Один бедуин, обходя вокруг Каабы во время паломничества, повторял:

— О боже, ниспошли благодать моей матушке!

Люди спросили его:

— Почему щл не просишь о своем отце?

— Мой отеЦ^- мужчина,— отвечал бедуин.— Он сам может позаботиться о себе, а матушка — слабая, беспомощная женщина.

*

Абу Зайд рассказывал: «Однажды довелось нам встретить такого носастого бедуина, что лицо его издали можно было принять за кувшин с длинным носиком. Мы стали потешаться над ним, а он заметил: «Что вы смеетесь? Я жил с людьми, среди которых считался курносым».

*

Некий бедуин, покупая мальчика-невольника, спросил у работорговца, нет ли у него какого-нибудь порока. Тот ответил:

— У него только один порок: он мочится в постель.

— Меня это не пугает. Если он найдет у меня постель, пусть мочится в нее,— ответил бедуин.

*

К эмиру аль-Хаджаджу привели в Медине бедуина, который занимался воровством. Эмир приказал бить его плетью. Когда вора ударили первый раз, он воскликнул:

— Благодарю тебя, господи!

Ему дали семьсот ударов, едва не забили до смерти, но после каждого удара бедуин благодарил. Наконец у него спросили:

— Знаешь ли ты, почему эмир приказал дать тебе семьсот ударов?

— Почему? — спросил бедуин.

— Ты ведь благодарил, а всевышний Аллах говорит: «Если вы благодарите меня, я прибавлю вам».

Бедуин изумленно воскликнул:

— И это есть в Коране?

— Конечно, есть,— ответили люди. Тогда бедуин * произнес такие стихи:

Благодарить тебя не стану,

Господь, не надо наказанья.

О, не за то благодарил я —

Прости, но это от незнания.

Увы, я вынести не в силах За благодарность воздаянья!

*

Некий бедуин отправился в поход вместе с пророком. Его спросили, зачем он это сделал, и бедуин ответил: «Перед походом пророк отменил половину молитв, которые должно совершать ежедневно, и я надеялся, что в походе он отменит остальные».

*

Аль-Асмаи рассказывал, что несколько бедуинов отправились в паломничество в Мекку. На обратном пути один из них встретил своего племянника и спросил, как обстоят дела дома. Тот рассказал, что вскоре после отъезда хозяина во время пожара сгорел его дом. Бедуин, воздев руки к небесам, воскликнул: «Хороши же твои деянья, господи! Ты наказываешь нам посещать и украшать твой дом в Мекке, а тем временем разрушаешь и спаляешь наши дома!»

*

Рассказывают, что набожная бедуинка отправилась в паломничество, но на полдороге ее верблюдица пала. Женщина, оставшись одна в степи, подняла глаза к небу и крикнула: «О господи, ты пригласил меня к себе в гости, и ради тебя я покинула свой дом, а теперь я и не дома, и не в гостях!»

После смерти адь-Хаджаджа, наместника Ирака, произвели досмотр тюрем и нашли, что там содержится тридцать три тысячи невинно заключенных. Среди них был бедуин, которого заточили за то, что он мочился на площади в городе Басит. Его выпустили, и он пустился бежать, распевая:

Город Басит я покину, из него совсем уйду,

Чтоб без страха наказанья отправлять я мог нужду.

*

Богач, смеясь над нищим бедуином, сказал ему:

— Не хотел бы я быть твоим гостем!

Но бедуин ответил:

— Если бы ты пришел ко мне в гости, я бы тебя накормил до отвала, так что живот твой раздулся бы, как у женщины на сносях.

*

Некий бедуин ел за столом халифа Сулаймана ибн Абд аль-Малика и, отставляя те блюда, что ему подавали, жадно тянулся к другим. Хаджиб сказал:

— Ешь то, что тебе подают, бедуин!

Тот, не смутившись, ответил:

— Тот, у кого скудные пастбища, ищет новых.

Халиф, услышав эти слова, разгневался и сказал хад-

жибу:

— Когда он выйдет от нас, сделай так, чтобы он больше не приходил.

На следующий день к халифу пришел другой бедуин и вел себя за столом точно так же. Хаджиб снова сказал:

— Ешь то, что тебе подают, бедуин! — но тот ответил:

— Тому, у кого богатое пастбище, не грех выбирать.

Халифу понравился удачный ответ, он велел бедуину

сесть поближе, оказал почет и выполнил все его просьбы.

*

Несколько молодых писцов собрались в саду на веселую пирушку. Когда они приступили к еде, к ним подошел бедуин. Он приветствовал их и, сев рядом, стал есть вместе с ними. Один из писцов спросил его:

— Ты знаешь здесь кого-нибудь?

— Да, я знаю вот это,— ответил бедуин, указывая на блюдо с едой.

Писцы стали потешаться над неотесанностью незваного гостя. Один сказал:

— Я не видел никого, кто бы так громко чавкал.

— И заедал бы курятину уткой,— добавил другой, а третий воскликнул:

— И так быстро уминал бы похлебку, черпая свернутым хлебцем.

Четвертый писец подумал и сказал:

— И у кого был бы под мышкой сам Гален.

Удивившись его словам, сотрапезники спросили:

— Наши замечания были просты и понятны, а что ты хочешь сказать своими словами?

— Гален бросает ему в рот жернова вместо лекарственных лепешек, чтобы эти жернова смололи все то, что он проглатывает, не разжевывая, иначе ему не избежать несварения,— пояснил писец.

*

Один горожанин спросил у бедуина:

— Что вы едите и чего избегаете?

— Мы едим все, что ползает и прыгает, кроме мокриц.

— Поздравим же мокриц со спасением! — воскликнул горожанин.

*

Некий бедуин отличался необычайной скупостью. Однажды он попросил своих сыновей купить ему мяса. Они купили мяса и сварили его, и тот бедуин, ничего не дав сыновьям, ел до тех пор, пока не остались только кости. Голодные сыновья жадно смотрели на кучку обглоданных костей, но отец не спешил отдавать их им. Наконец он сказал:

— Кости получит тот из вас, кто лучше других ответит, как следует их есть.

Старший сын сказал:

— Я обглодаю и оближу их так, что не останется ни кусочка мяса.

— Нет, тебе я не дам,— отрезал отец.

Тогда средний сын начал:

— Я обглодаю и оближу их так, что не будет видно, в этом году их ели или в прошлом.

— И тебе я не дам ничего,— промолвил бедуин.

Когда настал черед младшего сына, он сказал:

— О батюшка, я высосу из них костный мозг и приправлю им, как подливкой, разгрызанные кости.

— Ты выиграл, получай! — воскликнул отец и отдал ему кости.

Рассказ о бедуине, побывавшем на свадьбе

В городе Алеппо гостил бедуин из племени Узра. И звали того бедуина Абдаллах. Один из горожан попросил его:

— Расскажи нам, Абдаллах, какие диковинки ты видел у оседлых мусульман.

— Да, я видел немало удивительного,— ответил бедуин.— Однажды я приехал в селение, где жили люди из рода Бакр ибн Асим племени Хиляль. Я увидел там дома, стоящие почти впритык друг к другу, белые как молоко. По улицам бродили толпы людей, одни — в одну сторону, другие — в другую, а одежда на них была словно соткана из разных степных цветов. Я сказал себе: «Наверное, у них праздник разговения или жертвоприношения». Но, пораскинув мозгами, я вспомнил, что оба праздника давно прошли.

Я стоял, дивясь всему, что видел, и вдруг незнакомый человек взял меня за руку и завел в дом, богато украшенный коврами. В комнате, куда мы зашли, сидел юноша, у которого были такие длинные волосы, что достигали плеч. Вокруг сидели люди. Я сказал себе: «Это, наверное, эмир». Я встал перед ним и, поклонившись, сказал: «Привет тебе, о эмир!» Но кто-то потянул меня за рукав и сказал: «Это не эмир, садись!» Я удивился: «Кто же это?» — «Это жених»,— ответил тот же человек. Тогда я воскликнул: «Вот чудеса! У нас в степи никто не оказывает такого почета женихам».

В это время какие-то люди стали вносить круглые деревянные вещи — одни побольше, другие поменьше. Те, что были полегче, они несли на руках, а тяжелые катили по земле. Их поставили перед нами, и все расселись вокруг каждой круглой вещи в кружок. Потом принесли что-то белое, похожее на чистые тонкие лоскутья, и положили на эти круглые вещи. Я подумал, как было бы

хорошо, если б мне дали немного таких лоскутов, и я бы наложил заплаты на свою рубаху, но вдруг люди стали брать эти тряпки руками и разрывать без всяких усилий. Тогда я понял, что это такой тонкий белый хлеб, какого я никогда не видывал.

После этого стали приносить всякую еду — сладкую и кислую, горячую и холодную, и я набросился на все это и ел без счета, забыв о вреде переедания. Потом перед нами поставили красное питье в белых сосудах. Посмотрев на это питье, я испугался и сказал: «Я не буду пить это, вдруг оно убьет меня?» Но тот самый достойный человек, который давал мне советы в этом собрании, да вознаградит его за это Аллах, сказал: «Эй, бедуин, ты много ел, если после этой еды ты выпьешь воду, у тебя расслабится живот». Когда он сказал о моем животе, я вдруг вспомнил слова, которые часто повторяли шейхи нашего племени: «Человек жив, пока у него крепкий живот. А чтобы он не ослаб, надо лечиться». Вот я и стал усердно лечиться красным напитком, пока у меня не помутилось в голове и не возникло странное желание — выбить зубы моему соседу, или откусить ему нос, или обозвать его сыном шлюхи. Я ощутил также необычайный прилив сил, и думаю, что все это было из-за того красного лекарства.

Мы бы еще долго сидели так, если б вдруг на нас не напали черти. Сначала выскочил первый, и у него на брюхе болталась какая-то штука наподобие персидской сумки, открытой с обоих концов, которая была связана нитками, а сбоку было пристроено что-то вроде меха, будто он боялся, что эта вещь замерзнет. Все стали кричать: «Барабан, барабан!» За ним появился второй, у которого в руке была зажата маленькая вещица вроде ослиной ножки. Он приложил ее одним концом к губам и пискнул в нее, а потом уселся и стал извлекать звуки, похожие один на другой. И люди радостно зашумели: «Вот флейта!»

Через некоторое время вышел третий, одетый в грязную размалеванную рубаху и с волосами, измазанными жиром. Наверное, он был у них поваром, потому что держал в руках медные тарелки и деревянные палки. Он бил палками по тарелкам, и они звенели, а люди радовались.

Наконец выскочил четвертый черт, на котором была короткая рубаха и короткие шаровары. Он начал вертеться и кривляться, изгибать спину и поводить плечами, а потом согнулся колесом и покатился по земле, и я сказал себе: «Это бесноватый, клянусь господом Каабы!» А люди кри-

чали и хохотали, наверное, радуясь тому, что помогают изгнать из него злого духа.

Тут пришла женщина, закутанная в покрывало, и сказала, что на женской половине тоже хотят посмотреть, как изгоняют беса, и те четверо отправились за ней, унося с собой свой шум и звон.

Среди гостей был один красивый юноша. Тут все стали громко просить его о чем-то. Он ушел и скоро вернулся, прижав к груди длинную деревяшку, у которой был посередке круглый глаз. И еще на этой деревяшке было натянуто четыре нитки. Юноша вынул откуда-то тонкую палку и положил ее на то место, где у деревяшки было ухо. Когда он потер этой палкой по уху, деревяшка вдруг запела, хотя рот у нее был очень узкий. И раздался голос слаще голоса самой искусной певицы. Я был так поражен, что, подойдя к молодому человеку, сказал: «О юноша, ты стал мне дороже отца с матерью. Скажи, как называется этот диковинный зверь?» Он ответил: «Это барбат».—

«А что это за нитки?» — спросил я. Юноша пояснил: «Это струны. Нижняя называется «зир», следующая — «двойная», потом — «тройная», а четвертая — «бамм». И тогда я воскликнул: «Вот теперь я воистину уверовал в Аллаха!»

*

Некий бедуин так восхвалял финики, которые родятся в их землях: «Наши финики всем дороги и любы, они так мягки, что в них вязнут зубы. Наши финики так сладки, что от сладости к земле прилипают пятки».

*

У халифа Сулаймана ибн Абд аль-Малика был в гостях бедуин. Они оба поели, а потом принесли сладости, и среди них пастилу. Бедуин накинулся на лакомство, и Су-лайман спросил его:

— Эй, бедуин, знаешь ли ты, как называется то, что ты сейчас ешь?

— Да, повелитель правоверных. Я испытываю такое блаженство, легкость и усладу, что думаю: это и есть тот самый праведный прямой путь, который нам завещан Аллахом.

Сулайман засмеялся и сказал:

— Я дам тебе еще, говорят, от этой еды прибавляется мозгов.

— Тебя обманули, повелитель правоверных! — воскликнул гость.— Если бы это было так, то у тебя голова стала б такой же большой, как у мула.

*

Один горожанин шел по дороге и увидел бедуина, который сидел и что-то жевал. Это было в месяц рамадан, когда надобно блюсти пост от восхода до захода солнца, а ночью разговляться. Горожанин укоризненно воскликнул:

— Эй, бедуин, почему ты не соблюдаешь пост? — и услышал в ответ:

Постящийся, твои упреки, поверь, не достигают сердца.

Постись себе, а мне дозволь ты, когда хочу я, разговеться.

Ты днем от жажды умираешь — я пью, и влага — мне отрада.

Посмотрим, кто из нас скорее отправлен будет в пламень ада!

Рассказы о Абу Махдийе

Однажды кто-то спросил бедуинского шейха Абу

— Отчего вам, кочевникам, так нравится жизнь в пустыне?

— Как же не любить пустыню тому, чей хлеб — солнце, а питье — ветер? — ответил шейх.

У Абу Махдийи умер маленький сын, и его стали утешать:

— Смирись, Абу Махдийя! Аллах дарует нам детей, как всякое благо, в долг. Дети — это сокровище, предоставленное на время. Смирись с тем, что судьба отобрала его у тебя.

Однако Абу Махдийя возразил:

— Нет, это было мое кровное дитя, и утрата пришла слишком рано. Клянусь Аллахом, если бы мы не горевали, когда теряем, мы бы не радовались, когда приобретаем.

Абу Махдийя услышал, как некий перс говорил: «Зуд, зуд», что по-персидски означает: «Скорее, скорее!»

Абу Махдийя спросил:

— Что это он говорит? — и ему ответили:

— Он говорит: «Скорее!»

— Почему бы ему не сказать то же самое, но по-человечески? — удивился шейх.

Рассказы о бедуине по имени Абу-з-Захра

Сувайд ибн Манджуф рассказывал:

«Однажды в город Куфу въехал со стороны Джа-баны бедуин из племени Тамим, и был тот бедуин самого дикого и странного вида. Восседал он на хромой ослице, увешанной амулетами и колокольчиками и покрытой драной попоной из грубой шерсти. Бедуин был одет в рубаху из той же материи, что попона, а голова у него была повязана линялым и ветхим платком. Бедуин все время что-то сердито кричал, но речи его с трудом удавалось разобрать, потому что он употреблял старые и редкие слова, принятые у кочевников.

Он проехал по нашей улице, которая кончалась тупиком, остановился там, не зная, как выбраться. За ним бежала целая толпа мальчишек и простонародья, и я слышал, как один из них крикнул бедуину:

— Эй, исчадье ада, с каких пор тебе дозволено появляться на земле?

Бедуин, обернувшись к насмешнику, ответил:

— С тех пор как расплодились твари вроде ваших отцов и матерей.

Среди моих знакомых был Абу Хаммад аль-Хайят, маула племени Тамим. Он очень любил кочевников и тратил все свои деньги на путешествия по пустыне в поисках редких пословиц и приглашая бедуинов в свой дом. Я поспешил к нему и рассказал об этом бедуине, и он тотчас побежал к нему, горячо благодаря меня, будто я оказал ему великое благодеяние.

Тем временем бедуин спешился и, держа за повод свою ослицу, прислонился к стене. Он снял с плеча лук и то грозил им мальчишкам, то отгонял мух от ослицы. Подойдя к бедуину, Абу Хаммад стал ласково говорить с ним и льстить ему, пока наконец не упросил зайти к нему до-

мой. Поставив ослицу в стойло и бросив ей корма, Абу Хаммад привел бедуина в лучшую комнату и усадил на ковер, подложив ему под локоть шелковую подушку. Но бедуин остался недоволен и стал ворчать:

— Где же циновки, и подушки, набитые травами, и козьи шкуры, и войлочные подстилки?

Абу-з-Захра — так звали бедуина — оказался самым удивительным человеком, которого я знал за всю свою жизнь. Он разговаривал большей частью стихами, половину из которых мы не понимали, а другая половина состояла из пословиц. Я не видел более подозрительного и злонравного бедуина. О чем бы мы ни спросили его, он, боясь насмешек, отвечал:

— Верните мне мой лук и мою ослицу.

Приютил его Абу Хаммад в своем доме, и мы приходили туда каждый день и беседовали. Каждый из нас старался принести что-нибудь, чтобы обрадовать Абу-з-Захра, но угодить ему было не так-то просто.

Однажды мы принесли арбузы и положили их перед ним. Он долго недоверчиво изучал их, а потом сказал:

Как судьба играет нами, я и сам увидел ныне.

Сладкий мед мне заменили горьким соком дикой дыни,

Самой худшей из негодных, что родит земля пустыни!

Мы стали уговаривать его:

— Абу-з-Захра, это вовсе не дикая дыня, это самый вкусный плод на свете. Мы попробуем его первыми, если хочешь.

Бедуин сказал нам:

— Ешьте, а я посмотрю.

Мы отрезали себе по ломтю арбуза и стали есть, нахваливая, а он глядел на нас. Наконец он протянул руку, взял небольшой арбуз, проткнул его и выпустил сок, а потом обрезал кожу. На наши недоуменные вопросы, зачем он это делает, Абу-з-Захра ответил:

— Если эта вещь отравлена, то я выпустил яд.

Попробовав арбуз, Абу-з-Захра стал хвалить его сладость и с тех пор предпочитал арбузы любой другой еде, и мы всегда приносили ему арбузы. Он ел и приговаривал:

Вот еда, что нежно манит в влечет.

И довольны ею горло и живот,

Словно к свежим сливкам здесь добавлен мед.

Через несколько дней после его приезда в Куфу я с,казал ему:

— Абу-з-Захра, не пойти ли тебе в баню?

Он спросил:

— А что такое баня, брат мой?

Мы стали объяснять ему:

— Баня — это большой дом, и в нем несколько помещений, в одном из них жарко, в другом прохладнее, а в третьем холодно. Ты можешь выбрать любое, где тебе больше понравится. В бане ты смоешь с себя усталость долгого пути и избавишься от волос, которые покрывают твое тело.

Мы так приставали к нему, что наконец он согласился, и мы повели его в баню. Один из нас попросил владельца бани не пускать туда в этот день никого, кроме нас. Бедуин шел с нами, то и дело озираясь в страхе и судорожно вцепившись в руку своего спутника. Мы завели его в баню, раздели и велели банщику намазать его средством для уничтожения волос. А у него все тело было покрыто растительностью, густой, как у козла. Когда волосы стали падать с его тела, он испугался и бросился к выходу. Мы сказали:

— Неужели ты уйдешь сейчас, когда средство уже подействовало и волосы начинают выпадать?

— Неужели мне дожидаться, пока с меня не начнет слезать кожа, как это бывает, если долго пробудешь на солнце? — испуганно воскликнул он, потом произнес:

Кто хочет смерти, о братья? Понятен пред ней испуг.

Возьмите мою ослицу, мой крепкий, надежный лук.

Я все вам отдам задаром, обид на вас не храня,

Но только, о благородные, в живых оставьте меня!

О, если б соседи увидели, что гол я и безволос,

Они бы или заплакали, или смеялись до слез.

Опали все мои волосы, и я у горя в плену!

О бедный я, о несчастный, похож стал на сатану.

И тут он побежал. Если бы мы не спохватились, он так бы и выбежал из бани, не прикрывшись ничем. Мы догнали его у самых дверей, обмыли водой, потом принесли холодного питья, он выпил, полил себе голову прохладной водой из кувшина и, успокоившись, сказал:

Могучему — славословье, достойнейшему — хвала!

Я в этом огненном доме едва не сгорел дотла.

Он спас меня и овеял прохладою, тишиной,

А я уж думал, навеки спалит меня лютый зной.

Мы одели его в новое платье и отвели снова к Абу Хаммаду».

Аль-Асмаи рассказывал:

«Однажды я вошел к Харуну ар-Рашиду и увидел, что перед ним лежит кошель, полный денег. Халиф сказал мне:

— Эй, Асмаи, если ты рассмешишь меня, то получишь этот кошель.

И я начал рассказывать:

— Однажды я путешествовал по пустыне. Вдруг увидел пальмовую рощу и направился туда. Неподалеку от нее я увидел бедуина, который сидел на песке, совершенно нагой. Присмотревшись, я заметил, что в роще среди деревьев валяется его плащ, который, наверное, занесло туда ветром. Я спросил: «Эй, бедуин, почему ты сидишь здесь голый?» Он ответил: «Я жду девушку по имени Сальма, которая назначила мне свидание в этом месте».— «Что же мешает тебе взять свой плащ и прикрыться им?» — удивился я. Бедуин ответил: «Мне мешает моя слабость — от голода я не могу сдвинуться с места».— «А ты сложил о Сальме какие-нибудь стихи?» — осведомился я. «Конечно,—сказал бедуин,—Если ты подашь мне мой плащ, я прочту их тебе». Я отправился в рощу, подобрал его плащ и накинул на него, и он продекламировал:

О Аллах, приведи ко мне Сальму,

Я ее обойму, словно пальму!

Чтоб я полон был силой живою,

Ты омой нас водой дождевою!

Харун ар-Рашид засмеялся так, что едва не упал, а потом сказал мне:

— Бери кошелек, ты его заслужил!»

ВТОРОЙ ИЗУМРУД -*-

КНИГА О НАХОДЧИВОСТИ

Удачные ответы на трудные вопросы

©Однажды к халифу Муавии пришли его ближайшие друзья — ад-Даххак ибн Кайс, Сад ибн аль-Ас и Амр ибн аль-Ас, и у них зашел спор о том, что можно назвать самым удивительным на свете. Ад-Даххак ибн Кайс сказал:

— Самое удивительное — это бессилие разумного и всевластие глупцов.

Сад ибн аль-Ас возразил:

— Самое удивительное — это то, чего люди никогда не видели.

Амр ибн аль-Ас не согласился с ними:

— Самое удивительное случается тогда, когда не имеющий никаких прав побеждает в споре того, кто имеет все права.

Муавия заметил:

— Еще более удивительное случается тогда, когда не имеющему никаких прав отдают что-либо безо всякого спора.

*

Ибн аль-Бахили сказал Амру ибн Мадикарибу:

— Твой конь не чистых кровей.

— Каждый сразу узнает свою кровную родню,—нашелся Амр.

*

Наместник Ирака аль-Хаджадж долго боролся с мятежниками хариджитами, но никак не мог одолеть их. Однажды к нему привели одну из жен мятежников, которую удалось захватить в плен. Аль-Хаджадж сказал ей:

— Мы вырвем всех вас с корнем, до одного!

— Аллах нас сеет,— ответила она,— а ты будешь вырывать с корнем. Как ты думаешь, жто сильнее — ты или Аллах?

*

Муавия сказал Саххару ибн аль-Аббасу аль-Абди:

— Ты седой и краснолицый.

Саххар ответил, не задумываясь:

— Лучший сокол сед, а лучшее золото — червонное.

— Откуда в тебе такое красноречие? — подивился халиф, и аль-Абди ответил:

— Красноречие присуще роду Абд аль-Кайс, оно бушует у нас в груди, как бурное море, и выплескивается на язык, как морская пена на берег.

— Что же такое, по-твоему, красноречие? — осведомился Муавия.

— Мы говорим не ошибаясь и отвечаем не задумываясь,— молвил Саххар.

*

Эмир Абдаллах ибн Амир ибн Кариз сказал темнокожему Абдаллаху ибн Хазиму, желая уязвить его:

— Эй ты, сын чернокожей!

Ибн Хазим согласился:

— Да, моя мать была чернокожей.

— Эй ты, сын рабыни! — добавил эмир.

Ибн Хазим сказал:

— Всякая женщина рабыня. А ты берегись, как бы твоя стрела не попала в тебя же, ведь тебя тоже родила женщина, значит, и ты сын рабыни.

*

Абдаллах ибн Зубьян пришел к халифу Абд аль-Ма-лику ибн Марвану и стал беседовать с ним о делах. Потом халиф, желая посмеяться над Абдаллахом, спросил его:

— Что это за слухи распускают о тебе?

— Какие слухи? — осведомился Ибн Зубьян.

— Люди говорят, будто ты не похож на своего отца.

Ибн Зубьян сказал:

— Я похож на своего отца больше, чем вода в одном сосуде походит на воду в другом, и больше, чем один ворон походит на другого. Я могу сказать тебе, кто не похож на своего отца. Это тот, кто недозрел в материнской утробе и был рожден прежде срока.

Абдаллах намекал на халифа, который родился недоношенным.

*

Эмир Марван ибн аль-Хакам, разгневавшись на Хасана ибн Дальжда, обозвал его дураком. Хасан ответил: «Каким умным был бы эмир, если бы прежде, чем сказать, он думал!»

Аль-Мусаввир ибн Махрама, важный и почтенный человек, неоднократно выказывал свое возмущение тем, что халиф Язид ибн Муавия пьет вино. Когда халифу надоело слушать о поношениях аль-Мусаввира, он велел наказать его плетьми и дать столько ударов, сколько полагается за пьянство. И аль-Мусаввир сложил стихи:

Халиф прозрачное пьет вино, сорвав с бутыли печать,

Но аль-Мусаввира решено за этот грех наказать.

*

Халиф Сулайман ибн Абд аль-Малик попросил поэта Ади ибн ар-Рика прочесть свои стихи о вине. И тот произнес:

Как розы, в горном хрустале алеет темное вино.

Благословен его глоток, пронзает до костей оно.

Пылинка сквозь него видна, и хмурится оно, когда

Увидит чашу на столе, где брат его меньшой — вода.

Сулайман, услышав эти стихи, воскликнул:

— Ты пил вино, клянусь господом Каабы!

Ади ответил халифу:

— Повелитель правоверных, если тебя удивляет, что я сумел так точно описать вино, то меня удивляет, как легко ты узнал его по моему описанию.

Когда Биляля ибн Абу Барду назначили наместником Басры, Халид ибн Сафван сказал:

— Это пустое летнее облако, оно скоро рассеется. Узнав об этом, Биляль велел привести к нему Халида

и сказал:

— Ты назвал меня пустым летним облаком. Но учти — это облако, прежде чем рассеяться, поразит тебя громом.

И он приказал дать Халиду сто ударов плетью. После этого случая Халид часто посещал наместника и в глаза хвалил, а за глаза всячески поносил. Биляль отзывался о нем так: «В сердце Халида столько же чести и верности, сколько золота и алмазов в доме Абу-з-Зарда аль-Ханафи». А дело в том, что Абу-з-Зард был одним из самых бедных людей в Басре.

Начальником стражи у халифа аль-Махди служил некий ар-Раби, горький пропойца и гуляка. Он настраивал халифа против судьи Шариха. Однажды Шарих вошел к аль-Махди, и тот сказал ему:

— Я видел во сне, будто ты избегаешь встретиться со мной взглядом и отворачиваешь от меня лицо, словно замыслил недоброе. Я думаю, это был вещий сон и мне придется тебя, безбожника, казнить.

— Повелитель правоверных,— возразил Шарих,— твой сон мог оказаться не вещим, ведь ты все-таки не пророк Юсуф. И безбожником обозвал ты меня напрасно. Настоящего безбожника легко узнать по некоторым признакам.

— Что же это за признаки? — полюбопытствовал аль-Махди.

— Безбожники пьют вино, играют на танбуре и прелюбодействуют.

— Ты прав,— кивнул головой халиф.— Я сожалею, что позволил недостойному человеку оговорить тебя.

*

Когда Кутайба ибн Муслим завоевал один из городов, он захватил несметные сокровища, богатую утварь и всяческие диковинки. Он захотел показать все это людям и пригласил гостей из дальних земель и разных краев. Для их приема он приказал подготовить парадные палаты, где выставил самое драгоценное из захваченного добра. Во дворе установили такие огромные котлы, что поварам приходилось взбираться к ним по лестницам. Собрались приглашенные, и был среди них седобородый старец по имени аль-Хасин ибн аль-Мунзир ар-Раккаши.

Гости расселись согласно своему положению, и аль-Хасин сел на почетное место. Тут Абдаллах, брат Кутай-бы, попросил:

— Дозволь мне побеседовать с аль-Хасином.

— Я тебе не советую — у него скверный язык,— предупредил Кутайба.

А незадолго перед тем случилось так, что Абдаллах лазил через стену к одной женщине, и это стало всем известно. Не послушав брата, Абдаллах обратился к старцу:

— Как ты сюда попал, аль-Хасин? — и услышал ехидный ответ:

— Я слишком стар, чтобы лазить через стены, и мне пришлось войти в дверь.

Абдаллаху следовало бы промолчать и отойти подальше, но его так и подмывало продолжать беседу.

— Доводилось ли тебе, старик, когда-нибудь видеть такие котлы? — спросил он, на что аль-Хасин заметил:

— Они слишком велики, чтобы их можно было не видеть.

— Не думаю, чтобы такие котлы доводилось видеть нашим славным предкам — твоим, из рода Бакра ибн Вайля, и моим — из рода Гаялана-злосчастного.

— Если бы твой предок видел такие котлы, его называли бы не злосчастным и вечно голодным, а сытым.

Однако Абдаллах не унимался.

— Знакомы ль тебе слова поэта:

Мы властвовали над всеми,

А Бакра ибн Вайля род Гащится по пустыне И тщетно союзника ждет.

— Да, я знаю эти стихи,— ответил аль-Хасин.— А известны ли тебе такие слова:

Кто лишь говорит без умолку,

Чего же добьется тот!

— Ты, как я погляжу, и впрямь большой знаток поэзии. А скажи-ка мне, читал ли ты Коран?

— О, конечно, читал, и самое лучшее, что я помню оттуда, это слова: «Памятно ли человеку то время, когда он был ничем?»

Абдаллах рассердился на этот намек и заметил:

— До меня дошло, что ты женился на женщине, которая была беременна от другого.

Старик даже не изменился в лице, а степенно ответил:

— От меня не убудет, если она родит у меня в доме мальчика и его назовут Ибн Хасином. Ведь ты, Абдаллах ибн Муслим, тоже носишь имя человека, который не был твоим отцом.

Тогда Кутайба ибн Муслим, обратившись к брату, сказал:

— Я же тебя предупреждал, не ввязывайся в спор с самим Хасином ибн аль-Мунзиром ар-Раккаши из рода Бакра ибн Вайля, что был знаменосцем Али и вождем всех племен Рабиа!

У правителя Куфы Мугиры ибн Абдаллаха ас-Сакафи был обычай подавать на стол жареного козленка, к которому, однако, никто не смел прикоснуться, зная о необычайной скупости Мугиры. Однажды к нему пришел в гости бедуин и, никем не предупрежденный, потянулся к козленку и оторвал от него довольно большой кусок мяса. Мугира заметил:

— Ты набросился на него так, будто его мать бодала тебя.

— А ты жалеешь его так, будто его мать была твоей кормилицей,— не остался в долгу бедуин.

*

У судьи Шариха спросили:

— Что вкуснее — фундук или миндаль?

— Я не сужу в отсутствии тяжущихся,— ответил судья.

*

Один человек, купивши дом, сказал его бывшему владельцу:

— Если бы ты еще немного поторговался, я отдал бы за каждый локоть твоего дома по десять динаров.

— А если бы ты поторговался, я отдал бы дом по дирхему за локоть,—,ответил тот человек.

*

У одного богослова спросили:

— Как звали жену сатаны?

— Я не был свидетелем их брака,— ответил он.

*

Некий человек, придя к аш-Шаби, увидел, как тот разговаривает с женой, и спросил:

— Кто из вас аш-Шаби?

— Вот она,— ответил хозяин.

Когда Хилаль ибн аль-Ахвар после кровопролитного сражения возвращался в сопровождении воинов из племени Тамим, некий бедуин посмотрел на него и сказал:

— Вот идет человек, окруженный воинами, как Христос апостолами.

Но Мухаммад Абд аль-Малик аль-Мазини ему возразил:

— Как человек этот может походить на Христа: тот оживлял мертвых, а этот умерщвляет живых.

*

Однажды в Хомсе случилось эмиру Хишаму ибн Абд аль-Малику выйти из дома в дождливый день. Он накинул на плечи плащ, который тащился по земле. К нему подошел человек и сказал:

— О эмир, ты запачкал свой плащ!

— А тебе-то какое дело? — вспылил Хишам.

— Ах, так! — обиделся прохожий,— Чтоб ты сгорел в аду вместе со своим плащом!

— А тебе какая польза? — ответил Хишам.

*

Богослов сказал Ибн Шибриму:

— Все свои знания ты получил от меня.

— Верно,— согласился тот.— Гы передал мне свои знания, а они к тебе так и не вернулись.

*

Однажды Муавия сказал Абдаллаху ибн Амиру:

— Я хочу попросить тебя кое о чем.

— Рад буду исполнить твою просьбу, повелитель правоверных,— отвечал Абдаллах.

— Я хочу, чтобы ты подарил мне все свои дворцы и имения в Гаифе.

— Я дарю их тебе,— молвил Абдаллах.

— Ты дорожишь узами родства! — воскликнул Муавия.— А теперь попроси у меня что-нибудь.

И Абдаллах сказал:

— Я прошу тебя, повелитель правоверных, вернуть все это мне.

— Быть по сему! — ответил Муавия.

*

Некий человек сказал Сумаме ибн Ашрасу:

— Я хочу попросить тебя кое о чем.

— Но прежде выполни мою просьбу,— ответил Су-мама.

Тот человек спросил:

— Чего же ты хочешь?

— Поклянись, что не откажешь мне,— настаивал Сумама.

— Клянусь!

— Так вот, я прошу тебя никогда не обращаться ко мне ни с какими просьбами.

V,

*

К халифу Хишаму приехали в гости его родичи со стороны матери — йеменки из племени Кальб. Они не стыдясь стали похваляться своими прежними и новыми заслугами. Халифу вскоре надоело это, и он сказал Халиду ибн Сафвану:

Ответь должным образом этим хвастунам.

— О повелитель правоверных,— ответил Халид,— разве можно урезонить тех, кто либо ткет плащи, либо красит кожи, либо водит на цепях обезьян на потеху зевакам? В древности ими правила женщина, дорогу к ним показал удод, и их потопила мышь, которая прогрызла плотину. И с тех пор им так и не удалось подняться до вершин благородства.

*

Одна девица попросила скупца Ашаба подарить ей перстень.

— Я буду смотреть на этот перстень и вспоминать тебя,— сказала она. Однако Ашаб ответил:

— Тебе придется вспоминать, как ты просила подарить этот перстень и как я отказал тебе.

У Ашаба спросили:

— Сколько сподвижников было с посланцем Аллаха в день битвы при Бадре?

— Ровно триста тринадцать дирхемов,— ответил он.

*

Некий человек из потомков Амира ибн Луайя прислал Исмаилу аль-Араджу фанид. В это время у Исмаила в гостях находился Ашаб. Исмаил предложил ему отведать лакомство, и Ашаб, откусив кусочек, сказал: «Клянусь, этот фанид сделали еще до того, как Аллах научил пчел давать мед». Он хотел этим сказать, что тот недостаточно сладкий.

*

Рассказывают, что арабское и сирийское письмо и другие письмена создал первочеловек Адам. Он сделал это за триста лет до своей смерти, вытеснив придуманные знаки на глиняных дощечках, котопые потом-обжег. Когда землю затопил потоп, все эти дощечки сохранились, а после того как вода спала, каждый народ нашел какую-нибудь одну из них. Арабские письмена нашел Исмаил, да пребудет с ним вечный покой.

О пользе грамотности и о тех, кто добился высокого положения ремеслом писца

Халиф аль-Мамун так поучал своих писцов: «Помните, что перо для писца — то же, что копье для воина».

*

Аль-Аттаби, писец, славился своим красноречием. Однажды его друг попросил составить для него послание. Аль-Аттаби долго сидел, держа перед собой перо, и гость сказал ему:

— Мне кажется, что твое прославленное красноречие покинуло тебя.

Аль-Аттаби ответил:

— Когда я беру в руки перо, ко мне со всех концов слетаются слова. И для того чтобы поставить каждое из них на подобающее место, требуется время.

*

Один из моих друзей рассказывал:

«Я пришел к катибу дивана Язиду ибн Абдаллаху в то время, когда он диктовал что-то своему писцу так быстро, что тот не поспевал за ним. Язид стал торопить писца, и тут, как назло, перо сломалось. Писец в растерянности остановился, а Язид крикнул:

— Пиши, осел!

Но тот ответил:

— Твои красноречивые слова изливаются столь бурным потоком, что запруда моего пера не выдержала и сломалась. Мое сердце тоже не выдерживает и раскалывается, ибо я не справляюсь со своим долгом.

Клянусь Аллахом, находчивость писца превзошла красноречие Язида».

*

У мудреца спросили:

— Что такое красноречие?

— Умение выразить немногие мысли в многих словах,— ответил он.

*

Знающий писец должен владеть искусством тайнописи, и этому их специально обучают. Простонародье умеет писать тайные письма и письма-загадки, заменяя одну букву на другую. Хороший способ — написать послание на бумаге кислым молоком. Если посыпать такое послание горячим бумажным пеплом, буквы проявятся. Можно также написать письмо цинковым купоросом. Тогда получатель должен насыпать на бумагу немного порошка купороса и сможет прочесть все, что там написано. Когда желают, чтобы письмо можно было прочесть только ночью, его пишут желчью черепахи, тогда буквы днем не видны.

Аль-Аттаби сказал: «Книги улыбаются белыми страницами потому, что перо плачет черными слезами». Другой раз он заметил: «Все в мире подвластно либо мечу, либо перу».

*

Некий мудрец сказал: «Литераторы любят проводить время у переписчиков и торговцев книгами, воины — у оружейников, а попрошайки — у поваров».

*

Один молодой писец посадил кляксу на свою одежду и все время стыдливо прикрывал ее рукой. Джафар ибн Мухаммад, увидев это, сказал: «Не стесняйся чернильных пятен — это украшение, достойное лучших писцов и благородных мужей».

• > *

К литератору Ибн аль-Джарраху пришел человек и попросил помочь ему деньгами, утверждая, что тоже оказал ему в свое время благодеяние. Ибн аль-Джаррах поинтересовался:

— Какое же благодеяние ты оказал мне?

Тот человек ответил:

— Ты макал свое перо в мою чернильницу, когда мы вместе учились у аль-Амаша.

Ибн аль-Джаррах тотчас отдал просителю все деньги, которые имел при себе, и извинился, что не может дать больше.

*

Один богач обратился к наместнику Ирака с просьбой, чтобы тот позволил ему приобрести двенадцать тысяч бревен для постройки дома в Басре. Наместник ответил: «Твой дом будет находиться в Басре или Басра — в твоем доме?»

Ш

Харун ар-Рашид получил записку от одного из своих придворных поэтов, в которой были такие стихи:

В эту ночь немало денег я держал в руках во сне.

Юный раб со мною рядом, сам я на лихом коне.

Утром я пошел к ученым разузнать, что значит сон.

Мне сказали: «Сон хороший! Дан тебе недаром он.

Это знаменье благое, вещий знак в твоей судьбе.

Повелитель правоверных растолкует сон тебе».

Халиф начертал под стихами: «Это пустые сновидения, и мы не умеем толковать сны». Однако он распорядился выдать поэту все, о чем тот просил: коня, невольника и деньги.

Что говорили арабы о том, как следует оказывать благодеяния

Оказать благодеяние достойному человеку — все равно что очистить боевой клинок от ржавчины. Сталь нуждается лишь в малой заботе, чтобы вновь засверкать и заблистать, ибо такова она

по своей природе.

*

Некий мудрый человек сказал своему благодетелю: «Ты не придаешь особой важности своим благодеяниям, предпочитаешь умалчивать о них, но от этого лишь возрастает их ценность, ибо люди узнают о них не от тебя, а от тех, кому ты их оказал».

*

Ахмад ибн Юсуф написал своему неблагодарному другу, упрекая его: «Оказывать тебе благодеяние — дело

бесполезное. Ты не из тех, кто воздает за добро благодарностью. Самое заветное твое желание — опорочить и благодетеля, и само благодеяние».

*

Поэт Абу-ль-Атахия написал Фадлу ибн Ману ибн Заиде: «Я воззвал к тебе, дабы ты мог познать радость благодеяния и радость заслуженных похвал. Я стремился

убежать от бедности и обрести богатство, но только приблизился к тому, от него удалялся, и удалился от того, к чему надеялся приблизиться. Вина лежит на нас обоих — я поступил опрометчиво, обратясь к тебе с просьбой о помощи, ты поступил опрометчиво, отказав. А ведь меня предупреждали, чтобы я не надеялся на помощь скупцов и не просил их ни о чем, а тебе советовали не отказывать просителям, но я не внял предупреждениям, а ты не внял советам. Об этом я сложил такие стихи:

Бедность гналась за мною — я убежал с трудом Туда, где скупость дрожала над каждым своим грошом. Я не был доволен малым, и грянул, возмездья час: Обрушились все надежды, везде я встречал отказ.

Не ново то, что скупому жалко дырявый башмак,

Не ново и то, что щедрый отдаст последний пятак. Взгляни на людей — на свете разные люди есть:

Одни хранят благородство, другие теряют честь.

ВТОРОЙ яхонт -*-

ИЗ ИСТОРИИ АРАБОВ

Рассказы о халифе Омаре ибн аль-Хаттабе

Ибн Аббас рассказывал:

«Я встретил как-то Омара, который ехал верхом

на осле с черной веревкой вместо узды. На хали

фе была надета короткая простая рубаха, а на плечи накинуто ветхое покрывало. Обут он был в сандалии, плетенные из пальмового лыка. Я пошел рядом и все время одергивал на нем рубаху, потому что она задиралась выше колен. Омар же смеялся и шутил, что рубаха не желает ему повиноваться. Когда мы прибыли в Алию, люди приготовили в честь халифа обильное угощение — нажарили мяса, испекли свежий хлеб. Омар в то время постился и не прикоснулся к еде. Он сидел и говорил мне: «Ешь за двоих — и за себя, и за меня».

У Мугиры ибн Шубы был гулям-христианин, которого звали Фируз Абу Лулу. Он был искусным плотником, и хозяин взимал с него большую подать. Фируз пожаловался

Омару на то, что не в силах платить так много денег, и попросил замолвить слово перед его хозяином, чтобы тот брал поменьше. Омар спросил его:

— Какой налог ты платишь Мугире?

Фируз ответил:

— Три дирхема каждый месяц.

— А каким ремеслом ты занимаешься?

— Я — плотник.

— Я не думаю, чтобы при твоем ремесле трудно было платить налог,— заметил Омар.

Фируз ушел в гневе, а в ту же ночь Омар увидел во сне красного петуха, который три раза сильно ударил его клювом. Он попросил истолковать этот сон одного перса, и тот сказал:

— Кто-то три раза ударит тебя ножом.

Фируз раздобыл острый кинжал, и когда Омар молился в мечети, нанес ему три удара, один из них пришелся в живот. Эта рана оказалась смертельной. Фируз ранил в мечети еще тринадцать человек, из которых потом семеро умерло. С ним никак не могли справиться, пока один из тамимитов не догадался набросить на него свой плащ. Когда Фируз понял, что ему не вырваться, он ударил себя кинжалом.

Омара унесли во дворец, и он прожил еще три дня. Перед смертью он попросил, чтобы его похоронили рядом с пророком.

Рассказ о смерти халифа Усмана ибн Аффана

Многим не нравилось, что Усман из рода Омейя-дов, став халифом, оказывал явное предпочтение своим родичам — назначал их наместниками областей и правителями городов. Так, наместником Египта он сделал Абдаллаха ибн Абу Сарха, человека жестокого и несправедливого. Вскоре к халифу Усману в Медину стали приезжать египтяне с жалобами на притеснения и унижения, которым их подвергал новый наместник. Халиф Усман благосклонно выслушал жалобщиков и отправил послание Абдаллаху, в котором приказывал поступать по справедливости, грозя в противном случае смещением с должности. Но Абдаллах не изменил своего поведения. Напротив, велел забить плетьми до смерти одного из жалобщиков. Тогда в Медину выехало семьсот египтян. Они явились прямо в мечеть во время

молитвы и пожаловались там сподвижникам пророка Мухаммада на своего правителя. При этом присутствовал халиф, и один из сподвижнйков пророка жестоко укорил его в случившемся. Усман сказал египтянам:

— Выбирайте сами кого хотите, и я назначу его вместо Абдаллаха.

Посоветовавшись, они ответили:

— Мы хотим правителем Мухаммада, сына Абу Бакра.

Усман написал грамоту о назначении Мухаммада.

Вскоре новый наместник отбыл в Египет вместе с

жалобщиками и несколькими сподвижниками пророка, посланными специально ему в поддержку. На третий день пути их нагнал чернокожий невольник верхом на быстроногом муле. Он так спешил, будто догонял кого-то или сам спасался от погони. Спутники Мухаммада, задержав его, спросили:

— Куда ты едешь так быстро, будто ты беглец или преследователь?

— Я гулям повелителя правоверных,— ответил невольник.— Меня послали к наместнику Египта.

Тогда ему сказали, указав на Мухаммада:

— Вот наместник Египта!

— Мне нужен не этот,— ответил гулям.

Когда невольника привели к Мухаммаду на допрос, он начал путаться, то говоря, что принадлежит повелителю правоверных, то, что его послал Марван (это был один из родичей халифа). Наконец один из спутников Мухаммада вспомнил, что видел этого гуляма у Усмана. Мухаммад еще раз спросил:

— К кому же тебя послали?

— К правителю Египта.

— Зачем?

— Я должен передать ему послание.

— Это послание с тобой? — допытывался Мухаммад, но невольник отпирался.

Его обыскали, но ничего не нашли. Тут кому-то пришло в голову расколоть бамбуковую трость, которую держал в руках гулям, и нашли в ней письмо от Усмана ибн Аффана к Ибн Абу Сарху. Мухаммад собрал всех своих спутников, чтобы они были свидетелями, и в их присутствии распечатал письмо. В нем говорилось следующее: «Когда к тебе прибудет Мухаммад со своими сподвижниками, постарайся убить их, а новую грамоту на правление Египтом уничтожь. Оставайся на своем посту до тех пор, пока не получишь от меня указаний. Тех, кто явилсн к нам с жалобой на тебя, задержи, пока не придет от меня приказ, как с ними поступить».

Прочтя это послание, Мухаммад и его спутники при шли в ужас от такого вероломства и решили вернуться н Медину. Мухаммад снова запечатал письмо, приложив печати всех своих спутников, чтобы никто из них не мог отпереться. Прибыв в Медину, Мухаммад собрал всех влиятельных и достойных людей и при них снова распечатал послание. В Медине не осталось никого, кто не возмутился бы поступком халифа. Люди разошлись по домам, разгневанные и встревоженные, а сторонники Али, Тальхи и других знатных людей окружили дом Усмана. Али вошел к нему во двор, ведя за собой невольника. Али спросил Усмана, который вышел к нему:

— Этот невольник твой и печать на письме твоя?

Усман не стал отпираться. Али продолжал:

— И ты написал это письмо?

Усман возразил:

— Письмо писал не я, клянусь Аллахом, более того, я не приказывал писать такое письмо и посылать этого невольника в Египет.

Тогда стали сличать почерки и увидели, что письмо написано рукой Марвана, родича Усмана, который и это время находился в его доме. Люди потребовали выдать им виновного, но Усман, боясь жестокой расправы с Марва-ном, наотрез отказался.

Дом Усмана окружили, и обитатели этого дома не могли получать ни пищи, ни воды. Когда жажда стала нестерпимой, Усман выглянул из окна и попросил передать Али, чтоб их напоили. Узнав об этом, Али распорядился послать в дом халифа три полных бурдюка с водой. Воду принесли, из дома выбежало несколько рабов и вольноотпущенников и торопливо схватили бурдюки, боясь, очевидно, что их отберут.

Али знал, что люди пылают гневом к Усману и хотят убить его, но он всячески противился этому.

— Мы хотим только, чтоб он выдал нам Марвана,— говорил Али.

Позвав своих сыновей, Хасана и Хусайна, он велел им встать с обнаженными мечами у дверей Усмана и следить за тем, чтобы Усману не причинили вреда. То же сделали Тальха, Зубайр и другие, хотя многие из них в душе желали гибели Усмана.

Началась перестрелка, и в ней были ранены Хасан, сын Али, и Мухаммад, сын Тальхи, стоявшие у дверей на страже, а также Марван, в которого попала пущенная в окно стрела, и еще несколько вольноотпущенников Усмана.

Увидев кровь на лиде у Хасана, Мухаммад ибн Абу Бакр испугался, что люди из рода Хашим, к которому принадлежал Али, ополчатся не против Усмана, а против него самого. Он отвел в сторону двоих самых верных помощников и предложил им тайком расправиться с Усманом.

— ДавВйте перелезем через стену, заберемся к нему в дом и убьем его так, что никтс об этом не узнает,— сказал он.

И вот они втроем вошли в соседний дом, забрались на крышу, оттуда перепрыгнули на крышу дома Усмана и проникли к нему. В это время Усман находился в своих покоях, и с ним была только его жена Наила, дочь аль-Фарафисы. На коленях у Усмана лежал свиток Корана. Никто не видел, как эти трое проникли в дом. Мухаммад, подойдя к Усману, схватил его за бороду, но Усман крикнул ему:

— Отпусти мою бороду, племянник! Если бы твой отец увидел, что ты делаешь, он бы огорчился.

Мухаммад отпустил его бороду и сделал знак своим спутникам. Те стали рубить Усмана тесаками и зарубили насмерть. После этого они покинули дом халифа тем же путем, как пришли. Наила выбежала из комнаты с криком:

— Убили повелителя правоверных!

На ее крик прибежали Хасан, Хусайн и все, кто охранял дом Усмана. Увидев, что халиф убит, они склонились над его трупом и горько зарыдали. О смерти Усмана стало известно Али, Тальхе, Зубайру и прочим. Все жители Медины бросились в дом халифа, словно лишившись разума, будто и не они еще недавно желали его смерти. Али, обратившись к сыновьям, крикнул:

— Как же случилось, что повелитель правоверных был убит в то время, когда вы стояли у дверей?

Он ударил Хусайна по щеке, Хасана толкнул в грудь, набросился с бранью на Мухаммада, сына Тальхи, и осыпал проклятиями Абдаллаха ибн Зубайра и вышел в гневе.

Рассказы об аль-Хаджадже ибн Юсуфе, наместнике

Ирака

Аль-Хаджадж и его отец учительствовали в городе Таифе, потом аль-Хаджадж уехал из Таифа и поступил на службу к Рауху ибн Занба, вазиру халифа Абд аль-Малика ибн Марвана. Однажды халиф Абд аль-Малик пожаловался своему вазиру на то, что войска не повинуются ему — воины не садятся на коней, когда он приказывает им, и не спешиваются, когда спешивается он сам. Раух сказал на это:

— Повелитель правоверных, среди моих стражников есть такой человек, который привел бы твое войско к повиновению, если бы ты назначил его следить за порядком среди воинов. Они вскакивали бы в седло по одному твоему слову и останавливались там, где ты им приказывал бы. Этого человека зовут аль-Хаджадж ибн Юсуф.

Абд аль-Малик сказал:

— Мы назначаем его, пусть следит за порядком в нашем войске.

С тех пор никто не осмеливался нарушать распоряжения халифа, кроме людей, подвластных вазиру Рауху. Однажды, когда все воины выступили в поход, аль-Хаджадж увидел, что только подчиненные вазира остались в своем шатре и завтракают, не помышляя даже о том, чтобы следовать за войском. Подойдя к ним, он спросил:

— Что помешало вам отправиться в поход вслед за повелителем правоверных?

Они крикнули ему:

— Садись, сын распутницы, поешь с нами!

Но аль-Хаджадж ответил:

— Нет, кончились времена, когда вы могли поступать как вам вздумается,— и приказал отхлестать непокорных плетьми, а затем сжечь все шатры, принадлежащие вазиру.

Узнав о расправе, учиненной над его людьми и его добром, вазир вошел к Абд аль-Малику, плача. На вопрос, что случилось, он ответил:

— Повелитель правоверных, тот самый аль-Хаджадж ибн Юсуф, который был у меня стражником, приказал избить моих людей и сжечь мое добро.

Абд аль-Малик распорядился привести к нему аль-Хаджаджа и спросил его:

— Что побудило тебя совершить подобный поступок?

— Это сделал не я,— возразил аль-Хаджадж.

— Кто же?

— Это сделал повелитель правоверных, ибо моя рука — это его рука, а мой бич — его бич. Что стоит повелителю правоверных подарить вазиру Рауху ибн Зан-ба два шатра вместо одного и двух рабов вместо одного? Лучше сделать это, чем заставить меня нарушить приказ, который дал мне сам повелитель правоверных.

Халиф с лихвой возместил вазиру его убытки, а аль-Хаджаджа стал ценить с тех пор по достоинству.

*

Аль-Хаджадж ежедневно выставлял пятьсот столов, а во время рамадана — тысячу столов, которые накрывали вечером, чтобы люди могли разговеться в час, когда дозволена еда. Каждый стол был накрыт на десять человек, и повара готовили десять блюд, в том числе жареную рыбу и плов с сахаром. Аль-Хаджадж садился в носилки, и невольники проносили его мимо каждого стола, чтобы он мог попробовать, достаточно ли сахара положили в плов. Бывало так, что какой-нибудь повар, желая украсть как можно больше сахара, делал вид, будто позабыл положить его в плов. И если аль-Хаджадж находил еду недостаточно сладкой, он приказывал дать повару двести ударов плетью. С тех пор повара стояли у столов, держа наготове мешки с сахаром.

*

Один человек, узнав о смерти аль-Хаджаджа, воскликнул:

— Я готов развестись со своей женой, если аль-Хаджадж не попал в ад.

Жена, узнав об этом, отказалась допускать его к себе, говоря:

— Если аль-Хаджадж не в аду, значит, я разведена с тобой. Я не желаю прелюбодействовать!

Тот человек отправился к Хасану Басрийскому и спросил, что ему делать. Хасан ответил:

— Если такой человек, как аль-Хаджадж не попал в ад, то пусть прелюбодействует — ее никто не накажет на том свете.

ВТОРАЯ ЖЕМЧУЖИНА -*-

ОБ ИСКУССТВАХ О достоинствах поэзии

^0маР ^и^^н аль-Хаттаб сказал: «Стихи — основа арабской речи, они утишают гнев, гасят огонь вражды, с ними обращаются, чтобы известить о чем-либо, и к вельможе, чтобы получить от него вознаграждение». А Ибн Аббас повторял: «Поэзия — это наука арабов и собрание их преданий. Изучайте ее, особенно стихи поэтов Хиджаза, ибо их наречие — лучшее из всех арабских наречий».

*

Однажды Мухаммада ибн Сирина спросили во время молитвы:

— Что бы ты сделал, если б кто-нибудь в твоем присутствии стал читать в мечети любовные стихи?

Ибн Сирин не отвечал, пока не кончил молитву, потом подошел к михрабу и произнес:

Мне было прохладно с нею, мне раем казался зной.

И мускус летней порою лил аромат неземной.

И было мне жарко с нею зимой, в ледяную ночь,

Когда собаки скулили — им лаять было невмочь.

*

Законовед Урва ибн Узайна, один из самых уважаемых людей в Медине, славился своим благочестием и набожностью. Но многих удивляло, что при том он писал любовные стихи. Однажды жена стала упрекать его:

— О тебе говорят, что ты праведный человек, а ведь это ты сложил стихи:

Если в сердце запылает жар любовный, золотой,

Побегу я к водоносу: «Окати меня водой!»

Но увы! Прохладней станет только кожа, лишь на миг.

Кто же тот пожар потушит, что в груди моей возник?

Разве такое мог написать праведный человек? Да ты попросту лицемер!

— Лжешь, я не лицемер! — рассердился Урва.— Просто в стихах я излил хоть немного свою душевную тоску.

Один поэт восхвалил в стихах наместника Ахва-за, но тот никак не отблагодарил его за это. Поэт пригрозил:

— Я не стану высмеивать тебя, но сложу такие стихи, которые будут для тебя горше осмеяния.

Отправившись к правителю Ирака Зияду, поэт прочел поэму, прославляющую его деяния. В том числе в поэме были такие строки:

У Тайма, эмира Ахваза, безмерно казна богата!

Мешки объелись деньгами, на помощь зовут Зияда.

К нему кошельки взывают: «Откликнись, приди, взгляни!»

Ведь их распирает злато, по горло сыты они.

Услышав это, Зияд воскликнул:

— Я внемлю вам, кошельки и мешки!

И тотчас послал к наместнику Ахваза одного из своих стражников, приказав забрать у того сто тысяч дирхемов.

*

У Халиля ибн Ахмада спросили однажды:

— Ты такой знаток поэзии, почему же сам не пишешь стихи?

— Для того, что мне хотелось бы сказать в стихах, я не нахожу слов,— ответил он,— а те слова, что я нахожу, не складываются в стихи.

*

Однажды встретились Абу-ль-Атахия и Абу Нувас, и первый спросил:

— Правду ли говорят, что ты пишешь стихи, только любуясь красивыми цветами и вдыхая аромат душистых трав?

— А разве можно иначе писать стихи? — удивился Абу Нувас.

— Я, к примеру, могу слагать стихи даже в уборной!

— То-то твои вирши издают зловоние!— отозвался Абу Нувас.

У Хутайи спросили:

— Как складываются лучшие стихи?

Он высунул язык, длинный и тонкий, наподобие змеи ного жала, и ответил:

— С его помощью.

*

У поэта Кусайира, возлюбленного Аззы, спросили:

— Почему ты больше не пишешь стихов?

Он ответил:

— Ушла юность, и с ней честолюбие, умерла Азза, и некому меня вдохновлять, погиб халиф Абд аль-Азиз, и некому меня вознаграждать.

*

Умара, сын поэта Джарира, рассказывал:

«Я стоял у дверей халифа аль-Мамуна. Вдруг из покоев вышел чем-то взволнованный поэт Абдаллах ибн ас-Самт. Обратившись ко мне, он сказал:

— Увы, повелитель правоверных при всех своих прочих достоинствах ничего не понимает в поэзии.

— С чего ты это взял? — удивился я.

— Только что я прочел ему свои новые стихи, и были там две строки, за которые мало отдать полцарства, но он лишь смерил меня испепеляющим взглядом, так что я едва не умер со страху.

— А ну-ка прочти мне. эти строки,— попросил я, и Абдаллах напыщенно произнес:

Халиф аль-Мамун оставил всем прочим дела земные.

Он занят лишь делом веры, презрев заботы мирские.

— Несчастный! — сказал я.— Халиф проявил сдержанность и кротость, не наказав тебя. Посуди сам — что это за правитель, который, презрев мирские дела, занимается только делами веры. Уж лучше бы ты сказал, как некогда твой дед, восхваляя Абд аль-Азиза ибн Марвана:

Вершит он дела мирские, как подобает ему,

Но знай, что от дела веры его не отвлечь никому».

Что говорили арабы о музыке и пении

«ч Лекари утверждают, что красивый голос и пре-

И красная мелодия проникают в тело и просалите ваются в жилы. От них очищается кровь и успокаивается сердце, душа веселится и движения становятся легче. Поэтому они не допускали, чтобы маленькие дети засыпали в слезах,— если ребенок плакал вечером, мать ласкала его и напевала, всячески стараясь развеселить.

*

А философы говорят, что мелодия — это те же чувства и мысли, только выраженные не в словах, а в различных звуках. Природа создала мелодию, а человеческая душа полюбила ее и не может обойтись без нее.

*

Один мединец после долгого пути вошел в мечеть и, развалясь на полу, стал во весь голос распевать песенки. Поблизости молился какой-то почтенный корейшит. Прибежали служители мечети и набросились на поющего с криком:

— Ах ты враг Аллаха, как ты смеешь петь в мечети! Схватили его и отвели к начальнику стражи. В это время корейшит кончил молитву и последовал за ними. Подойдя к начальнику стражи, он сказал:

— Эти люди лгут, он не пел, а читал Коран. Начальник стражи поверил корейшиту на слово и, пристыдив служителей мечети, распорядился отпустить задержанного.

Когда тот человек и корейшит вышли на улицу, старик сказал:

— Если бы ты пел не так хорошо и сфальшивил бы хоть один раз, я не стал бы свидетельствовать в твою пользу. Иди с миром.

*

Аль-Асмаи рассказывал:

«Иракский купец привез на продажу в Медину цветные шелковые покрывала и быстро все распродал. Только черные никто не хотел брать. Он пожаловался поэту ад-Дарими. своему давнему знакомцу, что не может продать часть своего товара. А незадолго перед тем ад-Дарими бросил стихотворчество, облачился в темные одежды и все время стал проводить в мечети. Ад-Дарими, выслушав иракца, вдруг спросил:

— А что ты мне дашь, если я сделаю так, что черные покрывала все до последнего раскупят?

— Ничего не пожалею для тебя! — воскликнул купец.

В тот же день ад-Дарими сбросил с себя мрачные одеяния, надел обычное платье и отправился к одному из своих приятелей — известному певцу. Он сказал ему:

— Я только что сложил стихи и хочу, чтобы ты положил их на музыку.

А стихи были вот какие:

Ты, что в черном покрывале! Хоть краса твоя светла,

Ты отшельника терзаешь, ты его с ума свела!

Он хотел прочесть молитву — ты явилась, как назло,

И чернело покрывало, словно ворона крыло.

Тут ему противны стали и молитвы, и посты.

Ради вашего пророка, не губи страдальца ты!

Песня на слова ад-Дарими сразу же стала известна в Медине, и женщины шептались:

— Ад-Дарими бросил свое благочестие ради красотки в черном покрывале.

И во всей Медине не осталось ни одной красотки, которая не купила бы себе черного покрывала. Так иракский купец распродал свой товар.

Благочестивые люди стали упрекать ад-Дарими в легкомыслии, а он отвечал всем:

— Погодите, скоро узнаете, почему я так поступил.

Когда купец уехал, ад-Дарими вновь облачился в темные одеяния и рассказал своим друзьям о том, как он помог иракцу продать черные покрывала.

*

Один из самых знатных людей Медины, Абдаллах ибн Джафар, как-то раз, проезжая по улице, услышал звуки песни, доносящейся из ближнего дома. Звучный женский голос пел:

Скажи благородным — пусть входят скорей.

С ума не сошли бы, томясь у дверей!

Абдаллах спешился и вошел в дом, не спрашивая разрешения. Хозяин и гости приветствовали его уважительно и усадили на самое почетное место.

Потом хозяин дома, обратившись к нему, сказал:

— О родич посланца Аллаха, ты вошел в мой дом, не спросив разрешения, а ведь это не пристало тебе.

— Нет, меня пригласили,— ответил Абдаллах.

— Кто пригласил тебя? — удивился хозяин, и Абдаллах сказал:

— Меня пригласила та, что спела: «Скажи благородным — пусть входят скорей». Если я действительно благороден, то ее слова относились ко мне, в противном случае я покину твой дом с позором.

Хозяин дома засмеялся:

— Ты прав, тебе нет равных по благородству, и я готов отдать за тебя жизнь.

Абдаллах велел своим слугам позвать одну из своих невольниц и принести богатые одежды и благовония. Невольница спела для хозяина дома и его гостей несколько песен, и Абдаллах оделил всех собравшихся дорогим платьем и благовониями. А хозяин дома подарил Абдал-лаху свою невольницу, сказав:

— Она поет лучше, чем та, которую ты привел сюда.

*

В Медине был обычай закидывать плохих певцов подушками. Однажды Абдаллах пригласил гостей и позвал певца, чтобы тот увеселял их. Когда все собрались и уселись на ковре, Абдаллах предложил каждому из гостей по подушке в знак уважения, сделав исключение лишь для певца. Тот, обиженный, спросил:

— О Абдаллах, почему ты мне не дал подушку?

— Ты только начни петь, и все подушки будут твоими,— ответил Абдаллах.

*

Ибрахим ибн аль-Махди, брат Харуна ар-Рашида, рассказывал:

«Однажды я направлялся в Мекку вместе с Харуном ар-Рашидом. Случилось так, что, отъехав от своих спутников, я потерял их из виду и оказался один в пустыне. Вскоре жажда стала мучить меня, но мне пришлось

проделать немалый путь, пока я набрел на колодец. Рядом с ним я увидел спящего на земле эфиопа. Я крикнул:

— Эй, проснись и напои меня и моего коня!

Но он ответил:

— Если хочешь пить, то слезай с коня и сам достань воды из колодца.

Неожиданно мне вспомнилась старая песня, и я стал напевать:

Умру — заверните не в саван,

В рубаху, что Арва носила,

Водой из колодца У рвы Полейте мою могилу.

Услышав эту песню, эфиоп радостно вскрикнул и вскочил. Приблизясь ко мне, он сказал:

— Клянусь Аллахом, это и есть тот самый колодец, о котором ты поешь. А рядом находится могила Урвы.

Я удивился такому совпадению. Потом эфиоп сказал:

— Хорошо, я напою тебя, но при условии, что ты споешь мне еще что-нибудь.

Я согласился. Он не спеша опускал ведро в колодец и вытягивал веревку, и все это время я не переставал петь. Когда же я напился и напоил коня, эфиоп проговорил:

— Я покажу тебе дорогу к твоим спутникам, если ты будешь петь по пути.

Я согласился и на это, и он бежал передо мной, указывая, куда ехать, а я пел одну песню за другой. Наконец я увидел в отдалении людей ар-Рашида и поспешил^- к ним, а эфиоп ушел своей дорогой. Я рассказал халифу о своем приключении, и мы оба от души посмеялись.

На обратном пути мы вновь оказались неподалеку от колодца Урвы и повстречались с тем же эфиопом. Узнав меня, он воскликнул:

— Эй, певец, рад видеть тебя!

Кто-то крикнул ему:

— Как ты смеешь, несчастный, столь непочтительно обращаться к родному брату повелителя правоверных!

Но эфиоп настаивал:

— Клянусь Аллахом, этот человек развлекал меня своими песнями, а на прощанье подарил сыр и финики!

Я приказал выдать ему денег и новое платье, а Харун добавил к моим подаркам свои, и эфиоп ушел радостный».

Некий знатный хашимит очень любил музыку. Однажды он пригласил певца и попросил исполнить свою самую любимую песню. Певец спел ее так душевно, что хашимит в избытке чувств разодрал на себе рубаху, а потом спросил певца:

— Почему бы тебе не поступить так же?

Певец ответил:

— Потому, почтенный, что у тебя есть другие рубахи, а у меня эта единственная.

— Нет, ты все-таки разорви ее, и я подарю тебе новую,— настаивал хашимит.

—■ Сначала подари, а уж потом я разорву,— слукавил певец.

— Началось свадьбой, а кончилось торгом! — воскликнул хашимит.

*

Ашаб влюбился в некую певицу в Медине и часто навещал ее. Но когда она попросила сделать ей какой-нибудь подарок, он стал всячески избегать встреч с ней. Тогда женщина приготовила зелье и принесла его Ашабу.

— Что это такое? — спросил он.

— Это питье, которое излечит тебя от боязни видеть меня.

Ашаб ответил:

— Сама пей свое зелье, может, оно излечит тебя от корысти. Тогда и я перестану бояться встреч с тобой.

*

Абу-ль-Харис провел как-то целый день в доме одной мединской певицы. К вечеру он сильно проголодался, но хозяйка и не думала угощать его. Когда ему стало невтерпеж, он спросил:

— Не могла бы ты покормить меня обедом, дорогая?

— Что я слышу! — воскликнула певица.— Разве мой вид и беседа со мной не заставляют тебя забыть о презренной пище?

Абу-ль-Харис ответил на это:

— Я готов отдать за тебя жизнь, но если б даже знаменитые возлюбленные Джамиль и Бусайна хоть день посидели друг с другом без всякой еды, они непременно расстались бы.

ПОСЛЕДНЯЯ БУСИНА -*-

ЗАБАВНЫЕ РАССКАЗЫ

Что говорили арабы о браке

Некий человек сказал Ибн Шариху:

— Я решил жениться, что ты мне посоветуешь?

— А какой выкуп просят за девушку? — поинтересовался Ибн Шарих.

— Сто дирхемов.

— Не женись на ней! — воскликнул Ибн Шарих.— Возьми лучше такую, за которую запросят лишь десять дирхемов. Таким образом ты сэкономишь девяносто, если она подойдет тебе. А если не подойдет, то сможешь взять в жены еще девять женщин, и какая-нибудь из них непременно окажется подходящей.

Один из моих друзей рассказывал:

«Я решил жениться и сказал себе: «Посовотуюсь с первым встречным на улице и поступлю, как он скажет». Я вышел на улицу, и первым, кого увидел, был Хабаннака аль-Кайси — дурачок, который ехал верхом на тростинке. Я сказал ему:

— Я хочу жениться, что ты мне посоветуешь?

Хабаннака ответил:

— Девица — в твою пользу, разведенная — тебе во вред, не приближайся к той, у кого есть дети, и берегись, как бы мой конь не лягнул тебя!»

*

Рассказывал Мабад ибн Халид аль-Джадали:

«В молодости я посватался к девушке из племени бану Асад— «сыны Льва». В то время девушкам дозволялось сидеть вместе с женихами. Я пришел в дом невесты, чтобы познакомиться с ней, и мы уселись друг против друга по разным концам узкой галереи. Девушка велела служанке принести большую миску мясной похлебки, а когда та принесла, с жадностью накинулась на еду, бросая обглоданные кости прямо на пол. Покончив с похлебкой, девушка велела подать бурдюк с молоком и, припав к нему, единым духом опустошила его наполовину.

— А сейчас скажите ему, пусть подойдет поближе,— приказала она, утирая губы.

Я приблизился к девушке и увидел, что она довольно красива. Сидела она не на подушке, а на львиной шкуре.

— Меня зовут Асада-львица,— сказала девушка.— Я из племени бану Асад. Ты видел, сколько я ем и сколько пью. Поступай же по своему усмотрению — прояви смелость или отступи.

— Я попрошу совета у Аллаха, как мне поступить,— ответил я и поспешил удалиться. Больше я в тот дом не возвращался».

*

Халиф Абу-ль-Аббас спросил как-то Халида ибн Саф-вана:

— Скажи, какая женщина понравилась бы тебе больше других?

— Мне бы понравилась зрелая женщина — не девчонка и не дряхлая старуха. Мне не нужно особой красоты — пусть она выглядит величественной издали и приятной вблизи, чтобы стан ее был как тростинка, а бедра — как песчаный холм. Хорошо бы, чтобы она выросла в богатстве, а потом обеднела, тогда образованность богатых сочеталась бы в ней со скромностью бедняков. И пусть, когда мы будем наедине, она дарит мне любовные утехи, а когда я буду вдали, хранит благочестие и помышляет лишь о загробном мире.

— Я нашел для тебя как раз такую! — воскликнул халиф.

— Где же она?

— Она будет твоей супругой в раю,— ответил Абу-ль-Аббас,— веди же себя так, чтобы попасть туда.

*

Рассказывают об одном бедуине, который отличался необычайным уродством, а жена которого была очень красива. Как-то раз в беседе с ней он заметил:

— И ты и я непременно попадем в рай.

— Почему ты так думаешь? — спросила жена, и бедуин ответил:

— Потому что бог дал мне такую красавицу, как ты, и я вечно благодарен ему. А ты получила такого урода, как я, и безропотно терпела.

Раух ибн Занба из племени Джузам был женат на Хинд, дочери Нумана, и очень ревновал ее. Однажды она выглянула из окна, чтобы посмотреть на соплеменников мужа, приехавших к нему в гости. Раух набросился на нг<-с бранью, но она ответила:

— Клянусь Аллахом, мне противен любой мужчина из бану Джузам, даже дозволенный, неужели ты думаетI., что я польщусь на запретных из этого племени!

Что говорили арабы о разводе

Однажды аль-Асмаи сказал Харуну ар-Рашиду:

— Знавал я одного бедуина, который развелся сразу с пятью женщинами.

— Но ведь можно иметь только четыре жены, как же он развелся с пятью? — подивился халиф.

— А у него и было четыре жены. Однажды они из-за чего-то поссорились. Бедуин, человек грубый и раздражительный, рассердился: «До каких пор будет продолжаться эта свара? — и, обернувшись к одной из жен, крикнул:— Все из-за тебя! Уходи, я развожусь с тобой!»

Вторая жена вступилась за обиженную: «Ты несправедлив. Если хочешь ее приструнить, то выбери другое наказание». Но бедуин ответил: «И ты уходи, с тобой я тоже развожусь!»

Третья жена набросилась на него с криком: «Будь ты проклят! Они были всегда добры к тебе и послушны, а ты обидел их!»

Бедуин повернулся к ней и сказал: «И ты, непрошеная заступница, уходи, ты мне больше не жена!» Тогда четвертая жена, самая терпеливая, бедуинка из племени Хилаль, робко молвила: «Видит Аллах, ты не прав». Он и ей крикнул: «И ты убирайся, с тобой я тоже развожусь!»

Все это слышала их соседка. Высунувшись из окна, она сказала: «Вот позор так позор! Смотри, как бы Аллах не наказал тебя за то, что ты выгнал из дому четырех ни в чем не повинных женщин». Но вошедший в раж бедуин крикнул: «Никто тебя не просит совать свой нос в чужие дела! Ты тоже разведена, если разрешит твой муж!» И муж соседки ответил из дома: «Разрешаю, разрешаю!»

Л31

У одного бедуина спросили, не хочет ли он жениться и он ответил: «Если б я мог развестись сам с собой, т«, женился б на какой-нибудь женщине».

*

Халиф аль-Валид ибн Язид развелся со своей женой Судой. Вскоре после этого она вышла замуж за другого. Вот тут-то халиф и раскаялся в содеянном. Он позвал к себе поэта Ашаба и попросил его передать послание Суде, пообещав за это пять тысяч дирхемов. Ашаб сказал:

— Плата вперед! — и, получив деньги, заметил: — Ну, давай свое послание.

Халиф прочел ему стихи, Ашаб запомнил их и отправился к Суде.

Подойдя к ее дому, он попросил разрешения войти и, когда его впустили, вошел в ее покои. Суда спросила его:

— Что это тебе вздумалось навещать нас?

— О госпожа, аль-Валид передает тебе послание.— И он прочел:

О Суда, нет к тебе пути, тебя не встречу никогда!

Друг друга нам не увидать, увы, до Страшного суда.

О ты, капризная судьба, будь благосклонной к нам двоим

И мужу Суды смерть пошли иль Суде дай разлуку с ним!

Вспыхнув, Суда крикнула невольницам:

— А ну-ка, выпроводите этого негодного!

— Аль-Валид пожаловал мне за то, что я передам это послание, пять тысяч дирхемов, — вкрадчиво молвил Ашаб.

— Либо я накажу тебя, либо ты передашь ему то, что я тебе сейчас скажу.

— Конечно, передам, госпожа, только дай мне за это что-нибудь! — попросил Ашаб.

— Бери этот ковер, на котором я стою, — сказала Суда.

— Сойди с него, — потребовал Ашаб. Суда сошла с ковра, он свернул его и, взвалив на спину, сказал: — Теперь подавай свое послание.

И она сказала:

О Суде плачешь, но ведь ты виновен в этом сам, поверь!

Меня ты бросил — я ушла. И что ты сделаешь теперь!

Ашаб явился к аль-Валиду и передал слова Суды, н тог разгневался:

— Выбирай: или я убью тебя своей рукой, или мелю сбросить с крыши дворца, или тебя посадят в клетку ко львам!

Ашаб, растерявшись, опустил голову и некоторое время стоял молча, а потом, глянув в лицо повелителю, сказал:

— О господин мой, неужели ты способен лишить жизни человека, который недавно видел несравненную Суду?

Валид улыбнулся и отпустил Ашаба.

Рассказы о лжепророках

Во времена аль-Махди схватили человека, который выдавал себя за пророка, привели его к халифу, и тот спросил:

— Ты и впрямь пророк?

— Да, я пророк. И несу людям божье слово.

— Какое же это слово? — осведомился аль-Махди.

— Разве вы позволили мне узнать его? — возмутился лжепророк.— Как раз когда на меня снизошло озарение, твои слуги схватили меня!

Халиф засмеялся и отпустил хитреца.

*

К халифу аль-Мамуну привели человека, который утверждал, будто он — Ибрахим, собеседник божий. Ему сказали:

— Послушай, человек, ведь Ибрахим совершал чудеса и тем самым доказал, что он действительно пророк.

Тот человек удивился:

— Какие чудеса?

— Ну, например, развели костер и бросили туда Ибрахима, но пламя костра показалось ему прохладным и дарящим усладу. Мы сейчас тоже бросим тебя в огонь. Если он и тебе покажется прохладным, мы уверуем в тебя.

Лжепророк попросил:

— Давайте я сделаю что-нибудь полегче, чем чудо Ибрахима.

— Тогда сотвори такие же чудеса, как Муса.

— А что это за чудеса? — осведомился лжепророк.

— Он бросил свой посох, и посох обернулся ползучей змеей, потом он опроверг всю ложь, которую возвели на него, указал посохом на море, и оно расступилось.

— Это еще тяжелее! Давайте что-нибудь полегче! — воскликнул лжепророк.

— Тогда повтори какое-нибудь из чудес Исы.

— Что это за чудеса?

— Он оживлял мертвых, ходил по воде и исцелял прокаженных.

— Этого мне еще недоставало! — воскликнул обманщик.

Люди аль-Мамуна сказали:

— Тебе обязательно надо сотворить какое-нибудь чудо, чтобы мы уверовали в тебя.

— Я скажу Джабраилу, что он послал меня к адским прислужникам, которые требуют от меня чудес, и попрошу его помочь мне! — закричал лжепророк.

Аль-Мамун понял, что перед ним просто несчастный безумец, и велел отпустить его.

*

Рассказывал Сумама ибн Ашрас: «Я находился в темнице, и к нам привели человека дикого и странного вида. Я спросил его:

— Кто ты такой? За что тебя заточили?

— Глупцы бросили меня в темницу за то, что я возвещал истину, которую открыл мне господь. Я — пророк,— ответил тот человек.

— И ты можешь совершать чудеса? — спросил я.

— Да,— кивнул он.— Пусть мне дадут женщину, она понесет от меня и родит чудесного младенца. Это ли не доказательство того, что я — истинный пророк?

В это время мне передали вино, присланное одним из моих друзей. Я налил полную чашу, протянул ее «пророку» и сказал:

— Угощайся, и да будут с тобой молитвы Аллаха».

*

В дни правления аль-Мамуна некий человек выдавал себя за пророка и приобрел немало приверженцев. Однажды аль-Мамун предложил Яхье ибн Аксаму:

— Давай переоденемся и тайно отправимся к атому человеку, чтобы посмотреть на него и послушать его речи.

Они переоделись, сели на коней и поехали к пророку. Когда они приблизились к дому, где проживал этот чело век, он вышел к ним и спросил:

— Кто вы такие?

Они ответили:

— Мы хотим увидеть пророка, ибо уверовали в него.

Лжепророк пригласил их в дом и сел на ковер, усадив

аль-Мамуна справа от себя, а Яхью слева.

Аль-Мамун, обратившись к хозяину дома, спросил:

— К кому ты послан?

— Ко всем людям.

— Ты слышал откровение, или видишь сны, или чувствуешь сердцем? — продолжал халиф.

— Я молюсь и слышу голос, говорящий со мной.

— А кто возвещает тебе?

— Джабраил,— ответил лжепророк,— Он был у меня за час до вашего прихода и возвестил мне, что придут два глупца, усядутся рядом со мной — один справа, другой слева — и станут задавать нелепые вопросы. Он возвестил также, что сидящий справа — величайший в мире распутник.

Аль-Мамун воскликнул:

— Я свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и что ты — пророк его!

И они вышли от лжепророка, смеясь.

*

Некий куфиец рассказывал: «Был у меня одноглазый приятель, и вот однажды он пришел ко мне и сказал:

— В городе объявился человек, выдающий себя за пророка. Пойдем поговорим с ним.

Мы отправились к дому лжепророка и постучали в дверь. Но прежде чем впустить нас, хозяин из-за закрытой двери взял с нас клятву, что если мы найдем его доводы убедительными, то уверуем в него как в пророка, в противном случае никому не расскажем о нем ничего дурного, чтобы не повредить ему.

«Пророк» оказался плешивым, невзрачным старичком родом из Хорасана. Мой приятель сказал:

— Дай мне поговорить с ним.

— Говори,— ответил я, и он начал:

— Скажи мне, кто ты?

— Я пророк.

— А чем ты докажешь это?

— Ты крив на правый глаз,— сказал старик.— Давай выколем тебе еще и левый глаз, и ты станешь совсем слепым. Потом я помолюсь Аллаху, и он вернет тебе зрение.

Я не удержался от смеха и сказал:

— Что ж,, давай попробуем,— но мой приятель возразил:

— Лучше ты выколи себе оба глаза и помолись вместе с ним.

И мы вышли от пророка, смеясь».

*

К аль-Мамуну привели однажды человека, который выдавал себя за пророка. Халиф спросил его:

— Есть ли у тебя доказательство того, что ты пророк?

— Есть. Я умею читать мысли людей.

— О чем же я сейчас думаю? — спросил аль-Мамун, и пророк ответил:

— Ты думаешь, что я лжец.

— Ты угадал,— ответил халиф и приказал заточить его. Через некоторое время этого человека опять привели к халифу, и тот спросил:

— Ну как, было тебе какое-нибудь откровение?

— Нет,— сказал лжепророк.

— Почему же?

— Потому что ангелы и архангелы не входят в тюрьмы.

Халиф засмеялся и отпустил его.

Рассказы о безумцах и дураках

Абу Итаб пришел однажды в дом, хозяин которого был болен, и стал высказывать соболезнования родным, словно тот уже умер. Ему сказали: — Как тебе не стыдно — больной еще жив!

— Он умрет, бог даст, не отчаивайтесь! — ответил Абу Итаб.

Глупее аль-Анасири не было никого во всей Пас ре. Однажды он сидел у эмира Нафиа в глубокой задумчиво сти. Эмир спросил:

— О чем ты думаешь?

— Я думаю о том, кто выкопал море, куда девалась вся выкопанная земля и сможет ли эмир, если захочет, сделать такое же море за три дня.

*

Аль-Анасири потерял верблюда и обещал подарить тому, кто отыщет его, двух верблюдов. Его спросили:

— Неужели тебе не жаль отдать двух верблюдов за одного?

— Вам не понять радости того, кто отыщет потерянное,— ответил он.

*

Еще большим глупцом был некий Хабаннака, о котором ходило множество рассказов. Однажды он продавал овцу и говорил покупателю:

— Я купил эту овцу за шесть дирхемов, но она стоит больше семи, так что я заплатил за нее целых восемь. Если хочешь, я продам ее за девять дирхемов, а если это покажется тебе дорого, то бери за десять.

*

В пример приводили глупость некоего человека по имени Бакиль. Однажды он купил овцу, и когда у него спросили, сколько он отдал за нее, он растопырил пальцы на обеих руках, а так как овца стоила одиннадцать дирхемов, он еще высунул язык.

*

I

Об одном из чтецов Корана рассказывают, что он говорил:

— Я знаю, как звали волка, который съел Юсуфа.

Ему возразили:

— Ведь Юсуфа не съел волк.

И он согласился:

— Да, но я знаю, как звали волка, который не съел Юсуфа.

*

У бедуина был резвый конь, который на состязаниях пришел к цели первым. А в то время был обычай победивших в скачках коней называть почетными именами. Бедуин спросил своего отца:

— Как мне назвать своего коня?

— Выколи ему один глаз и назови Одноглазым аль-Аваром,— ответил тот.

*

Некий эмир остановился у ворот мельника и увидел, как осел вертит жернов. На шее у осла висел колокольчик. Эмир спросил у мельника:

— Зачем ты повесил ослу колокольчик?

Мельник ответил:

— Я могу задремать или отвлечься. Пока колокольчик звенит, я спокоен, а как только перестанет звенеть, я пойму, что осел остановился.

Эмир спросил:

— А если осел остановится, но будет качать головой вот так? — И эмир замотал головой что было сил.— В этом случае колокольчик не перестанет звенеть.

— Где же я возьму осла, обладающего таким же разумом, как у эмира? — воскликнул мельник.

*

Этот же эмир приказал, когда у него пропал сокол, запереть городские ворота, чтобы сокол не смог покинуть пределы города.

*

К Абу-ль-Аджу, правителю Васита, начальник стражи привел старуху и сказал:

— Это сводня.

— А чем она занимается? — спросил Абу-ль-Адж.

— Она знакомит друг с другом мужчин и женщин и устраивает свидания.

Правитель воскликнул:

— Ты что, привел ее сюда, чтобы она узнала, где находится мой дом? Прогони немедля эту проклятую старуху!

*

Как-то к наместнику Йемамы ар-Раби аль-Амири привели собаку, которая насмерть загрызла другую, и он приказал казнить ее. Об этом сложили стихи:

Поверь, что мы когда-нибудь Предстанем все перед Аллахом.

Поверь, безумен ар-Раби,

Я на него гляжу со страхом.

Он пса казнит за гибель пса!

Воистину клянусь Кораном,

Он начал мстить за кровь собак,

Принадлежащих мусульманам!

*

Ваки ибн Абу-ль-Асвад, наместник Хорасана, сказал однажды с важным видом:

— Господь сотворил небеса и землю за шесть месяцев.

Люди поправили его:

— За шесть дней.

Но Ваки возразил:

— Это по вашему мнению, а по-моему, шесть дней слишком малый срок. ¹⁵

Абу Абд аль-Малик ответил;

— Потому что, когда умер Салам Абу-лъ-Мунзир, Абу Али шел за его гробом, а когда скончался Абу Али, Салам не участвовал в его похоронах.

*

Однажды Курдум заболел, и его дядя спросил:

— Чего бы тебе хотелось поесть, племянник?

— Голову двух баранов,— ответил Курдум.

— Такого не бывает!

— Тогда две головы одного барана.

— И такого не может быть!

Курдум, рассердившись, воскликнул:

— Тогда мне ничего не надо!

*

Рассказывают, что вдова Абу Рафиа однажды увидела во сне покойного мужа. И будто бы он ее спросил:

— Знаешь ли ты такого-то менялу?

А она ответила:

— Да, знаю.

Тогда муж сказал:

— Он должен мне двести динаров.

Проснувшись, вдова пошла к этому меняле, рассказала ему о том, что ей привиделось, и потребовала двести динаров. Тот ответил:

— Да откроет Аллах врата рая твоему мужу, я никогда не заключал с ним никаких сделок и ничего ему не должен.

Женщина отправилась в мечеть Медины и нашла там шейхов из рода Абу Рафиа. Все они были почтенными людьми, к их словам прислушивались и их мнение уважали. Она рассказала ий о своем сне и о том, что, когда она пошла к меняле, тот не признал своего долга.

Шейхи решили:

— Абу Рафиа не такой человек, чтобы солгать — он никогда не лгал, ни во сне. ни наяву. Призови этого менялу к султану, а мы будем свидетельствовать в твою пользу.

Меняла узнал, к какому решению пришли шейхи, и понял, что, если они все будут свидетельствовать против него ,ему придется заплатить деньги.Тогда он предложил им:

— Почему бы вам не помирить меня с этой женщиной?

Мудрые шейхи ответили:

— Ты прав, примирение — лучший путь. Дай ей половину из тех двухсот динаров, что она требует.

Меняла сказал:

— Я согласен, но вы должны дать расписку.

Старики спросили:

— Какую расписку?

Меняла ответил:

— Напишите, что она получила от меня сто динаров в знак примирения вместо тех двухсот, о которых упомянул Абу Рафиа в увиденном ею сне. Напишите также, что она обязуется и клянется не видеть больше во сне Абу Рафиа, ведь он, чего доброго, скажет, что я должен ему еще что-нибудь, кроме этих двухсот динаров.

Услышав слова менялы, шейхи призадумались и, отказавшись от своего намерения выступить против менялы, сказали:

— Да проклянет тебя Аллах вместе с твоей распиской!

Однажды Амир ибн Абдаллах ибн аз-Зубайр оставил кошелек с деньгами в мечети и вспомнил о нем, только вернувшись домой. Он сказал своему слуге:

— Пойди в мечеть и возьми обратно кошелек, который я забыл там.

Слуга возразил:

— Где же я найду твой кошелек — сколько народу приходило в мечеть после тебя!

Услышав это, Амир удивился:

— Неужели еще есть люди, которые берут то, что им не принадлежит?

*

Однажды к Ибн Сирину пришел незнакомый человек и спросил его:

— Что ты скажешь о странном сне, который я видел вчера?

— Какой же ты видел сон? — спросил Ибн Сирин.

Тот человек начал:

— Мне снилось, будто я продаю овец и мне дают за каждую по восемь дирхемов, но я отказываюсь. Потом я проснулся и, открыв глаза, не увидел ни овец, не денег. Тогда я зажмурился и, протянув руку, сказал: «Ладно, давайте хоть по четыре дирхема». Но когда я открыл глаза, то опять ничего не увидел.

Ибн Сирин заметил:

— Может быть, покупатели нашли какой-нибудь изъян у твоих овец и потому не захотели их брать.

Человек подумал и сказал:

— Наверное, так и было, как ты сказал.

Рассказы о скупых

Одним из самых скупых людей был Мухаммад ибн аль-Джахм. Однажды друзья сказали ему: — Мы боимся, что сидим у тебя дольше, чем тебе бы хотелось. Ты подай знак, когда нам, по твоему мнению, лучше уйти.

Ибн аль-Джахм ответил:

— Таким знаком пусть будут для вас слова: «Эй, слуга, подавай обед!»

*

Абу Убайда рассказывал о случае, произошедшем с Ибн аль-Джахмом. Приехав в Йемаму, он остановился у Марвана ибн Абу Хафсы. Хозяин выставил на стол финики, а слугу отправил за маслом, дав ему всего кират. Когда слуга вернулся, Марван набросился на него с бранью:

— Так и норовишь обокрасть хозяина!

Но слуга ответил:

— Как же я мог украсть у тебя что-то — ты дал мне один кират, на эту сумму я и принес масла.

— Все ты врешь! — рассердился Марван.— Не иначе как денежки присвоил, а масло выклянчил бесплатно.

*

Очень скуп был также меняла Зубайда ибн Хамид. Зимой он занял у мелочного торговца два дирхема и один кират, не отдавал долг шесть месяцев, а потом вернул два дирхема и три хаббы.

Торговец рассердился:

— И как тебе только не стыдно, Зубайда! У тебя сто тысяч динаров, а у меня едва ли наберется сотня фальсов. Я собираю по крохам и, несмотря на это, дал тебе в долг два дирхема и кират, а ты отдаешь мне два дирхема и три хаббы, то есть на одну хаббу меньше, чем брал. А ведь хабба — это вес ячменного зерна.

— Да ты спятил, торговец! — возмутился Зубайда.— Я брал в долг зимой, а вернул летом. Кто же не знает, что ячменные зерна зимой весят больше, чем летом, потому что зимой они влажные, а летом сухие. Ты сам не понимаешь, глупый, какую выгоду извлек из сделки со мной.

*

У Яхьи ибн Халида спросили, как угощает гостей один из его знакомых. Яхья ответил:

— Его трапеза столь же безрадостна, как общение с покинутой женщиной, блюда выточены словно из горчичного зернышка, а от одной лепешки до другой расстояние больше, чем от времени появления одного пророка до следующего.

— С кем же он делит стол? — спросили Яхью.

— Лишь с ангелами небесными и больше ни с кем.

— Кто же ест вместе с ним?

— Только мухи.

*

Другой раз спросили у друга того же человека:

— Ты постоянно общаешься с ним и ходишь в рваной одежде, почему он не подарит тебе новую?

И тот человек ответил:

— Если б у него был такой большой дом, что тянулся б от Багдада до Куфы, и весь этот дом был бы полон иголками с вдетыми нитками, и если бы к нему явился Якуб попросить иголку с ниткой, чтобы зашить рубаху Юсуфа, своего сына, и если б с Якубом пришли архангелы Джабраил и Микаил как поручители, он ничего бы не дал им.

*

У Хасина спросили, доводилось ли ему когда-нибудь обедать у такого-то, и он ответил:

— Нет. Но я проходил мимо его дома, когда он обедал.

— А как ты узнал, что он сидит за едой?

— Я увидел у ворот его дома слуг с большими луками и острыми стрелами, они стреляли в пролетающих мух, чтобы те не смели даже приблизиться к дому.

*

Однажды начальник стражников Медины пригласил Ашаба вместе с другими гостями отобедать с ним. К столу подали жареного козленка, но хозяин ревниво оберегал его от посягательств прожорливых гостей. А когда Ашаб, пододвинув к себе козленка, оторвал от него кусок, хозяин сказал:

— Эй, Ашаб, у моих заключенных нет имама, который молился бы вместе с ними. Если тебе не терпится отведать козлятинки, я помогу тебе стать тюремным имамом.

— Уволь меня от своей опеки,— молвил Ашаб.— Клянусь, что разведусь с женой, если еще раз трону козленка у тебя на столе.

*

Абу-ль-Асвад ад-Дуали был очень скуп. Однажды он сидел в шатре и ел финики с большого блюда. Перед ним остановилась женщина и пожелала ему благоденствия.

— Да будет твое слово услышано Аллахом,— ответил Абу-ль-Асвад, но даже не подумал предложить ей фиников.

Вскоре у входа в шатер остановился бедуин и спросил:

— Можно войти?

Абу-ль-Асвад ответил:

— В степи тебе будет просторней.

— Горячий песок обжег мне ступни. Позволь мне отдохнуть под пологом твоего шатра.

— А ты помочись на ноги, и тебе станет прохладнее,— ответил ад-Дуали.

— Может, ты угостишь меня финиками? — попросил бедуин.

— Не проси сверх того, что тебе посылает Аллах,— ответил Абу-ль-Асвад.

— Клянусь, я не видывал более презренного и скупого человека! — воскликнул путник, но ад-Дуали возразил:

— Наверняка видел, но позабыл.

Так Абу-ль-Асвад съел все финики, пока не осталось несколько самых мелких и испорченных. Их он бросил бедуину. При этом один финик упал на землю, и бедуин, подняв его, бережно вытер своим плащом. Ад-Дуали сказал:

— То, чем ты вытер, грязнее того, что ты вытирал.

— Пусть так, но я не хотел оставлять финик сатане,— ответил бедуин.

— Ох и жаден же ты! — усмехнулся ад-Дуали.

*

У ворот дома Абу-ль-Асвада остановился человек и попросил:

— Накормите голодного ради Аллаха!

Ад-Дуали велел слугам:

— Приведите ко мне этого попрошайку.

Когда его приказание исполнили, хозяин велел подать обильный ужин.

— Ешь, пока не насытишься,— предложил он нищему.

Тот не заставлял себя упрашивать и съел все до последней крошки.

— Ну, спасибо,— сказал он.— А сейчас я пошел домой.

— И ты! думаешь, я позволю тебе сегодня вечером снова тревожить мусульман своим попрошайничеством! — закричал хозяин.— Эй, слуги, свяжите его и бросьте в погреб!

Так тот человек и провел всю ночь связанным в погребе ад-Дуали.

*

Некий человек приехал в гости к Абу Хафсе в Йемаму. Тот принял его в своем доме, а сам удрал, боясь, что придется выставить угощение, но гость вышел, купил все необходимое, вернулся и написал записку, которую отдал слуге:

О ты, гонимый страхом, терзаемый стыдом!

Ты, что, завидев гостя, бежал, оставил дом!

Принес я угощенье, не бойся ничего.

Вернись — и будешь гостем у гостя своего.

Один скупец сказал: «Кто дает лишнее, лишается необходимого».

*

Однажды Сахля ибн Харуна попросил племянник:

— Подари мне что-нибудь, чего тебе не жалко.

— Что, например? — спросил Сахль.

— Один дирхем.

— Разве дирхема не жалко?! — воскликнул Сахль.— Дирхем — десятая часть десятки, а десятка — десятая часть сотни! Десять сотен дирхемов — уже тысяча. Таков выкуп за убитого мусульманина. А что такое казна, как не дирхем к дирхему? Видишь теперь, что значит один-единственный дирхем!

*

У Халида ибн Сафвана спросили:

— Почему ты ничего не тратишь — ведь ты очень богат!

— Жизнь тоже богата превратностями,— ответил Халид.

— Ты словно надеешься дожить до конца времен.

— Нет, просто я не хочу умереть до срока.

Рассказы о тех, кто любит поживиться за чужой счет

Жил некогда человек по имени Туфайль ибн-аль-Арамса, и очень он любил являться в гости незваным. Однажды он так поучал своих приятелей: «Если кто из вас задумает прийти на торжество, к примеру на свадьбу, без приглашения, пусть входит в дом уверенно и без робости. Надо заранее приглядеть себе хорошее место и без долгих колебаний сесть туда. Держать себя следует так, чтобы родня невесты думала, будто ты приглашен женихом, а родственники жениха были уверены, что ты гость со стороны невесты. Если же привратник проявит к тебе недоверие, то немедля прими важный вид и начни отдавать приказания, не называя своего имени, не снисходя до крика, а как бы советуя».

Вот каков был этот человек. С тех пор всех, кто норовит поживиться за чужой счет, называют «туфайлийун».

Ашаб по прозвищу «Завидущие Глаза» остановился однажды у лавки медника и, наблюдая за тем, как тот чеканит блюдо, вдруг попросил:

— Послушай, любезный, а не мог бы ты сделать его на палец или на два пальца пошире?

Медник удивился:

— А тебе-то что до этого?

— Может быть, мне поднесут что-нибудь в подарок на этом блюде,— ответил Ашаб.

*

Однажды Ашаб покупал охотничий лук и стал торговаться с продавцом, который запросил динар. Ашаб воскликнул: «Даже если б из твоего лука можно было подстрелить птицу в небесах, так чтобы она упала на землю изжаренной и между двумя лепешками, я все равно не дал бы тебе за него динар!»

*

Несколько мединцев собрались в доме своего приятеля, который подал им большую миску жареной рыбы. Вдруг в дверь постучали, и слуга доложил, что пришел Ашаб. Один из гостей сказал:

— Ашаб прожорлив и всегда выбирает лучшее. Давайте отберем крупную рыбу и положим ее в отдельную миску, которую поставим на пол в угол, а он пусть ест вместе с нами мелкую рыбешку.

Они так и сделали, а потом велели слуге впустить непрошеного гостя. Расположившись за столом и поглядывая на блюдо с рыбой, Ашаб сказал:

— Я очень сердит на весь рыбий род, потому что мой отец утонул в море и его съели рыбы.

Хозяин сказал:

— Тебе представился случай поквитаться с рыбой.

Ашаб протянул руку к миске, где лежали мелкие рыбешки, бросив исподтишка взгляд в угол комнаты, где стояла миска с крупными рыбинами. Взяв одну рыбку, он поднес ее к уху и на мгновенье застыл в такой позе, затем сказал:

— Знаете, что говорит мне эта рыба?

— Что же? — заинтересовались гости.

— Она говорит, что не виновна в смерти моего отца и не присутствовала при его кончине по той причине, что ее тогда еще не было на свете — она слишком молода и мала. Она сказала мне также, что уж если я решил поквитаться с теми, кто съел моего бедного отца, то должен съесть тех рыб, что припрятаны в углу этой комнаты.

*

У одного человека было домашнее торжество, и он пригласил много гостей. Среди прочих явился некий хитрец, который решил поживиться на дармовщинку. Однако дверь дома была уже заперта. Тогда он стал расспрашивать соседей, не находится ли кто-нибудь из домочадцев в отсутствии — в другом городе или другой стране. Ему сказали, что сын хозяина дома живет далеко от него. Тогда этот человек взял кусок пергамента, свернул его и запечатал глиной. Подойдя к воротам, он стал колотить что было сил, будто у него особой важности дело к хозяину. Слуга спросил, кто он такой, и услышал в ответ:

— Я принес известие от сына хозяина. Впустите меня немедля.

Хозяин приветливо встретил посланца и стал расспрашивать, как дела у сына. Гость ответил:

— У него все прекрасно, но я так голоден, что не могу говорить.

Хозяин приказал принести лучшие блюда, и обманщик принялся за еду. Тем временем хозяин спросил, не передал ли его сын письмо. Тот кивнул и протянул свиток. Хозяин сразу увидел, что печать еще не высохла, и недоуменно взглянул на посланца. Тот сказал:

— Не удивляйся, там ничего не написано.

— Ты последователь Туфайля? — спросил хозяин.

— Так и есть,— ответил тот с набитым ртом.

Тогда хозяин воскликнул:

— Ешь, ешь, и пусть мое угощение не пойдет тебе во благо!

*

Некий человек без спросу вошел в дом к людям, которые сидели за едой. Он поинтересовался:

— Что вы едите?

Им так хотелось избавиться от него, что ответили:

— Мы едим отравленную пищу.

Тогда гость запустил руку в миску, из которой они ели, и воскликнул:

— Стоит ли мне жить, если вы все умрете?

*

Другой человек, проходя мимо людей, которые сидели на земле и ели, так приветствовал их:

— Здравствуйте, жадины!

— Ах ты лжец! — возмутились те люди.— Мы не жадные!

Тогда он, усевшись рядом, начал есть, приговаривая:

— Пусть я окажусь лжецом, лишь бы вы сказали правду!

Некоторые забавные рассказы и изречения

У одного бедуина спросили:

— Что доставляет наибольшую радость? Он ответил:

— Ветхое одеянье летом и новое зимой.

/

*

Другого бедуина спросили:

— Что есть богатство?

Он ответил:

— Богатство — это горячая вода зимой и холодная летом.

*

О тех, кто умирал в тесном жилище, говорили: «Он перешел из одной могилы в другую».

*

Амр ибн аль-Ас услышал однажды, как кто-то говорит:

— Путешествие — это часть вечных мук на том свете,— и поправил:

— Вернее было бы сказать: вечные муки на том свете — это часть путешествия.

Однажды в гости к Абд аль-Ала пришел бедуин. Хозяин дома позвал к себе повара, чтобы тот доложил, какие блюда он приготовил к обеду. Повар так обстоятельно описывал каждое блюдо, что бедуин воскликнул:

— О Абд аль-Ала, прикажи подать мне воды напиться, ибо я насытился одним только описанием всех этих лакомств!

*

У Басры Кривого спросили:

— Сколько ты сможешь съесть за один присест?

— Своей еды или чужой? — осведомился он.

— Своей.

— Самую малость.

— А чужой?

— Приготовьте, поставьте на стол и увидите сами,— ответил Басра.

*

Хиляль ибн Сад ат-Тамими и его супруга отличались необычайной прожорливостью. Рассказывают, что однажды Хиляль один расправился с целым верблюдом, а его жена с верблюжонком. А когда после столь обильного ужина они легли в постель, муж оказался бессилен что-либо предпринять. Жена сказала ему: «На что ты надеялся — ведь между нами два верблюда!»

*

Аль-Васик, наследник престола, так любил баклажаны, что мог разом съесть сорок штук. Халиф, его отец, послал к нему человека, который передал:

— Если ты, мой сын, ослепнешь от обжорства, то не сможешь править страной — на престоле не должен восседать слепец.

Аль-Васик сказал на это:

— Я готов лишиться зрения и престола, лишь бы наесться баклажанами досыта.

Бедуинку в гостях угостили вином. Отведав его, она спросила:

— Ваши жены тоже пьют такое?

Хозяева ответили ей:

— Да, пьют.

— Тогда никто из вас не может поручиться, что он отец своего ребенка.

*

Ашаб сказал однажды:

— Я видел сон, половина которого оказалась правдой, а половина — ложью.

На недоуменные вопросы слушателей он ответил:

— Сначала я видел, что мне дали тяжелый мешок с золотом. Я так старался взвалить его к себе на плечи, что наделал в штаны, а проснувшись, увидел, что действительно наделал в штаны, но никакого золота не было.

*

Аль-Асмаи рассказывал:

«Одного человека назначили судьей Ахваза, но задержали плату, так что к празднику жертвоприношения у него не оказалось денег, чтобы купить барашка. Жена успокоила его:

— Не тревожься, у меня есть большой петух, которого я откормила к празднику. Его-то мы и зарежем вместо барана.

Соседи проведали, что у судьи нет барашка для жертвоприношения, и каждый из них подарил ему по барану, так что во дворе судьи собралось целое стадо в тридцать голов. Все это произошло в отсутствии судьи — он был в мечети на молитве. Вернувшись домой, он крайне удивился.

— Что это значит?

Жена начала перечислять по именам всех соседей, которые подарили им баранов, и судья воскликнул:

— Жена, как зеницу ока береги нашего петуха — он для Аллаха дороже Исхака сына Ибрахима. Ведь Аллах дал выкуп за Исхака одного барана, а за петуха дал тридцать! »

Однажды аль-Хаджаджу принесли ларец, найденный в одной из сокровищниц Хосроев. Аль-Хаджадж приказал открыть его, но никому не удалось сделать это, и пришлось взломать замок. Но внутри обнаружили другой ларец на еще более хитром запоре. Аль-Хаджадж предложил:

— Я уступлю этот ларец тому, кто даст за него больше денег.

Друзья аль-Хаджаджа стали наперебой набавлять цену, пока она не дошла до пяти тысяч динаров. Аль-Хаджадж, посмотрев на ларец, сказал:

— Не иначе как в нем какая-нибудь персидская глупость.

Когда ларец перешел в руки своего нового владельца, аль-Хаджадж попросил открыть крышку в его присутствии. Ларец открыли, и внутри оказалась такая записка: «Кто хочет отрастить длинную бороду, пусть расчесывает ее снизу».

*

Некая женщина пришла к судье, жалуясь, что муж изменяет ей со служанкой. Судья приказал позвать к нему прелюбодея. Когда тот явился, судья стал расспрашивать, и виновный сказал:

— Моя жена черномазая, а служанка чернокожая. У меня слабое зрение, вот я и путаю их впотьмах.

*

Среди жителей Медины был слепой по имени Абу Абдаллах. Однажды, совершая омовение, он вошел в ручей в одежде. Ему сказали:

— Твоя одежда промокнет до нитки.

— Пусть лучше она будет мокрой на мне, чем сухой на другом,— ответил он.

КОММЕНТАРИИ

АЛЬ-ДЖАХИЗ. КНИГА О СКУПЫХ

Перевод сделай по критическому изданию текста: А л ь - Д ж а-х и з. Китаб аль-бухала (Книга о скупых). Изд. Таха аль-Хаджири. Каир, 1948. При переводе использованы также тексты, изданные: Ахмадом аль-Авамири-беем и Али аль-Джарим-беем. Каир, 1938, ч. 1; в Дамаске, 1955; Мухаммадом Али аз-Зиби, Бейрут, 1955, ч. 1, 2.

При написании предисловия и комментариев к этой книге мною использованы вводные статьи, примечания и комментарии, помещенные в указанных источниках, а также книга: Хасан ас-С а н д у б и, Адаб аль-Джахиз, Каир, 1931. Встречающиеся в тексте «Книги о скупых» цитаты из Корана приводятся в моем переводе.

Стр. 12. «О распределении по разрядам...» — название одного из многих не дошедших до нас произведений Джахиза.

Стр. 14. ...исцелить свою душу, выправить свои смеси...— Имеется в виду древнее учение о четырех смесях, обеспечивающих здоровую работу организма; по верованиям древних арабов, эти четыре смеси определяли характер человека: кровь — сангвинический характер, желчь — холерический, черная желчь — меланхолический, флегма — флегматический.

Стр. 18. ...и среди них Яхья аль-Бакка...— Бакка — букв, «плакальщик».

...дают имена детям, такие, как Даххак, Бассам, Тальк и Та

От редакции. Первое издание на русском языке «Книги о ску пых» вышло в изд-ве «Наука». М., 1965, в переводе известного арабиста, автора словаря, профессора Харлампия Карповичи Баранова (1892—1980).

лик.— Эти слова имеют буквальное значение: «смеющийся», «улыбающийся», «веселый» и «радостный».

Стр. 20. Сыны Тамима.— Согласно генеалогии племен, созданной арабскими историками в конце VIII в., арабские племена (группа или федерация племен, одно племя или же пасть его) обозначаются словом бану («сыны»), к которому добавляется имя одного из мифических или реальных предков или же название животного (своеобразный пережиток тотемизма).

Стр. 21. А ведь алъ-Хасан...— Имеется в виду аль-Хасан аль-Басри (см. словарь имен).

Стр. 22. Имам — предстоятель на молитве, духовное лицо, руководящее молитвой верующих в мечети, а также светский и духовный руководитель общины (ранее племени).

«Кусочек глины...» — Речь идет о кусочке глины для печати.

Стр. 23. Курайшиты — мекканское племя Курайш, из которого происходил пророк Мухаммад, поэтому курайшиты пользовались у мусульман особым почетом.

Талъха алъ-Файяд — Тальха ибн Убайд (см. словарь); аль-Файяд — букв.: «щедрый».

Хадис — предание о поступках и изречениях пророка Мухаммада; совокупность хадисов, признанных достоверными, составляет сунну.

Стр. 26. Оход — гора в окрестностях Медины, второго после Мекки священного города мусульман, где находится могила Мухаммада.

Стр. 27. Барам — сорт фиников, низкокачественный и дешевый.

Абсийка — женщина из племени Абс — старинного арабского племени, враждовавшего в древности с племенем Зубьян. Здесь — отголоски прежних межплеменных распрей.

Стр. 29. Куфа—средневековый город в Ираке. Мекка —священный город мусульман, родина пророка Мухаммада, место паломничества, где находится храм Каабы.

вПищи на двоих хватит..л — арабская пословица.

Стр. 32. «...положить седло свое у него...» — то есть поселиться.

Стр. 33. «Агар аз пуст...» — Персидская фраза в тексте переведена с искажениями.

Сикбадж — мясо, нарезанное кусочками и сваренное с уксусом и приправами.

Стр. 34. Тумахидж — блюдо, приготовленное из рубленого мяса, яиц и лука.

Стр. 35. Даник — мелкая монета, шестая часть дирхема; вместе с тем и мера веса, как все монеты в те времена.

Карх — предместье Багдада.

«...обманутый не удостоится ни хвалы, ни вознаграждения...» арабская пословица.

Стр. 37 ...то это вявный убыток...» —выражение из Корпии

Стр. 38. Занят — «первый» налог, взыскиваемый в пользу бедных.

Стр. 39. Набк — плоды дикой ююбы.

Мечетники — горожане, собиравшиеся в мечети для бесед, пт ров и обсуждения как по духовным, так и мирским вопросам.

...совершали омовение пресной водой...— Имеется в виду ри гу альное омовение, которое совершается перед молитвой, а также поело отправления естественных потребностей.

Стр. 40. Сана — букв.: «умелая».

Маккук — мера веса, около 6 кг.

Стр. 41. Дирхем — серебряная монета весом около 3 гр; также мера веса. Кират — мера веса для драгоценностей, около 0,2 гр. Джариб — мера площади, около 1500 кв. м. Хабба — букв.: «зерно», мелкая монета и мера веса.

Фанид — род сладостей.

Стр. 42. Маркасит — серный колчедан.

Марх и афир — местные названия разновидностей кустарников, произрастающих в Аравии.

Стр. 43. «Но человек, несомненно, бессилен» — арабская поело вица.

Асыда — род густой каши, приготовляемой из муки, заваренной кипятком, с добавлением масла и меда.

Стр. 45. Фалье — мелкая медная монета.

Стр. 46. Нарды — игра, распространенная на Востоке.

Стр. 47. Шиизм — одно из двух (вместе с суннизмом) направлений ислама.

Батина — квартал в Басре.

Стр. 50. Мусалласа (букв.: «тройная») — род жидкой каши из дробленой пшеницы, сдобренной салом.

Стр. 52. Аль-Асакир — вероятно, аль-Аскар, летняя резиденция халифов.

«Обидел... Абу Усман своего друга!..» — Друга — здесь: Ахмад ибн Халаф.

Стр. 54. Квартал Бану Тамим — назван по имени племени Га мим, обосновавшегося на постоянное жительство в Басре.

Каджар — арабские комментаторы толкуют это слово как «цы ган», возводя его к турецкому слову качмак — «убегать».

А затем не было на свете ни одного мухтирани...— Объяснение этого и других слов дается в следующей главе.

Стр. 55. «Двурогий» — прозвище Александра Македонского. К а та — разновидность куропаток, отличающихся быстротой я полете;

Дуаймис — проводник, имя которого стало легендарным; Рафи аль-Михашш — другой опытный проводник, живший во времена халифа Омара.

Гуль — по древнему арабскому поверью, злой дух пустыни; принимая различные обличья, он завлекает путника в глухие места и губит его. Джинн — по арабской демонологии, злой дух; хинн — также злой дух, но более «низкого чина». Шикк — мифическое существо, половина тела которого — человеческая; наснас — мифическое существо, похожее на человека (в современном арабском языке— «обезьяна»).

Стр. 56. ...как надо действовать с «головой»...— Вероятно, имеется в виду одно из «таинств» алхимии. Эликсир — «философский камень».

Карун — библейский Корей, легендарный богач, предание о котором вошло в Коран. Хатун — вероятно, имеется в виду бухарская правительница (нач. VIII в.).

Зикр — молитвенное собрание, на котором бесконечно повторяется хором имя Аллаха.

Кади — мусульманский судья, выносящий решения в соответствии с шариатом, сводом мусульманских религиозных и правовых норм. В обязанности кади входит также быть опекунами вдов и сирот.

Стр. 57. Вакф — имущество, завещанное на благотворительные цели; здесь — семейный вакф, когда имущество вверяется на управление вплоть до совершеннолетия детей.

Стр. 58. Аль-Джабаль — так называлась гористая область в Иране; Батт — река в области аль-Ахваза; аль-Куфс — гора в Кермане, области на западе Ирана. Здесь и дальше не удалось установить, о каких событиях, воровских шайках и пиратах говорит рассказчик.

Синдан — город в Синде, так арабы называли западную часть Индии; Сарандиб — арабское название Цейлона; Мультан — город в Индии.

Гарби — финиковый сок; баэиль — крепкий опьяняющий напиток.

Канкаль — струнный музыкальный инструмент с резонатором, по форме напоминающим тыкву, на котором натянута одна струна; шахисбарам — огородный базилик, распространенное на юге растение.

Стр. 62. Халандж — разновидность березы; Каймак — область с тюркским населением в Северо-Западном Китае.

Стр. 63. Мурри — соленая вода, рассол, который подают на стол для возбуждения аппетита.

Стр. 64. ...отстегал его плетью столько раз...— То есть дал ему сто ударов плетью, согласно установлениям Корана, предусматривающего наказание за оскорбление свободной женщины (не |>н быни).

Стр. 66. «...когда я увидел пегую масть лошади...» изиегтнан арабская пословица.

Стр. 67. Кумис — город в Иране, славившийся произнодсниш тканей.

Джубба — верхняя мужская одежда.

Стр. 68. Наджран — город в Йемене.

Стр. 69. Изар — кусок ткани, которым обертывались налом ни ки; здесь — просто род одежды, закрывающий нижнюю часть тела.

Стр. 72. Каскар — область в Ираке, главный город которой Басит.

Сиджистан — область, расположенная к Югу от Хорасана. Аль Ахваз—город и область в Ираке.

Бистандуд — пирожки, видимо, сладкие.

Стр. 73. Тасудж — мелкая монета, также мера веса.

Стр. 74. ...приобщусь к расточителям... стану одним из собратьев дьяволов.— Здесь — скрытая цитата из Корана: «Поистине расточители — собратья дьяволов».

Душаб — название финиковой патоки.

Стр. 75. Джахилийя (букв.: «неведение») — так арабы называли доисламскую эпоху своей истории.

...от тех, кого не мог избежать...— Имеется в виду семья.

Хабиса — сладкое блюдо из фиников, сливок и крахмала.

Стр. 77. Дихкан — землевладелец.

Байдат аль-букайла — мясные катышки с маслом и овощами.

Суллаа — разновидность птицы.

Стр. 78. Тафшила — похлебка из чечевицы. Хариса — блюдо из вареной пшеницы и размятых кусков мяса. Фуджлийя — закуска, приготовленная из редиса. Курунбийя — блюдо, приготовленное из капусты.

Стр. 82. Курр — большая мера емкости.

Сыны Мугиры (бану аль-Мугира) — ответвление племени Курайш.

Стр. 83. Хайса — блюдо из фиников, толченных с маслом, кислым молоком и мукой.

Стр. 85. Вайа — побег пальмового дерева.

Стр. 87. «Вы доите молоко, половина которого ваша» — инвест ная пословица, смысл' которой: действовать в своих интересам.

Стр. 89. Гурра — по шариату; возмещение, равное двадцатой доле выкупа за жизнь и уплачиваемое всяким, кто станет причиной того, что у беременной свободной женщины произойдет выкидыш.

Стр. 91. ...уничтожал источник дохода...— То ость доходный дом.

Стр. 95. Шариф — потомок пророка или просто знатный человек.

Стр. 97. Колоквинт — горькая тыква, не идущая в пищу; употреблялась только в лечебных целях.

Стр. 99. Сказал древний поэт...—Здесь — полустишие доисламского поэта Антара.

О мутазилитах см. предисловие, с. 4.

Стр. 100. Харадж — поземельный налог с немусульманского населения, взимавшийся в Арабском халифате.

Стр. 101. Таглиб — бедуинское племя.

вОдна треть, да и трети много!» — Намек на хадис, в котором передаются слова пророка Мухаммада по поводу того, сколько надо раздать богатства, а сколько оставить наследникам.

Стр. 103. «Мы желаем тебе только бы целым вернуться...» — пословица, подобная русской: «Не до жиру, быть бы живу!»

Стр. 107. ...она уничтожит «и пашню и скот»,—То есть все, что находится на столе.

Михран — река в Синде (Западная Индия).

Стр. 108. ...хватал в руки свою зубочистку... — Взять в руку зубочистку означает конец трапезы.

Стр. 109. Букайла — мясная похлебка с овощами.

Стр. ИЗ. Гондишапур — название города в Хузистане (Иран), центр медицинской науки в те времена, населенный сирийцами-христианами.

Джариб — мера площади, см. коммент. к с. 40.

Стр. 115. Кайла — мера объема и сыпучих тел, около 7,5 л.

Стр. 116. ...дар аль-хамм — букв.: «ходит кругом забота».

...юдни иланнар — букв.: «приближает к аду».

Стр. 117. Калати — «низкорослая»; калла ва лата — «мала и приземиста»: салуки — «борзая»; ясталль ва юлки — «достает и бросает дичь»; усфур — «маленькая птичка»; аса ва фарра —- «не слушается и убегает».

Нух — библейский Ной; янух нафсаху — «оплакивает себя»; адим аль-ард — «кора земли*.

Алъ-Масих (букв.: «помазанный») — арабское имя Христа; от глагола «масах» — «мазать».

...ел только в день принесения жертвы...— В десятый день месяца зу-ль-хиджжа паломники в Мекке приносят жертвы близ горы Арафат.

Стр. 118. «Если голову мне отсекут...» —стих доисламского

поэта Шанфары.

Стр. 119. Шафран — красящее вещество, применявшееся в средневековой косметике.

Стр. 122. Пятница — день отдыха у мусульман.

...летом предоставил ее им...— То есть семье.

Стр. 124 Зира — локоть, мера длины, равная 54 см Сунна — собрание хадисов (см. коммент. к с. 23), служи'! главным сводом мусульманского права (шариата)

Стр. 128. ...не дал никому из тварей в мирах.— Но му су 1м.ман ским верованиям, существует семь миров.

...умеренную в еде девушку...— То есть хорошую невесту ...повторяя слова поэта...— стих поэта Аша аль-Бахилв Стр. 131. Алъ-Хурайба и алъ-Батина — название двух чтдами ных друг от друга кварталов в Басре.

...Аллах запрещает криком отгонять нищего...— намек на стм» из Корана.

Стр. 132. Аль-Джазира — верхняя Месопотамия.

Алъ-Мазих и аль-Мудайбир — селения близ города Ракка (см коммент. к с. 342) на реке Евфрат; хошканан — род печенья.

Стр. 133. Абу Кубайс —- название горы близ Мекки.

Стр. 135. Хариса, хайса, тафшила — см. коммент. к с. 78 и 83 Стр. 136. Алъ-Калла — название рынка в Басре, а также пристани Ад-дави — финиковое вино; ас-сакар — сладкий напиток из виноградного сока.

Стр. 138. Бахатта — рисовая каша на молоке с маслом; джауза ба — род плова из риса, мяса и сахара.

Стр. 139. Шала — нелущеный рис.

Шалаби и румман — вероятно, налимы и сомы.

Стр. 141. Фалузадж — сладкое блюдо из крахмала, воды и мода. ...ты не будешь «ни раздет, ни печься на солнце» — намек на слова из Корана.

Стр. 147. Она (курица' была... вехой во времени.— У арабов существует присказка: «Курица Абу-ль-Хузайля» — когда человек

излишне превозносит что-либо незначительное.

Стр. 150. Сакиф — название племени; так назывался квар тал в Басре, в котором жили сакифиты, видимо, там жил и Абу Саид.

Стр. 151. Бура — средство для удаления волос, состоящее из извести, мышьяка и др., входит также в состав мыла.

Стр. 152. «С этих денег занят уже уплачен» — арабская лого ворка или выражение, соответствующее русскому: «На деньгах поставлен крест».

Стр. 154. Шуубиты — представители религиозного течения, <п рицавшего превосходство арабов и требовавшего равенства всех в исламе.

Стр. 157. ...следовал лишь словам его...— То есть пророка Мухам мада.

Стр. 158. Пекарь... правителя Хорасана...— Пекарь ведал обыч но и приготовлением пищи.

Кадариты — представители богословского течения, признававшего свободу воли у человека.

Стр. 159. Джафарийя — название корабля, небольшое суденышко.

Стр. 162. ...до цены выкупа за убийство мусульманина. — Выкуп (вира) за убийство мусульманина в первые века ислама равнялся ста верблюдам.

Рамадан — месяц мусульманского поста.

Стр. 163. Ирк — название местности близ Басры; аль-Ямама — название местности между Куфой и Басрой.

«...это яйцо петуха».— По преданию, петух один раз в жизни несет яйцо; здесь — намек на то, что и скупой один раз в жизни что-либо может отдать.

Стр. 164. «...действительно, ты лукман».— Игра слов: Лукиан — имя собственное и слово, обозначающее «глотатель».

Стр. 165. ...большинство обитателей ада — женщины и бедняки...— якобы из-за своей расточительности и бесхозяйственности.

Стр. 166. ...что помогло бы ему ощутить вкус похвалы,—То есть он нуждается в деньгах.

Стр. 168. Хашимиты — члены рода Хашим племени Курайш, из которого происходил Мухаммад.

Стр. 172. «Он щедрее, чем петух», — Петух щедр потому, что отдает найденное зерно курице. «Собаке счастье от несчастья хозяев»,— Например, когда у хозяев падеж скота. Хаумалъ — имя женщины, которая, по преданию, не кормила свою собаку, и та с голоду съела собственный хвост.

Аль-Ардж — название местности.

Стр. 174. Скупой — это сущий законовед...— То есть он настолько сведущ в законах, что всегда оправдает свою скупость.

«Вот я перед тобой¹.» — слова, которые обращают паломники к богу во время хаджа.

Ансары — сподвижники Мухаммада в Медине.

«Расходуй, о Билаль...» — слова пророка Мухаммада, обращенные к Билалю, который, по преданию, приносил ему финики горстью.

Стр. 175. «...если в мой череп вселится сова...» — Согласно древнему преданию, сова поселялась в черепе убитого и кричала: «Иску-ни!» («Напоите меня!»), пока убитый не будет отомщен.

Стр. 177. «Самый худший их трех — это тот, кто порицает...» — Трое, о которых идет здесь речь: тот, кто получает, тот, кто дает, и тот, кто порицает.

Стр. 178. Раджаз — один из употребительных стихотворных метров.

Послание Ибн ат-Тавама.— Автор послания не установлен; ве-

роятно, послание,как бы венчающее всю книгу, написано Джахнаем, а приписано некоему ат-Тавама.

Стр. 179. ...у того соразмерны основные свойства характера. , По учению древних, человеческий характер определяется четырьмя свойствами — теплотой, холодом, влажностью, сухостью (см пионе коммент. к с. 14).

Стр. 180. «Храни свою тайну, ибо твоя тайна есть твоя кровь *>

То есть от этого зависит твоя жизнь, арабская поговорка.

«...безмолвное добро» «...эти два камня...» — То есть золото и серебро.

Стр. 182. Хосрой (Хосров) — имя двух персидских царей из династии Сасанидов, ставшее нарицательном как титул персидского шаха.

Стр. 187. «В день, когда будет обнажена голень...» — То есть, «когда наступит большая беда», и далее вся фраза — выражение из Корана, в котором говорится, что все надлежит делать своевро менно.

Однако прославление...— Имеется в виду прославление расточительности; ...а хвала...— здесь хвала скупости.

Стр. 188. ...против того, что быстрее всего могло бы принести вред и надолго причинить зло...— Имеются в виду пожиратели добра слабых и искатели наживы.

Стр. 189. Арак — род колючего кустарника, ветвями которого питаются верблюды, от чего молоко верблюдицы принимает вкусный аромат; из арака делают также зубочистка

Лозиндж — сладкое кушание из миндальных орехов.

Подходит... его пекарь...— см. коммент. к с. 158.

Стр. 190. Варика, хуласа, хайс, ватиа — различные сладкие блюда, приготавливаемые из фиников.

Стр. 191. ...прибавление... от приданого своей матери...— То есть получить в наследство после смерти матери остаток ее при даного.

Стр. 194. ...верхняя рука лучше, чем нижняя рука...— Имеется в виду рука дающего и рука берущего.

Стр. 195. ...как забрасывают камнями могилу Абу Ригаля. По дороге в Мекку паломники забрасывают камнями могилу Абу Ригаля, являвшегося, согласно одному преданию, предком сакифи тов, племени, которое Мухаммад погубил за жестокость.

Стр. 196. «Не будь из двух диких ослов...» — Подразумеваете-!! один человек — просящий, другой — дающий,

Стр. 198. Хаутаа — имя человека, из-за которого, по преданию, возникла длительная война; Басус — имя женщины, по преданию, послужившей причиной сорокалетней войны между племенами 1>акр и Таглиб; Маншим — имя мекканской женщины, которая, по нро-

даиию, продавала духи воинам, отправлявшимся в поход и погибшим из-за этих духов, поэтому имя Маншим стало синонимом злого рока.

Стр. 200. (/Нет у них пастуха...» — Имеются в виду верблюдицы.

Стр. 201. «Спутай ее и потом уповай» — это ответ Мухаммада человеку, сказавшему: «О посланник Аллаха, я отпущу верблюдицу и буду уповать».

Стр. 206. Сихриз и барии — дешевые сорта фиников.

Стр. 210. Хариджиты — представители религиозно-политического течения в исламе, которые выступили против халифа Али ибн Абу Талиба во время битвы при Сиффине (см. коммент. к с. 285), впоследствии выступали и против омейядских и аббасидских халифов, провозглашая принцип «выборности халифов».

Стр. 211. Бану Мудлидж — племя, которое славилось следопытами. «Тот уже не будет виноват, кто тебя предостерег» — пословица. «...низость могла достигнуть такого предела, как у этих людей...» Имеются в виду люди племени Тамим.

Стр. 212. «...благородство могло бы достигнуть такого предела, как у тех».— Имеются в виду люди племени Абд аль-Кайс.

Стр. 215. Махари — порода быстроходных верблюдов из Махры (Южная Аравия).

Азан — призыв на молитву, провозглашаемый муаззином с минарета мечети.

Стр. 216. Барракан — верхняя одежда.

«Кто засевает солончак, пожинает бедность» — пословица.

Парвиз — персидский царь из династии Сасакидов, Хосров II Парвиз (590—628).

Стр. 217. «Я раздражителен, а мой противник нетерпелив на слезы».— Смысл пословицы в том, что такие люди не в состоянии договориться.

Стр. 218. Лоб натри чесноком...— Чтобы на лбу выступили синяки, якобы от битья поклонов, свидетельства набожности.

Стр. 219. ...подобную стене, воздвигнутой перед народами гог и магог.— Имеется в виду стена, якобы воздвигнутая Александром Македонским для защиты от вторжения мифических народов гог и магог.

Стр. 220. Джабариты — представители исламского течения, отрицавшие свободу воли у человека; шамриты — последователи Шам-ра, одного из богословов-догматиков, мурджиитов; оба течения были противниками мутазилитов, к которому принадлежал автор (см. предисловие, с. 4).

Стр. 221. «содрать кору с палки» — выражение, подобное русскому «резать правду-матку», «...нож уже дошел до кости...» — арабская пословица.

Стр. 223. Табахидж — блюдо, приготавливаемое из мяса, яиц и лука; карданадж — блюдо из отваренного мяса, зажаренного затем на вертеле, род шашлыка.

Таблийя — пальмовая веревка; барбанд — пояс.

X. К. Баранов

ИБН АБД РАББИХИ. ЧУДЕСНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ

Перевод сделан по четырехтомному изданию: Ибн Абд Рабби х и. Китаб аль-икд аль-фарид. Каир, 1913.

Стр. 237. Хаджиб (букв.: «привратник») — придворный титул

(церемониймейстер). В Андалусии титул хаджиба был аналогичен званию вазира.

Стр. 240. Юсуф — Иосиф Прекрасный, библейский и коранический персонаж. Согласно легенде, братья, завидуя красоте и уму Иосифа, продали его в рабство в Египет, где он стал вазиром фараона.

Стр. 241. Племя Ад — согласно коранической легенде, племя, восставшее против своего пророка Худа, за что было покарано богом. Ирам многоколонный — город, упоминаемый в Коране, был разрушен за грехи его жителей. Самуд — полумифический народ; в Коране приводится легенда о самудянах, которые не послушали своего пророка Салиха, призывавшего их поклоняться единому богу, за что были наказаны.

Стр. 244. Барид (перс.-сир.) —государственное почтовое ведомство в халифате. Глава барида осуществлял также наблюдение за наместниками областей. Барид имел разветвленную сеть станций, обслуживаемых специальными гонцами. Начальник барида подчинялся непосредственно халифу.

Стр. 250. Кайсарийя — город в Малой Азии, а также небольшой город в Сирии близ Ракки (см. коммент. к с. 342). В данном случае, очевидно, имеется в виду последний.

Стр. 251. Неужели ты убьешь своих гостей? — Согласно арабским обычаям, человек, выпивший воды, отведавший хлеба в чьем-либо доме, считается гостем хозяина дома.

Стр. 255. «Калила и Димнаи — замечательный образец средневековой арабской прозы. Представляет собой перевод на арабский язык, возможно дополненный, пехлевийской переработки индий ского дидактического сборника «Панчатантра», осуществленный Ибн аль-Мукаффой. Переведена на русский язык И. Ю. Крачковским и И. П. Кузьминым (см. изд. 2-е, М., 1957).

Стр. 266. Мудрый Лукман — коранический персонаж, мифический арабский мудрец.

Стр. 280. Золотые ворота — одни из ворот так называемого «Круглого города», центральной части средневекового Багдада, основанного аббасидским халифом аль-Мансуром в 762 г.

Стр. 285. День Сиффина,— Битва между сторонниками халифа Али ибн Абу Талиба и Муавии ибн Абу Суфьяна, основателя династии Омейядов (см. словарь имен), произошла близ селения Сиф-фин на правом берегу Евфрата в Ираке в 657 г. и кончилась победой Муавии.

Стр. 286. Вазиры твоего нечестивого брата фараона...— В Коране фараон выступает как воплощение жестокости и несправедливости (например, царь Ирод). Здесь наместник Ирака жестокий аль-Хаджадж (см. словарь имен) сравнивается с фараоном.

Стр. 287. Потомки Фатимы.— Имеются в виду алиды, потомки халифа Али и его жены Фатимы, дочери Мухаммада. Алиды постоянно восставали против халифов Омейядской и Аббасидской династий, пытаясь захватить власть.

Стр. 296. Гулям — молодой невольник, не чернокожий.

Стр. 303. Фарсах (перс, фарсанг) — мера длины, равная примерно 6 км.

Стр. 318. Маула —- вольноотпущенник, бывший невольник или человек, «усыновленный» каким-либо арабским племенем, обычно не араб.

Стр. 342. Ракка — город в Сирии, завоеван арабами в 639 г. Близ Ракки произошла битва между сторонниками халифа Али и Муавии ибн Абу Суфьяна (см. словарь имен).

Стр. 352. Надим (букв.: «собеседник») — придворная должность, которую обычно занимали поэты, литераторы и острословы. Катив — писец, секретарь.

Стр. 356. ...мобед Йемена послал Хосрою.— В V в. Южная Аравия находилась под властью сасанидского Ирана. Персидский наместник Йемена носил титул мобеда (букв.: «жрец»).

Стр. 359. Священный месяц — месяц зу-ль-хиджа мусульманского лунного календаря, считался священным. В это время совершалось паломничество в Мекку.

Стр. 360. Амалекитян — племя, обитавшее на юге Палестины; согласно библейской легенде, враждовало с иудеями и было побеждено войсками царей Саула и Давида.

Стр. 365. Тихама — западная часть Аравийского полуост-1

рова.

Стр. 367. Гераклея — город в Малой Азии, захвачен халифом Харуном ар-Рашидом (см. словарь имен) в 806 г.

Стр. 408. Хомс — город в Сирии (древняя Эмесса), завоеван арабами в 636 г.

Таиф — оазис и город в Хиджазе на Аравийском полуострове, к юго-востоку от Мекки, был знаменит своими садами в виноградниками.

Стр. 409. ...разве можно урезонить тех, кто либо ткет плащи, либо красит кожи...— В этой фразе слышны отголоски давней племенной вражды. Представитель северо-арабского племени, враждовавшего с южными арабами, издевается над йеменцами, которые славились производством шерстяных плащей и выделкой кож, то есть были ремесленниками, презираемыми кочевниками. Среди йеменцев было также много бродячих скоморохов с дрессированными обезьянами. Говоря о том, что йеменцами правила женщина, рассказчик намекает на царицу Сабейского йеменского царства, которую арабы называли Билькис (царица Савская). Согласно коранической легенде, удод показал дорогу в Йемен царю Соломону (Сулайману). Легенды гласят также, что плотина Марибе близ столицы Сабейского царства города Сана развалилась и вода затопила всю округу, потому что мыши прогрызли дыры в основании плотины.

Стр. 410. Битва при Бадре,— Бадр — название селения близ Медины, где в 623 г. произошла битва между мекканцами-язычни-ками и мусульманами, сторонниками Мухаммада, переселившимися в Медину. Сражение кончилось победой мусульман.

Арабские письмена нашел Исмаил...— Исмаил — сын Ибрахима (Авраама) и Агари; библейский и коранический персонаж, мифический родоначальник арабов.

Стр. 421. Михраб — центральная ниша в мечети, где обычно находится имам

Стр. 423. Кусайир и Азза.— Кусайир, мединский поэт (ум. ок. 723 г.), прославил в стихах свою возлюбленную Аззу; имена их стали в арабской литературе символом влюбленных, как Лейла и Маджнун.

Сгр. 433. Ибрахим — библейский Авраам, мусульмане называют его собеседником бога и считают основателем «веры Ибрахима», которая иногда отождествляется с исламом; согласно преданию, подвергся испытанию огнем, из которого вышел невредимым.

Муса — библейский Моисей, считается пророком, в Коране упоминаются чудеса, совершенные им, в особенности спор с египетскими жрецами, когда он превратил свой посох в змею.

Стр. 434. Иса — Иисус, который в Коране причислен к пророкам, обладающим способностью исцелять больных и воскрешать мертвых.

Джабраил — архангел Гавриил, вестник Аллаха.

Б. Шидфар

Абд аль-Азиз ибн Марван (ум. в 704 г.) — правитель Египта из рода Омейядов.

Абд аль-Ала (IX в.) — известный народный рассказчик.

Абд аль-Ага ибн Абдаллах ибн Амир (VIII в.) — начальник городской стражи в Басре.

Абд аль-Малик (646—715) — халиф из династии Омейядов, осуществивший важные реформы в государственном управлении.

Абд ар-Рахман ибн Абу Бакра (ум. в 714 г.) — один из сподвижников Мухаммада.

Абд ар-Рахман ибн Ауф (VII-в.) — известный политический деятель, сподвижник Мухаммада.

Абдаллах ибн Вахб Ар-Расиби (VII в.) — один из руководителей мятежников-хариджитов, которые провозгласили его халифом.

Абдаллах ибн Джафар ибн Абу Талиб (ум. ок. 700 г.) — один из сподвижников Мухаммада, прославившийся щедростью.

Абдаллах ибн аз-Зубапр (ум. в 693 г.) — внук халифа Абу Бакра, известный полководец. В 685 г. объявйй себя халифом. Был убит во время осады Мекки аль-Хаджаджем (см.).

Абдаллах ибн Тахир (ок. 798—844) — правитель Хорасана.

Абд ар-Рахман ибн аль-Хакам (ум. в 852 г.) — эмир Кордовы из династии испанских Омейядов.

Абу-ль-Аббас (ас-Саффах, ум. в 749 г.) — первый халиф из династии Аббасидов.

Абу-ль-Ас ибн Абд Ваххаб ас-Сакафи — один из представителей бас рийской знати, современник Джахиза.

Абу-ль-Асвад — см. ад-Дуали.

Абу-ль-Атахия (750—825) — известный арабский поэт, один из основоположников философской лирики.

Абу Бакр (Правдивый, ум. в 634 г.) — первый «праведный» халиф.

Абу Бакра Нуфай ибн аль-Харис (ум. в 672 г.) — сподвижник Мухаммада.

Абу-д-Дарда (Уваймир ибн Малик, ум. в 652 г.) сподвижниц М\ хаммада, был кади в Дамаске.

Абу Джафар аш-Шайбани — очевидно, имеется в виду Мухаммад ибн Хасан аш-Шайбани (749—804) — известный мусульман' кий законовед.

Абу Дулама (ум. между 776 и 786 гг.) — чернокожий вольноотпущен ник; был придворным поэтом аббасидских халифов, прославит и своими сатирами.

Абу Дулаф аль-Касим ибн Иса (ум. в 842 г.) — полководец нбби сидских халифов, автор нескольких сочинений, в том числе «Управление царством».

Абу Зарр (ум. в 653 г.) — сподвижник Мухаммада, славившийся благочестием.

Абу Муслим аль-Хорасани (ум. в 755 г.) — глава восстания, привод шего к падению Омейядов и воцарению Аббасидов.

Абу Наджм аль-Иджли (VIII в.) — арабский поэт.

Абу Нувас (Абу Али аль-Хасан ибн Хани, ок. 762—ок. 813) — знаменитый поэт, один из основателей «нового стиля».

Абу Суфьян (ум. в 652 г.) — богатый мекканский купец, выступавший против Мухаммада, затем принял ислам, отец первого Омейяд ского халифа Муавии (см.)

Абу Таммам (Хабиб ат-Таи, 788—845) — крупнейший арабский поэт.

Абу Убайда (728—825) — известнейший арабский филолог, автор ряда прозаических произведений.

Абу Ханифа (699—767) — известный законовед и богослов, основатель толка ханафитов.

Абу-ль-Хузайль аль-Аллаф (ум. в 840 г.) — один из основоположников мутазилизма—рационалистического направления в мусульманском богословии.

Абу Хурайра (ум. в 676 ц.) — сподвижник Мухаммада.

Абу-ш-Шамакмак (Марван ибн Мухаммад, ум. в 796 г.) — багдадский поэт, писал главным образом сатиры.

Абу Юсуф аль-Хакам ибн Айюб ас-Сакафи (VIII в.) — правитель Басры.

Ади ибн Зайд аль-Ибади (ум. в 587 г.) — известный доисламский поэт и государственный деятель.

Адия — правитель небольшой области в Аравии (VI в.), прославив шийся своею щедростью; был отцом доисламского поэта Самава-ла, который пожертвовал сыном ради соблюдения верности слову, за что имя Самавала стало нарицательным.

Аднан — мифический родоначальник североарабских племен.

Айша (603—698) — дочь Абу Бакра, жена Мухаммада, принимала активное участие в политической жизни.

Аксам ибн Сайфи (ум. в 631 г.) — проповедник, известный своим

красноречием. Ему приписывают создание многих афоризмов и пословиц.

Али ибн Абу Талиб (ум. в 661 г.) — двоюродный брат и зять Мухаммада, четвертый «праведный» халиф. Его сторонники", называвшие себя «шиат Али» (букв.: «партия Али»), положили начало политически-религиозному движению шиитов, которые выступали за возвращение власти потомкам Али (алидам).

Аль-Амин (ум. в 813 г.) — халиф из династии Аббасидов.

Амр ибн аль-Ас (Аси) (ум. в 661 г.) — известнейший полководец и политический деятель периода арабских завоеваний. Основал город Фустат, на месте которого находится нынешний Каир.

Амр ибн Мадикариб (ум. в 641 г.) — знаменитый арабский воин доисламской эпохи и времени первых мусульманских завоеваний.

Аль-Ансари (Абу Зайд Саид ибн Аус, ум. в 830 г.) — известный басрййский филолог.

Ануширван (ум. в 579 г.) — персидский царь из династии Сасанидов, считался образцом мудрости и справедливости.

Аль-Аруди (Абдаллах ибн Харун, IX в.) — басрййский поэт и филолог.

Аль-Асвад ибн Яфур (VI в.) — арабский поэт.

Аль-Асмаи (Абу Саид, ум. в 828 г.) — крупнейший арабский филолог, записал большую часть древнеарабского поэтического и прозаического наследия.

Аттаб ибн Усайд (ум. в 634 г.) — сподвижник Мухаммада, правитель Мекки после ее завоевания мусульманами.

Аль-Аттаби (Кульсум ибн Омар, ум. в 823 г.) — багдадский поэт, примкнувший к мутазилитам.

Ауф ибн аль-Кака — сподвижник Мухаммада.

Аль-Ахнас ибн Шихаб (VI — VII вв.) — арабский поэт.

Аль-Ахнаф ибн Кайс (ум. в конце VII “в.) — знатный басриец иа племени Тамим. Принял большое участие в арабских завоеваниях и в обращении тамимитов в ислам. Талантливый оратор и поэт.

Аль-Аша (Маймун ибн Кайс, ум. в 629 г.) — арабский поэт, один из первых придворных панегиристов.

Ашаб (VII в.) — вольноотпущенник халифа Усмана, стал символом жадности.

Аль-Ашари (Билаль ибн Абу Бурда, ум. в 738 г.) — главный судья и правитель Басры.

Бабек (ум. в 838 г.) — глава так называемых хуррамитов, восставших в Азербайджане против халифа аль-Мутасима (см.).

Бакр ибн Абдаллах аль-Музани (ум. в 726 г.) — проповедник, последователь Хасана аль-Васри (см.).

Бахтишу Джибриль (ум. в 830 г.) —придворный врач аббасндскик халифов.

Билаль (VII в.) — первый муаззин Мухаммада.

Бузургмихр (Бузурджмихр; VI в.) — вазир сасанидского цари Дну ширвана, у арабских и персидских авторов выступает кик символ мудрости и справедливости.

Аль-Валид ибн Язид (ум. в 744 г.) — халиф из династии Омейндов.

Василь ибн Ата (ум. ок. 749 г.) — основатель рационалистического направления богословия—мутазилизма.

Гайлан ибн Салама (ум. в 644 г.) — арабский поэт.

Гассаниды — арабская династия, владения которой находились в V—VI вв. на территории нынешней Иордании.

Джадд ибн Кайс ибн Сахр (VII в.) — сподвижник Мухаммада.

Джамиль (ум. в 701 г.) — поэт из племени Узра, воспевал Бу-сайну.

Аль-Джаммаз (Абу Абдаллах Мухаммад ибн Амр, ум. ок. 868 г.) т— известный поэт-сатирик.

Джарир ибн аль-Хатафа (ум. ок. 733 г.) — выдающийся арабский поэт, придворный панегирист омейядских халифов.

Аль-Джаруд ибн Абу Сабра (VIII в.) — поэт и богослов шиитского направления.

Джафар ибн Яхья ибн Халид аль-Бармаки (ум. в 803 г.) — вазир халифа Харуна ар-Рашида, казнен по приказу последнего.

Дибиль (ум. в 861 г.) — известный арабский поэт-панегирист и сатирик.

Ад-Дуали (Абу-ль-Асвад, ум. ок. 688 г.) — известный филолог, поэт и политический деятель, приверженец алидов.

Заба (Зайнаб или Зеновия; III в.) — царица Пальмиры.

Аз-Зайят (Мухаммад ибн Абдаль-Малик, ум. в 847 г.) — вазир аб-басидского халифа аль-Мутасима (см.).

Зайд ибн Джабала (VII в.) — знатный басриец, славился красноречием.

Зияд ибн Абихи (ум. в 675 г.) — известный политический деятель.

Зияд ибн Абу Суфьян (ум. ок. 675 г.) — политический деятель и полководец. Был наместником Ирана, Ирака, Йемена при халифе Муавии. Известный оратор.

Зияд ибн Джарир ибн Абдаллах (VIII —IX вв.) — начальник город ской стражи в Куфе.

Зияд ибн Убайдаллах ибн Абдаллах аль-Хариси (VIII в.) — известный политический деятель.

Аз-Зубайр ибн аль-Аввам ибн Хувайлид (ум. в 657 г.) — сподвижник Мухаммада.

Зухайр ибн Абу Сульма (ум. в 627 г.) — знаменитый доисламский поэт.

Ибн Абу Дуад (Ахмад, 778—855) — известный богослов-мутазилит, судья Багдада.

Ибн Абу Хафса (Марван ибн Сулайман ибн Яхья, ум. в 783 г.) — арабский поэт.

Ибн аль-Ахнаф (ум. в 808 г.) — известный хиджазский поэт, автор любовной лирики и сатирических стихов.

Ибн аль-Ахтам (Халид ибн Сафван, ум. в 752 г.) — басрийский проповедник, славился красноречием.

Ибн аль-Ашас (Абд ар-Рахман ибн Мухаммад, VIII в.) — полководец омейядских халифов, восстал против аль-Хаджаджа (см.)

Ибн аз-Зайят — см. аз-Зайят.

Ибн аз-Зиба (VI в.) — арабский поэт.

Ибн аль-Кальби (ум. в 819 г.) — знаток арабской генеалогии и хади-сов.

Ибн Кутайба ад-Динавари (828 — 889) — известнейший арабский литератор, автор ряда прозаических произведений, был судьей в Динаваре.

Ибн Кутайба ибн Муслим аль-Бахили (VIII в.) — политический деятель.

Ибн (или Абу) аль-Муаффа (VIII в.) — арабский поэт.

Ибн аль-Мукаффа, Абдаллах (ум. в 755 г.) — выдающийся литератор и переводчик, перс по происхождению.

Ибн Сайяр ан-Наззам (Абу Исхак Ибрахим, ум. ок. 845 г.) — известный мутазилит, учитель аль-Джахиза.

Ибн Сирин (Абу Бакр Мухаммад, ум. в 728 г.) — ученый-законовед, известный знаток хадисов.

Ибн Синан (Абу Али Кайс ибн Асим, ум. в 641 г.) — поэт, один из сподвижников Мухаммада.

Ибрахим ибн Абдаллах ибн аль-Хасан ибн Али (ум. в 762 г.) — правнук Али ибн Абу Талиба (см.) В 762 г. поднял восстание против аббасидского халифа аль-Мансура. Захватил Басру, убит в сражении.

Ибрахим ибн Али ибн Харма (ум. в 769 г.) — известный поэт.

Ибрахим ибн аль-Махди (779—838) — брат халифа Харуна ар-Рашида (см.), талантливый поэт и музыкант.

Ибрахим ибн Сайяба (VIII — IX вв.) — арабский поэт.

Имруулькайс (ум. в сер. VI в.) — знаменитый доисламский поэт, которому традиция приписывает создание основной компози ционной формы арабской поэзии—касыды.

Иса ибн Сулайман ибн Али (VIII в.) — знатный человек из роди Аббасидов.

Исмаил ибн Газван (IX в.) — законовед и богослов.

Ияс ибн Муавия (ум. в 740 г.) —судья Басры, славившийся пронм цательностью и справедливостью.

Каб ибн Малик (ум. в 673 г.) — поэт, один из сподвижников Мухаммада.

Кайс ибн Зухайр ибн Абси (ум. в 632 г.) — вождь племени Абс, поэт.

Кайс ар-Рукайят (VII в.) — известный арабский поэт.

Касим ат-Таммар (IX в.) — богослов.

Аль-Касри (Халид ибн Абдаллах, ум. в 743 г.) — правитель Мекки, затем Ирака.

Катари ибн аль-Фуджаа (ум. в 694 г.) — вождь так называемых азра китов, восставших против власти омейядских халифов, известный поэт.

Кахтан — мифический родоначальник южноарабских племен.

Аль-Кинди (Абу Юсуф Якуб ибн Исхак, ум. в 870 г.) — крупнейший арабский философ. Родился в Куфе, жил в Басре и Багдаде.

Кулайб ибн Вайль (V—VI вв.) — вождь племени Бакр ибн Вайль. Согласно легенде, его смерть послужила поводом для так называемой «войны Басус» между племенами Бакр и Таглиб, длившейся сорок лет.

Кусайир ибн Абд ар-Рахман (или Кусайир Аззы; ум. в 723 г.) — поэт, воспевавший Аззу.

Кутада — полумифическая личность, стал символом щедрости.

Кутайба ибн Муслим (ум. в 716 г.) — известный полководец, наместник восточных областей халифата.

Кутруб (Абу Али Мухаммад, ум. в 822 г.) — известный басрийский филолог.

Мабад (VII в.) — знаменитый певец и музыкант.

Аль-Мадаини (Абу-ль-Хасан Али ибн Мухаммад, ум. ок. 845 г.) известный историк и литератор.

Малик ибн Анас (715—795) — крупнейший арабский законовед.

Аль-Мамун (786—833) — халиф из династии Аббасидов, принял учение мутазилитов, поощрял перевод на арабский язык греческих науч ных сочинений.

Ман ибн Заида (Абу-ль-Валид, ум. в 769 г.) — полководец, перешедший на сторону аббасидского халифа аль-Мансура, за что был назначен правителем Хорасана.

Аль-Мансур (Абу Джафар) (ум. в 775 г.) — халиф из династия Абба сидов, основатель Багдада.

Марван (ум. в 750 г.) — последний халиф из династии Омейядов.

Аль-Махди (ум. в 785 г.) — халиф из династии Аббасидов.

Муавия ибн Абу Суфьян (ум. в 680 г.) — халиф, основатель династии Омейядов.

Аль-Мугира ибн Шуба ас-Сакафи (ум. ок. 670 г.) — сподвижник Мухаммада, правитель Басры.

Мусаб ибн аз-Зубайр (VII в.) — брат Абдаллаха ибн аз-Зубайра (см.).

Муслим ибн аль-Валид аль-Ансари (ок. 747—823) — известный лирический поэт.

Аль-Мутасим (ум. в 842 г.) — халиф из династии Аббасидов.

Аль-Мухаллаб ибн Абу Суфра (ум. в 702 г.) — прославленный военачальник, правитель Басры, затем Хорасана.

Мухаммад ибн Аббад ибн Касиб — поэт и рави — исполнитель стихов других поэтов.

Мухаммад ибн Абдаллах Якуб аль-Варрак (ум. в 845 г.) — литератор и поэт, автор известного труда «Аль-Фихрист» (букв.: «Каталог авторов и их произведений»),

Мухаммад ибн-аль-Джахм (IX в.) — литератор, поэт и богослов, приближенный аббасидского халифа аль-Мамуна.

Мухаммад ибн Ясир аль-Марвази (IX в.) —басрийский поэт.

Мухаммад ибн Яхья (IX в.) — сын вазира Яхьи из рода Бармакидов.

Ан-Набига аз-Зубьяни (ок. 535 — ок. 604) — один из крупнейших доисламских поэтов.

Ан-Намир ибн Таулаб (ум. в 640 г.) — сподвижник Мухаммада, поэт.

Ан-Нахшали, Хазим ибн Абу Хузайма (VIII в.) — военачальник аб-басидских халифов.

Ан-Нуман ибн аль-Мунзир (580 — 602) — последний из царей династии Гассанидов (см.).

Омар ибн Абд аль-Азиз (ум. в 720 г.) — халиф из династии Омейядов, пытался возродить традиции раннего ислама.

Омар ибн Абу Рабиа (644—711) — крупнейший лирический арабский поэт.

Омар ибн аль-Хаттаб (ум. в 644 г.) —второй «праведный» халиф.

Ар-Раби ибн Юнус Абу Фарва (730 — ок. 756) — вазир и хаджиб (церемониймейстер) аббасидских халифов.

Саид ибн аль-Ас (ум. ок. 678 г.) — правитель Куфы и Медины, принимал участие в редактировании Корана при халифе Усмане.

Саид ибн Зайд ибн Амр ибн Нуфайль (ум. в 671 г.) — сподвижник Мухаммада.

Сауб ибн Шахма аль-Анбари — полулегендарная личность, почитавшаяся как символ доброты.

Сафван ибн Мухриз (ум. в 693 г.) — басриец, прославившийся набожностью.

Сахль ибн Харун (Абу Амр, ум. в 858 г.) — политический деятель и литератор, перс по происхождению.

Сулайман ибн Абд аль-Малик (ум. в >17 г.) — халиф из династии Омейядов.

Сулайман ибн Али (VIII в.) — один из потомков Али ибн Абу Талиба (см.).

Сумама ибн Ашрас ан-Нумайри (ум. в 828 г.) — выдающийся мута-зилит, основатель течения «сумамийя».

Тальха ибн Убайд аль-Файяд (Абу Мухаммад, ум. в 656 г.) — один из сподвижников Мухаммада, известный политический деятель.

Тамим ад-Дари (ум. в 661 г.) — сподвижник Мухаммада.

Тахир ибн аль-Хусайн Зу-ль-Яминайн (ум. в 821 г.) — военачальник, правитель Хорасана, основатель династии Тахиридов.

Убайд ибн аль-Абрас (ум. в 554 г.) — крупнейший доисламский поэт.

Убайд ибн Шарья (VII в.) — историк и филолог.

Убайдаллах ибн Зияд (ум. в 686 г.) — известный полководец и поли тический деятель.

Убайдаллах ибн Икраш (VII —VIII вв.) — басрийскнй поэт.

Урва ибн аль-Вард (VI в.) — доисламский поэт.

Усман ибн Аффан (ум. в 656 г.) — третий «праведный» халиф.

Аль-Фадль ибн Сахль (IX в.) — вазир халифа аль-Мамуна.

Аль-Фараздак (ум. в 732 г.) — прославленный арабский поэт.

Фатима (606—632) — дочь Мухаммада, жена Али ибн Абу Талиба (см.), мать Хасана и Хусайна (см.), шиитских «святых».

Аль-Хаджадж ибн Юсуф ас-Сакафи (ум. в 714 г.) — полководец и наместник Ирака, известный жестокостью. В 692 г. подавил восстание мекканской и мединской знати, провозгласившей халифом Абдаллаха ибн Зубайра. В 697 г. расправился с хариджитами, восставшими в Ираке. Речи аль-Хаджаджа приводятся как образцы красноречия.

Аль-Хади (Муса, ум. в 786 г.) — халиф из династии Аббасидов.

Аль-Хали (Хусайн ибн ад-Даххак, ум. в 866 г.) — известный басрий-ский поэт.

Халид ибн аль-Валид аль-Махзуми (ум. в 648 г.) — полководец, руководивший арабскими завоеваниями, получивший прозвище «Меч Аллаха».

Халид ибн Язид ибн Муавия (ум. в 704 г.) — эмир из рода Омейя-

дов; один из первых арабов, занимавшихся алхимией и астро номией.

Аль-Халиль ибн Ахмад аль-Азди (712—778) — известный арабский филолог, создатель классификации арабской метрики.

Хамза ибн Абд аль-Мутталиб (VII в.) — дядя Мухаммада, прославленный мусульманский герой.

Хаммад ар-Равия (VIII в.) — знаменитый знаток арабской поэзии, записавший значительную часть стихотворного и прозаического наследия доисламской эпохи.

Аль-Ханса (ум. ок. 664 г.) — поэтесса, прославилась стихами, в которых оплакивала смерть своих братьев Муавии и Сахра.

Аль-Харис ибн Хиллиза (VI в.) — арабский поэт.

Хариса ат-Гамили (ум. ок. 680 г.) — полководец и знаток древних преданий.

Харсама ибн Айян (ум. в 815 г.) — полководец, политический деятель, правитель Палестины, Египта и Хорасана.

Харун ар-Рашид (ок. 766—809) — халиф из династии Аббасидов, прославился победоносными походами против византийского императора Никифора.

Аль-Хасан аль-Басри (Хасан Басрийский; ум. в 728 г.) — знаменитый мусульманский богослов и аскет, прославился краспоречием.

Хатим ат-Таи (ум. ок. 605 г.) — арабский поэт, стал символом щедрости и благородства.

Аль-Хизами Абу Мухаммад Абдаллах ибн Касиб — басрийский писец, прославившийся своей скупостью и остроумием, современник Джахиза.

Хинд, дочь царя Нумана (580—602) — жена Ади ибн Зайда (см.), славилась красотой, после смерти мужа удалилась в обитель.

Хинд, жена Абу Суфьяна (см.) — мать халифа Муавии (см.), в молодости славилась красотой.

Хишам ибн Абд аль-Малик (ум. в 743 г.) — халиф из династии Омей-ядов.

Хосрой — так арабы называли персидских царей из династии Саса-нидов.

Хувайтиб ибн Абд аль-Узза (VII в.)— знатный курайщит, передатчик древних преданий.

Аль-Хурайми (Абу Якуб аль-Авар Исхак ибн Хасан, ум. в 821 г.) — арабский поэт.

Аль-Хусайн ибн Али (ок. 662—680) — сын четвертого «праведного» халифа Али ибн Абу Талиба (см.), пытался захватить власть в Ираке, был убит в сражении против войск Омейядов; шииты считают его мучеником.

Аль-Хутайя (Джарваль ибн Аус аль-Абси, ум. в 650 г.) — поэт-сатирик.

Аш-Шаби (Абу Амир ибн Шарахиль, 642—723) — знаток и передатчик хадисов (суниы).

Аш-Шаммах ибн Дирар (ум. в 644 г.) — арабский поэт.

Аш-Шафии (Мухаммад ибн Идрис, 767—820) — основатель одного из четырех канонических толков в исламе—шафиизма, известный законовед.

Юсуф ибн Омар ас-Сакафи (VIII в.) — правитель Ирака, племянник аль-Хаджаджа (см.).

Язид ибн Абд аль-Малик (ум. в 724 г.) — халиф из династии Омсйядов.

Яхья ибн Аксам (777—857) — литератор и законовед, был судьей в Басре.

Яхья ибн Халид аль-Бармаки (ум. в 803 г.) — вазир Харуна ар-Рашида.

Аль-Джахиз книга о СКУПЫХ

А56 Аль-Джахиз. Книга о скупых: Пер. с араб., пре-дисл. и коммент. X. Баранова; Стихи в пер. А. Ре-вича; Ибн Абд Раббихи. Чудесное ожерелье: Пер. с араб., предисл. и коммент. Б. Шидфар; Стихи в пер. В. Игельницкой; Худож. Н. Крылов.— М.: Худож. лит., 1985,— 477 с.

В сборник включены «Книга о скупых», созданная великим писателем Арабского Востока аль-Джахизом (ок. 775—860), и фрагменты из знаменитой антологии Ибн Абд Раббихи «Чудесное ожерелье» (X в.).

«Книга о скупых» — своеобразный трактат, порицающий скупость и восхваляющий разумную щедрость, в котором повествование перемежается многочисленными занимательными рассказами, создающими яркую картину быта и нравов средневекового арабского города.

В «Чудесное ожерелье» вошли высказывания прославленных ученых, литераторов, притчи, пословицы, забавные и поучительные анекдоты, посвященные «вечным» темам — о чести и доблести, любви, смерти, справедливости, о превратностях судьбы и стойкости человеческого духа.

«Чудесное ожерелье» переводится на русский язык впервые.

I

_А 4703000000-406

028(01)-85

177-84

ББК 84.6 И (Араб)

АЛЬ-ДЖАХИЗ

Книга о скупых

ИБН АБД РАББИХИ

Чудесное ожерелье

Редакторы

М. Малышев и М. Пастер Художественный редактор Ю. Коннов

Технический редактор М. Плешакова Корректоры

Н. Замятина и В. Широкова ИБ 3615

Сдано в набор 20.09.83. Подписано в печать 8.04.85. Формат 84x 108/32. Бумага тип. № 1. Гарнитура «Обыкновенная». Печать высокая. Уел. печ. л. 25,2. Уел. кр.-отт. 25,62. Уч.-изд. л. 24,68. Тираж 50 000 экз. Изд. № VII1-1390. Заказ № 3—2653. Цена 2 р. 40 к.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Художественная литература». 107882, ГСП, Москва, Б-78, Ново-Басманная. 19. Головное предприятие республиканского производственного объединения «Полиграфкнига», 252057, Киев, Довженко, 3.