Князь Барбашин 3

Глава 10

Полк морских стрельцов произвёл на князя приятное впечатление. Чёрные полукафтаны, черные шапки с меховым околышем, чёрные штаны и сапоги, обильно натёртые дёгтем и лишь перевязи, с подвешенными к ним деревянными пенальчиками для пороховых зарядов, были белого цвета, носимые строго через левое плечо. Слава богу, до опричников этот мир ещё не дожил, и грустных ассоциаций у местных военная форма парней ещё не вызывала. Да и фильма Гайдая, откуда попаданец и скоммуниздил идею, они тоже не смотрели. Кстати, офицеры от рядовых отличались серебряным шитьём и белыми перчатками.

Каждый воин для боя был оснащён нагрудной кирасой, по типу европейских, так как кольчуги были более трудоёмки в производстве и горжетом, прикрывающем шею. Для стрельбы часть морпехов использовали фитильное ружьё, калибром 22 мм или мушкетоны. Остальные составляли отряд пикинёров, чья роль была в прикрытии перезаряжающихся стрелков от атак кавалерии и вражеской пехоты. А вот в роли холодного оружия все морпехи использовали абордажные сабли, которые своим видом напоминали саблю настоящую, но были короче её и гораздо массивнее, что позволяло рубиться в тесных корабельных помещениях, и с успехом применять её на манер топора - против абордажных крючьев, или против оснастки вражеского корабля. Всё же морская пехота создавалась больше для корабельных схваток, чем для правильных боёв на суше.

Учения, проведённые князем, показали достаточную выучку бойцов, вот только настоящую их подготовку покажет только бой. И хотя многие из стоящих перед князем парней уже побывали в переделках, всё же он считал пока что свой полк необстрелянным.

Но если с пехотой было всё более-менее понятно, то вот корабельный состав вызывал у князя зубовный скрежет.

Флагманом русского флота стала каракка "Дар божий", для которой за зиму подобрали экипаж и провели небольшую модернизацию, так как на большую просто не оставалось времени.

А людей на корабль потребовалось много, ведь у него имелись свои тонкости в работе с парусами. Так, самый большой корабельный парус имел ширину около тридцати метров, а его вес (и это без бонетов и в сухом виде) превышал одну тонну. Так что тягать такое полотнище и без лишних обвесов было то ещё удовольствие. Бонеты же представляли собой дополнительные куски паруса, которые крепились к нижней шкаторине основного полотнища, увеличивая тем самым его рабочую площадь. А бывшая "Санта Катарина" использовала аж два бонета для увеличения парусности своего основного паруса. Так что трёх мореходов, как на шхуне, тут для работы с парусами было явно маловато.

Да и с артиллерией было не всё так просто. Из-за высокого расположения над палубой орудия квартердека и полубака не имели больших калибров. В сущности, это были крупные мушкеты и мелкие пушки, установленные на планшире. Только посреди судна на палубе находились лафетные орудия, стрелявшие ядрами солидного веса. Ну и в корме имелись пушечные порты, и соответственно, пушки, чтобы вести огонь назад. А вот в бортах пушечных портов не было, поскольку на палубе располагалась всего одна батарея орудий, которые стреляли через проемы в ограждении. Разумеется, старые пушки были давно уже сняты, а вместо них установлены большие морские единороги, отлитые из медистого чугуна.

И всё равно, "Дар божий" больше походил на неповоротливый и слабовооружённый утюг, чем на грозный боевой корабль. Правда, всего лишь с точки зрения попаданца. Для местных же аборигенов он являл собой технологический пик кораблестроения и истинную морскую мощь. Недаром каракки на данный момент составляли основу всех военных флотов Европы.

Вот только помимо нежданного трофея больше подобных кораблей у Руси не было. А сразу за ней шли всё те же шхуны, так как полноценные скоростные галеоны строить только начали. Ну и бомбардирские корабли, "придуманные" попаданцем для обстрела береговых объектов. К началу летней навигации их во флоте было целых два: "Гром" и "Морж", получивших свои имена от героя Чесмы и первенца русских канонерок. Так что "Гром", "Морж", "Аскольд", "Св. Софроний", "Св. Евсхимон", "Св. Евстафий", "Св. Савва", "Варяг", "Алмаз", "Стрелец", "Единорог", "Громоносец" и "Латник" вместе с "Даром божиим" и составили весь корабельный состав молодого флота. Ну, если не считать струги-галеры, которые были весьма хороши в шхерах, но не в открытом море.

И у всего этого флота была одна большая проблема: кадровая. Половину мореходов на кораблях как обычно составляли вчерашние крестьяне. Офицерский же состав представлял из себя сборную солянку из уже имевших большой опыт походов и боёв ветеранов и вчерашних гардемаринов, которым этого опыта негде было набрать. Канониры, хоть и тренировались всю зиму, но и там количество новобранцев просто зашкаливало, так что о меткой стрельбе предстояло только мечтать. В общем, стандартная ситуация дикого роста, с которой Андрею и предстояло идти в первый настоящий бой.

Глядя на весь этот бедлам, он даже слегка поменял своё мнение о Петре, долгое время боявшегося посылать такой вот, с позволения сказать, собранный с бору по сосенке флот против более опытного шведского. Ну да не боги горшки обжигают!

А вот первый опыт, который получили подразделения флота, стал штурм ливонской Нарвы, в котором участвовали его морские пехотинцы и бомбардирские корабли.

"Гром" и "Морж", встав на якоря, принялись выстреливать из своих огромных мортир, что стояли на чугунных поддонах, дабы палуба при выстрелах не проседала, пятипудовые ядра, вызывавшие в городе большие разрушения. А армия новгородского наместника, князя Михаила Барбашина тем временем блокировала город с запада, полностью прервав его сообщение с остальной Эстляндией. И очень скоро Нарва, давно переставшая готовится к долгой осаде, стала испытывать нехватку продовольствия и фуража. Но хуже всего было то, что русские стали применять при обстреле калёные ядра, которые вызывали в городе частые пожары, с которыми горожане некоторое время ещё справлялись. Пока, наконец, в городе не вспыхнул пожар такой силы, что охватил большую часть нарвского предместья. Не в силах справиться с таким огнём, городские ополченцы ударились в панику и стали поодиночке или целыми отрядами оставлять свои позиции. Чем тут же воспользовались русичи, ринувшись на штурм пылающего города.

Практически молниеносный захват городских ворот поставил жирную точку в обороне Нарвы. Когда в город хлынули основные силы осаждавших, паникующие горожане, вместо того, чтобы выстроить на их пути баррикады и продолжить сопротивление, просто разбежались кто куда. А последние готовые сражаться защитники города, видя такое дело, немедленно отступили в замок, в котором они ещё надеялись отсидеться до подхода орденской армии, оставив сам город на милость русских войск.

И поначалу их не беспокоили, так как занявшие городские кварталы русские служилые люди сначала бросились тушить ими же сотворённый пожар, и лишь справившись с огнём, начали основательную подготовку к штурму осаждённого замка, не забыв перед этим предложить рыцарям сдаться. На что те ответили гордым отказом. Что же, установив свои и развернув в сторону замка захваченные нарвские орудия, русичи усилили обстрел последней оставшейся твердыни Ордена. А укрывшийся в ней вместе с рыцарями и их людьми нарвский фогт Генрих фон Гогенфельс, осмотрев замковые запасы, с горечью убедился, что ему просто нечем обороняться. Пороха в замке была всего пара бочонков, а в кладовых было, как говорится, просто шаром покати: немного пива и ржаной муки вовсе не те запасы, что необходимы оставшимся защитникам. И если армия Ордена не появится в ближайшие дни, их участь была предрешена.

Увы, как известно, ландмаршал не решился прийти на выручку многострадальной Нарве. Так что, когда от многочисленных ударов каменных и чугунных ядер посыпалась кладка замковых стен, засевшие в цитадели немцы согласились на капитуляцию, выговорив для себя право свободного ухода из города. И не дождавшись, когда последний рыцарь покинет распахнутые ворота, над Длинным Германом взвился государев стяг, сообщая всем о смене владельца. А немецкая Нарва стала русским городом Ругодивом.

И вот теперь, когда единственному настоящему порту Руси уже действительно ничего не угрожало, Андрей, погрузив изрядно прибарахлившихся в разграбляемом городе морпехов на корабли, приступил к следующему плану операции.

*****

Андрей Фёдорович, князь Барбашин второй (традиции русского императорского флота в деле чёткого определения однофамильцев попаданец ни доли сумняшеся легко внёс в нарождающийся флот Руси), едва сдав дела старпома на "Орле", нынче уже принимал под свое начало настоящий морской левиафан, каракку "Дар божий". И дело это было не простое, всё же каракка это многочисленный экипаж и десятки тяжелых орудий, громада дубового корпуса и мачты, упирающиеся в небеса. Недаром содержание подобных исполинов было под силу не каждой державе.

Так что не стоит удивляться, что вечерами молодой каперанг валился замертво, а следующим утром вновь вскакивал, как заведённый и, засучив рукава, торопился подготовить свой корабль к предстоящей кампании как можно лучше. Потому как откровенный разговор с дядей расставил все точки над "и" в его карьере. Да, Барбашин второй был дикорастущим командиром: пара походов вахтенным офицером, год старпомом и вот он уже полноценный "первый после бога". А впереди маячила должность младшего флагмана, если, конечно, он не напортачит с таким сложным кораблём, как каракка.

Вот Андрей младший и старался вовсю, ибо не лишён был ни карьерного честолюбия, ни морской романтики.

После зимней стоянки, рабочие виколова плотбища корабль быстро расконсервировали и принялись оснащать к плаванию. Командный же состав тем временем в поте лица тренировал корабельную команду, половина из которой была вчерашними крестьянскими парнями, ничего крупнее озера до того и не видавших. А тут им многому обучиться предстояло: вязать морские узлы; грести на шлюпке, травить якорь в крепкий ветер и работать с парусами, как с палубы, так и с верхотуры рей.

Особой учёбы удосужились артиллеристы. Их, почитай, каждый день гоняли на качели, дабы приучались метиться при качке. Поначалу качели качали понемногу, а как люди пообвыкли, стали раскачивать всё сильнее и сильнее, да и цель, в которую метились канониры, тоже начали двигать. И вот по этой-то медленно ползущей в отдалении цели и палили из малых мушкетонов корабельные артиллеристы, ловя момент на раскачивающихся качелях. И пока все пули не полетели приблизительно в мишень, их к настоящим пушкам даже не допускали.

А в последние дни, когда бомбардирские суда уже вовсю палили по нарвским стенам, молодой командир буквально затерроризировал экипаж и офицеров, скрупулёзно проверяя готовность корабля к походу. Особенно досталось трюмам с провизией и крюйт-камере, в которые он, в сопровождении старпома и морехода с лампой, спускался самолично. И только сигнал о выходе в море унял княжеский предпоходовый мандраж.

Приняв на борт солдат и пушки морской пехоты, флот неспеша вышел на рейд Норовского. И лишь утром третьего дня на "Даре божьем", повинуясь команде адмирала, подняли сигнал "К походу".

Оценив направление и силу ветра, Барбашин второй принялся громко, как уже привык за прошедшие годы, отдавать приказы. Засвистели боцманские дудки, выгоняя команду из-под палубы. Топая босыми ногами, большая группа мореходов налегла на вымбовки шпиля, начав вытягивать якорь. Толстый пеньковый канат медленно пополз в клюз, обдавая борт и палубу грязными потоками воды в перемешку с донным илом. Почти половину часа потратили люди, пока над водой не показался якорный шток. Теперь старшему боцману и его людям предстояло его укрепить по борту, что было тоже не лёгким делом. А над головами занятых этой работой мореходов уже заполоскались на ветру полотнища марселей.

Когда якорь оторвался от дна, каракку стало медленно уваливать под ветер, но быстрые команды и перекладка руля заставили её таки начать правильное движение, носом вперёд. А потом верхние паруса наполнились ветром, и каррака стала неспешно набирать скорость, достигнув той, при которой корабль уже начинает слушаться руля, без навала на кого либо.

Тут уже пришло время ставить грот с обоими прикреплёнными к нему бонетами. И когда он выгнулся под напором ветра, тяжелый и громоздкий корабль начал медленно выходить во главу формируемой колонны.

А Андрей младший, достав из-за обшлага кафтана лёгкий плат, облегчённо вытер вспотевшее лицо. Углядевший этот жест Андрей старший понимающе усмехнулся. Простая операция - сняться с якоря - на новом корабле всегда ощущается по-особому. Но племянник справился, а дальше будет уже легче.

Недальний вроде переход по Финскому заливу дался непросто. При маневрировании, устраиваемом адмиралом каждый день, то один, то другой корабль выпадал из линии, резал дистанцию или забывал отрепетовать сигнал мателота. Но хотя бы обходилось без навигационных ошибок и то хлеб.

Канониры тоже не сидели без дела. На каждом корабле раскрепили по нескольку пушек и обучали их условному заряжанию и условной стрельбе, обозначая выстрел вспышками от сгоравшего в затравках пороха.

Наконец на взгорье, в солнечных лучах, начал вырисовываться город Ревель с его остроконечными кирхами, с круглыми башнями и зубчатыми стенами старинных построек на скалах.

Андрей неспроста приблизился тут к ливонскому берегу, словно желая продемонстрировать ревельцам силу и мощь молодого русского флота. Но дело было не только в этом. Точнее совсем не в этом. Просто пробегая мимо ливонско-ганзейского города, эскадра не преминула заглянуть на Аэгно, где, позабыв о прошлом уроке, вновь стали собираться любители чужого добра. Вот только времена изменились и теперь уже именно русичи считали себя главными ценителями чужих трюмов, а остальных же почитали подлыми конкурентами, достойными лишь верёвки.

Ну а поскольку в этот раз никакого фигового листочка для прикрытия своих деяний от него не требовалось, то Андрей и устроил местным джентльменам удачи настоящую бойню, не дав никому уйти от возмездия. Все более-менее добротные кораблики были тут же оприходованы во флот в виде вспомогательных судов, а чуть больше тысячи пленных были отправлены под конвоем на Тютерс, откуда им предстояло совершить долгое, но вряд ли увлекательное путешествие в Крым, где их обменяют на русских мужиков, пойманных татарскими отрядами на окраинах Руси и Литвы. Для попаданца, давно отбросившего химеру цивилизованности образца двадцать первого века, это представлялось хорошей сделкой.

Расправившись с пиратами Аэгно, эскадра вальяжно тронулась дальше, по большой дуге обогнула Моонзундский архипелаг и спустя несколько дней оказалась возле низменных берегов острова Эзель, большая часть которого принадлежало Эзель-Викскому епископству, одной из столиц которого был небольшой городок Аренсбург, расположенный на этом острове.

Эскадра шла с легким ветром до самого утра, когда в предрассветных сумерках дозорные не углядели землю, хотя, как думали штурманы, они находились от неё ещё далеко. И было большим счастьем, что эскадра подошла к земле уже с рассветом, иначе положение для кораблей могло стать весьма опасным, а сам поход окончился бы на полуострове Церель, что вдаётся в залив почти на тридцать вёрст.

Обогнув островной мыс, эскадра медленно вошла в залив и к вечеру бросила якорь около небольшого острова Абрука. Здесь Андрей старший вызвал на борт "Дара божьего" штурманов со всех кораблей и устроил им настоящую взбучку. Досталось всем, и зелёным выпускникам, и опытным навигаторам, прошедшим не одну сотню океанских миль. Князь не стеснялся в выражениях, ведь проснуться на скалах ливонского острова было последнее, чего он бы желал от этого похода.

А пока адмирал песочил штурманов, капитаны кораблей готовили десант к высадке.

Морпехи и пушки были погружены на мелкие суда и корабельные шлюпки и с наступлением сумерек двинулись в сторону устья небольшой речушки Насва, которая впадала в море в каких-то шести верстах от Аренсбурга.

Десять вёрст от места стоянки до устья десант преодолел без помех, а высадившись, обнаружил на речном берегу одиночную корчму, в которой на свою беду ночевал какой-то рыцарь. Пробуждение у немецкого дворянина вышло так себе, зато от него удалось узнать много интересного. Он просто не успел добраться до Аренсбурга, да и не сильно то туда спешил, ведь епископа на острове не было, а дело, по которому он ехал в замок, мог разрешить только сам владыка местных земель.

Бесцеремонно повязав рыцаря верёвками и бросив его в подвал, десантники, выставив часовых, расположились в корчме и её округе на отдых, а с первыми признаками рассвета выдвинулись в сторону орденского города.

На кораблях к тому времени тоже сыграли побудку и теперь кормили экипажи горячим, а сидевшие на марсах вперёдсмотрящие высматривали в оптические трубы идущие по берегу отряды десанта и действия противника. Вот только хоть из башен замка и видели вставшие на якорь корабли, однако большого переполоха ни в нём, ни в городе не наблюдалось. Видимо стражники приняли их за привычных им "спекуляторов". Что же, тем было лучше для атакующих.

По сигналу трубы на каракке заскрипели снасти, спуская лодки на воду. А потом в них сплошной чёрной массой повалили расквартированные на корабле морпехи. Увы, но гавань города была недостаточно глубокой для каракки, с её четырёхметровой осадкой, так что ратникам предстояло изрядно поработать, прежде чем вступить в бой.

Но все ухищрения оказались напрасны: не ожидавшие нападения жители Аренсбурга, увидав, как с причаливших лодок в город хлынул вооружённый десант, не стали оказывать ему никакого сопротивления. И лишь из замка с большим опозданием жахнула какая-то пушечка, скорее больше обозначая намерения его защитников, чем нанося какой-либо ущерб захватчикам.

- Это у них от страха ум за разум зашёл, - усмехнулся Андрей-старший, наблюдая, как одни ратники строились в колонны и скорым шагом двигались к замку, а другие, напрягая силы, тащили к нему орудия. - А вот это зря. Ну ка, молодец, передай на "Гром" и "Морж", чтобы поджарили глупцов калёным ядрышком.

- Есть, - бодро гаркнул сигнальщик и замахал флажками, передавая адмиральский приказ.

Исполняя его, бомбардирские суда осторожно подошли почти вплотную к берегу и легли в дрейф прямо напротив замка. Ударила корабельная артиллерия, сотрясая воздух тупыми короткими ударами. Увы, изначально прицел был взят неверно и каленые ядра отскочили от стен или упали с недолётом. Однако уже второй залп дал накрытие. И началась работа.

Вскоре замок запылал, всё же кроме камня, из которого были сложены стены и башни, в нём хватало пищи для огня. А поскольку никто прекращать обстрел не собирался, то защитники замка, не продержавшись и суток, выбросили белый флаг.

Но ещё до того, как пал замок, большая часть морпехов рассыпалась по острову, приводя его к покорности и не давая местному населению разбежаться по лесам, где они могли бы собраться в разбойничьи шайки. Впрочем, и тех, кто успел спрятаться в чащобах тоже находили. Тут русичам изрядно помогали вогуличи князя Асыки.

Небольшое сопротивление своему занятию морпехи встретили лишь однажды, возле небольшого замка Зонебург, стоявшего на орденской стороне острова. Возвели его на перекрестке важных путей и под его контролем был судоходный пролив между островами Эзель и Моон. Кроме того, он являлся ещё и центром отдельного фогтства, куда входили земли на Эзеле, Даго и весь остров Моон. Рядом с замком со временем развилось небольшое поселение, и небольшой морской порт, в котором и сейчас стояло до десятка парусных кургузых бота. Сам замок представлял из себя трехэтажный дом, причём буквально недавно он был хорошенько перестроен и укреплён, а рыцарь Дахенгаузен, оставшийся в замке за фогта, убывшего с частью сил по зову магистра, был храбрым воином. Увы, не его вина, что время рыцарей прошло и орден давно превратился в тень самого себя. Однако без сопротивления отдавать свой дом он не собирался и встретил нападавших стрельбой из арбалетов и аркебуз.

Вот только командир морпехов, не желая просто так класть своих людей у подножия этого полузамка, просто осадил его и немедленно послал верхового гонца в Аренсбург. И не стоит удивляться, откуда у пехоты появились кони. Как выяснилось, местные пейзане их специально разводили и теперь они просто стали законной добычей высадившихся отрядов. Да, островные лошадки были не чета рыцарским коням, но для вестовой службы подходили вполне. Так что не стоит удивляться, что спустя сутки в пролив, через который на судах, плотах и лодках пыталось спастись множество эзелианцев, словно волки в овечью отару ворвались "Гром" и "Морж", сопровождаемые шхуной "Латник". И на этом для замка всё окончилось. Не имея собственной артиллерии, да ещё и отдав часть своих сил в армию магистра, Дахенгаузен не мог ничего противопоставить артиллерийскому обстрелу с моря, а атаковать в несколько раз превосходящий его по численности отряд противника он не решился, прекрасно понимая, что шансов на прорыв у него нет никаких.

Так что пока "Латник" гонялся по проливу за пузатыми ботами, топя или захватывая их, ливонец, под тяжёлым взглядом русского сотника, писал тем своим немногим товарищам, что ещё оставались на островах письма, в которых уведомлял их о переходе фогтства под руку русского царя.

И на этом с Эзелем было покончено, и пришла пора другим островам почувствовать на себе тяжёлую длань восточного владыки. В результате уже через месяц тронулись из Аренсбурга в Норовское корабли с тысячами новых холопов, оставив архипелаг изрядно обезлюженным. Впрочем, ненадолго. Ведь уже на обратном пути те же корабли повезли назад покрученных по всей Руси православных с семьями, которым и предстояло стать новыми обитателями островов. Причём в основе своей колонисты состояли из молодых пар, что недавно выделились в отдельные семьи и для которых часто просто не нашлось лишней земли на старом месте. Зато впереди у них были долгие годы жизни и возможность родить кучу детишек (благо рожали тогда помногу), которые, вырастая, и заселят все острова со временем православными людьми.

Однако эскадра покинула Аренсбург задолго до того, как закончилась зачистка всего архипелага, и теперь активно действовала прямо у ливонских берегов...

В паре сотен вёрст от моря, посреди ливонской земли, вытекала из небольшого родникового озера речка. Весело журча и петляя меж холмов, она беззаботно несла свои чистые воды в большой морской залив. Вбирая в себя многочисленные притоки, она ширилась и углублялась, и в последней трети своего пути легко несла на себе уже не только лёгкие лодочки живущих по её берегам рыбаков, но и тяжёлые торговые суда, прибывшие из дальних земель.

Её зелёные берега поросли лесами, в которых особенно много было лип. Их было так много, что во время их цветения воздух, напоенный липовым цветом, просто околдовывал местных жителей. Отчего они реку и назвали липовой.

Морское же побережье там, где река впадала в залив, представляло собой длинные белые песчаные пляжи, растянувшиеся на десятки километров. И на их мелководье вода быстро прогревалась и до поздней осени оставалась достаточно тёплой.

Но место тут было бойкое совсем по другой причине. Отсюда начинался древний водный путь по рекам, озёрам и небольшим волокам через Феллин в Дерпт, а оттуда по реке Эмбах и Чудское озеро - на Русь. А потому, в таком месте просто не мог не зародиться город.

Он и зародился, получив своё имя от имени реки. Уже в 1318 году замковый посад получил Рижское городское право и малое членство Ганзы, и в последующие века стабильно был основным ливонским портом после Риги и Ревеля. И даже больше того. Имея незамерзающий порт, он прямо конфликтовал с Ревелем, если не населением, то грузооборотом точно. А ещё, как докладывали разведчики, именно там и стояла ливонская эскадра, созданная неугомонным магистром и ганзейцами.

И потому князь-попаданец именно Пернов выбрал второй целью для удара.

Вообще-то Пернов закладывали дважды. И если месту на правом берегу повезло не очень, то вот заложенный Орденом замок на левом берегу быстро оброс пригородом и превратился в довольно успешный торговый город. А поскольку пушки давно уже стали атрибутом защиты любого более-менее значимого городка, то Андрей не стал слишком рисковать, подходя к устью Пярны. Наоборот, сам того не подозревая, он стал создавать компиляцию из двух штурмов Пернова, состоявшихся в его прошлом-будущем.

В сером свете наступающего утра воины молчаливо рассаживались по шлюпкам, которые были заранее спущены на воду и привязаны вдоль бортов. Легкий туман стоял над морем, скрывая их действия от любого наблюдателя с берега. Но из-за этого тумана на палубе было достаточно холодно, так что в мгновениях тишины было слышно, как у некоторых ратников стучали зубы. Последним в лодку спускался голова морпехов Яшка Усолец, задержавшийся оттого, что в очередной раз проходил инструктаж у адмирала. Князь вновь и вновь особо упирал на скрытность их передвижения и внезапность нападения. А если взять город с налёта не получится, то отойти от стен подальше и ждать прихода флота. И никакого геройства!

Впрочем, Яков и сам не собирался с голой пятой точкой лезть на стены. Ведь пушек у десанта не было, а сколько врагов засело в крепости никто толком не знал. Всё, что удалось выяснить так это то, что часть гарнизона ушла с магистром, а вторая прочно засела в замке. И что в городе собраны большие запасы хлеба, что сразу отметало все мысли о долгой осаде.

Наконец инструктаж был окончен, и он спустился в лодку, последней качавшейся у борта.

- Отваливай! - негромко крикнул рулевой, едва голова сел на банку и шлюпка, повинуясь действиям людей, быстро отошла от борта корабля и стала догонять ушедшие вперёд товарки.

В абсолютной тишине, которую нарушал только звук капающей воды с мягко вздымающихся и опускающихся весел, флотилия приблизилась к ничего не подозревающему берегу. С шорохом, забиваемым морским прибоем, лодки одна за другой выползали на берег, и ратники с бьющимися сердцами переваливались через борт, чтобы зачистить место высадки от любого враждебного элемента. Они шли к мирно спящей деревушке, держа наготове оружие и гадая: заметит ли их какой-нибудь бдительный пейзанин и не поднимут ли шум собаки, или какой-нибудь бодрствующий любовник случайно углядит приближающийся отряд. Но всё было тихо до тех пор, пока отряд не ворвался в деревеньку.

Вот тут поднялся жуткий шум, в котором сливались голоса испуганных детей, женские крики и вопли мужчин, собиравшихся драться за свои дома, однако не имевшие для этого никакой возможности. Ведь на одного защитника сразу наваливалось два, а то и три десантника.

Когда солнце осветило землю, деревушка Такху была захвачена и очищена от жителей, которых без затей закидывали в шлюпки и отвозили на корабли. Никто из тех, кому не посчастливилось увидеть русский отряд, не должен был скрыться, чтобы иметь возможность доложить о том горожанам.

А отряд морских пехотинцев, построившись в колонны, скорым маршем двинулся по бездорожью и через леса в сторону Пернова. От прибрежной деревеньки им предстояло пройти вёрст двадцать, не разводя огонь и соблюдая тишину. Так, как полвека позже в иной истории пройдёт отряд Ходкевича, дабы так же с налёта захватить Пернов.

Увы, но Пернов не был столь беспечен в эти грозные дни. Слухи о захвате Нарвы, поражении магистра и случившемся в Эстляндии замкопаде заставили городские власти со всей серьёзностью отнестись к охране города, особенно в ночное время. Даже мост через протоку на остров, на котором и находился городской порт, и тот стали держать под прицелом орудий. Так, на всякий случай.

Кроме того, объявили среди горожан дополнительный набор в ополченцы, собрав в городе с тысячью жителями почти две сотни воинов, готовых встать на стены. И сотня кнехтов располагалась в замке.

Увы, если что и огорчало городские власти, так это состояние городских укреплений. С началом нового века они уже не соответствовали требованиям защиты, и по этой причине магистрат принял решение о модернизации старых укреплений под использование артиллерии. И этот процесс был ещё не закончен, хотя и находился в завершающей стадии. Так что полностью защищёнными горожане чувствовать себя не могли. Но когда из ближайшего леса к городу вышли чёрные колонны марширующего врага, они были готовы биться до последнего.

Однако русские не ринулись сразу на штурм, а выслали вперёд парламентёра с предложением почётной сдачи города и перехода его под руку русского царя. На что городские власти гордо ответили отказом и стали готовится к обороне. А русские принялись ладить лагерь, явно готовясь к долгой осаде.

Разумеется, среди осаждённых тут же возникла мысль о ночной вылазке, но, прикинув количество вражеского войска, от неё решили отказаться, и как потом оказалось не зря. Ибо русские всю ночь ожидали возможной вылазки и сидели на готове. И лишь утром, поняв, что вылазки не будет, Усолец дал добро воинам на отдых. А сам с тревогой стал поглядывать в сторону моря, гадая, где же флот.

А флот те временем был занят своим основным делом - борьбой за господство на море.

*****

"Схизматиков остановит только сила, а не молитвы и дипломатия", - именно так всегда думал Хайнц Лангер, уроженец славного города Ревель, исходивший всю Балтику вдоль и поперёк и побывавший даже в Лондоне и Брюгге. И для него, знавшего истинную причину богатства ревельских купцов, рост морского могущества восточного соседа был более чем неприемлем. Это Рига могла выжить и без русского сырья, а вот Ревель при пересыхании восточного потока ожидала только нищета и забвение. И ведь поначалу всё было весьма приемлемо: Орден, руками ревельских капитанов, установил настоящую блокаду наглым лесовикам, не пропуская на восток всё, что можно было использовать для войны, а также добрых мастеров, в которых так нуждались эти схизматики. А корабли с товарами чуть ли не силой заворачивая на ревельский стапель. И это было хорошо, и это было правильно. Честные ревельские купцы богатели на перепродаже новгородских товаров, а честные ревельские капитаны, перевозя купеческие мешки, ящики и бочки, позволяли себе строить добротные дома и откладывать серебро на чёрный день. Впрочем, сам Лангер был не совсем честным, так как несколько раз гулял по морю с парнями из Аэгно. Но то ведь тоже шло на пользу города, так что можно сказать, и не почиталось большим грехом.

А потом среди схизматиков нашёлся кто-то чересчур умный, и создал у них купеческую компанию, которая нагло презрела все былые договорённости и повезла свои товары сама, причём не только в Любек, но и, что вообще не укладывалось в головы ревельских купцов, в далёкий Антверпен. Не ганзейский Брюгге, а подлый бургундский Антверпен, который так же порушил былые ганзейские привилегии и привечал у себя всех, кто готов был торговать в его гавани.

Первыми попытались этому воспротивиться ганзейцы из Данцига, который поляки отчего-то вздумали именовать Гданьском, но схизматики сами создали у себя боевую флотилию и за несколько лет очистили себе пути от гданьских каперов. Поток вывозимых ими товаров возрос, и даже более того, эти лесовики стали ставить у себя производства и повезли на продажу не лён и пеньку, а ткани, парусину и канаты. Но что стало более болезненным ударом для ревельских купцов, так это то, что подобные товары начали покупать. Ведь антверпенским купцам было всё равно, кто соткал продаваемую им парусину или выплел привезённый канат - благочестивый ганзейский мастер или схизматик, главное, чтобы цена была как можно дешевле.

И вот тут-то ревельский рат и возмутился. Терпеть подобное дальше было уже нельзя, ведь город терял доходы. В результате на ландстаге в Вольмаре ганзейские и неганзейские города Ордена согласились выделить магистру корабли с экипажами для воссоздания орденского флота, чьей задачей будет восстановить статус кво на морских путях. А поскольку своих флотоводцев у Ордена давно не было, то на пост командующего пригласили датчанина Ольферта Лёвендаля, ранее служившего во флоте беглого короля Кристиана. К сожалению, флотилия хоть и была многочисленной, но состав её был весьма разнороден. Один большой когг на четыреста тонн, семь малых коггов, от двухсот до ста тонн водоизмещением, десять шкут и одна барка. Да, все они были оснащены артиллерией, причём ставили её не абы как, а как того требовала морская тактика, опробованная в сотнях сражений, как в Европе, так и по всему миру, где больше всего пушек было на корме и баке корабля. Лангер же завербовался капитаном когга "Резвый олень" в сто пятьдесят тонн водоизмещения и вооружённый двумя десятками орудий. Правда, самые крупные из них, двадцатишестифунтовые, расположены были на корме, а основу, как обычно, составляли более лёгкие пушки. Ну да бой покажет, чья тактика лучше.

Начало русского вторжения орденская флотилия встретила в Пернове, куда вернулась после неудачной попытки перехватить московский конвой, ежегодно уходящий в Антверпен. Увы, но в руки моряков попали только немногочисленные одиночки, не желавшие платить своим же за охрану. Добыча, конечно, была, но что это за добыча? Слёзы, а не добыча.

И тут как гром среди ясного неба пришло известие о падении Нарвы и вторжении московских орд. Потом пришло известие о поражении магистра и это переполнило чашу терпения. Моряки горели негодованием и Лёвендаль повёл свою флотилию в залив, намереваясь хорошенько разграбить русское Норовское. Однако по пути им попался кургузый бот, от экипажа которого они и узнали о бесчинствах русских на островах. Лёвендаль немедленно повернул обратно и двинулся в сторону Аренсбурга, горя желанием восстановить там епископскую власть. Вот только едва пройдя остров Моон, эскадра попала в полосу встречного ветра и вынужденно встала на якорь.

В том, что их уже рассмотрели с берега, никто на кораблях не сомневался, так что появление чужих парусов не стало для ливонцев чем-то неожиданным. Вытягивая якоря, они стали готовиться к бою, надеясь, что их морское умение превзойдёт вражеское и им улыбнётся ветреная Фортуна.

Стоя на корме своего когга, Лангер внимательно следил за манёврами противника. Тот же, пользуясь попутным ветром, пытался обойти ливонский строй и прижать их к берегу. Однако ливонцы, повинуясь сигналам флагмана, тоже не стояли на месте, осторожно маневрировали и пока что избегали столкновения с противником, который оказался не таким уж и малочисленным. Причём впереди у схизматиков гордо вспарывала воды залива огромная каракка, явно небалтийской постройки.

Корабли лавировали друг против друга в течение нескольких часов, пытаясь поймать ветер и оказаться в лучшем положении, чем неприятель. Лангер даже позволил накормить матросов обедом, разбив их на три смены. Сам он тоже с удовольствием отобедал приготовленной личным поваром кашей с густой мясной подливкой.

Наконец Лёвендаль решил, что пришла пора атаковать. Его "Самсон" переложил руль и постарался быстро сократить дистанцию с ближайшим кораблем противника, бывшим явно меньше ливонского корабля по величине. Нападать на огромную каракку в самом начале боя он посчитал излишним риском. А чтобы добиться максимального эффекта при стрельбе, адмирал приказал имевшиеся на левом борту легкие пушки перенести на правый борт, откуда они тоже бы били в более слабого противника.

Следом за флагманом на его цель потянулись и три шкуты, более скоростные и манёвренные, но слабее вооружённые.

Радостно усмехнувшись, Лангер тут же велел подворачивать к тому русскому кораблю, который он давно уже выбрал для себя целью. Следом за ним потянулся соседний когг и пара шкут.

Тактика ливонцев была проста: концентрируясь у флагманов по три-пять кораблей, выбрать себе цель и быстро с ней сблизившись, идти на абордаж. Артиллерия же в это время, сконцентрированная на баке, должна была выкашивать вражеских солдат на палубе. Если же враг был слишком могуч, как вражеская каракка, то в бой стоило идти не одной тройкой-пятёркой, а двумя, пользуясь тем, что большой корабль менее поворотлив по сравнению с малыми.

Вот только русские такой выбор боя не приняли. Их корабли немедленно отвернули в сторону и окутались густым дымом поочерёдных залпов, который встречный ветер предательски снёс в сторону ливонцев.

Чертыхнувшись, Лангер велел слегка довернуть, что бы ветер быстрее снёс едкие дымные шапки в сторону, а то от них на палубе когга уже начали задыхаться и кашлять матросы, да и у самого капитана запершило в горле.

Наконец дым рассеялся, и капитану открылась удручающая картина. Русские, как оказалось, палили не по всем кораблям ливонской эскадры, а сосредоточили огонь на флагманском корабле. Причём стреляли явно из тяжёлых пушек, иначе как ещё можно было объяснить несколько пробоин в его корпусе и рухнувшую за борт грот-мачту? Мелкие калибры пробить толстый борт были явно не в состоянии.

Оторвавшись от лицезрения повреждённого флагмана, Лангер вновь обратил внимание на строй русских малых кораблей, которые описав полукруг, вновь заходили на смешавшийся строй ливонцев.

- Уваливайся под ветер, - заорал он на рулевого, оценив скорость своего корабля и скорость сближения с противником. Увы, но его "Резвый олень" сейчас больше походил на стреноженную лошадь и Лангер решил, что быстро набрать ход можно только увалившись.

Русские и в этот раз не стали размазывать залп по всем кораблям, а отстрелялись по "Меркурию", который был самым большим в эскадре после флагманского корабля.

"Меркурию" явно повезло, так как, приняв в себя несколько чугунных подарков, он остался на ходу и с целыми мачтами. Правда, на его палубе царил кровавый хаос, но выходить из боя корабль не стал. Наоборот, воспользовавшись тем, что при манёвре русские малые корабли оставили своего флагмана почти в одиночестве, капитан "Меркурия" решительно двинулся в сторону каракки. Следом за ним потянулись ещё три когга, и Лангер мысленно хлопнул их капитанов по плечу. Вчетвером они имели все возможности разделаться с вражеским кораблём, а вот оставшимся силам надо просто взять на себя лихих малышей, дабы не дать им спасти своего флагмана.

Собрав вокруг себя два когга и девять шкут, Лангер решительно повернул в сторону противника. Однако чужой адмирал тоже не бездействовал. Он вновь совершил поворот на 180 градусов и двинулся в обратную сторону, задействовав огонь всех своих кораблей на головном корабле ливонцев. Увы, но этим кораблём как раз и оказался лангеровский "Резвый олень".

Когг задрожал от носа до кормы и от киля до клотика грот-мачты, принимая на себя чугунные подарки от врагов. На кормовую надстройку, где расположился Лангер, даже сквозь пушечный гул донеслись крики и крепкая ругань, а также стоны раненых. Когда концевой русский корабль проследовал мимо ливонского отряда, "Резвый олень" из прекрасного и крепкого судна превратился в едва ковыляющую по волнам развалину, в чьём борту зияли дыры, а нос был буквально изуродован.

И что самое страшное, только шкутам хватило скорости, чтобы сблизиться с избивавшими их товарища кораблями. Но их слабая артиллерия не смогла нанести врагу серьёзного ущерба, даже изорвать паруса не получилось. А теперь и вовсе, чтобы нагнать уходящий отряд, им придётся разворачиваться на те же самые 180 градусов. Что они и сделали, выстроив таким манёвром длинную кильватерную колонну, как у врага. Со стороны смотрелось весьма зрелищно: колонну из семи вражеских кораблей преследовала колонна из девяти шкут и двух коггов. Вот только продолжалось это не долго. Где-то через четверть часа русские корабли внезапно совершили поворот оверштаг "все вдруг" и так же линией пошли навстречу нагоняющим их ливонцам.

Лангер на корме медленно уходящего к острову "Резвого оленя", рассмотревший этот манёвр, радостно запрыгал от нетерпения. Похоже, русские решились сойтись на абордаж, видимо просто не представляя сколько людей было напихано на небольшие с виду шкуты. Что же, их ожидал не очень приятный сюрприз.

Однако неприятный сюрприз ожидал как раз Лангера и других ливонцев.

Сойдясь с колонной шкут и обстреляв их издалека, русские корабли разделились. Часть из них, разрядив пушки своего правого борта внезапно в очередной раз повернули "все вдруг" и легли на тот же курс, что и шкуты, повернувшись к ливонцам орудиями не стрелявшего борта. А другая часть просто прорезала строй ливонских кораблей и таким манёвром легко отсекла передовой отряд из пяти шкут от остальных. А потом, взяв их в два огня, русские принялись методично избивать ливонские корабли из своих чудовищных орудий, нисколько не боясь ответного огня малокалиберных фальконетов. Попытки же ливонцев навязать русским абордаж тут же купировались небольшими отворотами русских кораблей.

Саданув кулаком о планширь так, что от боли содрогнулось всё тело, Лангер в бешенстве смотрел за происходившим на его глазах избиением. Потому что по-иному это было назвать нельзя. В течении часа, за который остальные четыре шкуты и когг догнали-таки русских и даже попытались навязать им бой, все пять избиваемых шкут уже превратились в пылающие развалины и медленно уходили под воду. А с них в волны буквально гроздьями сыпались человеческие фигурки, в тщетной надежде спастись. Увы, но во время боя никто спасательными работами заниматься не будет, а дотянуть до конца боя смогут далеко не все. По устоявшимся традициям большинство моряков на ливонских кораблях просто не умели плавать. Про абордажников, взятых из простых кнехтов и стражников, говорить и вовсе не стоило.

Между тем, пользуясь тем, что их корабли более ходкие, русские бульдожской хваткой уцепились за остатки малой флотилии. И Лангер просто чуйкой чувствовал, что шансов у оставшихся не больше, чем у первых пяти шкут.

А где-то у самого окоёма громыхало сражение русского флагмана и четырёх коггов.

*****

Получив известие о появлении вражеской эскадры, князь-адмирал тут же собрал все наличные силы и решительно выступил навстречу.

- Флот, племяш, - объяснял он командиру каракки, когда эскадра вышла в море, - действует двумя способами. Либо маневрирует в отдалении или прячется, заставляя одним своим существованием противника терять скорость и объём перевозок, а также держать в постоянном напряжении припортовые гарнизоны. Либо решительным образом навязывает морской бой, дабы уничтожив вражеский флот полностью овладеть морем. Ну а поскольку у противника нет большого преимущества, мы попробуем решить все наши проблемы в одном генеральном сражении.

Попутный ветер позволил довольно быстро выйти к месту стоянки ливонского флота, и вот тут Барбашин-старший покинул флагманский корабль, пересев на одну из шхун.

- Попробуем растянуть ливонцев на два отряда и уничтожить их по отдельности. Твоя задача держать атакующих на расстоянии и не помышлять об абордаже. Не жалей пороха, племяш, а "Гром" и "Морж" окажут тебе всяческую поддержку.

И у него получилось! Сначала общим огнём русские корабли вывели из строя вражеский флагман, а потом шхуны увели за собой большую часть чужого флота, оставив "Дар божий" и два бомбардирских судна против четырёх коггов, шкуты и барки. Шесть против трёх - расклад был весьма интересный.

"Гром" и "Морж" отошли чуть мористее и уже оттуда, пользуясь большей дальнобойностью своих орудий, принялись стрелять по врагу, прикрывая флагман. А вот Андрею младшему и экипажу каракки пришлось изрядно попотеть.

Первым к нему приблизился "Меркурий". Корабли быстро сходились и вскоре стало видно, как снуют туда-сюда по палубе когга тёмные фигурки людей. В подзорную трубу Барбашин-второй внимательно рассматривал его от верхушек парусов до самой ватерлинии. Когг был большой и на баковой площадке блестели на солнце бронзовые тела орудий. Вот только калибр их был явно маловат для такого великана. Что же, порочная галерная тактика, перекочевавшая на парусные громады, работала сейчас явно не на ливонцев.

- Канонирам не спешить, залп только по команде, - скомандовал он, надеясь, что голос не выдал того волнения, которое испытывал молодой парень на самом деле. Всё же это был его первый полноценный бой в чине командира. Да и до этого изрядной практики у него не наблюдалось.

Вспарывая носом морские волны, чужой когг всё приближался и приближался к каракке. Где-то на горизонте уже гремели пушки, обозначая начало сражения лёгких сил, а вот "Дар божий" всё ещё ждал своего момента. И лишь дождавшись, когда дистанция до когга сократится примерно до двадцати саженей, Андрей отдал приказ на открытие огня. Пудовые морские единороги, отлитые специально для этого монстра, один за другим принялись изрыгать пламя и дым в сторону неприятеля. Следом ударили более лёгкие орудия, закреплённые на кормовой надстройке каракки. Они, в отличии от главного калибра, били уже цепными ядрами, чтобы нанести максимальный урон парусам и рангоуту когга.

Залп, данный практически в упор, не пропал даром. Под ударами чудовищной силы когг вздрогнул и зримо замедлил своё движение. Он ещё продолжал двигаться, однако его носовая часть превратилась в изуродованные обломки, а на уровне ватерлинии чернела пробоина, в которую уже начала заливаться вода. А в довершение ещё и фок-мачта с диким треском обрушилась на пострадавший полубак, накрыв его остатками парусов и обломками.

Однако радоваться было рано: выскочившая из-за корпуса обречённого "Меркурия" шкута не растерялась и пользуясь преимуществом в ходе и тем, что большая часть орудий сейчас перезаряжались, попыталась сблизиться с караккой и закинуть на неё абордажные крюки и багры. Благо "Дар божий" был куда выше и шёл на полных парусах, поэтому высадить на него десант у шкуты не получилось. Используя топоры и тесаки, морпехи быстро и без затей перерубили верёвки, а вертлюжные пушки осыпали шкуту свинцовыми подарками.

Однако шкута это было не так опасно, как два когга, что решительно заходили со стороны отстрелявшегося борта. Как бы Андрею не хотелось, но на зарядку пушек требовалось время.

- Свистать всех наверх, - приказал он вахтенному офицеру, внимательно разглядывая очередных врагов. - Приготовиться к повороту оверштаг.

- Есть, - лихо козырнул тот и поспешил отдавать нужные приказания.

Мореходы, подгоняемые свистками боцманских дудок и командирскими матами своих старшин, быстро разбежались по своим местам. Но Андрей медлил, точнее ждал, когда канониры доложат о готовности малых пушек к стрельбе.

Наконец нужный доклад прозвучал и каракка вновь окуталась клубами порохового дыма, послав в сторону коггов калёные ядра и цепные книппели. А сразу после залпа, Андрей начал командовать:

- Руль к ветру!

И мореход, застывший у колдерштока, всем телом навалился на него, дожидаясь, пока нос каракки не начал поворачиваться.

- Руль на ветер! Па-а-ашёл!

Благодаря десяткам тренировок, мореходы неплохо знали своё дело. Они работали со снастями как проклятые и вот тяжёлые реи каракки начали поворачиваться, а "Дар божий", дрожа, встал против ветра. Наступал самый опасный момент: если каракка откажется совершать поворот и увалится под ветер, то она не просто потеряет скорость, она станет достаточно лёгкой добычей для ливонцев, так и жаждущих пойти на абордаж. Но каракка хоть и нехотя, но легла на другой галс и начала вновь набирать скорость. Манёвр вышел не совсем гладко, но главного добиться удалось. Приказав повернуть руль в обратную сторону, Андрей отдал управление старпому и принялся изучать новую картину боя.

Теперь все три ливонских когга находились с одного, ещё не стрелявшего борта каракки, и уже не успевали перехватить её, не совершив манёвр с поворотом. Бомбардирские же суда, оповещённые заранее сигналом, уже успели повернуть, и теперь пристраивались сбоку от флагмана, не прекращая посылать в сторону врага залп за залпом.

- Канониры, - негромко скомандовал Андрей, но младшие командиры продублировали его команду до подчинённых, - стрелять в среднего, как только он приблизится на тридцать саженей.

Услыхав эти слова главарт каракки, старый опытный Охрим, ходивший канониром ещё на "Пенителе морей", когда нынешний адмирал был сопливым капитаном, усмехнулся в седеющую бороду. Его идеалом всегда был ближний бой, когда просто невозможно было промахнуться в такую махину, как чужой корпус. Правда в этом случае на первое место выходило умение быстро заряжать и выдвигать пушки, но он своё дело знал туго и за то недолгое время, что каракка находилась в кампании, он буквально загонял своих подчинённых и теперь смело мог утверждать, что на один выстрел с вражеского корабля его парни дадут два выстрела в ответ.

Между тем когг, что шёл в середине вражеских кораблей, действительно значительно вырвался вперёд. Толи обводы его были куда благороднее, толи мастер поймал золотое соотношение грузоподъёмности и парусности, но корабль двигался явно быстрее своих товарищей. И явно не боялся сближаться с караккой. Впрочем, план его был ясен почти любому мало мальски опытному мореходу: сблизиться, стреножить и навязать абордажный бой, дожидаясь подхода товарищей. В подзорную трубу было хорошо видно, как готовятся на его борту метатели кошек. Что ж, у Андрея второго на счёт вражеского замысла был свой план.

Когда до когга оставалось совсем немного, и метальщики на его борту уже начали раскручивать свои снаряды для метания, он повернулся к рулевому, указывая на врага:

- Руль на борт!

- Есть!

Каракка, словно сама захотев ближнего боя, начала неторопливо поворачивать в сторону ливонца, а её капитан тем временем внимательно следил за парусами.

- Прямо!

- Есть!

Каррака так же нехотя вернулась на прежний курс, вот только расстояние до врага значительно сократилась.

- Средним калибром! - перевесившись через перила мостика проорал Андрей второй.

Половина борта каракки, та что ближе к корме, взорвался пламенем, ярко озарившим собственный корпус, и окутался серо-белыми клубами. Средний калибр был заряжен цепными ядрами и теперь они со свистом неслись в сторону когга, готовясь превратить всё живое на нём в кровавый фарш. А канониры, подгоняемые офицерами, развили бешенную деятельность на артиллерийских палубах. Работы у них было много. Сначала банником, смоченным уксусом, следовало пробанить горячий ствол. После чего, проткнув ножом холщовые мешочки, вложить в него заранее отмеренный заряд и утрамбовать его там, и лишь потом вложить в него очередное ядро и с "эханьем" выдвинуть пушку наружу, крепко принайтовав её канатами.

И всё это под вражеским огнём, ибо с когга тоже на скупились на огненные подарки. На его баке стояли вполне себе большие пушки, так что бесследно его выстрелы для "Дара божьего" не прошли.

Однако Охрим не зря гонял своих людей. Второй залп каракка дала первой и успела повторно перезарядиться, прежде чем когг смог ответить. Теперь выстрелы с каракки следовали с той скоростью, с какой расчёты успевали заряжать орудия. Цепные ядра решетили наполненное людьми судно, рвали снасти и ломали ему рангоут. И ливонец не выдержал. Его нос покатился под ветер и, едва не протаранив соседний когг, он выкатился из атакующей линии.

Андрей тут же велел прекратить стрельбу и приказал поворачивать против ветра. Его расчёт был прост: когда лавируешь против ветра, существенную роль играет размер корабля. Волны и ветер сильнее сносят того, кто меньше. А крупнее каракки вокруг никого не было.

Его же задачей было не дать взять себя на абордаж, с чем он вполне успешно справлялся. И с каждым новым часом боя он всё больше осознавал слова дяди, что командиру мало всё знать о судовождении, работе с парусами и командой. Военный флот - это прежде всего бой, и командир должен уметь воевать. Воевать смело, с инициативой, но при этом не лезть на рожон, а применяя изобретательность и сообразительность. Ведь бой нельзя расписать указами, потому что противник просто не будет следовать им. И победит в бою не тот, у кого больше кораблей и пушек, а тот, кто лучше подготовил своих людей и сумел навязать врагу свою волю. Хотя и от удачи командира тоже кое-что зависит.

Но вот он, например, уже который час не позволял врагу сойтись с ним на абордаж, вовсю используя главный козырь русских кораблей - мощное вооружение. И это при том, что каракка не имела над коггами достаточного преимущества в скорости. Да и манёвренность её, по сравнению со шхунами, была так себе.

"Кстати, надо бы дать команде отдохнуть", - мелькнула в голове вроде бы совсем глупая мысль, но Андрей второй тут же ухватился за неё. Ведь и правда, пока каракка и когги играют в увлекательную игру догонялки, нет смысла держать людей в напряжении. Всё это может затянуться на час, а то и больше. Так что пусть мореходы отдохнут прямо на постах, а там и видно будет.

Князь как в воду глядел. Следующие полтора часа когги, шкута и барка пытались сблизится с караккой, однако, не выдержав обстрела со стороны бомбардирских судов, дружно развернулись к ним, словно собираясь разделаться с надоедливой помехой. Но не тут-то было. И "Гром", и "Морж" были куда быстроходней ливонцев и подпускать их к себе вовсе не собирались.

Но рано или поздно всему приходит конец. И когда к месту боя второго отряда подошли шхуны всем - и русским и ливонцам - стало понятно, на чьей стороне сегодня будет победа.

К вечеру на поверхности моря из ливонской эскадры остались только русские трофеи да "Резвый олень" Лангера, сумевший отползти достаточно далеко, что успеть затеряться в густеющих сумерках. Да ещё горящий "Меркурий" уже в потёмках взлетел на воздух, став символическим огненным салютом в честь одержанной победы.

Но это сражение заставило флот задержаться с походом на Пернов.

*****

Осада Пернова затянулась на неделю. Поначалу Усолец боялся, что гарнизон начнёт делать вылазки или с юга подойдёт орденская армия, но время шло, а ни того, ни другого не происходило. Русский лагерь, ощетинившийся рогатками, стоял напротив Рижских ворот, перекрывая главную сухопутную дорогу. Правда перекрыть реку ему было не по силам, так что часть горожан постоянно сновала на лодках на епископский берег и обратно.

Впрочем, морские стрельцы в осаде не сидели без дела. Каждое утро лагерь покидал небольшой отряд, чья обязанность была разорить как можно больше селений вокруг Пернова и набрать живого полона. Остальные либо несли караул, либо тренировались.

На четвёртый день осады нервы у городского магистрата не выдержали, и они выслали парламентёра, чтобы узнать, чего хотят осаждающие и чего они ждут. На последний вопрос усмехающийся в густые усы Усолец ответил, лениво отгоняя стрекоз от накрытого стола, что ждёт он осадной артиллерии, чтобы начать обстрел города. А чего он хочет? Так известное дело! Испокон веков город, взятый на саблю отдавался войскам на три дня на разграбление. Вот он и его люди и желают получить своё в ближайшее время. Поэтому и капитуляцию не предлагают: кого же им тогда грабить-то прикажите?

Подобная "откровенность" вызвала ступор не только у парламентёра, но и у городского совета, который собрался, чтобы выслушать своего посланника. В стенах магистрата разыгралась настоящая буря. Одни требовали немедленно ударить по схизматикам, другие наоборот, предлагали обговорить условия, на которых город не будет подвергнут подобному ужасу. Причём последние слова русского военачальника они интерпретировали по-своему: надо дать хороший откуп, ведь русский почти прямо сказал, что всего лишь хочет обогатиться за их счёт.

Но сторонники обороны в этот раз всё же взяли верх, напомнив, что запасов в городе много, а его стены отремонтированы совсем недавно и способны выдержать и артиллерийский обстрел. Вот только они не учли того, что вести нельзя удержать в магистрате, и вскоре в городе каждая собака знала, как ответили осаждающие на предложения отцов города. И город полыхнул гневом на... протестантских проповедников. Мол, это они виновны в случившемся, и приход под стены города схизматиков - божье наказание за отступничество. Сутки в городе ловили и убивали всех, кто ратовал за ученье Лютера и магистрату с трудом удалось остановить эту вакханалию. Однако, имея за спиной поделённый на враждующие группировки город, о вылазке теперь не заикался уже никто.

Осада тем временем текла своим чередом. Ратные сотни уже достаточно далеко стали отдаляться от лагеря, так как всю ближайшую округу они уже достаточно хорошо почистили от населения. Теперь, сразу за рогатками воинского стана, раскинулся и лагерь полонян, растущий день ото дня и одним своим видом подавляя волю осаждённых, которые всё явственней начинали представлять себя среди тех бедолаг, что сидели и лежали связанными среди наспех срубленных навесов. И перновчане, не выдержав собственных страхов, побежали из города на другую сторону реки. Городские власти вначале попытались остановить этот поток, но потом передумали, ведь и у них были семьи. Однако побег остановили сами русские. Усолец, поняв, что исход начался, ночью, под покровом темноты отправил на тот берег две сотни морских стрельцов, которые сделав небольшой крюк, переправились через реку и с утра с радостными воплями и свистом встретили удиравших горожан, начав вязать всех, без разбора. А со стен и башен Пернова, сжимая кулаки в бессильной ярости, наблюдали те, кто ещё не успел покинуть осаждённый город.

В результате ближе к обеду Рижские ворота города приоткрылись и к русскому лагерю, размахивая белым полотнищем, направился парламентёр. Неуверенно оглядываясь, он приблизился к рогаткам и быстро заговорил по-немецки.

- От глупая немчура, - сердито перебил его сотник, вышедший встречать городского посланника: - Ты мил человек пo-pyccки скажи - сдаетесь али нет?

Парламентёр согласно покачал головой, на что сотник зло сплюнул и повёл его к столу головы.

Усолец в очередной раз встречал вражеского парламентёра сидя на складном стульчике и потягивая бордовое вино из стеклянного бокала, выданного ему специально для подобных случаев самим князем.

- Так что, вы сдаётесь? - лениво спросил он через переводчика.

- Город хочет предложить...

- Условия тут ставлю я, - довольно грубо перебил стрелецкий голова посланника. - Город либо сдаётся и я, так и быть, пощажу горожан, либо пусть готовится к штурму и трём дням грабежа и пожарищ. Передайте своим думцам, что, либо город завтра с утра открывает ворота и сдаётся, либо больше можете не утруждаться.

Выслушав перевод, посланник, пожимая плечами и негодуя, отправился обратно в город.

А с утра на море показались паруса кораблей и высыпавшие на стену замка купцы с ужасом углядели вместо возвращения ливонской флотилии знакомые обводы русских шкут. Последняя надежда в сердцах защитников угасла, так и не разгоревшись. Не дожидаясь подхода флота городские ворота со скрипом стали отворятся, а флаги Ордена исчезать со шпилей. Пернов сдавался...