Князь Барбашин 3

Глава 13

Князь Фёдор Михайлович Курбский-Чёрный был сильно не в духе. И всё из-за того письма, что пришло ему из столицы. А дело было в том, что по разрядным спискам назначили его воеводой полка левой руки на Пояс Богородицы, хранить землю Русскую от злых татаровей. И всё бы ничего, да в то же время и Бутурлина Иван Никитича Всячину назначили воеводой в ту же рать, но полка правой руки. А сие было князю Фёдору вельми невместно. Вот и жаловался он государю, что быть ему после Ваньки Бутурлина непригоже. Жаловался в надежде не столько честь родовую отстоять, сколько больше от службы отлучиться, да видно не судьба. Написал ему Василий Иванович, что "быть ему на службе по росписи, а та ему служба без мест". И вроде, как и чести родовой без порухи обошлись, а на службе оставаться придётся, да и Бутурлины о сём назначении тоже не забудут. А ведь сегодня "без мест", завтра "без мест", а там и привыкнут, что Бутурлины выше Курбских стоят.

Вот и ходил воевода мрачнее тучи, да меды стоялые потреблял сверх всякой меры. Или на охоту отъезжал, на псовую. Однако нечасто, так как появись враг, а воеводы при полках нет - и не миновать ему тогда опалы царской. А не будешь близ двора, не будет тебе ни уважения, ни дарений за службишку. А он же не Андрюшка Барбашин, чтобы ко всяким промыслам охоту иметь, хотя купцам его тиуны да приказчики продают многое, что с вотчин собрали. Но не с Шуйскими ему калитой меряться, те ведь недаром прозвище "шубники" носят. Одна стезя у Курбских и осталась - служба воинская. Вот и отец с дядьями государю служили честно и грозно, и голову под Казанью сложили, чести родовой не умалив. А государь-то непамятлив оказался, умаляет он род князей Курбских. Вон и дядьку Семёна, славного "самой строгой жизнью", от себя отдалил лишь за то, что тот противился его разводу с Соломонией. Видать завелись злые завистники при государевом дворе, извести хотят род Курбских. И словом и колдовством, а то как ещё объяснить, что многие родичи умирают бездетными, словно порчу кто навёл. Вот и ему уже который год господь детишек не шлёт. Неспроста это, ой неспроста.

Вот так и метался князь между делами служебными и мыслями чёрными, пока аккурат посреди лета не прискакал в лагерь взмыленный гонец, поведавший собравшимся воеводам, что большого похода крымского в этом году не будет, ибо донесли уже доброхоты, что татары нынче на казанские украйны двинулись. И оттого велит государь, оставив на Берегу силу малую, идти полками под Казань, дабы отбить охоту крымским собакам туда хаживать. Причём предлагалось пешим полкам русским идти не привычным кружным путём, а напрямик, "полем", через мещерские и мордовские земли. Такого хода ведь никто не ожидал, а значит, свалятся русские полки на Орду, как снег на голову. Вот только и воеводам таким путём водить полки ещё не приходилось, так что стали они думу думать: как маршрут проложить, как колонны сформировать да сколько съестного с собою брать каждому воину. Царский приказ не оспоришь, так что неделю спустя двинулась основная масса береговых полков в поход по дорогам незнаемым.

Пять недель шло войско краешком великого Дикого поля. Пять недель только пыль, пот, тучи насекомых и тяжёлая физическая работа. Донимала жара, не хватало воды, ибо многие ручьи сильно усохли, а иные и вовсе исчезли. Трудную задачу снабжения армии продовольствием решали охотой да рыбной ловлей. И всё же должным количеством припасов запастись не смогли, ибо об истинной протяженности пути воеводы даже не подозревали. Так что к обычным тяготам похода присоединился ещё и голод. Благо сильно ослабеть армии он не дал, так как вскоре полки достигли реки Суры и вступили в черемисскую землю, где уже можно было купить провизию у местных жителей. Ох, какой же вкусной показалась русским воинам обычная ключевая вода, и как сладок был простой ржаной хлеб.

Верные вассальной присяге горные черемисы кроме того, что накормили изголодавшееся войско, так ещё и предоставили ему проводников через свои леса и болота, а также добавили в его ряды собственные отряды, во главе которых встали местные князьки. В результате подобного вливания русское войско значительно увеличилось в силах и стало более "зрячим", ведь черемисы взяли на себя и роль главных разведчиков. Прекрасно ориентируясь в собственных лесах, они быстро обнаружили войска крымской орды, что спешно шли на помощь восставшим, и даже смогли примерно посчитать их количество.

А вот татарские разведчики в густых мордовских лесах оказались не на высоте, и вид изготовившихся к битве русских полков оказался для орды неприятным сюрпризом. Разглядывая стройные ряды пешей рати, Сахиб-Гирей сразу понял, что отступать уже поздно, ибо позади его войск текла пусть и небольшая, но противная речушка, которую орда буквально на днях с трудом преодолела. Так что калга прямо с марша бросил своих кавалеристов в бой, стремясь решительной атакой смять неожиданное препятствие. Увы, но история словно издевалась над ним.

В результате скоротечного, но кровопролитного боя, татары были наголову разбиты и остатки орды побежали назад, бросая обоз, табуны лошадей и немногочисленные пушки. И предсказуемо у переправы через ту самую речушку с болотистыми берегами бегущие организовали крепкий затор, в который с большим удовольствием и врезалась поместная конница, шедшая под прапором князя Курбского вдогон за убегающими. В результате добычей русичей стало большое количество кибиток, огромный табун лошадей и множество татар, что на свою беду выжили в схватке.

И всё же князь Курбский был весьма недоволен результатом. Да, орда была разбита и больше не угрожала российским украинам, но главный приз погони - сам калга Крымского ханства - сумел-таки перебраться на другой берег и теперь улепётывал в степь во всю мочь своих коней. И гнаться за ним было бесполезным занятием.

Глядя вослед удаляющимся всадникам, воевода зло сплюнул во взбаламученные воды тихой речушки и велел собирать доставший хабар и возвращаться к основному войску. Орда ушла, но бунтовщики ещё не были усмирены, так что для русской армии ещё только всё начиналось.

А хан Сагиб-Гирей, злой на всех, включая и себя, спешил назад, в Крым, горя лишь одним желанием: собрать в кулак всю силу ханства и обрушить её на проклятых московитов. Растоптать, сжечь, уничтожить. Вернуть на московские земли времена великих ханов прошлого. И, сам того не ведая, послужил в очередной раз карающей рукой Истории. Ибо исходя злобой и желая кого-нибудь порубить, он неожиданно наскочил в степи на ногайский отряд, вид которого показывал, что и он в недавнем времени пережил разгром. И тогда Сахиб-Гирей сам повёл своих нукеров в атаку и в короткой, но злой сече изрубил почти весь чужой отряд.

А когда схлынул копившийся в груди гнев, то крымский калга с удивлением узнал, что его воины порубили не абы кого, а самого ногайского бия. Голову Агиша ему поднесли воздетой на копье и Гирей долго смотрел в пустые глаза того, кто несколько лет назад предал ханство огню и разграблению. Что же, хоть где-то свершилась святая месть. Велев бросить чужие тела воронам, Сахиб уже без спешки двинулся дальше в степь...

*****

Густая тропическая ночь окутала "Новик", лениво лежащего в дрейфе. Его кормовые огни ярко светились в ночной черноте, указывая мателотам, где находится флагман. Несмотря на упавшую прохладу, в каюте адмирала было жарко, как в бане, и Гридя с удовольствием скинул с себя всё, кроме штанов и исподней рубахи.

На столе перед ним привычно высился ворох бумаг, поверх которой лежали кроки исследуемых берегов, с нанесёнными на них координатами. Метод казанского астронома работал хорошо, когда съёмку вели с берега, так что для отдельных мысов и устьев рек координаты эти были весьма точны! Правда для этого приходилось бросать якорь и терять время, пока съехавшие на берег астрономы не проведут все измерения.

Зато во время каждой стоянки русичи пытались наладить отношения с местными индейцами (название, данное князем для американских аборигенов давно уже прижилось в среде колонистов и мореплавателей), вот только те на контакт шли весьма неохотно, а в одном месте даже попытались обстрелять корабли из луков. Но пушечный залп быстро отрезвил дикарей, и они поспешили скрыться в чаще леса.

Отбросив в сторону очередные кроки, Гридя, налив себе и гостю вина, задумался, глядя на мерцающий огонёк лампы.

Пока он в очередной раз вёл корабли по французскому маршруту, где-то там, на Балтике, громыхала война, и многие старые знакомцы по каперскому делу готовились тряхнуть стариной. Гридя тоже был бы не против вспомнить юность, но князь твёрдо сказал, что водить суда по балтийской луже может и зелёный гардемарин, а вот для океана нужны куда более подготовленные кадры. И обучить их сможет только он, Григорий. Хотя, куда уж больше. За прошедшие годы навигаторов, пересекавших океан, обучилось столько, что на всех уже и кораблей не хватало. Как и простых мореходов, отчего на многих судах вчерашние крестьяне составляли порой больше половины экипажа. Но князю всё было мало.

Сидевший напротив него Тимка, всё так же командирствующий на "Новике", в отличии от адмирала пребывал в большом искушении от похода, сильно надеясь, что на пути вот-вот попадётся какой-нибудь француз или на крайний случай португалец. И в той уверенности была большая доля правды, ведь экспедиция не просто шла вдоль бразильских берегов, а выполняла очередное задание князя.

Откуда тот берёт информацию и Гридя, и Тимка давно уже перестали интересоваться, понимая, что князь лишь улыбнётся на их расспросы и всё равно выдаст лишь то, что нужно для дела. Вот и перед выходом он рассказал, что вот тут, на выступе материка, примерно верстах так в трёхстах на север от того места, где французы берут красное дерево, впадают в океан две реки, и устье одной из них используют франки для отдыха и починки. А поскольку португальцы туда пока не сильно суются, то стоит, наверное, столь удобное место захватить для себя. Хотя бы для того, чтобы идущие в Индию суда могли там собираться после штормов и отдыхать перед пересечением Атлантики. А на вопрос, что рек то там должно быть много, спокойно произнёс, что ошибиться им будет трудно, так как дальше к северу берег начнёт стремительно уходить на запад.

Вот исходя из этой информации Гридя и принял решение сразу подняться на север до той точки, где материк начнёт свой западный бег, а уже потом просто спуститься вниз, пока не достигнет нужного места.

Для пущей убедительности корабли пробежали на закат вдоль бережка лишнюю сотню вёрст, дойдя до устья неширокой реки, чтобы убедиться, что не ошиблись и заодно картографируя побережье, после чего, наконец, повернули назад. И вот по подсчётам навигаторов, которых всё чаще стали именовать штурманами, они прошли уже достаточно, чтобы искомые реки оказались в пределах видимости. Оттого и лежали корабли по ночам в дрейфе, дабы не проскочить мимо столь нужного места в темноте.

- Думаешь, завтра нам повезёт? - задал вопрос Тимка.

- Да пора бы уже, - кивнул головой Гридя. - А то мы до осенних штормов спуститься вниз так и не успеем. А там что? Зимовать у чужого берега? Или как эти самые финикияне, что вокруг Африки плыли, хлеб сажать и урожаи собирать? Так дорога у нас куда большая, этак мы и за три года не управимся.

- Вот-вот, - согласно кивнул головой Тимофей. - А ведь надо ещё всё, что князь указал, найти и домой доставить. Особливо эту, как её, а, картофь. Вот истинно: пойди туда - не знаю куда, да найди то - не знаю, что.

- Ничего, друг ситный, и пойдём, и достанем. Ну что, давай ещё по одной и хватит пьянствовать, а то завтра будем носами клевать, на потеху команде.

- Так наливайте, адмирал, допьём уж гишпанский напиток, - с весёлой усмешкой протянул Тимка свой кубок.

Кувшин, после того, как Гридя разлил вино по кубкам, и вправду оказался пуст, на что капитан лишь хитро улыбнулся, а потом, допив тёплый напиток, встал и пошагал в свою каморку, не менее жаркую, чем каюта адмирала. Григорий же, затушив лампу, обтёрся влажным полотенцем и прилёг в койку, надеясь, что к утру жара спадёт и ему удастся хорошо выспаться.

А перед глазами в очередной раз восстала сцена последнего напутствия. Князь, водя указкой по карте, всё сокрушался, что идти им придётся через пролив с востока на запад, а не наоборот. И штурман, следя за бегом деревянного кончика, про себя ухмылялся. Ведь проливом тем никто из христиан ещё не хаживал, а князь и про него ведает, да не просто, что он есть, а и то, как его лучше проходить. А когда он предложил просто изменить маршрут, то с усмешкой добавил, что хорошо бы, да только вдоль побережья, где им плыть надобно (и добавил при том, что дурак был гишпанец, когда через океан напрямки сунулся) идёт холодное течение до самого экватора. И ветра да течение их корабли легко вверх поднимут, а там на экваторе останется лишь на пассат выйти и потом до самых Островов Пряностей иди себе и иди. А коли в обратную сторону двигаться, то либо надо круг по океану делать, либо, как дуракам, против течения спускаться. В общем, убедил его князь, что короткий путь не всегда быстрым оказывается.

А вообще, о многом они тогда поговорили. Шутка ли, отправлялся Гридя ни много ни мало, а в кругосветное путешествие во славу веры православной, царя русского и Отечества! Вторым человеком должен был стать, что обогнёт шар земной и проложит дорогу морскую судам русским в земли незнаемые. Впрочем, ему, имея инструкции от князя, куда легче будет, чем тому же гишпанцу Маггелану, что первым на такой подвиг решился. Что же, русские чтить чужую отвагу умеют, и первопроходничество его не забудут и не оспорят. Но и сами не лыком шиты. Вот только долог их путь будет. Долог и труден, потому как кроме самого плавания многое иное им сотворить предстоит...

Как адмирал и предсказывал, ближе к обеду они действительно достигли первой реки, но бросать якорь даже не подумали, так как забитое песками устье никому на кораблях не приглянулось. Сесть тут на песчаную отмель было раз плюнуть, так что вряд ли франки использовали её для стоянки. Поэтому корабли просто продолжили свой бег дальше. И нашли вторую реку уже ближе к вечеру, сразу поняв, что это то, что они искали. Ведь даже на взгляд открывшееся устье было раз в пять шире, чем у Песчаной, как обозначили первую речку на картах. Повинуясь сигналу с "Новика", шхуны одна за другой стали вставать на якорь, пока на флагмане готовили шлюпку для промера глубин. А исследование решили и вовсе отложить на завтра.

Когда с утра "Новик" осторожно вошёл в реку, на нём сразу же удвоили, а то и утроили внимание. Ведь мало того, что фарватер был незнаком, так в этих, поросших тропическим лесом невысоких холмах явно жили люди. Уж больно живность вокруг хорошо знала, что такое человек. Но вот мирные они или настроены враждебно? То, что все прибрежные племена в этой части света людоеды, на кораблях знал самый распоследний зуёк и начинать знакомство с местными со стычки никому как-то не хотелось. Особенно начальным людям, учитывая дальнейшие планы.

Держась главного русла и игнорируя многочисленные протоки, шхуна углубилась внутрь континента почти на семь вёрст, прежде чем Гридя велел поворачивать назад. То, что нужно, он уже углядел. Место стоянки французских корсаров выделялось большой кучей пеньков от срубленных деревьев и следами больших костров, но со стороны моря углядеть их было просто невозможно. Мешал природный изгиб реки и холмистая местность. Что сказать, ребятки явно знали толк в маскировке.

Возле чужой вырубки шхуна бросила якоря, а Гридя в сопровождении попа и абордажников ступил на землю, чтобы утвердить её в русское подданство (и плевать, что франки уже сделали то же самое, но в отношении своего короля), а также наладить контакт с аборигенами, начав с ними для начала немую торговлю. Для этого на краю вырубки положили пучок ярких бус, отрез ткани и пару железных ножей. Теперь оставалось только ждать.

Утром на месте их даров стояли плетённые корзины с фруктами и неизвестными клубнями. Хотя, как неизвестными. В прошлом году они привезли на Русь не только захваченного на берегу бедолагу-индейца, но и образцы всего, чем была богата здешняя земля, включая и эти клубни. Князь (ну кто бы сомневался!) тут же признал в них какую-то маниоку, сказав, что это, конечно не картошка (что за фрукт-то такой?), но есть можно и бывает даже вкусно. Только их надо уметь готовить. И даже поделился одним рецептом (вот откуда он всё это знает, ведь не бывал же тут никогда?!). Хотя прихваченный индеец про эти клубни знал, конечно, побольше их всех, включая и князя-надёжу.

Индеец, кстати, тоже плыл с ними, ведь русские слово держат и раз обещали вернуть, то вернут обязательно. Зато на кораблях теперь было несколько человек довольно сносно понимающих местный язык, который, как они уже успели убедиться, понимали все племена на многотысячевёрстном побережье новооткрытого материка. Что значительно облегчало общение, лишь бы оно не начиналось с потока стрел.

В вопросы сближения намеченных к высадке колонистов и аборигенов Гридя решил не вмешиваться, так как не ему тут жить, а людям нужно было познакомиться друг с другом и о многом договориться. Опыт франков был внимательно изучен по возвращению, и признан весьма действенным. Да и не такой уж он был для Руси специфический, жили же на сибирской украйне совместные русско-самоядские семьи. Так что привезла экспедиция с собой троих парней, готовых попытать счастья с американскими аборигенками. Коли приживутся, то придёт и черёд батюшек, готовых крестить местных. Да желательно холостых, ведь учение из уст родственника аборигены примут с меньшим сопротивлением, чем из уст понаехавшего.

Но это дела далёкого будущего. А пока что корабли втянулись в речной рукав, дабы никто не смог углядеть их с моря, и запасались едой да водой, раз выпала такая оказия. Реку, кстати, окрестили на местный лад - Потенжи - что означало река креветок. Креветок в прибрежных водах и вправду водилось много. И что с ними делать многие на кораблях уже знали, так что ловили их с большим удовольствием.

А в конце недели стали известны и результаты переговоров. Как оказалось, франки тут ещё не успели пустить корни, и предложение других белокожих разбавить кровь племени было встречено местными старейшинами довольно благосклонно. И даже более того: одного из парней (причем на удивление самого плюгавенького из всех) уже оженили сразу на двух туземках. Так что дело пошло, и теперь многое зависело уже от самих поселенцев.

Ну а Гридя, помня, что долгие проводы - лишние слёзы, горячо поздравил новоявленного жениха, одарил всех остающихся разным и столь нужным в этих диких местах инструментом, и велел готовить корабли к походу. Всё-таки время неумолимо летело к зиме, а в высоких широтах это не самое лучшее время для плавания. Хотя князь и говорил, что, когда на Руси зима, в южных землях стоит лето, но поверить в это Гридя как-то не мог. Умом понимал, что князь не врёт, а всё же не верил. И потому спешил.

Так что с утра третьего дня после того, как отпраздновали свадьбу, корабли один за другим стали расправлять паруса и выходить из речной узкости на морские просторы. Отойдя подальше от берега, шхуны окутались всеми парусами и быстро набрали хороший ход, так что вскоре устье Потенжи скрылось из вида тех, кто наблюдал за ним, слоняясь без дела по верхней палубе. А к полудню в голубой дымке тумана растаяло и само побережье. Впереди лежали тысячи вёрст долгого пути...

*****

Лучи ласкового утреннего солнца тихо струились сквозь окно, падая на лицо князя и заставляя его морщиться от их яркого света. Наконец, не выдержав, Андрей открыл глаза и сладко потянулся. Рядом сонно заворочалась спящая Агнесса. Укрыв девушку покрывалом, князь решительно поднялся с кровати. Утро только начиналось, но дел впереди было много.

- Желаешь сбежать раньше, чем приедет Юрген? - раздался сзади девичий голосок с едва скрываемой иронией. - Словно любовник, уходящий до приезда мужа.

- Ну что ты, - усмехнулся Андрей. - Вот уж точно сбегать от собственного делового партнёра я никуда не собираюсь.

- Да, твои заказы позволили нам пережить трудные времена, и поэтому Юрген не хочет начинать разговор..., - Агнесс слегка замялась.

- О твоём будущем, - докончил за неё Андрей. - И зря, я об этом не забываю. Да, исповедуй мы ислам, я бы с удовольствием взял тебя второй женой. Но, увы, ни в православии, ни в католичестве многожёнство не в чести. А Юрген просто боится, что из-за нашего ребёнка у тебя не будет достойного мужа. Оттого и пришлось срочно выдавать тебя замуж, дабы покрыть невольный грех!

- О да, за известного мужеложца, - недовольно скривилась девушка.

- Прости, милая, но Юрген не желал пустых слухов по твоему поводу, а я с ним просто согласился. Ну и, во-первых, он не очень-то и известный. По крайней мере, в Пруссии об этом не ведают. Для местных твоя красота сразила приезжего фрайхера, но едва он заделал тебе ребёнка, его опять потянуло на подвиги. Что, во-вторых, позволило тебе стать почтенной вдовой.

- Ты всё-таки убил этого беднягу?

- Ну, вот ещё, - усмехнулся Андрей. - Зачем мне это? Он же не претендовал на тебя. Просто твой муженёк был слишком азартен и очень безрассуден, а в бою это вдвойне опасно. Зато теперь от него остался небольшой лён.

- Ага, в виде полуразрушенного замка и нищей деревни. Надеюсь, не о таком будущем ты мечтаешь для своего сына?

- Ну, конечно же, нет, милая. Но позволь об этом в данный момент мне умолчать, ибо решение этого вопроса во многом зависит не от меня. Зато если он разрешиться как надо, то для тебя это будет настоящий сюрприз.

- Мне не нужны сюрпризы, мне хочется просто жить и быть счастливой: любить мужа, растить ему детей.

- Я понимаю, вот только не я герой такого романа, - тихо проговорил князь. - Но ты и вправду достойна большего. И я этого добьюсь, поверь мне.

- Верю, - произнесла девушка. - И не только в это...

Да, Андрей и сам не ожидал, что от мимолётной связи с понравившейся ему девушкой у него появится сын. Нет, то, что от общения мужчины с женщиной часто появляются дети, он знал, но вот что любовница так быстро разрешиться, да ещё и мальчиком - не ожидал. Юрген, его деловой партнёр, был обеспокоен судьбой сестры куда больше. Особенно тем, что она родила вне брака и теперь устроить её будущее будет куда сложнее. О том, чтобы Агнесс стала княгиней, он даже и не думал: понимал, что это невозможно. Но грех нужно было прикрыть, и предложенный князем план с мужеложцем показался ему не таким уж и плохим, хотя и был противен его чувствам. Общими усилиями они отыскали в германских землях рыцаря Герарда фон Шторра, жалкого потомка некогда богатого и благородного рода, по уши погрязшего в различных грехах и промотавшего почти всё своё состояние (правда, давно заложенного и перезаложенного ещё его предками). Зато он был последний из фон Шторров, и за жалкие несколько тысяч талеров легко согласился обвенчаться с Агнесс (которую, наоборот, пришлось ещё и поуговаривать на подобную авантюру), после чего быстро убыл на войну, где благополучно и сгинул от арбалетного болта, не успев даже потратить всё полученное им серебро. Так что Агнесс фон Шторр теперь вновь могла блистать на балах, не стесняясь собственного материнства. Кого в свете удивишь молодой вдовой?

А вот от шторровского имения князь предложил Юргену отказаться. Но не сразу, а когда выгорит его задумка. И пусть с возрождением изрядно захудалого поместья бьётся уже кто-то другой.

Ну а Юрген появился в поместье уже ближе к обеду, привезя с собой ворох новостей. Всё же в Кёнигсберге пристально следили за тем, что происходило в Ливонии и постоянно теребили своего сюзерена - польского короля. Уж кто-кто, а молодой герцог хорошо понимал, что ухвативший подобный куш русский царь никому уже его не отдаст. А значит, все его планы по присоединению ливонских земель летели псу под хвост.

- Будь у Альбрехта побольше сил, он бы, скорее всего, сам бы вмешался в вашу войну, - рассказывал Юрген столичные сплетни. - Но, к нашему счастью, сил-то у него как раз и нет.

- А нанять кого-нибудь?

- Ха, князь, да ты смеёшься! Купленная верность всегда принадлежит тому, кто богаче, а наш герцог слишком беден. А польского короля больше заботят южные дела. Турки буквально наводнили землю его племянника. В общем, русский царь выбрал самое верное время, чтобы закрыть ливонский вопрос.

- Но к нему всегда можно вернуться, когда настанет нужное время, - печально вздохнул Андрей. - Да и многое будет зависеть от императора.

- Но ведь это не скажется на наших делах? Всё же торговля идёт своим чередом. Кстати, как тебе кони?

- Просто чудо, - улыбнулся князь. - Я даже не надеялся, что тебе удастся приобрести у франков нечто подобное. Надеюсь, они дадут хороший и многочисленный приплод.

- Можешь не сомневаться, князь, я быстро увеличу поголовье. Пусть ратное дело для меня теперь закрыто, но хорошие кони нужны всем. Кстати, в последнее время вокруг поместья стали крутиться какие-то тёмные личности.

- А вот это плохо, - сразу же насторожился Андрей. Всё же ганзейско-имперские санкции на продажу товаров военного и двойного назначения для Руси так и не были сняты, и недоброжелатели Юргена вполне себе могли ими воспользоваться для того, чтобы утопить сильно разбогатевшего в последние годы фрайхера.

- Я пришлю людей, дабы они дознались, кто и что тут пытается вызнать, а ты пока что побудь настороже.

- Да я и так сторожусь, как могу, - вздохнул Юрген.

Андрей улыбнулся. Всё же с фон Штайнами ему явно повезло. Как и с их конезаводом. Теперь бы ещё и проблему Агнесс и собственного сына решить, но тут и вправду многое зависело отнюдь не от него.

*****

Где деньги, Зин? Казалось бы, странный вопрос для человека, считающегося одним из самых богатых на Руси. Вот только Андрей, просматривая свои гроссбухи, только досадливо морщился, понимая, что все его задумки буквально высасывают все сбережения как в бездонную пропасть.

А с другой стороны, а как вы хотели? Давно прошли те времена, когда он мечтал лишь об одном - переиграть войнушку на Балтике и зажить спокойно. С той поры пролетело немало лет, и многое изменилось как в мире, так и в его жизни. От бедного вотчинника, пусть и титулованного, но мало чем отличающегося от простого помещика, он дорос до уровня "государственного мужа", и мечты его выросли тоже, став на порядок выше и сложнее. Теперь ему мало было доминирования в Балтийской луже, теперь он хотел потягаться ни много, ни мало, а за статус "мирового гегемона". Исходя из принципа: проси больше, получишь сколько надо. Ведь понятно же, что сковырнуть ту же Испанию в ближайшие десятилетия будет просто невозможно. Но вот Португалию очень даже вполне. Потому как ничто не мешает русским кораблям ходить в Индию, заместив собой жителей этой пиренейской страны. Базы по пути? Да вы смеётесь! А как, по-вашему, ходили в 17-18 веках из Копенгагена датские мореходы в свои индийские владения, не имея по-пути колоний? Да просто: вышли и пошли. И ведь доходили! Так что главной помехой на этом пути для русских была лишь сухопутная косность мышления и купцов, и властьпредержащих. Хотя для Руси армия всегда будет важнее флота (кто бы спорил!), но и для него, при умном планировании, ресурсов у государства достанет. Нужно было лишь поменять взгляд на морские дороги у тех, кто ими будет пользоваться по работе, или по службе.

Благо в его случае многое сделал уже покойный государь. Просто сменив новгородских купцов, давно привыкших к сложившемуся мироустройству, на купцов московских. И вот эти "понаехавшие" неожиданно отказались мириться с устоявшимися правилами, и, пользуясь поддержкой государя, принялись устанавливать свои. Да так рьяно, что ливонцы побежали с жалобами в Любек. Ведь самостоятельные плавания русичей по всему Балтийскому морю и даже в далёкий Антверпен, а тем более такое образование, как русско-датская кампания - всё это грозило снести не только их благополучие, но и благополучие многих других циркумбалтийских городов Ганзы. Да, в иной реальности это быстро сошло на нет усилиями любекского магистрата и гданьских каперов, из-за которых датский король был вынужден покинуть собственное королевство, а русские купцы вернуться в западню Финского залива. Однако появившийся в этой вселенной попаданец с грацией носорога ворвался в привычное течение событий, переиграв многое, хоть и не всё. И вот тут оказалось, что мало выиграть войну, порой куда важнее выиграть мир после войны. И это часто куда сложнее. Ведь за прошедшие века мир-экономика циркумбалтийских стран уже сложилась, поделив меж собой права и обязанности, а также роли в торговом балансе. И русичам в нём досталась участь поставщиков сырья, менять которую никто из старых игроков и не думал.

А ведь, к примеру, поставлять пеньку и поставлять канаты из этой пеньки - это ведь совсем не одно и то же! Но русские купцы, осознав необходимость собственного мореплавания, к подобной мысли придти как-то не спешили и, погрузив на свои суда кожу, мёд, лён и коноплю, с радостью повезли всё это за море, получая в обмен куда больше товара и денег, чем если бы торговали на своём берегу. И на все увещевания князя смотрели с большим удивлением. Выгода от их деяний видна? Видна! Так что ещё надобно?

А надобна была Русь промышленная, а не сермяжная. Ибо сидение на сырьевой игле - это не выход, если хочешь бороться за влияние в мире. И раз купцы ещё не дошли до этого, то Андрею в процесс мануфактуризации пришлось впрягаться самому, уже в ходе работ отыскивая соратников и последователей.

Драться приходилось буквально за любой кусок, отчаянно демпингуя и даже физически гнобя конкурентов, лишь бы втиснуться на чужой рынок не с сырьём, которого от них ожидали, а с произведённым русскими ремесленниками товаром. И в этой борьбе для русичей большим подспорьем стали начавшиеся ещё в конце прошлого века громадные изменения в мировой географии, потянувшие за собой и смену привычных торговых центров. Причём многие из них возвышались вовсе не из-за смены привычных торговых путей, а из-за банального процесса обмеления речных русел, отчего пострадали не только русский Новгород и фламандский Брюгге, но и куча других приморских городов. Да, старые игроки и в новых центрах старательно трясли старыми хартиями, требуя соблюдать дарованные им когда-то привилегии, но в том же стремительно поднимавшемся Антверпене терпеть ганзейское засилье, как это было в Брюгге, почему-то никто не желал. А у Ганзы же для силового решения подобного вопроса, как каких-то полвека назад, силёнок уже не хватало ввиду отсутствия былого единства среди городов. Ну а то, что из-за товаров, которые теперь производили, а главное и привозили на фламандские рынки сами русские, в балтийских городах начнётся разорение ремесленников, купцам на бирже было не интересно. Ведь русские товары практически не конкурировали с фламандскими, и их наличие никак не влияло на поставки зерна во фламандские города, которые в последние годы стали снабжаться исключительно балтийской пшеницей.

А ещё за русских сыграло то, что интерес, возникший в Европе к их державе ещё при прошлом государе, хоть и поостыл немного в последнее время, но до конца ещё не прошёл. Так что Андрею нужно было просто правильно воспользоваться сложившимися обстоятельствами. Что он и пытался сделать в меру своих возможностей.

Однако всё вышесказанное было лишь видимой частью айсберга под названием "большая политика попаданца". Но была у него и теневая сторона, которая выкачивала собственные средства князя словно пылесос. Причём расскажи он, на что идут эти деньги, мало бы кто его бы понял даже среди ближайших соратников. Потому как князь, ни много ни мало, собирался вырастить для европейцев настоящих агентов влияния. Вот только из-за того, что на дворе стояли феодальные времена, для таких агентов требовались громкие титулы. И это было весьма недешёвое требование.

Так что, едва получив весточку от Шигоны, Андрей оставил флот на племянника и примчался в Москву даже раньше, чем послы померанских герцогов добрались до русской столицы. И "нарвался" на очередную государеву службу: взял герцогских посланников на постой (под смешки других думцев, даже не догадывавшихся, что князю такая "служба" была только на руку). Нет, будь это кто другой, у Андрея хватило бы возможностей "откосить" от такой службы, но вот померанцы были ему очень нужны. Потому что в его устные договорённости с Георгом за лето были внесены небольшие изменения, связанные как раз с маленьким Иоганном (так Агнесс назвала своего сына). И за какие-то сорок тысяч дукатов тот взялся оформить по всем правовым канонам как герцогства, так и империи из принадлежавшего герцогству острова Волин вассальное графство. Хотя поначалу разговор шёл совсем о другом месте. Но в отношении Курляндии всё было вилами по воде писано, а деньги герцогам были нужны уже сегодня. Так что, поразмыслив, братья решили, что слабозаселённый остров с давно потерявшим былое значение городом стоит предложенных сумм. Тем более что новоявленный граф принесёт им оммаж и будет выплачивать положенную графу ренту, которая была выше, чем доходы, получаемые ими с полупустого Волина.

Андрей не прогадал: поселившиеся в отдельном флигеле послы были уполномочены вести дела не только о высокой политике, но и о вопросе интересном лично князю. И вести, привезённые ими, были весьма радостные: грамота на графство была выправлена, и герцоги с нетерпением ожидали прибытия молодой вдовы, для принятия вассальной клятвы. Правда, вместе с хорошими новостями, с послами прибыли и дурные. Штеттинцы, наконец-то, спохватились и уже завалили герцогов даже не просьбами, а требованием убрать свиномюндскую таможню, грозя в случае неисполнения их требований решить дело самостоятельно. И судя по тревоге на лице благородного рыцаря, дело явно шло к силовому решению вопроса. Впрочем, ведь именно об этом и говорил Андрей пару лет назад самим герцогам, предлагая использовать подобное выступление горожан для "правильного" решения штеттинского вопроса. Да только в те времена он даже не думал, что все его задумки выпадут разом и с ужасом прикидывал свои возможности. Ведь "графские" дукаты шли отдельной и внеплановой статьёй его расходов, отчего пиратская добыча (даже та часть, что была утаена от казначейских глаз) таяла буквально на глазах. Точнее уже полностью утекла в чужие руки и лишь возвращение "Песца" с "Полярным лисом" позволило выправить пошатнувшееся финансовое положение. Лонгину за весь рейд в основном попадались на глаза лишь работорговые посудинки, так что его севильский контрагент-работорговец получил изрядный куш на их перепродаже, хотя и Каса де Контратакион тоже не осталась без товара, причем, на радость казначея, оплатив почти половину невольников товарами со складов. Ах да, имея список того, что Севилья вывозит в колонии, Андрей подобрал и выдал Лонгину перед отплытием ремесленные товары для пробы. И работорговец не подвёл: скупил их и удачно "пристроил" на заморские склады, после чего потребовал ещё, правда в определённых размерах, ну да лиха беды начало. Князю было не жалко, ведь в колонии везли ремесленные поделки, а не сырьё. Так отчего же одним голландцам на этом руку греть? Раз испанцы не справляются сами, то пусть испанские колонии растут и на русских изделиях (заодно и прямую контрабанду впоследствии будет легче объяснить, ведь мало кто будет выяснять два или десять кусков льняной ткани загрузили в Севилье).

В общем, возвращение "пиратской" флотилии оказалось весьма вовремя. И юный граф Волин сумеет привести на помощь своим сюзеренам достаточно войск, чтобы наказать непокорный Штеттин. А потом станет основой морского могущества герцогства и "пивным" королём. Да-да, Андрей решил, что раз пиво весьма ходовой товар на Балтике, то почему пивные деньги идут в карманы чужих купцов? Ведь Штеттин один из центров производства пенного напитка, хотя и уступающий по известности Айнбеку, откуда оно поставлялось по всей Германии. Сам Мартин Лютер слыл ценителем айнбекского пива и прославил его стихами: "Напитка лучше нет, о диво, чем ковшик айнбекского пива!". Впрочем, оно и впрямь стоило того, уж Андрей-то смог оценить его вкус, пока путешествовал по Одеру.

Так что пиво могло стать одним из главных источником богатств для юного графа, и Андрей собирался ему в этом хорошенько помочь. Тем более, что осетровый клей "карлук" ещё не стал "заповедным" товаром на Руси, зато его уже вовсю применяли европейские пивовары для осветления своего продукта.

Однако померанские послы, оказав князю услугу, хотели в ответ получить помощь в решении своего вопроса. Они ведь и в Москву-то прибыли именно из-за того, что новгородский наместник не решился принимать самостоятельного решения, хотя общение с померанским герцогом это был именно его уровень. Но дело было в том, что померанцы хотели завладеть частью ливонских земель, на которые положил свой взор сам государь, вот новгородский наместник и поспешил переложить груз ответственности со своих плеч. А в Москве и вовсе задались вопросом: а с какого рожна нужно кому-то что-то отдавать? Ведь и бояре уже видели всю Ливонию своей вотчиной!

Так что пришлось Андрею вступать в дебаты, поясняя, что Плеттенберг, видя хилость своего положения, может просто объявить Ливонию своим герцогством, по примеру Альбрехта Прусского, и отложиться с ним в сторону империи. К счастью, старый рыцарь ещё верит в успех и повсюду, где только может, ищет деньги для продолжения войны. Так что померанские герцоги могли решить вопрос с землёй куда легче: просто в обмен на звонкую монету. Но они предпочли договариваться с тем, кого уважают - с русским царём. К тому же не стоит забывать и о том, что и в империи, и в эрцгерцогстве уже с раздражением смотрят на русские успехи в Ливонии, а многие советники так и прямо намекают и Карлу, и Фердинанду о том, что Ливония - это лён императора. Так зачем дразнить гусей? Разве Руси нужна война с империей, с которой только-только стали налаживаться нормальные связи? Ведь император даже не будет воевать сам, а просто даст денег польскому королю, дабы тот выступил не с посполитым рушением, а набрал достаточно войск по всему миру. И что тогда? Очередная десятилетняя война? Очередное потрошение кубышек, отложенных на чёрный день?

Отдав же кусок Ливонии герцогам, Русь, во-первых, получит барьер между своими и литовскими границами в виде Курляндского герцогства. Причём, как подданное императору, оно будет более враждебно именно к Польше, которая является союзником Франции - главного антагониста Империи.

Ну и, во-вторых, присоединение ливонских земель напрямую к Руси можно будет обсуждать с императором куда легче, если часть из них достанется подданным императора.

Что, думаете попаданец убедил всех с первого раза? Ага, сейчас! Упёртых в Думе было не меньше, чем умных и дальновидных. Причём эти думцы ещё не пережили ту ливонскую, что знал Андрей, когда против Руси ополчилась почти вся Европа, так что убедить их в своей правоте было довольно сложно. Вот и пришлось Андрею ездить по гостям, дарить подарки да вести бесконечные беседы об одном и том же.

И, казалось бы, зачем? А затем, что раздробленная и оттого довольно слабая Германия была выгодна Руси, а если ещё и Померанию вернуть в лоно славянских земель, то мир окончательно изменится от известного ему. И герцог Померанский сможет стать королём Ободритского государства. А ещё бы сам кашубский, на котором говорили жители герцогства, перевести на кириллицу! Да, это будет нелегко, но можно. Просто потому, что большая часть кашубов сейчас, как и крестьяне на Руси, безграмотны, а дворяне пишут и говорят на немецком. И оттого чисто кашубских по языку книг пока что нет и первые из них появятся лишь к концу шестнадцатого века в польских изданиях. Так что если создать центр, где молодых кашубов начнут учить новой письменности, да подпереть их печатными книгами, то через столетие никто и не вспомнит скромные польские попытки ввести кашубский алфавит на латинице. И не родится кредо, что "всё, что кашубское, то польское". Вот только для этого нужны грамотные специалисты по языку, а где их взять, если даже русскую грамматику учили по древней книге "Осемь честые слова" Иоанна Болгарского? Да, спасибо Максиму Греку, написавшему ряд статей по грамматике. Там, в иной истории, они вошли в многочисленные рукописные грамматические сборники и пользовались большим спросом. Ведь в них затрагивались отдельные грамматические вопросы, а также общие рассуждения о красотах языка вообще, и о греческом, и о славянских языках в частности.

Ну и толмач Дмитрий Герасимов (куда же без него) - полиглот, не раз ездивший с посольствами Василия Ивановича в Европу. Там он познакомился с грамматикой Доната и слегка переделал ее при переводе на русский язык. Причём перевел и общие рассуждения, и все образцы склонений и спряжений. Отчего в иной истории ею пользовались на Руси весь долгий 16 век, да и в следующем столетии не забывали. А первые узкоспециализированные работы, описывающие грамматический строй церковнославянского языка, появились в иной реальности лишь в конце 16 века в Речи Посполитой, в её литовско-русской части. Ну а первая грамматика именно русского языка появилась и вовсе лишь в 1696 году в Оксфорде, да ещё и на латинском языке.

Ну и как тут найти специалистов для создания чужого литературного языка?

Однако трудность задачи вовсе не является оправданием для отказа от неё. Да и нельзя сказать, что Андрей ничего не делал всё это время. Он, конечно, не Борис Годунов, но мыслил в чём-то с ним одинаково. Правда, пришлось выдержать большой бой с Варлаамом и Вассианом, но в нём он был поддержан молодой порослью нестяжателей, выбившихся в вреха благодаря победе над иосифлянами, а значит и его скромной деятельности тоже. И тот же бывший игумен Новоникольского монастыря Иуавелий, ещё не ставший тогда смоленским архиепископом, поддержал своего бывшего подопечного. В чём? Да в том, что тот настаивал, мол, надобно возвратить практику покойного архиепископа Геннадия и вновь отправить русских смышлённых людей в иноземные университеты. И то, что парни тогда вернулись все, а пострадали уже на Руси, причём в большинстве своём обвинённые огульно, сыграло в том споре большую роль. Как и то, что и проектируемому на тот момент Московскому университету нужны будут свои, православные учителя, но признаваемые в среде европейских учёных. И дипломы видных европейских университетов будут им в этом хорошим подспорьем.

И нет, это не было тем самым преклонением перед Западом, которое так презирал сам Андрей, хотя со стороны и выглядело именно так. Но что поделать, если Европа в ближайшие века станет главным генератором науки и техники в мире, а Андрей вовсе не был ходячей энциклопедией? Он даже химию-то, основу основ многих наук, не помнил, кроме тривиального C2H5OH и так, кой чего по мелочи. Да, своими деяниями он сумел придать ускорения во многих областях русской жизни и науки, но рано или поздно этот рывок замедлится, а попаданцу просто не хватит времени и знаний, чтобы обеспечить новый рывок. В конце концов, он ведь смертен, да и медицина в эти времена оставляла желать лучшего. И значит, прежде чем он помрёт, нужно постараться встроить русский учёный мир в эту европейскую систему, чтобы их признали в ней своими. И отношения: "учились вместе", "учились у одного профессора", "учились в одном университете" сильно поспособствуют такому положению дел. Возникнут переписки, обсуждения многих интересных находок и идей. И Русь не отстанет в научном плане от европейцев, а значит и условному Петру не понадобиться догонять ушедших вперёд соседей, ломая через колено собственную культуру и собственный народ, порождая то самое низкопоклонство перед Западом. И даже как покойный Иван III Васильевич тоже не надо. А надо просто идти в ногу со временем. Хотя многое тут будет зависеть от внутренней политики царя и его бояр, но это был уже другой вопрос, для решения которого и создавался Московский университет.

В общем, в том споре-бое он с помощью просвещённого крыла священников победил. Хотя Варлаам, конечно, семь раз перестраховался, но главное - согласие церкви - было князем получено. О, он бы отправил в Европу сразу сотню учеников, но всё опять упиралось в деньги. Имматрикуляция и проживание студентов стоили дорого, а Василий Иванович, хоть и поморщился, но принял сторону церкви, с одной оговоркой. Как и в деле с пиратской флотилией он не был против, если только это не касалось его казны. Мол, можешь за свой кошт - делай, я препятствовать не буду. А вот коли денег попросишь, то нет на то моего монаршего соизволения!

Эту своеобразную черту Василия Ивановича попаданец изучил вдоль и поперёк и довольно часто ею пользовался для свершения своих планов. Но боже, как же дорого она обходилась!

Так что в Европу поехало в первый год всего двенадцать человек. Совсем как у Годунова. Вот только у Андрея из них лишь трое были детьми дворян. Зато все парни прошли через горнило либо глуховской, либо камской школы и были очень неплохо обучены. А также прошли своеобразный инструктаж у Малого, знающего студенческие повадки не по наслышке. И вот Болонья, Турин, Грайфсвальд, Росток, Левен и Оксфорд, где тогда преподавал сам наставник принцессы Марии, автор книги "Об обучении детей пословицам", а также друг и сподвижник Эразма Роттердамского Хуан Луис Вивес, открыли свои двери перед богатенькими рутенами.

Да, нельзя сказать, что жизнь парней была проста: всё же Европа в эти годы бурлила в вопросе веры, а рутены ведь и вовсе были для неё признанными схизматиками. Доходило и до драк, а один из дворян даже подрался на дуэли, после которой его оппонент больше не вернулся к учёбе, что имело весьма нелестные последствия, которые с трудом удалось замять. Но упорства парням было не занимать, и они продолжали каждый день на рассвете ходить на лекции, скрипеть пером, записывая различные толкования громоздких формул и афоризмов, а также участвовать в диспутах, демонстрируя на них своё искусство полемики и красноречия. Так что не стоило сильно удивляться, что тривиум дался им достаточно легко и все они два-три года спустя стали бакалаврами свободных наук.

На этом учёба большинства студентов заканчивалась и на следующую ступень - квадривиум - переходила едва ли не треть из поступавших. Но рутены оказались как раз из этой категории. И через пять-шесть лет Андрей надеялся получить назад двенадцать магистров-лиценциатов, то есть получивших право преподавания в университете. И одного доктора, идущего в этом списке особой строкой.

Разумеется, речь шла о Мишуке, которого князь видел главным медицинским светилом. Но порочная практика ценить лекаря по его диплому уже вползла во властные коридоры, так что Андрею просто пришлось вытолкать парня в Левен, который славился своей медицинской школой, хотя и был в тени того же Монпелье. Но зато в нём, как и во французском университете, разрешалось делать вскрытие трупов преступников, переданных ему городскими властями. И делали это не раз в два-три года, а довольно часто. Иной раз в год было две анатомических сессии. На вскрытиях всегда присутствовало множество студентов и их иной раз посещали клирики, чтобы убедиться, что никакой чёрной ворожбы тут не происходит. А операции проводили наиболее подготовленные студенты или соискатели степени. Преподаватели же лишь присутствовали при этом, следя за правильностью работы обучаемого.

В общем, как ни отказывался Мишук (всё же парню давно было за двадцать, да и семьёй он недавно обзавёлся), но Андрей настоял на своём. Парень должен был не только доказать, что князь возле себя не проходимца держит, но и двинуть медицинскую науку на полвека вперёд. Как? Да просто. Анатомию же в школе все проходили и в отличие от той же химии, в памяти князя отложились кое-какие знания. Допустим про малый и большой круг кровообращения тут ещё и не слышали, ведь доктор медицины Парижского университета Михаил Сервет опишет его лишь в 1553 году, за что Кальвин и прикажет сжечь его в Женеве как еретика. Разумеется, про Сервета Андрей ничерта не помнил, но общаясь с тем же Булевым и другими докторами, убедился, что нынешняя медицина до такого ещё не дошла. А вот Мишук мог сделать себе на этом открытии имя, что позволит ему занять медицинскую кафедру Московского университета. Да и самого Андрея Везалия, автора сочинения "О работе человеческого тела" 1543 года он мог опередить тоже. Ведь в тайне от всех, поддавшись на страстные убеждения князя, он уже препарировал человеческие тела и мог многое рассказать о человеческой анатомии такого, чего ещё не ведали европейские учёные.

Правда, отпускать такого доктора на десять лет Андрею и самому не хотелось, но, слава богу, всегда бывают исключения из правил. И за особые заслуги экзамен на высших факультетах (медицинский, теологии или права) можно было сдавать и экстерном, лишь бы кандидат удовлетворял возрастному цензу (да, был и такой ограничитель в средневековых университетах Европы). Но тут великовозрастность Мишука лишь шла ему на пользу.

Так что кадровый вопрос потихоньку решался, вот только все они вернутся на Родину ещё не скоро, а работать над кашубской, да и русской грамматикой нужно было кому-то уже сейчас. Впрочем, почему кому-то? Максим Грек уже писал свои статьи, так пусть и продолжит эту работу, благо перевод великокняжеской библиотеки он уже закончил. А в помощь ему князь выделит грамотных парней, дабы писали и учились одновременно.

Вот из-за таких мыслей он и вцепился в Померанию и Курляндское герцогство всеми руками. Ведь на длительном этапе Курляндия всё одно упадёт в руки Руси, зато здесь и сейчас даст множество преференций. Но объяснить это всей Думе разом он не смог, потому и принялся вести приватные разговоры, налегая каждый раз на то, что было хозяину ближе. С Головиным он говорил про казну, с Шигоной про внешнюю политику, с думцами, у кого вотчины были на югах - о возводимой Черте, обеспечивающей их безопасность, и чьё строительство придётся отложить из-за нерешённого ливонского вопроса, а с теми, кто граничил с западом - просто о вреде войны с Литвой, начатой по инициативе Литвы.

В общем, к каждому искал свой подход, убеждал, как мог и добился-таки своего: государь ответил померанским послам, что ежели Курляндское герцогство будет учреждено, Москва признает его границы и не станет чинить препятствий к его существованию. Обрадованные послы тут же засобирались восвояси, ведь им теперь предстояло убеждать самого Плеттенберга, который действительно ещё верил в возможность Ордена выстоять в этой войне.

Вот только пока Андрей занимался подобными делами, на Балтике случился конфуз. Собранная с бору по сосенке ревельская эскадра возле острова Аэгна перехватила и практически уничтожила гребную эскадру Анцифора Бакина. Уйти удалось лишь нескольким морским стругам, а множество русских мореходов попало ревельцам в плен. И что самое противное - начавшийся ледостав не позволял Андрею достойно ответить на этот выпад. Зима отложила все морские действия на следующий год.

*****

Зима 1526-27 года выдалась мягкой, умеренной. Что лишь помогло поместным ратям зорить ливонские земли, выгребая из них всех людишек подряд. Причём в поход шли не только те, кому по срокам было положено, но и те, кто летом уже ходил походами и нынче вроде как отдыхать должны были. И всё потому, что понаехвашие к воинским станам купчишки за определённое число сданных им пленников выдавали воинам хороший такой стальной доспех, пусть и без лишних узоров, да воронённый. Но это был доспех, способный держать и сабельный удар, и стрелу. И стоил он удивительно дёшево: всего-то десять мужиков или пятнадцать девок, или два десятка детишек. Да только ведь такой бахтерец на рынке рублей в шесть-семь потянет. Ну и где бедному помещику столько серебра взять? А тут просто приведи полон, сдай купчине и получай себе защиту для боя. А позолоту да узоры можно будет и самому навести, позже.

Ну и какой дворянин от такого подарка откажется? Правильно, никакой. Вот дворяне и носились по всей Ливонии, как очумелые, ведь когда ещё такой аукцион щедрости случится в другой раз?

Оттого и Нил с Прохором, схоронив отца и отправив домой кой какой хабар, вновь были в походе, пробираясь через лесные чащи и замёрзшие болота ещё не присоединённых земель туда, где хоронились от облав местные жители. Да только бестолку то, ибо шансов пересидеть тишком лихие денёчки, у них теперь было очень и очень мало.

Это ведь в обычном походе излишний полон был больше вреден, так как занимал лишнее место в обозе да требовал дополнительной еды, которой подчас и самим поместным не хватало, отчего больше трёх-четырёх холопов мало кто и приводил с собой из похода, а порой и вовсе одного-двух. Но если можно продать пленников прямо в воинском лагере, избавляя таким образом себя от непомерной обузы, то каждый из дворян мог вновь и вновь выходить в набег, приводя каждый раз всё новых и новых полоняников, дабы таким вот нехитрым образом "объегорить" ненавистных купчишек.

И вряд ли кто из них поверил бы, что купцы вовсе не в ущерб себе торгуют. Ведь десять мужиков даже по мирному времени это всего пять рублей, а по военным ценам так и вовсе мужик за десять копеек шёл, а девка за пятнадцать. Но именно так всё и было. Просто за дело доспешного промысла взялся никто иной, а попаданец. Который знал одно - механизация, прокатный стан и штамповка, про которые ни одна книга про попаданцев не обходится, и вправду творят чудеса. Просто, прежде чем всё было отлажено и как надо заработало, не один поток пота сошел, что с князя, что с его розмыслов. Он ведь опять только общий вид желаемого мог накидать, а думать пришлось уж молодой поросли. Ну, так не зря же он на их образование столько личных денег вбухал! В общем, с грехом пополам справились. Зато, когда себестоимость считать стали, тут-то счетоводы и обомлели: новая цена позволяла существенно скинуть цену на вполне качественный, хоть и без излишних украшений и надписей, бахтерец, который в виду перехода на "степной" маневренный стиль боя всё больше и больше входил в моду, сочетая в себе удобство, легкость и высокую степень защиты, и позволяя при этом свободно разворачиваться в седле. Причём Андрей сразу запустил в дело не русский вариант, где требовалось скрепить аж 1500 стальных пластинок, а более поздний, польский, с более широкими пластинами, отчего их требовалось куда меньше, всего-то 700-800 штук на один доспех.

Да, поначалу-то он хотел на зерцальный доспех замахнуться, но потом выяснил, что бахтерец или юшман - гораздо проще получаются. Ведь там почти одинакового размера пластинки, просто и безыскусно собранные в вертикальные ряды. А уровень защиты - примерно одинаковый. У бахтерца, может, ещё и лучше, там ведь вертикальный нахлест...

Вот только даже по новым ценам не каждый поместный мог позволить себе такую покупку, зато Андрею, для заселения многочисленных колоний, требовались тысячи и тысячи людей. И когда розмыслы смогли, наконец-то, создать вполне рабочий вариант мануфактуры, где на многих операциях трудились за людей различные механизмы, работающие от водной энергии, в голове у князя словно щёлкнуло какое-то реле. Поняв, что он вполне может уронить цену на них аж до пары рублей и быть при этом в прибыли. Вот только и пары рублей для многих поместных довольно большая сумма. Зато наловить людишек в ходе многочисленных загонов они могли хоть сотню тысяч, хоть две сотни.

Вот Нил с Прохором, как сотни других поместных, и носились по заснеженным лесам и болотам, выискивая схоронившихся крестьян. Оба уже набрали нужное число пленных и теперь щеголяли в новых доспехах, но ведь на хозяйстве оставался ещё и младший брат, которому в скором времени предстояло тоже верстаться на службу. Так что же ему, в тегиляе, что ли выступать? Или братовьям чухонцев жалко? Да нет же, конечно! Пока купцы не одумались, надобно было у них "выкупить" всего и побольше. И так думали не только братья Гордеевы.

И от их рвения очень скоро в многочисленных лагерях, созданных князем в самых разных местах, но с обязательно удобным подъездом по рекам, стали скапливаться сотни будущих колонистов. Да, большинство из них будут либо обменяны на русского мужика, который и поедет за океан, в диковинную землицу Америку, либо заедут на южную окраину, заселять черноземье. Но это будет не скоро, а пока же княжеские приказчики буквально воем выли, сводя сметы в конце каждого месяца, даже не представляя, какие мысли их бумаги вызывали уже у их хозяина. Ибо были они сугубо матерные, поскольку не исхитрись он в своё время, эти тысячи пленников просто выдоили бы его сейчас насухо. А так получалось вроде бы и вполне терпимо. Ведь всех полонённых чухонцев в эти зимние месяцы учили не только говорить и понимать русскую речь, но и заставляли отрабатывать собственный прокорм, благо о правах заключённых в этом времени мало кто ведал.

А началось всё ещё несколько лет назад, сразу после создания Корабельного приказа. Всё же от Москвы до моря был путь не близкий, а уж про дороги на Руси не один век легенды и поговорки слагали. Нет, сухопутный путь был и вполне себе функционировал со времён ещё, наверное, князя Рюрика, но что это был за путь? Новгородский тракт проходил через Клин, Тверь, Торжок, Вышний Волочёк и Яжелбицы, и представлял собой сложную водно-сухопутную систему, обстроенную ямскими станциями, инженерными сооружениями, многоверстной бревенчатой мостовой, плотами для переправ через значительные реки, да специальными барками для движения по реке Мсте и озеру Ильмень от Бронниц к Новгороду. И двигаться по ней с приемлемым комфортом можно было только зимой. Что Андрея, как главу приказа, нисколько не устраивало. Вот и начал он выпытывать у казначея деньги на ремонт и обустройство новгородского тракта. Нет, так бы по уму, следовало вообще новый путь проложить, да только за прошедшие века купцы к старой дороге приспособились, пообвыклись. Да и города, что на ней стояли, с той дороги тоже ведь кормились изрядно. Вот и решил Андрей просто расширить и благоустроить сей путь хотя бы до уровня семнадцатого века, когда ширину тракта довели до шести метров и слегка облагородили.

Но и на подобную "малость" денег из казны давать не спешили, ведь во главе всех тарт нынче стояла Большая Засечная Черта. А без денег нанять большое количество рабочих рук Андрей не мог, отчего дорожные работы велись ни шатко, ни валко. И тут подвалило такое подспорье в виде пленников, которым за работу лишнюю копейку платить не надо. Знай, корми, да кров давай. Ну, Андрей и развернулся, скинув с себя большую часть затрат по содержанию практически своих холопов на казённые средства. А что, работ на тракте хватало. Хотя бы деревья срубить, чтобы ширину увеличить. Или траншеи рыть, пусть и в мёрзлой земле.

В общем, чем занять холопов, князю придумывать было не надо: работы всюду хватало. Зато он в очередной раз смог посмеяться над вывертами истории, когда однажды вспомнил про Якоба Курляндского. Тот ведь тоже в свои колонии именно крепостных чухонцев направлял. Видать, у тех на роду было написано поучаствовать в колонизации Америки.

Но пока что до весенних плаваний было далеко, так что князь старательно разгребал ту кучу дел, что скопилась за время его отсутствия.