Князь Барбашин 3

Глава 16

Выезжая из Москвы к полкам, князь Иван Федорович Бельский, как водится, получил из Разрядной избы наказ, в котором подробно были расписаны цели и задачи похода. Хотя с учётом того, что к походу должен был со временем присоединиться сам царь со своим полком, он считал данный наказ излишеством. Но и не принять его не мог.

Согласно этой росписи, поход намечался не с севера на юг, от пережившего зимнюю осаду Дерпта, а с юга на север, от покорённой Риги сначала на орденскую столицу, а потом и далее. Русская рать должна была неумолимым катком пройтись по ливонским землям и сбросить, наконец, давно всем опостылевших рыцарей в холодные воды Варяжского моря. Для чего она имела вполне достаточно сил.

Так в большом полку насчитывалось почти десять тысяч поместных ратников и две тысячи царских стрельцов, которых вели воеводы князья Иван Федорович Бельский, Михаил Васильевич Горбатый Кислой и Федор Юрьевич Щука Кутузов.

В полку правой руки шли воеводы князья Михайло Федорович Карамыш Курбский да князь Фёдор Михайлович Курбский-Чёрный с тремя тысячами воинов.

Полк левой руки из двух тысяч ратных людей вели воеводы Иван Никитович Бутурлин да окольничий Андрей Никитович Бутурлин.

И ещё четыре тысячи шли в сторожевом полку воевод князей Ивана Ивановича Барбашина Суздальского и Семёна Фёдоровича Сицкого, к которым уже привычно был придан и лёгкий наряд.

А с большим нарядом шёл как всегда боярин князь Михаил Иванович Кубенский.

По полноводной от весеннего разлива Двине струги с войском и запасами быстро спустились вниз до самой Риги, откуда и пролегал удобный и давно проторенный путь на север, прямо к орденской столице. Вот только на пути этом лежали ещё так и не взятые в прошлом походе города и замки, среди которых были и Венден с Вольмаром - самые мощные крепости Лифляндской земли. Трикат, Роненбург и Смильтен были слабее и малолюднее, но в них тоже сидели орденские гарнизоны, которые надо было выбивать, ибо они могли значительно ухудшить снабжение ушедшей вперёд армии.

Ну а первым под удар попал достаточно хорошо укреплённый замок Зегевальд, к стенам которого в прошлом году уже подходила лёгкая рать Курбского, но быстро отошла к Риге, не став осаждать замок. Ведь тот был достаточно неплохо укреплён и без осадной артиллерии его взять было весьма непросто. Однако в этот раз владение орденского ландмаршала сопротивлялось не долго: и силы были не равны, и на помощь от собственного владельца надеяться защитникам не приходилось. Так что замок выкинул белый флаг ещё до того, как была установлена осадная артиллерия, выторговав себе беспрепятственный уход в земли курляндского герцога.

Покончив с первой занозой, армия вторжения уверенным маршем двинулась дальше, на Венден.

Увы, попытка взять город лихим налётом успехом не увенчалась. Служба в нём велась просто преотлично, так что городские ворота захлопнулись сразу, едва всадники выскочили из-за леса. И на предложение сдаться городские власти ответили гордым отказом. Всё же недаром магистр Плеттенберг избрал Венден местом своего проживания. При нём замок был перестроен в виде стандартной для орденских укреплений в Пруссии кастеллы, а с ростом усовершенствования артиллерии кастелла дополнилась башнями, приспособленными для установки в них огнестрельного оружия. В результате к началу осады у замка было возведено четыре мощных башни с толщиной стен более четырёх метров. Прилегавший к замку город так же был окружен обновлённой стеной из доломита, с восемью башнями, четыре из которых были проездными. Ведь за то время, пока Плеттенберг стоял во главе Ордена, значение этого поселения сильно возросло. Ныне здесь даже чеканили орденские золотые монеты, сделав Венден единственным провинциальным городом Ливонии, имевшим право чеканить деньги.

Впрочем, не смотря на проживание в городе самого магистра, город не избежал Реформации. В 1524 году его жители призвали к себе отступившегося от католицизма священника Беренда Бругмана, изгнанного из Кокенгаузена по приказу опального нынче архиепископа Иоганна Бланкенфельда. Реформация же привела сюда и одного из видных представителей гуманистической литературы Прибалтики - Буркарда Валдиса, уже написавшего свою карнавальную пьесу "О блудном сыне", премьера которой в Риге (как это было в иной истории) не состоялась по вполне понятным причинам. Ну а поскольку в его литературных сочинениях доминировали не только антикатолические настроения, но и обращения против немецкого дворянства, то даже не смотря на войну, Буркарда Валдиса обвинили в измене, поймали и заключили в городскую тюрьму, подвергнув пытке. Так что подход русских войск сей баснописец встречал в каменном мешке замковой тюрьмы гадая о своём будущем.

Ну а поскольку, раз город и замок отказались от сдачи, то их немедленно окружили цепочкой основательных лагерей, так, чтобы даже мышь не проскочила мимо, и приступили к осадным работам. А пушкари стали устанавливать осадный наряд, состоявший из двух десятков больших пищалей, что кидались ядрами от десяти пудов до семидесяти гривенок, и двух десятков простых пушек. Кроме того, у армии имелось и пять мортир, из которых стреляли каменными ядрами весом в шесть пудов и для которых уже было приготовлено более полутора тысяч ядер. Вся эта мощь должна были проломить оборонительные стены, сложенные из доломита и дикого камня, и дать возможность ратникам ворваться внутрь, ведь Венден был мощной крепостью, взять которую штурмом было крайне затруднительно.

Две недели царские войска обустраивали свои позиции, попутно отбиваясь от делавших дерзкие вылазки орденцев, а потом ещё пять дней ждали, пока пушки не сделают своё дело. На шестой день бомбардировки стены не выдержали и обвалились, после чего город и замок были взяты одним решительным штурмом.

Остатки немецкого гарнизона, как и большая часть горожан, пополнили собой холопий загон, в чём больше всего расстарались помещики. Ведь акция "комплект доспехов за определённое число рабов" продолжала работать и в этом году, и купцы с большим запасом оных следовали буквально по пятам за армией, щедро раздавая их тем, кто уже собрал нужное количество. Правда с Рождества ставки несколько возросли, однако армия двигалась по почти ещё нетронутым загонными отрядами местам, и кого холопить в округе хватало. Тем более, что за искусного ремесленника или учёного купцы делали изрядную скидку. И хотя университетами Ливония похвастаться не могла, но люди на её территории встречались разные. Так что в тенета андреевой "службы занятости" порой попадали довольно интересные экземпляры. К примеру магистр семи свободных искусств Тидеманн Ван Бюрен. И нет, он не был дворянином, особенно в русском понимании, а его фамилия означала лишь то, что родом он был из Бюрена - небольшого городка на острове Амеланд. Молодой человек просто путешествовал по миру и на свою беду оказался в не в том месте в недобрый час. Но кого волнуют чужие проблемы? Разумеется, никого. Зато для до сих пор страдающего от кадрового голода князя он стал очередным глотком воды в пустыне. Всё же растущая бюрократия (и не только княжеская, но и царская) высасывала грамотные кадры отовсюду словно пылесосом.

Покончив с Венденом, русская рать претерпела некоторые перестановки. Поскольку от Вендена уходило несколько дорог, то князь Бельский разделил своё войско на две части. Шесть тысяч ратных людей из поместных и собранных по новгородским пятинам пищальников, с легким нарядом и приданными для осады несколькими пищалями двинулись по дороге на Ронненбург. Вели рать князья Иван Иванович Барбашин и Андрей Петрович Нагой-Оболенский Лапа. Их основной задачей было принудить замки Трикат, Роненбург и Смильтен к сдаче, и только после этого заняться приведением остальных земель рижского архиепископства к власти русского царя.

Остальная же рать неспешно двинулась в сторону всё ещё орденского Вольмара.

*****

- И таким образом князья Курбские думают получить собственное княжество в землях Нового света, князь, - закончил доклад Лукьян.

Главный безопасник Андрея слегка пополнел в последние годы, что, впрочем, нисколько ему не мешало в работе. Ведь он давно уже не бегал сам в поисках информации, а был центром той паутины, что сплелась в Москве через преступный мир, злачные места и подкупленных слуг. Его молодая жена недавно родила ему наследника, у которого уже полезли первые зубки, так что спал он в последние дни мало, а работал много. Потому как жизнь текла своим чередом и знатные люди плели свои интриги, часть из которых была направлена и на его благодетеля. За последние полгода уже седьмого служку подкупить пытались. А один раз Лукьян и вовсе чуть не лопухнулся, за что продолжал корить себя и поныне: яд ведь тогда уже на самой кухне нашли. Задурили девке-помощнице голову, мол то приправа иноземная. Все же на Москве знают, что князь экзотические блюда откушать любит.

Ну а приправу ту на одном убивце пойманном опробовали. Через неделю тот слёг, а через месяц преставился, проведя последние дни в страшных муках. И что самое неприятное, след, кстати, умело оборванный кем-то, вёл не куда либо, а к родичам князя, к Шуйским. Да, Василь Василич, конечно, был ещё крепок телом, но за его спиной уже взрастала молодая поросль, которая, похоже, и начала свою борьбу за первенство в клане. И это заставляло Лукьяна работать сверх всякой меры. Потому как всё его богатство и власть была сконцентрирована на князе. Это вон сабуровский безопасник думал, что его умение и знания его спасут. Ага, как же, после того, как Ваньку Сабурова осудили да сослали в дальнюю вотчину за потворство своей сестре в приводе во дворец ведуний, сабуровский безопасник лишился головы, ибо сказано в писании: "во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь". Ну а всё его имущество отошло к государю, так что вдова ныне с детишками чуть ли не побирается. Нет, таких как он в живых победители не оставляют, так что он либо через князя будет как сыр в масле кататься, либо, как сабуровский безопасник сгинет, а семья по миру пойдёт.

- Хорошо, Лукьян, - проговорил князь, принимая от него пухлую папку с бумагами. - Надеюсь, твоего шпега Курбские не отыскали?

- Вроде нет, хотя их люди роют сильно.

- Хорошо, пусть притихнет пока, а ты поищи, кого можно на крючок подцепить, да в случае чего и сдать людям Курбских, чтобы успокоились.

- Уже, княже, - сделал обиженное лицо Лукьян. Всё же не первый год он в своём деле варился, сам соображать тоже умел, хотя князь до сих пор иной раз мудрым советом помогал разрешить, казалось бы, нерешаемую ситуацию.

- Ну и хорошо, - хлопнул себя ладонью по ноге князь. - А что со Мстиславским?

- Худо, - поник головой безопасник. - Люди у князя литовские, подхода к ним нет. Слуг из москвичей только-только набирать стали.

- Да не журись, сам понимаю, что с наскока не подступиться, - вздохнул князь. - Ты, главное, не пускай это на самотёк. Мстиславский - фигура знатная. Так что подходы к нему искать надобно.

- Буду, княже, не сомневайся.

Да, как и в иной истории Фёдор Михайлович так же разругался и с Сигизмундом, и с паной-рады, да и отъехал из Литвы на службу к московскому царю. И, как и в иной истории, стал этаким символом правильного выбора для литовских магнатов, отчего был государем безмерно обласкан и наделён огромными вотчинами. А также, минуя окольничего, пожалован сразу боярской шапкой, для чего состав Думы был даже слегка увеличен. И потому Андрей был уверен, что, как и в иной истории, князь ещё и с царём породнится. Так что иметь своего послуха в том доме сам бог велел!

Когда Лукьян удалился, Андрей сначала забросил папку в сейф, а потом подошёл к стене, на котором висела на крючке гитара, и взяв в руки инструмент, плюхнулся на стул и стал перебирать струны пальцами. Несколько дней назад он вдруг вспомнил одну песенку, и сильно поразился тому, что ещё что-то может вспоминать из ТОЙ жизни.

Побренчав немного, он, наконец, подобрал аккорды и тихонько запел:

Так говорится с античных дней,

Хочешь хвалиться, считай друзей.

Я о подобном скажу не так:

Высшая доблесть - достойный враг.

Право на слабость дают друзья,

Перед врагами слабеть нельзя.

Всё что угодно мишень атак.

Высшая доблесть - достойный враг.

- То есть Курбские для тебя, это "хвастунишки", которые не годятся в твои враги?

Голос тихо вошедшей в кабинет жены заставил князя подскочить от неожиданности. Однако, глянув на сильно округлившийся животик супруги, он вместо отповеди непроизвольно расплылся в дурацкой улыбке. Варя была вновь беременна, и все повитухи как одна утверждали, что уж теперь-то точно будет мальчик.

Встав со стула, он обнял жену, и застыл, даже не слушая, что та ему при этом говорила. Кстати, очень многие женщины ещё там, в ином прошлом-будущем обижались на это его свойство пропускать женские слова как белый шум, не реагируя на их смысл. Варя же, воспитанная в иной морали, просто приняла эту его особенность и всё. Просто знала, что потом он всё равно её выслушает.

- Ну так, что скажешь, милый? - голос Варвары наконец пробился к его разуму.

- Что? Ах, да! Не знаю, милая, но тот же Сабуров, имея сестру царицей был, по-моему, куда опаснее, просто не смог извлечь всего из ситуации. Или вот кто-то из родичей, от которых недавно "подарочек" приносили. Уже то, как они ловко оборвали след, показывает, что это действительно опасные враги. А Курбские, - он махнул рукой. - Гонору много, а толку нет.

- А может ты всё же неправ, родной? - и Варя, обернувшись, внимательно вгляделась в глаза мужа.

А Андрей задумался. Надолго. Всё же жене своей он доверял, ведь она давно стала его настоящей правой рукой как в жизни, так и в делах. И, раскидав ситуацию так и так, он понял, что, похоже, в её словах была своеобразная толика правды. Ему в последнее время столь многое удавалось протащить, совершить или согласовать, что он, похоже, и вправду зазвездился, забыв простую истину, что выше могут быть только звезды, а круче только вареные яйца. И именно потому стал допускать ошибки. Везде.

Взять тот же дурацкий прорыв ревельцев. Ведь это он решил, что позднеосенняя Балтика с её штормами не место для плаваний, и отвёл флот на базы, посчитав, что ревельцы, ушедшие по весне из города, тоже перезимуют в портах Европы. А вот те взяли и вернулись домой, потеряв от бурь несколько кораблей, но привезя с собой наёмников и припасы. И плевать, что набраны были те наёмники по принципу "абы кто, лишь бы было". Ведь возьми они Дерпт, и многие бы в коридорах власти задались любимым вопросом петербургско-кремлёвских обитателей в последние триста лет: а зачем нам флот? Уж желающие его укоротить точно мимо не прошли бы.

А теперь вот и соперников стал делить на достойных и нет. А ведь когда-то даже соседского помещика опасался, прекрасно понимая, что подставить или просто доставить проблем может даже он. Зато теперь на полном серьёзе посчитал Курбских слабыми, начисто забыв, что это достаточно спаянный и амбициозный клан, способный подкинуть немало проблем. Похоже, у кого-то и впрямь началось головокружение от успехов. Хотя, если хорошенько подумать, то он ничем не лучше тех же Курбских. Даже наоборот, те в интригах куда более его поднаторели, а он выкручивается лишь потому, что, во-первых, пользуясь послезнанием достаточно крепко привязал себя к самому влиятельному вельможе, а во-вторых, просто применяет методы, опробованные веками, но рождённые уже после этой эпохи. Своими действиями он заставлял врагов теряться, ведь они, наученные годами, ждали от него определённых реакций, а их не следовало. И на этом он и выезжал, успевая обходить расставленные ловушки. Но и враги не дураки, и тоже учатся. И Немой не вечен. Так что если он немедленно не возьмётся за ум, то его сожрут и не подавятся. Потому что вера в свой всехпобедизм всегда приводит к одному - к могиле.

Додумав мысль до конца, он крепко обнял жену в объятиях.

- Раздавишь, медведь, - тихо рассмеялась Варя.

- Не раздавлю, - не согласился он. - Куда я без тебя. Ты даже не представляешь, какая ты у меня умница.

- Расскажи.

- Нет, а то зазнаешься. И вообще, нечего дома сидеть, пойдём лучше в саду погуляем.

Следующие три дня князь, плюнув на все дела, просто наслаждался семейным уютом и играл с детьми. А заодно психологически перезагружался. Впереди ведь были не только война, но и многоходовые, расписанные на годы вперёд комбинации, придумать которые ему позволило лишь его послезнание. И слава богу, что жена так ловко и, главное, вовремя осадила его самомнение. Иначе сколько ошибок он мог ещё совершить. Нет, всё же правду говорят, что хорошая жена мужу продлевает жизнь, а в его делах приносит удачу. А его Варя ещё и держит на своих хрупких плечах всё княжеское хозяйство, которое давно бы рухнуло без должного пригляда, пока он по морям скитается.

И даже стыдно как-то стало за свои шашни с немецкой дворянкой, хотя и понимал, что, увидев Агнессу опять не устоит. Похоже, так и будет жить меж двух домов, за что гореть ему, по словам священников, в геене огненной. Впрочем, родившись в атеистическом обществе, он легко нарушал все церковные запреты, не веря написанному людьми Священному писанию, другими же людьми и редактируемому. Зато именно поэтому он и смог в глазах всех, включая собственную жену, достаточно законно залегендировать своего же сына от чужой женщины. Он просто стал его крёстным отцом, чем нарушил требование, что крестными не могут быть отец и мать ребенка. Почему так, он не сильно разбирался, вроде как ему говорили, что в этом ограничении кроется практический смысл: если настоящие родители умирали, то воспитанием сироты должны были заняться крестные. Может быть. Но ему нужно было залегендировать своё присутствие при малыше и свою опёку над ним, и потому это он присутствовал при таинстве крещения младенца и после погружения Ваньки-Иоганна в купель принимал его из рук священника. Кстати, крещён был юный граф Волинский по православному обряду, чему Агнесса хоть и пыталась противиться, но не сильно. И теперь его ещё не родившийся сын от Вари (а он почему-то верил, что третьим ребёнком будет именно сын) сможет законно называть графа братом.

А на четвёртый день его добровольного семейного заточения примчался во двор гонец из Кремля, и вновь пришла пора князю оставлять родных дома, а самому садиться в седло и трястись по дорогам, ведущим к далёкому морю...