Князь грязи

Пытаясь придать себе грозный вид, я иду к ней навстречу, четко печатая шаг.

Пусть она объяснит! Пусть только попробует не объяснить...

Она меня увидела... Она кинулась ко мне... И с рыданиями повисла у меня на груди.

- Ты чего? - спросил я ошеломленно.

Я никогда не видел, чтобы Рыбка плакала! Когда ее обижали, ее лицо делалось злым и жестоким, она ругалась, она дралась, но не плакала никогда!

- Что случилось-то? - спросил я снова, обнимая ее осторожно, прижимая к себе, - Где ты была?

Она подняла голову с моего плеча, посмотрела на меня, и я даже ахнул: ее лицо было все черное от синяков - из-за темноты я не понял этого раньше, когда только увидел ее, думал, это тени так падают... Глаза заплыли от огромных фингалищей, губа разбита.

- Тебя били? Кто? Почему? - пролепетал я, когда ко мне вернулся дар речи.

- Этот мудак, - ответила Рыбка сквозь зубы, словно с трудом выдавливая из себя слова, - Пошли отсюда... мне бы лечь.

Обнимая ее за талию, я отвел Рыбку к ее постели. Не сказать, чтобы ей особенно требовалась моя помощь, идти она могла самостоятельно, но мне очень хотелось поддержать ее...

Я понял бы ее на руки о отнес бы, но вы сами понимаете не той я комплекции.

- Папаша девчонки, - сказала Рыбка, когда легла, а я опустился на колени перед ее кроватью, готовый слушать.

- Может тебе надо чего? - осведомился я, - Примочки...

- Не-а, меня уже намазали чем-то... целебным.

- Кто? - удивился я.

Рыбка лежала на боку, подогнув колени к животу. И натянула на лицо какую-то тряпку, чтобы я не мог видеть его! Вот дурочка!

- Давай рассказывай, что случилось, - велел я ей.

- Черт, Мелкий, у меня получилось почти. Представляешь? Сижу я у подъезда старухи-учительницы, и вдруг выходит Ольга. Одна! Выходит, и идет себе не спеша к детской площадке, и никого с ней рядом! Я глазам своим не поверила...

- Ну?!

- Баранки гну. Я подхожу к ней и говорю: "Привет, я Рыбка, ты меня помнишь?" Она на меня смотрит, и вроде как кивает, тогда я говорю: "Пойдем, пора возвращаться". И она согласилась, сама мне руку протянула. Все так хорошо было, шли бы мы и шли, никто на нас внимания не обращал - мирно прогуливаются две сестрички, идут за ручку... Но тут, слышу за собой вопль гориллы, которой задницу углем прижгли, оборачиваюсь, несется на меня Олькин папаша, появился, гад, не вовремя. Пыталась я убежать, но с девчонкой разве что получится... Надо было бросить ее, тогда он бы меня никогда не догнал, но... девчонка у меня уже в руках была, представляешь?

- Да-а, ну а потом?

- Этот мудак стал меня так колошматить, что я просто вырубилась. Сунул в машину, связав предварительно, и повез на квартиру, где решил меня допрашивать, паскуда.

У меня пересохло горло.

- Он бы попросту убил меня, Мелкий, если бы ему не помешали...

Я приподнял тряпку, которой она лицо закрывала, заглянул в глаза.

- Ты сказала что-нибудь?

- Что я, дура?! Он бы меня, может, и не добил бы еще, а наши пришили бы точно!

- А что он узнать хотел?

- Да его только одно интересовало: кто его дочку сюда привел, да кто ее трахал! Орал, что убьет этих гадов, в самой преисподней найдет, если потребуется, и убьет. Супермен, блин!

Я еще не подумал ни о чем, а сердце уже заколотилось в груди...

- Он хочет убить Сабнэка? - спросил я осторожно, не столько Рыбку, сколько самого себя: чтобы самому поверить!

- Размечтался, придурок! - злобно сказала Рыбка, - Малиновый весь, слюной брызжет во все стороны, новый русский вонючий. Думает, что все может...

Я сидел возле Рыбкиной кровати в состоянии прострации.

Кривому везет, да и мне тоже! Безумно везет! Хотя... Кривому, может, идея моя и не понравится. Самоуверенный новый русский. И больно уж бешеный, по Рыбкиным словам... Решится ли Кривой посвятить в свой план такого? Тем более, что план его до сих пор на мне, бедненьком, строился.

Ну да ладно. Это ему решать, в конце концов, мое дело доложить. На самом ведь деле: есть человек, посторонний, с улицы, сверху, который горит желанием убить Сабнэка! Это же то, что нужно! Ни уговаривать не надо, ни денег обещать!

- Так ты ничего ему не сказала?

- Ничего, конечно. Что я, дура?

- А как же ты сбежала от него?

- Говорю же, меня спасли!

- Спасли? Кто?

Рыбка ответила после некоторого замешательства, и я почувствовал, как внезапно изменился ее голос. Разительно изменился. Стал другим...

- Парень один...

- Какой еще парень?

Воистину, Рыбка поражала меня каждым словом своим!

- Самый лучший на свете!

И мне показалось, что она снова начала всхлипывать... Я на какое-то время забыл и о Сабнэке, и о Кривом... Я смотрел на ее вздрагивающие плечики и убейте меня! - не понимал ничего.

- Ты, может, все-таки объяснишь?.. - спросил я неуверено.

- Чего тебе объяснять... - мрачно буркнула Рыбка и отвернулась от меня к стенке.

- Я не понимаю ни фига! Парень какой-то! Черный плащ, что ли, спаситель всех угнетенных?! Зорро?! Сэр Ланселот?!

- Сам ты! - неожиданно разозлилась Рыбка.

Почему-то конкретно "сэр Ланселот" вывел ее из себя.

- Дурак ты, Мелкий, и вообще, вали отсюда!

Вот так! А что я ей, собственно, сделал?..

Рыбка, видимо, сама устыдилась. Все-таки я не кто-нибудь, я друг! Единственный, между прочим...

- Тебе расскажи, - сказала она с деланной обидой, ты сразу побежишь своему Кривому все докладывать!

- Хорошо, не расскажу про твоего... Ланселота, уговорила, - сказал я, злорадно вставив имя доблестного рыцаря Круглого стола, который по какой-то странной причине был Рыбке неприятен.

Зря я, конечно, издевался! Рыбка обиделась и замолчала.

Принципиально. Пришлось объяснять ей, кто такой сэр Ланселот, и почему сравнение с ним не может считаться оскорблением, а даже наоборот.

- Думаешь, самый умный, да? - снова всхлипнула Рыбка.

И что у нее сегодня глаза на мокром месте? И не так ведь еще били ее - и то не плакала никогда!

- А я - дура, и не знаю ничего! Я, может, умнее тебя в тысячу раз, только мне книжек никто не давал читать!

У нее, похоже, начинается истерика.

Ну, что ж, можно ее понять - столько перенесла, бедняжка. Били ее, пытали, чуть вообще не прикончили. А она ведь - девчонка всего лишь!

Не понравилось ей, видите ли, как звучит имя доблестного рыцаря! А что, Зорро, что ли, лучше звучит? Или - тем более! - черный плащ?.. Хорошо, что Рыбка мультфильмов не смотрела. Она убила бы меня, если бы знала, что я ее героя уткой обозвал.

Мультфильмы... Книжки... Неужели когда-то все это было у меня?! Неужели у меня когда-то было что-то, кроме вонючего матраса и сальной подушки?! Господи, как же осточертело мне здесь все!

Домой, домой, я хочу домой! К моим книжкам, к моим мультикам, к моим компьютерным играм! У меня есть все это!!!

Где-то там, бесконечно далеко, но - есть... Мое! Собственное!

Я мог бы быть сейчас там... Быть счастливым, беззаботным школьником, который пожимает плечами, когда его спрашивают, что он собирается делать после того, как окончит десятилетку! Потому что ему все равно! Потому что не горит...

Потому что есть еще время побыть ребенком и не принимать жизненно-важных решений! Я мог бы...

Но я сижу здесь. Думаю о том, что стоит говорить Кривому, что не стоит, и как сохранить свою жизнь, за которую здесь никто ломаного гроша не даст, участвую в каких-то политических разборках, не зная по-настоящему, кому мне верить, потому что на самом деле... верить некому. Изворачиваюсь, вру и вздрагиваю от малейших шорохов.

Кого мне бояться? ОМОНовцев, Кривого, Сабнэка? Да всех!

Мне не к кому рыпнуться - меня никто не защитит! Ни те, ни другие, ни третьи!..

Бедный Мелкий... А кто виноват?

Ладно, не будем о грустном...

- Рыбка, мы еще выберемся отсюда, - сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. -Правда, выберемся.

Когда... Ну, в общем, будет у нас шанс, я уверен.

- Не будет этого... Никогда! - воскликнула Рыбка с чувством. -Куда мы выберемся?! На поверхность?! А что там?!

Что там у нас есть?! Мне что, к отчиму возвращаться? Да я лучше удавлюсь! У тебя, может, и получится чего-нибудь, ты - парень. Хотя и в твою удачу я тоже не верю... Многие хотели выбраться, но они-то хотят, да вот их никто не хочет, так и кончали все в канаве! Захлебнувшись... По пьянке...

Собственной блевотиной... Или - в разборках, пулями нашпигованные. Глупый ты, Мелкий! Вот так все и будет. А я... Я всю жизнь в этом вонючем подземелье проживу. Буду выполнять чьи-то порученья. Господи, мелкий, если бы ты только знал, как там, наверху, люди некоторые живут! Там, где я была, куда меня Олькин отец приволок! Какая там квартира у них! Ковры, шелковое белье на кровати, ванна с пеной, жратва из ресторанов! Я там всего одну ночь провела, но я теперь ее вспоминать всю жизнь буду! Представляешь, Мелкий, я спала на шелковых простынях, я мылась в этой ванной, а жопу мне смазывали чем-то жутко дорогим, и не жалко было! За мной так ухаживали!..

Вот тебе и раз, я думал, ее били там...

Слезы мешают ей говорить. И я, конечно, понимаю теперь причину этих слез... Конечно, я понимаю...

- Ну, почему, почему я должна жить здесь, а они там?!! Ну, чем они лучше?!!

Вот он, крик души. Вопрос, на который нет ответа. Чем они лучше тебя? Да ничем! Просто... Просто - так получилось!

Просто - так получилось не с кем-то, а именно с тобой.

- Ему бы я все рассказала... - хлюпала Рыбка. -Пусть бы меня убили потом, но ему бы я рассказала... Но он не заставлял! Он не хотел, чтобы меня убили! Он не такой, как этот кабан, которому все пофигу, лишь бы месть свою удовлетворить! Венечка, милый Венечка!

Так, похоже, что сэра Ланселота зовут "Венечка". Уже кое-что.

- Как только я сказала ему, что меня могут убить, он сразу перестал меня спрашивать. Огорчился, но перестал! Я пыталась объяснить, как это все серьезно, кто такой Сабнэк и что мы не просто бомжи, которые бродят по помойкам... И он понял!

И это называется - она ничего не рассказала!

"Венечка, милый Венечка!"

Вот глупая девчонка! попалась на такую простую и пошлую удочку: плохой полицейский и хороший полицейский, прямо как в дешевом боевичке. Один ее избил, другой ее приласкал - и сразу: "Венечка, милый Венечка" - и готова уже рассказать все, что угодно. А эти двое потом долго смеялись, наверное!

Я не стал ей ничего говорить, не стал больше ни о чем спрашивать. Все мне и так ясно. Со дня на день следует ожидать "неуловимых мстителей", хорошо, если бы только их, а не бригады ОМОНа...

Венечка, милый Венечка... Еврей еще плюс ко всему!

Рыбка ревела, отвернувшись к стене, предаваясь горестным размышлениям о своей нелегкой доле. Я ей был не нужен.

Мелкий, который такой же бездомный, как и она, Мелкий, который не может предложить ей шелкового белья и пены для ванной - нафиг он нужен, такой Мелкий?!

Вот и верь после этого в дружбу!

Меркантильность одна кругом...

Ладно бы, еще был этот Венечка человеком, а то ведь информацию выуживал у дурочки! Вот кому ты точно не нужна, так это ему! ОН ТЕБЯ НЕНАВИДИТ! ТЫ ЕМУ ПРОТИВНА! Единственное, чего он хочет - за девчонку отомстить!

Я расскажу о них Кривому. Обязательно расскажу. Пусть эти двое постараются для общего дела, пусть падут жертвами своей идиотской мести. Как говорится, давайте поможем друг другу.

О кей! Я иду к Кривому!

Кривой слушал мой сбивчивый и не очень понятный рассказ не перебивая. Я не готовился к разговору с ним, я не думал о том, что стоит ему говорить, а о чем лучше умолчать - мною двигали возмущение и обида, когда я шел к нему, но когда я начал говорить, то понял, что не стоит никого выдавать. Ни Рыбку, которая так глупо раскололась и выболтала наши тайны, ни того, кому она их выдала. Я пытался донести до Кривого сведения, которые могли ему пригодиться - о том, что есть люди, которые хотят убить Сабнэка, независимо от нас, и что стоит им помочь в этом, направить, так сказать, а то без нашей помощи они не то что Сабнэка убить, вообще сюда не проникнут никогда.

Я полагал, что Кривой будет прыгать от восторга или, по крайней мере, скажет что-нибудь типа того: "Здорово, Мелкий!", "Ты молодец, Мелкий!", но Кривой только молчал, долго и напряженно. Молчал и смотрел на меня... очень странно как-то смотрел.

- Что?.. Что-нибудь не так? - решился я спросить, когда молчание затянулось уж слишком надолго.

- Нет, ничего, - ответил внезапно Кривой, - Я просто размышлял о том, мог ли Мелкий предать меня и если да, то кому.

Меня как ледяной волной окатило, я едва не свалился замертво прямо там, на месте.

- Кривой, ты что... Я?! Предатель?!!

- Ладно, успокойся. Подумав как следует, я решил, что ты говоришь мне правду.

Точно, они все сговорились сегодня, чтобы добить меня окончательно! Что Рыбка, что... этот!

- Сабнэк в наши личные разборки никогда не привлек бы людей сверху. Если они на самом деле есть, эти люди... А, Мелкий?

- Но ты-то их знаешь... Это отец девчонки и еще там родственник какой-то, - пролепетал я.

- Дядя, - подтвердил Кривой, - Брат матери девочки, Вениамин Юзефович Лещинский.

Охренеть! Рыбкин Ланселот зовется Вениамином Юзефовичем!

Да еще и Лещинским! М-да, не зря она так рыдает...

- Ну вот видишь, ты же проверить все можешь, - сказал я обиженно, - Я ему все говорю, хотя Рыбка меня убьет, если узнает... а он! Видите ли еще размышляет, предатель я или нет!

- Не ной, я уже не размышляю. Странно, но почему-то я склонен тебе доверять... Почему бы, Мелкий, не знаешь?

- Потому что у тебя нет причин мне не доверять!

- Да нет, не поэтому... Впрочем, не имеет значения все это. Не стану я, Мелкий, компрометировать свою особу в любом случае.

Трус несчастный. А я еще поверил, что он действительно в состоянии уничтожить Сабнэка и взять власть в свои руки.

Он так и будет всю жизнь ходить вокруг да около. Я попытался изобразить на лице презрение, зная, что оно мне дорого будет стоить, но не мог я отказать себе в таком удовольствии!

О том, насколько дорого будет мне стоить сия высокомерная мина, узнал я через несколько мгновений, когда Кривой, высокомерно улыбаясь, произнес:

- Компрометировать мы будем твою особу, мой милый мальчик. Я сообщусь с этим бешеным "новым русским", но на встречу с ним пойдешь ты. Ты будешь, так сказать, посредником между нами. Чувствуешь историческую важность возлагаемой на тебя задачи?..

- Хорошо, я пойду, - сказал я отважно, - только надо бы, что б он верил мне.

Кривого, видимо, несколько удивил мой ответ.

А чего он ждал? Жалобного - "а может, не надо"?!

Да я с удовольствием пойду. По крайней мере, на поверхность выйду... В первый раз за пол года. За пол года!!! Поверить трудно... Да я на встречу с Дьяволом пойду, если она на поверхности будет!

- Подготовить вашу встречу - моя забота, - сказал Кривой. -Я решу, как это лучше сделать... Иди пока, утешай выпоротую Рыбку. Я призову тебя, когда понадобишься.

Выпоротую Рыбку я утешать не пошел, ибо Рыбка в утешениях моих не особенно нуждалась. А выслушивать ее "Венечка, милый Венечка" у меня, сами понимаете, желания большого не было!

Рыбка сама пришла ко мне уже ближе к вечеру, когда я собирался, наконец, прочесть добытую мною еще третьего дня газету. Газету я отобрал у одного из мальчишек-попрошаек, у него было завернуто в нее что-то, по всей вероятности, пирожки - уж больно была промаслена бумага, да и пахло соответственно, но я, сгорая от нетерпения, хотел почитать ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ о верхнем мире, все равно, что, ведь я уже почти забыл, как он выглядит! Все эти два дня мне было как-то не до газеты, но теперь вот я мог...

Как бы не так, пришла тихая и подавленая Рыбка, настолько тихая и подавленая, что я даже не заметил, как она вошла.

- Мелкий...

Я вздрогнул от неожиданности.

- Я ужасно выгляжу, да?

Ужасно, ужасно, еще как ужасно! Смотреть страшно просто!

- Да нет, с чего ты взяла?

- Мне бы йоду...

- А я думал, яду, - хихикнул я и произнес патетически, - Яду мне! Яду!

- Мне уйти?

- Да нет, ну, что ты!.. Нет у меня йода, откуда? Ты лучше к бабам бы сходила, у них, может, есть...

Рыбка с мучительным стоном опустилась на мой матрас, села как-то боком, и на лице ее отразилось неподдельное страдание. Она почему-то еще не переоделась, до сих пор была в джинсах и кофточке. Странная она была в этом прикиде, как будто чужая.

Рыбка устроилась поудобнее и вдруг протянула руку к моему лицу. Я, понятное дело, отшатнулся, просто инстинктивно...

- Ну, что ты... - сказала она обижено, - Понюхай!

Я потянулся носом к ее коже, она действительно вкусно пахла - клубника? малина? персик? - запах был нежный и тонкий, что-то давно забытое, милое сердцу. Мне вдруг так захотелось коснуться губами ее руки, ужасно захотелось, но я мысленно дал себе по морде - еще чего не хватало!

- Здорово пахнет, правда?

- Ну, да... Ничего.

- Это был такой маленький флакончик. Венечка капнул в ванную всего несколько капель... И такая пена... Розовая и душистая. Сколько времени прошло, а кожа все еще пахнет...

- Он что, еще и мыл тебя? - спросил я мрачно.

- А ты что, ревнуешь?

Рыбке хотелось бы, чтобы я ревновал - по ее глазам было видно, насколько ей этого хотелось! - чтобы действительно была причина для ревности, хотя бы у меня, но я ей удовольствия не доставил, пожал плечами и сказал вполне искренне:

- Насмешила! Ты - и он! Ха-ха-ха!

И получил я от Рыбки хороший удар в челюсть. От души, как говорится. До того момента, как я ударился головой о стену, я успел подумать: и как она только далась тому мужику, который избил ее? Ведь тяжелая же у нее рука!

Потом я ударился головой о стену. И некоторое время не думал вообще ни о чем, у меня в прямом смысле этого слова искры из глаз посыпались.

- Мелкий! - злобно процедила Рыбка сквозь зубы. -Доходяга!

И она ушла, громко хлопнув несуществующей дверью.

Я, по крайней мере, очень явственно слышал ее стук.

Хряп! И штукатурка посыпалась с потолка... Несуществующая штукатурка с несуществующего потолка.

Доходяга! А что, она хотела, чтобы я ей сдачи дал? Не хватило ей? Ненавижу баб! Всех подряд! А эту скользкую холодную рыбину - больше всех!

Золотая Рыбка... Селедка... в винном соусе!

Я уткнулся в газету. Но попробуй почитай, когда у тебя челюсть на бок и голова раскалывается!

Газета снова отправилась под подушку. До лучших времен.

Глава 3

НАСТЯ

Я не знала, из-за чего Андрей снова рассорился с Веником. Тот день вообще был очень странный: сначала Веник ( а не Андрей, который, собственно, должен был забирать Олю от учительницы ) привез домой безмолвную и сникшую девочку, причем - был взбудоражен, огорчен, дергался, терял нить разговора, поминутно поглядывал на часы, порывался звонить... А потом - с воплем "Ой, не могу больше!" - вовсе выбежал из квартиры. Спустя полтора часа вернулся Андрей.

Взбешенный до степени полного озверения. Я его вообще боюсь, а уж в таком состоянии - он и вовсе невменяемый! Я подала ему ужин и решила не спрашивать о причинах дурного настроения, но он рассказал мне сам: сказал, что Олю снова пытались похитить, а так же - обругал Веника ТАКИМИ нехорошими словами, что многие из них я вообще впервые слышала.

На следующий день, вернее - на следующий вечер к нам пришел Веник. Бледный и какой-то непривычно-серьезный. Андрей не хотел говорить с ним, но хрупкий Веник попросту втолкнул моего могучего супруга в его комнату и затворил за собою дверь. Не знаю, о чем они там говорили... У нас в доме толстые стены и двери практически звуконепроницаемые. А то я бы, конечно, подслушала. Такая уж я бессовестная... Но еще Ретт Батлер сказал, что "подслушивая, можно узнать много интересного"! Говорили они весьма взбудораженными голосами, Андрей иногда срывался на крик. Из комнаты они вышли уже примиренные. И - донельзя опечаленные...

А потом был тот телефонный звонок...

А потом - приехал Юзеф.

Телефонный звонок раздался ночью.

У меня в комнате телефона нет, когда мне хочется с кем-то поболтать, да так, чтобы Андрей не слышал ( если мне вообще приходит в голову дерзкая мысль приблизиться к телефону, когда муж дома!!! ), я беру телефон с кухни.

Другой телефон - в комнате Андрея.

И трубку взял Андрей...

Меня этот звонок разбудил и напугал. Я посмотрела на светящийся циферблат будильника: половина третьего ночи! Даже деловые партнеры Андрея, напрочь лишенные какой бы то ни было воспитанности и деликатности, после часа ночи старались не звонить!

Андрей говорил долго.

Потом - я услышала, как он вышел на кухню, завозился там, зазвенел посудой...

Я встала.

Андрей сидел за кухонным столом, в пестрых сатиновых трусах, которые даже в самые лютые холода являлись единственной ночной одеждой, которую он признавал, сидел и пил коньяк прямо из горлышка бутылки.

Он так задумался, что даже не услышал, как я вошла, и вздрогнул, когда я его окликнула.

- Чего не спишь? Иди, ложись... Нечего тебе тут, - угрюмо буркнул мой нежный супруг.

- Кто звонил?

- Тебя это не касается... Это мое дело. Ну, может, этого дурака Веника еще придется взять с собой. Пацифиста сраного... Но дерется он неплохо, если его как следует достать.

А одному на такое идти... Чистое самоубийство! - Андрей глотнул из бутылки, звучно икнул и сморщился. -Ой, ну и гадость! Если это коньяк, то я губернатор Калифорнии.

- И что же это за дело такое опасное, на которое Веника ты с собою берешь, но про которое мне даже знать нельзя?!

- Веник - мужик, хоть и гомик... То есть, он - гомик, но при этом - мужик с принципами. И, потом, он Ольге не чужой...

- А я, значит, чужая тетка и потому меня это дело никак не касается?! - у меня голос даже сорвался от обиды, и Андрей, кажется, понял это, не смотря на свое алкогольно-задумчивое состояние.

- Ладно тебе, не злись, я не хотел тебя обидеть. И ты Ольге не чужая, конечно, а напротив даже - ее вторая мама, вот! Я имел в виду, что никакого другого мужика я в это дело взять не могу, потому как это дело сугубо личное. А тебе незачем соваться, потому что... Во-первых, ты - баба. В смысле, женщина. Во-вторых, меньше знаешь - крепче спишь, да и проживешь дольше...

Господи! Да как я могла выйти замуж за такого? "Баба в смысле женщина"! Вот это да! Где ж все это было, когда он за мной ухаживал? Или - где были мои глаза?!! Придумала себе, дура-писательница, невесть что, то есть - сильного мужчину, за внешней грубостью скрывающего исстрадавшуюся душу! Собственно, замуж-то выходила за его исстрадавшуюся душу... Потому как не было в нем больше ничего привлекательного. А меня мамочка попреками изводила.

Впрочем, когда он ухаживал за мною, он все-таки говорил разные красивые слова. И не называл меня "бабой".

Андрей допил коньяк, поставил бутылку на стол, еще несколько раз икнул и потер рукой над желудком.

- Ох... Неладно со мною что-то.

- Сходи к гастроэнтерологу.

- Схожу... Потом. Если жив буду...

Он снова икнул.

И вдруг повернулся ко мне с тем странным коровьим выражением на лице, которое я на начальном этапе нашего с ним общения принимала за выражение нежности.

- Насть! Слушай, я могу попросить тебя... Об одной вещи. Это важно. Ты серьезно отнесись!

- Попросить - можешь, - осторожно ответила я.

Мало ли, о чем он меня попросит, в таком-то состоянии?

Да и вообще - незачем загодя обещания давать!

- Насть! Если что... То ты позаботься об Ольге. Ладно?

- Не поняла... Что - "если что"?

- Если убьют меня!!! - неожиданно заорал Андрей. -Если убьют и меня, и Веньку! Не верю я им!

- А если ты "им" не веришь, то зачем соглашаешься на что-то там...

- Потому что я должен. Потому что нет другого пути.

- Для осуществления твоей мести?

- Не только. Ольгу снова пытались похитить... И они не оставят нас в покое... Да и потом - я верю ему, понимаешь?!

- Ты только что сказал, что ты "им" не веришь!

- И верю, и не верю! Господи, Насть, не доводи ты меня! Просто пообещай, что ты позаботишься об Ольге, если меня не станет. Что ты не просто отправишь ее к Юзефу в Краков, но проследишь, чтобы у нее все было хорошо! Пойми же... Ему я совсем не верю! То есть, не "не доверяю", а не верю вовсе, если ты можешь понять разницу...

- ...могу.

- Так вот: не верю я ему. Никого никогда не любил он по-настоящему! Даже Лану. Для него главное - его творчество. Как говорится, "вся жизнь в искусстве", а для живых близких уже нет места, да и времени нет. Мертвую Лану он любит больше, чем любил ее - живую. Он горевал о пропавшей Оле, но я не знаю, не будет ли мешать ему ее присутствие рядом и согласится ли он пожертвовать хоть чем-то из своего привычного образа жизни ради моей девочки!

- А что ты имеешь в виду под "привычным образом жизни"

Юзефа Теодоровича? - заинтересовалась я.

- Ну, не знаю, что там у людей искусства... Кокаин, оргии, ночной образ жизни, девочки, мальчики... Групповой секс...

- Господи, Андрей! Ему же шестьдесят лет! - восхитилась я.

- Пятьдесят восемь... И это не имеет значения. Ты не знаешь Юзефа!

- А ты мне ничего такого и не рассказывал... Про оргии и про групповой секс.

- А раньше ничего такого и не было! Но ведь то - советский и раннеперестроечный период, это все было еще не принято у нас здесь, да и потом, Юзеф был женат, а когда умерла жена - оставалась Лана! А теперь - и время другое, и он свободе, да и вообще - живет за границей! Но я не о том... То есть, о том как раз... Просто - пообещай, что не забудешь про Ольгу, что будешь о ней заботиться. Я не прошу тебя удочерять ее...

- ...и на том спасибо!

- Не перебивай!!! Я важное говорю!!! Так вот... О чем я говорил?

- Ты просишь меня пообещать тебе позаботиться об Ольге, но при этом не настаиваешь на том, чтобы я ее удочеряла.

- Да, именно так!

- Ты что, действительно, всерьез собираешься погибнуть?

То есть - рисковать так, что это может стоить жизни не только тебе, но и Венику?!!

- Господи, Насть! Ты действительно такая дура или притворяешься?!

- Действительно.

Он минуту помолчал, озадаченный. Потом - испустил глубокий, тяжелый вздох, сопровождаемый пулеметной очередью икоты.

- Да как же я на тебе женился? Да где же были глаза мои и все остальное?

- Я тоже мучаюсь этим вопросом весь последний год. Как же это я вышла за тебя замуж?

- Черт! Нам надо развестись. Срочно!

- А Ольга? Ты же говорил...

- Да, да, действительно... Тогда - после этого всего.

Или - мы разведемся после этого всего, или - ты овдовеешь.

В любом случае расставание пойдет нам на пользу.

- Хорошо... Если я овдовею, я позабочусь об Ольге. И не буду доверять Юзефу Теодоровичу. Если он действительно окажется так ужасен, как ты о нем рассказываешь... А ведь интересно было бы познакомиться с ним, раз он так ужасен! Оргии, групповой секс, девочки, мальчики, кокаин! Живут же люди, мечтательно вздохнула я.

- Надеюсь, ты шутишь, - буркнул Андрей.

- Почему? Ты не хочешь, чтобы я получала хоть какие-то удовольствия в этой жизни?

- Я тогда не смогу со спокойной душой оставить на тебя Олю! Да и потом, каково мне будет смотреть с того света на то, как ты в оргиях участвуешь, тогда как со мной была фригидна!

- Ты безнадежный эгоист. Но, слушай, Андрюш, если серьезно, то, может, лучше в милицию заявить?

- Нет. Не лучше. Если я и сам им не до конца верю, то кто ж мне в милиции поверит?! И потом, это мое дело!

- Ну да. "Честь семьи Прицци" в русском варианте.

- А что это такое?

- Фильм.

- Клевый фильм? Надо бы мне посмотреть... После того, как разделаюсь с этими гадами, разведусь с тобой и заживу наконец спокойно!

...Надо ли говорить, что Андрей так и не посмотрел "Честь семьи Прицци"?

...И не развелся со мной.

...И не зажил спокойно.

Но с "этими гадами" он все же в некотором смысле разделался. Пусть и не своими руками, но... Вдохновителем акции все же был он.

Он умер, как воин, в бою, и вполне бы заслуживал "огненного погребения", если бы мы только смогли найти его тело!

Надеюсь, для таких, как он, есть своя Вальхалла - одна на все времена и вне зависимости от вероисповедания ( или от отсутствия такового ).

Надеюсь, на Вальхалле он снова найдет свою голову.

Или - голова получит назад свое тело ( выловленное валькириями из коллектора).

В общем, надеюсь, на Вальхалле части Андрея воссоединятся и он обретет там, наконец, желанный покой, приятное мужское общество, пиво, баню, ежедневные тренировки и вообще все, чего когда-либо желала его душа.

Глава 4

МЕЛКИЙ

Лучших времен скоро ожидать не следовало. Я понял это уже утром следующего дня, когда Кривой - наш будущий Великий Император - призвал меня к своей особе.

Император восседал на тро... Простите, на колченогом стульчике, за бывшей школьной партой, которая, вероятно, очутилась здесь мистическим образом, ибо никаким другим образом проникнуть сюда просто не могла.

Кривой что-то писал. Я обалдел, когда увидел его с ручкой в руках честное слово, я уже два года не то, что ручку, карандаша в глаза не видел!

При виде меня, Кривой спрятал лист бумаги, на котором писал, в карман, и поднялся. Колченогий стульчик жалобно скрипнул - точно развалится, если сесть на него еще раз.

- Значит так, Мелкий, - заявил мне Кривой, - Сегодня вечером ты идешь на встречу с отцом девочки. Он будет ждать тебя на пустыре возле станции метро Бауманская. Знаешь, где это?

- Вроде, знаю.

- Он будет одет в джинсы и черную куртку, с ним вместе будет этот паренек, дядя девочки.

На моем лице отразилось искреннее удивление.

- Страшно ему одному идти, - объяснил Кривой, - Да это и к лучшему, что юный Лещинский тоже будет в деле. Нельзя его все равно в живых оставлять, больно уж много знает.

Конец фразы я договорил за Кривого сам: "И тебя, Мелкий, в живых оставлять нельзя, и Рыбку тоже, вы все много знаете". Хотя - нет, Рыбка о предательстве Кривого не знает, так что, может быть, одна она будет жить, благоденствовать и недоумевать: куда это столько народу разом подевалось?!

- Проведешь их тем ходом, помнишь, что мне показывал?

- Прямо сюда?

- Прямо сюда. Потому что здесь вокруг верные мне люди, потому что здесь их можно будет уничтожить тихо и незаметно, если что... Ты понимаешь.

Я понимаю. Я снова вспоминаю бессмертную фразочку урода: "Тот, кто уходит туда, никогда не возвращается".

- Говорить вы будете здесь.

- Мы?!

- Да, ты и они. Ты - мое доверенное лицо, Мелкий.

Какая честь для меня.

- А о чем я буду говорить с ними?

- Если не будешь перебивать меня своими дурацкими вопросами, то скоро узнаешь, - терпеливо ответил Кривой, - Итак, говорить вы будете здесь, а я буду слушать, находясь в смежной комнатке за зановесочкой.

Кривой указал мне, где конкретно он будет, потом подробно объяснил мне суть возложенной на меня задачи, объяснил, а потом заставил повторить чуть ли не три раза, наверное, полагает, что я дебильный и с первого раза ну никак не запомню. Что ж, давно он меня знает, наверное успел изучить.

С меня сняли мои лохмотья. Меня вымыли. Меня одели в чуть потертые джинсы и приличную куртку, я должен был выглядеть нормальным мальчиком и не привлекать к себе особенно пристального внимания прохожих...

Рассматривая себя, такого чистенького и так хорошо одетого, я с ужасом представлял, где мне придется пролезть, чтобы привести этих двоих куда надо. Одно только радовало мне сердце и заставляло сладостно улыбаться: это была мысль о том, что там же, где и мне, придется лезть прекрасному и восхитительному сэру Ланселоту, утонченному эстету, который не пожалел своих дорогостоящих ароматизаторов для бедной вонючей Рыбки... Ты у меня еще так пахнуть будешь, благородный Черный Плащ! Ты у меня будешь БЛАГОУХАТЬ!

Когда я выбрался на поверхность, то едва не задохнулся от сильного ветра, ударившего мне в лицо, от миллионов запахов, я просто обалдел от шума, грохота, гула людских голосов. Я был сражен приступом агрофобии, стоял, втянув голову в плечи и прислонясь спиной к стволу дерева, безумный мой взгляд тонул в бескрайности горизонта. Нет горизонтов в городе Москва, кругом дома, столбы, палатки и люди... люди... люди, но я отвык от людей, от такого их количества, я отвык от неба, оно казалось мне огромным и подавляющим, и здание на другом конце улицы было далеким, как горизонт.

Была середина ноября, так мне сказали, когда вышвыривали на поверхность, но снега не было, и было достаточно тепло для такого времени года, что еще больше дезориентировало меня и... мне хотелось обратно под землю, в черные пещеры, в узкие переходы. Панически хотелось.

Последнее время мне снилось небо, почти каждую ночь.

Мне снилась трава, деревья, солнечные блики на асфальте, и я просыпался чуть ли не в слезах, а теперь... я боюсь оторвать спину от дерева. Что же такое случилось со мной?

Я здесь чужой. Это ужасно, но я действительно здесь чужой. Империя переродила меня, сделала мутантом, я больше не могу жить на поверхности!

С раннего утра я бродил в районе станции Бауманская, медленно и осторожно, как инвалид, впервые вставший с костылей. Я бродил по парку, слушая почти неуловимый шорох тлеющих листьев под ногами, вдыхая их запах, терпкий, свежий, острый запах осени.

Когда наступает вечер и приближается час моей встречи с предполагаемыми убийцами Сабнэка, я понимаю - ничто не в силах заставить меня снова лезть под землю. Ничто!

А не сбежать ли мне? Не пойти ли мне домой, не рассказать ли все родителям? И пусть доблестные солдаты ОМОНа... эх, жалко, что невозможно это, невозможно просто потому, что никто не поверит мне.

И я отправляюсь на пустырь в назначенное место.

Выполняя подробные указания Кривого, я не сразу подхожу к двоим мужчинам, стоящим вроде бы как раз там, где надо, я обхожу вокруг и своими привычными к темноте глазами, внимательно оглядываюсь: не притаился ли поблизости кто-нибудь еще.

Нет, их действительно только двое. Дюжий мужчина в джинсах и черной куртке - это отец Ольги, а молодой парень в светлых брючках и светлом плаще... сэр Ланселот.

Можешь с плащем попрощаться!

Я находился от них в нескольких шагах и успел рассмотреть очень хорошо, они же, разумеется, даже не заметили меня, не видят они ни фига в темноте, туго им придется, бедненьким, в наших подземельях.

От назначенного времени прошло уже пять минут, я нарочно не торопился подходить к ним, и они начали волноваться.

Новый русский закурил очередную сигарету, сразу же вслед за предыдущей. А Зорро (в светлом плащике) с беспокойством оглядывался по сторонам. Неужели надеется разглядеть что-нибудь? Да вот же я, под самым вашим носом! Они молчат, вслушиваются в тишину, боятся быть застигнутыми врасплох, и я нарочно подкрадываюсь к ним так близко, что даже слышу их дыхание... и громко кашляю.

Вы б видели, как они подпрыгнули!

- Привет вам от Кривого! - говорю я, стилизуя голос под блатной.

- Это ты - Мелкий? - спрашивает новый русский.

- Нет, я крупный.

Не могу я выдержать стиля. Да разве я тяну на блатного с моей-то внешностью, а главное, с моей сутью?

- Да Мелкий я, Мелкий! - сказал я, не в силах сдержать улыбку, хорошо, что они все равно не увидят ее в темноте, - Давайте, идите со мной...

И мы пошли.

Они молчали, и я молчал. Как три бесплотные тени мы скользили вдоль стен домов, заворачивали в кривые переулочки, в узкие дворики. Я нарочно вел их самым странным и запутанным путем, чтобы ни за что они не вспомнили дороги, чтобы ни за что не смогли найти ее самостоятельно.

Мы спускаемся в подвал полуразрушенного дома, и я поднимаю люк.

- Сюда давайте...

- Сюда? - неожиданно восклицает сэр Ланселот, - Я туда должен лезть?!

И смотрит на меня, как на безумца.

- Не хочешь, не лезь, - отвечаю я равнодушно.

- Перестань паясничать! - устало и обреченно говорит новый русский, - Ты ж не на дискотеку собирался...

- Да, я предполагал что-то подобное... - пробормотал высокоэстетичный юноша, с опаской заглядывая вниз.

Ха-ха, предполагал он! Ты еще не знаешь ГДЕ я собираюсь тебя провести!

- Я пойду первым, - сказал я и, заранее злорадствуя, добавил, - Идите прямо за мной. След в след. Руками ни за что не хвататься - только там, где я скажу, а то в радиационные отходы вляпаетесь, сразу вся кожа слезет... И крыс не пугайтесь, они там носятся по трубам, как торпеды, но они вам не сделают ничего, разве что укусят.

Милый Венечка посмотрел на меня с ужасом. Можно сказать, я был удовлетворен.

- Скажи, что ты врешь, - попросил он смиренно.

- Не-ет, не вру.

- Андрей, я пойду в середине, хорошо?

- Да иди ты где хочешь, - мрачно буркнул Андрей.

Я повел их такой дорогой, по которой сам не ходил никогда! И не только потому, что противно, но и опасно еще.

Кривой просил меня вести их кружными путями, а выбирал я их на свой вкус. Я должен был отомстить этому новому русскому за избитую Рыбку, а Венечке... за то, что он такой!

Один единственный раз вы здесь пройдете и, уверяю, не забудете этого никогда! До конца своих дней!

- Смотрите, не упадите, - заботливо предупредил я, когда мы начали спускаться.

Кривой, когда узнал о моей выходке, чуть не убил меня.

А узнал он о ней сразу, как только мы пришли. Понял по запаху, которым мы пропитались, кажется, до самых костей.

Впрочем, через коллектор мы шли недолго, всего лишь метров двадцать, я же на садист все-таки... да и не мазохист, потом мы петляли бесконечными переходами, где были проложены ржавые, текущие повсеместно трубы, телефонные кабели... в общем, все как обычно, в одном месте пришлось даже ползти на пузе - забыл я о том, что кое-где трубы уложили под бетон - но не могу же я помнить все! Я не компьютер!

Так что, когда мы пришли на место, то представляли из себя достойные образцы жителей трущоб. Особенно милый Венечка. Так что я вполне был удовлетворен местью.

В самом сердце Империи передвигаться следовало осторожно. Никто не должен был видеть посторонних, поэтому я вел их не совсем обычным путем, тем, который мы с Кривым специально придумали для них - темные и грязные подземелья, вонь, крысы и - внезапно та миленькая пещерка со школьной партой и дохлым стульчиком, освещенная керосиновой лампой столетней давности.

Как партизаны, ей Богу!

Убогое сие место вызвало у наших гостей такую бурную реакцию, словно они попали в царские палаты. Я их понимаю, конечно - там было сухо, там было относительно тепло и светло.

- О черт! - воскликнул сэр Ланселот, когда увидел, во что превратился его светлый плащик. Он смотрел на себя с ужасом и отвращением, но не сказал больше ни слова. Наверное, не было у него слов. мы проделали долгий путь, и все устали порядочно, а эти двое особенно, мне то что - я привычный, и милый Венечка долго и уныло осматривая дохлый стульчик, решил-таки сесть на него. предварительно он положил на него газетку, чем привел меня в состояние восторга, да и нового русского тоже.

- Ну ты!.. - он даже не нашелся что сказать.

- Я вам мешаю? - устало буркнул Венечка, - Мало ли какой заразный на нем сидел...

Воистину, сэр Ланселот начинает мне нравиться!

Кривой сидел на этом стульчике. Драгоценный наш Аластор и будущий Сабнэк! И, между прочим, он слышит все!

Я так был благодарен Венечке за сего слова, что даже предупредил:

- Осторожно, он сломанный.

Венечка предупреждению внял и опустился на стул со всей возможной осторожностью.

- Итак? - произнес новый русский, теряя терпение.

"У нас товар, у вас купец", - захотелось мне сказать, но я сдержался, все-таки дело действительно серьезное.

- Итак, вы хотите убить Сабнэка, - сказал я глубокомысленно.

- Я хочу убить ту скотину, которая похитила мою девочку и ту, которая надругалась над ней! Это единственное, что меня интересует!

- Мы так и поняли, - заметил я, отчетливо видя в глазах господина Крушинского желание побить меня головой о стену или проделать еще что-нибудь в этом роде.

Я как следует насладился паузой и только было собрался продолжать, как неожиданно появился Кривой. Появился он намного раньше оговоренного срока, и я воззрился на него с недоумением.

- Пошел вон отсюда, - сказал мне Кривой и по тону его голоса я понял, что он сильно рассержен.

Да, пожалуй переборщил я с местью за Рыбку... Достанется мне теперь... Ну, да ладно. Как можно тише и незаметнее я юркнул за занавесочку, лучше уж теперь не привлекать к себе внимания, авось, забудут.

Дальнейший разговор я слушал уже оттуда.

- Вы здесь не на увеселительной прогулке по экзотическим местам, - сказал Кривой господину Крушинскому, - Нам тоже, знаете, не до развлечений, так что извольте слушать внимательно то, что я намереваюсь вам сказать!

Браво, Кривой!

- Не думайте, что вы слишком хорошая кандидатура для предстоящего дела, мы долго думали прежде чем принять решение... относительно вас, и все же решили пойти вам навстречу, единственно потому, что вы лицо заинтересованное в удачном исходе предприятия не меньше, чем мы.

Батюшки, во дает! Никак Кривой до того, как оказался в канализации был депутатом государственной думы!

- А кто это вы? - поинтересовался господин Крушинский.

- Вот это вам знать совсем необязательно.

- Хорошо. Что я должен знать?

- Во-первых, вы должны точно придерживаться моих указаний. Вы поняли? Досконально! Ставка здесь - ваша жизнь.

Малейшая ошибка, и ничто уже не спасет вас. И справедливости не совершите и сами угодите... в коллектор.

- О! - воскликнул сэр Ланселот.

- Да, молодой человек, вас это тоже касается.

- Я уже понял, - уныло сказал Венечка.

- А во-вторых? - осведомился Крушинский.

Он, по видимому, не особенно боялся коллектора. Эх, надо было его чуть позже там провести, по другому заговорил бы!

- А во-вторых, речь пока у нас с вами будет идти только о Сабнэке, то есть о том человеке, который сожительствовал с вашей дочерью.

- Что это еще за кликуха? - злобно хмыкнул новый русский.

- Можете называть его как хотите, главное, чтобы вы понимали, о чем идет речь. Так вот, господин Крушинский, убить этого человека и есть самая большая сложность. Но мы почти разработали план, вам нужно будет только нажать на курок. Вы спрячетесь в том месте, которое мы вам укажем, стреляете в Сабнэка и уходите потайным путем, которым проведет вас Мелкий на поверхность. После чего возвращаетесь домой и сидите тихо, пока мы не сообщимся с вами. Определенная доля риска есть, но...

- Так, а второй?! - резко оборвал его Крушинский.

- Второй потом. Важнее уничтожить Сабнэка. Того другого я... мы вам отдадим чуть позже, когда вся эта история уляжется.

- Какие вы можете дать мне гарантии?

Воцарилось молчание на несколько мгновений. По-видимому, господин Крушинский поверг Кривого в сильное недоумение.

- Вы хотите гарантий? Ну знаете, вы не в своей фирме, и мы с вами договора не подписываем. Рискуем мы с вами одинаково и рискуем жизнью.

- Ну, положим, я рискую больше. Не станете же вы отрицать, что если мне не удастся уйти, меня убьют, а вы... ну, на вас-то вряд ли падет подозрение. Так что позвольте мне тоже свои условия ставить.

- Я вас слушаю...

- Я не уверен, что после совершения этого первого убийства, вы вспомните обо мне и укажете на второго...

- Если вы пообещаете мне не трогать его до того, как я вам позволю, я назову вам его имя хоть сейчас.

- Обещаю...

- Имя этого человека Дед Николай, Мелкий покажет вам его завтра.

- И еще я хотел бы гарантии, что убив этого... Сабнэка, я не буду схвачен на месте, и у меня будет возможность уйти.

- Повторяю, у вас будет такая возможность, если не нарушите инструкции. А гарантии... Вам самому не смешно? Какие могут быть гарантии? Вы бы уж подумали хорошенько, господин Крушинский, прежде чем строить планы мести, неужели вам в голову не приходило, что это может быть опасно?

- Ладно, забудьте о том, что я говорил... Когда?

- Я позвоню вам.

Смертный приговор был подписан.

За несколько минут - подписан троим. Сабнэк, господин Крушинский и Венечка должны умереть.

Я сидел, я слушал их голоса, взволнованные, жестокие, насмешливые. Холодный, отрывистый - господина Крушинского, мягкий и нежный - сэра Ланселота...

Когда мы только впервые говорили с Кривым об этих людях, он выразился очень ясно - они должны умереть. Вернее, речь тогда шла только об одном, о господине Крушинском, об исполнителе. На то, что появится еще и сэр Ланселот, никто не рассчитывал.

Знала бы Рыбка, что ее герой сейчас здесь... и что он обречен. Что бы сделала она?..

А на моей совести еще два трупа. Потому что я опять все знаю, черт побери, и потому что я снова ничего не смогу изменить!

Кривой уверяет Крушинского, что ему почти ничего не угрожает... что Мелкий проведет его потайным ходом. Да, господину Крушинскому и шага не дадут ступить после того, как выстрел прозвучит. И Аластор собственноручно убьет его, потому что просто не может иначе! Потому что не быть ему иначе Сабнэком, потому что пошатнется авторитет Империи, потому что нельзя допустить, чтобы наши секреты вышли наверх! Был бы господин Крушинский поумнее, сам понял бы все, а был бы Кривой чуть почестнее...

И не врали бы друг другу, и не изворачивались, а обговорили бы все от и до, как подобало бы мужикам.

В любом случае придется господину Крушинскому рискнуть, просто потому, что если Сабнэк будет жив, никогда не оставит он его семейку в покое. Так что выбора у господина Крушинского, собственно, и нет. Жаль только сэра Ланселота, которого он притащил с собой. Для охраны что ли? Лучше бы амбала какого-нибудь прихватил, чем этого, который от вида крови в обморок упадет.

Они говорили долго, так долго, что я успел заснуть. Мне их разговор, прямо скажем, интересен не был. Я и так знал, о чем они говорить будут и до чего договорятся. И знал я, чем должно все кончиться. Должно... Но это вовсе не значит, что кончилось все именно так, как должно.

Когда Кривой с господином Крушинским обговорили все детали, я благополучно вывел драгоценных наших гостей на поверхность. Минуя коллектор на сей раз. Не из гуманных соображений, просто там опасно стало.

На земле наступало утро...

Господин Крушинский не дожил до дня предполагаемого убийства Сабнэка, он умер гораздо раньше. И умер единственно из-за собственной глупости своей...

Как и договаривались они с Кривым, на следующий день после их встречи я показал господину Крушинскому Деда Николая.

Дед Николай вовсе не был трясущимся стариканом с несчастными глазами, каким прикидывался и каким хорошо был известен в Люблинском районе. Дед Николай был лицом авторитетным и весьма уважаемым даже в Империи, ибо поставил он ко двору Великого Жреца не одну маленькую девочку. Любил путешествовать Дед Николай по стране, и никогда не возвращался с пустыми руками... Это в последние месяцы осел он в люблинском районе, так удачно, чтобы господину Крушинскому долго искать его не пришлось!

О том, какую глупость совершил Андрей, я узнал лично со слов Кривого...

Два дня спустя после нашего занимательного путешествия по канализации, господин Крушинский поздним вечером выследил Деда Николая в темном переулке и приставил к виску его пистолет с глушителем.

Возможно, все обошлось бы. Убил бы Крушинский гнусного этого бомжа... Но все дало в том, что гнусный бомж очень умело притворялся несчастным, больным, бездомным стариком, который на ладан дышит и вот-вот копыта откинет.

Как ни зол был Крушинский на всех бомжей, вместе взятых, не смог он просто застрелить старика, который действительно выглядел несчастным и больным! Он принялся объяснять ему, почему и за что собирается лишить его жизни.

Дед Николай перепугался не на шутку, он что-то лепетал, бормотал и прикидывался непонимающим.

Очень хорошо представляю себе эту сцену...

- Что вы... Что вы... Господин хороший! Я тут у магазина ящики помогаю разгружать! Вам тут любой скажет! Какие девочки, о чем вы говорите! Я вас не понимаю! Отпустите, Бога ради, не губите душу! Чем мешает вам несчастный старик?

Дед Николай не напрасно тянул время. Поблизости у него всегда была пара-тройка дружков, которые помогут в случае чего. Их появления Дед Николай и дожидался...

Дождался, конечно.

После я узнал, что Крушинскому отсекли голову и подкинули родственникам. Для устрашения. Не думаю, что Кривой был инициатором этого глупого фарса ему-то зачем родственников устрашать? Наверняка, это еще кто-нибудь придумал. Хватает среди наших шизофреников.

Я увидел Кривого уже поздним вечером этого злополучного дня, когда голова господина Крушинского уже пребывала в морозильной камере его собственного холодильника, а тело в земле подмосковного лесочка.

Кривой был в бешенстве.

Я сидел на дохлом стульчике, на котором несколько дней назад сидел сэр Ланселот, и смиренно слушал крутой витьеватый мат из уст великого Аластора, радуясь уже тому, что Аластор не вспоминает о том, кто предложил ему кандидатуру ненормального "нового русского".

Выложив весь свой словарный запас и, вероятно, утомившись, Кривой сказал мне:

- Что ж, теперь нам ничего другого не остается, как использовать мальчишку Лещинского... У нас просто нет теперь другого выхода.

- Да ни фига не получится у него! - воскликнул я с чувством.

- Может, и не получится... Даже наверняка не получится, если быть честным, но теперь никто иной на роль убийцы, кроме как родственник девочки, не годится. Иначе будет создаваться впечатление, что вся Москва о нас знает и высылает охотников по одному! Ко всему прочему, парнишка так и так обречен... Так пусть уж за родственников жизнью пожертвует!

Так что - давай, Мелкий, встреться с ним завтра и тащи ко мне сюда. И только попробуй мне выпендриваться, как в прошлый раз!

Выпендриваться... Какой уж там!

Слишком много смертей, Кривой! Слишком! Это нам сам Бог велел дохнуть, как Крысам, потому что мы и живем, как крысы, но не им же!

Сабнэка убить - не большого труда стоит: Кривой сам бы запросто сделал это, только вот в таком случае самому ему никогда Сабнэком не стать. У меня голова идет кругом от этих идиотских дворцовых интриг. Фантастический роман какой-то!

Или - боевик в стиле фэнтези...

Крушинский... Ладно, с Крушинским проехали уже, он сам, идиот, нарвался. А сэра Ланселота надо попытаться спасти...

Надо подумать, как бы все устроить! Надо хорошенько подумать!

Глава 5

НАСТЯ

С того дня, когда Олю снова пытались похитить, к Лилии Михайловне ее почти все время возила я, потому что я не работала и могла отсиживать там по четыре часа, читая какую-нибудь книжку.

А в тот день, когда Андрей с Веником ушли на какую-то загадочную встречу, я как раз дочитала "Ведьмака".

Вернее, дочитала я его еще днем, сидя на диванчике в гостиной Лилии Михайловны, а на встречу они пошли поздно вечером, и Веник для такого случая оделся почти даже скромно, или хотя бы - неброско.

Переживала я ужасно. Поэтому спать не ложилась. Уложила Ольгу и, чтобы отвлечься от скорбных мыслей, села смотреть по "видику" мою любимую комедию-пародию: "Возвращение живых мертвецов". Очень веселая вещь! Особенно та сцена, в которой главные герои выясняют, что умерли и сами этого не заметили...

Где-то в разгар мертвяческого веселья, раздался звонок в дверь. У меня сердце рухнуло вниз и, разделившись на две половинки, забилось в щиколотках.

Кто это может быть?

Андрей и Веник вернулись с "дела" живые и невредимые?

Или - те, кто выманил их из дома хитростью, пришли убивать меня и похищать Ольгу?

...Или - это возвращение живых мертвецов?!!

Всякое могло быть...

Я посмотрела в глазок и увидела что-то несусветное, жуткое и гадкое. Но наш глазок оставляет желать лучшего - я уже говорила об этом...

И я спросила тонким робким голосом:

- Кто там?

И из-за двери мне ответил самый восхитительный мужской голос, какой мне приходилось когда-либо слышать! Мягкий, бархатный, чуть вкрадчивый воплощенная любезность звучала в самом голосе, а не только в словах! - с легким приятным акцентом...

- Это квартира Крушинских? - и, не дожидаясь моего ответа. -Моя фамилия Лещинский, я - тесть Андрея Николаевича.

- Д-да... Это квартира Крушинских, но мужа нет дома...

Растерялась я ужасно. Даже хуже, чем в случае с Веником. Потому что Веник явился ко мне днем. А сейчас была глубокая ночь...

- Вы - Анастасия? Вы мне звонили? Я прилетел сегодня в полдень из Кракова. Приехал в квартиру сына. Нашел записку от него - Вениамин просил меня приехать сюда и дожидаться здесь. Я пробовал вам дозвониться, но у вас занять уже несколько часов...

Конечно, нехорошо держать гостя под дверью, но я сбегала на кухню и проверила телефон.

Трубка действительно неплотно лежала! Вот ведь холера!

А если Андрей тоже пытался дозвониться?!!

Я вернулась к двери и открыла, не вдаваясь в дальнейшие расспросы.

И обомлела...

Я ведь представляла себе Юзефа Теодоровича старичком!

Шестидесятилетним старцем!

Передо мной стоял... Конечно же, не мальчик, нет. Но высокий, худощавый, седоволосый, тонколикий, с желтыми пронзительными кошачьими глазами - передо мной стоял Геральт из Ривии, мужчина моей мечты!

И уж точно - я не дала бы ему шестьдесят, я дала бы ему от силы сорок пять! И одет он был не так, как одеваются старички... По костюму - типичный шестидесятник, представитель богемы - джинсы, длинный грубый свитер, длинная замшевая куртка, волосы чуть длиннее, чем теперь носят, шейный платок... И, главное, он не выглядел в этом костюме смешно, как выглядят обычно люди, не замечающие своего возраста он выглядел как человек без возраста, он выглядел очень естественно, а еще... Еще - я поняла, в кого Веник унаследовал мягкую пластику движений и обворожительную порочность улыбки и взгляда!

- Я могу зайти? - поинтересовался Геральт из Ривии, ибо я стояла на пороге молча, с широко раскрытыми восторженными глазами.

- Да, да, конечно...

- Так где же в столь поздний час находятся мой сын и ваш супруг?

- Не знаю... Андрей не захотел меня посвятить. Не счел нужным. Сами понимаете: мужские дела! - весело сказала я, проклиная себя за эту неуместную веселость.

...Почему-то всегда, когда мне кто-то нравится, я начинаю вести себя так, что человек воспринимает меня куда большей идиоткой, чем я есть на самом деле. Не знаю, почему так получается! Наверное, карма...

Вот и сейчас - взяла совершенно неверный тон: этакая беспечная пташка-щебетунья, не желающая понимать серьезности сложившегося положения.

- Это касается Ольги? - спросил Лещинский, теряя свою приветливость.

- Да... Кажется.

- А где сейчас Ольга?

- У себя. В комнате. Спит...

- Я могу... К ней? - голос у него дрогнул.

- Да, да, конечно, - засуетилась я. -Вон туда, пожалуйста!

Я приоткрыла дверь в комнату Оли.

Ночник горел приглушенным желтым светом.

Юзеф Теодорович мгновенье стоял на пороге, словно набираясь сил для следующего шага.

Вошел...

Склонился над постелью девочки, над темной головкой, утонувшей в подушке, осторожно отвел пряди, скрывавшие ее лицо...

- Оля! Оленька! - теперь его голос звучал, как стон...

Ольга проснулась...

Повернулась к нему...

Посмотрела - серьезно, взыскующе, как она на всех нас смотрела...

И - улыбнулась!

Она улыбнулась ему!

Обвила его шею руками!

Боже, она же никогда никого не обнимала, она же ненавидела ласки, лишь иногда - очень редко, когда засыпала, сама ныряла в мои руки, в мои объятия... Но никогда не пыталась обнять меня!

- Дедуля... Дедушка мой! Знаешь, я же тебя не забыла!

Совсем-совсем не забыла!

Я умиленно всхлипнула, совсем как та нянечка, в больнице... И Юзеф Теодорович стремительно обернулся ко мне, сверкнул глазами.

- Вы не могли бы оставить нас одних?!

Могла бы.

Я притворила дверь и ушла к себе.

Досматривать "Возвращение живых мертвецов".

Я решила вовсе не ложиться в ту ночь. Дождаться Андрея и Веника... Все равно я бы не заснула.

Когда фильм окончился ( пародия на хэппи-энд - на захваченные ожившими мертвецами кварталы сбрасывают атомную бомбу, уничтожая заодно и всех оставшихся в живых положительных персонажей ), я отправилась на кухню готовить чай.

А потом на кухню пришел Юзеф.

И здесь-то я в него по-настоящему влюбилась.

Я не могу объяснить, почему. Он не сделал ничего такого, что делают герои романов, чтобы женщина влюбилась в них... Я хочу сказать, что на ухаживания у него не было ни времени, ни возможностей ( ведь все происходило на кухне где здесь взять корзину пармских фиалок и изумрудное колье?

- а уж о прогулке на параходе, как в фильме "Жестокий романс", или - об обещании мне российской короны, как в фильме "Царская охота", речи и вовсе не шло! ). Он не совершил никакого благородного поступка, чтобы завоевать мое сердце, не спасал мою жизнь и честь, защищая меня от хулиганов ( или - не вывозил меня из горящей Атланты, как в "Унесенных ветром"). Он даже не обесчестил меня прямо на полу кухни, покорив при этом своею неистовой страстью и сексуальной акробатикой ( как это случается почти во всех современных любовных романах - герой насилует героиню, после чего героиня в него влюбляется!). Нет, не было ничего такого... Он не читал мне стихов. Напротив, был холоден и ироничен. Конечно, он рассказал мне много всякого интересного, а уж рассказывать он умел так, что, заслушавшись его, можно было и смерти своей не заметить - настоящий Кот Баюн! - истории, рассказанные Юзефом, становились не только зримы, но даже ощущаемы... И все равно - это не то, из-за чего влюбляются! А я - влюбилась. И проще всего, наверное, сказать, что мы с Юзефом были суждены друг другу. Предназначены. И я его просто узнала...

С первого же взгляда. Нет, даже с первого же звука его голоса! Еще тогда, по телефону... А теперь - я наслаждалась и звуком голоса, и мимикой, и магией взгляда, и жадно ловила каждое прикосновение его руки к моей руке...

В общем, все как и полагается в любви.

Если бы знать еще, почему!!!

А может, лучше и не знать... Просто - пришло. Потому что суждено. Потому что я его всегда ждала. Или - такого, как он. Потому что он целиком соответствует моему идеалу.

Потому что...

...Теперь, спустя время, я могу добавить еще одно "потому что" - потому что Юзеф был похож на моего отца, но, в отличии от отца, с Юзефом я не была связана ( и разделена ) кровным родством, и Юзеф, при удачном стечении обстоятельств, мог бы принадлежать мне, принадлежать по-настоящему и только мне, мне, а не мамочке!!!

Но тогда, на кухне, я этого всего, конечно же, не понимала, но - я была влюблена, я осознавала это, я наслаждалась неведомым доселе и очень приятным чувством, я даже была почти огорчена, когда вернулись Андрей и Веник, нарушив наше с Юзефом уединение.

...И надо было видеть лицо Веника в тот момент, когда он встретился с отцом!

Испуг, смущение, восторг... Любовь... Нежность... И что-то жалобное... Смиренный, любящий и боязливый взгляд! У меня все внутри перевернулось - я вспомнила "двор моего детства" и хорошенькую беленькую собачку, которую ее хозяева-лимитчики купили для забавы своим тупоголовым деткам, а потом, когда она надоела, вышвырнули. Она жила у нас во дворе, питалась тем, что ей давали сердобольные люди, и день-деньской пролеживала у своего бывшего подъезда, чтобы увидеть своих бывших хозяев, чтобы издали полюбоваться на них ( приближаться к ним она боялась - ее не раз отгоняли пинками ) и приветственно повилять поджатым хвостиком. К зиме собачка исчезла - или замерзла насмерть, или отловили ее, неопытную, живодеры. Но меня ее взгляд так ранил, меня так тронула ее преданность ( многие пытались взять ее в дом - уж так она была мила и прелестна! - но она всякий раз возвращалась во двор, к своему старому подъезду ), что я на всю жизнь запомнила... И теперь, когда увидела, КАК Веник смотрит на отца... И как пинает его душу Юзеф, оставаясь ровным, равнодушно-любезным, обращаясь больше к Андрею, чем к сыну...

Моя любовь едва не погибла в зачатке.

Ее едва не сожгла жалость к Венику!

Но, видно, Юзеф был мне все-таки сужден...

А от Судьбы не скроешься!

Все, что происходило в дальнейшие дни, происходило как бы вне меня, вне моей жизни... И не только потому, что мужчины не посвящали меня в происходящее, но еще и потому, что я целиком была охвачена новым чувством ( любовью к Юзефу ) и взлелеиванием его (а то как бы не кончилось раньше времени!).

Я стала рассеяна, сентиментальна и слезлива.

Я стала эгоцентрична, как и все влюбленные.

Андрей меня раздражал. Я даже радовалась, когда он уходил из дома по своим таинственным делам, а уходил он часто и надолго и не всегда брал с собою Веника.

Оля меня раздражала.

А к Венику я ревновала Юзефа.

Впрочем, и к Оле тоже...

Наверное, если бы я знала, что эти дни - последние для Андрея, я была бы гораздо нежнее и терпеливее с ним.

Но, к счастью, я не знала...

Это хорошо, что мы не можем знать точного срока своей смерти. А так же срока смерти наших близких, пусть даже и не любимых, но - близких...

Ведь и с ума можно сойти, если знать наверняка и ждать этого!

Я и так едва не сошла с ума, когда обнаружила в холодильнике отрубленную голову Андрея!

Я же не могла ожидать ничего подобного...

Андрей часто говорил, что может погибнуть, но я как-то не принимала всерьез его слова.

А накануне того дня, когда я нашла в холодильнике его голову, Андрей ушел куда-то - один, без Веника - и не вернулся наутро, но я все равно не особенно волновалась, я уже привыкла и притерпелась к нашей неестественной жизни, таков ведь закон диалектики, что человек ко всему в конце-концов привыкает и претерпевается, даже к жизни, полной тайн, умолчаний, ночных отлучек, предсказаний скорой смерти и постоянного чувства опасности...

Я не волновалась в то утро.

Я отвела Олю к Лилии Михайловне.

Сидела на диванчике в столовой, читала "Валькирию" в восьмой раз...

На обратном пути купила яйца и очень вкусные копченые сардельки...

Придя домой, поспешила к холодильнику, чтобы переложить яйца из ненадежной сеточки в судок.

В холодильнике, на блюде из английского столового сервиза, лежала отрубленная голова Андрея.

Моего мужа...

...И я подумала, что из двух вариантов разлуки с ним, я все-таки предпочла бы развод.

И пошла звонить Венику.

Веника дома не было, зато был Юзеф.

Я рассказала ему все, как есть.

Я не сказала только о странной улыбке, появившейся на личике Ольги в тот момент, когда она увидела мое бледное, перекошенное лицо!

Юзеф примчался уже через пол часа...

Упаковал голову Андрея в марлю и целлофан, спрятал в морозилку. Обещал тайно похоронить ее, как только хоть что-нибудь прояснится.

Потом, ближе к вечеру, пришел Веник.

Мне показалось, он уже знал, что Андрей - мертв, когда входил в мою квартиру. Еще до того, как я ему сказала...

Но то, что голову Андрея подкинули в наш холодильник, несколько удивило его.

Веник сказал, что шансов найти тело Андрея у нас нет.

Что его скорее всего уже сбросили в коллектор. Что "они" всегда так делают.

Я спросила, кто такие "они" и что такое коллектор.

Веник ответил только на второй вопрос: коллектор - это большая труба, полная экскрементов. В эту трубу стекаются экскременты из всех московских туалетов...

При мысли об обезглавленном теле Андрея, плывущем среди экскрементов в итальянском костюме, французской куртке и английских ботинках, мне стало дурно. По-настоящему дурно.

На какое-то мгновение я даже потеряла сознание. Потом пришла в себя. И меня вырвало в таз, подставленный Юзефом. Потом я полоскала рот зубным эликсиром из стаканчика, принесенного Веником. Потом я заснула... Кажется, в тот раз еще без сновидений. Кошмарный сон мне привиделся потом... В другую ночь.

Я проснулась в пять утра.

Дверь в мою комнату была приоткрыта, дверь на кухню тоже. Я почувствовала запах никотина... Ненавижу никотин! Но я не стала протестовать и закрывать двери, потому что услышала разговор Юзефа с Веником. В кой-то веки мне удалось хоть что-то подслушать! Не могу сказать, что я слышала все, о чем они говорили. Иногда они уж слишком понижали голос...

И не могу сказать, что я поняла все, что услышала!

Вернее, я не поняла почти ничего.

Тайная организация или, скорее, секта, в которую входят все московские бомжи, которая располагается где-то под землей, в опасной близости от того самого коллектора, по которому плывет обезглавленный Андрей...

Похищения детей - для руководителя секты, развратникапедофила по кличке "Сабнэк".

Особая философия секты, проповедующая нечистоплотный образ жизни и презрение ко всем, кто живет, работает и платит налоги в соответствии с общепринятыми законами и нормами.

Поклонение Баал-Зеббулу - Повелителю Мух.

Человеческие жертвоприношения...

...Я не выдержала, встала, набросила халат, прошла на кухню и заявила им, что слышала все-все, о чем они говорили, а теперь требую, чтобы мне объяснили.

- Вот что, Настя, - сурово ответил мне Юзеф. -Андрей не считал нужным рассказывать вам. И мы так же думаем, что, если вы будете знать что-то лишнее...

- Андрей мертв! А голова его лежит в морозилке его же собственного холодильника! И я хочу знать, с кем или с чем мы имеем дело! И я хочу знать, кто и за что меня убьет! И каким способом...

- Я думаю, - вмешался Веник, - что это будет групповое изнасилование, а потом тебя живьем скинут в коллектор, чтобы ты воссоединилась с Андреем.

Он подмигнул мне, обращая в шутку свои слова.

Но мне было совсем не смешно...

- Они что, действительно поклоняются Повелителю Мух?

- Да. Действительно. И стараются соблюдать все его заповеди.

- Но это же глупо! То есть... Это же чушь какая-то - в Москве, в конце двадцатого века, поклоняться Повелителю Мух!

Ведь Повелитель Мух - это же что-то из средневековья... Я не верю! Я не верю, что все московские бомжи могут быть настолько образованными, чтобы поклоняться средневековому демону! Откуда они вообще о нем узнали?

- Демоны бессмертны! - вздохнул Веник.

Но я смотрела не на него.

Я требовательно смотрела на Юзефа.

- Понимаете ли, Настя... Демоны действительно бессмертны. А если и погибнут когда-нибудь - то только вместе со всем человечеством. Или - вместе с верой в Бога. Пока существует вера в Бога - будут существовать и бунтари, поклоняющиеся его антиподу! Им не подходит Люцифер - сияющий падший ангел, Утренняя Звезда, противопоставляемый люциферистами и безжалостному Богу-Отцу, и слабосильному Богу-Сыну... Им не подходит и жестокий элегантный Сатана, требующий от своих поклонников слишком глубокого осмысления, слишком высокой философии... Для них - Баал-Зеббул, или - Баал-Зебуб, Вельзевул, чудовищный Повелитель Мух. Похожий культ был в древнем Китае, вернее - у нищих древнего Китая, которые жили своим миром, своим государством, более "ярко выраженным", нежели государство нищих в наше время... Похожий Бог был и у даосов. Но - это я уж слишком углубился... Людям любым людям, даже полностью, казалось бы, деградировавшим нужна какая-то сказка, оправдание своих деяний, своего образа жизни. Будь то служение Одину или Христу, мечта о Мировой Пролетарской Революции или о жизни в Раю на земле... А что касается времени... Именно в двадцатом веке существовали все самые чудовищные и бессмысленные культы, гигантские секты захватывали по пол мира, десятки миллионов людей приносились в жертву. А ведь средневековая мистика - то, что мы называем "мракобесием" по сути, гораздо тоньше, сложнее, многограннее, нежели учение основоположников коммунизма или гитлеровского фашизма. Были и маленькие "уютные" секты, в которые люди шли, во что-то верили и творили гнусности ради своей веры, точнее, наверное, именно оправданием творимых гнусностей была вера. Та же "банда" или секта Чарлза Мэнсона, действовавшая в Америке в конце шестидесятых. У них была некая странная вера, они поклонялись одновременно Христу и Сатане, причем обоим - в лице своего "учителя", самого Мэнсона. Они называли себя семьей, а основными обрядами их были групповые изнасилования и забивание насмерть собак с последующим обмазыванием себя собачьей кровью. У этой секты на счету много жизней... В том числе - жизнь прекраснейшей женщины двадцатого столетия, киноактрисы Шарон Тейт. Она была на девятом месяце беременности, когда они ее убили... И у них был список тех, кого надлежит убить. Самых красивых, самых талантливых, самых удачливых, самых счастливых и самых богатых! Первый шаг на пути к "обновлению мира"... В чем-то, хотя и не во всем, их философия напоминает философию поклонников Баал-Зеббула. И, что показательно, они не раскаялись!

Никто из них! До сих пор! Спустя тридцать лет! И это действительно так и есть, это известно, потому что все они живы и даже имеют шанс оказаться на свободе... Потому что в том штате как раз во время процесса над ними отменили смертную казнь... Живы все, даже тот, кто вырывал ребенка из живота Шарон Тейт. И он тоже имеет шанс на спокойную, благополучную старость, благодаря человеколюбивым американским законам. А прекрасная Шарон и ее ребенок получили три метра землицы... Или - нишу в колумбарии, не знаю. А муж Шарон, великий режиссер Роман Поланский, получил тридцать лет безумия. И изгнание из страны... Но это я ушел в сторону. Наверное, мое преклонение перед Поланским... Как перед гениальным сверстником и гениальным соотечественником! И - искреннее сожаление о его прекрасной жене! Я был влюблен в нее когда-то... Заочно, конечно, как в звезду... Звезду, равной которой на всем кинематографическом небосклоне так и не появилось! Были актрисы лучше, но не было женщины прекраснее, нежнее, чище! А эти скоты... Они еще живы. Все. А в Америке такие комфортабельные тюрьмы!

- Отец, ты ж не сидел!

- А вот этого ты, сынок, знать не можешь... Что там было еще до твоего рождения...

- Что-о-о?! Да тебя бы обратно в Союз не пустили бы!

Или был бы та-а-акой международный скандалище - похуже, чем в фильме "Рейс 222" или не помню уж какой там был номер этого рейса... Нет, я представляю, знаменитый советский сценарист схвачен и посажен в американскую тюрьму! Тебе бы, пожалуй, по освобождению Звезду Героя дали бы! И предоставили бы возможность снять фильм о самом себе, любимом! - ликовал Веник.

- Не сидел, не сидел, успокойся, но я знаю! Я знаю о Мэнсоне и его банде все, включая условия тюрем, в которых они сидят!

- Надеюсь, ты не планировал взять тюрьму штурмом, чтобы собственноручно свершить правосудие над убийцами "прекрасной Шарон"? - рассмеялся Веник.

Юзеф побелел и посмотрел на сына ТАК, что Веник поперхнулся смехом и закашлялся.

- А вот этим тебе, мой мальчик, лучше не шутить... Тем более, что ты и представления не имеешь о том, ЧТО ТАКОЕ любовь к женщине! Пусть даже такая далекая и идеалистическая, как была у меня... Это не имеет ничего общего с вашими грязненькими страстишечками!

Веник отвел глаза и как-то сник... Но ни единого слова возмущения или протеста не сорвалось с его губ. Он принял пинок как что-то привычное... И справедливое.

- Так вот, о религиозных сектах двадцатого века, о невозможности и возможности веры в Повелителя Мух и поклонения оному... Настя, слыхали ли вы о Джиме Джонсе и о его секте "Народный храм"?

- Что-то знакомое... Напомните! Это не тот ли, который укрылся со своими последователями в джунглях, а потом они все там отравились, включая маленьких детей?

- Да, около тысячи трупов обнаружили американские солдаты, с вертолетов "прочесывавшие" сельву Гайаны. Любопытно, что цианистый калий они выпили в столь рекламируемом нынче детском витаминизированном напитке "Кул Эйд". Сначала сбежали от цивилизацию в Гайану, затем - устраивали ритуалы, под названием Белые Ночи, то есть - проводили помногу ночей подряд, репетируя собственное массовое самоубийство, и, наконец, воплотили желаемое в действительность. Около тысячи трупов! Грандиозное, должно быть, было зрелище... А совсем недавно, в апреле девяносто третьего, в США члены секты "Ветвь Давидова" под предводительством Дэвида Кореша заперлись в крепости Маунт-Кармел в Техасе, отстреливались от полицейских, а потом покончили с жизнью самосожжением! В крепости Маунт-Кармел погибло семьдесят пять человек. Конечно, не тысяча, как в Гайане, но самосожжение - это серьезнее, чем цианистый калий в прохладительном напитке... А наше, отечественное "Белое Братство"? Вы верите в существование "Белого Братства"?

- Ну, ведь по телевизору показывали...

- Показывали. Сотни, сотни девочек и мальчиков, доведшие себя до предельного истощения или безумия постом и систематическим недосыпанием, хранившие верность своему кумиру - той симпатичной пухлогубой мадам, портретиками которой были в свое время все стенды в Москве обклеены - даже после ее разоблачения и развенчания, шедшие за ней в тюрьму, в тюрьме продолжавшие молитвы и бдения... И вам не кажется, что вера в старого доброго Вельзевула, покровителя грязнуль, гораздо менее дегенеративна, чем вера в то, что Христос и Мария во втором пришествии объединились в женщине, имевшей, как минимум, двоих мужей и одного ребенка?!

- Отец! - неожиданно вмешался Веник. -Ты извини, конечно... Это все очень интересно... Но ты потом это все Насте расскажешь. Мне же идти на встречу с ними... Мы с Андрюшей вместе должны были идти... А теперь... Я не знаю... Мы, вроде бы, договорились. Встречаюсь сегодня с Мелким на пустыре где-то в районе метро Бауманская. И Кривой будет ждать... Мы должны были с Андрюшей... Андрей собирался убить этого... Их Сабнэка. А теперь...

- Что? - холодно поинтересовался Юзеф, недовольный, видимо, тем, что Веник прервал его лекцию о сектантах двадцатого века. -Что ты сказать-то хочешь?

- Мне идти? - тихо, не поднимая глаз на отца спросил Веник.

- Идти.

Меня поразило, как спокойно Юзеф произнес это слово!

Оно упало, как камень в бездну. Как ком земли на крышку гроба. Я понимаю мои сравнения избиты и помпезны, но... Но это действительно было так. От того, как Юзеф сказал - "Идти" - у меня сжалось сердце, и я не знаю, каково было Венику, ведь идти-то должен был он!

- А не пойти ты не можешь? - чуть мягче поинтересовался Юзеф. -Позвонить им... Нет, конечно, нет. Но как-то еще решить эту проблему?

- Ты же знаешь, что не могу! - безнадежно вздохнул Веник. -Я ведь так просто спросил... Я бы все равно пошел...

Они ведь не оставят нас в покое... И я хоть узнаю, что именно произошло там... С Андреем.

- А если я составлю тебе компанию? - спросил Юзеф таким беспечным тоном, каким, наверное, предлагают свое общество для похода в увеселительное заведение.

- Нет, отец. Меня - знают. Тебя - нет. Подумают, что ты - мент. Или еще хуже - из ФСК. С твоей-то физиономией!

- А что агенту ФСК делать в канализации?

- Знаешь ли, сейчас такое время, что агентов - много, а делать им нечего, вот они и суют нос всюду, даже туда, куда в прежние времена их и пачкой "зеленых" не заманишь!

- Пачкой "зеленых" можно заманить кого угодно и куда угодно, - проворчала я.

Веник рассмеялся.

- Нет, отец, правда, Мелкий может и не подойти, если увидит со мной незнакомого человека.

- Тогда скажи им, что в следующий раз придешь с папой... Или - попробуй лучше отказаться от следующего визита.

- Мы уже обо всем договорились! И я слишком много знаю.

- Тогда - тяни время... Я пока что-нибудь придумаю.

Может быть... Ладно, с Богом!

- Да я не сразу туда. Я должен еще к одному человеку заехать... Обязательно. Я договорился... С таким трудом уговорил его снова встретиться! Понимаешь, мы так плохо расстались в прошлый раз... Я не хочу, чтобы он зло на меня держал. Я хочу, чтобы, если что, он хотя бы вспоминал обо мне хорошо!

Мечтательная улыбка озарила лицо Веника, а Юзеф - помрачнел и тонкие губы его дрогнули в брезгливой гримасе.

- Ты опять? - жестко спросил он.

- Да, отец. Только не "опять", а все еще. И, видимо, так будет всегда. Таким меня создал Бог.

- Бог ли?

- Не знаю. Мне все равно... Я - такой. Чтобы измениться, мне надо, по меньшей мере, умереть и родиться заново. И я не уверен, что даже это поможет!

- Так значит внуков мне уже не дождаться?

- У тебя есть Ольга, - отрезал Веник. -А у меня есть своя жизнь! Я имею право... Прости, отец, я, наверное, не очень-то вежлив, но мне тяжело говорить с тобой об этом. И вообще мне об этом тяжело говорить! А ты - ты давишь... Рядом с тобой я чувствую себя мразью. Возможно, так оно и есть, возможно, я мразь! Но позволь мне все-таки пребывать в иллюзиях! И я, между прочим, считаю, что влюблен...

Или даже люблю. Для тебя любые проявления такой любви - не более, чем "грязненькие стастишечки". Для меня же это единственное, что придает жизни какие-то краски... Причем многообразие красок, а не только одну голубую! Я все-таки художник... Хоть и не Леонардо да Винчи и не Микеланджело, и не Сандро Ботичелли, которые тоже, кстати, принадлежали к сексуальным меньшинствам... Но я все-таки неплохой художник!

И мне необходимо что-то, чтобы видеть мир в цвете, а не в черно-белых тонах! Чувства! Страсти! Любовь!

- А я не слышала про Сандро Ботичелли... Что он - голубой... Ты не ошибаешься, Веник? - вмешалась я, видя, как с каждым восторженным выкриком Веника, Юзеф становится все мрачнее и мрачнее.

Веник воззрился на меня с недоумением сбитого на вираже стрижа.

- Сандро Ботичелли так прекрасно писал обнаженные женские тела! Микеланджело - понятно, у него все, даже святая Екатерина, мускулистые и мужеподобные, но - Ботичелли? щебетала я, косясь на Юзефа.

- Настенька! Ангел ты мой! - сквозь зубы выдавил Веник. -Чтобы чувствовать красоту обнаженной натуры, совершенно необязательно иметь эротический импульс! Ведь, когда художник пишет прекрасный цветок или сочный плод, он вовсе не хочет его трахнуть! Так же и с обнаженными женщинами на полотнах Ботичелли...

- Так, все, хватит! Пошел вон! - не выдержал Юзеф.

- Тебя там кто-то ждет... С кем ты собираешься примириться.

Иди, тебе подарят эротический импульс, а после ты сможешь видеть приют бомжей во всех дивных красках.

- Отец, я...

- Уйди!!!

Кажется, Веник хотел еще что-то сказать. Но - не решился. И ушел.

Мне было стыдно... За них обоих.

И очень жалко - так же обоих.

Но все же...

Все же Юзефа я понимала лучше!

А Веника я не понимала совсем...

А потому я гораздо больше сочувствовала сейчас Юзефу.

Не слишком-то повезло ему в жизни... Талантливый человек, но - одинок. Жена и дочь - в могиле. Внучка - невменяема и неизвестно, сможет ли когда-нибудь восстановиться. Сын гомосексуалист.

За внешней холодностью, за едкой иронией, за некоторой отстраненностью - я чувствовала его страдающую душу!

Опять!!!

Но в этот раз, наверное, я не ошибаюсь...

"Она меня за муки полюбила..."

Да, именно так оно и было.

Но как великолепна следующая строка!

"А я ее - за состраданье к ним!"

Жаль только, финал грустный у этой красивой истории!

Глава 6

МЕЛКИЙ

Мы встретились с сэром Ланселотом на том же самом месте, что и в прошлый раз. Он снова был в светлом костюмчике.

Уже в другом, разумеется, но опять-таки в светлом! Совсем ненормальный, что ли?

- Что случилось с Андреем? - спросил он глухим голосом.

- Его убили.

- Это я понял уже, но почему, что случилось?

Я вкратце поведал ему все, что знал.

- Да... Теперь я понимаю. Но голову... Зачем?

- Не я это придумал. И не Кривой...

Пытаюсь еще оправдать своего патрона!

Венечка долго молчал. Сидел, опустив голову, и смотрел в одну точку.

- Это значит, теперь я должен?

- Теперь вы.

- А если я откажусь?

Теперь уже я молчал и ничего не отвечал ему. Он сам все понимает... Надеется, конечно, что ему позволят остаться жить, да и то - надеется потому только, что надежда, как известно, последнее, что покидает душу человека. Не могу я дать ему надежду!

- Да, грустно умирать в восемнадцать лет...

Я даже вздрогнул - ведь это мои слова! - и холодная волна пробежала по позвоночнику.

- мы придумаем чего-нибудь, - сказал я с усилием.

- Сабнэка вам придется убить, тут уж ничего не поделаешь, но потом... Есть у меня одна мысль.

Венечка сидел по-прежнему глядя в землю, но я чувствовал, что он слушает меня очень внимательно.

- Вряд ли получится, конечно, но ведь стоит попробовать.

- Пожалуй, стоит все попробовать, мне терять нечего.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

- Как тебя зовут-то, Мелкий?

Я несколько опешил.

- Как тебя на самом деле зовут? Ведь есть у тебя имя какое-нибудь человеческое, или как?

- Се... Сергей...

- Ну, вот, так что у тебя за мысль, Сережа?

Я не могу допустить, чтобы его убили! Честное слово, не могу... Может быть, крысеныш подвальный Мелкий и мог бы...

Поймете ли вы, что это значит - имя? Вот всегда говорят человек делает себе имя, а не оно его. Но человек всегда ведет себя в соответствии со своим именем. Можете ли вы себе представить, что Хряка, к примеру, зовут на самом деле Валентином Викторовичем? Придет ли вам в голову так его назвать? Не думаю, разве что в суде его так назовут. И вот, когда его так назовут, то и станет он жалким, бесполезным, гнилым человечишком. Подонком общества. А Хряк - это авторитет! Хряк - это сила! Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать? Надеюсь, вы понимаете, что крысеныш Мелкий и мальчик Сережа - это совсем разные люди. Совсем!

Только вот кто я из этих двоих? Вопрос остается нерешенным. Как я сам буду называть себя всю оставшуюся жизнь?

Мелким или Сергеем Анатольевичем Лебедевым? Мне надо решить это прямо сейчас!

- Кривому нельзя допускать, чтобы убийца Сабнэка остался жить, - сказал я. -Из того места, откуда вы должны будете стрелять, вам никуда не убежать. Поймают. Спрятаться в другом месте вы тоже не сможете - негде там больше спрятаться. Так что единственное, что мы можем сделать, так это чтобы вы, с громким индейским воплем, выскочили прямо туда... ну, туда, где все сидеть будут! Застрелили Сабнэка, а потом, пока они еще не опомнятся, сразу бежали бы туда, куда я вам скажу. есть у меня несколько мест под землей, где вас никогда не найдут. Только вам надо будет как следует дорогу запомнить, как туда добраться.

- Дорогу запомнить?! Там, внизу?!

- Ну, я же запомнил...

Против этого аргумента возразить было нечего.

- К тому же речь о вашей жизни идет.

- Стрелочки начертить можно, - размышлял Венечка.

- Ага, вот по этим стрелочкам они вас и найдут быстро!

- Да, действительно... Что-то я тупею не по дням, а по часам...

- Придется вам запомнить количество поворотов и всякие характерные особенности.

Венечка посмотрел на меня с тоской.

- Ты мне покажешь все?

- Конечно... Сначала вы с Кривым поговорите, а потом уж я вас водить буду. Только это... Вы бы из одежды что-нибудь похуже выбрали. Темное что-нибудь желательно...

Венечку мое предложение весьма позабавило.

- Знаешь, Сереженька, я как-то не предполагал никогда, что мне предстоят частые и длительные прогулки по канализации. И соответствующим прикидом не обзавелся... К тому же, вполне может статься, что мне никакие прикиды больше не пригодятся. Разве что белые тапочки. Так что имеет ли смысл их беречь?!

Я подумал, что вряд ли Венечку станут сбрасывать в коллектор в белых тапочках - разве что по личной просьбе влюбленной Рыбки - но, разумеется, не сказал ему об этом.

История повторилась.

Я отвел сэра Ланселота к Кривому, где тот посвятил его в детали предстоящей операции - как до того господина Крушинского. Единственно Венечка был в основном в курсе дела, и разговор у них получился значительно более короткий.

Зато потом! Пришлось нам с Венеамином Юзефовичем полазить!

Тайное место, о котором я ему говорил, было тем самым знаменитым заброшенным депо, с которым у меня столько связано!.. Столько глупостей. раз уж я там умудрился потеряться, так там кто угодно потеряется, да и не полезет туда никто, в здравом рассудке, разумеется.

Сам путь под землей был невероятно длинным и извилистым, если бы в былые времена я не изучил его так хорошо, то, может быть, и сейчас заблудился бы. А Венечка был просто в отчаянии!

- Я не смогу запомнить! Умру, но не смогу!

- Точно умрешь, если не сможешь, - сказал я загробным голосом.

Мы посмотрели друг другу в глаза и Венечка сказал:

- Ну, давай еще раз... С самого начала. только теперь я тебя поведу, хорошо?

- Хорошо! - простонал я.

Куда он меня только не заводил!

Честно говоря, я тоже начал впадать в отчаяние. Более неприспособленного к жизни человека, чем Вениамин Юзефович лещинский мне видеть никогда не приходилось!

Он абсолютно не умел ориентироваться в пространстве!

Он не запоминал особых примет и поворотов!

Его фатально тянуло в опасные места!

Если б я действительно доверился ему, как провожатому, мы давно задохнулись бы, провалились бы, утонули бы...

Мы прошли этим путем не один... И не два... И не три раза! Когда я мог уже пройти там с завязанными глазами, когда у меня выработался уже условный рефлекс, Венечка наконец произнес неуверенно:

- Кажется, я уже начинаю запоминать.

- Только начинаешь?

Наверное, мой голос был страшен! Ну, еще бы! мы не меньше суток уже ползаем по одному и тому же месту, почти не отдыхая и не жрамши! Мало того, Кривой еще может хватиться... Господи, за что мне это все?

- Может, еще раз? - спросил Венечка. -Последний?

- А может, нам съесть чего-нибудь?

- Здесь есть палатки поблизости?!

- Нет... Но здесь неподалеку овощной склад... Там можно чего-нибудь...

Венечка не дал мне договорить:

- Знаешь, что, ты иди, поешь, если хочешь, а я - переживу!

- Да, ладно, я тоже переживу.

Чем ему овощной склад не угодил? Я же не в помойку ему лезть предлагаю?

И мы прошли еще один раз. После чего у нас едва достало сил выбраться на поверхность.

Мы сидели на куче жухлой листвы, с наслаждением вдыхая свежий вечерний воздух. Ноябрь уже был... А тепло - и никакого намека на снег!

- Получится у меня, как думаешь? - спросил Венечка.

- Не знаю.

- Да, если смотреть правде в глаза, то вряд ли...

Ну, уж если смотреть правде в глаза! В очень редких случаях стоит это делать, и уж не в этом - точно!

- Но ведь мы сделали все, что могли?

- Думаю, да.

- Так что... Чем бы не кончилось все... Спасибо.

- Не за что... А если получится все-таки... То придется тебе пересидеть в этом депо пару месяцев как минимум. Еду я тебе таскать буду.

- С овощной базы?!

- Да хоть из ресторана! За твои бабки-то... Ну, мне идти пора, а то хватятся. Надеюсь, увидимся еще!

- А я-то как надеюсь!

Мы смотрели друг на друга и не хотелось прощаться. Из мистических соображений - вроде как, если не сказали "прощай", то обязательно встретимся...

Венька улыбнулся и протянул мне руку. Которую я пожал.

Этим рукопожатием мы, наверное, все сказали друг другу, лучше, чем любыми словами.

Мы можем быть уверены друг в друге.

Мы на одной стороне...

Глава 7

НАСТЯ

Юзеф укладывал Ольгу спать... Уже сорок пять минут!

А я ждала его на кухне с тарелкой остывающих оладьев.

Юзеф явно не торопился ко мне... Что он там делает так долго? Почему она все никак не заснет? Гадкая, капризная девчонка... А Юзеф избалует ее, как избаловал свою драгоценную Лану - так, что Ольга вырастет такой же неприспособленной к жизни, как и ее мать! Если бы меня так баловали в детстве, я бы, наверное, тоже...

Если бы меня так баловали! Если бы Юзеф...

О, Боже! Я ревновала его - к Ольге, к памяти Ланы. Я ревновала его к его гневу и мести, я ревновала его к его сценариям, к его творчеству, к его прошлому, к самой жизни... Я ревновала его ко всему! Наверное, единственное, к чему я его не ревновала, была его трогательная любовь к покойной Шарон Тейт. И Шарон была единственной женщиной, к которой я его не ревновала, не могла бы ревновать, не осмелилась бы, и не только потому, что она - умерла, была зверски убита как раз в тот год, когда я появилась на свет, но еще и потому, что при жизни она действительно была самой прекрасной. Я видела Шарон всего в одном фильме - в фильме ее мужа, Романа Поланского. Фильм назывался "Бал вампиров" и был великолепной пародией на фильмы ужасов. Наверное, я не смогла бы описать внешность Шарон, но я помню то ощущение тепла, света и чистоты, которое дарила ее красота, сиявшая с экрана. Нет, к Шарон Тейт я его ревновать не могла бы, но зато ко всем остальным и ко всему остальному... Я хотела, чтобы он принадлежал мне, мне одной! Чтобы все его чувства, все его переживания, все его воспоминания, все его время, все прошлое и будущее - даже творчество! - чтобы все радости и горести, все, все принадлежало бы мне! Я так хотела быть с ним... Всегда... Я любила его...

Я его любила.

Я хотела, чтобы это меня он убаюкивал сейчас, мои волосы гладил, мою руку держал в своих теплых чуть суховатых ладонях, мне на ухо шептал ласковые, утешающие слова!

Пусть бы даже он был моим дедушкой...

Или - моим отцом...

Или...

Лучше всего было бы, если бы он был моим любовником.

А еще лучше - моим мужем.

Юзеф старше моего отца... Не представляю, что сказали бы мои родители, если бы узнали! Но мне было бы все равно, что скажут мои родители, если бы Юзеф снизошел до меня, если бы он увидел во мне женщину! Женщину, а не глупую навязчивую девчонку, вторую жену ненавистного зятя, узурпировавшую место боготворимой Ланочки, глупую навязчивую девчонку, которую он терпит рядом с собой только ради Ольги! Прислугу для Ольги! Придаток к Ольге! Как в старые добрые времена в нагрузку к дефицитным книгам или театральным билетам вынуждали покупать какой-нибудь хлам... Так и Юзеф получил "в нагрузку" к Ольге меня. Если бы Ольга не нуждалась во мне, Юзеф наверняка послал бы меня куда подальше, ничуть не заботясь о том, что со мной дальше будет!

Возможно, я могла бы разыграть сейчас карту "скорбящей вдовы" и потребовать свою порцию сочувствия и утешений, если бы... Если бы Юзеф не знал, что я терпеть не могла Андрея и собиралась развестись с ним!

Нет... Ничего у меня не получится! Он просто посмеется надо мной, если узнает, как я его люблю! Я на два года моложе его Ланы... Возможно, глядя на меня, Юзеф каждый раз размышляет о несправедливости судьбы, унесшей жизнь его дочери и сохранившей сотни, тысячи ее сверстниц, и меня среди них, в их ряду... Я для него - одна из сотен. Лана была единственная! Теперь ее место заняла Ольга. Для своего отца я тоже - единственная, но мамочку он все-таки любит больше, чем меня, а Юзеф, насколько мне известно, не любил свою жену: их брак был чем-то вынужденным, неизбежным, их семьи дружили между собой... Юзеф не любил свою жену. Он уважал ее, он был с ней добр, но не больше. А вот дочь... Дочь он боготворил!

...Интересно, были ли у него любовницы? Были ли у него в жизни другие женщины, кроме его жены?

Наверняка. Не мог он прожить пятьдесят восемь лет и познать за это время всего одну женщину - свою жену! Он учился во ВГИКе, а ведь тогда еще, в те годы, когда Юзеф был длинноносым и длинноволосым мальчишкой в грубом свитере ( я видела его фотографию вгиковских времен и умилялась несказанно ), тогда еще богемные нравы отличались некоторой легкостью в подходе к вопросам взаимоотношения полов! А потом - он был удачливым сценаристом, он много зарабатывал, он был достаточно популярен в кинематографических кругах ( хотя в кругах зрительских сценаристы редко бывают популярны - в отличии от режиссеров и актеров, сценаристы всегда в тени ), а посему - наверняка имел успех у женщин! К тому же - он привлекателен, и с возрастом становился все привлекательнее.

А потом - он овдовел шесть лет назад, а до того, после рождения Веника, его жена много лет тяжело болела и практически жила в больницах и санаториях. Так неужели же никто не утешил его?! Быть такого не может... Я бы первая... если бы знала его тогда... Правда, тогда я сама была еще ребенком!

Возможно, у него есть женщина - там, в Кракове. Наверняка даже есть! Великолепная, утонченная, холодная полячка.

Непременно красавица. Непременно блондинка с атласной кожей, с точеными ногами и голубыми с поволокой глазами. И она обязательно имеет отношение к искусству - актриса, фотохудожник или модельер... Богата. Свободна. Сменила шестерых мужей. Мечтает выйти замуж за Юзефа. Но Юзеф держит ее на расстоянии - он никому не позволяет приблизиться к себе...

И наверняка ведь эта женщина ближе ему по возрасту, чем я!

Ей лет тридцать восемь или сорок, то есть - она моложе его всего на двадцать лет, тогда как я...

У нас с Юзефом тридцать один год разницы!

Какой кошмар...

Возможно, я могла бы завоевать его, но как? Он настолько многоопытен, он привык к обществу самых изысканных женщин - мое кокетство наверняка покажется ему грубым! Вульгарным и грубым...

К тому моменту, когда Юзеф вышел наконец из ольгиной комнаты, аккуратно притворив за собой дверь, я уже успела прийти к выводу, что чувства мои безнадежны, а любые попытки завоевать его - бессмысленны.

Наверное, у меня было очень кислое выражение лица, потому что Юзеф при виде меня беззвучно рассмеялся и, приблизившись, погладил меня по голове.

- Бедные вы дети! Что Ольга, что вы, Настя... Измучились вы обе. Ольга заснула, как убитая, да боюсь, кошмары ее ночью замучают! А на вас, Настя, тоже лица нет... Похудели вы обе, побледнели, словно жертвы вампира. Смотреть на вас страшно и противно! Бедные дети... И бедный я, на попечении у которого оказалось двое таких детей.

Я обиделась и убрала голову из под ласкающей руки.

- Ну, ну, не огорчайтесь. Вы - не ребенок, вы - уже почти что взрослая девочка! Но с меня это ответственности не снимает. Я все думаю - быть может, отправить вас все-таки домой, к родителям. А уж мы с Ольгой как-нибудь вдвоем обойдемся. Неизвестно ведь, чем все это может обернуться! Добро ведь только в сказках побеждает... Это я вам говорю, как сказочник-профессионал. Фильмы по моим сценариям всегда светло и хорошо кончались, если только режиссер чего-нибудь своего не привносил. А вот в жизни! В жизни - ни доброго, ни светлого, и неизбежно побеждает зло. И лучше бы вам уйти, пока не поздно.

- Поздно! - угрюмо ответила я. -Они меня знают как самого близкого Ольге человека! Меня, а не вас! И от того, что я уеду к родителям, ничего не изменится. Они меня и там найдут. Да еще и на родителей беду навлеку... Я, слава Богу, не единственный ребенок: у меня еще есть старший брат, он сейчас в Англии живет, работает... Так что о родителях будет кому позаботиться, если я... если все плохо кончится. А нам всем следует вместе держаться. Вместе вокруг Ольги. Нас и так-то трое осталось: вы, я да Веник!

- Я просто не хочу, чтобы вы жертвовали собой ради Ольги. Ведь мы с ней, по сути, чужие люди вам...

- Вы - чужой! - голос у меня дрогнул, когда я произносила эти слова, и я заметила, что в ответ у Юзефа дрогнули в улыбке губы, и я повторила ожесточенно. -Вы - чужой, а вот Ольга - не чужая уже. Я за нее отвечаю... Перед Богом.

- Вы верите в Бога? - спросил Юзеф тем тоном, каким спрашивают - "Вы любите креветок?"

- Да, верю! Я верю в Бога. Да и потом... Все равно так уж получилось - мы связаны с вами, мы связаны с Ольгой, и мне уже не удастся спрятаться, даже если бы захотелось.

- Наверное, это судьба, - насмешливо сказал Юзеф, но насмешка была лишь в его голосе, а в глазах - грусть.

- Да, это судьба, - серьезно подтвердила я. -Ведь это именно я нашла Ольгу.

- Я не успел поблагодарить вас за это...

- Не надо. Благодарят за то, что человек сделал из любезности, а мог бы и не сделать. А здесь - от меня не зависело ничего. Все зависело от судьбы. От Бога, указавшего на меня! И на Ольгу...

- А кто по-вашему указал на Ольгу ИМ?! Тоже Бог?

- Нет... Не он. Другой.

- Дьявол?

- Не надо! Не произносите этого к ночи...

- Вы в дьявола тоже верите?

- Не просто верю - я боюсь его.

- А в Бога верите, но не боитесь?

- Я верю и люблю его.

- Завидую вам, Настя... Я не верю. Не люблю. Не боюсь...

- И ИХ вы тоже не боитесь?!!

- ИХ... Возможно. Но не дьявола. Более того - думаю, дьявол тут не при чем. Люди... Они хуже и сильнее, чем дьявол. Если исходить из религиозной концепции, Бог создал человека по образу и подобию своему, а значит...

- Не значит. Бог создал человека из глины и дерьма. А дьявола - по образу и подобию, но из бездымного, чистого пламени! К тому же дьявол - любимейшее творение Господа!

Первое творение...

- Вы - христианка? Так почему же пересказываете мне мусульманские апокрифы?

- Вера в Бога - это не какая-то определенная религия.

Это - комплекс... В каждой религии есть зерно истины. И, если их слить воедино...

- Понимаю. Но оставим теософские споры. Я все же думаю, что в нашем случае мы имеем дело не с происками дьявола, извечного врага рода человеческого, а с происками людей...

- Слуг дьявола!

- Возможно. И все же они - люди из плоти и крови, а не какая-то там неведомая сверхъестественная сила.

- Но они творят сверхъестественные вещи!

- Вы это - о голове Андрея, подброшенной в холодильник? Абсолютно ничего сверхъестественного в этом нет! Пара отмычек... Дождаться, пока мы уйдем... А голова у них была припасена еще со вчерашнего дня.

- Господи! - накатила дурнота, я уткнулась лицом в ладони... И снова почувствовала его руку, ласкающую мои волосы. А ведь у меня все самые чувствительные местечки на голове располагаются. У кого - где, а у меня - на затылке и за ушами! Я - как кошка: млею, когда меня гладят по голове...

...И я млела, подныривая под его чуткую руку!

И несказанно огорчилась, когда он руку убрал.

- Итак, мы имеем дело с людьми. С некоей организацией, возможно религиозного толка, хотя религия у них несколько специфическая.

- Поклонение Баал-Зеббулу, Повелителю Мух и гниения. В его честь на шабашах не ели соль, поскольку соль считалась лучшим консервантом, а значит препятствовала гниению. Мне кажется, это уже не раз встречалось в истории... Особенно в больших городах! Например, в Париже, в пятнадцатом-шестнадцатом веках...

- Оставим в покое Париж. У нас - Москва, век двадцатый, а конкретно - одна тысяча девятьсот девяносто шестой год от рождества Христова! Организация религиозного толка.

Члены огранизации - деклассированные элементы, люди без определенного места жительства, то есть - живущие в городской канализации, в заброшенных шахтах метро и еще ниже... Если это "ниже" действительно существует, а не вымысел. Члены организации совершают убийства - ритуальные и просто ради собственного удовольствия... Но, однако, террористически направленной эту организацию назвать нельзя, потому что они не имеют целью уничтожение существующего строя. И, кстати, они не предсказывают конец света, после которого на земле останутся лишь представители их культа - как, например, это делают Свидетели Иеговы, переносившие дату конца света уже раза четыре...

- Ох! Жить в мире, в котором остались одни только свидетели Иеговы!

- Зато они обещают, что это будет рай на земле.

- Не надо мне такого рая...

- Да уж. Лучше в аду, где, по-видимому, соберутся все остальные представители рода человеческого - не "свидетели"! Прямо как в том анекдоте... Дескать, в раю климат лучше, в аду зато общество интереснее! Так мы отвлеклись... Те, с кем нам приходится иметь дело, не проповедуют наступление конца света, не жаждут уничтожения остального человечества или разрушения какого-то определенного строя. Напротив, они довольны существующей ситуацией и хотят, чтобы это продолжалось как можно дольше, и нас они преследует из страха, что через нас другие люди "верхнего мира" могут узнать о "мире нижнем" - об их мире.

- Как будто нам кто-нибудь поверит! Да нас просто в психушку упекут всех четверых! Только в разные отделения...

- Поверят нам, не поверят - это уже другой вопрос. Любую информацию можно преподнести так, что ей поверят. Но надо ли преподносить? Изменится ли хоть что-то? К тому же, сейчас наша основная задача - выжить. И уберечь от них Ольгу. А их задача - уничтожить нас. И захватить Ольгу. Все, казалось бы, просто... Интересно, что они, в общем-то, осознают полезность для них "верхнего мира"! Понимают, что они живут за счет нас! Они ведь не сеют пшеницу, не пекут хлеб, не доят коров, не ткут, не шьют обувь, не готовят вино они только потребляют то, что сделано нами! А так же - насилуют ради развлечения наших женщин, крадут наших детей, чтобы у нас же потом просить милостыню...

- Но ведь и их ряды пополняются за счет жителей "верхнего" мира, перешедших в "мир нижний"!

- Да, но, наверное, они считают, что это - избранные.

Не знаю...

- Андрей узнал от того бомжа клички всех тех, кто непосредственно виновен в случившемся с Ольгой...

- Сейчас пока они не могут нам пригодиться.

- Но, может, все-таки обратиться в милицию?

- Не думаю, чтобы это изменило хоть что-то. Они доказали нам свои возможности еще в начале, когда убили ту женщину, которая побиралась с детьми...

- Да, они убили ее, каким-то образом проникнув в камеру предварительного заключения. И ушли, никем не замеченные!

- Андрей был прав в одном: это дело нашей семьи и все необходимо сделать своими руками.

- Надеюсь, вы хотя бы не мечтаете о мести?!

- Не могу сказать, чтобы я совсем отказался от этой мысли... В страданиях Ольги виновны многие - но возможности добраться до всех и покарать всех у нас нет - для этого, наверное, пришлось бы залить ипритом всю московскую канализацию, а потому я ограничусь двумя: теми, кому я уж точно не могу позволить жить ни на земле, ни под землей - тем, кто ее похитил, убив этим еще и Лану, и тем, кто над ней надругался. Хотя, боюсь, добраться до них мне будет трудновато...

Прежде следовало бы вывезти за границу Ольгу. И вас с Вениамином.

- А вы не боитесь, что они доберутся до нас и в Кракове? И вообще - где угодно? Возможно, это разветвленная организация, ведь нищие и всякие там деклассированные элементы - они есть везде!

- Нет. У меня есть ощущение, что эта организация вся сконцентрирована в Москве. Подземный город - их мир. Для них нет смысла выбираться за пределы. Даже если мы просто уедем в какой-нибудь другой город... Например - Ленинград.

Санкт-Петербург по-новому...

- Но они же хотят заставить нас замолчать! Они могут быть сконцентрированными в Москве, но поедут хоть в Рио-де-Жанейро, чтобы поубивать нас!

- Логично... К сожалению. Ну, не знаю тогда! Надо дождаться Вениамина. Утро вечера мудренее. Но все же - как это ужасно и смешно, что мы все мним себя порядочными людьми и со снисходительным презрением глядим на них, на "падших", хотя на самом-то деле мы являемся для "падших" рабочим скотом, дойными коровами... Мы, налогоплательщики и производители материальных благ! Правда, мне должно быть не так обидно, как другим. Я произвожу блага духовные. А духовные блага их не слишком интересуют. У них свое понятие о духовном, совершенно отличное от нашего. Ладно, спать! Живо в постель, посуду я помою.

Я попыталась вяло воспротивиться, но потом с удовольствием покорилась: я действительно страшно устала, я просто с ног валилась... И я с наслаждением нырнула в постель. В сон.

Чьи-то крылья хлопают надо мной...

Или - это где-то хлопает дверь?!

Какой-то навязчивый звук...

Уйди, противный... Спать мешаешь!

Чьи-то крылья...

В комнате очень темно. Непривычно темно! Словно погасли разом все уличные фонари, словно не было света витрин и рекламных щитов.

В комнате темно...

Жарко...

Душно...

Страшно...

И очень хочется пить. Горло саднит, съеденные оладьи комом в желудке. Меня нельзя подпускать к плите... Наверное, Ольга и Юзеф тоже страдают теперь несварением желудка.

Пить...

Надо встать и пройти на кухню.

В холодильнике - кувшин с апельсиновым соком.

Я поднялась и пошла.

Тьма...

Жара...

Тяжесть в ногах...

Коридор - нескончаемо-длинный!

Вот кухня наконец, дверца холодильника, белая и блестящая, словно лед, вот сейчас я напьюсь, я тяну за ручку дверцы, дверца тяжелая, каменная, высечена из камня, из ледяного белого мрамора, но наконец она подается, мне удается открыть, я заглядываю в холодильник...

На средней полке, на большом блюде лежит голова Веника!

Светлые волосы намокли от крови. Лица не видно, голова повернута ко мне правым ухом - тем, в котором жемчужная сережка! Кровь...

Очень много крови.

Блюдо полно яркой алой кровью.

Кровь переливается через край блюда, капает на дно холодильника, течет на пол...

На полу, возле холодильника - лужа крови.

Я стою в этой луже босыми ногами!

Я пытаюсь отойти - и не могу!

Мои ноги - словно в стремительно густеющем цементе...

Крылья...

Крылья хлопают надо мной...

Какой-то навязчивый звук...

Нарастающий гул...

Я оборачиваюсь к окну.

Окно открыто, тьма за окном - непроницаемая, вязкая, густая, как кровь колышется, вздувается и начинает медленно переливаться через подоконник.

Тьма заливает кухню...

Сейчас она дойдет мне до горла и я захлебнусь.

Надо закричать. Да, сейчас я закричу, я больше не могу сдерживаться, я должна закричать!

Не получается...

Не хватает воздуха...

Я кричу - беззвучно, как рыба...

Что толку от беззвучного крика? Я напрягаюсь из последних сил и...

О, чудо! О, радость! Крик - живой, звонкий, НАСТОЯЩИЙ крик вырывается у меня из горла, взрывает тишину, темноту...

...И разбивает мой сон на тысячи осколков!

Я сижу на постели, вся в поту от пережитого ужаса, выпучив глаза в темноту ( которая - совсем не тьма из сна, а нормальная темнота комнаты в городском доме, темнота, пульсирующая серым светом фонарей ) и верещу, как героиня американского ужастика!

Я всегда удивлялась - чего это американки в кино так орут? Чуть что сразу вопить! Мне это казалось неестественным... Доказательством несдержанности и дурного воспитания американских женщин.

Теперь я сижу в постели и визжу всего лишь из-за того, что мне приснился страшный сон! Визжу - и не могу остановиться!

- Настя! Настя! Что с вами? Что случилось?

Юзеф...

В тех же брюках и свитере, только шейного платка нет.

Не ложился? Или - лег прямо в одежде?

Он сидит на моей постели, обнимает меня, а я плачу, плачу, плачу, прижимаясь лицом к его груди, к его грубому свитеру. Я задыхаюсь. Меня трясет. Я хочу стать маленькой, совсем маленькой и незаметной... и чтобы он всегда вот так обнимал меня и никогда, никогда не разжимал объятий!

Юзеф гладит меня по волосам. Потом - его пальцы забираются в волосы, мягко массируют затылок, мне становится хорошо, я чувствую, как тело расслабляется, раскручивается та тугая пружина внутри меня, тепло приливает к рукам, к ногам... Я готова заснуть... Но только пусть он будет рядом!

Пусть он не уходит никуда...

В дверях появляется Ольга. Бледная. Глаза - на пол лица. Я разбудила ее своим визгом.

Вот сейчас Юзеф оставит меня и пойдет к ней, баюкать ее, утешать, заново укладывать...

И я не верю своим ушам, когда слышу, как Юзеф говорит Ольге беспрекословно и жестко:

- Уйди и закрой дверь. Насте приснился страшный сон...

Я останусь с ней. Ложись, у нас завтра тяжелый день. Надо выспаться.

Ольга слушается. Уходит и закрывает дверь.

Мы с Юзефом - вдвоем в мягкой полутьме супружеской спальни. Нашей с Андреем спальни... На нашей с Андреем кровати...

Я лежу, положив голову на плечо Юзефа, обхватив его рукой. А его рука продолжает размеренно гладить меня по волосам, по спине... Успокаивает. Усыпляет.

Я бы рада не спать! Я бы должна наслаждаться этими мгновениями близости ведь никогда больше не будет такого, никогда!

Но я слишком устала... Усталость сильнее меня.

Я сплю...

Мы с Юзефом - в море. На плоту из водорослей. Водоросли - сухие, упругие. Волны мягко покачивают нас. Солоноватый, свежий запах моря. Над нами - купол звездного неба.

Большие, яркие звезды. Бесконечное море. Бесконечное небо.

Юзеф целует меня... Нежно, без страсти... Наше дыхание сливается... Перетекает из его груди - в мою, из моей - в его, и я начинаю растворяться, таять в его руках...

Да, любовь моя, я всегда хотела, чтобы меня целовали ТАК! Так, как целуешь ты...

Да, любовь моя, я всегда ждала...

Ждала тебя...

Юзеф целует меня...

Я сплю?

Нет, я не сплю уже!

Раннее утро, первые солнечные лучи косым снопом падают сквозь окно.

Юзеф целует меня...

Я обнимаю его, крепче, еще крепче, прижимаюсь к нему, вжимаюсь в него... Никогда не оставляй меня!

Тонколикий, седовласый, с желтыми и пронзительными, как у кошки, глазами.

Ведьмак.

Юзеф из Ривии.

Геральт из Кракова...

Я не сплю!

Утро. Мы трое - Юзеф, Ольга и я - сидим на кухне и вяло жуем приготовленную мною страшно сухую яичницу. Одно утешение - свежий крепкий чай. Прекрасный крупнолистовой цейлонский чай компании "Май", сорта "Бухта Коломбо" - ради чашки такого чая стоит вставать с утра пораньше, стоит бороться и жить!

Мы молчим. Все трое. Говорить не о чем. Мы страшно переживаем за Вениамина.

И вот - долгожданный звонок в дверь!

Долгожданный - и все равно я пугаюсь, подскакиваю на месте и опрокидываю свою чашку. Я вообще стала нервная...

Юзеф идет открывать. Не спеша... Хотя, наверное, сердце вырывается из груди навстречу сыну!

- Живой?

- Жрать хочу!!!

- И голова на месте?

- А что?!

- Настасье приснилось, что твою голову нам в холодильник подбросили.

- Фу... Лучше бы не напоминали мне об этом! А есть какая-нибудь жратва, которая не соприкасалась с головой Андрея? Что-нибудь, что было в упаковке? Не могу - помираю!

- Яйца. Они уж точно были в скорлупе. Яичницу будешь?

Веник! Живой... И даже веселый... Несколько бледный, под глазами залегли глубокие тени, но мы все сейчас хороши... Пахнет от него ужасно! Светлый костюм - в пятнах всех цветов! Походит теперь на камуфляжный костюм десантников. И волосы такие грязные, словно он несколько часов в помойке на голове стоял. Бедный Веник... Он же такой чистюля, такой эстет! А теперь стоя пожирает прямо со сковородки мою гадкую сухую яичницу...

- Ты бы хоть руки помыл! - вздыхает Юзеф.

Веник только мычит что-то нечленораздельное, сквозь яичницу с хлебом, заполняющую его рот. Жадно пьет апельсиновый сок. Потом наливает себе чаю и наконец садится.

- Ох! Думал, помру от голода! Никогда еще не было такого... Полторы сутки не ел! Или правильнее сказать - полтора сутка? Ну, да черт с ним... Ну и ну, скажу я вам! Хреновато там у них! И это еще мягко сказано... Такая жуть! Такая вонь! Такая темень! У них глаза с каким-то особым строением - они в этой темноте двигаются запросто!

- Ладно, эмоции потом, - не выдерживает Юзеф. -Давай, говори по делу...

- Если совсем коротко, то, значит... Чтобы они оставили в покое Ольгу и всех нас, я должен порешить их главного -Сабнэка. Тогда у них будет переворот и перестройка... Не до нас будет. Да и не будет уже иметь значения, где Ольга, раз не будет того, ради чьего инкогнито соблюдения они за ней охотятся! В смысле, ради соблюдения инкогнито Сабнэка и тайны культа, они хотят Ольгу вернуть, но не могут убить, потому что она вроде как принадлежит Сабнэку, а если убить этого Сабнэка - они сразу к ней всякий интерес потеряют и уже не будет иметь значения, внизу она живет или наверху, и что она там кому расскажет!

- Ты хоть сам понимаешь, что сказал?

- Я-то понимаю... Надо убить этого парня - Сабнэка.

Этим мы сразу и отомстим, и справедливость восстановим, и покой себе обеспечим... Возможно, вечный покой... Извините за каламбур! В общем, тот парень, с которым свел меня покойник-Андрюша, сообщил мне под большим секретом, что на президентское кресло Сабнэка есть еще один претендент. И у этого претендента есть своя партия, которая его поддерживает, своя программа, в которой нет места для нас, да и вообще - как я понял, он, этот претендент, парень куда менее религиозный и куда более трезвомыслящий, нежели Сабнэк. Но, пока Сабнэк жив, другой к власти прийти не может. Потому что Сабнэк сильная личность... В общем, роль личности в истории. Убрать личность - изменится история.

- Сабнэк - пророк Баал-Зеббула. Ты не сможешь его убить. Никто не сможет, - тихо и как-то отрешенно сказала Ольга.

- Ерунда... Уверен, что он не бессмертен! А коли так убить можно... Ну, возьму ружье с серебряной пулей, осиновый кол и еще огнемет для верности! Надо же мразь извести...