Князья Преисподней

12

— Черт бы вас побрал, Эшер, вы что творите? — Хобарт оторвался от бумаг, едва дождавшись, пока за слугой-китайцем закроется дверь кабинета. — Я попросил вас вытащить Рика из неприятностей, но это не значит, что вам можно повсюду совать свой нос и собирать грязные сплетни!

Пэй? Или кто-то из приятелей Ричарда обмолвился, что он — Эшер — расспрашивал о причудах старшего Хобарта… и о слугах?

— Вряд ли британский суд снимет с вашего сына обвинение в убийстве, если его единственной защитой будет «тут наверняка замешаны китайцы».

Хобарт по-прежнему занимал апартаменты, в которых жил еще до восстания: восемь комнат вокруг крохотного дворика в старом обветшалом дворце, где изначально располагалось посольство. Красные опорные столбы покрыли новым слоем краски, потолок кое-как отмыли от копоти, но позолота на древних балках осталась нетронутой. В чисто выметенном дворике не было ни цветов, ни деревьев, ни птичьих клеток, ни каменных чаш с золотыми рыбками, которые с точки зрения китайцев могли бы придать этому странному строению хоть какое-то сходство с домом.

Старший переводчик вскочил на ноги и швырнул ручку на стол:

— Снимет, если вы будете заниматься своим делом, а не гоняться по горам за призраками!

— Вы поручили мне доказать невиновность вашего сына, — спокойно ответил Эшер. — Для этого мне надо выяснить, кто мог оболгать Рика, а значит, узнать, почему его хотели оболгать.

— Почему?

Вопрос прозвучал так, словно Хобарт не понял, о чем идет речь, но внезапно расширившиеся глаза выдали охвативший его страх. Слегка запинаясь, он спросил охрипшим голосом:

— Что значит, п-почему? — он всплеснул руками, почти срываясь на крик. — Да кто их знает, этих чертовых китайцев, почему они что-то делают! Они думают не так, как мы, идиот вы этакий! Господи, да они верят, что волшебные головные повязки могут защитить их от пуль! Что их предки присматривают за ними с того света!

— Что касается людей, желающих пообщаться со своими умершими родственниками, — заметил Эшер, — то в Лондоне их предостаточно, доказательством чему служит популярность спиритических сеансов. А о превосходстве боевого духа над немецкими пулеметами вам охотно расскажут французские военачальники. Полицейское расследование проводится одинаково и в Пекине, и в Лондоне, и если мы так или иначе не выясним, почему некий китаец захотел отправить вашего сына на виселицу, лондонский судья будет знать только то, что Ричард задушил шейным платком девицу, вздумавшую женить его на себе против его воли.

Хобарт, покраснев, открыл было рот, но Эшер, знакомый с его нравом еще со времен учебы, не отвел взгляда. Тогда он отчаянно нуждался в предложенных пятидесяти фунтах, которые позволили бы завершить обучение, и поэтому научился уклоняться от брошенных в него книг, избегать физического насилия и не замечать нескончаемого потока проклятий и ругани. Успокоившись, Хобарт порою сам не помнил, что он делал или говорил в приступе гнева. «Такая уж у меня натура», — вот и все, что можно было услышать от него в оправдание…

Придушить четырнадцатилетнюю девчушку, пока насилуешь ее в задний проход, — это тоже «натура»?

— Вы же понимаете, что вариант «это сделал какой-то китаец» Эддингтона не устроит.

«ВЫ сами скажите МНЕ, почему китайцы хотят, чтобы вашего сына повесили. Почему они хотят, чтобы ВЫ видели его повешенным», — непроизнесенные слова повисли в воздухе.

Хобарт прочистил горло. На скулах у него проступили красные пятна, похожие на плохо нанесенные румяна.

— Конечно же, вы правы, — он снова сел за стол. — Но согласитесь, белые — и вы тоже — понятия не имеют, кто из этих узкоглазых связан с бандами, семьями, триадами, а то и чертовым Гоминьданом. Они могут рассказать вам… не знаю… о мести или желании защитить кого-нибудь… семейной чести, наконец… Но как вы узнаете, что вам не соврали? Я прошу вас лишь об одном — найдите веское доказательство… такое, чтобы судья поверил, что Рик ее не убивал, не мог убить. Необязательно выяснять истину…

Он нетерпеливо взмахнул рукой, не давая Эшеру возразить:

— Сделайте хоть что-нибудь, понятно? И не тратьте время на китайцев.

Таким тоном Эшеру отвечало его начальство, когда он, бывало, просил разрешения заняться каким-нибудь мутным делом, которое на поверку оказывалось очередными махинациями департамента. Он знал, что больше ничего не услышит.

— Меня это не касается, — позже сказал он Лидии, удерживая Миранду меж скрещенных ног, пока жена перебирала ворох документов (кое-как переведенных) из пекинского полицейского управления, которые ей после обеда переслал полковник Мицуками.

Бумаги, разложенные в аккуратные стопки на мраморной столешнице, содержали в себе сведения обо всех исчезновениях и необъяснимых убийствах, случившихся в Пекине с марта (когда последний из карательных отрядов, присланных для усмирения бунта, прекратил патрулирование улиц) по май того же года — дальше посольским служащим пока продвинуться не удалось. И пока что Лидия не обнаружила ничего заслуживавшего внимания, если не считать того, что в Пекине было слишком много нищих и крестьян, бегущих в город из разоренных деревень, а также постоянно враждующих банд, справиться с которыми у полиции не хватало сил.

Эшер продолжил:

— Откровенно говоря, не думаю, что Хобарт донесет на меня немцам. Он, конечно, чудовище — и, подозреваю, совершенно безумен во всем, что касается женщин, — но, насколько я знаю, он всегда был верным подданным империи.

— Ты пойдешь к этому Ань Лутану, который поставлял сэру Гранту девушек?

Эшер помолчал, наблюдая за Мирандой, которая сумела встать и теперь стояла, пошатываясь и держась за его колено.

— Не знаю. Десять к одному, что никакие сведения о делишках Хобарта не помогут оправдать Ричарда. Сэр Джон Джордан просто прикажет мне заткнуться и не высовываться. Не потому, что он считает, будто Хобарт вправе грубо обращаться с китаянками, но чтобы не нанести ущерб репутации наших дипломатов. К тому же может выясниться, что Хобарт был не единственным в Посольском квартале, кто пользовался услугами Ань Лутана.

Лидия поморщилась:

— Но нельзя же допустить, чтобы молодого Хобарта казнили, а его отец ушел безнаказанным.

— И я этого не допущу, — он с некоторым удивлением понял, что полностью уверен в своих словах.

— Как ты думаешь, Ричард знал об отце?

— Готов спорить на что угодно, что нет. Да и с чего бы? Откуда? — Эшер отцепил крохотные пальчики Миранды от часовой цепочки и сунул руку в карман за медной китайской монетой. — Хобарт прибыл в Китай в 1884 и вернулся домой только для того, чтобы жениться на Джулии Банч и сделать ей ребенка. Он покинул Англию через три недели после рождения Ричарда и потом навещал семью раз в пять лет. Во время его визитов мальчик по большей части оставался в школе. Хорошо, если Ричард за всю свою жизнь смог поговорить с отцом хотя бы полсотни раз.

«Примерно столько же, сколько раз я сам разговаривал со своим отцом», — подумал он с горькой иронией, окрашенной сожалением, но не грустью. Почти все его знакомые воспитывались таким же образом. Возможно, если бы его родители знали, что умрут до того, как их сыну исполнится четырнадцать, они бы проводили с ним больше времени, хотя бы ради того, чтобы надежней внушить ему всю важность соответствия стандартам, принятым у высших классов, а также убедить в необходимости знакомства с нужными людьми, без которых невозможно продвинуться по службе.

Даже если бы в Лондоне или Оксфорде этот педантичный, взыскательный ученый (о котором Эшер привык думать как о «старике», хотя на момент аварии отцу едва исполнилось сорок) из Вичфорда становился вдруг Джеком-Потрошителем или королем Каннибаловых островов, его дети ничего бы об этом не знали.

В завешанных бельем дворах хутунов, среди чаш с золотыми рыбками и бесконечных дядюшек и тетушек, стайками носилась детвора… Эшер покачал головой, снова ощутив себя так, будто очутился на другой планете.

— Хобарт может как-нибудь навредить тебе?

— Надеюсь, ему хватит ума этого не делать, — он сжал монету, заставляя ее исчезнуть, и теперь с серьезной миной наблюдал за тем, как Миранда один за другим изучает его пальцы и пытается просунуть крохотную ладошку под манжету. — Если он решит, что я могу донести на него, он приложит все усилия, чтобы вышвырнуть меня из Китая… именно поэтому я спрятал в генераторной тридцать фунтов. Возможно, мне придется воспользоваться услугами старого У.

— Мне стоило выйти замуж за сына виконта Брайтуэлла.

— Ты же сама настаивала на поездке в Китай…

В дверь постучали, и на пороге номера возник Карлебах в длинном старомодном пальто; в руках он держал мешок с потайным фонарем, веточками аконита и боярышника и дюжиной флаконов с таинственными зельями. С его плеча свисал неброский чехол нового дробовика, в карманах пальто позвякивала дробь.

Эшер бросил взгляд на часы. Начало пятого. Через час стемнеет.

И проснется Ито.

В коридоре Карлебах спросил:

— Если наш самурай сегодня не сбежит, этот японец — или ваш посол — сможет раздобыть нам пропуск в старые императорские сады вокруг… как там называется это место?

— Чжуннаньхай,[18] — ответил Эшер. — Сейчас там резиденция президента Юаня, и я сомневаюсь, что его охранники благосклонно отнесутся к двум чан бигуй, которые с дробовиком наперевес что-то ищут в гротах. Но по той же самой причине они постараются убить забравшегося туда яогуай…

— Если только не решат завербовать его, — мрачно сказал Карлебах.

— Вы же сами говорили, что Иные, по крайней мере, пражские Иные избегают света и людей. Сейчас Лидия изучает отчеты о событиях в окрестностях озер Шичахай, к северу от стены. Они открыты для посещения, но после революции многие храмы и чайные домики стоят в запустении.

— Возможно, мне стоит побывать там, пока вы составляете план шахт, — Карлебах с нежностью влюбленного прикоснулся к завернутому в кожу дробовику. — Сколько еще времени вам нужно, чтобы начертить эту карту? Тогда мы могли бы найти место, где спят эти создания.

— Если только они спят так же, как вампиры, — возразил Эшер. — Кто знает, быть может, они услышат наши шаги и тут же проснутся. Или почуют нас, как вампиры чуют живых, даже во сне.

Пока двое рикш катили свои возки к задним воротам японского посольства, Эшер пытался представить, что предпримут пекинские вампиры, если окажется, что поблизости от городских водоемов в самом деле обитают яогуай. Если, конечно, за появлением этих созданий не стоят сами князья преисподней …

Он сложил на коленях руки в перчатках, наблюдая за тем, как в ранних осенних сумерках лавочники зажигают первые фонари. Их присутствие ощущается, как дым в воздухе…

Страх перед ними вынудил старого иезуита почти триста лет прятаться под землей.

Эшер и Карлебах остановили рикш у задних ворот японского квартала, выходивших на рю Лагрене; за ними виднелся ряд аккуратных кирпичных домов, отражавших намерение японцев стать силой на манер Запада вместо того, чтобы покориться и позволить по кусочку поглотить себя, как это произошло с Китаем. Жилища дипломатов ничем не напоминали одноэтажные японские строения с их опоясывающими верандами. Казалось, что их целиком доставили из Лондона, Берлина или Парижа вместе с тяжелыми стульями из орехового дерева, которые украшали гостиную графа Мицуками. Из створчатых окон струились потоки электрического света, мужчины в темно-синих мундирах или неброских серых и черных европейских костюмах поднимались по ступеням, стучались в двери…

— Тут что-то случилось, — сказал Эшер.

Карлебах огляделся, потом сосчитал небольшие особняки и понял, что все эти военные и чиновники направлялись к пятому дому.

К дому полковника Мицуками.

Никто не спешил и не выказывал признаков паники. Но в коридоре Эшер и Карлебах увидели выставленную вдоль стен в два ряда обувь, а домашнее святилище в по-европейски удобной гостиной, куда их проводил слуга, было закрыто и завешано белой бумагой.

— Кто-то умер.

Эшер взглядом нашел Мицуками, который в окружении нескольких человек стоял рядом с дверью, ведущей во внутренние комнаты. Атташе, которому черный костюм придавал сходство с коренастым гномом, обменивался поклонами с гостями. Все они, как заметил Эшер, были японцами.

Значит, покойник был не из тех, чью смерть заметили бы в остальных посольствах.

Карлебах вдруг хрипло охнул, осознав, кто именно мог здесь умереть.

— Они проходят через смерть, — с ужасом прошептал он. — Они и в самом деле ближе к вампирам, чем мы до сих пор считали. Как вы думаете, граф поймет, если мы скажем, что нам необходимо осмотреть тело? Надо как можно скорее отрубить ему голову и вонзить кол в сердце…

Эшер жестом попросил его помолчать. Вдвоем они пробрались сквозь толпу к военному атташе его императорского величества. Когда тот с поклоном повернулся к ним, Эшер спросил:

— Это был Ито-сан, сэр?

— Да, — в спокойных кофейно-черных глазах полковника читалась бесконечная печаль. — Его тело было более не в состоянии выносить физические страдания, причиняемые болезнью. Смерть наступила незадолго до захода солнца.

— Примите мои глубочайшие соболезнования. Если бы не он, мы бы погибли, и мне остается лишь скорбеть о том, что ему пришлось заплатить за наше спасение собственной жизнью.

— Он был самураем, — ответил Мицуками. — Таков был его долг.

— Прошу прощения, граф, — торопливо вмешался Карлебах, — но нам нужно… жизненно необходимо… увидеть тело. По меньшей мере, надо отрубить ему голову, иначе…

Мицуками повернулся к нему, скрестив руки на груди:

— Согласно обычаю, когда человек совершает сеппуку, доверенный друг отрубает ему голову. Не стоит беспокоиться на этот счет. Завтра тело Ито предадут огню, а прах перешлют его семье в Огати.

Карлебах нахмурился (Эшер уже приготовился услышать его громовой голос, вопрошающий, как же им теперь выследить проникших в город яогуай), но полковник спокойно продолжил:

— В посольстве знали о его болезни, поэтому я дал понять, что именно она стала причиной смерти. Ито умер с достоинством, как и подобает самураю. Он не утратил ни чести, ни мужества.

Эшер по-чешски обратился к разозлившемуся старому профессору.

— А вы бы как поступили, сэр?

«Исидро в чем-то был прав, когда говорил о ван хельсингах», — подумалось ему.

Они вернулись в гостиницу по затянутым сумерками улицам.

— Семья Ито служила дому Мицуками три века подряд, — объяснил Эшер, плотнее запахивая длинное коричневое пальто. Из ворот французского посольства, несколько нелепых в своей массивности, падал свет, в котором белыми облачками плыл вырывавшийся при дыхании пар. — Разумеется, сам граф помог ему.

Не сбавляя шага, он сделал вид, будто его внимание привлекли зазывные крики старухи, продававшей клетки для сверчков, и посмотрел на противоположную сторону Посольской улицы. Необычный мазок цвета, манера двигаться, полузнакомое лицо? Он не увидел, что именно, но что-то пробудило ту часть его души, которая позволила ему уцелеть в Берлине, Белграде и Стамбуле…

И теперь все его существо, все инстинкты требовали, чтобы он бросился бежать, и как можно быстрее. Потому что кто-то шел по его следу.

Проклятие!

Конечно же, за их спинами не было ничего такого, что наводило бы на мысль об опасности. Слишком много теней, льющийся из современных зданий электрический свет, в котором тонуло мягкое сияние бумажных фонарей; мимо протарахтел возок рикши, за ним еще один, прошла группка спешащих домой китайцев — скорее всего, слуг, но кто их знает? — и трое американских солдат, которые, взявшись за руки, распевали «Марш по Джорджии».

Кто-то у них за спиной перебежал улицу и затаился в портике китайского почтамта или за воротами немецкого посольства? Показалось, что узнал прохожего? Или одного из немецких солдат на другой стороне улицы? Кто-то, пройдя мимо них с Карлебахом, затем развернулся и сейчас идет им навстречу? Ответов не было, а осматриваться сейчас в поисках преследователей значило бы только ухудшить ситуацию. Одну ошибку они уже совершили. Если не поостерегутся, то рано или поздно допустят еще одну.

Если, конечно, не разберутся с ним еще этим вечером.

Эшер даже не знал, кто такие эти «они». За границей такое случалось.

Мысленно он прикинул пути отступления. Вампир не позволил бы заметить себя, разве что это был неоперившийся птенец или же кто-то, кто голодал достаточно долгое время и утратил силу. Если преследователи были немцами или австрийцами (хотя до сих пор он не встретил здесь никого из тех, кого знал как сотрудников немецкой контрразведки), за ним могли наблюдать только для того, чтобы собрать информацию. Он уже неделю жил в Посольском квартале, и все, кому он мог понадобиться, знали…

Надо сказать Карлебаху, чтобы он помог Лидии…

Интересно, дедуля У по-прежнему живет в переулке Чжулун?

Гостиничные окна, угольные желоба, кладовки… Кухонная дверь открывалась в проулок, по которому можно было выйти на рю Мэйдзи примерно в сотне ярдов от водяных ворот, отделявших квартал от Внешнего города.

По невысоким ступеням гостиницы Эшер поднялся с чувством облегчения. Едва они миновали французское посольство, как Карлебах пустился в рассуждения о следующей поездке в горы Сишань, но Эшер почти не слышал его.

— Если мы перекроем остальные выходы из шахт, то сможем спуститься туда днем. Нужно лишь найти, где они спят, и…

Карлебах прервался, чтобы ответить на приветствие швейцара-англичанина. Эшер пересек вестибюль, направляясь к стойке. Мужчина, до этого сидевший в кресле и читавший «Таймс», встал, и Эшер повернулся в его сторону. От стойки к нему двинулся еще один незнакомец.

Вот оно.

Читатель «Таймс» сделал ошибку, обратившись к Эшеру до того, как его товарищ подошел на достаточное для броска расстояние.

— Профессор Эшер?

Суссекс. Европейский английский, с претензией на Оксфорд…

— Меня зовут Тиммс. Я из посольской полиции. Вы обвиняетесь в передаче информации немецкому посольству. Серьезное преступление.

— Это нелепо, — с ноткой удивления возразил Эшер.

Жестом он попросил подождать, якобы собираясь что-то сказать Карлебаху, повернулся…

И метнулся вправо, к выходившим на рю Мэйдзи окнам, перевернул по дороге стул, чтобы задержать Тиммса, распахнул окно и вывалился в темноту.

Про себя он порадовался точности, с которой все просчитал: сейчас он находился в ярде от ведущего к кухне проулка. Все окна на этой стороне стояли зашторенными, оберегая жильцов от ночного холода. Перепрыгнув через ограду, Эшер стянул с себя широкое пальто, повесил его на сгиб руки и зашел в кухню через заднюю дверь:

— Меня вызвали проверить генератор, — объяснил он тому единственному человеку, который оторвался от приготовлений к обеду и удостоил чужака взглядом.

После этого он прошел в генераторную, извлек из тайника деньги и по черной лестнице поднялся на крышу.

Скорее всего, они решат, что он направился прямиком к водяным воротам, до которых от послужившего ему выходом окна было несколько сот ярдов, и на всякий случай пошлют кого-нибудь следить за комнатами Лидии.

Хобарт. Он молча поднимался в темноте, ногами нащупывая каждую из пятидесяти шести ступенек. Возможно, немцы — Айхорн мог в конце концов узнать его, — но немцы вряд ли обвинили бы его в том, что он продает им информацию. Мицуками..? Инстинкт подсказывал ему, что японскому атташе можно верить, но это ровным счетом ничего не значило. Не только вампиры вызывали в людях доверие, чтобы заработать свой хлеб насущный.

Но только у Хобарта были причины желать, чтобы его как можно скорее депортировали из страны, а к причинам прилагался шкаф, битком набитый скелетами.

В это время все помещения на этаже, отведенном камердинерам и горничным постояльцев, пустовали. Еще выше располагался чердак, заставленный сундуками и чемоданами. От поднявшейся пыли запершило в горле. Узкая щель коридора, дюжина комнаток, на каждой двери указан номер этажа, на котором проживают владельцы багажа; в прошлые свои визиты сюда Эшер выяснил, где находится выключатель, но не стал пользоваться им, чтобы не выдать себя. Из кармана пальто он извлек свечу, с которой собирался охотиться на яогуай, зажег ее и пробрался к выходившей на крышу лестнице.

В свете убывающей луны он прошел вдоль низкого парапета до пожарной лестницы. Двумя этажами ниже виднелась крыша Франко-Китайского банка. Китайские дома, которые стояли здесь в 1898 году, сильно пострадали во время восстания, и им на смену пришли современные здания с современными пожарными выходами и металлическими решетками. Между Франко-Китайским банком и старым зданием банка Гонконга (одно из немногих уцелевших свидетельств былой эпохи) протянулся узкий переулок, в который и выходила пожарная лестница. По-прежнему держа пальто на сгибе руки (серой подкладкой вверх, чтобы никто не смог толком ответить на вопрос, не проходил ли мимо мужчина в коричневом пальто), Эшер проверил, на месте ли пропуск, вышел из переулка и подошел к рикшам, как всегда, стоявшим у магазина Кирульфа.

— Шелковый переулок, — приказал он.