Князья Преисподней

7

— Прошу вас, не поймите меня неправильно — со мной сэр Грант всегда вел себя, как настоящий джентльмен.

В голосе Паолы звучала искренность, в ее огромных карих глазах застыло выражение, близкое к отчаянию — итальянка словно хотела убедить Лидию, что собирается доверить ей вовсе не сплетни, услышанные от злоязыких слуг, как могло бы показаться поначалу. Лидия с легкой грустью вспомнила множество скандальных тайн, о существовании которых ей стало известно от кузин, красавицы-мачехи, дочерей тетушкиных подруг и юных леди в дорогом швейцарском пансионе; всем им предшествовало такое же эмоциональное вступление.

Она взяла молодую женщину под руку и наклонила голову, чтобы выслушать рассказ. Вдвоем они двинулись вдоль по Шелковому переулку.

— Как вам известно, лишь немногие из дипломатических служащих привозят в Китай своих жен, — начала Паола, с трудом подбирая слова. — Молодые клерки, да и не только молодые, э… сходятся с китаянками… Как и кое-кто из тех, у кого здесь жена, — с горечью добавила она. — Некоторые, как полковник фон Мерен или герр Кноллер, даже заводят любовниц из местных! Другие время от времени захаживают в китайскую часть города или договариваются с китайскими… э… посредниками, — она снова заколебалась, подыскивая приличное выражение, — и те приводят женщин в заранее оговоренные дома. Сэр Грант поступает именно так.

Впереди них, возвышаясь над толпой китайцев — лавочников, солдат, уличных музыкантов и торговцев мышеловками и шляпами — шествовала баронесса Дроздова. Она переходила от одного прилавка к другому, щупала отрезы шелка, кричала на продавцов на ломаном английском или русском и громко рассуждала о сортах ткани и предлагаемых расцветках. Меньшиков (или Коршиков?) все время держался рядом с ней, но китайцы лишь смотрели на них с любопытством, как на слона или похоронную процессию. Лидия прекрасно понимала, что за ней самой следует чуть ли не втрое большая толпа детишек, крестьянок и носильщиков; китайцы сторонились Коршикова (или все-таки Меньшикова?), зато охотно указывали на нее друг другу (подбородком, а не пальцем, как делали бы европейцы) и, без сомнения, говорили, что западные чужаки и в самом деле происходят от демонов, потому что у этой вот волосы рыжие, как у демона. Но баронесса обращала на местных жителей внимания не больше, чем на жужжащих вокруг ее шляпки мух.

— Вы говорите ужасные вещи! — воскликнула Лидия, хотя на самом деле даже не удивилась. — Но распутничать в обществе китайских… дам — это одно, убийство же…

Паола помотала головой:

— Речь не о простом распутстве, мадам, — судя по выражению лица, ей очень хотелось говорить тише, но стоящий вокруг гвалт не оставлял ни малейшей возможности для подобной скрытности. — Как я поняла… мне говорили… сэру Гранту нравится… нравится причинять боль женщинам, с которыми он… встречается. Иногда сильную боль. Знаете, бывают такие мужчины, — поспешила добавить она в уверенности, что порядочным женщинам вроде Лидии ни о чем подобном слышать не доводилось. — Любой может ударить жену, когда выпьет…

Лидия открыла было рот, собираясь возразить, что вовсе не любой мужчина способен на такое.

— … но это другой случай. Здесь, в Китае, есть люди, которые покупают женщин… девушек у их семей и продают мужчинам, которые… которым это доставляет удовольствие.

Скрытое вуалью лицо Паолы алело от смущения. Лидия припомнила соответствующие главы из «Половой психопатии» Крафта-Эбинга, которые она читала со смесью научного интереса и изумления в то время, когда посещала лекции по медицине и вскрытия в Рэдклиффском лазарете в Оксфорде, но воздержалась как от упоминания о своих познаниях, так и от дальнейших расспросов, а также размышлений над только что полученными сведениями о частной жизни не только сэра Гранта, но и помощника итальянского атташе.

Не стала она говорить и о том, что подобные услуги ее не удивили — в стране царила ужасающая нищета, а сами китайцы считали, что все продается и покупается. Такое замечание с ее стороны погрузило бы ее мачеху и тетушек в пучину меланхолии… чем бы ни являлась «меланхолия» на самом деле (доктор Шарко — или все-таки доктор Фрейд? — без сомнения, счел бы меланхолию признаком нервного расстройства… надо будет почитать об этом…).

Поэтому в ответ она лишь ахнула:

— Сэр Грант? Никогда бы не подумала!

Крафт-Эбинг полагал, что такое отклонение свойственно многим мужчинам, и далеко не все они проживают в Пекине. К тому же выявить подобные склонности по внешнему виду человека едва ли было возможно.

— Если бы мне об этом сказала мадам Дроздова или Аннетта Откёр, — речь шла о жене помощника французского торгового представителя, — я бы решила, что это просто сплетни… Вы себе представить не можете, мадам, какие ужасные сплетни тут распространяют! Но я услышала это от собственного мужа.

— У меня есть основания считать, — тактично вставила Лидия, — что мужчины в своем кругу сплетничают ничуть не меньше женщин.

Молодая итальянка снова покачала головой:

— Нет! Сплетничают только женщины, но даже если и мужчины тоже, Тонио… сеньор Джаннини не из таких.

Они остановились у самой большой лавки, перед входом в которую благообразный старик вымешивал в тазу тесто из белой мелкой пудры; он брал кусок теста, растягивал его меж разведенных ладоней, потом складывал вдвое получившиеся жгуты и снова ронял их в таз, чтобы еще раз обкатать в муке.

— Когда я только прибыла сюда, — продолжила Паола, — муж предупредил меня, чтобы я не сближалась с сэром Грантом, а когда я спросила, почему, рассказал о китаянках и доме госпожи Цзо в переулке Большого тигра, куда ходит сэр Грант. Моя матушка сказала бы, что мужу негоже говорить с женой о таких вещах, но поскольку здесь, в посольствах, нам приходится часто встречаться, я рада, что узнала об этом и не завязала с ним дружеских отношений. Позже я услышала от мадам Откёр, что там произошел большой скандал… говорят, в том доме умерла одна из девушек.

Старик уже разделил кусок теста на несколько жгутов, каждый не толще швейной нити, и теперь вокруг его тележки собралась целая толпа, почти перекрывшая улицу.

— Что это? — с интересом спросила Лидия, но Паола только помотала головой.

Лидия задала этот же вопрос стоявшему рядом мужчине, указав пальцем на старика, но полученный ответ «а, тан гоу[14]» мало что прояснил. Когда тесто превратилось в моток тонких мучнистых нитей, старик шлепнул его на ближайший прилавок, подняв белое облако, и нарезал на короткие куски бритвенно-острым ножом, который до этого торчал у него за поясом; на все вопросы Лидии о товаре и цене он отвечал лишь непонимающим взглядом. Когда она, отчаявшись, протянула ему медную монету, старик вручил ей четыре клейких куска, сложил таз в тележку и двинулся к следующему переулку, чтобы повторить там представление.

— Не вздумайте это есть! — мадам Дроздова вынырнула из лавки и тут же вырвала липкие кусочки у Лидии из рук. — А если там отрава?

— Вздор, люди покупали это своим детям, — возразила Лидия.

Несколько уличных сорванцов и в самом деле с удовольствием поглощали тан гоу. Но баронесса не собиралась ничего слушать. Она завернула тан гоу в бумагу и вышвырнула в канаву, откуда их тут же выудили проворные ребятишки.

— Что это такое?

— Господи, дитя мое, да откуда же мне знать? — баронесса решительно направилась в сторону дожидающихся их повозок. — Может быть, опиум.

Меньшиков (или Коршиков) тащил за ними целую груду бумажных свертков, приобретенных во всех встреченных лавочках, так что для возвращения в русское посольство им пришлось нанимать четвертого рикшу.

— Поэтому, как вы понимаете, — заключила Паола, устраиваясь на плетёном сиденье, — хотя Ричард Хобарт производит впечатление весьма воспитанного молодого человека и получает знаки внимания со стороны всех посольских дам, у которых есть дочери на выданье, когда в среду вечером, он заявился на прием к сэру Эллину с опозданием, да еще и пьяным, мне ни в коем случае нельзя было отпускать к нему Холли. Всё-таки он сын своего отца.

Лидия подумала, что ни один мужчина в здравом уме не попросил бы ее руки, сочти он, что в своем поведении она будет походить на отца. Она уже поставила ногу на ступеньку повозки, когда за спиной раздался шепот:

— Мисси…

Старый рикша с заговорщицкой ухмылкой протянул ей завернутый в бумагу белый квадратик тан гоу.

Белое сладкое лакомство напомнило ей рахат-лукум. Повозки, подпрыгивая на ухабах, катились по затянутым вечерним сумраком улицам назад в посольство, а они с Паолой все никак не могли отряхнуть руки от выдававшей их маленький секрет сахарной пудры.

— Что это? — Уиллард предупреждающе вскинул руку.

Эшер остановился, вслушиваясь в кладбищенскую тишину, сменившую заунывный вой ветра. Рядом с ним тяжело, с присвистом, дышал Карлебах.

Проклятие. Проклятие, проклятие, проклятие…

— Ну и повезет же нам, если это грабители — лошадей-то у нас уже отобрали, — пробормотал Барклей.

— Вряд ли грабители, — откликнулся Гиббс. — Они б заметили, что нас уже пощипали.

— Все равно, черта с два я просто так отдам им обувку, — молодой солдат потряс длинным бамбуковым копьем.

По дороге Эшер (единственный человек в отряде, у которого за голенищем обнаружился предусмотрительно спрятанный нож) заметил в расселине редкую поросль бамбука и, спустившись по склону, снабдил своих спутников примитивным оружием. Уже тогда было темно. Он срезал пять стволов бамбука по шесть футов каждый, а затем, вернувшись на тропу, заострил их. На всю работу ушло примерно полчаса, но он понимал, что за это время они все равно не смогут добраться до Мэньтоугоу. Когда он закончил последнее копье, вокруг царила непроглядная тьма, поскольку луна еще не взошла.

А теперь они напрягали слух, не зная, в самом ли деле в зарослях внизу по склону слышалось какое-то шевеление, или же донесшиеся до них звуки были порождены порывами ледяного ветра.

— До вершины гребня еще далеко, Джеймс? — прошептал Карлебах. — Там тропа отходит от ручья.

— Они держатся рядом с водой? — спросил в ответ Эшер. — Или могут передвигаться и по сухой земле, если понадобится?

— Этого я не знаю. Мне не часто приходилось встречать их. Матьяш…

Его голос задрожал, и Карлебах замолк, не в силах говорить о своем последнем ученике, чей уход, как подозревал Эшер, вынудил старика оставить привычную жизнь.

— Тьфу! Господи! — Барклей закашлялся. Ветер переменил направление и на мгновение в воздухе повисла густая вонь гниющей плоти, завернутой в грязное тряпье. — Где эти чертовы бандиты прячутся?

— В шахте, дурень, — буркнул Уиллард. — Ты их что, там не почуял?

Барклей подошел к краю тропы и крикнул:

— Эй! Узкоглазые! У нас ничего нет, слышите? Мэй цянь! Ни гроша, поняли? Как по-китайски сказать «с нас нечего взять», а, профессор?

Ветер рвал на клочки вырывающийся с дыханием пар и уносил их прочь. Эшер подумал, что все его старания скрыть знание китайского пошли прахом.

— Заткнись уже, — прошептал Гиббс. — Смотри, там, над тропой. Видишь?

— Где-то в сотне ярдов отсюда есть валуны, — тихо сказал Эшер. Последний час он внимательно отмечал любое укрытие или удобное для обороны место. — Если мы отойдем туда…

— Поздно, — Уиллард указал куда-то в темноту. Звезды почти не давали света, и все же Эшеру показалось, что позади них на тропе блеснули чьи-то глаза. — Что за…

— Держитесь на открытом пространстве! — скомандовал Эшер, и пятеро мужчин встали спина к спине, выставив перед собой копья.

Ведущий к воде склон внезапно наполнился треском ломающихся под ногами веток.

— Сколько там этих дьяволов? — начал было Гиббс, и в то же мгновение на тропу выпрыгнули темные фигуры.

Эшер ткнул перед собой копьем, чувствуя, как наконечник входит во что-то мягкое; раздавшийся вопль напоминал крик раненого верблюда. От вони к горлу подкатывала тошнота. Рядом ругался Уиллард. Эшер закричал в подступающую тьму:

— На ши шэй? Ни яо шэ мо? — но он сомневался, что получит ответ; насаженная на копье тварь все еще дергалась, пытаясь дотянуться до него. Внезапно она рванулась вперед, и Эшер почувствовал, как по лицу мазнули загнутые крючкообразные ногти.

Новые вопли. Барклей охнул:

— Что за…

До Эшера донесся звук удара, будто что-то мягкое (тело?) стукнулось о камень.

Темнота вокруг них словно бурлила, выпуская из себя все новых и новых тварей. Господи Иисусе, да сколько же их? Затем откуда-то снизу послышался звук винтовочного выстрела, пронзенная копьем тварь снова бросилась на него, словно до стрельбы ей и дела не было, и Эшер едва удержал бамбуковое древко, готовое вырваться из рук.

Он видел лицо твари — лицо яогуай, ошибки быть не могло: смятые черты, смутно проступающие в темноте, оскалившийся клыками рот, блестящие глаза.

Еще один выстрел, потом раздался топот бегущих ног, вопли Иных — яогуай, и ночь прорезал проблеск, который здесь и сейчас казался невозможным — так блестит лезвие меча. Мгновением позже звездный свет отразился от круглых линз очков.

Человек издал японский боевой клич, и эти рявкающие звуки убедили Эшера, что он действительно видел меч.

Яогуай дернулся, там, где только что было его лицо — бледное, безволосое, похожее на собачью морду, — теперь осталась только ночь. Эшер почуял запах крови, хлещущей из перерубленной шеи. Перед глазами мелькнула фигура в белом мундире, забрызганном кровью, снова блеснул меч, а вслед за ним — линзы очков. Полковник граф Мицуками. Вот кто следил за ними все это время.

Слишком темно для стрельбы — можно попасть в одного из своих.

Эшер выдернул копье из осевшего тела и с силой вогнал в ближайший темный сгорбленный силуэт, удерживая тварь на месте, пока японец не обезглавил ее. В Южной Африке ему приходилось видеть, как артиллерийский огонь рвет людей на части, а однажды и самому довелось разделывать топором труп убитого им же человека, чтобы затем избавиться от тела — так потребовала служба, что вроде бы должно было примирить его с происходящим, которое потом долгие годы возвращалось к нему в кошмарах. Но древнее искусство убийства холодной сталью было одновременно пугающим и завораживающим.

Он услышал крики яогуай и шелест листвы вниз по склону. Что ж, чувство самосохранения им не чуждо…

— Эй, поосторожней со своим ножиком! — раздался задыхающийся голос Гиббса.

— Лопни мои глаза, это ж чертов микадо! — выдавил Барклей.

Эшер шагнул вперед, споткнулся обо что-то мягкое, поддавшееся под его ногой, и тут же скрюченные пальцы Карлебаха схватили его за локоть:

— С вами все в порядке, Джейми? Вы не ранены?

— Не ранен. А вы все? Есть раненые?

— Что это было? — требовательно вопросил Уиллард.

Две смутно белеющие фигуры с поклоном выступили из темноты:

— Эсу-сенсей…

Эшер поклонился в ответ:

— Мицуками-сан? Вы не ранены? Тысячи благодарностей…

— Что это за создания? — этот властный низкий голос он хорошо помнил еще по Шаньдунскому полуострову.

За спиной невысокого японца виднелся его телохранитель — широкоплечий молодой человек лет двадцати с небольшим; одной рукой он зажимал рану на боку, кровавое пятно расползалось под пальцами, пачкая светлую ткань мундира.

— Если не возражаете, поговорим об этом на ходу, Мицуками-сан. Они могут вернуться. Ваш человек может идти?

Мицуками спросил что-то на японском, телохранитель расправил плечи и ответил на том же языке. Скорее всего, сказал, что рана — не более чем царапина…

— Господин полковник Мицуками, позвольте представить вам ребе Соломона Карлебаха из Праги.

Последовал еще один обмен поклонами, после которого они наконец двинулись в путь. Темнота в теснине сгустилась до такой степени, что Эшер едва смог различить темный проем в том месте, где тропа сворачивала вправо и начинала подъем к перевалу. Ветер теперь дул с севера, неся с собой холод, в нем безошибочно различался шепот приближающейся пыльной бури. «Господи, — устало подумал он, — только не сейчас. Потом, когда мы доберемся до города».

Уиллард выругался:

— Только этого не хватало.

Когда над горами показалась луна, Эшер, который шел последним, оглянулся. До полнолуния оставалось несколько дней, и бледный свет ясно очерчивал нелепые фигуры их недавних противников, которые сгрудились вокруг останков яогуай, попавших под мечи Мицуками и его телохранителя.

С такого расстояния он не мог разглядеть все до мелочей, но все же ему показалось, что в нескольких ярдах от места побоища на тропе лежит отрубленная рука. Пальцы цеплялись за неровности в земле, и рука упрямо двигалась вперед, словно преследуя их.

Рядом с собой он услышал резкий вдох. Полковник Мицуками шепотом повторил свой вопрос:

— Что это за создания, Эсу-сенсей? И почему встреча с ними не удивила вас?

Одна из тварей выползла из скрывающих склон теней, схватила руку и заковыляла назад к своим товарищам, на ходу впившись зубами в мясо, как американец в ножку индюшки.