Князья Преисподней

24

В понедельник, одиннадцатого ноября, Эшер, Мицуками с телохранителем Огатой и профессор Карлебах сели на поезд, идущий до Мэньтоугоу. Вместе с ними ехали четверо японских солдат, вооруженных не только винтовками, но и новейшими немецкими огнеметами. С собой они везли тысячу литров сжиженного хлорина. Еще двое солдат, которых, по словам Мицуками, он затребовал по причине ухудшившейся ситуации с бешеными крысами в шахтах Шилю, ждали их на месте с лошадьми, ослами и ружьями. До деревни Минлян они добрались незадолго до наступления ночи.

— О нас буду говорить по всей округе еще до того, как взойдет луна, — пробормотал Эшер, проверяя одолженный у полковника карабин «Арисака», прежде чем первым заступить в караул. — Сюда заявятся все гоминьдановцы и бандиты с этого берега Желтой реки, чтобы только взглянуть на нас. И нам сильно повезет, если кто-нибудь из них не отправится в город и не расскажет об увиденном Хуану и Цзо.

Лидия тайком передала ему его собственную одежду, остававшуюся в гостинице, поэтому он уже не чувствовал себя актером из постановки «Турандот». Доктор Бауэр не только договорилась с крестьянами о переноске баллонов с хлорином в шахты, но и предложила свою больницу в качестве штаб-квартиры. Сама она большую часть времени молчала, словно догадываясь, что за историей о бешеных крысах скрывается то-то еще.

— Тут мы ничего не можем сделать, — граф Мицуками закрыл железную дверцу кана,[22] занимавшего треть комнаты; кирпичная лежанка, которая в большинстве сельских домов служила одновременно печью и кроватью, была застелена одеялами. Сидевший у стола Карлебах промолчал. Время от времени он поднимал взгляд от лежавшего перед ним дробовика и смотрел на Эшера с беспокойством и удивлением, словно до сих пор не мог поверить, что один из его приемных сыновей воскрес из мертвых.

Зная, что старый ученый не умеет скрывать чувства, Эшер не показывался ему до тех пор, пока они не сели на идущий из Пекина поезд. Прежде чем самому войти в купе, он попросил Мицуками сообщить Карлебаху, что его ученик жив, и все же старик еще долго не выпускал его из объятий, не в силах сдержать слез. Вновь обретя дар речи, Карлебах первым делом спросил, известно ли Лидии, что ее муж жив. Эшер с улыбкой ответил: «Простите меня, но — да. В искусстве притворства она намного превосходит вас». Смех снова сблизил их, но теперь Эшер с интересом отметил, что воссоединение придало Карлебаху твердости вместо того, чтобы унять его мрачную решимость. Прежде чем лечь спать, профессор тщательно осмотрел каждый миллиметр дробовика и проверил все латунные гильзы с зарядом крупной серебряной дроби, которой хватило бы, чтобы отправить человека в мир иной.

— Вполне возможно, что Хуану и гоминьдановцам стало известно о нашем прибытии еще вчера, когда сержант Тамаё приехал в Мэньтоугоу, чтобы договориться с носильщиками и найти лошадей, — рассудительно продолжил Мицуками. Он снял очки и отложил их в сторону, но меч оставил при себе, накрыв его одеялом. — Если мы выставим часовых, то нас не будет беспокоить хотя бы всякий сброд из окрестных холмов.

Эшеру пришлось согласиться с этим доводом. Ночь и в самом деле прошла спокойно. В полночь его сменил другой часовой и, войдя в дом, Эшер увидел, что его старый учитель по-прежнему бодрствует, размышляя над картой, которую прошлым вечером им нарисовал Цзян.

— Вы уверены, что этому человеку можно доверять? — Карлебах постучал пальцем по карте. — Вы сказали, что он знает эти горы. Но если он сам не видел Иных, откуда ему знать, где они спят?

— Не вижу ни одной причины, по которой он стал бы лгать нам, — стол стоял рядом с отдававшим тепло каном, и Эшер понизил голос, чтобы не разбудить спящего под грудой одеял и овечьих шкур Мицуками. Сняв перчатки, он прижал замерзшие пальцы к железной дверце печки. — Допускаю, что он может работать на семью Цзо и оправил меня сюда только для того, чтобы я не рассказал британским властям об их сомнительных делишках. В Китае возможно и не такое. Но…

Профессор хмыкнул в бороду и взмахом руки отверг это предположение. Эшер не хотел говорить ему, что Цзян всего лишь передал им мысли Исидро, как медиум со спиритической доской передает послания духов. Ему совершенно не хотелось в очередной раз выслушивать тирады о лживости всех вампиров.

Он достал карту, которую вместе с Пэем составил по старым планам шахт, и положил ее рядом с рисунком Цзяна, сориентировав по сторонам света.

— Тоннели совпадают, — отметил он. — Смотрите, вот здесь должна начаться та галерея. В горах есть пещерные святилища, и Лидия сказала, что развалины одного из них лежат поблизости от дальнего входа. Наверное, когда-то Цзян служил там и на досуге изучал окрестности.

Если, конечно, у даосского монаха был досуг, подумал Эшер, устраиваясь на кане и заворачиваясь в одеяло. Треснувшие ребра ныли под тугой повязкой, наложенной врачом из японского посольства. Старого Цзяна смутила сама идея поехать на железном драконе, как он назвал поезд, и утром на станцию прибежал младший служитель с посланием. Скорость передвижения по железной дороге, как сказал им запыхавшийся толстяк, так сильно нарушит геомантические связи каналов ци, что земля не сможет смягчить последствия. Поэтому Цзян отправится к шахтам пешком. Он лишь надеется, что его решение не доставит никому хлопот.

«То есть, у нас нет никого, кто смог бы расслышать хоть что-то сквозь толщу земли, — подумал Эшер. — В любом случае, Исидро будет спать».

Лежа в темноте и вслушиваясь в плач ветра, задувавшего в вентиляционные отверстия кана, Эшер думал о вампире, запертом в отгороженном серебряными решетками убежище отца Орсино. Вампире, которого он мог бы убить полтора года назад в Санкт-Петербурге. Возможно, Исидро даже был бы благодарен ему за быструю и милосердную смерть.

Если яогуай просыпаются раньше вампиров, а засыпают позже, убежище отца Орсино стало для испанца не более чем просторным гробом, темницей, из которой невозможно бежать. Вскоре туда проникнет один из самых едких газов, которые только известны человечеству. После гибели яогуай и обрушения шахт Исидро даже не сможет умереть — не будет ни солнца, ни тварей, которые пожрали бы его тело. Только вечная тьма и вечная боль.

Даже Данте не удалось бы придумать для него худшего наказания. Эшер закрыл глаза, гоня прочь одолевавшие мысли.

Во дворе пофыркивали лошади. По стенам плясали мягкие отсветы от тлеющих угольков. Наверное, господь сейчас смеялся над тем, кто решил жить вечно, отбирая жизни у других людей.

Если бы не Исидро, Лидия погибла бы в ту ночь, когда вампиры из петербургского гнезда напали на ее дом. И у Эшера не было бы дочери.

Вряд ли бы Лидия вообразила себя героиней романа и бросилась в подземелье на поиски вампира… И все же он был рад, что она не поехала с ними.

Сорок, напомнил он себе, стараясь забыться в расчетах и планировании. Не так уж и много. Первая большая галерея на самом нижнем уровне новой части шахты. На глубине сто семьдесят фунтов — слишком далеко, чтобы можно было спустить туда баллоны с хлорином или провести провода запала, но после взрыва туда начнет просачиваться газ. В это время года темнеет рано, и хотя у них есть лошади, им едва хватит времени, чтобы запечатать все выходы, затем спуститься от дальнего входа туда, где шахты соединяются с лабиринтом подземных пещер, и обрушить проем.

За двадцать лет, проведенных на службе в департаменте, он хорошо усвоил, что нехватка времени всегда сопровождается разного рода неудачами и ошибками.

Проваливаясь в неспокойный сон, он мысленным взором увидел лежащих в темноте Иных. Они походили на форелей, дремавших в тени у берегов Стаура, куда он приходил мальчишкой. Но глаза их всматривались в водянистую мглу. Они поджидали жертву.

Отряд выехал из деревни на рассвете и направился к пещере, служившей главным входом в шахту. Их сопровождала дюжина крестьян под руководством доктора Бауэр. Едва только Эшер и японцы вошли в пещеру, из обоих тоннелей и провала потоком хлынули крысы, словно где-то глубоко под горой открыли заслонку. Как и ожидал Эшер, немецкие огнеметы отлично с ними справились. Страшно было смотреть, как жидкое пламя охватывает грызунов (Эшеру казалось, что он теперь вечно будет слышать их предсмертный визг), а при мысли, что в грядущей войне это жуткое оружие будет обращено против людей, делалось дурно. А ведь крысы не по своей воле нападали на чужаков, чтобы умереть в мучениях…

И все же он был рад, что струя пламени бьет почти на пятьдесят футов, расчищая тоннели. Крысы упрямо шли вперед, пока не падали, полностью поглощенные огнем.

Вдыхая вонь обуглившейся плоти, горючей смеси и жженой шерсти, люди сквозь клубы дыма, в котором тонул свет фонарей, спустились в галерею, откуда, если верить картам и рассказу Исидро, отходили колодцы, ведущие к логову яогуай.

— Прикажите носильщикам поставить баллоны сюда, — тихо попросил Эшер немецкую миссионерку. — Я установлю под ними заряд, но не стану соединять его с запалом до тех пор, пока все ваши люди не покинут шахту. Вы будете в полной безопасности. Когда мы закроем остальные входы, мы подорвем заряд, чтобы выпустить хлорин из баллонов, затем обрушим главный вход.

— Неужели для них больше ничего нельзя сделать? — в голубых глазах Бауэр читались жалость и сочувствие. — Только лишь убить их, как бешеных собак?

— Поверьте, это единственный способ. И чем быстрее мы закончим, тем лучше.

Она еще некоторое время смотрела ему в лицо, потом вздохнула и кивнула:

— Хорошо. Я вижу, что вы говорите правду. Делайте, что считаете нужным.

Карлебах задержался в галерее, дожидаясь, пока Эшер установит заряд под первым из темно-зеленых баллонов, груда которых постепенно росла на полу шахты. Из длинной темной камеры, где они находились, вниз можно было спуститься только по двум старым лестницам. Японские солдаты вытянули их, порубили на куски и сбросили обломки в черную дыру. Когда настало время уходить, Карлебах с окаменевшим лицом отвернулся от края колодца, с трудом найдя в себе силы, чтобы покинуть это место.

Эшер вспомнил, что не только его и Лидию терзают мысли о том, кто навеки останется в ядовитой бездне.

По его расчетам, к полудню крестьяне должны были занести в тоннели все баллоны. Он показал сержанту Тамаё, как крепятся концы проводов к запалу, и выслушал, как Мицуками переводит его указания: баллоны с газом должны быть взорваны в половине пятого, сразу после чего нужно будет взрывом обрушить тоннели. После того, как крестьяне уйдут, с сержантом останутся двое вооруженных рядовых, чтобы отогнать прочь бандитов и вообще всех, кто решит вмешаться.

— На случай, если президент пошлет своих людей, чтобы остановить нас, — добавил Мицуками, пока их поредевший отряд верхом на лохматых китайских лошадках пробирался по заросшей тропе к следующему входу, — я приказал Тамаё задержать их и немедленно взорвать все заряды.

— Вряд ли Юань отправит сюда войска, — Эшер окинул взглядом поросшую кустарником расщелину сбоку от тропы и смыкавшуюся над ними извилистую, ломаную гряду гор. Ребра постоянно напоминали о себе болью, солнечный свет после полумрака шахт казался неестественно ярким. — Он озабочен тем, как его воспринимают на Западе. Если возникнут неприятности, ему придется потрудиться, чтобы оправдать свои действия. Нет, меня больше беспокоят Цзо. Хотя я не слишком удивлюсь, если мы встретим здесь полковника фон Мерена и его ребят. В конце концов, госпожа Цзо может продать информацию кому угодно, — мрачно добавил он.

Продвигаясь по склонам гор, они останавливались у небольших боковых входов и вентиляционных отверстий (в большинстве своем похожих на старые заброшенные норы) и взрывали их, за несколько мгновений уничтожая плоды многолетнего тяжелого труда.

«Интересно, он слышит грохот взрывов? — снова и снова думал Эшер, стоя в густых клубах желтой пыли и ощущая дрожь горы под ногами. — Там, под землей, куда ведет тысяча, десять тысяч и сто тысяч железных ступеней…»

Может быть, он считает взрывы во сне? Вот осталось двенадцать, потом одиннадцать, потом десять… пока наконец не наступит бесконечная тьма и не придет боль…

Эшер смотал провода, забросил подрывную машинку на спину лошади и кое-как взобрался в седло, морщась от боли в ребрах. Бросив взгляд на каменное лицо Карлебаха, он подумал, что старика одолевают те же мысли.

Но ему не хватило смелости задать вопрос.

В дни процветания вход, расположенный на дальнем склоне горы Шилю, сам по себе был оживленным местом. Недалеко от пещеры Эшер заметил кирпичные фундаменты навесов и сараев и ступенчатый спуск, который тянулся вдоль ручья и вел к поселению, от которого теперь сохранилась только обрушенная стена. В Китае кирпичи и обтесанный камень слишком высоко ценились, чтобы долго пролежать нетронутыми после ухода прежних владельцев. Из темноты шахты на них бросились стаи крыс (то же самое произошло и у двух предыдущих входов), и Эшер с Огатой прошлись по ним струей пламени. Затем Эшер посмотрел на часы и проволокой привязал бруски гелигнита к трухлявым деревянным опорам, удерживающим свод пещеры. Пока что они укладывались в график, если, конечно, президент Юань не отправил войска, чтобы остановить крестьян…

Пока Мицуками и один из солдат, Нисихару, пробирались между телами дохлых и издыхающих крыс, чтобы разведать несколько ярдов ведущего вниз тоннеля, он спрятал запал в развалинах, которые раньше, скорее всего, были навесом. Карлебах закинул на плечо дробовик и держал наготове запасные баллоны горючей смеси и азота, на тот случай, если из-под земли снова полезут крысы. Еще один солдат, Сэки, нес ранец с взрывчаткой, проводами и подрывной машинкой.

Эшер жестом приказал Огате и третьему солдату, Хирато, остаться снаружи и стеречь лошадей. Затем он взял ранец и фонарь и вслед за Мицуками начал спускаться во тьму.

Время приближалось к трем часам дня.