Кодекс

5

Стоило Роланду переступить порог участка, как его вызвали на ковер к начальнику. Вернулся он понурый и на вопрос Мари “как прошло?” ответил с невеселой улыбкой:

— Хорошо прошло. Генералу звонил юрист Акасама-Стар, грозил всеми возможными карами и требовал моего немедленного увольнения. На что генерал напомнил ему, что их работники препятствовали расследованию и послал лесом. А мне выразил благодарность. Нравится ему, когда цивусы суетятся.

— А чтобы благодарность была не пустыми словами и в качестве награды за проявленную инициативу, тебе позволят месяц работать без выходных.

— Два месяца. Моя доброта меня погубит. Или мой ответственный подход к делу. Не знаю точно.

— Ну, по крайней мере, ты теперь точно один из нас, — майор хлопнула его по плечу, — не волнуйся, я с ним поговорю, может, получится скостить с полной лишней смены до половины. Сегодня и начнем. Свободен.

— Под твою полную ответственность?

— Да.

— Отлично. Значит, следующие два месяца будем каждый день видеться. Генерал лютует, я бы на твоем месте его лишний раз не нервировал.

— Он всегда такой. Дисциплину поддерживает, как ему кажется. Но в итоге его ругань никто всерьез не воспринимает, кроме новичков.

— Ладно, я тогда потопал. Но перед тем как уйду… — не закончив, он вышел из кабинета и вернулся через пять минут с бумажным стаканом, — Вот, обещанный кофе. Натуральный, между прочим. Не знаю, как вы пьете синтетику, она же на вкус точь-в-точь горелая изоляция.

Мари сделала небольшой глоток, распробовала. Действительно, кофе был вкуснее, чем обычно. Но все же разница была недостаточно велика, чтобы оправдать цену, равную, навскидку, ее недельной зарплате.

— Два вопроса. Ты что, подпольный миллионер? И если да, то зачем ты ел горелую изоляцию?

— Два ответа: нет, не подпольный. Все вполне официально и необходимым инстанциям известно. Сделал несколько удачных инвестиций в свое время. А изоляцию я не ел, а просто провода зачищал, в спешке, зубами. Во время одной очень интересной миссии в свои декерские годы, о которой я тебе обязательно расскажу. Когда-нибудь. Когда пройдет срок давности.

— То есть, ты мог бы вообще не работать.

— Мог бы. И сошел бы с ума со скуки.

— Ты странный человек, Роланд.

— А то! — легко согласился он, — но ведь…

Перед глазами майора возникла картинка — черно-белая книжная иллюстрация, на которой девочка в старомодном платье смотрел на улыбающегося кота, лежащего на ветке дерева. Ниже была подпись:

“— Зачем мне всякие безумные, полоумные да сдвинутые? — возмутилась Алиса. — Что я, ненормальная?

— Конечно! — воскликнул Кот. — Как и мы все. Иначе ты сюда бы не попала!”

Когда Мари смахнула изображение из поля зрения, напарника в кабинете уже не было. Она отправила сообщение вдогонку:

“У нас тут принята обычная ненормальность. А ты по собственной воле и без всякой необходимости утром встаешь по будильнику. Это уже опасное сумасшествие”.

Ответа не было несколько минут. Мари не спеша допила кофе, и хотела уже браться за работу, когда пришло новое сообщение:

“Майор, что делаешь в субботу вечером?”

“Ничего абсолютно. А что?”

Суббота была ее выходным. Обычно в этот день она с утра делала все мелкие домашние дела, после чего нежилась в постели.

“Тогда сможем встретиться в районе десяти часов? Сказать где пока не могу, координаты пришлю позже”.

“Хорошо, но зачем?”

“Сюрприз”.

“Не люблю сюрпризы”.

“А, ну да, у тебя же травма,” — в реплике прямо-таки слышался типичный Роландов смешок, — “так и быть, скажу. Это по поводу арахнобота. Нашел человека, который, возможно, разбирается в предмете”.

“Ясно. Будем надеяться, что это нам что-то даст”.

“Как минимум это будет познавательно. Ладно, до завтра”.

“Пока”.

Во время этой переписки, на одной короткое мгновение Мари показалось, что напарник хочет позвать ее на свидание. Мысль очевидно абсурдная, но теперь, когда намерения его прояснились, ее смутно раздражало что-то. Конечно, майор не рассматривала его в таком плане, даже не задумывалась об этом раньше, и не давала повода думать, что как-то в нем заинтересована. К тому же если бы у Роланда действительно были какие-то чувства, то это только усложнило бы все. Но, тем не менее, в то короткое мгновение, сердце ее встрепенулось с неожиданной радостью. А когда оказалось, что думает он только о работе, а не о ней, Мари словно окатило холодной водой.

Чтобы отвлечься от этих раздумий — и, конечно, потому что это было ее работой — но все же больше для того, чтобы отвлечься, она открыла личное дело беглого декера. Конкретной информации о нем было немного. Никита Р., дата рождения неизвестна, место рождения неизвестно, настоящее имя неизвестно. Странно было думать, что в цифровую эпоху, когда данные на всякого гражданина собирают все, у кого есть возможность, кто-то может быть настолько полной загадкой. Причем все эти неизвестности не означали отсутствие у него документов. Наоборот, идентификаций у него было даже слишком много, все, насколько можно было судить, фальшивые. “Никита Р.” могло тоже быть псевдонимом, но под этим именем он значился в деле потому, что им он обычно пользовался при общении с сообщниками. В любом случае, можно было только догадываться, что означает это Р.

В итоге, если верить материалам дела, в Цивитас Магна он появился уже полностью сформировавшимся преступником. Впрочем, это было не так уж невозможно. Хотя эмиграция в эти дни была относительно редким явлением, тем более нелегальная, он мог явиться откуда-то извне — из Африканского союза или Рассветной Империи. Хотя чисто внешне он не был похож на жителя тех мест. Мог он происходить и откуда-то поближе — на периферии города-государства располагалось множество поселений, коммун и ашрамов, чьи жители по тем или иным причинам не желали жить в Цивитас Магна, причин связанных в основном с духовностью, единением с природой и отрицанием современных технологий. Они были вне сети и вне юрисдикции законов города. Родившиеся там не имели гражданства, и соответственно, не были внесены в базу данных полиции. Но по тем же причинам, колония неолуддитов была бы достаточно странным местом происхождения для элитного декера.

На краю поля зрение вспыхнуло уведомление о входящем видеосообщении. Мари подумала было, что это еще одно письмо от Роланда, хотя видео открытка была бы не в его стиле. Но сообщение пришло от неизвестного пользователя. Нахмурившись, с некоторым подозрением — только уже находящиеся в списке контактов люди должны были знать адрес ее нейро — майор открыла видеофайл. И стоило ей только увидеть лицо Никиты, как она поняла, что сейчас получит ответы, по крайней мере, на некоторые из своих вопросов. На видео он сидел во все той же комнате для допросов — всего лишь метаконструкт, предназначенный скрыть настоящую обстановку, но достаточно убедительный, что Мари с трудом подавила желание пойти проверить, не скрывается ли он действительно в самом невероятном месте.

— Привет, Мари. Ты же не против, если я буду называть тебя Мари? Почему-то язык не поворачивается обозвать тебя “мадмуазель Дюрандаль” или “товарищ майор”. Для начала, я хотел бы поблагодарить тебя за оказанную первую помощь. Для тебя это было, вероятно, всего лишь частью работы, чем-то само собой разумеющимся, но для меня… — декер покачал головой, — “Впрочем, не важно. Достаточно сказать, что ты позволила мне поверить, что, воистину, остались еще сестры милосердия. Кроме того я тронут твоей настойчивой заинтересованностью в моей скромной персоне. А я, в свою очередь, интересуюсь тобой. Узнаю тебя все лучше и лучше, пока наблюдаю издалека за твоими поисками. Ты найдешь меня, конечно, и попытаешься вернуть под стражу. Я, конечно, не сдамся без боя. И кончится все снова бессмысленным, насилием. Но что если есть другой выход? Например, мы можем поговорить. Может, ты позволишь мне объяснить, что я делаю и зачем. Кто знает, может мне даже удастся убедить тебя в своей правоте.

На этом сообщение оборвалось. Майору хотелось презрительно фыркнуть. Видимо Роланд был не единственным декером со страстью к пространным объяснениям. Но напарник, по крайней мере, ограничивался фактами. Что-то подсказывало ей, что этот углубиться в мнения и сомнительные идеи. Ей не пришлось долго ждать подтверждения. Еще одно сообщение, на этот раз не просто видео, а симуляция, с полным погружением, во всяком случае, насколько это позволял нейроимплант:

Степь раскинулась насколько видел глаз. Высокие травы, золотые в свете предзакатного солнца, катились волнами под легким ветром. В воздухе чувствовалась прохлада, свежесть и чистота ранней осени.

Охотники остановились. Между старейшиной и жрецом вспыхнула перепалка. Старейшина указывал на уставших женщин, за спиной несущих младенцев, с детьми постарше, следующими позади и едва державшимися на ногах. Жрец указывал вдаль, на горизонт, где на холме возвышался храм. Согласный хор протеста определил победителя спора. Группа разбила лагерь.

Молодые девушки с бурдюками потянулись к издали примеченному источнику. Мужчины, что несли на спинах вязанки дров, занялись разведением костра, пока женщины возводили легкие походные шатры из животных шкур. Когда первое дымное пламя прогорело и успокоилось, охотники сдвинули часть угольев в сторону и водрузили над ними вертел к козьей тушей, бросили в горячий пепел несколько толстых корней. Пока мясо жарилось, племя собралось в круг и затянуло долгую, неспешную песню. Всякий знал слова и свое место в полотне музыки. Затихали одни голоса, и на смену им приходили другие.

Когда небо окончательно потемнело, жрец отошел из созданного костра круга света, закрыл глаза, чтобы привыкнуть к мраку. Затем посмотрел на звезды, столь спокойные в это время года, редко какая из них срывалась и катилась по небосклону, чертя сияющую полосу. Жрец пальцами отмерил расстояние от горизонта до особенно яркой звезды, осмотрел весь брильянтовый купол, в поисках примет, переданных ему отцом, что получил их от своего отца. Довольно кивнул. Они не просто явились вовремя, но и скорее всего, будут первыми, несмотря на задержку.

Утром они снова двинулись в путь. Лагерь исчез так же быстро, как появился. Осталось от него только темное пятно кострища, да примятая трава, следы, что исчезнут через несколько лун.

В прозрачном воздухе расстояния были обманчивы. Храм на холме, до которого, казалось, было подать рукой, они достигли, когда солнце уже миновало зенит. Люди в необычных, белых одеждах вышли им навстречу. Старейшина приклонил голову, передал им подношения — инструменты из кости и камня, бурдюки с топленым жиром, соленое мясо и несколько сверкающих, ярких самоцветов. Лидер храмовников поклонился в ответ, и широким жестом пригласил племя располагаться, где им удобно.

Храм состоял из десятка отдельных строений. На самой вершине холма — священные места, окруженные двойным кольцом каменных стен, меж которыми пролегала узкая крытая галерея. В центре каждого каменного круга, под открытым небом, возвышались монументальные колонны, покрытые рельефами, изображавшими зверей, людей и богов. До вечера охотники блуждали между ними, восхищенные, благоговейные и немного подавленные. Им сложно было представить, что все увиденное было делом человеческих рук. Каждый из них умел работать с камнем, но то был хрупкий кремний и мягкий туф, то были мелкие поделки. Величественные мегалиты храма были сделаны из костей скал, слишком тяжелых даже для десятка сильных мужчин, и отделаны с искусством недоступным их лучшему мастеру. Но в храме и окрестностях жило не несколько десятков человек, но несколько сотен. Жили необычно, оседло, не переходя с места на место, не полагаясь на удачу охоты, но искусством, трудом и знанием преображая землю, создавая, словно из ничего поля покрытые злаками и стада животных.

Три дня племя провело в храме, помогая собирать урожай, доить коз и варить пиво. Три дня, одно за другим, в храм являлось все больше и больше других племен, поднося подарки храмовникам и пользуясь их гостеприимством. Наконец, вечером третьего дня, племена собрались у подножия холма. Они держались порознь, но молодые люди разных народов поглядывали друг на друга с любопытством, рассыпаясь иногда беспричинным смехом, под шипение и тумаки стариков. Жрецы выстроились у входа в наибольшее строение храма. Солнце, клонившееся к закату, опустилось точно между самыми высокими колоннами, и на время, один совершенно прямой луч прошил святилище насквозь, осветил его изнутри. Каменные колонны загорелись красным золотом. И в этот момент жрецы начали песню, которую подхватила в отведенный момент все многочисленное собрание. Мелодия плыла над степью, неспешная и торжественная. Небо набрало синевы, на нем проступили мерцающие точки звезд. Наконец над одним из святилищ взошла луна, и снова свет окутал камни, на этот раз бледный, мистический. И в тот же миг песня взмыла в самую вышину, задержалась на одной ноте и затихла. Молчание продлилось не дольше нескольких биений сердца и рассыпалось многоголосным, нескладным шумом. Не было больше единой огромной конгрегации. Распались и смешались племена. Начинался пир.

Поднимаясь к темному небу снопами искр, загорелось множество костров, озаряя всю бескрайнюю равнину. У одного из них собрались старейшины и вожди, обмениваясь новостями, обсуждая будущее кочевья. У другого, вдвое большего, вели беседы шаманы, жрецы, храмовники, делясь настроениями духов и богов. Где-то собирались семьями, где-то встречали давно не виденных родственников, что когда-то ушли с другими племенем. Молодые же танцевали, то одной ритмичной массой тел, то давая показать себя отдельным мастерам, то разбиваясь на пары. И чаще чем нет, пары эти уже не расставались, одна за другой отходя от костров и исчезая в море высокой травы.

Праздник продолжался почти всю ночь. К восходу, от костров остался один холодный пепел, и разбредшаяся паства вернулась к своим стоянкам. Первое прибывшее племя и ушло первым. Нагруженные ответными подарками храма — мешками с зерном и рулонами холста, они снова отправились в путь, в бесконечные скитания по степи.

Видение померкло, и перед Мари снова возник Никита. На этот раз он был не в комнате для допросов, а просто в бесформенной черноте.

— Да, я пожалуй несколько раз погрешил против фактов и допусти несколько вольностей в этой картине, — начал декер, — но суть от этого не пострадала. Ты видела Гёбекли-Тепе, вероятно, первый в истории храм. Или первый в истории город. В древние времена разница была не так уж велика. Был храм, где поклонялись богам, где хранили знание и где хранили зерно, окруженный полями и жилищами. Вместе все это было первым проблеском того, что мы называем цивилизацией. Ты задумывалась когда-то, что именно раз за разом привлекает людей в цивилизации, что заставляет сгрудиться в городах? Если спросить капиталиста, он ответит, что дело в богатстве рожденном разделении труда. Коммунист скажет, что дело в возможности эксплуатировать рабочий класс и присваивать излишки труда. По сути, один ответ с разных ракурсов.

Он улыбнулся рассеянно, прошелся неспешно из стороны в сторону, сложив руки за спиной, продолжил:

— Современный цивус скажет, что дело в комфорте, безопасности высоких стен и силе толпы. Это все части ответа, которые не вполне формируют единое целое. Не думаю, что древние люди задумывались об экономических теориях. За стенами возникали новые, невиданные опасности — преступность, эпидемии, войны, подобных которым не могло быть в примитивном обществе. И толпа хороша, только когда ее ярость не направлена против тебя. Цивилизация не была чем-то неизбежным, чем-то необходимым. Десятки, сотни тысяч лет, по всей планете, люди жили не испытывая желания собраться в муравейник, даже там, где для этого были все условия. В конце концов, есть причина, почему в средние века охота в средние века была развлечение знати, а работа была уделом низов. Но родившись в плодородных речных долинах, где, признаю, ее существование вполне имело смысл, цивилизация распространилась по всей земле. Не только силой и завоеванием. Наоборот, сколько было в истории примеров, когда кочевники, варвары, разрушали империи, только чтобы остаться жить в созданных ими руинах. Так что же, кроме богатства, доступного далеко не всякому, кроме стабильности, весьма условной, раз за разом заставляло народы добровольно променять свободу и легкость дикой жизни на каменную тюрьму, когда они узнавали о ее существовании? Мне кажется, кроме соображений практических и вещественных, было что-то еще, что-то из области духовного. Не зря же ранние города вырастали вокруг храмов. Цивилизация была конструкцией не только физической, но и духовной. Причем не только и не столько религиозной, а чем-то кроме. Возможностью творить, неясным чувством, неопределенной идеей. Идеей инфекционной, вирусной, первой в своем роде, распространявшейся от народа к народу, в пандемии, которая продолжается до сих пор. Чем-то, что было первым мемом, в изначальном значении этого слова. И когда общества стали больше, сложнее, когда у человечества появилась возможность задуматься о чем-то кроме выживания, когда в обмене информации начало участвовать все больше и больше людей, подобные идейные вирусы, эти чудовища, порожденные пробуждением разума, стали множится и мутировать.

И снова видеопоток оборвался без предупреждения. Мари вспомнилась старая шутка из полицейского фольклора:

“Следователь берет показания у свидетеля. Свидетель говорит:

— Я не знаю с чего начать.

— В таком случае, начните сначала, — подсказывает следователь

Свидетель набрал воздуха в легкие и повел рассказ:

— В начале было слово…”

Этот вот тоже издалека начал. От самых истоков цивилизации. Еще десять тысяч лет, и до сути дойдет. Хотя уже было ясно, что майор права. Декер был мотивирован политически, в самом широком понимании этого слова. Особенности его идеологии Мари не слишком волновали. Из сбивчивых рассказов о зле цивилизации и свободе дикой жизни, можно было сделать вывод, что он принадлежал к какому-нибудь подвиду анархо-примитивистов. Атака была наивной попыткой нарушить устоявшийся порядок через разрушение одной соцсети. Одной соцсети, занимающей чуть больше процента рынка. Глупо.

Но если бы майор могла ответить, если бы хотела ответить, что она сказала бы Никите? “Нет, я никогда не задумывалась о сути цивилизации. Я не из тех, у кого есть время думать о высоком, духовном и прочем. Для меня цивилизация ничего не меняет, у меня, как у доисторического охотника, есть время только для мыслей о выживании. Но это мой выбор, понимаешь? Я могла бы отказаться от этой участи, стать порядочным цивусом. Могла бы уйти из города, в сады разбитые коммунами, или даже в леса, что снова покрывают север континента. Но я этого не делаю. Вместо этого, я продолжаю защищать устои Цивитас Магна и его беспомощных, глупых цивусов. Потому что если не я, то кто? Ты назвал меня сестрой милосердия, и может быть, ты был совершенно прав”.