Когда им шестнадцать

Глава VIII «ЗАВИДКИ»

Катя сидела, пока я дочитала ее дневник, внимательно следя за выражением моего лица, а потом со вздохом сказала:

— Невезучая я.

— Ты уверена?

— Да, вот вы бы видели димкину семью. Вот это родители! Такие будут при коммунизме, честное слово, прямо завидки берут…

Оказалось, что она уже несколько раз ходила к Диме домой заниматься по физике. Больше всего ее поразил тон, каким в той семье родители говорили с детьми — у Димы был еще старший брат и младшая сестренка.

— Представляете, у них за ужином — час новостей. Все при всех рассказывают, что было нового за день. И отец, и мать, и ребята. И без всяких подначиваний или дразнилок.

— А кто его родители? — спросила я.

Хотя, судя по дневнику, Катя испытывала много переживаний, но внешне она совсем не менялась. Круглолицая, румяная, она немного яркостью красок напоминала матрешку. Только очки перестала носить. Держала их в портфеле и надевала для чтения. А так — щурилась, иногда не здоровалась издали со знакомыми, но приучала себя обходиться без очков.

— Отец у Димки профессор, а мама — врач, обыкновенный врач, она работает в детской поликлинике. И я еще не решила: кто симпатичнее, — трещала Катя, захлебываясь впечатлениями. — А летом они всей семьей ездят в туристические походы, у них есть и палатка, и ружье, и собака…

Она перевела дух только на секунду и продолжала с новой энергией.

— И знаете, у каждого в семье свои обязанности. Димка, например, натирает пол и носит белье в прачечную. А отец у них, хоть и профессор, готовит по воскресеньям. Старший брат, студент, покупает всякие продукты, а посуду моет сестренка. И только посуду, представляете?!

Катя почертила по скатерти ложкой, потом сказала, с новым вздохом:

— С такими родителями и я бы стала человеком! И не эгоисткой. А главное, у них правило: плохо себя чувствуешь, держи это при себе, не ной, пойди и ляг. Вот бы маму в такую семью!

Я усмехнулась, и Катя сразу насторожилась.

— Вы мне не верите?

— Нет, просто уж очень трафаретно ты изложила все прелести димкиной семьи. Прямо положительный стандарт какой-то, точно ты рекламную кинокартину пишешь…

— Но меня и правда эти люди восхитили… Вот вы думаете — я их идеализирую. А я еще и десятой доли не рассказала. Знаете, они даже домашнюю газету издают. Лежит у них на серванте длинный лист бумаги. И каждый, приходя домой, туда что-нибудь записывает или рисует. Даже карикатуры на родителей. И у них никогда никто не говорит детям: «вырастешь — узнаешь».

Мне было трудно вставить слово в ее монолог, но я все же перебила ее.

— Ну, а твои грозные планы мщения лопнули?

Она удивленно подняла на меня глаза.

— Я имею в виду твою идею «назло папе отрезать себе ухо».

Катя густо покраснела и сделала такое движение, точно собралась сбежать. И как это часто с ней бывало, агрессивно задрала подбородок.

— А вы считаете — можно родителям позволять себя оскорблять?

— Я считаю, что ты не должна передо мной позировать. И если даешь читать дневник, ждешь реакции.

Она сварливо дернула плечом.

— Просто я вам доверяю.

— Представляю, как ты вела себя с отцом, когда он начал возмущаться. Нос задирала?

Она кивнула, усмехаясь.

— Усмехалась, стиснув зубы?

Новый кивок.

— Провоцировала его грубостями?

Слабенький кивок.

— Короче, ты вела себя подловато…

— Ну, знаете, Марина Владимировна! — Катя даже вскочила.

— Как видишь — знаю, хотя в комнате не присутствовала. По-моему, издеваться над человеком, который тебя любит, — низко.

— Но маму он больше любит.

И тогда я сказала Кате, что мне надоел ее эгоцентризм, самовлюбленность и что дружить с таким человеком — мне скучно. Ее глаза наполнились слезами, хотя она и сдерживалась изо всех сил. Но я не дала себя разжалобить.

Я хотела отучить ее от спекулятивных угроз взрослым. Ведь ее не интересовала будничная жизнь родителей, их хлопоты, заботы, она подмечала лишь их недостатки. И в результате мучилась, обижалась, что они ее не понимают, не принимают всерьез, и мучила отца с матерью. Но если она могла жить будущим, своими планами, мечтами, поисками призвания, то родители ее жили настоящим, сегодняшним днем. И его-то она им основательно портила…

Нет, я вовсе не хотела, чтобы Катя начала приспосабливаться к действительности, но независимый характер мог толкнуть ее и на безрассудство, и на жестокость к себе, и на упрямую глупость. А главное, она не умела еще видеть за недостатками родителей их любви, их страха за нее, их желания максимально облегчить ей будущее. И она возмущалась их деспотизмом, не ценя заботы…

— Если станешь «плохой», ко мне не являйся, — добавила я на прощанье.

Катя в упор посмотрела на меня и выбежала, хлопнув дверью.