Когда падают шишки

КАК Я БЫЛ ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ГОРИСПОЛКОМА

Правда, я им недолго был. Минут пятнадцать-двадцать. И не то чтобы совсем настоящим председателем, а так, и. о. Вроде — исполняющим обязанности… Случилось это так. Был я недавно в командировке. В одном нашем городе областного подчинения. Между прочим, я часто в командировках бываю. По служебным делам… Так вот, был в командировке и зашел в парикмахерскую. Побриться, значит. Чистенько так, культурно. Кресла блестят и вращаются, как в зубоврачебном кабинете. Побрила меня симпатичная молоденькая парикмахерша и спрашивает:

— Освежить?

— Пожалуйста, — говорю, — освежите!

Она меня и освежила. «Шипром». А я этого запаха не выношу: лошадью отдает.

— Как же, — говорю, — милая девушка? Вы бы хоть спросили или предупредили! Нельзя же быть такой невнимательной!

— И что это вы скандалите, гражданин! — звонко выпалила девушка. — Из-за какой-то капли одеколона людям нервы портите!

— Да я не скандалю. Просто я говорю…

— В чем дело? — басом спросил появившийся из-за портьеры солидный мужчина. Очевидно, начальство парикмахерской.

— Да вот, Григорь Фомич, гражданин пожилой уже, а скандалит из пустяков.

— Я не скандалю, я просто говорю, что…

— Говорить все умеют! — решительно отрезал директор. — Работать надо, а не говорить!

— Правильно! Только — работать-то надо с душой, о человеке думать! А не так, как в вашем ресторане!

— А что — «в вашем ресторане?» — саркастически усмехнувшись, спросил клиент со второго кресла.

— А то, что этот головотяп — директор ресторана — совещание сегодня проводил с официантками как раз, когда в зале полным-полно посетителей было!

— Интересно! — так же усмехнулось второе кресло. — Во-первых, за «головотяпа» и к ответственности привлечь можно! А во-вторых, на совещании обсуждался вопрос о лучшем обслуживании посетителей! Понимать надо! А то критикуют тут всякие…

— Да я никого не критикую! Я просто говорю! А что кормят у вас в ресторане отвратительно, — так это вам всякий скажет!

— Вот, вот! А кто это — «всякий?» Тут разобраться надо! — второе кресло повысило голос. — Качество блюд зависит от качества продуктов, которые, в свою очередь…

— Так вот вы и разберитесь там в этой очереди! А я при чем? — Я тоже начал уже сердиться. — У меня и так голова трещит! Понимаете? — обратился я ко всем сразу. — Какой-то умник распорядился всю гостиницу дустом засыпать! И засыпали! Ну, и конечно, гостиницу очистили! От проживающих. А насекомые — если были — остались! Это же надо додуматься!

Тут вступило четвертое кресло, над спиной которого розово блестела ровная аккуратная лысина:

— Вы, гражданин, знаете, поосторожнее со всякими, знаете, словечками! А во-вторых, знаете, мы обязаны бороться со всякими насекомыми!

— Так вы с насекомыми и боритесь! А зачем же людей-то морить? — совершенно искренне возмущался я.

— А вы почитали бы, знаете, инструкцию санэпидстанции, а потом бы уж, знаете, и критику наводили!

— Да я не навожу! Я просто говорю!

— А вы говорите, да не заговаривайтесь! — строго сказала лысина.

— Да тут не только заговориться, тут вообще с ума сойти можно! Вы только представьте, товарищи: автобус вместо восьми часов вечера по расписанию пришел в город в два часа ночи! Тут бы сразу лечь и заснуть, — а в гостинице дышать нельзя! Да и растрясло в этой колымаге так, что все кости трещат… Я бы посадил начальника автобусной станции в такой «экипаж» и повозил бы его часика три по окрестностям! Тогда бы он понял!

— А это, дорогой товарищ, не автобусная станция виновата, — веселым тенором отозвалось первое кресло. — Дороги не мы строим! Тут Бондаренко виноват, доротдел! Вот вы к нему и адресуйтесь!

— Да не хочу я никуда адресоваться! Это ж я так, к слову… Между прочим, я на вашу почту адреснулся и сам не рад. Письмо мне до востребования неделю не выдавали: не на ту букву его засунули!

— О-ох! И почте досталось! — почти простонало шестое кресло.

— Конечно! Если бы председатель вашего горисполкома поменьше заседаний проводил, толку больше было бы! Вчера, например, у него приемный день был… Где уж тут о внимании к людям говорить…

Только это я проговорил, вдруг третье кресло повернулось на сто восемьдесят градусов. В нем сидел мужчина средних лет, с небольшой бородкой. Как у Чехова. На коленях он держал раскрытую записную книжку:

— Так вот, товарищи! — Только он это сказал, все остальные тоже повернулись. — Через пятнадцать минут исполком начинается. Считайте, что первый вопрос — «Об обслуживании населения» — мы уже обсудили. Под председательством этого товарища! — тут чеховская бородка в мою сторону кивнула. — Формулировки мы потом подработаем, а суть решения — примерно в такой плоскости, как этот товарищ высказался! (Опять кивок в мою сторону.) А что касается парикмахерской в рабочее время — так это первый и последний раз! Виноват… Не хотелось с бородой на исполком идти. Извините!

Я не знал, что сказать, и сказал:

— Пожалуйста! — и добавил: — А вы кто?

— А я тот, который вчера весь день заседал!

Это был настоящий председатель горисполкома. Я уверен.

КОГДА ПАДАЮТ ШИШКИ (СЦЕНКА)

Кабинет управляющего трестом «Зеленстрой». За столом — исполняющий обязанности управляющего товарищ Точкин.

Т о ч к и н (отложил газету, нажал кнопку). Клава!

С е к р е т а р ь (просунув голову). Слушаю вас.

Т о ч к и н. Кочкина ко мне!

С е к р е т а р ь. Слушаю. (Исчезла.)

Входит Кочкин (заместитель управляющего).

Т о ч к и н. Так вот что, Кочкин! Что же это ты, брат, а? Никакой инициативы, никакой энергии! Так дело не пойдет!

К о ч к и н. Да что вы! Я же стараюсь! Сил не жалею! Это я до вас не очень энергично работал! А под вашим чутким руководством — эх! Да с таким-то руководителем, как вы, — горы свернуть можно! Да что горы — хребты! До вас-то разве руководители были?! Ну, а теперь-то, с вашим умом. Да мы… да вы… да я…

Т о ч к и н. Ну, ладно, ладно… Знаешь ведь — не люблю я этого… Да ты садись, чего стоять-то. Так вот: на Первомайской будем липу высаживать. Хорошее дерево!

К о ч к и н. Это точно! Уж так я это дерево люблю — сказать невозможно!

Т о ч к и н. Запах от липы такой идет — голова кружится!

К о ч к и н. Аромат!

Т о ч к и н. Так вот: бери людей, транспорт — и чтоб через два дня была на Первомайской липа! А то я тебя знаешь как? Р-р-раз — и нету Кочкина!

К о ч к и н. Будет липа. Заверяю! Разрешите идти?

Звонит телефон.

Т о ч к и н. Алле-у? Да, я… (привстает.) Здравствуйте, здравствуйте, Максим Федорыч! Простите, сразу не признал! А? Да, исполняю обязанности. Что? Кочкину? Да ведь он… Да… Да. Да! Нет. Нет… Ах, согласовали?.. Да нет, он вообще-то энергичный, инициативный товарищ… Слушаю! Передаю трубочку… (Передает трубку Кочкину, сам выходит на цыпочках.)

К о ч к и н. Слушаю вас, Максим Федорыч! Так… Так… Будет сделано, Максим Федорыч!

Кладет трубку, нажимает кнопку.

С е к р е т а р ь. Слушаю вас.

К о ч к и н. Точкина ко мне!

С е к р е т а р ь. Слушаю! (Исчезает.)

Входит Точкин.

К о ч к и н. Что же это ты, брат, а? Ты до каких же пор будешь волынку тянуть, а? Тебе что — работать надоело? Так я тебя живо! Знаешь куда?

Т о ч к и н. Что вы, что вы. Да я, можно сказать, ночей не сплю — все об озеленении думаю! Ведь тут как было? Руководства-то настоящего не было! Ну, а теперь, с вами-то, мы горы свернем! Хребты! Да с таким-то руководителем — рай, а не жизнь! Да я за вас…

К о ч к и н. Ну, ладно, ладно! Знаешь ведь, не люблю я этого… Да ты садись, чего стоять-то… Так вот: на Первомайской будем тополь высаживать. Хорошее дерево!

Т о ч к и н. Это уж точно! Уж так я это дерево люблю — сказать невозможно!

К о ч к и н. Запах тополиный, бодрящий такой, терпкий — голова кружится!

Т о ч к и н. Аромат!

К о ч к и н. Так вот: бери людей, транспорт — и чтоб через два дня на Первомайской был тополь! А то я тебя знаешь как? Р-р-раз — и нету Точкина!

Т о ч к и н. Будет тополь… Заверяю!

Звонит телефон.

К о ч к и н. Алле-у? Да, я… исполняющий обязанности… Здравствуйте! Здравствуйте, Федор Максимыч! А я вас, простите, сразу и не признал! Да. Да. Да… Нет. Нет. Нет… Ах, переиграли?.. Так… Понятно… Что? Точкина? Да ведь он… Ах, согласовали?.. Да нет, вообще-то он энергичный, инициативный работник… Настоящий руководитель! Слушаюсь! (Передает трубку Точкину, сам выходит на цыпочках.)

Т о ч к и н. Слушаю вас, Федор Максимыч! Так… Так… Так… Будет сделано, Федор Максимыч! (Кладет трубку, нажимает кнопку.)

С е к р е т а р ь. Слушаю вас…

Т о ч к и н. Кочкина!

С е к р е т а р ь. Слушаю!

Входит Кочкин.

Т о ч к и н. Слушай, Кочкин! Ты что же это, брат, а? До каких пор волынку тянуть будем, а? Когда будет, наконец, липа на Первомайской, а? Сколько мне еще из-за тебя выговоров получать, а?

К о ч к и н. Сию же минутку липки будут на Первомайской… Сам, лично проконтролирую! Вот это — руководитель! С таким руководителем — только выполняй и перевыполняй!

Т о ч к и н. Ну, ладно, ладно… Знаешь ведь, не люблю я этого…

Звонит телефон, трубку хватают оба вместе.

Т о ч к и н. Да! Слушаю! Так… Так… Так… Как? Точкин или Кочкин?

К о ч к и н. Скажите по буквам! (Пауза, — видимо, трубку повесили.)

Т о ч к и н. М-м-да-а… Так давай, двигай на Первомайскую липу!

К о ч к и н. Это почему же липу? Я тебе приказываю: давай на Первомайскую тополь!

Т о ч к и н. Липу!

К о ч к и н. Тополь!

Т о ч к и н. Кто здесь управляющий?

К о ч к и н. Я!

Т о ч к и н. Нет, я!

К о ч к и н. А там сказали — Кочкин!

Т о ч к и н. Нет, там сказали — Точкин! Да ты сам посуди, ну, какой из тебя руководитель? Ты ведь… Эх! И сказать-то стыдно!

К о ч к и н. Стыдно? А чего же ты меня по телефону нахваливал? Лицемерил, значит?

Т о ч к и н. Да я не тебя нахваливал! Я себя спасал!

В дверь заглядывает Очкин.

О ч к и н. Можно войти?

Т о ч к и н и К о ч к и н (вместе). Не мешайте работать!

Очкин скрывается.

К о ч к и н. Вот видишь — «себя спасал!» Да какой же из тебя руководитель? Тряпка!

Т о ч к и н. Тряпка? А кто меня по телефону расхваливал?

К о ч к и н. Да я не тебя расхваливал! Нужен ты мне! Я свое положение укреплял!

О ч к и н (в дверь). Разрешите?

Т о ч к и н и К о ч к и н (вместе). Не мешайте работать!

О ч к и н (входит). Здравствуйте. Моя фамилия Очкин. Назначен управляющим треста «Зеленстрой»!

Т о ч к и н и К о ч к и н (вместе). Здравия желаем, товарищ Очкин!

Очкин осмотрел кабинет, достал из угла лопату.

О ч к и н. А это — зачем здесь?

Т о ч к и н. Это — инструмент ЛТ-1!

О ч к и н. Что это?

Т о ч к и н. Лопата Точкина, модель первая! Мое изобретение…

О ч к и н. Да ведь лопату давным-давно изобрели!

Т о ч к и н. А я не лопату изобрел. Я придумал верхний край лезвия лопаты вперед загибать, а не назад. Чтобы грязь с ног очищать.

О ч к и н. Понятно. (Достает вторую лопату.) А это — что?

К о ч к и н. Инструмент ЛК-1!

О ч к и н. Лопата Кочкина, модель первая?

К о ч к и н. Точно!

О ч к и н. А вы что придумали?

К о ч к и н. А я придумал верхние края лезвий в разные стороны загибать.

О ч к и н. Это еще зачем?

К о ч к и н. Н-н-не знаю… Придумал…

О ч к и н. Очень хорошо! Возьмите, Точкин, свою модель, а вы, Кочкин, — свою — и на работу! Во дворе школьники ждут. Идите сажать с ними акацию на Первомайской!

Т о ч к и н и К о ч к и н (вместе). Рады стараться!

З а н а в е с

ЯЗЫК МОЙ — ВРАГ МОЙ

Это какой-то великий человек сказал. Я точно не помню — кто. У меня вот тоже: язык мой — враг мой. И жена говорит: «Или перестанешь болтать, или я за тебя не отвечаю!» Я стараюсь, конечно. На собраниях, например, все выступают, а я — молчу. Или в гостях. Там ведь как? Рюмочку опрокинешь — и понесло! Иногда такое сморозишь, что сам потом ахнешь.

Мы Новый год у приятеля встречали. Выпили, конечно. Я и разговорился. Между прочим, сказал, что меня заведующим горкомхоза назначают. «Может быть, — говорю я, — я и соглашусь!» А жена сделала круглые глаза и под столом каблуком мне на ногу надавила. (Не болтай, значит.) Я замолчал, конечно. Каблук-то у нее модный: шпилька!

Через три дня приходит ко мне мой приятель, у которого мы Новый год встречали:

— Ты бы мне помог с ремонтом, а? Стены побелить, то, се.

— С удовольствием, — говорю, — только я белить не умею. Я подсобником буду.

— Зачем же подсобником? Ты просто команду отдай!

— Какую команду?

— Ну, насчет ремонта!

— Слушай, — говорю я приятелю, — или я с ума схожу, или ты рехнулся! Тебе нужен ремонт. А я-то тут при чем?

— Как «при чем?» Тебя же в горкомхоз назначают!

— Привет! Какой дурак тебе это сказал?

— Да ты же сам и говорил в Новый-то год! Помнишь?

— Ну, я тогда много чего сказать мог! С утра почти ничего не ел и «Столичной» три рюмки подряд выпил.

— Ну, что ж, — сказал приятель, — не хочешь — не надо…

Не поверил. И ушел. А я потом целую неделю всем знакомым разъяснял, что меня в горкомхоз не назначают и что у меня самого крыша протекает.

А все это я к тому, что со мной летом на этой самой почве неприятность произошла. До сих пор спать спокойно не могу. Как ночью где стукнет — вздрагиваю…

А дело было так. Однажды в субботу позвал меня сосед на рыбалку.

— Чего в такую жару дома сидеть? А на Урале-то… Прохлада! Водичка! Тишина… Может, даже и поймаем что-нибудь!

Короче говоря, в три часа утра в воскресенье я стучусь к соседу. Как договорились. А супруга его и отвечает из-за двери:

— Никуда он не пойдет! Всю ночь стонет! Опять радикулит!

Пришлось одному идти. Вот и Урал. Смотрю — сидит на бережку симпатичный такой старичок.

— Разрешите, — говорю я, — рядом с вами расположусь? А то я рыбак-то без году неделя!..

— А пожалуйста, — отвечает старичок. — Место не куплено!

Расположился я рядом с ним, удочку закинул, ну и конечно, разговорились. О том, о сем… И о детишках, конечно, поговорили.

— А вот у меня, — говорит Владимир Петрович (так его звали). — А вот у меня беда! Дочь в строительный институт не попала…

Я ему — в ответ:

— Ай-ай-ай! Нехорошо как…

И тут разложили мы свои сверточки, закусили, потом еще по одной, еще закусили. Старик продолжает жаловаться на неудачу своей дочки. А меня уже развезло, и я, конечно, начинаю, как обычно, врать:

— Так вот, — говорю, — дорогой Владимир Петрович! В институт ваша дочка обязательно попадет!

И рассказал я ему, как своего Николая в институт устраивал… Все очень просто: есть один человек… Ему надо в конвертике сто рублей. И все!

— А ведь это дело уголовным кодексом пахнет! — засомневался Владимир Петрович.

— Ни-ни! Комар носа не подточит! Так у него все ловко разработано — не подкопаешься! Так что последуйте моему дружескому совету — и дочка в институте!

— Ну, спасибо! — говорит Владимир Петрович. — Только я вас хочу попросить: зайдите как-нибудь прямо ко мне и подробненько все расскажите! Вот хотя бы в среду. По этому адресочку.

И Владимир Петрович написал на бумажке адрес и мне дал.

Я уже был в таком состоянии, когда адрес прочитать трудно. Сунул я бумажку в карман и сказал:

— Обязательно зайду! Как не помочь хорошему человеку?..

В скорости свернули мы удочки и разошлись.

А утром я жене рассказал, конечно, как хорошо отдохнул, с каким душевным человеком познакомился.

— Не забыть бы в среду к нему зайти! Очень просил! И адресок вот дал…

Достал я бумажку с адресом, прочитал… А когда в себя немного пришел, сказал жене, чтобы мне на всякий случай узелок со сменой белья приготовила…

На бумажке-то было написано:

Единственное, на что я теперь надеюсь, это — то, что сын мой, Генка, — еще в девятом классе учится. И в институт не поступал. Так что можно будет доказать, что с моей стороны это было чистое вранье.

В ЧУЖОМ ПИРУ…

11 ф е в р а л я. Спал плохо. Утром подписали приказ о назначении меня директором универмага. Отказывался до последнего. Если я неплохо заведовал магазином наглядных пособий, это еще не значит, что я могу справиться с такой махиной! Не согласились. Говорят: «Директором универсального магазина должен быть кристальный человек». И все. А когда я сказал, что у меня нервы не в порядке, сказали, что на бюро горкома мне нервы укрепят… Итак, я директор универмага. Что будет?

12 ф е в р а л я. Спал плохо. В универмаг поступили холодильники. Пришел П. Ф. Взял. Намекнул, что неплохо бы и Ф. С-чу холодильник. А как отказать? Отпустил холодильник Ф. С-чу. Пил бром.

13 ф е в р а л я. Спал плохо. Поступили ковры. Пришла жена Д. Г-ча. Потом свояченица С. Л-ча, дочь К. П-ны… А последние три ковра увез Г. Р-ич. Разве откажешь? Покупатели сильно волновались, вызывали представителя ОБХСС. На ночь я пил люминал.

14 ф е в р а л я. Спал плохо. Поступили кофточки. Силоновые из ГДР. Еле-еле удалось скрыть от друзей две кофточки для рядовых покупателей… Эх, если бы хоть разбили два окна и четыре витрины. Пил валерьянку и маковый раствор.

15 ф е в р а л я. Спал плохо. Получили стиральные машины. Взяли — А. Б., В. Г., Д. Е. и сам Ив. Ив-ч. Покупатели требовали немедленно наказать виновных. Домой меня привезли на «Скорой помощи…»

16 ф е в р а л я. Не спал совсем, хотя принял 10 таблеток барбамила. Поступили платяные щетки. Все пошли в продажу. Странно! Волнуюсь…

17 ф е в р а л я. Спал хорошо. Меня сняли. С выговором «за разбазаривание и нарушение правил торговли». Молодцы все-таки у нас покупатели!

МАСКАРАД

Я, конечно, тоже человек принципиальный. Потому что человек без принципов — все равно, что лапша вареная. Но у некоторых людей так: или черное, или белое. А разве так можно? А серый цвет разве не существует? Не дай бог, как раньше говорили, с таким принципиальным человеком связаться. Я-то знаю. Двадцать лет с таким человеком, можно сказать, под одной крышей живу, бок о бок, как говорится… Кстати — это жена моя: Ираида Васильевна. До того принципиальна, — дальше некуда.

Случилась у нас в семье драма. Даже трагедия. И как раз под прошлый Новый год. Пришел я с работы, газету взял читать. А жена и говорит:

— Ты знаешь, что у меня гипертония?

А надо сказать, что уж если моя Ирочка начинает с гипертонии, добра не жди…

— Знаю.

— Так вот, слушай внимательно и думай. Сегодня ко мне зашла Надя — Танина подружка — и рассказала ужасную новость! Наша Таня влюбилась в генеральского сына!

— Во-первых, — говорю я, — это уже полгода не новость, а во-вторых, что же тут ужасного?

— И он еще спрашивает! Это трагедия!

— Понятно… Значит, он ей не ответил взаимностью?

— Наоборот! Он ей такой взаимностью ответил, что просто проходу не дает! Как тень ее преследует!

— Ну вот и хорошо! А ты разволновалась!

— Я еще не так разволнуюсь! Я ка-те-го-ри-че-ски против подобного знакомства! Я в принципе за равенство в отношениях! Я не позволю, чтобы на мою дочь кто-нибудь смотрел свысока! Ты представляешь, что из этого получится?

— Да нет, — говорю, — туманно довольно…

— Представь: наша Татьяна — эта неискушенная девочка — выходит замуж за этого плюгавенького, с крысиными усиками стилягу, папенькиного сынка, и начинает страдать всю жизнь. Она переезжает в роскошную генеральскую квартиру, на нее смотрят, как на Золушку, а нас с тобой — бедных родственников — принимают на кухне! О-о! Я этого не вынесу!

— Ирочка, — говорю я, — чего же ты все-таки не вынесешь? Того, что Таня выйдет замуж, или того, что тебя будут принимать на кухне?

— Ни того, ни другого! Нет, ты только представь, как этот плюгавенький…

— Кстати, он здорово плюгавенький?

— А я знаю?.. Я его не видела и видеть не желаю!

— Так откуда же ты знаешь, что он плюгавенький?

— Как откуда? Надо прессу читать! Открой любой «Крокодил», и ты увидишь там такого стилягу!

Железная логика, не правда ли?.. А жена продолжает:

— Словом, этому надо положить конец! И конец сделаешь ты! Никаких «но»! Будь хоть раз в жизни принципиальным! Сегодня в заводском Доме культуры бал-маскарад. Татьяна со своим стилягой будет, конечно, там: я сама помогала ей шить костюм «боярышни»… Ты идешь туда и срываешь маску с этого негодяя!

— Понятно… Но, может, лучше не надо, а?

— Жалкий человек!.. Одевайся!

Я вышел из дома. Был чудесный вечер. Сверкали звезды, поскрипывал пушистый снежок.

…В зал пускали только в масках. Вошел. А там все сверкает. Как в сказке! И оркестр играет вальс… И увидел я свою «боярышню». А с ней-то! Боже мой! — как раньше говорили. Ну, прямо типчик из «Крокодила»: тощенький, бледненький, с усиками ниточкой… «Вот оно, — думаю, — материнское сердце! Чует оно…» И решил для храбрости пивка в буфете выпить. Сел за столик, заказал бутылочку. А рядом со мной сидит такой солидный мужчина, тоже в черном костюме, пиво пьет.

— Что это вы грустный такой? — спрашивает меня сосед. А лицо у него такое доброе, умное… И рассказал я соседу всю беду мою. Правда, что отец генерал, я ему не сказал. Неудобно. Сосед мой тоже возмутился (а его Григорием Константиновичем зовут) и говорит:

— Пошли! Мы этому хлыщу мозги вправим!

И притащил меня в зал. А вальс уже кончился. Смотрю, Татьяна моя с парнем в русской шелковой рубахе разговаривает. А парень-то красавец! Высокий, в плечах сажень, кудри русые вьются — картина! А Татьяна на него сердито смотрит и не слушает, что он ей говорит. «Эх, думаю, сердце девичье, глупое, неразумное…» Подошел я, извинился, взял Таньку за руку и подвел к моему соседу.

— Здравствуйте, Григорий Константинович! — ему вдруг Татьяна говорит.

— Здравствуй, здравствуй! — отвечает ей мой знакомый. — Что же это ты нас обидела?

— Кто обидел? — переспрашивает Таня.

— Да Вовку-то нашего на стилягу променяла?

— Ой! Да что Вы, Григорий Константинович! Вовка просто вальс плохо танцует, побоялся мне ноги отдавить, а тут этот типчик и подскочил! Да я его все равно бросила! Топчется, топчется, а кружиться не умеет! Ну, я побегу, а то кто-нибудь из девчат Вовку на фокстрот пригласит!

И убежала. Тут до меня кое-что доходить начало.

— Так как же, — говорю я Григорию Константиновичу, — товарищ генерал, дальше будем?

А он отвечает:

— Во-первых, был генерал, а теперь начальник цеха. Во-вторых, мы-то со старухой думали свадьбу готовить, а вы, оказывается, против…

— Да что вы, — говорю, — Григорий Константинович! Это же я, то есть, не я, а жена… ведь это же все не то! Давайте-ка вместе свадьбу готовить!

А он говорит:

— Только учтите, сват: молодым жить негде будет. У нас две комнаты, а детишек еще четверо!

— Какие тут разговоры! У нас-то вся квартира свободна!

— Ну, и хорошо! А Володьке обещали квартиру в новом доме, как женится. Он у меня в цехе — лучший слесарь-универсал!

Вот вам и бал с маскарадом… А внуку нашему второй месяц пошел. Здоровый бутуз! Уже смеется.

КОСМИЧЕСКИЕ ПЕРЕГРУЗКИ НА ОБЩЕСТВЕННЫХ НАЧАЛАХ

Что за ерунда! — скажет читатель, прочитав такой заголовок. А вот и не ерунда! Чтобы вам все было понятно, я начну сначала. К авиации вообще и к космическим полетам в частности я имею не очень прямое отношение. То есть я, конечно, интересуюсь разными там достижениями вообще и космическими в частности. Когда время есть свободное. Я даже выписал журнал «Авиация и космонавтика». На два месяца. Но сам я лично, если говорить откровенно, в ракете не летал. И на самолете не летал. На вертолете тоже не летал. Правда, с парашютом прыгнул как-то однажды. Еще в молодости, с вышки. И, как видите, жив остался. Меня, правда, потом полтора часа водой отливали и 12 уколов в то самое место сделали, чтобы в чувство привести. Но врачи сказали, что это не от страха, а от сильных ощущений. А ощущения были такими сильными, что всю неделю я покачиваясь ходил. Видя такую мою шатающуюся походку, местком хотел меня проработать. За систематическую пьянку. Но потом выяснилось, что это шатание — последствия прыжка.

Но вот что касается всяких там космических проблем, — ну, скажем, перегрузки или невесомости — их я испытал на себе. Лично, так сказать. Некоторые опять не поверят: «Да как же можно испытать, скажем, космические перегрузки, не взлетев в этот самый космос?» Можно!

Теперь все делятся опытом.

Так вот. Есть у нас в областном центре такая организация, учреждение, так сказать, — облгорпр… А впрочем, это не имеет значения — точное название. Вот в этом облгорпр… есть такой старший экономист, инженер-экономист Уклейкин Иван Осипыч. Это — я. Вот и познакомились. Очень приятно!

Так вот. Сижу я однажды на своем рабочем месте, арифмометром щелкаю, вдруг — вызывает. Сам. Григорий Григорьевич. Между прочим — добрейшей души человек! Вхожу.

— Садитесь, — говорит мне Григорий Григорьевич. Я сел. Вы бы тоже сели, товарищ читатель.

— Тут такое дело, — говорит Григорий Григорьевич. — Звонили. Оттуда. — Григорий Григорьевич показал пальцем в потолок. — Совет решено организовать. Экономический, на общественных началах. Мы решили вас рекомендовать: вы специалист, общественных нагрузок у вас немного, детишек тоже… Ну, соберетесь там разок в месяц, позаседаете в нерабочее время… Делу — польза, и вам необременительно. Согласны?

Я подумал: «Нагрузок, и верно, не очень много: член месткома, редактор стенгазеты, председатель родительского комитета в школе — это, значит, по другой линии, — ну, и всякие мелкие поручения, вроде лекций… И детишек тоже не очень много — всего пятеро… А потом — раз в месяц…»

Короче говоря — я согласился. А вы бы не согласились?

Правда, совет этот собирался не раз, а три раза в месяц, с двух до четырех, но это уже мелочи…

Дня через четыре к моему столу подошел секретарь, то есть председатель месткома Водолейкин.

— Есть, — говорит, — интересная работенка! (Как будто я всю жизнь мечтал об «интересной работенке»!) Организуем экономическую консультацию! На общественных началах! Тебе дежурить по средам с четырех до пяти!

— Но… — начал было я, а потом вспомнил о профсоюзной дисциплине, о том, что все мы, как один, и так далее… и согласился…

Вы бы тоже согласились. Если вы, конечно, член профсоюза…

В субботу вечером ко мне зашел наш домком.

— Привет нашей интеллигенции! — бодро начал он. — Есть для вас интересное поручение по линии домкома: вести кружок экономических знаний! На общественных началах, для наших уважаемых пенсионеров! Самоотводы не принимаются! Хах-ха-ха!..

А мне стало нехорошо. По этой линии я удара не ожидал.

— Но… — начал было я и подумал: «Домком все-таки… А вдруг водопровод испортится или там канализация?.. Всякое бывает! А потом пенсионеры просят… все там будем…»

Я согласился.

В понедельник, опять вечером, старший мой сын, десятиклассник, за ужином мне сообщил:

— Папа, мы утвердили тебя руководителем кружка конкретной экономики в нашей школе. Заниматься будем по вторникам, после семи.

У меня потемнело в глазах…

К концу месяца я оказался членом трех советов, пяти комиссий, двух комитетов, руководителем четырех кружков. И все на общественных началах! Чтобы успеть на заседания и совещания, я должен был двигаться чуть ли не с космической скоростью!

В начале следующего месяца в коридоре нашего учреждения я столкнулся с моим начальником — с Григорием Григорьевичем.

— Здравствуйте! — сказал я.

— Здравствуйте, — сказал он. И добавил: — А вы, простите, кто?

— Как — кто? Это же я, Уклейкин!!

— А… да, да, припоминаю… Ну, как у вас дела, дорогой? Как детишки? Где работаете?

— То-то-то есть как это — где?! Да я же у вас работаю!

— М-м-ды… Видите ли, голубчик… а мы вас уво… да вы не волнуйтесь! И дергаться так не надо! Подумаешь, пустяки какие — ну, уволили! Мы уволили, другие примут — и все! Ведь тут что получилось: нет вас на работе и нет… Ну, мы и решили, что вы нас покинули. Приказом оформили, честь по чести, с согласия месткома… Да не дергайтесь вы так! Вы как-нибудь заходите, поговорим, посоветуемся, придумаем что-нибудь! Успокойтесь, голубчик! До свидания!

И Григорий Григорьевич исчез. А я остался. И вдруг почувствовал себя в этом самом состоянии — невесомости… А вы говорите!

ВТОРАЯ НАТУРА

Когда Николай Петрович вернулся с отчетно-перевыборного собрания, было уже поздно. И все же он сел за стол, взял лист бумаги и начал писать. В газету. Николай Петрович уважал печатное слово… Вскоре заметка была написана. Утром Николай Петрович отнес ее в редакцию. В отделе информации Николая Петровича встретил литсотрудник с усами, которые раньше назывались «буденновскими».

— Так-с, присаживайтесь! — пригласил Николая Петровича сотрудник. — Что у вас?

— Да вот, отчетное собрание у нас было… — сказал Николай Петрович, протягивая собеседнику рукопись.

Усатый сотрудник расправил листочки, профессиональным движением взял ручку и бегло просмотрел заметку.

— Ну, что ж… — сказал он раздумчиво, — это, конечно, не событие, но… — Тут он остановился, видимо, подбирая меткое определение, — но кусочек жизни есть. Только править, конечно, надо!

— Да, да! Вы уж поправьте, как надо!

— Хорошо… У вас, значит, собрание было?

— Собрание, отчетно-выборное.

— А президиум у вас был?

— Да, президиум был…

— Ну, а кто же был избран в президиум?

— Костин был, Сергей Кузьмич, потом Анна Степановна…

Литсотрудник нетерпеливо перебил:

— Ну, а кто этот Костин? Чем эта личность может заинтересовать читателя? И эта, — как ее, — Анна Степановна?

— Да вроде бы ничем они не замечательны… Костин — так тот просто токарь…

— Очень хорошо — так и запишем: «Единогласно был избран президиум, в состав которого вошли лучшие производственники — токарь-скоростник т. Костин С. К. …» А как фамилия этой Анны Степановны?

— Бондаренко… — тихо сказал Николай Петрович.

— Так-с, пишем: «…многостаночница Бондаренко А. С. …»

— Простите, только ведь она не работает, Анна Степановна-то. Она домашняя хозяйка!

— Это хуже! Но ничего. Напишем: «…персональная пенсионерка Бондаренко А. С. и др.» А вы знаете, вот это коротенькое «и др.» — большое дело делает! Кто, что, сколько — неважно. «И др.» — и все!..

Николай Петрович вздохнул, а журналист продолжал:

— Вот вы пишете: «Отчитался т. Федяев». Кто он, этот Федяев? Председатель?

— Председатель, — подтвердил Николай Петрович.

— Так разве ж можно сказать — «отчитался»? Мальчишку отчитывают! А тут… нет, тут будет так: «С содержательным отчетным докладом выступил председатель комитета т. Федяев А. Ф. Он дал глубокий анализ достигнутых коллективом успехов и недостатков. В обсуждении доклада приняли участие…» А кто у вас в прениях выступал?

— Да вроде бы особенно никто не выступал, — растерянно пожал плечами Николай Петрович.

— Как это — никто? Какое же это собрание без обсуждения доклада, без критики?

— Ну, критика-то была…

— Конечно! — воскликнул литсотрудник. — Запишем: «С острой критикой выступил…» Кто?

— Иван Герасимович Пакин… Насчет мусора он говорил.

— Очень хорошо! Так и запишем: «…выступил т. Пакин И. Г. В своем ярком выступлении он остановился на вопросах санитарии и гигиены, чистоты рабочих мест, а также неправильного использования отходов производства». Записали… Теперь: «По отчетному докладу была принята развернутая резолюция. Тайным голосованием избран новый состав комитета. На первом организационном заседании председателем комитета избран…» Кого избрали?

— Да опять Федяева избрали… Он же пенсионер.

— Очень хорошо! Пишем: «вновь избран т. Федяев А. Ф., пользующийся заслуженным авторитетом всего коллектива». И все! Вот теперь вашу заметочку можно редактору предлагать!

— Да, но стоит ли… — начал было Николай Петрович, но договорить не успел, так как литсотрудник уже выскочил из кабинета…

А Николай Петрович хотел сказать только, что не стоит, пожалуй, так подробно описывать незначительное, в сущности, событие — выборы нового домкома…