Джек стоял на заднем дворе ресторана и набирал отцовский номер. Он успел нажать шесть кнопок, когда к нему подошел офицер полиции:
— С вами хотят поговорить возле ограждения. Более того, настаивают на этом.
Джек набрал наконец нужный номер, но отец все не подходил, и он отключил мобильник. «И куда подевался Хэрри?» — подумал он, но вслух произнес другое:
— И кто так жаждет меня увидеть?
— Старая женщина. Говорит, что ваша abuela. Я объяснил ей, что вы очень заняты. Но она, мягко говоря, проявила настойчивость. Должен вам заметить, что у старушки, похоже, не все дома. Только не обижайтесь. Моя собственная abuela тоже сумасшедшая.
«Но уж наверняка не такая, как моя», — подумал Джек и спрятал телефон в карман. Прежде чем звонить отцу, надо сделать более важное дело. Abuela в его жизни занимала одно из первых мест. Хотя бы потому, что не в ее характере было находиться на вторых ролях. Чего бы это ни касалось.
— Хорошо, я с ней поговорю. Проводите меня.
Abuela, ясное дело, была его бабкой со стороны матери, и считалась главным источником информации о покойной родительнице, которой он не знал. Мать Джека умерла, когда он сам еще находился в родильном доме. А прежде чем успел выйти из младенческого возраста, отец женился вторично. Мачеха Джека была хорошей женщиной, впрочем, питавшей слабость к мартини, обильно сдобренному джином, и необъяснимую ненависть к первой любви Хэрри, а заодно и ко всему кубинскому. По этой причине Джек, являвшийся наполовину кубинцем, воспитывался исключительно в англосаксонской традиции вне всякой связи с кубинской культурой. Этот пробел в воспитании всячески пыталась заполнить его abuela. Результат, мягко говоря, получился амбивалентный.
— Джек Свайтек, ven aca. Иди-ка сюда.
Она стояла за полицейским ограждением со сложенными на груди руками и неодобрительно на него посматривала. Джек остался на другой стороне ограждения. Встреча не предвещала ничего особенно хорошего, и разделявшие их, так сказать, официальные барьеры могли оказаться нелишними.
Он подошел поближе и, перегнувшись через металлическое ограждение, поцеловал ее в лоб.
— Ну, что я такого сделал?
Склонность к радио-ток-шоу (доктор Лаура была ее любимой ведущей) положительно сказалась на ее английском, и все же, выражая свои мысли, она злоупотребляла инфинитивами.
— Твой отец звонить мне, чтобы сообщить, чем ты занимаешься.
— Я попросил его об этом.
— Тогда я включить телевизор и услышать твое имя. Я так теперь должна узнавать, что ты делаешь?
— Извини. Я был очень занят.
— Так занят, что не можешь снять трубку и сказать мне, что у тебя все о'кей?
— Abuela, я веду переговоры, чтобы помочь освобождению заложников…
— И ведешь их, я уверена, на голодный желудок.
— Да я, признаться, не очень-то и голоден.
— Значит, ты ничего не кушать?
Джек неожиданно почувствовал себя пятилетним малышом.
— Ну почему же? Я съел половинку кокосового pastelito.
— Хм-м… Por lo menos, lo que comiste fue algo Cubano. По крайней мере, ты кушать что-то кубинское.
У ее ног на земле стояла корзинка для пикника, и Джек вдруг почувствовал исходивший от нее запах пищи.
— Я приносить это для тебя, — подняла она ее.
Взяв корзинку, Джек не смог сдержать улыбки.
— Gracias.
— Поделись со своими друзьями.
— Обязательно.
На ее лице проступило озабоченное выражение.
— Как там Тео?
Джек постарался, чтобы голос звучал жизнерадостно.
— Ты ведь знаешь Тео. У него все будет хорошо.
Она кивнула и сменила тему, словно почувствовав, что Джеку нужна передышка. Сняв красно-белую клетчатую салфетку, закрывавшую корзинку, она сказала:
— Здесь четыре кубинских сандвича — такие, как ты любишь. Прямо из печки, еще горячие. Papas fritas, особенно deliciosa — я класть туда зеленые оливки и чесночный mojo. На десерт tres leches, которые, как ты знаешь, я сама выдумать.
Джек улыбнулся. Abuela стала объектом насмешек со стороны американо-испанской аудитории ток-шоу с тех пор, как стала названивать на радио, утверждая, будто изобрела tres leches — никарагуанское национальное блюдо. Но кто он, Джек, такой, чтобы ее осуждать или высмеивать?
— Это правда. Кто бы что ни говорил, ты изобрела это.
Она наклонилась и поцеловала его в щеку.
— Специально для тебя. — Потом, неожиданно посерьезнев, добавила: — Только не делай глупостей.
— Не буду.
— Вот и хорошо. А теперь попробуй-ка вот это. — Она протянула ему какую-то сладкую выпечку.
Джек откусил. Было вкусно.
— Отличная штука. Мне всегда нравились torinos.
— Aye, mi vida, — закатила она глаза. — Turones.
— Извини.
Джек мысленно дал себе установку запомнить это слово. Впрочем, почти то же самое можно было сказать и о двух третях употреблявшихся здесь испанских слов и выражений. Однако усилие, сделанное в этом направлении, неожиданно навело его на удачную мысль.
— Abuela, скажи мне одну вещь. Когда-нибудь кто-нибудь на Кубе отзывался о бездомных как о los Desaparecidos? Исчезнувших?
— Почему ты спрашивать?
— Потому что Фэлкон — бездомный и использовал это выражение несколько раз, когда мы разговаривали. Теперь мы пытаемся установить, что это значит. Я лично склоняюсь к тому, что это слово из кубинского сленга, обозначающее бродяг и людей, лишенных крова. Короче, бомжей.
— Ничего подобного я не слышать. Кстати, ты знаешь, что он никакой не кубинец?
— По документам как раз кубинец. Я видел его личное дело, когда был его адвокатом. Там сказано, что он приехал сюда с Кубы в начале восьмидесятых.
— Может, он и приехать с Кубы, но он не кубинец.
— Откуда ты знаешь?
— Я смотреть сегодня утром телевизор. Там показывать фильм о том, как полиция снимать его с моста на Кей-Бискейн. Он громко кричать и ругаться по-испански, когда полицейские схватить его и сказать, что он не может разговаривать с дочкой мэра Мендосы. Ну так вот, он говорить не на кубинском испанском. Я хорошо замечаю такие вещи на слух, ты уж мне поверь. Ese hombre no es Cubano.
Этот человек не кубинец.
Abuela, что-нибудь утверждая, далеко не всегда оказывалась права. Но Джек знал точно: когда дело касалось чего-либо испанского, на ее слово можно было положиться на все сто. Стало быть, Фэлкон действительно не кубинец.
— Спасибо тебе, — сказал он.
— Не стоит. Это пустяки.
Она, конечно, подумала, что он благодарит ее за пищу, но это было не так.
— Нет. — Джек посмотрел через перекрытый полицейскими заграждениями бульвар в сторону командного пункта. — У меня такое чувство, что это не пустяки, а очень даже важно.