Когда статуя оживает

Глава XI Охота началась

Васька не спеша обошел стол с играющими. Коля, не отрываясь, следил за ним взглядом. Распахнулась дверь, пройдя сквозь чуть покачнувшуюся фигурку мальчика.

Он прозрачный?

Ваське сразу стало весело. Раз Коля прозрачный, значит, ничего сделать не может. А если ему так хочется за ним ходить, пускай ходит. Ему, Ваське, от этого не будет ни тепло ни холодно.

Глебов посмотрел сквозь стеклянные двери. Вроде бы там все было спокойно, толпа призраков не ждала его у выхода, чтобы схватить и не дать уйти с раскрытой тайной. Только Коля как-то нехорошо на него смотрел…

Играющие ребята загалдели, отмечая очередную партию. Дверь шарахнула, впуская несколько человек. Впереди чуть не бежал Максим, за ним четверо старших что-то несли на руках. Дальше бежали ребята из третьего отряда.

– Разошлись все! Быстро!

На Максиме лица не было. Увидев его, малыши тут же побросали ракетки и книжки и как шарики раскатились по всему холлу. Мимо замершего Глебова пронесли Лену. Руки и ноги ее безжизненно болтались, синеватое лицо было запрокинуто.

Максим как слепой налетел на Ваську.

– Чего стоишь? – вдруг заорал он. – Зови врача!

Глебов бросился вверх по до боли знакомым лестницам и коридорам. Бежать далеко не пришлось. На шум сверху спускалась испуганная худенькая девушка в белом халате.

– Скорее! – Максим вырвал Лену из рук ребят и через ступеньки помчался к медсестре. – Она, наверное, наглоталась воды.

Глебов попятился.

Лену хотели утопить? Или она сама утонула? Но она ведь не умеет плавать. Зачем ее понесло на глубину? А если не понесло, если ее туда потащили? Значит, все-таки пытались утопить…

Васька попятился и спиной наткнулся на что-то жесткое. Резко повернулся. Воздух перед ним начал густеть, в нем появилось белесое вытянутое пятно.

Он не стал досматривать, что из этого пятна может произойти – и так было ясно. Куда же здесь без барабанщицы? Он прыгнул в сторону и помчался вниз.

– Что произошло? – крикнул он, налетев на кого-то из своих.

– Ленка чуть не утонула, – мрачно произнесла Гусева. – Отошла в сторону и пустила пузыри.

– Она была одна?

– Со мной она была, – расстроенная Маринка прятала глаза. – Я ей байки рассказывала… Я же не знала, что она после этого топиться пойдет.

Что-то в словах Гусевой Ваське не понравилось. Что-то было не так. В поисках ответа он поднял голову и вновь увидел Колю. Мальчик снова улыбался.

Так и есть! Значит, и Ленка что-то узнала. Поэтому они и решили от нее избавиться.

Глебов побежал обратно. Молоденькая медсестра попыталась его не пустить, но он грубо оттолкнул ее и ворвался в палату.

Ленино лицо из синюшного стало бледно-розовым, но открытые глаза еще блуждали, никого не узнавая. Над ней склонился Максим.

– Лена, Лена, – как заведенный звал он.

Глебов поступил проще. Он просто схватил ее за плечи и встряхнул.

– Говори! – приказал он, глядя ей прямо глаза.

Девочка пару раз моргнула и уставилась на Ваську.

– Таня… – прошептала она.

– Дальше, – понимающе кивнул Глебов.

Лена зашевелила губами, стараясь что-то сказать. Васька упал рядом с ней на подушку.

– Максим, мне надо с тобой поговорить. – После разговора с Леной лицо мальчика стало сосредоточенно-серьезным.

Они еще говорили, когда Коля незаметно вошел в палату. А вместе с ним вошла барабанная дробь. Васька изо всех сил сдерживался, чтобы не посмотреть на Смирнова. Ему вдруг пришло в голову, что если привидение не замечать, то оно само как-нибудь растворится в воздухе.

Барабаны наседали все сильнее и сильнее, грохот становился нестерпимым. И тут Максим кивнул.

– Хорошо, – согласился он. – Предположим, что все так, как ты говоришь. Только бред получается. Зачем все это?

– Я не знаю. Но сделать это нужно обязательно. И ни с кем не разговаривай.

– Попробуем устроить это вечером.

– А раньше никак нельзя? – Васька не замечал, что уже кричит, пытаясь перекрыть грохот барабанов.

– Костер можно будет жечь только вечером. Я получу разрешение у Петухова.

– Обошлись бы без него…

– Без него не получится. Иначе нас не отпустят.

– Тогда не говори, зачем. Скажи – просто общелагерный вечер. И ругай меня побольше, чтобы он не заподозрил.

– Попробуем. – Максим поднялся, посмотрел на Лену. – Пойдем, пусть она полежит.

Вожатый направился к выходу, прошел через ехидно ухмыляющегося Колю, открыл дверь. Вообще, чем дальше, тем выражение лица Коли становилось все наглее и наглее. В Глебове это вызывало еще большее возбуждение. Он был не из тех, кто так просто сходит с дистанции. А если противник заранее начинал чувствовать себя победителем, это играло ему на руку. Заносчивые часто допускают ошибки. А сейчас всех мог спасти только промах со стороны барабанщицы. И этим промахом Глебов сумеет воспользоваться.

В изоляторе больше делать было нечего. Пока Ленка лежит, ей больше ничто не угрожает. Не потащат же ее из постели через весь лагерь топить. А штучки барабанщицы, судя по всему, на нее не действуют.

Все пока идет замечательно!

Глебов демонстративно пошел прямо на Колю, но, не дойдя до него двух шагов, понял, что эта шутка у него не получится. Сквозь мальчика он не пройдет. Мимо – тоже. Они встали друг напротив друга. У Васьки по телу побежали нехорошие мурашки. В душу вкралось сомнение – справится ли? Уж слишком силен противник. Да и неясно еще, вдруг барабанщица сможет и его легко отправить в заброшенный лагерь.

Глебов стал осторожно обходить Колю стороной. Он сделал три коротеньких шажка, не отрывая глаз от лица мальчика. Теперь нужно было протянуть руку к двери и выйти. Он не глядя пошарил рукой и ничего не нашел. Дверь как была за спиной Коли, так там и осталась.

Васька замер. Этого не могло быть! Он же подошел к двери!

Пришлось сделать еще три шага. Он чувствовал, как нога упирается в пол, как он переносит центр тяжести и наступает еще раз. Но окружающее совершало неуловимое движение и оставляло Ваську на одном месте.

Улыбка Коли становилась все шире и шире.

– Фиг вам! – крикнул Глебов, прыгая вперед.

Пол опять вытянулся и вернул Ваську обратно.

– Хорошо, – миролюбиво согласился Глебов, оглядывая тщедушное тельце мальчика. Шире, чем Коля, не улыбался, наверное, никто.

Васька развернулся на пятках и бросился к окну.

Второй этаж. В худшем случае отобьет подошвы.

Он рванул на себя фрамугу и, не глядя вниз, перемахнул за подоконник.

Ему показалось, что падает он нестерпимо долго, что земля никак не приближается.

Васька посмотрел вниз и похолодел. Земля действительно не приближалась. Он висел в воздухе недалеко от окна и никуда не падал.

Шевелиться было страшно. Вдруг двинешь ногой – и тут же окажешься на земле. Потом только экскаватор тебя отскребет от асфальта.

Но висеть так было глупо, и Васька осторожно протянул руку. Ничего не произошло. Он схватился за подоконник, подтянулся, ввалился обратно в палату.

Медсестра все еще сидела за столом, делая вид, что заполняет какие-то бланки. Однако руки ее работали отдельно от остального тела. Ручка скользила по бумаге, корпус был наклонен над столом, а вот голова повернута на сто восемьдесят градусов в сторону Коли. Между ними стояла кровать, на которой лежала Лена.

Выглядела она уже не такой бледной, но глаза были еще закрыты.

Васька подбежал к кровати.

– Ленка, – затормошил он девочку, – просыпайся! Скорее!

Медсестра уже оставила бланки и встала. Из пола вырос постамент и прикрепился к ее ногам, к животу прилип барабан, полуразрушенное лицо знакомо ухмыльнулось.

– У тебя ничего не получится, – услышал Васька. Причем услышал не ушами, слова сами собой родились в его голове.

От этого он только крепче сжал Ленины плечи и еще сильнее затряс. Ее голова замоталась по подушке.

Статуя приблизилась.

«Только не смотреть на нее, – билось в Васькиной голове, – только не смотреть. Не оборачиваться!»

– Ленка! Ну же! – Он с размаху врезал ей по щеке.

Лена вздохнула и открыла глаза. Бесконечно долго она всматривалась в склоненное лицо, никого не узнавая. Наконец в глазах ее появилось понимание.

– Васька. – Она испуганно приподнялась. – Там Таня… – Лена оглянулась, и глаза ее расширились от ужаса. – Что это?

– Бежим!

Васька сдернул девочку с кровати и потащил к двери. В этот раз никакие законы природы не нарушались. Дверь послушно приблизилась и даже открылась. И сразу захлопнулась, больно вывернув Ваське кисть.

– Никуда вы не пойдете, – прошипел злобный голос, и перед ними возник Коля с охапками гирлянд. – Вы останетесь здесь до конца и не будете мне мешать.

Ноги у Лены подкосились, она стала заваливаться на Ваську.

– Уйдем, – спокойно ответил Глебов. – А вот ты, – он повернулся к барабанщице, но смотреть на нее не стал, – останешься и больше никогда не появишься в лагере.

– Посмотрим, – ударилось в голове.

Коля стал резко меняться, как это было уже вчера на речке. Он выбросил руку вперед, глаза его вылезли из орбит, лицо посерело. Широко открытый рот ощерился белыми зубами. Васька увернулся от тянущейся руки, поудобней перехватил Лену, ногой толкнул дверь. Она открылась, врезав подслушивающей под дверью Гусевой по лбу.

– Уходи отсюда! – крикнул на бегу Глебов Маринке и скатился с лестницы.

У выхода из изолятора в задумчивости топтался Кубинов. Васька налетел на него, чуть не сбив с ног.

– Помоги!

Вдвоем они доволокли опять потерявшую сознание Лену до ближайшей беседки.

– Посиди с ней, – попросил Васька, исчезая в кустах. – И не смотри по сторонам, только в пол! – крикнул он, убегая.

Вовка непонимающе захлопал длинными ресницами, на всякий случай поглядел на утоптанный земляной пол. На нем ничего интересного не было. Только кто-то у самого входа вдавил в него несколько крышечек от кока-колы, получился желтенький цветочек. Симпатичненький такой. На цветочек набежала тень. Вовка удивленно поднял голову. Перед ним возвышалась громадная статуя.

И тут он вспомнил все, что происходило ночь назад: мыс, танцующий Васильев, бледный Щукин и огромный черный крест.

Пронзительные темные глаза статуи стремительно приблизились, и больше Кубинов не вспомнил ничего.

Васька вылетел к столовой. Приближалось время обеда, и здесь начинали собираться ребята. Он поискал глазами Щукина. Если им повезло, то он еще должен быть в лагере.

Но вечно голодного приятеля у столовой не было.

Потом он заметил крупную фигуру Гусевой-старшей. Она сидела на той же самой лавочке, на которой они разговаривали утром, и обмахивалась поварским колпаком. Васька решил проверить наудачу.

– Здравствуйте, – подлетел он к ней и с замиранием сердца спросил: – Вы Марину не видели?

Гусева подняла на Ваську покрасневшие глаза.

– Какую Марину? – пропыхтела она.

Васька попятился.

Нет, этого не может быть. Так быстро? Он же видел Маринку только что, она торчала в изоляторе. Он еще хотел спросить ее, что за байки она рассказывала Лене.

В изоляторе! А там барабанщица и Коля!

Значит, тех малышей, что играли в настольный теннис, теперь тоже нет. Только бы кто-нибудь остался до вечера!

Васька легкой рысцой побежал вокруг лагеря. Серега никак не находился.

Около корпуса Васька натолкнулся на Наташу.

– Глебов, – строго начала она, – тебе, кажется, велели не уходить от отряда. Где ты весь день носишься? Мы собираемся в столовую. Встань в строй.

Васька посмотрел туда, куда показывала вожатая. От отряда осталась маленькая горсточка. Щукина среди них не было.

– Я сейчас, только Серегу найду, – под нос пробормотал он и зажмурился. Если Наташка начнет спрашивать, кто это такой…

Но Наташа спросила не о том:

– Максим знает, что ты бегаешь по лагерю один?

– Да, – у Васьки с души камень свалился, – он меня отпустил.

– Чтобы через пять минут оба были в столовой.

Васька побежал к центральным воротам – Щукин вполне мог сидеть здесь в засаде около домика дворника. Но приятеля и там не оказалось, а вот дворник был. С веником в руках он стоял на крылечке. Под его ногами лежала кучка странных белесых осколков. Увидев Глебова, дворник выпрямился. Казалось, его глаза сейчас пробуравят мальчика насквозь.

– Оставьте ее в покое! – взвизгнул он. – Что она вам сделала?

Дворник топнул ногой, кучка мусора развалилась, и среди осколков Глебов рассмотрел маленькие головки, ручки, ножки. Видимо, когда-то все это было статуэтками.

– Убирайтесь! Уйдите! – дворник потряс над головой веником.

Васька попятился, развернулся, краем глаза заметив, что в темной зелени около ворот что-то белеется. Статуя! Разобранная!

Он бросился к кустам.

– Стоишь? – зло выкрикнул он. – Охраняешь? Что же ты? Они сейчас всех перебьют, а ты так и будешь здесь стоять?

Барабанщица даже не шевельнулась, расколотые белые глаза не ожили, крепко сжатые губы остались неподвижны.

– Как ты можешь? – Глебов готов был с кулаками наброситься на каменное изваяние, вновь разбить то, что уже было однажды разбито. – Не смей молчать! Сделай что-нибудь! – Он стукнул по выпирающему барабану, и тот легко оторвался от живота статуи, стукнулся о постамент с надписью о Воване и раскололся. Вслед за ним посыпались мелкие камешки, потом крупные куски, полетела меловая крошка – статуя начала разваливаться. Сначала наклонилась вперед голова, мгновение повисела в таком положении, как бы раздумывая, падать или нет, но все же скатилась, цокнула об острый край и рассыпалась. За ней оторвались руки, обрушилось тело, просел постамент. Арматура, как будто она была из пластилина, стала изгибаться, сворачиваться, складываться. Через минуту у ног Глебова возвышалась бесформенная груда камней и железа.

Затрещали кусты. К нему с веником в руке пробирался дворник.

– Хулиган! – рявкнул он. – Варвар! Что ты творишь! Это же Таня!

– Да какая это Таня? – разозлился Васька. – Это просто камни.

В глазах дворника появилось что-то нехорошее. Рука с веником начала подниматься. Конечно, веник, это не железная палка, удар им не смертелен. Но лучше не пробовать.

Глебов отступил в кусты и нос к носу столкнулся с Серегой. Тот сидел в самой гуще, с любопытством разглядывая приятеля.

– Конечно же, ты здесь сидишь! – всплеснул руками Васька. – Вылезай из своего укрытия. Пойдем. Дело есть. Я все понял.

– Что? – отрывисто бросил Щукин, но подниматься не стал.

– Да не сиди ты здесь. Сейчас дворник примчится. Он злой. Там статуя опять развалилась.

Приятель не шевельнулся. Тогда Васька дернул его на себя, но рука его прошла сквозь плечо и схватила пустоту.

– Серый! – ахнул Васька, с ужасом глядя на свой кулак, сжимающий воздух.

Щукин заколебался, по нему прошла рябь, и вместо него показалась неуклюжая фигура Андрюхи Васильева.

– Чего ты такой неугомонный? – Васильев поднялся. – Руками размахиваешь, кричишь. Охолонись, все идет замечательно.

– Андрюха? – обрадовался Глебов, слабо соображая, что происходит. У него уже стал стираться из памяти и сам Васильев, и то, как он пропал. Просто было приятно увидеть несколько подзабытое лицо. Но когда до Глебова дошло, откуда «всплыл» Андрюха, ему стало нехорошо. – Ты чего здесь? – осторожно спросил он.

– Да так, гуляю. – Андрюха сплюнул сквозь зубы, взгляд его стал жестче. – За тобой я. Идем. – И он крепко схватил Ваську за локоть.

– Еще раз опоздаете, я вам уши пообрываю, – прямо сквозь кусты по воздуху к ним несся Платон. – Глебов, а тебя я вообще урою. Сколько можно с тобой носиться? Цацкаешься с вами, цацкаешься. – Платон метнулся вперед, тоже схватил Глебова за локоть, приблизил к нему свое лицо и гаркнул прямо в глаза: – Быстро на построение! Если через пять минут тебя там не будет, вылетишь отсюда к чертовой матери! Даже чемодан собрать не успеешь. Понял? – Васька ошарашенно молчал. – Я говорю, ты меня понял?

На Глебова вдруг накатило удивительное спокойствие. Волнения и суета последних дней куда-то делись, осталось только небольшое любопытство – чем все это может кончиться?

– Пошел ты, знаешь куда? – Он дернул рукой, стряхивая жесткую ладонь Платона. – Не пойду я с тобой. И плевать мне на твой лагерь. Видел я его в гробу в белых тапочках. Понял? Тоже мне начальник – на одну смену, и ту коротенькую.

– Это ты мне сказал? – медленно проговорил Платон. Очертания его подернулись дымкой, ноги оторвались от земли, он стал постепенно увеличиваться.

– Ой-e-e-e. – Васильев отпустил локоть Глебова и весело прищурился. – Ну ты, брат, попал. Я, пожалуй, пойду к своим.

– Тебе, – неторопливо ответил Глебов и на всякий случай спрятал руки за спину, чтобы за них больше не хватали. Но Платон его уже не слышал.

По кустам прошел легкий ветерок. Потом порывы стали резче, сильнее. Поднялась в воздух меловая крошка, оставшаяся от барабанщицы. Следующий порыв ветра чуть не свалил Ваську на землю, под ноги ему подкатились куски гипса. Он пригнулся, спасаясь от шквалов, попытался за что-нибудь уцепиться, но все, за что он хватался, было ненадежным, легко отрывалось от земли, оставаясь у него в руках. Очередной порыв сбил его с ног. А потом сверху на него налетел сильно выросший Платон. Огромные, вылезшие из орбит глаза, оскаленный рот, скрюченные пальцы. Васька попытался закрыться, спрятаться от этого ужаса, но вокруг уже ничего не было. Шквал нес его куда-то, перед глазами маячило перекошенное лицо вожатого.

– Молчать! Подчиняться! Быть как все!

Слова впечатывались в его голову, от них невозможно было отвернуться, как нельзя было закрыть глаза. Даже сквозь сомкнутые веки было все видно.

Потом его бросило вперед и вниз. Ветер помчался дальше, а он покатился по земле.

Они были здесь все. Несколько отрядов, замерших в ровной шеренге, вожатые. Чуть в стороне ссутулившаяся фигура Володи. Барабанщица стояла впереди около двухметрового шеста с болтающейся грязноватой тряпкой наверху. Перед ней, скрючившись на траве, сидел Щукин. Вся одежда у него была в иле и грязи, лицо расцарапано. Как будто до этого его долго тащили по земле.

– Лагерь! – звонко воскликнул Платон. – Смирно!

Ряды дрогнули и замерли, подтянулись вожатые, Володя переступил с ноги на ногу, но сгорбленная спина так и осталась сгорбленной.

– Серега! – Васька попытался встать, но из-за перелета ноги его не держали. – Это ты?

Щукин поднял исцарапанное лицо.

– Васька?

– Разговорчики! – Платон висел между ребятами. – Все готово! – бросил он в сторону барабанщицы.

Та медленно кивнула, не переставая смотреть на скрючившуюся фигурку мальчика у своего постамента.

– Ты искал меня, – не разжимая губ, начала она. – Ты нашел. Что тебе надо?

И тут до Васьки дошло, чем все утро занимался его приятель, – он охотился на барабанщицу. Все-таки не выдержал и решил все сделать сам – сам найти, сам все разузнать, сам уничтожить.

Глебов застонал от обиды – надо же связаться с таким самонадеянным дураком. Ведь говорили ему: «Не лезь» – не послушал.

Щукин все еще продолжал сидеть на земле, уткнувшись носом в колени.

– Я скажу, что тебе нужно было. – Статуя легко наклонилась, нависнув над скорчившейся фигуркой мальчика. – Ты хотел все сделать один. Но одиночки мало что могут. Побеждает толпа, побеждает коллектив. Только вместе можно чего-то добиться. Я тебе сейчас все объясню.

Барабанщица выпрямилась, кивнула кому-то. От строя отделились двое – это были Васильев и Кубинов, оба аккуратно причесанные, в одинаковых шортиках и рубашечках. Они подбежали к Щукину, подняли его на ноги. Серега дернулся пару раз, но когда понял, что вырваться не получится, обмяк в чужих руках. Голова его оставалась опущенной.

– Это замечательно – быть всем вместе, – продолжала разглагольствовать статуя. – Ты этого пока не понимаешь, но ты поймешь. Вырастешь и поймешь. Нас оживили, чтобы вас всех сделать сплоченными, сильными, дружными. Вот и ты тоже… Не упирайся. Со всеми тебе будет хорошо.

Она протянула обвалившуюся культю, приподняла Серегин подбородок.

– Нет, – этого выдержать Васька уже не мог. – Не трогай его, ты, ходячая мумия!

Статуя замерла.

– А, – как-то радостно протянула она. – У нас есть еще один попрыгунчик, любитель ночных вылазок. И откуда только вы беретесь? Дети по ночам должны спать. Это правило для всех.

Слова бились в Васькином мозгу, и какая-то неведомая сила заставляла поднять голову, посмотреть в черные глаза, чтобы вот так, прямо в лицо высказать все, что накопилось в душе за бесконечно долгую неделю.

«Не трусь, – нашептывал голос, – что она может? Это же просто кусок гипса. Вон Ленка справилась с ней – и ничего. И ты сможешь. Ты же сильный. Давай, посмотри ей в глаза».

Васька затряс головой, прогоняя противные слова, посмотрел на Щукина, и внутри у него что-то обвалилось. Серега медленно, через силу поднимал голову.

– Стой! – крикнул Васька. – Не смотри!

Но было уже поздно. Какое-то время Щукин еще боролся с собой. Потом глаза его распахнулись, и он пристально посмотрел на барабанщицу. Он даже рот открыл, желая что-то сказать. Но не успел. Тело его дернулось, по нему прошла судорога, оно стало истончаться, на мгновение пропало, а потом появилось. Нечеткое, полуразмытое.

Какое-то время Щукин еще повисел без движения, стиснутый с двух сторон ребятами, а потом встрепенулся и твердо встал на ноги.

– Ну как? – прозвучал вопрос.

– Замечательно. – Серега выпрямил спину, повел плечами, бросил холодный, надменный взгляд в сторону приятеля.

Васька вздрогнул, встретившись с этим взглядом. Он вдруг вспомнил, как жалко выглядел вчера Щукин, когда представлял, что ему придется сталкиваться с барабанщицей вновь, как он не хотел идти на речку, плыть на другой берег. И вот встреча произошла.

Крик сам собой вырвался из груди Глебова:

– Нет!

Смысла в этом вопле не было никакого, его некому было слышать. От обиды он сжал кулаки и вдруг почувствовал, как в ладонь что-то врезалось, а потом хрустнуло. Он мельком глянул на свои руки, и его всего заполнила безумная радость – он держал куски гипса. Как они к нему попали, думать было некогда – Щукин ленивой походкой уже шел к нему, и вид его не предвещал ничего хорошего.

– Взять, – прозвучал короткий приказ. Торжественно забили барабаны.

В тот момент, когда Серега прыгнул, Васька коротким рывком запустил в него камнем. Кто-то сзади подсек его под ноги. Рука дрогнула, и он увидел, что камень полетел как-то криво. Глебов вывернул шею, чтобы проследить, попал он или нет, и встретился взглядом с барабанщицей. В ее черных глазах были холод и отрешенность. И уже совсем падая, он выкинул вторую руку, где еще оставался кусочек расколовшегося гипса, и не глядя бросил его куда-то вверх.

Волна барабанной дроби накрыла его с головой, боль в ушах стала нестерпимой, по глазам резанул непонятно откуда взявшийся яркий свет, как будто кто-то включил огромный фонарь. Глебов зажмурился, хотел даже уши заткнуть. Но сверху на него что-то навалилось, начало душить. Потом он получил удар по лбу.

И все закончилось.