Коктейль со Смертью

Глава 16

Направляясь домой, я словно проплывала между Сциллой и Харибдой. Это банальное сравнение, но мне не до того, чтобы подбирать слова. Ощущение власти над миром, которое, как мне казалось, было у меня в руках, сменилось чувством вины. От него становилось сухо во рту, как когда почва пересыхает без живительной дождевой влаги. Вернулись галлюцинации. Дорожные знаки хохотали мне в лицо, фонари укоризненно качали головами, окна издевательски подмигивали, я не отличала людей от животных. В метро безрукая старуха спросила, верю ли я в Святого Духа, но я трусливо сбежала от нее, зная, что для меня больше не существует ничего святого.

Откуда взялось это чувство вины? И почему я была к нему не готова? Я думала только о мести. Конечно, мстить подло, но ведь я стремилась спасти брак Мартина и Биргитты. Почему же теперь мне кажется, что все это сотворила не я, а кто-то другой, какое-то существо, которому чуждо все человеческое. Разве я делала это не ради высокой цели? Почему другие могут, а я нет? Террористы, фашисты, коммунисты, эгоисты, индивидуалисты… Как они могли, забыв о страхах и сомнениях, совершать преступления против человечества во имя высокой цели? Как могли снова и снова творить зло, не испытывая ни раскаяния, ни мук совести? Самое страшное преступление — это снова и снова повторять ошибку.

Почему мне страшно? Из-за того, что я причинила боль Мартину и Биргитте. Но ведь моя месть была направлена против Тома и Аннетт, а к ним я ничего не чувствую. Двойственность ситуации лишь усугубляла ощущение вины.

Мое единственное спасение — Смерть. Патрон должен быть дома, он ждет меня. Конечно, он снова раскритикует мой выбор жертвы, но потом простит меня и утешит. Только бы он не узнал о бумажке с адресом на флаконе! Если смерть Арвида признают несчастным случаем, клянусь, я никогда больше не буду решать судьбы других людей. Я не такая, как Магга, она сильнее меня, она справилась бы с такой ответственностью. А я слишком слаба. Подобная работа не для меня. Я так устала, что даже не ощущала голода, хотя за весь день съела только тарелку салата.

Добравшись до квартиры, я сразу поняла: что-то не так. Входная дверь была открыта. Я осторожно вошла в прихожую. В моей квартире кто-то сегодня побывал, кто-то рыскал здесь, как стая шакалов в поисках добычи. Мое спокойствие пугало меня, видимо, я дошла до крайней черты, и ничто уже не способно удивить или поразить меня. Повесив сумку и одеяние на крюк, я вошла в кухню. Ее тоже обыскивали: ящики выдвинуты, дверцы шкафов распахнуты. Исчезли блокнот, ручка, кулинарные книги и полотенца. Я направилась в ванную. Пропали грязное белье из корзины и туалетные принадлежности с полки. Потрясенная, я прошла в спальню. С кровати сняли простыню: на меня смотрел голый матрас в застарелых пятнах крови. Том уже забрал свои вещи, остальное унесли сегодня неизвестные визитеры.

Была только я — голая, обескровленная, опустошенная. И тут я услышала голос:

— Добро пожаловать домой, Эрика. Я жду вас в гостиной.

Она сидела на почетном месте — в голубом кресле. Уже одно это было святотатством. Это кресло предназначалось для спасителя, а не для прокурора. Кольца в ушах сверкали в свете ламп. Тело у нее было жилистое. Жесткие светлые волосы приглажены с помощью геля. Комиссар Лена Россеус ничуть не изменилась с нашей последней встречи. Теперь она поднялась мне навстречу.

— Простите, что осмелилась войти в квартиру в ваше отсутствие. Но, как вам известно, у полиции есть такое право. Как и обязанности. В частности, мы обязаны прояснять то, что кажется обществу странным и непонятным. Такова наша работа. Надеюсь, вы ничего не имеете против.

Чувствуя себя чужой в собственной гостиной, я не пожала протянутую мне руку. Лена опустила ее, словно и не ожидала ничего другого, и указала мне на диван.

— Присаживайтесь. Нам нужно поговорить.

— Как вы вошли? И где мои вещи?

— Я расскажу, как только вы сядете.

Это была не просьба, а приказ. Я села на диван. Покрывало тоже исчезло. Я повторила вопрос, на этот раз громче:

— Что вы делаете в моей квартире? И где мои вещи?

Лена Россеус глубоко вздохнула:

— Мы проводили здесь обыск. И забрали то, что сочли необходимым для расследования. Потом вы получите все обратно. А пока…

— Обыск? Почему? У вас не было ордера…

Лена Россеус перебила меня:

— У нас был ордер, Эрика. Вы увидите его, если захотите, но, поверьте, обыск был произведен на законных основаниях. Вы можете опротестовать его, если сочтете нужным. Но прежде чем возмущаться, выслушайте меня. Если не хотите, можете не отвечать на вопросы. Или позвонить вашему адвокату.

— Адвокату? — Я огляделась и заметила, что саквояж Смерти тоже исчез. Лена Россеус проследила за моим взглядом.

— Саквояжа не было, когда мы пришли. Ваш друг оставил записку, в которой сообщал, что уезжает. Вы сочтете это вмешательством в частную жизнь, но мы прочитали ее, это тоже часть нашей работы. Большие буквы, черные чернила, загадочное содержание. Но мы вернемся к этому позже.

— Где записка? — выкрикнула я срывающимся на истерику голосом. Лена Россеус наклонилась и достала что-то из портфеля, стоящего на полу.

— Пожалуйста, прочитайте и скажите, что вы об этом думаете.

Бумага была мне знакома: листок, вырванный из моего блокнота, оскверненный чужими руками. Почерк я тоже узнала: широкий, размашистый. И черные чернила. «Эрика, — писал он. — Я предупреждал тебя. Я думал, ты поняла меня и будешь осторожна. Но ты снова допустила ошибку. Где же твоя интуиция? Твой инстинкт самосохранения? Твое доверие ко мне? Высшие силы тут же заметили несоответствие. Мои чернила — это только мои чернила, так что подделку легко обнаружили и отреагировали мгновенно. А чего ты ожидала? Считала нас дилетантами? Я пытался защитить тебя, но не мог взять на себя ответственность за то, что ты натворила. Это было слишком очевидно. Я разочарован в тебе. И не могу отвечать за последствия, грозящие нам обоим. Я оставляю тебя. Ты знаешь, когда нам суждено встретиться. Косу я забрал, одеяние можешь оставить себе. Смерть».

Я не сдержала слез, как ни пыталась уговорить себя: «Береги слезы, они тебе еще пригодятся». Лена Россеус внимательно за мной наблюдала.

— Как вы объясните это? И фотографии на кухонном столе. На мой взгляд, это граничит с безумием. Что он имел в виду?

— Сначала объясните, что вы здесь делаете.

Лена Россеус молчала с минуту, потом решила удовлетворить мое любопытство.

— Похоже, вы в последнее время близко познакомились со смертью, Эрика. В чем именно это заключалось, мы сейчас и пытаемся выяснить. И выясним. С вашей помощью или без нее. Начнем с нашей прошлой встречи. Вы заявили, что видели Смерть. Потом, правда, взяли свои слова обратно. Но в любом случае, ваш сосед умер от инфаркта, а именно к нему направлялся тот, кто представился вам Смертью. Затем мне сообщили о смерти Габриэллы Гуарно и о том, что ее мать считает это убийством. Медицинское освидетельствование показывает, что она умерла в результате аллергической реакции на укус насекомого. Вы были у них в тот день, хотя и утверждаете, что ушли задолго до ее смерти. Одна из свидетельниц сообщает, что видела Смерть рядом с парковкой. Два летальных исхода, и в обоих случаях есть сведения о присутствии поблизости Смерти. И о вашем косвенном участий. Вы понимаете, к чему я веду?

Я ничего не ответила, и Лена Россеус продолжала:

— Конечно, этому можно найти объяснение. Например, какой-то сумасшедший с извращенным чувством юмора преследует вас, вырядившись Смертью. Или у вас и у той свидетельницы разыгралось воображение. Может, вы просто хотели казаться значительнее, чем есть на самом деле. Все эти объяснения сгодились бы, если бы не одно «но». Мне позвонила старая знакомая. Мы давно знаем друг друга и часто встречаемся по пятницам за ужином. Ее зовут Карина Сален. Вам что-нибудь говорит это имя?

Я по-прежнему хранила молчание, но теперь еще и старалась не выдать паники.

— Муж Карины покончил с собой в субботу. По крайней мере, так это выглядит. Карина вышла за покупками, а когда вернулась, нашла его с простреленной головой. Я этим делом не занимаюсь, но Карина позвонила мне и попросила зайти. Удивляюсь, как ей удается держаться после того, что случилось. Их брак был не самым удачным, но, насколько Карине известно, муж ей не изменял. Правда, Эйнару свойственно было фантазировать о других женщинах и воплощать свои фантазии на холсте. Именно поэтому Карина и позвонила мне. Она делала уборку, чтобы успокоить нервы, и забрела в подвал, который Эйнар использовал как ателье. Ей было известно, что муж рисует обнаженных женщин. Всех возрастов и в самых разных позах. И, убирая там, она узнала одну из женщин на портрете. Это была я. Абсолютно голая. Сходство было разительным, хотя я никогда никому не позировала обнаженной. Я вообще терпеть не могу, когда меня рисуют или фотографируют.

Я пыталась сконцентрироваться на том, что она говорит.

— Карина была потрясена. Спрашивала, была ли у меня связь с ее мужем и как я могу объяснить существование этого портрета. Она позвонила мне и спросила об этом, а не порвала сразу со мной отношения, поскольку ни для кого давно уже не секрет, что я лесбиянка. Так называемый сильный пол меня никогда не привлекал. Так что между мною и Эйнаром Саленом ничего не могло быть.

Я молчала, пораженная ее откровенностью. Лена продолжала:

— Я ответила, что понятия не имею, как ее мужу удалось изобразить меня так подробно, но, видимо, он обладал даром проникать взглядом сквозь одежду. Карина в ответ рассказала, что поссорилась со своей подругой, потому что увидела ее портрете и решила, что это доказательство измены Эйнара. Но мое изображение заставило ее усомниться в такой трактовке творчества мужа. — Лена улыбнулась: — И мы с ней решили рассмотреть все портреты. Один за другим. Это заняло довольно много времени, ведь там их было около сотни. Карина узнавала кассирш из супермаркета, соседок, знакомых, коллег… В конце концов мы нашли потрет женщины, которую я тут же узнала. Ваш портрет, Эрика. Как вы объясните это? Вы знали Эйнара Салена? Встречались с ним?

— Я познакомилась с ним на прошлой неделе. В офисе моего друга Мартина Карлссона, который работает в фирме «Энвиа». Мы обсуждали работу, ту самую, которая привела меня в дом Гуарно. У Мартина я и встретила Эйнара Салена. Он буквально раздевал меня глазами, и это было довольно неприятно.

— Представляю. — Лена откинулась на спинку кресла. — Вы встретились на прошлой неделе, и потом он нарисовал вас в обнаженном виде. Я не поверила бы вам, если бы собственными глазами не видела в его студии свой портрет. Очевидно, он рисовал по памяти. Так значит, вы никогда не бывали дома у Карины и Эйнара Сален?

— Я видела Карину в офисе Мартина сегодня утром. Но я с ней незнакома и никогда не была у них дома.

— А как вы объясните тот факт, что отпечатки ваших пальцев остались на моем и вашем портрете?

Все кончено. Ничего, ничего нельзя поделать. Окна начали рыдать. Батареи подрагивать.

— Мои отпечатки? Но…

— Я не доверяю людям. Вернее, доверяю, но лишь на девяносто пять процентов, как вам, например. Доверяй, но проверяй. Помните, я давала вам посмотреть брошюру? Там остались ваши отпечатки, и они нам пригодились. К тому же Карина тоже узнала вас на картине. Она рассказала, что застала Эйнара за работой над ним, устроила ему скандал и потребовала назвать имя модели. Это был ваш портрет. Эйнар не успел закончить его. Поэтому Карине показалось странным, что когда мы с ней пришли в студию посмотреть портреты, он стоял не на мольберте, а в куче холстов в углу комнаты. Словно кто-то убрал его, поставив на мольберт мой портрет. Карина этого не делала. Я попросила разрешения забрать картины, мы сняли с обеих отпечатки пальцев и сравнили с вашими. Они идентичны. А сегодня Карина позвонила мне и сообщила, что встретилась с изображенной на том портрете женщиной лицом к лицу.

Брошюра о Божьем наказании. Которое меня ожидает. Как я могла совершить такую глупость, не надев перчатки! Я вспомнила, что тщательно вытерла пистолет, но не позаботилась о картинах. Пора подумать об адвокате. Патрон бросил меня в беде. Почему смерть Эйнара вдруг вызвала у полицейских подозрения? Ведь патрон был там со мной! И что задумала Карина? Решив, что самоубийство выглядит не слишком правдоподобно, натравила полицию на меня? Теперь, даже если я скажу, что это она застрелила мужа, мне не поверят. Сочтут, что хочу запутать следствие. И как мне объяснить, что я была в доме Саленов, не упоминая при этом про патрона?

— Я направила запросы в другие участки, чтобы узнать, не видел ли кто-то еще фигуру Смерти. И получила ответ из Упсалы. Пожилой человек скончался в больнице от старости. Ничего необычного, но одной из медсестер показалось, что она видела рядом с ним неизвестных женщину и мужчину в костюме Смерти. По описанию, это были вы. Никто не обратил бы на ее слова внимания, если бы не другие случаи с вашим участием.

Лена не ожидала от меня комментариев, да мне и нечего было сказать. Я думала, что на нас со Смертью никто не обращает внимания, я была почти уверена в этом. К тому же все эти люди, кроме Эйнара, умерли естественной смертью, хотя и с нашей помощью. А теперь патрон исчез, предоставив мне объяснять то, чего я сама не понимала. Но хуже всего было то, что я знала: мне никто не поверит. Для меня все кончено, а ведь Лена еще не знает о смерти Арвида.

— Поэтому мы легко получили ордер на обыск вашей квартиры. А сейчас я вынуждена попросить вас проследовать с нами. На улице ждет машина. Возьмите с собой самое необходимое, но когда пойдете в ванную, не запирайте дверь. Боюсь, вам придется провести ночь в участке. И еще вы должны сообщить, где находится ваш друг, которому так нравится изображать смерть. Если он действительно вам друг.

Она поднялась. Я тоже. На подкашивающихся ногах я прошла ванную и бросила в косметичку гель для умывания, крем, дезодорант, зубную щетку, расческу, шампунь. В зеркале я увидела бледную, как смерть, женщину. Веснушки выглядели как шрамы на мертвенно-бледном лице. Под зелеными глазами залегли синяки. Я уставилась в пустую корзину для белья. Окровавленная после инцидента с мишкой простыня тоже исчезла. Они сделают анализ и выяснят, что это кровь Габриэллы. Ее дьявольский смех раздался у меня в ушах: «Все кончено, все было кончено с самого начала!»

Сунув в косметичку еще какие-то мелочи, я вышла. Лена следила за каждым моим движением. Сумка с одеянием осталась в прихожей. Лена распахнула передо мной дверь.

И тут я вытолкнула ее на лестничную клетку и захлопнула дверь. Только теперь я вдруг поняла, что впервые делаю что-то по собственной инициативе и беру на себя ответственность. Лена начала колотить в дверь и что-то кричать. Я тоже закричала, но от напряжения, когда придвигала тяжелое бюро, чтобы забаррикадировать вход. Она попытается открыть дверь. Ей это не удастся. Она позовет на помощь коллег. Сколько это займет времени? Десять минут? Пятнадцать? Этого хватит, чтобы узнать…

У меня был только один способ узнать, кем на самом деле был мужчина, называвший себя Смертью. Только один способ доказать себе, что я не сошла с ума, и все было так, как было, что существует переселение душ и что у души есть цвет.

В дверь позвонили. Три раза. Вера, надежда, любовь. Двигаясь, как во сне, я прошла в спальню. Голова разрывалась от боли, но я достала из шкафа синее шифоновое платье и, сняв одежду, в которой была, надела его. Летний загар уже сошел, моя кожа в вырезе платья была мраморно-белой. Ничего, и так сойдет. Теперь чулки и туфли. На высоком каблуке. Когда я в последний раз надевала туфли на высоком каблуке?

Есть лишь одна возможность выяснить, как все эти люди принимали Смерть. Сиссела, Густав, Габриэлла, Эйнар, Арвид. Достаточно распахнуть одеяние и сделать вдох, чтобы убить человека. Но полиции этого мало. Они в это не поверят.

Я вернулась в ванную и начала густо припудривать лицо. Руки дрожали. За входной дверью раздался шум. Люди кричали и колотили в дверь. Я припудрила шею, наложила тени, подвела глаза, нанесла тушь. Получилось неаккуратно, но подправлять было некогда. Накладных ресниц тоже не было. Ничего, будут…в другой жизни.

Я расчесала волосы, надушилась, накрасила губы лиловой помадой и поглядела в зеркало, оценивая полученный результат. Неплохо. Разве что слишком драматично. Что ж, какова жизнь, такова и смерть. Я вернулась в спальню, залезла на кровать и сняла со шкафа коробку с красным тросом, купленным в Германии.

Ситуация была под контролем.

Краем глаза я увидела, как бюро у входной двери медленно отъезжает в сторону, и услышала что-то похожее на выстрел. Но мне было все равно. Я открыла балконную дверь и вышла. Прикрепила один из крючьев к перилам, обмотала шею тросом.

Было холодно. Ужасно холодно. Ветер хлестал в лицо, ледяные капли дождя мгновенно намочили волосы. Цветы догнивали в ящиках, оплакивая свою былую красоту. Привет, Малькольм, хотя тебя и нет. Я поняла, что мне недолго удастся сохранять равновесие на этих перилах. Они уже, чем в Герон-Сити, и никто не поймает меня, если я упаду.

В прихожей раздался топот ног.

Все кончено.

Я встала на стул в углу балкона и забралась на перила. Долю секунды я стояла там, женщина средних лет, нелепая в своем вечернем наряде, на высоких каблуках, женщина, о которой никто не будет скорбеть: слишком много горя она причинила людям.

В ту же секунду, как дверь на балкон распахнулась, я рухнула вниз. Я падала, падала, падала, пока веревка не положила конец моему свободному падению. Дерганье, треск, ослепительный взрыв темноты, секундная боль. Последняя мысль. Я так и не узнала, что думают антропософы о переселении душ. Так и не объяснила Кари, кто такой Джон. Темнота. А потом свет.

Тело внезапно испарилось. Я чувствовала, что я — это по-прежнему я, но стала легче, прозрачнее, воздушнее. Оглядевшись, я увидела женщину в серо-синем шифоне: она болталась на ветру. Вокруг шеи был обмотан красный трос, прицепленный к перилам балкона, который постепенно заполнялся людьми.

Женщина, трое мужчин, крики, звонки телефонов. Пока еще не появились соседи на других балконах. Недоумение, удивление, ужас в глазах полицейских.

Я была я и одновременно не я. Я опустилась ниже и посмотрела на все снизу вверх. Красивая картина, как я и предполагала. Изящные туфли на шпильке. Платье напоминало распростертые сизые крылья. Вдруг меня ослепил яркий свет. И появился Смерть.

Он был в одеянии с капюшоном, больше похожем на лохмотья. Кости пожелтели, в пустых глазницах копошились сытые жирные черви, хотя от головы остался только череп. В руке он держал ржавую косу. Я ощутила смрадное дыхание. Но он заговорил звонким и ясным, даже красивым голосом:

— Вот мы и встретились, Эрика. По-настоящему. Надеюсь, теперь твое любопытство удовлетворено.

Я посмотрела на себя, болтавшуюся на ветру, потом снова на него.

— Кто ты?

— Тебе это прекрасно известно, Эрика. Мы уже встречались.

— Так это ты стоял у меня за спиной тогда, у Никке?

— Мне пришлось поставить его на место. Он слишком увлекся своей ролью, Эрика, и забыл о том, что такое хорошо и что такое плохо. Но я не виню его. Ты кого угодно заставишь забыть о своем предназначении. Ты не такая, как все, Эрика.

— Так ты и есть Смерть!

— Да, я и есть Смерть. В моем истинном обличье. Может, не в таком привлекательном и человечном, как тебе хотелось бы, зато в подлинном.

— Но кто же тогда он?

Вздох. Один из червей выпал из глазницы на землю. Запах гниения. Я посмотрела вниз, но не увидела своих ног. От меня остался только голос.

— Клон, Эрика. Я последовал примеру Высших сил и сотворил себе клона. Они сотворили Иисуса, а я создал его. Точную копию, чтобы облегчить себе работу.

— Клон? Иисус?

Он вздохнул. Мне показалось, что я уловила знакомые нотки в его голосе. Это был он и одновременно не он.

— Люди всегда считают, что они опередили всех. Генная инженерия, генетические исследования, клонирование. Это так забавно. Особенно если учесть, что они молятся клону уже две тысячи лет. Иисусу, клону Бога. Точная копия Создателя. При этом лучшая из возможных. И это так хорошо сработало, что я решил сделать то же самое — создать клон себе в помощь. Но иногда я раскаиваюсь в этом. Разница между клоном и клоуном — всего в одной букве.

Рук у меня тоже не было.

— Я создал его, чтобы он выполнял работу, на которую у меня не хватало времени. Для катастроф, войн, людей, умирающих в одиночестве, для всех тех случаев, когда облик Смерти не так уж важен. В его задачу входило собирать души, но он возомнил себя важной персоной и превратил свою работу в театр, постоянно набирая новых сотрудников и ведя философские беседы с Иисусом… тогда как я предпочитаю действовать без лишней болтовни. Он и Иисус — последние энтузиасты. Какую пьесу они поставили! Хотели обмануть меня. Впрочем, готов признать, даже меня это впечатлило. Он думает, будто одеяние дает ему иммунитет, но правда в том, что ему не помешало бы поменьше выпендриваться. Вот в чем его слабость. Встретив тебя, он не удержался и продемонстрировал свои таланты. И конечно, его заметили те, кто наделен способностью видеть больше, чем другие. Нам пришлось вмешаться. Удивительно, что такая умная женщина, как ты, ничего не заподозрила! Словно нет ничего естественнее смерти в человеческом обличье, со всеми людскими желаниями и страстями. Смерть во плоти. Человечная Смерть. Но именно для этого я и создал его — чтобы дать людям человечное божество.

Пожелтевший череп. Его слова. Я — только мысли в воздухе. Я тоже принадлежу к одиноким. Никто не обращает внимания на одиночество. Он сам так говорил.

— Ты никогда не задумывалась, почему не испугалась, увидев его на пороге, Эрика? Тебя столько раз об этом спрашивали. Ты не испугалась Смерти, потому что не боишься смерти. Все очень просто. Тебе предстояло покончить с собой в ту ночь, после ухода Тома. Смерть пришел за тобой, а не за Малькольмом. Но мой клон случайно увидел тебя в окно ресторана и пожалел. Он боялся нарушить мои планы, но не устоял перед влюбленностью в тебя. И пошел против меня, взяв твою судьбу в свои руки. Сделал вид, что ошибся дверью, и забрал твоего соседа вместо тебя.

— Так значит, Магга говорила правду, и он действительно следил за мной и Томом?

Смерть расхохотался, обнажив сгнившие зубы.

— Мы зовем ее Дьяволом. Она талантливая актриса. Выбрала для встречи с тобой самое удачное обличье: красивая темнокожая женщина автоматически вызвала у тебя чувство солидарности. Но ты была так наивна! Мой клон очень удивился, узнав, с какой легкостью ты пошла у нее на поводу. Он защищался, говоря, будто ты знаешь, что делаешь, и не станешь нарушать правила. Признаюсь, мы с Высшими силами решили посмотреть, как все пойдет. Нам хотелось узнать, как ты поведешь себя, что выберешь. К тому же ты жила в долг, и рано или поздно мы должны были положить этому конец.

— Конец чему?

— Ты действительно верила, что выполняешь его поручения? Так вот, знай: только для меня это работа. Когда это делают другие, это называется убийством, Эрика. Есть, конечно, исключения, но они довольно редки. Мой клон часто позволяет себе лишнее, я уже говорил, что в нем пропадает актерский талант. Он даже убедил нас управлять судьбой. До определенной степени. У него есть безусловный дар убеждения. Мы не планируем все, но набрасываем генеральный план, если можно так выразиться. Человек предполагает, а Бог располагает. Люди думают, что выбирают свою судьбу, но она предрешена Высшими силами. Но что же такое случай и судьба? Все эти поездки на электричке, встреча со стариком, который умер бы от страха, увидев мое истинное лицо… вы слишком бросались в глаза. Потом ты выбрала юную девушку Габриэллу и абсолютно здорового мужчину Эйнара. Согласись, это аморально, но мы не вмешивались. Клон защищал тебя перед нами, приводя всё тот же аргумент — что кому-то другому удалось прожить дольше, чем планировалось. Мы лишь позаботились о том, чтобы ты поставила именно портрет Лены Россеус на мольберт, когда прятала свой. Ты наверняка задавалась вопросом, как могло произойти такое чудовищное совпадение? Ты ведь могла поставить любой, но выбрала именно этот — портрет старой знакомой Карины и по совместительству комиссара полиции, расследующей дело о смерти Малькольма. Жизнь полна случайностей, не так ли? Мы не можем управлять судьбой, но случай нам подвластен. Вы называете это «божественным вмешательством» или «проделками дьявола».

Я вспомнила, как Карина послала меня в подвал за пистолетом.

— Так, значит, вы управляли и Кариной. Иначе она не послала бы меня в подвал. И не стала бы звонить Лене и возбуждать в ней подозрения.

Смерть рассмеялся, и я испугалась, что череп расколется на две половины: хорошую и плохую.

— Ты же пошла за пистолетом, помнишь? Карине нужен был план Б, если не пройдет версия о самоубийстве. Но у нее ничего не вышло, потому что ты догадалась вытереть пистолет. Но потом Карина спустилась в студию и заметила, что кто-то передвигал полотна. Нетрудно было догадаться, кто именно. Она узнала подругу на портрете и чувствуя, что может попасть под подозрение, позвонила ей. Нелегко замаскировать убийство, особенно совершенное с такой жесткостью. К тому же все видели, что Карина не слишком переживает по поводу смерти мужа. Ты была там и сама все видела. Так что Карина теперь благодарит небеса — все подозрения пали на тебя.

— Зачем вы это сделали?

— Из любопытства. Мы даже заключили пари и делали на тебя ставки. Одни говорили, что ты убьешь какого-нибудь тирана и спасешь таким образом сотни людей или будешь бороться с нищетой. Другие утверждали, что тебе все это скоро наскучит. Только один предположил убийство из чувства мести и оказался прав. Дьявол подсунула тебе мотив, упомянув о том, что Том и Аннетт купили дом. Она талантлива: способна выдать за правду любую ложь и наоборот. Ты узнала о доме, но от тебя скрыли, что так Том пытался откупиться от Аннет; он и не собирался переезжать туда, когда подписывал контракт. Он пытался объяснить тебе это.

Его фигура поплыла у меня перед глазами. Значит, голоса тоже умеют плакать? Я неудачница. Я наделала столько ошибок…

— Но зачем Дьяволу все это?

— Ну, во-первых, она неравнодушна к моему клону. Постоянно стремится привлечь его на свою сторону, чтобы обрести большую власть над людьми. Но он никогда не отвечал ей взаимностью, и его интерес к тебе ее разозлил. Она решила положить конец вашим отношениям и придумала, как это сделать. Ты должна была перейти грань и начать экспериментировать с переселением душ, а это дозволено только нам. Причем тебе предстояло сделать это втайне, чтобы клон почувствовал, что ты предала его, и счел ваши отношения ошибкой. Я говорю о ней как о женщине, потому что Дьявол сам выбирает, кем ему быть. Клону она всегда является в женском обличье, зная, что он неравнодушен к прекрасному полу. Видишь, мой облик тоже имеет свои преимущества, позволяя тебе самой принимать решения. В любом случае ее затея удалась. Ты легко попалась на крючок. Спросишь, почему? Ты была слаба, твоя душа уже собиралась покинуть тебя, Эрика. Знаешь, как называют людей, которые решают, кому жить и кому умереть? Бездушными. Едва получив флакон с душой Арвида, я отправился совершить то, что было поручено моему клону еще неделю назад.

Снизу послышалась сирена «скорой помощи». Скоро мое тело спустят на землю и отправят в морг. А потом похоронят или сожгут. А я все еще здесь. И скучаю по клону Смерти.

— Он был против экспериментов с генами.

— Ему же не известно, что он клон, Эрика. Он видит во мне своего учителя и господина и верит, что его нашли в лесу много лет назад. Для клона этого вполне достаточно. — Смерть вздохнул. Его вздох унес ветер. — Меня поражает твоя наивность, Эрика. Неужели ты полагала, что настоящая Смерть сможет пить кайпиринью? Ведь зеленый — цвет жизни! Что у нее может быть свое мнение о генетических исследованиях? Что мне не безразлично, счастливы люди или нет? Что я теплый? Я имею дело со смертью, а не с жизнью, и мне нет до нее дела. Аминь. А вот мой клон — он действительно помешался на жизни. Он ведь человечная смерть. Постоянно борется со злом, защищает слабых и больных. А зло, Эрика? По-твоему, ты знаешь, что такое зло? Даже я не знаю этого, а я, в отличие от тебя и моего клона, был в Освенциме. Мне известно только одно: зло — это что-то вроде несмышленого ребенка. Ты считала, что Арвид злой? Не все так просто! Помнишь слова Биргитты: никто не знает о том, что происходит в домах за задернутыми шторами? И то, как Мартин сказал, что есть вещи, которые нельзя забыть? Что тебе известно о детстве Мартина и Биргитты, Эрика? И о том, как это повлияло на их семейную жизнь?

— Что ты имеешь в виду?

Смерть махнул костлявой рукой.

— Как я уже говорил, мы не вмешивались, лишь сделали так, чтобы ты выбрала именно этот портрет, и заставили полицию действовать активнее, чем обычно. Что до всего прочего, плод упал там, где созрел. Мартин — продукт воспитания своих родителей, а семья Мартина — продукт его воспитания. То же самое с Биргиттой. Судьба предназначила Мартину и Карине узнать друг друга лучше, но чтобы они могли встречаться, требовалось устранить кое-какие препятствия. В этом ты нам и помогла. Теперь ничто не мешает Мартину стать директором вместо Эйнара Салена и сделать головокружительную карьеру. А молодой человек по имени Роберт, утративший веру в добро и зло, теперь легко подчинится любому… Это тоже дело твоих рук. Высшие силы не столь могущественны, как ты думала, Эрика.

— А Арвид? Биргитта?

— На чьей это совести? В сущности, не важно. Одну душу уже забрали, другую еще нет, вот и вся разница.

Череп поблек у меня перед глазами. Все было черным: черное одеяние, черный капюшон, черный голос. Биргитта и Мартин. Они так любили друг друга. От них исходила такая чувственность. Я забыла, что ненависть — тоже сильное чувство, и она тоже бывает эротичной. Смерть прав. Но откуда ему все это известно? Биргитта была моей подругой. Мартин — моим другом.

— А что будет с рекламной кампанией? — в панике спросила я.

— Не будет никакой кампании. Предложение ведь сделали тебе, а тебя больше нет. Зато Никке повезет. Благодаря тебе он прославится. А генетические исследования… никуда не денутся. Будут новые рекламные кампании. Это только начало, Эрика.

Но не для меня. Моя Смерть оставил меня. Я больше не существую, я не вернусь обратно. Импульсивное решение, шаг вниз — и дороги назад нет. Смерть прочитал мои мысли:

— Хочешь знать, что будет с тобой? Мы думали об этом. Дискутировали. Я высказал свое мнение. Не стану скрывать: большинство хотело, чтобы твою душу навсегда заточили во флаконе. Клон, конечно, защищал тебя. После моего визита в студию Никке он запаниковал, хотя и притворялся, что все в порядке. Я же говорил тебе, он довольно талантливый актер. В конце концов мы решили привлечь третейского судью. И обратились к Иуде.

— К Иуде?

— Помнишь, в Библии сказано, что последние станут первыми? Иуда был последним, зато самым милосердным судьей. Он один может судить и живых, и мертвых. Кто способен рассудить лучше, чем грешник, получивший прощение? «Я знаю, каково решать, кому жить, а кому умереть, — сказал он, когда мы спросили его о тебе. — Я знаю, каково это — совершать преступление, даже если ты считаешь, что содеянное пойдет кому-то во благо. А потом быть осужденным всем миром как предатель». Именно ему пришло в голову гениальное решение. Тебе дадут второй шанс, Эрика. В конце концов, ты всего-навсего слабый человек. Но тебе придется научиться любить. Ту, что подарит тебе жизнь, твою мать. Это будет нелегко, но ты должна стать примерной дочерью. Удачи тебе. Мы с тобой еще увидимся. А вот его ты больше не увидишь. Я приберегу это удовольствие для себя. Он по-настоящему любил тебя, Эрика. Любил такой, какая ты есть. А любил ли тебя Том — ты узнаешь сама.

Смерть поднял косу и занес ее над моим голосом. Услышав, как лопнула струна, я успела подумать, что так и не узнала, какого цвета моя душа. Линия жизни перерезана, Эрика. Одним ударом косы. Я снова падала и падала, пока свободный полет вдруг не прекратился. Перед моими глазами закрутился калейдоскоп цветов. Меня, словно на крыльях, несло вперед, и вдруг я оказалась в узком тесном пространстве и плюхнулась на что-то мягкое. Вокруг меня сжимались кровавые стенки, а я царапалась и металась, стараясь выбраться наружу. Откуда-то донеслись голоса. «Вот теперь. Дыши! Дыши! Тужься, тужься! Еще! Давай! Ты сможешь! Еще разок!» Я услышала женский крик, свет ослепил меня, я почувствовала, что падаю, но сильные руки подхватили меня. Я кричала и кричала, и мой крик не умолкал, пока меня вытирали и клали на чей-то теплый живот. Я дергала руками и ногами, но они были слишком маленькими, чтобы помешать чужим рукам гладить меня по спине. Мне стало страшно. Я попыталась вырваться, но меня подняли выше и прижали к голой набухшей груди, от вида и запаха которой к горлу подкатила тошнота. И тут я услышала голос Тома. Всхлипывая, он повторял одни и те же слова: «Моя малышка, моя малышка, моя малышка. Моя самая красивая на свете девочка. Моя…»