Колизей

Открытие Колизея

Колизей был официально открыт в 80 году императором Титом. В честь этого события состоялись стодневные игры, сопровождавшиеся гибелью людей и животных. О количестве гладиаторов, погибших в ходе игр, данных не сохранилось, а вот о числе убитых животных можно судить по данным Светония, биографа Тита, который пишет о том, что во время игр за один день были убиты пять тысяч животных. Некоторые современные исследователи эти сведения истолковали по-своему, решив, что во время игр каждый день гибло по пять тысяч животных; но в этом случае получается, что за время стодневных игр погибло полмиллиона животных, что просто невероятно.

Более достоверными представляются сведения, которые в одном из своих трудов привел Дион Кассий, историк III века. Он сообщил, что за время стодневных игр 80 года погибло около девяти тысяч животных. Однако, рассказывая об играх, проводившихся при Юлии Цезаре в 46 году до н. э., Дион пишет о том, что учета погибших гладиаторов и животных не велось, а цифры, называвшиеся устроителями боев, склонными к похвальбе, были явно завышены.

Остаются невыясненными и другие вопросы. Один из них — наполнялась ли арена Колизея водой во время стодневных игр 80 года? — давно интересует археологов и историков. Дион, не сомневаясь, пишет о том, что «Тит неожиданно наполнил арену водой и выпустил на нее лошадей, быков и других домашних животных, которым пришлось научиться плавать». Далее Дион рассказывает о том, что Тит устроил на арене амфитеатра потешное морское сражение, воспроизводившее, вероятно, вошедший в историю морской бой, состоявшийся в V веке до н. э. между флотилиями Керкиры и Коринфа.

Однако морской бой в Колизее был попросту невозможен, для этого требовалась водонепроницаемая арена, а она не могла быть таковой, ибо под ней при раскопках нашлись подъемные механизмы, доставлявшие на арену зверей. Другое дело, если эти устройства были установлены позже. Но, может быть, Дион просто-напросто ошибается. Светоний предполагает, что водные представления давались совсем в другом месте. Да и сам Дион, описывая стодневные игры 80 года, пишет о том, что некоторые водные представления (включая потешное морское сражение, в котором участвовали три тысячи человек) были устроены в помещении, сооруженном еще при императоре Августе. Сейчас трудно установить, превращалась ли арена Колизея в бассейн, тем самым замещая собой принадлежавшее когда-то Нерону озеро, на месте которого возвели общественное строение. Но как бы там ни было, на стодневные игры, посвященные открытию Колизея, ушли огромные деньги.

Дион в своем труде рассказывает и о других «номерах», входивших в программу представления на арене, — о номерах, в реальность которых не менее трудно поверить. Так, Дион уверяет, что в Колизее происходили схватки между слонами и журавлиные бои (сложно представить, как журавлей заставляли драться между собой). Дион также пишет о том, что в травле зверей принимали участие женщины — правда, они не принадлежали к какому-либо «уважаемому роду».

Наиболее ярко и красочно открытие Колизея описал римский поэт Марциал в своем сочинении «Книга зрелищ». Правда, Марциал, пользовавшийся расположением Тита, не скупился на похвалы императору, иногда доходя до неприкрытой лести и заискивания. Тем не менее «Книга зрелищ» не только красочно описывает представление, посвященное открытию Колизея, но и дает ясно понять, какое удовольствие могла получить публика от ужасного кровавого зрелища, заключенного в рамки утонченной жестокости.

Марциал начинает свое сочинение восхвалением Колизея («Сооружения все перед цезарским амфитеатром меркнут»), а затем с удовольствием рассказывает о том, что на представление в Колизей явились не только римляне, но и представители самых разных народов, упоминая при этом, в частности, родопского земледельца, дикого сармата с Дуная, «вскормленного кровью коней», сикамбров «с волосами, завитыми в узел» и эфиопов «с иной, мелкой, завивкой волос».

Первый номер представления в Колизее, который описал Марциал, мог бы шокировать современного зрителя.

Известно, что программа таких представлений состояла главным образом из боев гладиаторов и травли зверей, но часто включала и сцены, поставленные на мифологические сюжеты. На этот раз, по свидетельству Марциала, на арене была поставлена сцена совокупления Пасифаи с диктейским быком. Пасифая в греческой мифологии — жена критского царя Ми-носа. Когда Минос, вопреки своему обещанию, отказался принести в жертву Посейдону быка, разгневанный бог морей в отместку внушил Пасифае любовь к быку. От этой любовной связи родился Минотавр, человекобык, которого Минос заключил в лабиринт.

Марциал так описывает сцену с участием Пасифаи:

Поистине, необычный рассказ. Неужели на самом деле в день открытия Колизея на глазах собравшейся публики и самого императора на арене был представлен реальный половой акт между женщиной и быком? Вполне возможно. Вероятно, эта женщина совершила какое-то преступление, и ее по приговору суда отдали на потеху быку. Можно предположить, что эта женщина не выдержала тяжкого испытания и погибла. Уместно отметить, что в Риме осужденных на смерть преступников нередко выпускали на арену амфитеатра и отдавали на растерзание диким зверям. В «Книге зрелищ» Марциал повествует об одном из таких преступников, изображавшем на арене легендарного разбойника Лавреола, в свое время распятого. Однако самого этого преступника не только не распяли, но и отдали на растерзание каледонскому медведю. Марциал, рассказывая о кончине этого человека, напоминает читателям миф о Прометее, которого, по повелению Зевса, приковали к скале, при этом орел днем пожирал его печень, за ночь восстанавливавшуюся:

Наказание преступников на арене амфитеатра, когда их выдавали за мифологических персонажей, происходило и в дальнейшем, о чем свидетельствует Тертуллиан, римский писатель и моралист. Выражая недовольство такими действиями властей, он приводит примеры, когда один из преступников был обречен играть на арене роль бога Аттиса (который оскопил себя и скончался), а другой — роль Геркулеса (сожженного заживо на костре).

Во II веке римский писатель Апулей написал знаменитый роман «Золотой осел», один из эпизодов которого напоминает историю Пасифаи из произведения Марциала. Апулей рассказывает о том, как женщину, совершившую тяжкое преступление, перед тем как отдать на растерзание льву, хотели заставить совокупиться на арене амфитеатра с ослом (с человеком, которого с помощью колдовства обратили в осла). Однако замысел не удался. Умный осел, решив, что лев может не знать сценария и растерзать его вместо женщины, воспользовался подходящим моментом и сбежал до начала представления.

Возвращаясь к истории женщины, сыгравшей роль Пасифаи на арене амфитеатра, можно задаться вопросом: насколько осуществимо было половое сношение между женщиной и быком в нужном месте и в нужное время? Современные исследователи, ссылаясь на извращения, имеющие место и в наши дни, такую возможность теоретически допускают. Однако могло случиться и так, что бык, с которым сошлась Пасифая, на самом деле был человеком, сыгравшим быка. Ни роман «Золотой осел», ни труд Тертуллиана не отвечают на этот вопрос, а Марциал, желая картинно воспеть открытие Колизея, мог сгустить краски.

Современные исследователи указывают на то, что Марциал не порицал насилия и жестокости, царивших на арене амфитеатра, но не говорят о том, что же он одобрял. В противоположность нынешней точке зрения о бесчеловечности представлений в римских амфитеатрах, Марциал в «Книге зрелищ» неоднократно подчеркивает утонченность сцен, разыгранных в Колизее во время открытия, и эта оценка автора отражает доставшееся Риму культурное и мифологическое наследие и связывает мифы с реальностью («И театральный сюжет в казнь обратился»). Вероятно, наиболее затруднительно объяснить не жестокость и насилие на арене, а способы, которыми сами римляне описывали и объясняли эту жестокость.

Представление в день открытия Колизея, по описанию Марциала, сплошь состояло из драматических номеров. Даже Орфей, который, согласно мифу, своим пением и игрой на кифаре зачаровывал диких зверей, пал на арене, растерзанный «коварным медведем». Далее Марциал рассказывает о том, как супоросую свинью пронзили копьем, и она тут же опоросилась, но поросенок не сдох, а «бежал от матери павшей». Дальше следует рассказ о тигрице (привыкшей «лизать укротителя смелую руку»), растерзавшей дикого льва, — «случай, какого никто в прежнее время не знал». Видимо, «одомашнивание» тигрицы увеличило ее природную ярость.

Повествуя о представлении на арене, Марциал не забывает воздать должное императору, его власти, которую признают даже животные. Так, слон, растерзавший быка, приближается к месту, где сидит император, и покорно склоняется перед ним. Лань, преследуемая сворой собак, спешит за защитой к Цезарю, — «и не осмелились псы тронуть добычу свою».

Конечно, представления, проводившиеся в амфитеатре в течение ста дней после его открытия, не обходились без боев гладиаторов, в которых принимали участие как закаленные воины, ветераны, так и молодые бойцы. Однако в «Книге зрелищ» Марциал описывает только один такой бой, состоявшийся между Приском и Варом. Они так мужественно сражались, ни в чем не уступая друг другу, что зрители требовали признать их поединок ничьей, а самих гладиаторов освободить от обязанности выступать в амфитеатре. Однако Марциал, дабы лишний раз возвеличить Тита, сначала упоминает о том, что император, соблюдая закон, повелел борьбу продолжить и, только когда оба бойца упали, послал обоим деревянные мечи и пальмовые ветви. Вот как описал Марциал этот бой:

Удивительно, но в программе, посвященной открытию Колизея, насыщенной ужасными кровопролитными сценами, имел место всего один бой гладиаторов. Еще более удивительно, что «Книга зрелищ» — единственное дошедшее до нас литературное сочинение, в котором описывается гладиаторский бой. В литературе можно найти рассуждение о бесстрашии гладиаторов и о жестокости, присущей гладиаторским играм. Сохранились надгробные памятники погибшим на ристалище гладиаторам. Изображения гладиаторов украшают произведения прикладной живописи, имеются на мозаичных полотнах. А вот описание боя между двумя гладиаторами привел в своем сочинении (во многом посвященном мудрости и великодушию императора) лишь Марциал.

Дальнейшие представления на арене

Многодневные представления, подобные тем, которые проводились в честь открытия Колизея, в дальнейшем стали редким явлением и зависели от воли и желания императоров. Некоторые из них скаредничали и гладиаторские игры почти не проводили. Другие императоры устраивали бои, чтобы отметить годовщину своего восшествия на престол, собственный день рождения или победу над неприятелем. Так, в начале II века император Траян устроил многодневные гладиаторские бои (предположительно, в Колизее), чтобы отметить победу над Дакией, ставшей римской провинцией. Дион Кассий, рассказывая об этих боях, характеризует их цифрами: игры длились 124 дня, в них принимали участие 10 000 гладиаторов, за время игр были убиты 11 000 животных. Эти цифры более или менее совпадают со сведениями о тех же гладиаторских играх, вошедшими в запись о событиях того времени, обнаруженную на каменной плите, найденной при раскопках в Остии. Согласно этой записи, гладиаторские игры, устроенные в честь победы над Дакией, не проходили безостановочно в течение длительного периода времени, а проводились, хотя и по нескольку дней подряд, но с интервалами. Сначала в 107 и в первой половине 108 года состоялись отборочные гладиаторские бои, проводившиеся в течение двенадцати-тринадцати дней, при этом в каждом участвовали по триста пар гладиаторов. Затем, согласно найденной записи, с июня 108 по ноябрь 109 года в общей сложности в течение ста семнадцати дней состоялись основные гладиаторские бои, в которых участвовала «4941 с половиной пара гладиаторов» («половина пары гладиаторов», видимо, свидетельствует о том, что гладиаторы, одержавшие победу в бою, могли и дальше участвовать в представлении).

Вероятно, и гладиаторские игры в честь открытия Колизея проводились с интервалами, по частям — ясно, что требовалось определенное время для подготовки к представлениям гладиаторов и животных. Да и зрители могли пресытиться зрелищем, повторявшимся изо дня вдень. Пожалуй, ошибаются те исследователи, которые считают, что римляне проводили в Колизее недели, наблюдая за непрекращающейся резней. Скорее всего, Тит и Траян понимали, что представления, похожие Друг на друга, если их слишком часто показывают, могут наскучить публике, и потому их лучше дозировать.

От римских императоров не отставали аристократы, которые еще до строительства Колизея устраивали гладиаторские бои и травлю зверей за свой счет, стремясь завоевать популярность, которая в эпоху Республики (до установления монархии Августом) была необходима для занятия высоких выборных должностей. Такие представления в I веке устраивались аристократами в Форуме или во временных амфитеатрах, а после 80 года предположительно также и в Колизее. Предположительно — потому что древние авторы (труды которых являются главным источником информации), рассказывая о гладиаторских играх, описывают в подробностях только те, которые проводились по распоряжению императоров, а остальным почти не уделяют внимания.

Представления, дававшиеся патрициями, по сравнению с теми, что устраивал император, были довольно скромными, а порой дилетантскими; в них участвовало меньше и гладиаторов, и животных. Тому была причина: римские законы ограничивали число гладиаторов, которых «обыкновенный» аристократ мог задействовать в своем представлении. И это было вполне объяснимо: законы издавались в интересах монарха, предотвращая завоевание популярности другими людьми путем постановки помпезных зрелищ. Но некоторые патриции обходили ограничение и тратили огромные деньги на представления, помогавшие им упрочить свою известность в народе.

Практика организации представлений аристократами настолько укоренилась, что даже после того как выборная система ушла в далекое прошлое, они не отказались от этой практики, считая, что их репутация все еще зависит от показного успеха. Такого же мнения, вероятно, придерживались и некоторые римские императоры, полагавшие, что лучше и безопаснее вкладывать деньги в грандиозные зрелища, приносящие поддержку народа, чем тратить их на борьбу с соперниками, которые и без того будут посрамлены.

В конце IV века Симмах (в те времена известный борец за возрождение римской веры и противник христианства), тратя огромные деньги, неоднократно устраивал представления с участием гладиаторов, чтобы отметить очередное продвижение по службе своего сына. В этих представлениях участвовали экзотические животные: антилопы, медведи, львы, леопарды (что известно из труда Симмаха «Послания»). Правда, Симмах признает, что, несмотря на большие траты, при организации представления случались непредвиденные накладки. Так, однажды ему подарили до того тощих и изможденных медведей, что те не смогли участвовать в представлении, а в другой раз за день до выхода на арену саксонские гладиаторы подрались между собой и вывели из строя двадцать девять бойцов. Но неурядицы и потери не останавливали Симмаха. Один из римских историков, чьи работы дошли до нас лишь в отрывках, отмечает, что Симмах потратил две тысячи фунтов золотом (в римском исчислении девять миллионов сестерциев), чтобы отпраздновать назначение сына претором. Эта сумма в девять раз превышает минимальное состояние, позволявшее его обладателю принадлежать к сенаторскому сословию, и ее вполне хватило бы для того, чтобы прокормить двадцать тысяч крестьянских семей в течение года. Можно предположить, что историк преувеличил, но даже если Симмах потратил на организацию представления всего 20 % от названной суммы, то и в этом случае расходы были весьма значительными.

В настоящее время все же трудно представить себе, во что выливались представления на арене. Одна картина навевается современными кинофильмами: амфитеатр, до отказа заполненный возбужденными зрителями; ожесточенные бои гладиаторов, сменяющиеся травлей зверей; арена в крови людей и животных. Другая картина более прозаична: на арене выступают заштатные гладиаторы и чесоточные животные, знававшие лучшие времена. Какую картину принять на веру?

Ту, что рисуют писатели, широкомасштабное полотно захватывающих, ярких и экспрессивных гладиаторских игр? А, может, склониться к мысли, что в основном, за исключением редких, особых случаев, представления на арене были менее впечатляющими и достаточно заурядными? Как решить этот вопрос?

Возникает и другой вопрос: как часто использовался Колизей для гладиаторских игр? Уже отмечалось, что основные гладиаторские бои в честь победы Траяна над Дакией проходили в общей сложности в течение ста семнадцати дней с июня 108 по ноябрь 109 года. Отсюда следует, что представление в Колизее, по крайней мере в этот период времени, давалось примерно один раз в пять дней. Но было ли это нормой?

Видимо, нет. Гладиаторские игры проводились чаще всего в период празднеств и торжеств, и им заранее отводилось определенное число дней. Так, например, в некоем календарном году IV века было 176 праздничных дней, из которых более ста были отданы под театральные представления, шестьдесят четыре — под скачки и состязания колесниц и только десять — под гладиаторские бои. Правда, можно предположить, что в Колизее, помимо этих запланированных боев, проводились бои и по особому случаю. А что происходило в амфитеатре в дни, свободные от боев? Может быть, Колизей просто закрывали? Или в это время в здании производился ремонт и шла подготовка к следующим представлениям? А, может, в дни, свободные от боев, горожане использовали здание Колизея для собственных нужд? Центр города, где оно находилось, есть весьма удобное место для различных видов деятельности — например, для торговли. На все эти вопросы ответов нет. Но когда мы говорим о значимости зрелищ, собиравших народ в Колизее, стоит помнить о том, что частота повторения не самый лучший показатель культурной важности события (как, например, в случае с Рождеством).

«Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь»

Когда читаешь работы современных исследователей о гладиаторских играх, проводившихся в Колизее (или о менее значительных представлениях, проводившихся в других амфитеатрах Римской империи), приходишь к мысли, что авторы этих работ пользовались трудами древних писателей или, по крайней мере, сохранившимися программами с содержанием представлений.

Из этих работ можно понять, что представления в Колизее проводились согласно установленным правилам или обычаям. Утром на арене устраивали травлю зверей, представлявшую собой бои между специально натасканными животными или схватку животного с человеком (конным или пешим), вооруженным копьем, мечом или луком. После травли зверей на арене происходила публичная экзекуция осужденных на смерть преступников. Подобные экзекуции нередко представляли собою сцены, поставленные на мифологические сюжеты, о чем писал Марциал. В других случаях преступника просто отдавали на растерзание дикому зверю (как правило, льву).

Собственно гладиаторские бои начинались на арене после полудня. Перед началом боев гладиаторы выходили на арену и приветствовали императора следующими словами: «Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь». Вооружение гладиаторов было различным. Одни — ретиарии — были вооружены трезубцем и сетью; другие — которых называли фракийцами или самнитами — мечом и щитом. Еще одни гладиаторы звались мурмиллонами («рыбоголовыми»), ибо их шлемы были украшены изображением рыбы. Гладиаторы обычно дрались один на один. За их боем следили не только зрители, но также судьи и тренеры. Поблизости находился кузнец (на случай дефектов в доспехах) и санитары с носилками, одетые богами загробного мира, готовые вынести убитого или раненого с арены.

Победители игр, помимо известности, нередко получали подарок от устроителя состязаний, а иногда (как в случае с Приском и Варом) и освобождение от обязанности выступать на арене. Жизнь побежденного гладиатора зависела от милосердия публики. В знак своего поражения он подымал кверху мизинец, так, чтобы его видели зрители, которые в зависимости от намерения прикончить или помиловать побежденного опускали или поднимали большой палец руки. Многие зрители, вероятно, имели свой интерес в исходе боев, заключая пари на победу того или иного бойца (известно, что накануне представления на арене гладиаторы ужинали на публике, что давало возможность увидеть, в какой форме они находятся).

Завершение боя между двумя бойцами запечатлено на картине Жана-Леона Жерома, написанной им в начале семидесятых годов XIX столетия. На картине изображен гладиатор, одержавший победу над ретиарием (сеть и трезубец которого валяются на арене). Невдалеке виден другой — ранее поверженный — гладиатор, то ли раненый, то ли убитый, но только не вынесенный с арены. На гладиаторе, одержавшем победу над ретиарием, шлем с изображением рыбы (на рисунке, приведенном в книге, этого не разобрать, но рыба отчетливо видна на картине Жерома, экспонирующейся в музее города Финикс, штат Аризона, или на репродукции соответствующего масштаба). Зато отчетливо видно, что грудь мурмиллона наполовину обнажена. В отличие от рыцарей Средних веков, которые выходили на поединок закованными в доспехи, римские гладиаторы обнажали торс, чтобы казаться неуязвимыми. Гладиатор, победивший в бою, смотрит на императора, сидящего в своей ложе, и ожидает его сигнала: добить или пощадить поверженного соперника. Интересно также отметить, что в первом ряду сидят несколько женщин, по всей видимости, весталок, жриц римской богини Весты, ибо, по свидетельству древних авторов, только этим женщинам разрешалось сидеть в амфитеатре на престижных местах рядом с сенаторами. Женщины, изображенные на картине, беспощадны к побежденному гладиатору: все они, подавая знак обращенным вниз большим пальцем, требуют его смерти.

Эта картина Жерома называется «Pollice Verso» («Повернутые пальцы» или «Добей его!»). Это выражение использовали римские авторы, отражая желание зрителей прикончить побежденного гладиатора. На картине Жерома пальцы зрителей обращены вниз, что значит, как полагал живописец, «смерть побежденному». Однако некоторые современные исследователи считают, что все было наоборот: поднятый кверху палец требовал смерти побежденного гладиатора, а опущенный вниз — взывал к милосердию. Трудно сказать, как было в действительности, но, так или иначе, суть в том, что судьбу побежденного гладиатора во многом решали зрители, хотя последнее слово и оставалось за императором.

Картина Жерома «Pollice Verso» вдохновила режиссера Ридли Скотта на создание кинофильма «Гладиатор». «Эта картина, — признавался Скотт, — рассказала мне о Римской империи во всей ее славе и слабости и тотчас завладела моим умом».

К теме гладиаторских игр Жером обращался и ранее. Другая его картина на эту тему была написана в 1859 году; (в настоящее время она экспонируется в Художественной галерее Йельского университета). На этой картине изображена группа гладиаторов, только что вступившая на арену и обратившая взоры на императора. У этой картины также латинское название: «Ave Caesar. Morituri te salutant» («Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь»).

К сожалению, нет подтверждения ни тому, что эта фраза звучала когда-нибудь в Колизее, ни тому, что она являлась принятым обычным приветствием гладиаторов императору. Правда, античные авторы эту фразу в своих работах приводят, но относят ее не к гладиаторским играм, а только к одному конкретному представлению, да и то — к представлению на воде.

Как пишет Светоний (которому вторит Дион), эту фразу произнесли навмахарии, участники потешного морского сражения (навмахии), которое было поставлено по распоряжению императора Клавдия неподалеку от Рима, на Фуцинском озере, в 52 году, незадолго до возведения шлюза для отвода воды из этого озера. Однако, как рассказывает Светоний, едва навмахарии произнесли «Идущие на смерть», Клавдий продолжил фразу по-своему: «А, может, и нет, как получится». Услышав реплику императора, навмахарии (согласно Тациту, приговоренные к смерти преступники) решили, что им даровано прощение и отказались сражаться. Тогда Клавдию пришлось подняться с установленного на берегу трона и приказать начать бой. Эта сомнительная история (маловероятная хотя бы по той причине, что навмахарии, находившиеся на озере, вряд ли могли услышать реплику Клавдия) является единственной, где фигурирует фраза «Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь» — фраза, которую в наши дни считают неизменным приветствием гладиаторов императору, звучавшем, в частности, в Колизее.

Гораздо больше мы знаем о различных категориях гладиаторов, прежде всего, благодаря надгробным памятникам. Так, надпись на памятнике гладиатору Марку Антонию Экзоку свидетельствует о том, что он был фракийцем из Александрии, приехавшим в Рим для участия в представлениях, дававшихся в 117 году в честь военных побед Траяна, и сложившим голову в этих играх. Надпись на другом памятнике рассказывает о гладиаторе из Флоренции, который, проведя тринадцать боев на арене амфитеатра, погиб в возрасте двадцати двух лет, оставив жену и двоих детей (а также совет сотоварищам — «убивай каждого, кого бы ни победил»). Тот гладиатор назывался секутором («преследователем»). При археологических раскопках в Геркулануме, городе, засыпанном при извержении Везувия в 79 году (незадолго до открытия Колизея), обнаружен настенный рисунок, изображавший гладиатора по имени Мансвет, посвящавшего свои победы богине Венере. Тот гладиатор относился к категории провокаторов («посылающих вызов»).

Очевидно, что каждая категория гладиаторов имела своих болельщиков. Согласно Светонию, император Тит открыто «болел» за фракийцев и любил обсуждать их сильные стороны и заслуги, но при этом «никогда не терял чувства собственного достоинства и был справедлив». По-другому вел себя его младший брат Домициан, «болевший» за мурмиллонов. Однажды, услышав, что некий зритель возмущается тем, что фракийцам не победить мурмиллонов, ибо император делает все для того чтобы победили «рыбоголовые», Домициан приказал бросить этого зрителя на арену на растерзание псам, повесив на его шею табличку «щитоносец» (то есть сторонник фракийцев) — за дерзкий язык.

Однако дошедшая до нас информация о категориях сражавшихся на арене бойцов не позволяет точно соотнести эти названия с внешним обликом гладиаторов, изображения которых дошли до нас в рисунках, мозаике и скульптуре, и поэтому, в связи с отсутствием письменных данных, приходится строить догадки, рассматривая эти изображения.

Бросается в глаза, что определенные категории гладиаторов носили разные шлемы. Одни шлемы, с прорезями для глаз, полностью закрывали лицо. Такие шлемы предположительно носили секуторы. Другие шлемы — с широкими полями и гребнем — вероятно, служили экипировкой мурмиллонов (рыбоголовых). Более узнаваемы ретиарии (бойцы, вооруженные трезубцем и сетью). Правда, их чаще изображали только с трезубцем, без сети. Возможно, античным художникам рисовать сеть не удавалось, а, может, ретиарии сетью пользовались нечасто, предпочитая сражаться одним трезубцем.

Другие категории гладиаторов идентифицировать гораздо сложнее. Можно ли считать, что фракийцы — то же, что гопломаки («бойцы со щитом»)? Некоторые археологи утверждают, что в Древнем Риме типов щитов было великое множество — из чего можно сделать вывод, что часть гладиаторов разнилась друг от друга по форме щита. Являлись ли самниты «ранней формой» мурмиллонов? Кроме того, в литературе встречаются категории гладиаторов, изображения которых, если таковые и были, до нас не дошли. Трудно представить себе, как выглядели, например, эсседарии («бойцы в колесницах»), которые часто упоминаются в литературных источниках.

Представляется непонятной и найденная при раскопках в Геркулануме бронзовая фигурка (tintinnabulum) — набор колокольчиков, прикрепленных к нижним конечностям гладиатора, готового отсечь себе пенис, преувеличенно удлиненный и представляющий собой на конце часть туловища и голову не то волка, не то пантеры. Не станем рассматривать трудный вопрос, для чего предназначалась эта фигурка, отметим только, что нынешние историки считают, что она выражает своеобразие личности гладиатора и в особенности опасную двойственность его сексуальности. Один из современных историков, исследуя эту фигурку, назвал ее «наиболее подходящим изображением римской космологии вожделений и места в ней гладиатора». Но только изображает ли она гладиатора? На наш взгляд, по одежде фигурки такого не скажешь. Может быть, это изображение человека, тоже выступавшего на арене амфитеатров, но дравшегося не с людьми, а с животными? А, может, исходя из того что человек этот походит на карлика, он — обыкновенный артист, выступавший, к примеру, в мимических сценах? Вопросы остаются.

Конечно, в настоящее время существуют суждения о различных категориях гладиаторов, об их амуниции и оружии, а также о манере ведения боя («обычная тактика секуторов заключалась в таком маневре: как можно ближе подобраться к противнику, прикрываясь щитом» и т. п.), но все эти суждения являются лишь потугами привести в порядок те обрывочные сведения, которые сохранило время. Различные категории гладиаторов, каждая из которых имела свое название, существовали на самом деле, но как именно они были экипированы, какая роль отводилась каждой и как она менялась со временем, судить затруднительно.

Не помогают выяснению этого и сохранившиеся до нашего времени предметы амуниции гладиаторов: шлемы, щиты, защитные приспособления для плеч, рук и ног. Большинство дошедших до нас предметов было найдено в XVIII веке при раскопках в Помпеях, когда откопали гладиаторские казармы. Среди вещей, там обнаруженных, выделяются шлемы, богато украшенные выпуклыми рисунками, отдающими дань языческим пристрастиям римлян. На одном шлеме изображение Ромы (богини-персонификации Рима), на других — изображения муз (богинь поэзии, искусств и науки) или какого-либо мифологического героя, например Геркулеса.

Все это соответствует сочинению Марциала, который писал о том, что некоторые номера представлений, дававшиеся в Колизее, ставились на мифологические сюжеты. Однако загвоздка в том, что шлемы эти весьма тяжелы. Самые тяжелые весят почти семь килограммов, а большая часть — четыре килограмма (что в два раза превышает вес шлема римского воина). К тому же все эти шлемы дошли до нас совершенно неповрежденными, на них не найти и следа от удара оружием, и потому, глядя на них, можно предположить, что повседневно ими не пользовались.

Правда, некоторые исследователи объясняют целостность шлемов. Одни говорят, что найденная в Помпеях амуниция гладиаторов являлась только что изготовленной и не использовалась в бою. Другие полагают, что каждый отдельно взятый гладиаторский бой длился недолго, и в течение этого короткого времени тяжелый шлем натренированным выносливым гладиаторам особенно не мешал. Целостность обнаруженных шлемов также объясняют их прочностью, способностью выдержать даже самый сильный удар (что представляется малоправдоподобным).

На наш взгляд, более вероятно, что амуниция гладиаторов, обнаруженная в Помпеях, представляла собой снаряжение специального назначения, использовавшееся только в особых случаях — положим, на парадах или на других торжественных церемониях. Можно предположить, что снаряжение гладиаторов, изображенных на картинах Жерома (который, по всей вероятности, ознакомился с находками, сделанными в Помпеях), мало походит на то, которое в действительности ими использовалось в бою. Скорее, ближе к истине итальянский художник де Кирико, изображавший гладиаторов чуть ли не обнаженными. Подтверждением простоты их снаряжения служат также рисунки, найденные в Помпеях (хотя и любительские, но передающие в основном внешний вид гладиаторов). Причин представлять себе, что во время боя не на жизнь, а на смерть гладиаторы неуклюже двигались по арене в тяжелой парадной экипировке (которая, естественно, не располагала к свободе движений, продемонстрированной Расселом Кроу) все равно что полагать, будто студенты английских университетов и колледжей повседневно носят академические шапки и мантии, которые они, разумеется, надевают лишь в торжественных случаях, да еще, конечно, и для того чтобы запечатлеть свою ученую личность на фотографии, которая займет почетное место в семейном альбоме.

А какова в действительности была программа стандартного представления на арене: травля зверей в утренние часы, затем публичная экзекуция осужденных на смерть преступников и наконец — после полудня — бои гладиаторов (которые накануне ужинали на публике, давая возможность узнать желающим, в какой они находятся форме)? Действительно, все эти зрелища описаны античными авторами. Однако вопрос состоит в другом: правомерно ли все эти действа относить к стандартной программе, заключать их в ее рамки?

Некоторые современные исследователи римской культуры совершают одну и ту же ошибку: берут относящийся к теме текст, написанный в I веке, соединяют его с подходящим текстом, написанным столетием позже (который может оказаться шуткой сатирика), прибавляют высказывание христианского богослова и таким образом получают нужную картину жизни римского общества, будьте описание религиозных обрядов, колесничных бегов в Большом цирке или времяпрепровождения в термах. Похоже, таким же образом собиралась и информация о типовой программе представлений в амфитеатрах. Почему обычно считается, что экзекуция осужденных на смерть преступников проводилась в дневное время? Да лишь потому, что философ Сенека в середине I века (еще до начала строительства Колизея) в одном из «Нравственных писем к Луцилию» писал о том, что происходящее на арене в дневное время еще хуже того, что случалось в утренние часы. «Утром люди травили львов и медведей, а днем их травили самих на потеху публике». Далее в своем сочинении Сенека порицает жестокость, хотя и поясняет, что жертвами диких зверей становились преступники — грабители и убийцы. Это единственное свидетельство о дневных экзекуциях (пожалуй, за исключением высказывания Тертуллиана, апологета христианской веры, который осудил «жестокость на арене амфитеатра средь бела дня»).

А почему считается, что гладиаторы накануне боев регулярно трапезничали на публике? Да потому что однажды в 203 году группе христиан, принужденных стать гладиаторами, накануне боев устроили в Колизее «открытую трапезу». Тому доказательством служит туманная фраза Тертуллиана, написавшего в одном из своих сочинений, что он не позволяет себе сидеть на людях развалившись, «как это делают гладиаторы во время последней трапезы перед боем». Используют в качестве аналогичного доказательства также слова Плутарха, заметившего, что, хотя гладиаторам накануне боев предлагают изысканную еду, они используют это время главным образом для того чтобы оставить последние распоряжениям своим женам. Возможно, приведенные ссылки на труды античных писателей действительно свидетельствуют о том, что гладиаторы накануне боев трапезничали на публике. Но, возможно, и нет. А вот свидетельств тому, что формой гладиаторов накануне боев интересовались профессиональные игроки, заключавшие пари на исход поединков, и вовсе не существует. Ситуация эта — выдумка современных историков, считающих, что раз в Древнем Риме заключались пари на исход скачек и колесничных бегов (что соответствует истине), то несомненно делались ставки и на гладиаторские бои.

В то же время, конечно, программа представлений существовала, и зрители, направляясь в амфитеатр, хорошо знали о том, что увидят. И действительно, в программу обычно включались травля зверей, казнь осужденных на смерть преступников, гладиаторские бои, а иногда, что представлялось, видимо, более интересным, и потешное морское сражение. Можно также согласиться и с тем, что травля зверей обычно проводилась в утренние часы (чему существует немало дошедших до нас свидетельств), — вероятно, так было удобнее устроителям представлений: возни с животными много, и лучше с ними поскорее разделаться, а гладиаторы могут и подождать.

Однако безусловно следует допустить, что программа представлений в амфитеатрах не была раз навсегда установленной, она, конечно, варьировалась и во многом зависела от возможностей устроителя: от его личной изобретательности, от имевшихся у него денежных средств и от количества находившихся под рукой гладиаторов, зверей и преступников. Надо думать, что частые представления, включавшие казни, приводили время от времени к нехватке осужденных на смерть преступников, хотя римское общество и отличалось жестокими нравами. Поэтому представления в Колизее, хотя и были одинаковыми по сути, неизменно отличались друг от друга программой.

Колизей и дававшиеся в нем представления — наиболее известные нам элементы римской культуры. Кинофильмы и беллетристика, равно как и научные изыскания, рисуют относительно устойчивую картину представлений в амфитеатрах. В то же время мы искренне удивляемся жестокости и кровопролитию на аренах и сопереживаем, зная как все происходило, но лишь приблизительно догадываясь о том, какой это имело смысл. Многие читатели способны представить себе Колизей в период полного расцвета. Именно поэтому он и является в наше время главным памятником истории Древнего Рима. В этой главе было выдвинуто предположение, что это обстоятельство создает искаженную картину. Трудно точно воспроизвести и оживить в воображении сцену убийства на арене Колизея, еще труднее приблизиться к пониманию того, чем жестокие и кровавые представления были для римской публики.

Однако трудность заключается не только в том, что мы знаем о Колизее меньше, чем думаем. В следующей главе будет рассказано о гладиаторах и посетителях Колизея, а также о реакции публики на гладиаторские бои. Как уже отмечалось, информации о гладиаторах сохранилось немало, хотя, разумеется, и не в избытке. Имеются также кое-какие сведения о рабах, охранявших оружейную и гардеробную гладиаторов. Но ими список людей, работавших в Колизее, не ограничивается. Представления обслуживала масса других рабов: «рабочие сцены», «костюмеры», привратники, многочисленные уборщики и другие прислужники, сведений о которых мы не имеем. Тем не менее если немного изменить фокус наших исследований, воспользовавшись данными, которыми обладаем, мы обнаружим, что знаем о Колизее больше, чем полагали.