Колодец Времени

Белая роза появилась на этом карнавале неожиданно, без главной роли и маски, заняв позицию не игрока, а стороннего наблюдателя. Цветы ее не замечали: она была слишком проста, слишком незаметна на фоне причудливых форм и разнообразия палитры, предлагаемой Садом и его обитателями. Роза, как и все, внесла свой аромат во всеобщую картину Мира, слилась с ним и замолчала, боясь быть обнаруженной и полностью раскрытой. Дни летели за днями. Столетия – за столетиями, в Саду звучала божественная мелодия, Жизнь радовалась любому цветку и проявляла новые, а те славили ее и себя, себя даже громче и искренней.

Белая роза жила своей маленькой жизнью, «замыкаясь» в бутоне, как и все остальные цветы, возомнившие себя Центром Мироздания, но краснеющие и трепещущие от любого проявления чувств.

Сад был уникален: сильные цветы говорили всем о том, какие они нежные и хрупкие создания, а слабые выставляли напоказ свою надуманную храбрость, решительность и упорство. Роза же была тонкой и чувствительной, но отрастила себе шипы и колола о них свои листья, пряча слезы в белые лепестки бутона. И так бы продолжалось еще не один миллион лет, если бы… Если бы не мое появление в Саду из Колодца Времени. Я посмотрел вокруг: цветочные ковры, клумбы, арки и беседки радовали мои «глаза». Цветы старались привлечь мое внимание к себе. Ландыши и колокольчики неожиданно для себя подняли головки, а подсолнечник «засиял» еще ярче, раскрывая, подобно солнцу, лепестки-лучи. Красота Сада поразила меня, все цветы, даже маленькая ясколка, страстно манили, предлагая себя в качестве самой совершенной формы. Я же вспомнил алмаз и обратил свое внимание на белую розу, трогательную и колючую. Не раздумывая, всем сознанием, своим тонким телом-стебельком вошел в розу, впустив в ее жизнь не только себя, но и время.

Роза новыми глазами смотрела на Мир Цветов, а я новыми глазами смотрел на Сад. Прежняя мелодия зазвучала иначе: в ней все инструменты уступили место живой скрипке.

Глава 2

Проснувшись однажды утром, роза постигла гармонию и красоту Мира и решила изменить себя: добавить алой краски в чистый, белый цвет лепестков. Меняешься сам – меняется весь Мир: в этом цветок был абсолютно уверен.

«Сад Цветов так разнообразен, и аромат в нем звучит непредсказуемой мелодией, - думала белая роза. – Я создам симфонию, в которой будет звучать Красота, в которой жизни всех цветов будут одним Гимном Радости и Любви».

Легкая белая дымка окутала Сад, погрузила его в состояние вечного сна для того, чтобы цветы не мешали творить своими капризными просьбами и наставлениями. Мир стал похож на волшебную сказку, где встретились добро и зло и вступили в вечную борьбу между собой, борьбу, без которой не было бы и самой сказки.

Цветы спали и видели сны, а те легкими облаками поднимались вверх и соединялись в один большой общий сон: астры, розы и лилии устраивали в Саду бал, чтобы выбрать на нем Королеву – самый прекрасный цветок из всех прекраснейших, увенчать короной и украсить им самое почетное место в Мире.

Пока цветы выбирали, белая роза творила в глубокой тишине, рождая божественные звуки Нового Мира, творила и не замечала ничего вокруг, словно сама попала в волшебную сказку, где Красота царила и подчинялась своему проявленному Творцу.

Белый лотос не спал: он пробил толщу сна и своими тонкими лепестками смотрел в реальность. Он наблюдал за действиями розы, и душа его замирала от восторга. Он слышал новую мелодию, слышал в ней себя и боялся произнести и слово, чтобы не нарушить великую тайну, что рождалась у него на глазах. Лотос молчал, он стал немым свидетелем и первым почитателем таланта белой розы.

Новая мелодия облетела весь Сад и навсегда изменила его. Это был Новый Мир, в котором гармония разливалась по определенным формам и раскрывала их, наполняя совершенной красотой.

- Я назову его Сад Таинственной Красоты, - сказала белая роза и посмотрела на Мир.

Каждый уголок Сада украшала тайна. Каждый уголок звучал особенно и привлекал к себе неповторимым ароматом…

Первой тайной, тайной шара и едва уловимым ароматом звучали армерия, эхинопс и атеннария. Их листья укрывали землю, были невзрачными и колючими. Цветки же требовали солнца и открытого пространства. Пелтифиллум хоть и был болотным, но любил солнечные лучи так, как и его братья. Белые, розовые и голубые сферы-шары напоминали планеты, что вращались вокруг одной звезды – Солнца – и были верны ей. Шар концентрировал потоки света и не выпускал его наружу. Освещая свое внутреннее пространство, цветки-шары и не претендовали на главные роли в Саду Таинственной Красоты, они скромно занимали невысокое место и невольно качали головками в такт новой мелодии, играющей ими, как погремушками, и скрывали ее в своих сферах. Одуванчик, попавший случайно в Сад из-за своего любопытства, старался подражать эхинопсу во всем, не имея колючих листьев, раздувался от важности и становился от этого белым воздушным шаром, теряющим постепенно семена-парашютики при каждом порыве ветра, пытаясь таким образом захватить Мир в свои желто-белые «лапы». Белая роза улыбнулась цветкам-шарам и вслед за мелодией полетела дальше, чтобы раскрыть новую тайну.

И новая тайна не заставила себя ждать. Она собралась в чаши, вытянулась в трубочки, заняв второе место в Саду. Тюльпаны пылали темно-красным, алым, оранжевым и желтым огнем, заполнившим их бутоны и окрасившим в определенный цвет. Когда огонь вырывался наружу, цветы раскрывались и гордо роняли на землю свои лепестки. Рядом с тюльпанами росли нарциссы, любовались собой и стыдливо опускали чаши-трубочки, чтобы солнце нечаянно не опалило их прямыми лучами. Ландыши, гиацинты, кампанеллы, наперстянки, годеции, галтонии, фацелии и настурции сменяли друг друга, скромно взирая на Мир, и незаметно краснели от прикосновения лепестков. Мелодия в этом уголке Сада нежно звучала маленькими колокольчиками и достигала предела в прекрасной фреезии, излучающей ни с чем не сравнимый аромат. Свет и звук соединялись в сине-фиолетовых чашах кобеи и мелкими лиловыми трубочками хосты вылетали в безграничность, разделяясь вновь. Играли трубы, тромбоны и саксофоны. Красота падала на землю, обнажая свою суть, и прятала в себе одновременно и силу, и нежность. Белая роза позвонила в колокольчик – и капли неразгаданной любви брызнули на траву и засияли слезами глубокого счастья.

Слезы, увлажнив землю, поднялись вверх свечами, метелками и одинокими колосками, став третьей тайной Сада Таинственной Красоты. Белая роза ступила на цветочную лестницу, дрожащую от ее легких шагов.

Аромат новых цветов закружил розе голову, его подхватила мелодия, подчинила себе и поглотила. Консолида, кортадерия, гуннера, книфория и лиатрис сохранили свои причудливые формы. Широкими разноцветными свечами горела в них жизнь, сжигая и радость, и печаль. Белая роза видела и слышала, как ее шаги отделились от лестницы, воспарили и соединились с музыкой и ароматом. Заиграли фаготы и флейты. Невидимая рука прикасалась к тонким колоскам и вытягивала их, утончала, чтобы взять самые высокие ноты, взлететь до Высших Сфер и вернуться обратно. Белые, розовые, красные астильбы «стирали» в воздухе прежнюю жизнь Сада легким покачиванием и полупрозрачным ароматом. Люпин, горец и шалфей пытались внести в симфонию свои аккорды, и роза принимала импровизацию и гордилась талантом цветов. Амарант каплями своей темной, бордовой крови выпускал жизнь, а та стекала медленно и застывала, повисала на листьях пушистыми «сосульками». Светлую ноту в новое звучание добавил стахес. Он совершил невероятное: прижавшись мягкими белыми листьями к самой земле, выпустил вверх стрелу, усыпанную мелкими душистыми цветками. Их аромат казался многослойным, многоэтажным: первый уровень дополнял и усиливал второй, второй – третий, а третий – четвертый. Их аромат был сладким-сладким, словно заранее перечеркивал горечь и отчаяние, чтобы никогда резкие звуки жизни не долетали до Сада и не гасили свечи-цветы, и не терзали души у цветов-метелок, чтобы великой радостью наливались цветы-колосья.

Белая роза слышала чистое звучание флейты, пока лестница не превратилась в линию горизонта и не стала широкой дорогой, ведущей в новый тайный уголок Сада – освещенную солнцем поляну. Четкие удары в барабаны выбивали заданный ритм, накачивая воздух силой звука и энергией свободы. Четвертая тайна раскрыла цветы полностью. Желтые «сердца» стучали на поляне, смешивая любовь, свет и звук, выпуская их через легчайшие лепестки-близнецы, готовые оторваться от центра по первому зову Великого Барабанщика. Ромашки, эхинацеи, гайярдии, фелиции и рудбекии яркими огоньками вспыхнули на поляне то тут, то там. В такт барабанам на ветру покачивались кореопсис, гелениум и гелеопсис. Мелодия зазвучала на полную мощь в желтых «лучах» подсолнечника, одинокого, как гора, и величественного в своем сходстве с солнцем. Поляна закружилась, когда Белая роза ступила на нее. Цветы стали вращаться вокруг себя, создавая островки с едва уловимым ароматом, но сильным звучанием ударных инструментов. Мелодия каждого цветка-солнца напоминала юлу, запущенную в бесконечное движение. Тысячи этих юл завертелись одновременно, поднялись над землей и объединились в вечную карусель, от стремительного движения которой звуки летели в разные стороны, уходили в небо над Садом и зажигали там новую тайну – тайну звезд.

Пятая тайна звездным светом опустилась в Мир Цветов – и в Саду Таинственной Красоты появились земные звезды: астры, маргаритки, хризантемы и георгины. Они были разных размеров и окрасок. Роза даже зажмурила глаза от такой пестрой картины Мира, а услышав голос гитары, открыла их и увидела, что всех звезд объединяет одно: пышность цветка и стремление удивить Сад. Гитары пели. Мелодия то лилась плавно, то резко обрывалась, звучала то громче, то тише. Великий Гитарист подбирал аккорды – и энергия жизни через натянутые струны вырывалась из тела гитары и негасимой радостью поднималась на небо, чтобы вернуть отраженный звук Создателям – звездам Высших Сфер. Белая роза дотронулась нежными «пальцами» до струн и резко одернула руку: звезды укололи ее. Слезы превратились в шипы. Астры покраснели от стыда, георгины «заострили» лепестки. Скромный синий василек с восхищением смотрел на розу прекрасными глазами, моля о прощении и любви. И роза простила – и печаль гитар вновь сменилась на радость и полетела в Сад мелкими брызгами, укрывая почву шестой тайной – тайной множественности и незаметной красоты.

На ковре из агератума, песчанки, ясколки, смолевки, раулии и камнеломки Белая роза увидела разноцветные пятна из множества мелких цветков, сочетающихся между собой по цветовой гамме и виду лепестков. Ковер был достаточно широким, с неповторимыми узорами.

«Вся красота и сила этих цветов в их количестве и дружном цветении. Только вместе они создают новый звук и новый инструмент», - подумала роза.

И как ответ на ее мысли зазвучали цимбалы и гусли. Мелодия полилась по Саду и наполнила пространство глубокой тайной. Гусли рассказывали сказку о прекрасной царевне, храбром юноше, о злом волшебнике, о победе добра, красоты и света.

- Здесь будет жить Великий Сказочник, - произнесла Белая роза и провела рукой по гуслям.

Волна легкого трепета пробежала по ковру и вернулась назад, будучи уже лентой, на которой записано все прошлое, настоящее и будущее. О времени всегда напоминали незабудки. Как маленькие осколки чистого голубого неба, они смотрели по сторонам, ища вокруг один-единственный величественный цветок, чтобы на нежном фоне усилить его красоту и почувствовать свою необходимость для Сада. Увидев Белую розу, незабудки подняли головки и окутали цветок чистым сиянием. Роза белела на голубом ковре, как одинокий парус на морской глади, и плыла вслед за музыкой цимбал в седьмой уголок Сада, чтобы постигнуть и его тайну.

На новом месте розу торжественно встретили виолончели и скрипки. Музыканты-виртуозы водили смычками – и инструменты рождали божественные звуки, льющиеся потоком в Сердце Сада – на небольшую возвышенность, украшенную королевскими лилиями, крокусами, цикламенами, крокосмией, фуксией и лилейником. Белоснежная парадизия выделалась на фоне красно-желтых лилий, а пятнистые цветки трициртиса, чем-то напоминающие орхидеи, нервничали от недостатка внимания к себе, а удостоившись взгляда Белой розы, капризничали еще больше. Сложный, насыщенный аромат кружился над возвышенностью. Такой же яркой и сильной была и музыка, создаваемая 1-й, 2-й и 3-й скрипками в оркестре Сада Таинственной Красоты, подхваченная виолончелями и контрабасом. Лепестки лилий раскрывались медленно, а раскрывшись, стояли ровно, не шелохнувшись, разъединяясь и слегка закручиваясь на кончиках. Сотни прекрасных корон, символов непобедимой власти, очаровали Белую розу.

«Где-то здесь есть и моя корона», - решила роза и полетела за мелодией скрипок, проникающей в глубины ее собственного сердца.

Любуясь лилиями, Белая роза поняла, что ни одна корона ей не подходит, если только не вот та, что стоит в центре возвышенности и излучает самый насыщенный аромат.

Лилия была восхитительной: белизна тонкой линией окаймляла ее бордово-розовые лепестки, усыпанные черными бархатными точками. Аромат несравненной красоты кружил голову и заставлял кровь пульсировать в висках. Цветок не только восхищал, но и требовал, требовал не разделенной ни с кем любви и безграничного, безоговорочного поклонения. Роза приблизилась к Королеве Лилий. Заиграла 1-я скрипка, ее голосу уступили все остальные. Светлая мелодия вырывалась на свободу, уводила за собой в Мир счастья и гармонии, возносила душу до высоты Седьмого Неба.

- Я не могу быть твоей короной, - сказала лилия. – Я не могу быть ничьей короной. Я слишком прекрасна, чтобы принадлежать кому-то одному. Я могу принадлежать только Саду, быть его Королевой…

- Я знаю, - тихо сказала Белая роза.

1-я скрипка замолчала. Мелодию подхватили другие скрипки, и Белая роза по фиолетовым цветкам клематиса побежала в следующий уголок Сада, что вился широкой дорогой между землей и небом.

Протяжной волынкой зазвучала восьмая тайна. Рядом с волынкой заиграли дудочки, свистелки и окарина, смело вторила дуда. Звук был таким долгим, почти бесконечным, вьющимся по земле, деревьям и воротам Сада. Музыка цеплялась за изгороди и беседки, лестницы и колонны синими вьюнками, бело-розовой чиной, разноцветной ипомеей и петунией. На глазах Белой розы дорога между Мирами разделилась на узкие ленты, как будто рука Великого Портного раскроила жизнь по собственным лекалам на отдельные тропинки дня и ночи, любви и ненависти, богатства и бедности. Роза посмотрела на эти изгибающиеся ленты и не смогла сделать выбор: по какой тропе жизни обойти всю землю, а по какой – подняться на небо. Она еще долго стояла бы в раздумье, если бы не азарина. Ее сиреневые воронковидные цветки усыпали стебель по всей длине и славили не только Сад, но и глубины Космоса, которые азарина вобрала в себя.

Белая роза уже знала, куда полетит ее симфония, но все еще стояла на месте, с восхищением наблюдая за каждой лентой, внимательно вслушиваясь в звуки вечной волынки и по-детски радостной дудочки.

Вьюнок прошептал Белой розе: «Ты прекрасна», - и побежал дальше. Ипомея добавила: «Твое место не здесь», - и умчалась вслед за вьюнком. Аромат чины звал за собой в Страну Грез и Фантазий, где картины-миражи оживали и воплощались самые дерзкие мечты.

Белая роза помахала рукой на прощание и ступила на дорогу, ведущую в Новую Галактику, легко вмещающуюся в пределы Сада Таинственной Красоты.

В Новой Галактике Белая роза встретила саму себя, вернее своих сестер-роз, и на мгновение замерла от настоящей красоты. Заиграл рояль, по одним углом падающего света он казался черным, а под другим – белым. Черными-белыми были и его клавиши.

Великий Пианист нажимал на клавиши, и из-под его пальцев вылетали в окружающий мир под звуки фортепиано прекрасные розы, повторяющие форму Галактики, что была их родным домом. Где-то рядом зазвучал аккордеон. Его музыка лилась, словно вода в море при легком шторме, и плавно ударялась о прибрежные камни, на которых из пены волн появлялись пышные пионы и скромные гвоздики, как маленькие Галактики-спутники, сопровождающие первые гигантские вихри Вселенной. Белые, желтые, кремовые бегонии, окаймленные тонкой красной нитью Единой Жизни, вносили свой голос в звучание Новой Галактики – играл клавесин, но так важно и величественно, словно старался своим упорством догнать и перегнать бессмертие мелодии рояля. Яркие разноцветные циннии добавили непредсказуемости в игру и гордились, что заняли место в Саду рядом с розами, повторяя на рояле самые оригинальные сочетания нот. Белой розе на мгновение захотелось остаться в этом уголке Сада навсегда, но ритм музыки изменился, розы закружились над роялем, и цветок вспомнил, что инструменты исполняют симфонию, сочиненную талантливым композитором, а этим гениальным автором является она – Роза-создатель, Роза-преобразователь. Желание остаться сменилось на желание двигаться вперед, чтобы раскрыть еще одну грань красоты и выпустить ее в Мир в виде новой формы таинственного цветка.

В десятом уголке Сада царила легкая полутень. Влажная почва держала в себе и на себе ароник и аризему. Белая роза удивилась необычной форме этих цветков. Они напомнили ей высокопоставленных вельмож, гордых и одиноких, укутанных в мантию, которая скрывала их открытые тела и ранимые сердца. Ветви деревьев над ариземой сплелись, создавая иллюзию храма. Цветок вспомнил о своих белоснежных сестрах-каллах – и в «храме» зазвучал орган. Он подхватил симфонию Белой розы. Музыка загремела на весь Сад, заполнила собой все уголки. Перед глубиной и силой звуков органа замерли все цветы, умолкли все инструменты, как будто боялись помешать, нет, скорее раствориться в звучании ариземы. Только ароник, будучи братом, осмелился помочь сестре, и тогда в Сад из воздуха, насыщенного органной мелодией, посыпались на землю, траву и кустарники белые каллы.

«Это самый прекрасный дождь из тех, что я когда-либо видела», - подумала Белая роза.

Упав на землю рядом с ариземой и ароником, каллы тотчас же прорастали, пополняя ряды вельмож, претендуя на роль бессмертных королей. Наблюдая за поведением калл, Белая роза рассмеялась.

- Почему ты смеешься? – услышала роза звонкий чистый голос.

- Милая калла, ты прекрасна. Я не смеюсь над твоей красотой. Меня радует цветочный дождь и то, как быстро вы заняли место в Саду, место королей.

- Я зантадеския. Это мое настоящее имя, и называй меня так. Мы прилетели на зов органа, и только поэтому здесь. Ты не знаешь, кто автор симфонии?

Белая роза улыбнулась и отвела взгляд в сторону. Дождь прекратился. Орган ослабил звучание. Аризема и ароник укрылись мантией и уснули.

«Красивый королевский уголок, но мне пора».

Белая роза ударила в литавры и попала на открытое пространство, где цветки жадно ловили солнечные лучи и трепетали легкими, почти невесомыми лепестками от порывов ветра.

Голубовато-серые рассеченные листья эшшольции прятались под белыми и оранжевыми головками-блюдцами. Рядом с эшшольцией росли алые маки, и первая старалась во всем соответствовать соседству со своим старшим братом и копировала форму его лепестков и их трепет, тонкий стебель и покачивание на ветру. Мак делал вид, что не замечает присутствия младшей сестры, но знал, что без существования эшшольции не будет и его превосходства, поэтому иногда терпел, а иногда и радовался «подарку» природы. Белая роза видела их «взаимное» чувство и, чтобы окончательно укрепить «дружбу», ударила головками-блюдцами друг о друга – звучание музыкальных тарелок резко ворвалось в симфонию и разбудило все цветы, усыпленные композитором в начале генеральной репетиции. Сад Таинственной Красоты услышал игру одиннадцатого уголка, жители которого даже и не думали о столь пристальном внимании к себе, уделенном всеми благородными цветами, но были безумно рады. Флоксы, обласканные заботой не только солнца, но и Сада, запылали разноцветным огнем, зазвенели бубенцами от счастья и покорили ароматом сердце Белой розы.

- Отныне вы будете пламенеть, а когда ветер заиграется с вами, то зазвучите еще громче, и каждый цветок будет звучать по-разному, издавая свой аромат, придающий различные оттенки цветкам – бело-розовые, розово-красные, лилово-белые, - обратилась к флоксам Белая роза.

- Но где нам взять столько красок? – заволновались флоксы.

- Я подарю вам палитру – палитру звуков, красок и ароматов. Вы обмакнете свои листья-кисти и окрасите себя любым цветом, зазвучите любым звуком, выбросите в воздух любой аромат.

- Мы любим подарки, - ответили флоксы и запылали еще ярче.

Любование флоксами нарушили удары бубна – одного, второго, третьего. Ритм был четким и быстрым, и Белая роза услышала в нем слова: «Люби нас! Люби нас! Мы раскрылись для тебя!»

«Кто же так настойчиво ревнив?» - подумала роза и осмотрелась. Картина удивила ее: гибискус, лаватера, нирембергия, сферальция и тунбергия ударяли в бубны, выбивая ритм ревности и страсти. Белая роза подлетела к каждому из них и поцеловала – лепестки затрепетали, цветки покраснели, удары умолкли. Наступила напоенная счастьем тишина. Ее нарушил звук фиалок-тарелочек. Анютины глазки хлопали большими ресницами и таким образом прощались с Белой розой, пропуская ее в новый уголок Сада – место отважных воинов, лучников и меченосцев.

Частокол из мечей-ирисов встретил Белую розу в двенадцатом уголке Сада. Стража не пропускала незваных гостей, останавливая у ворот крепости. Роза улыбнулась и предложила ирисам арфы, пробежав тонкими пальцами по струнам. От восторга одни лепестки ирисов поднялись вверх, а другие опустились вниз.

«От удивления раскрыли рот. Даже сила уступает место красоте», - в этом роза была теперь абсолютно уверена.

Фиолетовые, желтые, желто-бордовые, фиолетово-желто-белые ирисы зазвучали отдельными струнами, подхватывая мелодию и передавая дальше. Переливы арфы пропустили Белую розу в крепость. Лучники-гладиолусы соревновались в ней, покрепче натягивая тетиву и выпуская ввысь «стрелы». От яркости окрасок и количества цветов на одной «стреле» душа розы встрепенулась. Гладиолусы взяли в руки лиры и внесли свое плавное, но стремительное звучание в сильную музыку арф. Канны, метавшие в небо красно-оранжевые копья, присоединились к гладиолусам. Музыка со всеми переливами любви и красоты заполнила крепость, ворота которой распахнулись для всех желающих любить и взлететь над землей.

«Симфония облетела весь Сад, прошла через душу каждого цветка, - думала Белая роза. – Но все ли цветки играли? Мне кажется, что в Саду Таинственной Красоты есть еще одна тайна, один цветок, который не просто сыграет свою партию в симфонии, но и добавит свои ноты, ноты свободы. Этот цветок уже постиг радость, величие, силу, любовь и ревность, постиг все тайны Красоты, но отринул их, отказался от Красоты ради Свободы. В моей музыке не хватает именно Свободы!»

Белая роза осмотрела всю крепость, но в ней такого цветка не было. Тогда она взобралась на башню, чтобы с высоты еще раз оглядеть Сад.

«Может, я что-то пропустила? Может, кого-то не заметила? Может, цветок из-за своей гордой скромности не позвал меня?» - вопросы не давали покоя Белой розе.

Роза пробежала взглядом по всем тропинкам, дорогам, лестницам и лентам Сада, но цветка нигде не было.

«Не может быть. Он должен быть здесь. Я не могла ошибиться», - опечалилась роза, закрыла глаза, сложила лепестки и посмотрела внутрь себя.

Маленький темный пруд. Вода стоит на месте. Трава не колышется, хоть ветер и проносится над ней. На самой середине пруда стоит белый лотос и играет на скрипке, подбирая аккорды для собственного сочинения.

- Это он! – воскликнула Белая роза и полетела к лотосу.

Глава 3

Сначала было темно. Белая роза ничего не видела, но слышала, отчетливо слышала, как во тьме играла скрипка. Роза полетела на зов музыки. Звуки нарастали, тьма отступала. Яркая вспышка света на мгновение ослепила Белую розу.

«Тьма словно туннель. Свет нечто совсем иное. В нем не только не видно, но и не слышно», - ощутила роза и полностью доверилась новому состоянию. Внутренний свет принял это доверие и открыл для Белой розы себя:

Маленький темный пруд. Вода стоит на месте. Трава не колышется, хоть ветер и проносится над ней. На самой середине пруда стоит белый лотос и играет на скрипке, подбирая аккорды для собственного сочинения…

Лотос играл с закрытыми глазами. Он был един с инструментом: их объединяла музыка. Музыка была лотосом, лотос – музыкой, а скрипка – их голосом, их «телом». Белая роза услышала боль, затем тревогу. Тревога уступила место радости. Волна счастья пробежала по воде. Лотос открыл глаза.

- Кто ты?

- Я Белая роза…

- Белая? Посмотри на воду. Отражение не обманет, - лотос указал на поверхность пруда.

Роза посмотрела на водную гладь: вода застыла и стала зеркалом. Из пруда на розу глядел прекрасный цветок. Это была тоже роза, но какая роза! Это была совершенная роза! Огромный полураскрытый бутон, идеальной формы лепестки, словно языки пламени, окрашенные у основания алой краской заката, бледнеющего и переходящего в ало-розовый рассвет. Утренний туман венчала тонкая алая нить, пробегающая змейками-молниями по краю каждого лепестка. Это была сама Красота, вышедшая из-под кисти Великого Импрессиониста. Вот только Великим Мастером была сама роза. Каждый инструмент, использованный и подаренный ей цветам Сада, преобразил ее тело, каждый звук рожденной симфонии изменил ее душу – до неузнаваемости, до совершенства!

- Ах! – воскликнула роза – и легкий румянец навсегда остался на ее лепестках.

- Как же теперь меня зовут? – спросила роза у лотоса.

- Роза Живого Огня, - ответил лотос и опустил смычок и скрипку. – Что ты здесь делаешь, Роза Живого Огня?

- Я искала тебя. Ты моя последняя неразгаданная тайна. Ты нужен мне, нужен моей симфонии. Мне нужна твоя свобода.

- Я – это ты, настоящая, сокрытая от глаз и мыслей. Внутри каждой Розы Живого Огня есть Белый Лотос – Чистый Огонь. Открыть его в себе может только та роза, что постигла все тайны Сада, преобразила его, раскрыв при этом себя, свою суть. Ты – моя душа, я – твой Дух. Ты – моя Вечная Невеста, а я – твой Вечный Жених.

- Я хочу проявить тебя, - сказала роза. – Выпустить на волю, не держать в заточении.

- Тогда мы сольемся навечно. Ты выдержишь? – спросил Белый лотос.

- Да…

Белая метель из лепестков черемухи и жасмина кружилась над Садом Таинственной Красоты и устилала тропинки. Роза Живого Огня шла сквозь облетающие лепестки навстречу Белому Лотосу. Звучали скрипки – музыка нарастала, темп ускорялся. Скрипки пели о Великой Жертве и о торжестве Жизни. Роза вслушивалась в голоса, но скрипки Лотоса не слышала и шла дальше. Луч света и тепла остановил ее – и музыка флейт полилась весенними ручьями и затопила путь слезами, заживляющими любые раны. Солнечные зайчики, выпущенные на свободу золотыми трубами и тромбонами, скакали по воде, напоминая белых лошадок и их наездников. Роза дотронулась руками до воды – и ручьи выстроились в два ряда, разделившись на клавиши рояля, исчезающие и возникающие вновь от силы рождаемой музыки. Звуки тарелок и барабанов взлетели в воздух разноцветными бабочками и образовали радугу, нависшую над Садом после летней грозы. Жужжали виолончели и альты, стрекотали контрабасы. Буйство цвета и звука заключило Сад в свои объятья, арфы пропели колыбельную, закрывая головки цветов на ночь. Отдохнув под сенью пышных деревьев, Роза продолжила путь. Голосами гитар шуршали под ее ногами опавшие желтые листья – струны перебирал осенний ветер, а ясное голубое небо играло на саксофоне, собирая темные тучи, чтобы пролиться дождем по клавишам аккордеона. Серебряные паутинки носились по Саду и цеплялись за скрипки, проводя смычками по прожитым дням, приветствуя приход суровой зимы. Музыка облетела Сад, перемешала поры года, звучание всех инструментов и умолкла. И в этой абсолютной тишине заиграла скрипка, воспевая Свободу, Славу и Движение. В руках виртуоза смычок быстро пробегал по струнам, пытаясь обогнать жизнь и смерть. Роза приблизилась к Лотосу, обвила его колючим стеблем и поцеловала. Цветок, пробивший темные воды подсознания и светлые воды сознания, от страстного поцелуя оторвался от поверхности пруда и взлетел, выпустив из раскрывшейся кувшинки целый мир – Мир Совершенства.

- Ты свободен, - произнесла Роза.

- Ты свободна, - сказал Лотос.

Лепестки затрепетали, листья соединились – на весь Сад зазвучала симфония – симфония Красоты и Свободы.

Двенадцать тайных уголков Сада вступали в симфонию поочередно, чтобы зазвучать в едином порыве, в эйфории Огня и Света. Скрипки первыми исполнили свою партию: лилии звучали робко и несмело, словно боялись взять не те верхние ноты и исказить замысел Создателя. Плавно лилась негромкая музыка виолончелей и флейт, раскрывая состояние Мира до акта Творения, когда темные воды Пустоты еще спали на ладонях Творца, не подозревая о своем пробуждении.

Мелодия Тишины кружилась над Первозданным Океаном – мелодия Великого Начала и Великих Надежд. Творец выдыхал ее из себя, и она лилась – журчала по белым клавишам черного фортепиано, а на темной воде появлялись туманные розы и рассыпались белыми лепестками-звездами в глубинах космоса.

Во второй части симфонии заиграли духовые и ударные. Сила ударяла барабанными палочками и выдувала себя через изогнутое пространство саксофона. Первая волна пробежала по океану – и на все Мироздание прогремел Голос Создателя:

- Да будет!

- Да будет! Да будет. Да будет… - эхом вторили голоса двенадцати уголков Сада Таинственной Красоты.

Симфония зазвучала громко, так громко, чтобы Творец смог услышать свое творение и отпустить на свободу. Все инструменты Великого Оркестра играли, полная самоотдача объединила их, разрозненные совершенные голоса одновременно славили своего Создателя, стремясь приблизиться к Голосу Творца и повторить его.

Из Пустоты над темными водами Мироздания появилась Гора, видимая наполовину, вершиной уходящая в Тонкий Свет. Грозно звучали трубы, не прекращая, выбивали ритм Первопричины Бытия барабаны, у скрипок от максимального натяжения лопнули струны, и скрипач водил смычком по одной струне, а та кричала от боли, превращая ее в радость. Гора повернулась один раз и остановилась. Музыка умолкла: дыхание Горы заменила ее. Вдох – выдох, вдох – выдох…

- Да будет! – вырвалось при новом выдохе и полетело в небо раскатами первого грома. Небо ответило яркими вспышками молний, входящими в тело Горы при новом вдохе.

Гора была настолько великой, а Голос – настолько величественным, что Сад притаился в ожидании чуда, боясь не попасть в такт дыхания Горы.

Роза Живого Огня посмотрела на Белый Лотос, тот кивнул ей в знак согласия, отвечая на вопрос, заданный, но еще не произнесенный. Каплями дождя зазвучал рояль. Пальцы Розы быстро пробегали по клавишам, звук за звуком, капля за каплей.

Нежную и трогательную музыку подхватила скрипка Лотоса, извлекая из Голоса Создателя ноты Свободы и Огня.

Окрыленный мелодией любви Розы и Лотоса, Сад Таинственной Красоты зазвучал вновь. Музыка пробегала от первого до двенадцатого уголка и возвращалась обратно. Все цветы воспевали автора симфонии – Розу Живого Огня. Все инструменты славили Великого Скрипача, ради которого и была написана симфония, ради которого Гора застыла на месте, давая надежный приют мыслям и образам.

Все инструменты в Саду играли, чтобы не уснуть никогда, чтобы жить вечно. Все цветы в Саду раскрылись до конца, чтобы не увянуть никогда, чтобы цвести вечно. Красота Сада перешла грань Красоты и стала Бессмертием.

Роза Живого Огня и Белый Лотос взялись за руки, подошли к обрыву и бросились в темные воды Первозданного Океана. Музыка в Саду звучала так громко, цветы так радовались жизни, что не заметили исчезновения Розы и Лотоса. На весь Мир Цветов звучало Мироздание, звучало Бессмертие.

Роза и Лотос летели вниз. Симфония еще была слышна, словно пронзала не только небо, но и землю. По мере падения музыка удалялась, Сад звучал все тише и тише. Свет иссяк. Крепко сжатые переплетенные пальцы Розы и Лотоса разорвались от давления воды. Цветы закружились и упали по отдельности, но на одну землю – землю Ломбардии, в прекрасный из прекраснейших городов Италии, в светлую Кремону.

Глава 4

Ранней осенью 1743 года небо над Кремоной было бездонно-синим и чистым. Солнце еще согревало своими лучами город, а мягкое, бархатное тепло окутывало душу блаженством и покоем. Проснувшись, кремонцы спешили в Кафедральный собор на площади Коммуне, чтобы начать новый день с молитвы и благословления католической церкви. На башне Торраццо звенел колокол, астрономические часы показывали положение дневного светила в знаке Девы. Эта была обычная осень в жизни итальянского города. Эта была необычная осень в жизни Софии, дочери садовника Франческо Конти, или маленькой Софи, как называл ее отец. Эта была ее 21-я осень, осень надежды и любви…

После третьего удара колокола Софи открывала магазинчик «Белая роза», выставляла на прилавки свежесрезанные цветы и ожидала покупателей. Ожидание не мешало ей наблюдать за прохожими. Первыми мимо вывески «Белая роза» проходила семья мясника Марко Риччи. Сытые и хорошо одетые муж, жена и дети важно следовали в собор вовсе не для молитвы: Риччи ежедневно напоминали о своем существовании и о статусе среди горожан. Софи всегда улыбалась, когда видела их надменные лица. Вот только Риччи даже и думать не хотели, что их вид может вызывать ироническую улыбку. Вторым на работу в пекарню спешил Карло Росси. Он вечно опаздывал и никогда не заглядывал в окошко «Белой розы». Далее, не торопясь, шел на службу во Дворец Коммунале Доменико Донати. Обычно он снимал шляпу, почтительно кланялся и улыбался. Софи отвечала на приветствие кивком головы и милой улыбкой. Четвертым по пути в Дуомо должен был следовать самый странный житель Кремоны, мастер скрипок Джузеппе Гварнери, по прозвищу дель Джезу. Он шел походкой одинокого, погруженного в свой мир человека, а его деревянные башмаки громко стучали по булыжной мостовой.

Софи забеспокоилась: сегодня Гварнери не было. На площадь шла Луиза, жена аптекаря, но она всегда появлялась после мастера.

«Что случилось? Почему его нет?» - вопросы задавало сердце девушки и отвечало на них сильными и быстрыми ударами.

Букетик выпал из рук Софи, по телу пробежала легкая дрожь, когда дверь открылась, и на пороге показалась фигура Гварнери.

Дель Джезу сделал шаг – и земля ушла из-под ног маленькой Софи, цветы заиграли, мелодия полилась в душу бурным водопадом и вытеснила из сознания весь остальной мир. София Конти была поражена: оказывается, красота может звучать, может звучать от приближения этого малознакомого человека, может звучать, подчиняясь ему, раскрываясь ему, сливаясь с ним воедино.

Софи сделала шаг – и земля ушла из-под ног великого мастера. Он услышал, как цветы заиграли, мелодия полилась в душу бурным водопадом и вытеснила из сознания весь остальной мир. Гварнери был уверен: звучать может только Красота, звучать шагами этого милого создания, звучать, подчиняясь ему, раскрываясь ему, сливаясь с ним воедино.

Они стояли друг напротив друга и не решались сказать ни слова. Хрупкая и нежная Софи казалась еще более хрупкой на фоне высокого и крепкого мастера, его сильного духа. Лилии, розы, хризантемы внесли свои аккорды в единую мелодию и говорили, говорили вместо людей на языке гармонии и любви.

Гварнери взял из корзины, наполненной розами, один цветок и произнес:

- Послушайте, как звучит роза. Ее голос чист и прекрасен. Это Голос Создателя. Я хочу, чтобы его повторила моя скрипка. Вы слышите?

- Да, - ответила Софи и дрожащими руками протянула мастеру белую лилию. – Лилия звучит иначе, это голос…

- Голос Королевы, - подхватил Гварнери, - властной и надменной, решающей судьбу своих подданных. А вот хризантемы звучат так, как будто…

- Как будто перебирают небесные струны и боятся ошибиться, сыграть не ту ноту, - сказала Софи и покраснела, осознав свою неожиданную смелость.

- Джузеппе Антонио Гварнери, - представился мастер и вернул белую розу хозяйке.

- Я знаю, - ответила Софи.

- Откуда? – спросил Гварнери.

- Вас знает вся Кремона, знает и боится.

- Боится? Но почему?

- Ваши скрипки поют голосом дьявола. Так говорят люди, - несмело произнесла девушка.

- Голосом дьявола? – Гварнери громко рассмеялся, а затем спросил: - Вы слышали их?

- Нет, но…

- Люди невежественны. Так зачем вы верите им? – вспылил мастер, и его чистые глаза наполнились гневом.

- Вы… Вы не такой, как все. Вы один. Вы избегаете людей и сутками работаете в мастерской. Вы…

- Сам дьявол? – Гварнери со злостью перебил Софи. – Дьявол по имени дель Джезу?

Мастер скрипок рассмеялся еще громче. Конти показалось, что это само Небо смеется над землей, что это сама Судьба смеется над ее маленькой жизнью.

- Если люди считают тщательный, упорный, титанический труд всей жизни дьявольским, то мне искренне жаль их, - успокоившись, произнес Гварнери и вышел из магазинчика, плотно закрыв за собой дверь.

В Кафедральном соборе заиграл орган, но Софи не слышала его: в ушах звучала мелодия цветов и смех мастера. Конти больше не интересовали ни семейство Риччи, ни Карло Росси, ни Доменико Донати: перед глазами стоял образ Гварнери, его взлохмаченные волосы и чистые, как небо, глаза. Софи посмотрела на цветы – в каждом из них звучала скрипка, скрипка дель Джезу, а струнами была ее душа, душа дочери садовника.

Гварнери в Дуомо не пошел, он повернул на улочку, ведущую к реке. В голове звучала новая скрипка, и мастер пытался запомнить все оттенки ее голоса, прожить этот голос внутри себя. Перед глазами стоял образ очаровательной девушки, и дель Джезу захотелось увидеть ее хотя бы еще раз. Гварнери улыбнулся и взглянул на небо – оно было бездонно-синим и чистым. Солнце лучами согревало город, а мягкое, бархатное тепло окутывало душу блаженством и покоем.

Кремона встретила новый день. Люди приступили к обычным делам. И только два человека выпали из жизни, переступив порог счастья, - великий мастер Гварнери дель Джезу и София Конти, дочь садовника Франческо, хозяйка «Белой розы».

Глава 5

День и ночь смешались между собой в мастерской Гварнери и превратились в один поток живой энергии, состоящий из желания, воли и труда…

В такие моменты своей жизни дель Джезу забывал о себе, о Кремоне, о земле, полностью растворяясь в собственной идее о новой скрипке и желании сделать ее телом, вместилищем, Храмом для Голоса Создателя. В таком состоянии руками мастера управляло сознание, а сознанием – некто иной, кого Гварнери для себя условно называл Христом и кому посвящал все свои музыкальные инструменты, тот, чье имя славили и защищали Рыцари Ордена Храма, тот, кому возносили свои молитвы и для кого трудились бенедиктинцы, стараясь в упорном труде сохранить святость жизни. Гварнери также трудился во имя Христа, но чем больше появлялось инициалов «I.H.S.» на его скрипках, чем больше новых оттенков Голоса слышали его уши, тем меньшим становилось расстояние между мастером и… Да еще это прозвище-клеймо «дель Джезу», данное людьми ему то ли в знак благодарности и уважения, то ли в насмешку над его экспериментами в поисках совершенного инструмента. Хотя Гварнери «клеймо» не беспокоило, он с радостью принял его, еще больше отдавая себя работе.

Этапы создания скрипки помнили все клеточки тела мастера, этапы рождения голоса терпеливо проходила его душа, последовательность механических действий четко воспроизводил его разум.

Вначале было… Слово?

Вначале был образ, эскиз. Его считывал мозг из всеобщей картины мира, его на бумаге изображала рука, чтобы не упустить ни одного изгиба, ни одного завитка, а потом точно скопировать на нижнюю и верхнюю деки.

Создание дек было первым шагом по пути к Храму. Каждая из них уже имела свой голос, Гварнери слышал его пальцами. Нужно было, чтобы эти голоса в дальнейшем звучали в унисон и уступали место настоящему Голосу.

Узкие обечайки извивались волной и повторяли изгибы женского тела, соединяя верхнюю и нижнюю части дек изящной тонкой талией. Изготовление обечаек требовало ловкости и точности: при соприкосновении с горячим железом маленькие пластинки изгибались, а потом застывали в новой форме навсегда, и изменить их уже было невозможно. Но именно от обечаек зависело, как поведут себя «своды» дек, как будет вибрировать входящий в тело скрипки воздух и каким будет звук при выходе в открытое пространство.

На изготовление деревянного тела музыкального инструмента уходили часы и дни, требующие полной отдачи, забвения в мире людей и терпения мастера. Вот только бы не подвел клей: соединил части и детали и не испортил гармонии зарождающейся скрипки.

Размеченные эфы Гварнери вырезал на готовом каркасе и не всегда после снятия зажимов, чаще всего уже после наложения грифа, просверливания колковых отверстий и даже в некоторых случаях после натяжения струн. Расстояние между эфами и их длина определяли высоту голоса скрипки. Готовые эфы редко когда совпадали с намеченным на верхней деке рисунком, ведь каждый инструмент звучал по-своему и не повторял предыдущий.

4-5 слоев лака сохли неделями и должны были защитить музыкальный инструмент от неблагоприятных внешних факторов. Гварнери мог удвоить и даже утроить слои лака, если этого требовала сама скрипка, а значит, добавлял еще не один месяц перед тем, как новый шедевр издаст первый звук и покорит мир.

Еще одним важным этапом было вклинивание дужки между деками. Интуиция и руки мастера безошибочно находили ее место и устанавливали сразу и навсегда.

Установление порожка, работа с напильником, покрытие полировочным маслом, прикрепление колки, подгрифка, подставки и натягивание струн, а также изготовление смычка не являлись для дель Джезу определяющими этапами при работе, а потому эти действия он делал автоматически, без размышлений и «прослушивания» скрипки.

Главным секретом мастера было то, что настройка инструмента производилась не на завершающем этапе, когда скрипка была уже готова, а на протяжении всего процесса создания: от «сводов» дек до накладки подбородника. И каждый момент настройки Гварнери не просто ощущал пальцами, он пропускал его через себя, как будто тело человека и было образцом для будущей скрипки, и из этого тела дель Джезу вытягивал голос и помещал в новый дом. И каждый раз после изготовления музыкального инструмента Гварнери умолкал, но звучала скрипка, звучала его преображенным голосом, доведенным руками мастера до совершенства.

И так было всегда. И сколько было таких недель и месяцев, дель Джезу не считал, как не считал и количество скрипок, созданных и отпущенных им на свободу.

Все свои скрипки Гварнери любил, но когда слышал в ушах голос новой, когда видел в своей голове очертания, образ новой, то забывал о прежней, а новая скрипка полностью овладевала его душой и разумом. В дни, недели и месяцы работы над инструментом дель Джезу жил по-настоящему. Каждый следующий этап в работе не столько забирал силы, сколько, забирая, давал удовлетворение, насыщал жизнью и невероятной энергией. Момент завершения труда был кульминационным, и мастер жил энергией этого момента в последующие часы, дни, недели и месяцы, вплоть до создания нового шедевра.

Летом 1743 года Джузеппе Антонио Гварнери все чаще думал о том, что вот-вот настанет день, когда он более не создаст ни одной скрипки, что он воплотил все оттенки Голоса Создателя, а сам уже готов уйти в монастырь. Лето прошло, а день все еще не наступал. По утрам дель Джезу ходил в Дуомо, смотрел на распятие и думал о святости жизни. Ему казалось, что с каждым новым утром он на шаг ближе к новой жизни, к перерождению. Казалось…

Казалось, пока в ушах не зазвучала новая скрипка и не открыла ему дверь магазинчика под вывеской «Белая роза». И тогда Гварнери понял, что его последняя скрипка будет не просто музыкальным инструментом, а станет цветком, розой. В ней соединятся легкость и сила, красота и свобода.

Волнистый клен, ель, черное дерево, жильные струны, рубанки, стамески, сверла, напильники и кисти вновь ожидали дель Джезу в мастерской. Их зов Гварнери слышал непрерывно ранней осенью 1743 года, когда небо над Кремоной было по-особенному синим и чистым.

15 сентября Гварнери дель Джезу в последний раз переступил порог своей мастерской – день и ночь смешались между собой и превратились в один поток живой энергии, состоящий из желания, воли и труда.

Глава 6

Две кленовых доски лежали на рабочем столе и ожидали мастера. И мастер взял их в руки. Клен зазвучал. Мелодия вырвалась из заточения, непрожитой, непознанной ранее радостью пронзила душу Гварнери насквозь и заменила собой. Память мгновенно стала подбирать картинки из прошлого, подходящие для укрощения стихийной, необузданной радости. Сердце застучало громче, а волнующие воспоминания увлекли сознание за собой…

… - Джузеппе, сынок, вот твоя первая скрипка. Возьми ее, почувствуй, проведи смычком по струнам. Какой сильный звук! Отныне ты мастер и достоин фамилии Гварнери. Твой дед Андреа был бы счастлив увидеть первую работу внука. Запомни этот день, сынок. Тебя ждет большое будущее…

…радость от первой скрипки была несмелой, неуверенной, неожиданной и пробивала душу маленьким ростком, претендующим стать взрослым растением при благоприятных климатических условиях для бурного роста. Первая радость тоже требовала укрощения, но все же это была иная радость и к последней скрипке отношения не имела…

… - Чья эта скрипка? – прозвучал громкий голос Антонио Страдивари. – Кто над ней работал? Ты? Ты? Может быть, ты?

Рука великого мастера указала на Джузеппе Антонио Гварнери, язык которого от страха онемел, а ноги вросли в землю.

- Я спрашиваю, кто этот бездельник? – еще громче произнес Страдивари.

Гварнери сделал шаг вперед и гордо сказал:

- Я работал. Это моя скрипка.

Страдивари грозно сдвинул брови, а потом рассмеялся:

- Да ты, я вижу, смельчак. Запомните все: мастер должен быть смелым. Возьми скрипку, Гварнери, и поставь свой знак.

Руки юноши задрожали, а на инструменте появился знак в виде маленького креста.

- Почему крест? – спросил Страдивари.

- Я посвящаю ее Христу, - ответил Джузеппе.

- Ты не ошибся, мальчик? Не Святой Терезе, а Христу?

- Нет, не ошибся, - уверенно произнес Гварнери…

…страх тогда уступил место радости, заслуженной, дарующей надежду и сулящей славу, но все же это была совсем другая радость и ничего общего с радостью последней скрипки не имела…

… - Мастер дель Джезу, мы покупаем твои скрипки и делаем новый заказ, - заявил святой Мартин, служитель миланской церкви Санта-Мария делле Грацие. – Отныне ты будешь трудиться на благо веры и Италии, трудиться упорно и соблюдать чистоту помыслов. Никто не посмеет помешать тебе. С этого дня ты находишься под защитой святого Бенедикта и церкви. Мы будем рядом…

…радость долгожданной победы зажглась неопалимым огнем в душе мастера, радость признания, радость результата труда, но это была не та радость, что через руки вошла в сердце, перевернула весь мир и лишила покоя…

«Это нечто новое, бьющее фонтаном, неиссякаемое, - думал дель Джезу. – Это еще один Голос Создателя, и он уже во мне».

Гварнери закрыл глаза и доверился радости.

Радость ответила ему.

Ответом была улыбка на лице прекрасной девушки, ее карие, сияющие необычным блеском глаза и белая роза в руках.

Дель Джезу склеил кленовые доски, оставил их сохнуть на столе, взял готовую скрипку и быстрым шагом направился в цветочный магазин, навстречу судьбе…

Софи Конти нервничала. Прошла неделя, а Гварнери не было. По утрам, как и прежде, мимо цветочного магазина в Кафедральный собор проходила семья Риччи, на работу в пекарню спешил Карло Росси, на службу во Дворец Коммунале, не торопясь, следовал Доменико Донати, все так же кланялся и снимал шляпу, за ним шла Луиза, жена аптекаря…

Дель Джезу не было.

«Возможно, мои слова обидели его. Нет-нет. Скорее рассмешили, ведь он так смеялся. Тогда что с ним? Он заболел? Ему нужна помощь? Нет. Плохие новости быстро бы облетели Кремону. Он уехал? Навсегда. Я его больше никогда не увижу…»

Тоска, словно заноза, засела в сердце и пролилась невидимой соленой водой, омывшей душу. Розы задрожали в тонких и слабых руках и упали на пол. Девушка нагнулась, чтобы поднять их, бережно дотронулась до первой розы и уколола палец. Рука дернулась, кровь капнула на белый лепесток, по щеке покатилась слеза.

- Как может плакать такая Красота? Цветы не могут плакать…

Софи услышала долгожданный голос и спросила:

- А что могут цветы?

- Звучать и слушать. Слышать друг друга, - ответил Гварнери и провел смычком по струнам.

Скрипка запела. В ее голосе звучала непрожитая, не познанная ранее радость. Не осталось ни одного уголка в комнате, ни одного уголка в душе, куда бы она не проникла, который бы она не заполнила собой. В этой всепроникающей радости растворились чувства, в этой неиссякаемой радости растворились мысли. В этой великой радости расцвела любовь, нежная, как лепестки розы, колючая, как ее стебель. Любовь выбросила в пространство резкий аромат и закружила головы. Сердца вдохнули его и вылетели из груди навстречу друг другу.

Две белые птицы парили в мелодии. Перья в лучах любви отливали всеми цветами радуги. Крылья прикасались. Птицы то приближались, то разлетались, чтобы приблизиться вновь. Голос Создателя вырвался через голоса птиц – и те запели. Запели в два голоса, которые затем слились в один, неразделимый и могучий. Голос любви подбросил птиц вверх, и они потеряли облик – превратились в белые облака. Перемешавшись в воздухе, облака устремились вниз и разделились на два потока. По мере падения свет в потоках обретал видимые черты. Сияющая бело-алая роза упала в открытое сердце мастера. Сияющий белый лотос упал в открытую душу Софи.

Мелодия умолкла. Скрипка замерла.

- Ты все еще думаешь, что мои скрипки поют голосом дьявола? – спросил Гварнери.

Чувства перехватили дыхание Софи, комком подступили к горлу и не дали возможности сказать и слова.

Дель Джезу ответил сам:

- Если, конечно, дьявол не умеет любить…

И вновь его громкий смех вернул Софи в реальность, и она вместо слов протянула мастеру розу, обагренную каплей крови. Гварнери принял цветок и воткнул в левый эф скрипки.

- Цветы могут звучать. Могут звучать и слушать, - произнесла маленькая Софи и улыбнулась.

- С их мелодией может играть ветер. Ты когда-нибудь слышала, как он играет цветами?

- Нет, - удивленно ответила девушка.

- Хозяйка цветов не слышала, как с ними играет ветер? Не может быть! Нет? Нужно это исправить. Идем.

- Куда? – поинтересовалась Софи.

- К реке, - сказал Гварнери. – Там ветер подхватывает мелодию, и она плывет по воде вдаль, а сердце мчится за ней, пытаясь догнать и схватить за хвост, как птицу счастья.

- Идем, - решительно произнесла хозяйка «Белой розы».

Через несколько мгновений дверь магазина захлопнулась, а по мостовой застучали башмаки. Шаги удалялись. Мастер и девушка скрылись за поворотом, ведущим к реке.

Глава 7

Нижняя дека была готова. Мастер в последний раз провел по ней меньшим рубанком, отложил в сторону и взял в руки цельную доску ели.

Ель заиграла. В ее голосе шумел океан, ревел ветер, гремел гром, капли дождя стучались в окно мастерской.

Ель зазвучала. Мелодия наполнилась ярким светом и тишиной. Луч солнца пробился в мастерскую через окно.

Гварнери наложил эскиз скрипки на ель и только приготовился обвести контуры по дереву, как услышал стук в дверь. Мастер сдвинул брови и хотел было уже спросить со злостью «Кто еще там?», но не успел: дверь отворилась, и на пороге появилась Софи, его маленькая Софи.

Она не вошла, а влетела в мастерскую. Вместе с ней влетело и солнце.

- Я очень хотела тебя видеть.

Солнце заиграло в ее темных, почти черных волосах. В глазах отразился огонь желания.

Дель Джезу поднялся, встал из-за стола, подошел к Софи и провел рукой по ее темным сияющим волосам. Пальцы утонули в них, а губы прикоснулись к нежной коже на шее…

На полу в мастерской на вывернутом наизнанку плаще мастера скрипок лежали две обнаженные фигуры. Руки и ноги крепко сплелись между собой, как ветви растений. Прекрасное женское тело напоминало собой грациозную нежную розу, полную тайн и загадок. Сильное мужское тело было похоже на уверенный в себе лотос, открытый для мира и постигший все его тайны и загадки.

Мелодия держала тела в своих объятьях, мелодия зарождаемой скрипки. Души творили ее, и та вырывалась наружу. Мелодия настраивала тела, как два музыкальных инструмента, чтобы они звучали без фальшивых нот, в едином порыве, в едином дыхании и своей любовью проводили и славили Голос Создателя.

Музыка, в которой сплелись тела, соединила и души. Правда, их обмен произошел еще в цветочном магазине, а теперь души возвращались в свои тела, оставляя половину себя в своей новой форме, чтобы не разлучаться с ней никогда, чтобы не только дышать одним воздухом, но и любить одной любовью, жить одной жизнью и не бояться одной смерти.

Тела исполняли, а души пели, взлетая без фальши до самых высоких нот и опускаясь без фальши до самых низких. В каждом прикосновении была любовь, в каждом движении была свобода, в каждом наслаждении отсутствовало время. Тела и души не спешили его запускать, превращая кульминационные моменты любви в отрыв от земли, от мира чувств, от мира мыслей.

Когда солировало тело Гварнери, его подхватывала душа Софи. Когда же женское тело ласкало и любило, то мужская душа замирала в экстазе счастья. И сколько было таких «взлетов» и «падений», сколько раз искажались лица, а мелодию любви прерывал кульминационный стон, любящие друг друга не считали. Им казалось, что так было всегда, так есть всегда и так будет всегда. Цветы живут только в любви, купаются в ее лучах, а без ее тепла погибают.

Солнце село за горизонт. В мастерской потемнело. Гварнери укрыл плащом Софи и зажег свечи. Комнату наполнила тишина и подарила одно счастье на двоих. Софи понимала, что нужно как можно скорее вернуться домой, пока отец еще работал в саду, но тело не подчинялось ее мыслям, стараясь задержать, растянуть мгновения удовлетворенной страсти. Дель Джезу знал, что момент расставания близок, что реальность пытается ускорить его приход. Гварнери вопреки реальности оттягивал разлуку, продлевая минуты, когда расстояние между ним и Софи было минимальным, когда близость ее тела волновала и заставляла желать. В свои 45 мастер научился ценить такие мгновения и не отдавал их в жертву никому и ничему, но жертву требовал юный возраст Софи, ее отец, ее мир. Гварнери был уверен, что она эту жертву принесет, как когда-то давно и он принес свою любовь в жертву. Но даже тоска в любви не дает горечи, а, словно жгучий перец, обостряет желание и пробуждает аппетит.

- Тебе пора, - мастер произнес решение Софи.

- Еще минуточку. Просто хорошо быть рядом, - сказала Конти и спросила: - Когда мы встретимся? Когда я тебя увижу?

- Будешь уходить, оставь дверь открытой, - ответил Гварнери. – Хотя я приду первым.

Дель Джезу подошел к столу, взял в руки карандаш и провел первую линию верхней деки.

«На этот раз я сделаю деки более плоскими, их глубина не определяет голос этой скрипки. Его определяют совсем другие тела», - решил Гварнери и приступил к работе. Ель подчинилась рукам мастера. Стамески заработали. Сквозь легкий рабочий шум дель Джезу услышал, как ушла Софи, ушла, чтобы вернуться. Пересилив волнение и дрожь в руках, Гварнери погрузился в работу, предав забвению себя и весь мир.

К утру верхняя дека была готова. Дель Джезу погасил свечи и уснул, уснул прямо за рабочим столом, уснул, удовлетворенный и телом, и душой, и разумом.

Глава 8

- Синьорина Софи! Синьорина Софи! Вам просили передать.

В магазин заскочил уличный мальчишка и положил на прилавок белый конверт. Софи взяла конверт в руки и увидела на нем надпись «Магазин «Белая роза». Заказ на цветы». Конти хотела спросить у ребенка, кто просил передать, но не успела: мальчишки и след простыл. Дверь хлопнула, и хозяйка осталась одна. Пальцы открыли конверт. Софи достала послание и прочла вслух:

- Прошу подготовить букеты на всю сумму денег, вложенных в конверт. Предпочтение отдайте розам, лилиям и каллам. В 12.00 придет мой посыльный и заберет заказ. Надеюсь, что необходимое количество цветов найдется у такого известного садовника, как Франческо Конти.

Софи заглянула в конверт – деньги лежали на месте. Сумма была внушительной, настолько внушительной, что хозяйка «Белой розы» забеспокоилась, хватит ли в магазине цветов, и на всякий случай отправила гонца в сад, чтобы отец дополнил заказ розами и лилиями, раскрывшими свои бутоны этим утром.

Гонец отправился с поручением. Софи Конти стала собирать букеты. К белым, кремовым и бело-розовым лилиям она добавила маленькие, величиной с монету, белые хризантемы на высокой тонкой ножке, и королевские лилии на их фоне стали смотреться еще более величественно, чем обычно. Все розы Софи разделила на группы по цвету и форме лепестков. В букетах из белых роз свое место заняли красные герберы, из красных, желтых и розовых – махровые гвоздики, воздушные, белые или бледно-розовые. К белоснежным каллам трудно было подобрать соседей. Конти задумалась, вдруг ее взгляд упал на садовые голубые незабудки, и она поняла: это то, что надо. Руки сами собрали букет из 21-й каллы и нежных сине-голубых мелких цветков. Мечты и реальность, величие и простота, сила и трогательная ранимость соединились в нем и заворожили красотой и тайной.

«Пожалуй, это лучший букет», - решила Конти и продолжила работу.

Небольшие букеты из синих, белых и розовых фиалок пополнили необычный заказ. Нежные, почти детские, веселые фиалки Софи поместила в плетеные корзиночки, купленные у соседа Лоренцо Рива за полцены.

Хозяйка «Белой розы» перевела дыхание, посмотрела на составленные букеты и подумала: «Прекрасная работа. Счастлива будет та женщина, которой достанутся эти цветы. Интересно, кто сделал заказ? Наверное, какой-нибудь знатный вельможа решил устроить Праздник Цветов. Может, у него свадьба или День рождения? А может, в Кремону пожаловали Медичи или, о Боже, сам Папа Бенедикт XIV? Мне кажется, что это подарок для любимой: такой поступок может совершить только любящее сердце. А у синьора неплохой вкус. Розы, лилии, каллы достойны королевы».

Мысли Софи прервал приход отца, садовника Франческо Конти.

- Дочка, зачем тебе новые цветы? В магазине товара на 2-3 месяца продажи. Ты составила букеты? Поступил заказ?

Софи протянула отцу конверт.

- Кто бы это мог быть, отец? – спросила маленькая Софи.

- Какое нам дело, дитя мое? Деньги у нас, заказ мы выполним. Новость о цветах облетит всю Кремону. Каждый горожанин из любопытства заглянет в «Белую розу» и пожелает купить хотя бы один цветок. Фортуна улыбнулась нам, моя девочка. Наконец-то я смогу нанять помощника и заняться своим цветком. Самую красивую розу в мире я назову в твою честь, моя маленькая Софи.

Отец поцеловал свою дочь, как в детстве, в голову и счастливый, напевая себе под нос, вышел из магазина. Софи осталась наедине с цветами. Стало тихо-тихо. Конти прислушалась к тишине и вспомнила о Гварнери, вспомнила о минутах счастья. Улыбка озарила ее лицо, а пальцы прикоснулись к нежным лепесткам роз.

- Он обещал прийти первым. Я буду ждать.

Софи посмотрела на часы. Стрелки показывали 11.45. Хозяйка «Белой розы» села на стул и стала ждать, время от времени поглядывая в окно.

Посыльного не было. Хотя Софи ждала не его – другого, но и тот тоже не появлялся. Часы на башне Торраццо пробили полдень, с ними одновременно о середине дня известили и часы «Белой розы». Хозяйка задумалась: а что если надежда разрушит ее сердце, наполнит его не радостью встречи, а болью расставания? Что если Антонио играл с ней, как со своей скрипкой?

- Глупая моя голова, - негодовала сама на себя Софи, - ты хнычешь, словно ребенок, у которого отобрали его любимую игрушку. Ты любишь, чего еще желать?

Конти посмотрела на букеты, те были прекрасны и восхищали своей красотой, но сердце Софи они не радовали. Новая мысль, точно молния, пронзила сознание: без него нет радости! Цветы улыбались, солнце освещало магазин, осеннее тепло согревало тело и душу, но женское сердце накрыла черная вуаль, снять которую мог только Гварнери дель Джезу, великий мастер, ее любовь.

Софи подошла к окну. По стеклу ползла маленькая божья коровка, ища себе место для зимнего сна. Насекомое быстро перебирало лапками, и Софи показалось, что божья коровка ищет не убежище, а выход, что она может помочь этому чудному созданию.

Конти дотронулась рукой до стекла – божья коровка перебежала на ее руку, по пальцам спустилась на ладонь и села, очевидно, чтобы набраться новых сил. Софи направилась к двери, открыла ее, переступила порог и высоко подняла ладонь.

- Божья коровка, лети на небо, там твои детки кушают конфетки. Всем – по одной. Лети в дом родной, - прошептала Конти и добавила: - Забери с собой на небо и мое желание.

Насекомое на мгновение замерло, словно вслушивалось в слова и голос человека, а потом раскрыло крыльца и взлетело.

- Синьорина, - услышала Софи, - я пришел за цветами.

Хозяйка «Белой розы» повернула голову и увидела посыльного, молодого итальянца довольно приятной внешности, телегу и рыжую лошадь.

- Вы уверены, что все цветы поместятся на эту телегу? – спросила Софи.

- Хозяин полностью доверяет Вам. Мы возьмем столько, сколько Вы скажете.

Через несколько минут телега была компактно заполнена цветами, даже место для возничего занял букет из 21-й каллы.

- Хозяин просил, чтобы и Вы пришли к нему.

- Зачем? – поинтересовалась Софи.

- Не знаю, - ответил посыльный. – Я всего лишь выполняю его поручение.

Заинтригованная неожиданным поворотам судьбы, хозяйка «Белой розы» дала согласие на приглашение неизвестного заказчика – и процессия тронулась в путь по улицам Кремоны.

Рыжая лошадь медленно тащила телегу, нагруженную цветами. Рядом с животным шел привлекательный молодой человек, за ним – очаровательная девушка, поправляющая время от времени шикарный букет, который без ее контроля мог бы свалиться на мостовую, содрогаясь от тряски по булыжникам.

Прохожие останавливались и пропускали процессию вперед. Горожане из открытых окон наблюдали за необычным действием, любовались цветами, немного завидуя чужому счастью. Вся Кремона была свидетелем чужой любви и вдыхала ее аромат.

Софи шла и ни о чем не думала. Она не смотрела по сторонам и не могла видеть восхищенных взглядов и радостных лиц кремонцев, все ее внимание было сосредоточено на цветах, и только изредка она глядела под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть.

Как долго длилось путешествие, Софи не знала. Ей показалось, что время остановилось, и остановили его красота и музыка, что неожиданно зазвучала в душе. Телега остановилась. Сердце Софи сжалось от волнения. Перед Конти была дверь мастерской и вывеска «Гварнери дель Джезу. Мастер скрипок»…

Глава 9

Солнце высоко стояло над Кремоной, когда дель Джезу проснулся. Верхняя дека лежала на столе. Мастер провел по ней рукой.

«Время не ждет. Тело скрипки рождено. Осталось соединить деки», - решил мастер и немедленно приступил к работе.

Две узкие вымоченные кленовые полоски, приготовленные заранее, уже давно ожидали прикосновения к горячему металлу, от которого потеряли бы свою прежнюю форму и навсегда бы приобрели новую. Такие метаморфозы дерева требовали высокого мастерства и не допускали ошибок, которые могли испортить материал, перечеркнуть часы труда и заставить мастера начать все сначала.

Сколько раз руки Гварнери умело изгибали клен, а изгибы получались такими плавными, такими совершенными, что даже разум начинал верить в гармонию мира. Сегодня все было иначе. Руки мастера слегка задрожали, когда взяли будущие обечайки, а в сознании существовала только одна мысль: «Я люблю тебя, моя маленькая Софи».

Присутствие Софи дель Джезу ощущал везде и во всем: пространство мастерской заполнил аромат ее сладких духов, измятый плащ еще хранил тепло ее тела и совершенными линиями воссоздавал в голове ее образ, ее смех еще звучал в ушах Гварнери, а губы помнили поцелуи, нежные, как лепестки роз.

«Решено, я создам белую скрипку и назову ее Белая Роза. Ее голос будет сильным и чистым, как моя любовь, страстным, волнующим и бесстрашным, как любовь Софи», - подумал Гварнери, отложил в сторону обечайки, достал из стола деньги и лист бумаги. Написав несколько строк, дель Джезу вложил листок в белый конверт, вывел на нем слова «Магазин «Белая роза». Заказ на цветы», вышел на улицу, остановил дворового мальчишку и отправил его с поручением в цветочный магазин Софи.

Вернувшись в мастерскую, дель Джезу вновь засел за работу, чтобы успеть выполнить ее к приходу Софи. В 11.45 обечайки были готовы, а на нижней деке прорезан желоб и вставлен ус. И только в пальцах мастера оказался карандаш, чтобы нанести на верхнюю деку разметки для эф, как в дверь постучали и, не дождавшись разрешения хозяина, вошли.

Худой темноволосый мужчина в сером плаще произнес:

- Великая Ложа Кремоны ждет тебя. Собирайся.

- Сейчас? Но я не закончил работу. И что за важное дело, чтобы собирать людей в полдень?

- Великий Мастер желает задать тебе несколько вопросов. И не стоит гневить его, брат.

- Хорошо, - Гварнери посмотрел на обечайки. – Это их музыка…

Дель Джезу взял еще один лист бумаги и написал: «Софи, моя любовь, все цветы для тебя. Все цветы мира для тебя. Расставляй их в мастерской по своему желанию. Вчера ты пришла ко мне как гость, сегодня ты вошла в этот дом хозяйкой и моей женой. К сожалению, я сам не могу встретить тебя. Меня вызвали по важному делу в башню Торраццо. Пообещай, что ты никуда не уйдешь и будешь ждать. Твой Антонио»

Гварнери оставил записку на столе, позвал Андреа, ученика и дальнего родственника по материнской линии, приехавшего из деревни, и дал ему поручение:

- Во дворе стоит телега, запряги в нее рыжую кобылу. Отправляйся в магазин «Белая роза», забери заказанные цветы. Возьми их столько, сколько посчитает нужным продавец. Да, попроси хозяйку последовать за собой. Отказа не принимай. Она должна появиться здесь. Когда придете в мастерскую, можешь оставить ее одну, но только смотри, чтобы до моего возвращения она не покидала мой дом. Все понял?

- Да, синьор. Я сделаю все так, как вы желаете. Не беспокойтесь, - ответил Андреа и вышел во двор.

- Теперь, брат, мы можем идти, - дель Джезу обратился к человеку в сером плаще.

Часы на башне Торраццо пробили полдень, когда Гварнери покинул мастерскую. По дороге он размышлял: «Братья собираются экстренно, значит, это действительно важно. Но что им нужно от меня? Да, я Мастер, но еще и мастер скрипок, а это и есть моя миссия. Им нужна моя скрипка? Для этого вовсе не нужно было вызывать меня, я отдал бы ее брату. Все очень странно. Потерпи, дель Джезу, ты скоро все узнаешь».

Брат-масон шел рядом и молчал. Было бессмысленно что-либо спрашивать у него: он все равно ничего бы не сказал, так как сам вряд ли был осведомлен.

Войдя в башню, братья поднялись по широкой лестнице на первый этаж и повернули направо. Коридор был узким и длинным, с расположенными по сторонам комнатами, на дверях которых на деревянных дощечках были сделаны надписи: «Мастер гильдии гончаров», «Мастер гильдии плотников», «Мастер гильдии сапожников», «Мастер гильдии кожевников», «Мастер гильдии кузнецов». Дверь с надписью «Мастер гильдии каменщиков» была последней, рядом с ней на глухой стене висел гобелен с видом площади Коммуне. Брат Никола отвесил его, вставил в замочную скважину ключ и открыл потайную дверь.

За дверью показались первые, освещенные факельным огнем ступени лестницы, ведущей вниз, остальные скрывались в темноте. Брат-масон снял со стены факел и стал спускаться во тьму, за ним последовал и дель Джезу.

Спуск был недолгим. Лестница привела к новой двери, с нанесенными на нее знаками-символами наугольника и циркуля и буквой G между ними. Дверь была не заперта, как будто уже давно ожидала посетителей.

Легкое волнение всегда охватывало душу Гварнери, когда он переступал порог комнаты, где собиралась Великая Ложа Кремоны. Он всегда помнил, как впервые пришел сюда, как задрожал голос, как волна неведомых чувств захлестнула сердце, и то застучало так громко, и Джузеппе даже показалось, что этот стук слышат все присутствующие. Тогда он нес сюда свою скрипку, тогда он вошел сюда мастером Джузеппе Антонио Гварнери, а вышел братом дель Джезу. И сколько бы раз он не являлся сюда, всегда приход вызывал тревогу и вселял надежду. Всегда… Но не сейчас. Сегодня сердце не стучало громко, а душа не волновалась: она, как сосуд, до краев была наполнена счастьем, и ничто уже не могло проникнуть в нее.

Две высокие колонны пропустили братьев в ярко освещенный зал. Брат Никола повесил факел на стену и удалился. В глубине просторной комнаты возвышался трон Великого Мастера, над ним – Лучезарная Дельта. Чуть ниже стояли стулья Мастеров розово-золотого, высшего масонства, перед ними – два стула для секретарей, делающих записи собрания за широким столом. Перед столом в центре зала находился алтарь, на нем лежала огромных размеров книга. Братья утверждали, что это настоящая Библия. По левую и правую стороны от алтаря стояли стулья для Мастеров голубого и красного масонства, рядом с ними, но ближе к алтарю находились места для неофитов.

Гварнери посмотрел по сторонам. Все стулья были заняты, а лица масонов, как и всегда, скрывали маски. Дель Джезу уверенной походкой по шахматному полу направился к алтарю, остановился на белой клетке (цвет клетки – белый или черный – каждый пришедший брат выбирал сам, показывая своим выбором, какой этап жизни сейчас проходит) и сорвал с лица маску, предложенную братом Никола еще перед входом в зал. Библия на алтаре лежала раскрытой, но Гварнери даже не обратил внимания, на какой странице.

- Мы слушаем тебя, Мастер, Мастер дель Джезу, - иронично и громко произнес Великий Мастер.

- Что я должен сказать? – также громко, но спокойно спросил Гварнери.

- Ты выбрал белую клетку. Почему?

- Я счастлив.

- И как давно?

- Очень давно. Всю жизнь. Осознал вот только сейчас.

- Кто или что помогло осознать? – по-прежнему задавал вопросы Великий Мастер.

Дель Джезу по-прежнему отвечал:

- Жизнь. Счастье – это ее подарок.

- Счастье – подарок жизни? Это что-то новое. Скорее, счастье – это работа, результат Великого Труда, когда неотесанный камень становится кирпичиком Всеобщего Дома, - возразил Великий Мастер, а потом добавил: - Мы рады за тебя, брат. Ты можешь перейти в ряды красного масонства. Займи свое новое место, Мастер.

- Кирпичиком Всеобщего Дома? – переспросил Гварнери и тотчас же сам дал ответ: - Счастье у каждого свое. У каждой травинки на лугу, цветка в саду и даже листочка на одном дереве свое счастье. У всех моих скрипок счастье было индивидуальным, неповторимым, как и судьба.

- Что ты, брат, хочешь нам этим сказать?

- Я отказываюсь от нового места, я отказываюсь быть и Мастером, и масоном. Я добровольно возвращаюсь в категорию профанов.

Комната наполнилась шумом разгневанных голосов. Великий Мастер продолжил разговор:

- Ты получил здесь знания. При нашей всеобщей поддержке ты стал тем мастером скрипок, каким являешься на сегодняшний день. Ты не можешь уйти. Да и что будет с дочерью садовника Франческо Конти Софией?

- При чем здесь дочь садовника? – Гварнери уверенно задал вопрос.

- Ты нарушил Устав, Мастер. Ты вступил в отношения с женщиной не ради общего дела и даже не ради продолжения рода Гварнери, как это сделали твой отец и дед, а ради кого-то там призрачного счастья. Но мы простили тебя, брат, ибо сказал Христос: «Кто из вас не грешен, пусть первым бросит в нее камень».

- Вы верите во Христа? Вы, приемники Каббалы и Зохара? Вы, кто в насмешку надо мной дал мне имя дель Джезу? Вы, кто прячет лица под масками, хотя каждый из вас знает в лицо своего соседа? Сорвите маски, братья… Или я единственный в Кремоне, кто не отрекся от Него?

В зале наступила тишина. Что делать дальше, никто не знал, как и не знал, что скажет и как поступит дальше этот странный человек. Затем в тишине зазвучала зависть. Кто-то завидовал смелости дель Джезу, кто-то – его самообладанию, кто-то – таланту, но все без исключения завидовали его счастью. Кто черной, а кто и белой завистью, как показывали клетки на полу в зале заседаний Великой Ложи Кремоны. Сквозь волны зависти пробился голос Великого Мастера:

- Великий Архитектор закроет для тебя Дверь в Мироздание. Ты больше не услышишь Его Голос.

- Мироздание открыто для меня, как никогда. Я не только слышу Его Голос, но и пытаюсь воспроизвести его, дав ему совершенное земное тело, - дерзко сказал Гварнери.

- Я предлагаю во второй раз: брат дель Джезу, займи новое место среди красных масонов. В третий раз я предлагать не буду.

После этих слов Великого Мастера по залу пробежал легкий ропот одобрения, а затем вновь установилась тишина.

- Я во второй раз отказываюсь от предложенного мне места. Солнце и Луна светят в моем сердце, а не над тронами Мастеров.

Мастера высшего масонства поднялись со своих мест, за ними – красного и голубого. Остались сидеть только неофиты, абсолютно ничего не понимающие в происходящем.

- Ты не уйдешь! – грозно сказал Великий Мастер.

- Ты не уйдешь! Ты не уйдешь! – повторили Мастера один за другим.

- И вас даже не интересует Белая Роза? – спросил дель Джезу, пытаясь вопросом остановить волну ненависти, нарастающую, как снежный ком.

- Белая Роза? – мгновенно отреагировал Великий Мастер. – Какая Белая Роза?

- Моя скрипка. Моя лучшая скрипка.

- Это ее имя?

- Нет. Она и есть Роза. В ней звучит каждый элемент. В ней звучит голос, Его Голос, Весь Голос.

- Где она? – руки Великого Мастера задрожали.

- Я работаю над ней. Если вы убьете меня, то никогда не получите Белую Розу. Я отдам ее вам в обмен на жизнь и свободу, свою и Софи.

- Великая Ложа Кремоны дает тебе девять месяцев на завершение труда. Если по истечении времени Белой Розы у нас не будет, то никто из присутствующих братьев не сможет поручиться даже за минуту твоей жизни и свободы, дель Джезу, а также за жизнь и свободу Конти. Время пошло.

- Тогда не мешайте мне быть счастливым.

Гварнери подошел к алтарю, закрыл Библию и вновь открыл ее, но на первой странице. Его сильный голос прозвучал, как гром с ясного неба:

- Вначале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.

Дель Джезу повернулся и все той же уверенной походкой по шахматному полу в зале собраний Великой Ложи Кремоны направился к выходу. Никто из присутствующих братьев не посмел задержать его.

Глава 10

Молодой итальянец открыл дверь и пропустил вперед синьорину. Софи Конти вошла в мастерскую Гварнери дель Джезу. Ее душа затрепетала: вчера она была счастлива здесь, что ей приготовил день сегодняшний? Софи поймала себя на мысли, что боится встретиться с Гварнери, боится посмотреть ему в глаза, боится, но желает, желает видеть его, слышать его, любить его, дышать им.

Солнце осветило мастерскую. Дель Джезу не было. Софи с облегчением вздохнула и подошла к рабочему столу мастера.

«Это его святая святых. На этом месте рождаются скрипки. Он и вчера сел за стол. Говорил, что будет работать всю ночь. А вот и его работа».

Софи увидела лежащие на столе деки и обечайки, рядом с ними находились зажимы, стамески, циркуль, линейка и карандаш. Детали скрипки и инструменты располагались на рабочем месте как-то странно, как будто мастер оставил их в большой спешке, в самый разгар работы. Конти взяла в руки верхнюю деку – по телу пробежала волна воспоминаний, и комок чувств подступил к горлу. Софи прикоснулась губами к деке и вдохнула в себя аромат еловой смолы. Тело зашаталось, и Конти невольно села на стул, вернув деталь скрипки на место. Придя в себя, Софи увидела на столе письмо и прочла: «Софи, моя любовь, все цветы для тебя. Все цветы мира для тебя. Расставляй их в мастерской по своему желанию. Вчера ты пришла ко мне как гость, сегодня ты вошла в этот дом хозяйкой и моей женой. К сожалению, я сам не могу встретить тебя. Меня вызвали по важному делу в башню Торраццо. Пообещай, что ты никуда не уйдешь и будешь ждать. Твой Антонио»

- Все цветы для тебя, - повторила она вслух. – Цветы? Я совсем забыла о них.

Увлекшись работой мастера, Софи и не заметила, как посыльный внес все корзины с цветами и поставил в центре мастерской.

- Хозяин просил подождать. Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома, - сказал посыльный и спросил: - Ничего не нужно?

- Нет, - ответила Конти и осталась одна.

Душа ликовала, сердце вырывалось из груди: цветы для нее, Гварнери ее любит. Софи подошла к цветам, взяла в руки букет из 21-й каллы и закружилась по комнате, напевая при этом от счастья. Когда радость приутихла, не раздумывая, в эйфории чувств маленькая Софи стала расставлять букеты в мастерской.

«Антонио прав: цветы должны быть в мастерской. Но как их расставить? В напольных ящиках – клен, ель и черное дерево. В ящиках стола и шкафов – инструменты, на одних полках – детали, на других – готовые скрипки, на третьих – баночки с клеем и кисточки. На втором, меньшем, столе – струны и смычки. Наверное, есть еще одна мастерская, где скрипки покрывают лаком и дают им возможность высохнуть до конца. Здесь так необычно и интересно! Где же найти место для цветов? – задумалась Софи. – А не потеснить ли мне скрипки и детали на полках? Это идея!» - решила Конти и бережно сняла с полки готовую скрипку.

Скрипка была такой открытой, ранимой, что Софи прижала ее к себе, как любящая мать прижимает к своему сердцу новорожденное дитя. Скрипка в ее руках успокоилась и зазвучала. Зазвучала не от того, что скрипач провел смычком по струнам, а просто так, сама по себе. Ее голос слышала душа Софи, и что-то знакомое, слишком знакомое уловила Конти в этом голосе.

«Ой, так звучит лилия, раскрывшая лепестки на рассвете».

Открытие было таким неожиданным и стремительным, что скрипка чуть не выпала из рук Софи, но Конти ее чудом удержала и вернула на место. Букет бело-розовых лилий оказался рядом с живой скрипкой и подхватил звучание.

Когда же Софи взяла в руки вторую скрипку, то услышала голос цветов на закате, их колыбельную для земли, сада и своих братьев, и тотчас же рядом с этой скрипкой положила букет кремовых роз, отдающих сильно свой аромат именно в это время суток. В других скрипках звучали полдень и полночь, жара и холод, дождь и солнце, а вместе с ними – розы и хризантемы, ромашки и астры, лилии и георгины. Голоса всех скрипок пели о своем неповторимом счастье и сливались в один могучий, бессмертный голос. Услышав его, руки Софи безошибочно определяли новое место для новых букетов и искали следующее.

Вскоре все цветы были расставлены. Мастерская светилась радостью и счастьем.

«Как гармонично, как красиво смотрятся скрипки рядом с цветами. Антонио это оценит», - подумала Софи и еще раз окинула взглядом мастерскую: на окнах, полках, шкафах и даже на полу стояли цветы.

Одни цветы радовали – другие наполняли сердце печалью.

Одни дарили покой – другие вселяли тревогу.

Одни возносили душу до небес – другие бросали в ад.

«Какие они разные! Просто целый букет эмоций. Да, да – целый букет чувств. Сколько оттенков, переливов, комбинаций! Невероятно, но общий голос бесстрастный. Гармония бесстрастна, хотя в ней есть все. Все? Все…»

Софи взглянула на букет из 21-й каллы. Он лежал на рабочем столе мастера возле письма.

- Это не его место. Я уверена в этом. Где твое место, белоснежный цветок? – Софи задала вопрос каллам и неожиданно для себя заметила на полу плащ Гварнери, измятый плащ, тот самый плащ.

Мастер так и не убрал его. Почему не убрал, Конти не знала, но решила, что дель Джезу оставил его специально. Белоснежный букет остался лежать на полу в складках плаща.

Софи, довольная результатом своей работы, села вновь на стул за рабочим столом и стала ждать.

«Видно, такова моя судьба – все время ждать. Я буду ждать столько, сколько нужно. Он придет, я знаю», - любовь и признание Антонио разгоняли мрачные мысли, но те, словно сорняки, быстро росли и расшатывали веру в счастье, гасили внутренний огонь и заполняли пространство мраком.

Мрачные мысли шептали Софи все громче и громче: «Что-то не так. Его вызвали в башню, значит, это действительно важно. Важно или опасно? Опасно?! Вдруг он не вернется? Вдруг его не отпустят? Или еще хуже… Я не хочу его терять. Я не могу его потерять! Зачем было тогда появляться на этом свете?»

Душа Софи заметалась в мастерской, как раненый зверь в клетке: от окна – к окну, от стола – к двери, от двери – до стола.

«Ничего не случится. Он придет. Он не может не вернуться».

Чтобы отогнать мрачные мысли, Софи еще раз прочитала письмо, затем взяла карандаш и стала рисовать, тем более, что места на бумаге после слов Антонио было предостаточно.

Карандаш двигался быстро и четко. На глазах у Софи появился скрипач, но вместо скрипки у него была белая роза, и он играл на ней мелодию вечной любви. Когда же был нанесен последний штрих, Софи услышала за спиной:

- Мое счастье! Я здесь!

Софи обернулась. Гварнери улыбнулся ей и широко расставил для объятий свои крепкие руки.

- Антонио! – вырвалось из груди, и Софи бросилась в объятья мастера…

- Я так ждала, так ждала. Я думала, думала… - Конти боялась произнести вслух свои мрачные мысли.

- Не волнуйся. Все позади. Мы не затем встретились, чтобы расстаться…

Глава 11

Две новости облетели Кремону. На улицах горожане говорили о телеге, нагруженной цветами, о магазине «Белая роза» и Гварнери дель Джезу. Люди обсуждали удачу Франческо Конти, восхищались красотой выращенных цветов, но никак не могли понять: зачем Гварнери заказал столько роз и лилий. Слухи и догадки блуждали по улочкам и переулкам и будоражили размеренную жизнь города.

Вторая новость объединила тайный мир Кремоны. Члены Великой Ложи возмущались поступком дель Джезу – его наглым образом сорванной маске и дерзким словам. Масоны знали, что Гварнери говорил правду, но даже сам Великий Мастер не позволял себе произнести ее, а дель Джезу произнес. Но кто он? Рядовой масон. Да, он Мастер, талантливый мастер скрипок, но не ему решать судьбу ордена и Кремоны. Несколько вечеров подряд башня Торраццо собирала всех братьев. Несколько вечеров подряд масоны думали, как спасти общество от «счастливой болезни» и наказать дель Джезу. Предложений было много, но Великий Мастер поставил одно условие: Гварнери должен жить: ордену нужна Белая Роза. На четвертый вечер братья вспомнили, что они вольные каменщики, а значит, их главное оружие – камень. Камень научит дель Джезу, что в будущем говорить и как поступать.

Ни о чем не догадываясь, но ожидая любых сюрпризов со стороны братьев, Гварнери работал над скрипкой. Ее тело было готово: деки соединены, эфы размечены, гриф из клена готов и даже накладка из черного дерева была на месте. Можно приступать к изготовлению струн. Дель Джезу не любил этой работы: ему казалось, что вытягивая, а затем натягивая их, что-то «вытягивается» из души и дрожит на ветру, что-то древнее, как подлунный мир, вслед за этим «что-то» и сама душа натягивается, словно струна, предугадывая нерадостные события. Разум успокаивал душу, утверждая, что нет радости и печали, что мир – это палитра, на которой смешиваются краски, что трепет души, ее волнения – это всего лишь вечная тяга к суевериям, имеющим вполне логичное объяснение. Душа прислушивалась к разуму и успокаивалась, правда, ненадолго, так как ожидаемые события все же происходили и причиняли острую боль. Струны Белой Розы не были исключением: они лишили дель Джезу покоя, того сладостного покоя, каким он жил уже несколько дней.

«Покой заполнил внутреннее пространство скрипки. Счастье же осталось. Значит, ему мало тела, оно существует и вне тела, вне души».

Струны Белой Розы забрали покой, но они не могли забрать прожитых дней и ночей разделенной любви. Софи была рядом с мастером, Софи любила. Антонио был рядом со своей маленькой Софи, Антонио любил. Влюбленные еще пытались скрывать от людей свои отношения, но счастья было так много, что оно вырывалось из сердец, глаза сияли, а лица светились необычным, неземным светом. Софи чувствовала, что отец догадывается о причине ее радости. Дель Джезу замечал странные взгляды соседей и улыбку на лице Андреа. Но влюбленные ничего не боялись. Разделенная любовь вырвала из души ростки страха и посеяла семена бесстрашия и могущества. Разделенная любовь выбросила Конти и Гварнери на остров Счастья посреди моря Людского Несчастья, а само счастье сделала естественным состоянием души и тела.

Дель Джезу работал, вспоминал, думал о грядущем. Струны заставляли думать о грядущем и послушно вытягивались на нужную длину и утончались на нужную толщину. Осеннее тепло ласкало тело Белой Розы, а солнечные лучи целовали ее плавные изгибы.

«Мир принимает мою скрипку. Солнце согревает ее лучами. Оно и будет первым скрипачом, хотя Софи изобразила скрипача на бумаге, и он играл на Белой Розе. Но где же сама Софи? Она обещала прийти после закрытия магазина. Уже 18.00, а ее все нет», - Гварнери не на шутку забеспокоился.

Прошло еще полчаса. Софи не появлялась. Дель Джезу положил готовые струны возле корпуса скрипки, встал из-за стола и направился к выходу, чтобы встретить свое счастье на пороге мастерской. На пороге Софи тоже не было. Постояв 15 минут, Гварнери закрыл дверь мастерской на ключ и сам поспешил в цветочный магазин. Пройдя несколько метров, дель Джезу увидел летящую к нему навстречу Софи и прибавил шаг. Вид у Конти был растерянным, а по щекам катились слезы.

- Что случилось, счастье мое? Почему ты плачешь? – спросил Гварнери.

- Доменико Донати приходил сегодня в дом отца и просил моей руки. Я не знаю, что мне делать: отец дал согласие на свадьбу.

- Что? – крикнул Гварнери. – Не бывать этому! Ты не вернешься. Ты моя жена, а жена должна жить под одной крышей с мужем. Мы не будем больше скрывать свои чувства.

- Но мы не венчаны!

- Тебе это важно? – поинтересовался дель Джезу.

Софи в ответ кивнула головой.

- Хорошо, - согласился Гварнери. – Мы поедем в Милан и там обвенчаемся. Чуть позже, после Белой Розы. А пока, моя королева, пожалуйте во дворец, мы устроим там бал.

Гварнери подал руку Софи, и они вместе переступили порог мастерской…

- Мы назовем эту ночь – Ночь Живых Огней, - предложила Софи и поцеловала Антонио.

Яркое пламя свечей освещало мастерскую и слегка дрожало при незначительном колебании воздуха. В свете огней розы и лилии, расставленные Софи по комнате, казались неземными созданиями и погружали мастерскую в Великую Тайну – Тайну Красоты. Скрипки молчали, они не могли звучать, так как вернули право голоса цветам и только слушали, слушали, стараясь запомнить все ноты, весь спектр красок. Музыка цветов была изящной, лучезарной, невесомой. Невидимый виртуоз водил смычком по их совершенным телам, импровизировал, полностью подчиняясь воле Создателя, его Всемогущему Голосу. Цветы рассказывали друг другу о вечном цветении и о гармонии Мироздания. Огонь вносил порывы страсти, жар любви и радость пылающей свободы, ее размах и величие.

Музыка цветов и огней заполнила мастерскую, вытеснив весь остальной мир, оставив место для любящих сердец, окрылив их бесконечным счастьем.

- Я люблю тебя, - время от времени человеческие голоса врывались в музыку цветов, а потом замолкали, как и скрипки, давая возможность звучать телам, воспроизводящим Голос Создателя.

Незаконченная скрипка была свидетелем Ночи Живых Огней и вбирала в себя силу человеческой страсти, невесомую красоту цветов и всеобъемлющий Голос, состоящий из голосов роз и лилий, голосов дрожащих от сгорания свечей, голоса разделенной любви.

Мироздание этой ночью вместилось в границы мастерской Гварнери дель Джезу и убрало эти границы, расширив сжатое пространство до своих размеров. Влюбленные души натянулись, как струны, Голос Создателя прикоснулся к ним, вдохнул часть себя и остался навечно.

Яркое пламя свечей освещало мастерскую. Цветы играли мелодию Сада Таинственной Красоты. Посреди цветов и огней раскрылись две души – душа розы и душа лотоса – и закружились в объятьях любви, приветствуя своим танцем приход нового дня…

Свечи погасли. Софи и Антонио уснули. Софи крепко прижалась к Гварнери, чтобы не только наяву, но и во сне не потерять его…

Сильный удар в дверь разбудил дель Джезу. За первым ударом последовал второй и третий. Проснулась и Софи.

- Антонио, мне страшно. Что это?

- Это камни. Вольные каменщики напомнили о том, кто я и что должен делать. Не беспокойся, они не убьют нас. Им не нужны наши жизни. Они пришли за счастьем.

И в подтверждении слов Антонио камень угодил в окно мастерской. Стекло разбилось, осколки посыпались на пол.

Гварнери встал, быстро оделся и подошел к двери.

- Не ходи, - попросила Софи.

- Ты предлагаешь отдать им счастье? Нет, я не останусь в ловушке.

Камни вновь полетели в окна мастерской. В ответ на их вторжение треск разбившегося стекла эхом разлетелся по городу, нарушая утреннюю тишину. Новые удары обрушились на дверь. Петли еще крепко держали ее на месте, не впуская в дом непрошеных гостей.

Гварнери открыл дверь сам и переступил порог. У дома напротив стояли люди в серых плащах. Груда камней лежала на мостовой.

Солнце вставало над Кремоной и освещало лица «братьев». Этих людей дель Джезу видел неоднократно во время мессы в Дуомо, эти люди встречались ему на улицах города и в продуктовых лавках, эти люди веселились на праздниках и страдали, оплакивая смерть близких. Это были лица не «братьев», а простых горожан. Среди людей выделялась фигура Доменико Донати, а рядом с ним стоял Франческо Конти, отец Софи.

- Чем обязан столь раннему визиту? – спросил Гварнери.

- Где моя дочь? – отозвался садовник. – Верни ее мне!

- Ваша дочь в надежных руках, - произнес дель Джезу.

- Не в твоих ли? – вмешался в разговор Донати.

- Софи Конти сама выбирает, где ей быть. Она в мастерской. На улицах Кремоны стало небезопасно, - мастер посмотрел на Франческо Конти и добавил: - Вы ведь не за дочерью пришли, не правда ли? Сколько Вам заплатили? Думаю, немного. Братья не отличаются щедростью.

Доменико Донати махнул рукой – удары камней обрушились на стены дома. Дверь мастерской открылась во второй раз. На улицу выбежала Софи Конти. Рука Франческо, держащая камень, поднялась вверх.

- Нет, отец, я люблю его! - маленькое тело Софи закрыло собой могучее тело дель Джезу.

Рука садовника опустилась, а ее хозяин опустил голову вниз, боясь посмотреть в глаза дочери. Установленную тишину раннего утра нарушил глухой удар камня, упавшего к ногам Гварнери. Дель Джезу отшвырнул булыжник в сторону и громко сказал:

- Передайте братьям, что их камни плохо отесаны. Ими даже нельзя мостить дороги, а не то, что строить Всеобщий Дом.

Гварнери взял Софи за руку, и они скрылись за дверью мастерской.

Город проснулся. Горожане открыли ставни и двери. Запахло сладкой ванилью из пекарни Карло Росси. Кремона встретила очередной день, оставив ночные кошмары в безвозвратном прошлом. Лучи солнца стирали следы ночи со стен домов. Груда булыжников на мостовой на мгновение задержала нерадостные события утреннего города, но, как только пробили часы на башне Торраццо, тьма исчезла, а в разбитое окно мастерской Гварнери дель Джезу влетела бабочка. Голос цветов позвал ее: комната мастера была наполнена ароматом счастья.

Глава 12

Наступил октябрь. Деревья сбрасывали листву. Солнце светило уже не так ярко, а иногда даже моросил дождь. Туман по утрам поднимался над рекой и плыл в сторону города, доходил до границы и возвращался обратно.

Скрипка была готова для нанесения первого слоя лака. Месяц работы позади. Совершенное и последнее творение Гварнери дель Джезу лежало в мастерской.

«Завиток грубоватый, но он не влияет на Голос. Впрочем, завитки на моих скрипках не отличались изящностью, они передавали только движение, движение Вселенной, ее вечное изменение, ее спираль. Белая Роза… Нижняя дека более плоская в отличие от других скрипок. Обечайки сужены до предела. Так определила сама Белая Роза. Я не слышу пока весь ее Голос, звучат отдельные элементы, возможно, голос всей скрипки будет отличаться от ранее слышимых мной, но я на это и рассчитываю. Мне кажется, что это мой голос и он уже давно во мне, это он движет моим разумом, управляет моими руками и даже шепчет слова о любви».

Гварнери нежно прикоснулся к телу скрипки. Эсы получились настолько плавными, настолько изящными, что сердце дель Джезу вздрогнуло.

«О Боже, это же тело Софи! Ее красота, ее совершенство! Я хочу защитить тебя, моя маленькая Софи, от всего мира и подарить новый мир, наш мир. Ты будешь белой, Белая Роза. Прозрачный лак. Нужен прозрачный лак! Решено: мы едем в Милан».

Известие о поездке в Милан обрадовало Софи. Она подумала, что этот город соединит ее сердце и сердце Антонио навсегда. Софи не раз слышала о богатстве и красоте столицы Ломбардии от отца, но бывать там ей еще не приходилось. Увидеть Милан счастливыми глазами – это подарок судьбы, который Софи приняла всей душой.

- В Милане мы купим янтарь и розовое масло. То, что продают в Кремоне, для Белой Розы не подходит, - сказал Гварнери. – Отец Мартин заказывал три скрипки – будет повод зайти в Санта-Мария делле Грацие, чтобы еще раз посмотреть на «Тайную вечерю» брата Леонардо. Эта фреска гениальна. Мне кажется, что в ней есть загадка, и я хочу ее разгадать…

Через несколько дней знакомая для Софи телега с запряженной в нее рыжей кобылой катилась по дороге, ведущей в Милан. Ощущение полной свободы озарило любящие лица счастливыми улыбками и раскрасило мир яркими красками. Небо днем было безоблачным и синим, а ночью – глубоким и звездным, открывающим тайну Млечного Пути. Деревья вдоль дороги пламенели желто-красными верхушками, оторвавшиеся листья плавно кружились в воздухе и падали на землю, устилая ее разноцветным ковром. Тишина царила вокруг, тишина, какая бывает только осенью в северной части Италии, тишина, обостряющая любой звук, когда сердце содрогается от шороха листвы и от стука колес по утоптанной столетиями дороге. Падают листья – падают желания. Летят листья, подхваченные порывом ветра, – летят годы, подхваченные порывом чувств, уносимые ураганом событий.

«Вот они – дни надежд, поиска и славы, дни свершений и разочарований. Здесь ваше место – на утоптанной, уезженной дороге, дороге без начала и конца, без прошлого и будущего. Жизнь – сорванные судьбой листья, что устилают память и высыхают в ней же, рассыпаются, не оставляя следа», - думал Гварнери дель Джезу, наслаждаясь покоем и счастьем, которым сияли глаза его маленькой Софи.

«Вот они – моменты счастья, падающие к ногам и устилающие память яркими воспоминаниями, хранящими тепло свершенных событий и таящие надежду на новую весну, на возрождение», - думала София Конти, дочь садовника Франческо, хозяйка «Белой розы», возлюбленная великого мастера скрипок.

Время остановилось на дороге между Кремоной и Миланом. В ином измерении стояли деревья, росла трава, пели птицы и журчал лесной ручей, на умиротворяющий голос которого пошла рыжая кобыла и стала, чтобы утолить жажду и набраться новых сил.

Вода в источнике была прохладной и чистой, такой чистой, что виден был каждый камешек, каждая травинка на дне ручья. Песок казался белым-белым, вода сглаживала и смягчала его поверхность.

Гварнери зачерпнул рукой воду и сделал глоток – жизнь легкой прохладой разлилась по телу, наполнила его силой и жаждой новых стремлений. Дель Джезу вновь зачерпнул и вновь сделал глоток, за ним – третий, четвертый, пятый. Звонкий смех ручья слился со счастливым смехом Софи. Антонио выглядел таким забавным и трогательным, как ребенок, его волосы взлохматил ветер, а выражение лица было настолько детским, что Софи невольно рассмеялась и тоже зачерпнула воды из ручья. Жизнь легкой прохладой разлилась по телу и наполнила его любовью и жаждой новых дней, проведенных вместе с Антонио в одном доме, под одной крышей.

- Софи, давай войдем в источник, - предложил Гварнери.

- Давай, - согласилась Софи и подала руку.

Осторожно, чтобы не нарушить тайну жизни, Софи и Антонио вошли в воду. Ручей был мелким, вода доходила до щиколотки и приятно струилась по ногам. Софи хотела сказать Антонио «люблю», но ручей зажурчал громче и сказал «люблю» за нее. Антонио хотел сказать «люблю», но солнце лучами прикоснулось к Софи и сказало «люблю» за него. Слова утонули в чистой воде, слова растворились в солнечном свете, на земле остался поцелуй, только один поцелуй, в котором соединились и вода, и огонь и зазвучали на весь лес, на всю дорогу, на все иное измерение.

Мелодию воды и огня подхватили скрипки, лежащие на телеге и ждущие возвращения хозяина. Их голос услышала душа мастера, и вскоре рыжая кобыла, утолившая жажду, шла по дороге в Милан и тащила телегу, нагруженную еще не прожитыми днями…

Милан встретил путешественников пестрой толпой горожан, лаем собак и многообразием вывесок на домах торговцев и ремесленников. Город был прекрасен, но в нем не было тишины, той тишины, что сопровождала Гварнери и Конти на протяжении всего пути по Ломбардии. Городской шум резко ударил по ушам и убавил восторг Софи от красоты зданий, снующих карет вельмож и нарядов миланских модниц.

«В этой суете так легко потеряться. Здесь мы никому не нужны. Антонио чувствует себя, как дома. Значит, и я скоро привыкну. Нет, нет, Милан прекрасен. Мне здесь все нравится», - думала Софи, идя следом за Гварнери и едва успевая посмотреть по сторонам.

Рыжая кобыла остановилась у стен доминиканского монастыря. Дель Джезу постучал в дверь, из-за которой выглянул монах. Гварнери что-то быстро сказал ему, Софи не разобрала что, но услышала слова «отец Мартин», «Кремона», «скрипки». Монах пропустил гостей на монастырский двор и попросил подождать. За стенами монастыря возвышался огромный, но изящный купол, и Софи вспомнила, что именно этой работой Донато Браманте восхищался Антонио и что этот купол венчает церковь Санта-Мария делле Грацие – один из прекраснейших соборов Милана. Разглядывая купол, Конти не заметила, как рядом с ними оказался отец Мартин, но его громкий голос вернул ее в реальность.

- Брат дель Джезу, я ждал твоего приезда. Слухи о тебе дошли до Милана. Я уже и не надеялся, что мы сможем так скоро увидеться.

- Я привез скрипки, отец Мартин, как Вы и просили. Еще мне нужно сделать кое-какие покупки в Милане, поэтому я прошу приюта у Вас на несколько дней. А это моя жена Софи, - Гварнери представил Конти отцу-настоятелю.

- Я рад за тебя, брат, - ответил отец Мартин. – Комната для гостей в вашем распоряжении. Через час спуститесь в трапезную – монахи будут ужинать…

Ужин был скромным: хлеб, чечевица, сыр. На отдельном столе лежал виноград, тут же находилась бутыль с красным вином. Прочитав молитву, монахи приступили к трапезе.

Антонио и Софи сели за один стол с отцом-настоятелем. Гварнери оторвал взгляд от тарелки и посмотрел вперед: на стене была «Тайная вечеря».

«А она совсем не изменилась. Краски такие же яркие, и тайна осталась. Что же ты хотел сказать, брат Леонардо?» - задумался дель Джезу, продолжая разглядывать фреску. Учитель молчал, ученики – тоже.

«Один из Вас предаст меня». Так сказал Он, но кому? Никто его не слышит: каждый занят собой. И говорил ли?» - рассуждал дель Джезу и мысленно пытался себе представить происходящее. Картинки мелькали в сознании: стол, на столе – хлеб и вино, за столом – люди, объединенные одним учением, одной верой. В центре – тот, кто создал учение, справа и слева от него – те, кто это учение подхватили, за ними – три окна в земной мир.

«Где-то я уже это видел, - Гварнери пытался связать увиденное с реальностью. – Не может быть! Это же… это заседание Великой Ложи! Великий Мастер изображен в виде треугольника, значит, он и есть Лучезарная Дельта. Ученики – братья-Мастера? Они рядом с Ним, вот только сила притяжения разная. Все вместе они – Великая Ложа. Если уйдет Великий Мастер, то Ложа перестанет существовать. Предаст тот, кому заплатят. Деньги развалят орден. Почему апостолов 12? Словно 12 месяцев… 12 месяцев? Вращение Земли вокруг Солнца. Полный оборот. Замкнутый круг… Колесо! Братство нерушимо, пока колесо вращается!»

Дель Джезу посмотрел на отца Мартина и монахов.

«О Боже, они копируют фреску. Масоны в Санта-Мария делле Грацие? А как же Христос? Его нет? А вера? Нет-нет, это внешняя сторона. Здесь есть что-то еще. Загадки нет, все просто, хотя куда уже проще?» - Гварнери забыл о еде и тем самым привлек внимание отца-настоятеля.

- Что случилось, брат? – спросил отец Мартин.

- Я думал, святой отец. Зачем здесь «Тайная вечеря»?

- Это трапезная, сын мой, трапезная доминиканского монастыря – оплота христианской веры.

- А что за окнами? Это не Ломбардия и не Иерусалим.

- Брат Леонардо жил во Флоренции, родился в местечке Винчи и считал эти места вместилищем счастья. Они и вдохновили его на такую трактовку Евангелия.

- Флоренция? Выход в цветущий сад? Это интересно, - произнес Гварнери и приступил к ужину.

Дель Джезу ел и думал: «Леонардо знал, что миф о Христе дополнен новыми «фактами», что тайной вечери не было, что у Христа не было учеников. Да и кто на этой фреске Он? Великий Мастер? Великий Мастер не даст согласия на разглашение статуса, никогда не снимет маску. Да это же сам Леонардо! Он – носитель творящей силы. Он кормит своим хлебом. Кого? Кого творец может кормить собой? Я знаю – свои творения! Ученики – это грани его таланта, отражения его мыслей. Отражения… это мир творца? Мироздание?! Он Солнце, они планеты, и на каждой своя жизнь. Творец допускает идею о выходе из Мироздания? Да. И тогда он создает образ, «предающий» его, «убивающий» Создателя, «убивающий» себя, чтобы никто другой им не воспользовался».

Дель Джезу вновь посмотрел на фреску и увидел себя. В центре был он, мастер скрипок, справа и слева от него – скрипки, его скрипки. На месте Иуды Искариота самое лучшее его творение – Белая Роза.

«Скрипки – это мои апостолы. Они вмещают Голос Создателя, мой голос. Я «питаю» их собой – они звучат. Выход в Белой Розе. Она последняя, за ней – Флоренция, моя Флоренция, мое счастье».

Антонио обратил внимание на Софи и улыбнулся. Она уже доедала свой ужин.

- Антонио, - прошептала Софи. – Он похож на тебя – такой же трогательный и открытый, словно ребенок. А комната напоминает вот эту трапезную.

- Да, мое счастье, это не миф, это реальность, - шепотом ответил Антонио. – И у Него нет имени. Это выдуманное имя. Миф придумали, вернее, использовали христиане, тамплиеры, розенкрейцеры, масоны, или как там еще они себя называли, чтобы Великий Дом был нерушимым, чтобы держать власть в своих руках. Леонардо сам того не подозревая, вскрыл обман, открыв истину…

Оставшись наедине в комнате для гостей, Гварнери и Конти продолжили диалог, начатый в трапезной.

- Ты уверен в своем открытии? – спросила Софи.

- Не сомневаюсь, - ответил Антонио. – В этих стенах нет веры. Это театр, а в театре верят только в талантливую игру актера.

- Что же мы будем делать дальше?

- Я продам скрипки. Мы совершим покупки и вернемся в Кремону. У меня мало времени. Я должен отдать им Белую Розу.

- Ты отдашь лучшее свое творение?

- Да. Так надо. Потом мы уедем во Флоренцию, в наш Сад Таинственной Красоты.

- А как же наше венчание? – поинтересовалась Софи.

Поцелуй стал ответом…

Глава 13

Утром Антонио и Софи, отдохнувшие и радостные, вышли на улицы Милана, чтобы поделиться с городом обретенным счастьем.

Милан счастье принял: засияли окна в домах, засияли лица прохожих. Кафедральный собор отражал солнечные лучи и «парил» над землей, как белая паутинка, устремляясь мраморными остроконечными башенками в чистое синее небо. На легкость, почти невесомость собора указывали тонкие шпили и узкие колонны. В сердце Милана плыл белоснежный корабль, плыл по волнам восхищения и красоты.

- Он просто чудо, - Софи от восторга сжала руку Антонио. – Он сам словно солнце с тонкими лучами.

- Он прекрасен даже в дождливый день. Сегодня его красота особенная. Из башен на свободу вырывается Голос Создателя, в языках белого огня он трепещет, а вырвавшись, улетает в небо.

- Белый собор как твоя скрипка, Антонио, а ты скрипач, и скрипка тебе послушна. Но ведь тогда в руках умелого скрипача скрипкой может быть любой предмет! – удивилась Софи.

- Да, мое счастье, Голос внутри, я же создаю новые совершенные тела для него. Сегодня скрипкой стал весь Милан, а мы на нем играем мелодию счастья.

Софи и Антонио шли по улицам Милана, а мелодия все звучала и звучала. Счастье облетело весь город и заполнило его каждый уголок. Счастье уравняло замок Сфорцеско с лавкой сапожника и сделало их совершенными и прекрасными, но прекрасными по-своему. Красота каждого здания была неповторимой.

- Я поняла, Антонио, что никогда не смогу быть в этом городе без тебя. Я и в Кремоне не могу уже быть без тебя. Я нигде не могу быть без тебя, - слова Софи прозвучали негромко, но стали больше, чем признанием, стали самой любовью.

- И не нужно быть без меня. Я слишком долго пробивал толщу неверия, чтобы веру, дарованную счастьем, оставить в темной воде. Я верю в себя, моя маленькая Софи, я верю в нас.

Гварнери и Конти остановились у двери парфюмерного магазина. Дверь любезно открылась и пропустила покупателей. Флакончики разных форм и размеров стояли на полках, жидкость в них была прозрачной, желтой и даже розовой.

- Рекомендую духи из Персии. Сладкий цветочно-древесный аромат закружит голову миражами любви, - голос продавца нарушил тишину парфюмерного магазина. – Синьорине понравится. Понюхайте.

Продавец подал Софи ароматную подушечку. Слегка пряный и сладкий запах ударил в нос и предложил душе ощущение райского блаженства.

- Мы возьмем их, - громко сказал Гварнери и спросил: - У вас есть розовое масло? Чистое розовое масло?

- Для благовоний или для массажа есть…

- Мне нужно розовое масло, - резко оборвал предложение продавца дель Джезу. – И не ваше дело, как я буду его употреблять.

Продавец, привыкший к капризам покупателей, произнес:

- Как скажите, синьор. Чистое розовое масло – дорогой товар, на него редкий спрос. Обычно его покупает личный парфюмер синьорины Висконти. Вы художник?

- Нет, мастер скрипок, - ответил Гварнери.

- Вы Джузеппе Гварнери, Гварнери дель Джезу? – радостная улыбка озарила лицо продавца. – Мне о Вас рассказывал отец. Я Пьетро Мариани, сын Никколо Мариани, хозяина этого магазина. Отец уехал в Венецию за новым товаром. Он был бы счастлив увидеть Вас. В чулане есть масла для Ваших скрипок, но там нет розового масла. Отец ничего не говорил о розовом масле. Это новый компонент для лака?

- Да, и мне нужно самое насыщенное розовое масло, - Гварнери говорил уже не так грозно. – Голос новой скрипки родился в Райском Саду и выбрал тело розы.

- Понятно. Я принесу все, что есть, - сказал Пьетро и исчез за дверью в чулан.

Пальцы Софи все еще сжимали ароматную подушечку со сказочными духами. Конти ничего не понимала в происходящем, аромат по-прежнему кружил ей голову, а присутствие Антонио, тембр его голоса наполнил магазин волшебством и верой в чудеса. Флакончики с духами смотрели на Софи со всех сторон, а тайна глубин Мироздания согревала и без того пламенеющую душу.

- Вот, выбирайте, - из чулана вернулся Пьетро Мариани.

Продавец держал деревянный ящик, нагруженный одинаковыми бутылочками зеленого цвета, к каждой была привязана бирка. Дель Джезу стал просматривать надписи: «Розовое масло из Турции», «Розовое масло из Аравии», «Розовое масло из Марокко», «Розовое масло из Испании». Рука мастера выбрала бутылочку с биркой «Розовое масло из Индии». Гварнери выдернул пробку – аромат цветущего розового сада, как бабочка, выпорхнул из сосуда и растворился в воздухе, смешиваясь с ароматами духов и благовоний.

- Это то, что нужно. Я покупаю это масло. Остальные верните на место. Передайте отцу мои наилучшие пожелания…

Антонио и Софи вновь шагали по улицам Милана. Каждый нес свое эфирное счастье, которое не могло бы быть без счастья другого.

- Куда мы идем? – спросила Софи, когда они повернули на новую улочку.

- В ювелирную лавку за янтарем. Только в море деревья могут плакать чистыми слезами.

От количества украшений и драгоценных камней сердце Софи учащенно забилось, но тотчас же успокоилось, когда рука Конти прикоснулась к руке Гварнери, а глаза увидели счастливые глаза Антонио.

Янтаря в лавке было много. Он был разных оттенков (от светло-желтого, почти белого, до цвета гречишного меда) и разных форм. Самый маленький был величиной в семя подсолнуха, а самый большой – размером с фундук. Одни камушки были прозрачными, как морская вода, другие – мутными, как туман над рекой По. Дель Джезу стал отбирать самый светлый и самый прозрачный янтарь. Набрав необходимое количество камней, Гварнери обратился к ювелиру:

- Рассчитайте. Еще нам нужны два кольца, мне и моей жене.

- Для венчания, синьор?

- Венчание уже было. Мы забыли купить кольца.

- Вам золото? Серебро?

- Серебро, - ответила Софи.

- Одну минуточку.

Ювелир открыл две шкатулки с кольцами.

- Здесь кольца для синьоры, а здесь для синьора, - продавец указал рукой на шкатулки.

Софи и Антонио выбирали недолго. Обменялись кольцами прямо в лавке, не отходя от прилавка. На безымянном пальце Софи засияло серебряное кольцо со знаком Луны, на безымянном пальце Антонио - серебряное кольцо со знаком Солнца…

- Мы купили все необходимое? – спросила Софи.

- Нет, чего-то не хватает. Не могу понять, что еще нужно, - ответил Антонио.

- Тогда идем дальше, - предложила Софи, взлетая душой над Миланом и кружась в небе от счастья.

То, чего не хватало, нашло себя само. Подросток торговал сладостями у стен Библиотеки Амброзиано.

- Купите шоколад, - мальчик обратился к Гварнери. – Какой шоколад предпочитает синьорина? Белый? Молочный? Черный? С орехами или изюмом?