Колокольчик

На киятр!

Стук! — стук! — стук! — похоже, ехала бричка.

Отец выглянул в окно.

— Управляющий!

Все всполошились.

Бричка стала.

Иван вышел на крыльцо. В бричке с управляющим сидел ещё кто-то — незнакомый. Управляющий сразу приступил к делу.

— Барин повелели детей, которые к танцам и пению расположены, доставить на киятр!

— Чо есть тако — киятр?

— Киятр — это где поют и пляшут. Дурак!

— О! — второй гость протянул к Параше руку. — Глазки подобны сливам. Пой!.. Можешь?

Параша растерянно взглянула на мать. Обе были напуганы. Тогда отец подтолкнул дочь и басом завёл:

Мать нерешительно подтянула:

Параша одна высоко, с переливами продолжила:

— О!.. — сказал человек в туфлях с пряжками. Пряжки эти Параше особенно запомнились. Никогда не доводилось ей видеть таких пряжек.

— Барин! Зачем графу надобны наши детки? — робко спросила Матрёна Ивановна.

— Веселить надобно графа, киятр они хотят! Кто господину услужить должен? Слуги, холопы его! Вы есть собственность графа Шереметева. Вы есть то же, что… эта скамейка или эта деревня, лес.

Управляющий повернулся к девочке:

— Собирайся! Будешь жить как барыня. Грамоту учить, музыку, манеры господские.

Тут только отец с матерью поняли, что их любимую дочь хотят куда-то увезти. Мать побледнела, хлопнулась в ноги гостю:

— Помилуй, батюшка, да как же мы без неё? Без цветочка, без колокольчика нашего?

— Молчи, дурища! Да знаешь ли, где она жить будет? Что есть-пить будет? Собирай в дорогу. Барыней будет твоя девчонка.

Вечером Иван Ковалёв пришёл из своей кузницы почерневший, злой, совсем сгорбившийся. Ковалёв знал своё крепостное, зависимое положение, знал, что «приписан» к графу и ни паспорта, ни права куда-нибудь уехать или пожаловаться не имел. Но чтобы не распоряжаться своими собственными детьми! — этого он не мог стерпеть!

Кузнец клял на чём свет стоит всех: управляющего, и графа, и соседа своего, но больше всех доставалось ни в чём не повинной жене да детям.

— Угомонись, отец! — плакала Матрёна Ивановна. — На детях лица нет. Напугал ты всех.

Плакала она оттого, что увезут её любимую дочь, что некому будет заступиться за неё, угомонить вспыльчивого мужа.

А Пашенька уложила отца на лавку. Гладила отцову бороду. Принесла отцу ковш с квасом. Кузнец вдруг прижал к себе её головёнку и то ли зарычал, то ли заплакал.

— Не плачьте, тятенька, — уговаривала девочка. — Я вас не позабуду, не брошу, бог даст, деньги будут, я вас из неволи выкуплю…