Командировка в 13 век

ПИРОЖКИ С ВЯЗИГОЙ

В международном экспрессе, который только что прибыл на советский пограничный пункт, шла обычная процедура проверки документов и багажа.

— Пожалуйста. — Пожилая женщина, не вставая с места, протянула бумаги и кивнула на объемистый чемодан: — Можете смотреть, он не заперт.

Документы подтверждали, что советская гражданка Леонтина Теофиловна Д. ездила в гости к родным и теперь возвращалась в город Л., где она постоянно проживала.

Уже возвращая паспорт и справки, контролер Александров всего на какую-то секунду задержал взгляд на пассажирке. «Не слишком ли у нее полная фигура при таком худом лице?» — подумал про себя.

Мельком осмотрев чемодан, контролер как бы невзначай попросил передать ему хозяйственную сумочку, которую пассажирка держала в руках.

— Так, для порядка, — вежливо улыбнулся контролер.

— О, будьте любезны, — вежливо улыбнулась пассажирка.

— А славные пирожки испекли вам на дорогу, — контролер взвесил на ладони пышный поджаристый пирожок. — Интересно, с чем они? С мясом или с капустой? А может, с вязигой? Самые мои любимые, никак не допрошусь жену, чтоб спекла. — И Александров медленно поднес пирожок к губам. Мельком кинул взгляд на владелицу сумочки. Напряженным взглядом она следила за всеми движениями контролера, и по лицу ее ползли красные пятна.

«А пирожочки-то тяжеловаты, придется посмотреть, с какой они начинкой», — решил контролер и положил нетронутый пирожок назад в сумочку. И когда пассажирка облегченно вздохнула, самым вежливым образом предложил ей сойти с поезда — надо соблюсти кое-какие формальности.

Та не на шутку рассердилась.

— Вы пожалеете, что зря потревожили больную старую женщину, — раскричалась она, — ведь я даже двигаться не могу!

Гражданка действительно передвигалась с трудом — ее пришлось вести под руки. Впрочем, жалеть, что «зря потревожили старую женщину», не пришлось. Когда в дежурной «распробовали» ножом пирожок, из него выпали медальки с изображением божьей матери. Но это было сущим пустяком по сравнению с тем, что обнаружили на самой путешественнице. Не мудрено, что Леонтине Теофиловне было тяжеленько двигаться — ведь у нее под юбкой, плотно прикрепленные к поясу вместо подвязок, висели три с лишним тысячи распятых на крестиках Иисусов Христов.

Да, наметанный глаз «таможенного аса», как прозвали Александра Васильевича Александрова, и на этот раз не подвел его. За два десятка лет своей сложной работы сколько обнаружил он бриллиантов, вделанных с ювелирной точностью в «футляры» из… грецких орехов. Сколько вытащил золотых колец, зашитых в детских плюшевых мишках! А валюта, простеганная в ватных одеялах! А нейлоновые чулки в резиновых мячиках!

Однако помимо спекулянтов барахлом и валютчиков нет-нет да и встречались и спекулянты особого рода — эти везли не опиум, не огнестрельное оружие, не золото. Их контрабандой были кресты, иконки, мистические книжечки, в которых библейские притчи мирно уживались с антисоветскими сказочками.

Я рассматриваю обнаруженных у Д. где-то там, за кордоном, отштампованных для советской страны богов. Нет, на этот раз даже «всемогущему» богу не удалось нелегально перейти границу. Но интересно, куда же собирались направить стопы его?

Среди кипы религиозной литературы, обнаруженной в двойном дне принадлежавшего Д. чемодана, было и несколько журналов. В одном из них между страницами был аккуратно вклеен листочек. На листочке меленьким почерком были записаны какие-то адреса. И мне захотелось пойти по одному из них…

КРАПЛЕНЫЕ КРЕСТОВЫЕ ДАМЫ

…Едва забрезжит хмурое утро и затренькают колокола кафедрального костела Иисуса Христа на площади Карла Маркса, как раздается на Тестовой улице зычный голос настоятельницы монашеского ордена «сестер служебниц непорочной девы Марии»:

— Вставайте, сестры, на молитву!

— Помолимся господу нашему! — вторят им монашки ордена «святого Викентия», живущие на улице Гагарина.

— Помолимся, — подхватывают «василиянки», то есть приверженницы «святого Василиана» с улицы Добролюбова.

— Помолимся, — брякаются на колени «иософатки» на улице Восьмого марта, объединенные именем «святого Иосифа».

Но когда же все это происходит? Уже много лет не существует у нас униатских монастырей. Да, официально их нет. Созданные некогда по указке Ватикана греко-католические, или униатские, монастыри принялись орудовать вовсю, стремясь насильно привить украинскому народу католицизм. Немало бед принесли Украине эти цитадели мракобесия. Но особенно рьяно проявили они себя во время фашистской оккупации, когда всячески поддерживали «новый порядок». После разгрома Германии монастыри оказались сильно скомпрометированными. Поэтому некоторые монашки решили перейти в православие, некоторые вовсе вышли из монастыря, а некоторые…

…Дом № 43 на Тестовой улице внешне ничем не отличается от других зданий. Старинный трехэтажный особнячок, каких много в городе. Но почему же так долго не открывают здесь дверь? Почему так обстоятельно расспрашивают, прежде чем впустить внутрь? Наконец вхожу. Этот обычный с виду дом превращен в самый настоящий монастырь. Здесь в комнатах-кельях, завешанных крестами и иконами, живут десять «сестер-служебниц», во главе с настоятельницей. Есть здесь и комната, в которой никто не живет, — там оборудована «капличка» — молельня.

В этом доме вместо обычной домовой книги фигурирует «Книга вступающих». Она заведена еще лет сто назад — с начала основания монастыря. На пожелтевших страничках мелькают фамилии и имена — украинские, русские, польские. А против всех них выписаны пышные, непонятные, режущие ухо церковные имена, которыми наградили их уже здесь, — Каллиста, Перепетуя, Епистимия, Харнесса, Еротиида. И против каждой Каллисты или Перепетуи — особые пометки. В тех пометках как в капле воды отражена монастырская жизнь… «Уехала к родным, больше не вернулась». «Удалена из-за слабого здоровья». «Удалена из-за тупоумия, делающего ее неспособной выполнять обязанности ордена». «Удалена по причине меланхолии». «Не выполнила обетов, потому что упокоилась в бозе семнадцати лет от роду…»

И хотя монастыря как такового нет, но и по сей день ответственная съемщица дома номер сорок три Мария Степановна Дубик значится в этой книге под монашеским именем настоятельницы Валерии. А Ксения Григорьевна Сокил — сестрой Нимфадорой, а Ирина Степановна Бородиевич — сестрой Марией. Но не только монашеские имена сохранили от старых времен здешние обитательницы. Хотя поустраивались они работать в больнице, медицинские сестры живут по-прежнему, как живали «сестры во Христе» за монастырской оградой. Они только послушно расписываются в ведомости, а вся их зарплата тут же, у кассы, безропотно вручается ими старшей медсестре Дубик, то бишь настоятельнице. А дома они так же бьют поклоны и так же несут свой послух, как делали это двадцать лет назад. Возможно, и сейчас еще в заветных сундучках хранятся пересыпанные нафталином освященные желто-голубые флаги бандита Бандеры. А в «капличке» отправляют нелегальные богослужения бывшие униатские служители униатского культа, судимые в недавнем прошлом за антисоветскую деятельность.

Нет ничего удивительного, что именно в дверь особняка на Тестовой вошла однажды поздним вечером некая «сестра Тадеуша».

Официально Текля Рудько — подданная одного из европейских государств — ехала навестить свою больную матушку, которая проживала где-то в Великомостовском районе. Неофициально у «сестры Тадеуши» были другие задания… Когда, навестив матушку, заботливая «дочь» собиралась уже отправиться восвояси, оказалось, что в подошвах ее туфель и в одежде припрятаны злобные антисоветские фальшивки, которые она получила от «сестер служебниц» и намеревалась переправить за кордон по назначению.

Нет, в этот раз кресты, которые везла Д., тоже не дошли по назначению. Не дошли они ни в дом на Тестовой, ни в коттедж на улице Добролюбова, ни в особняк на улице Гагарина, где бельгийская подданная Алиция Поппе — «сестра Елизавета», бывшая настоятельница бывшего монастыря святого Викентия, собрала под свое крылышко двадцать восемь бывших монашек…

Во Львовском историческом музее хранится прелюбопытная колода старинных игральных карт ручной работы. На всех картах нарисованы попы и монахи. Так, на десятке бубен изображены целых десять священников сразу — один с крестом, другой с хоругвью, третий со свечой и т. д. Король бубен представляет собой священника с кадилом. Но особенно интересной показалась мне крестовая дама в виде коленопреклоненной монашки с черным крестом на лбу. Вертя в руках карту, я обнаружила на задней стороне — «рубашке» — чуть заметный крестик, ловко вписанный в общий фон. Непосвященному ни за что бы не увидеть эту неприметную отметину. Зато тот, кто «крапил» карту, мог безошибочно определить, что это была за дама.

Побывав в особняке на Тестовой, я по ассоциации вспомнила эти карты: еще и сейчас пытаются вести игру некоторые старинные крестовые дамы. Но ведь репутация-то у них крапленая.

УЦЕНЕННЫЕ ЧЕТКИ

…Это была очень странная комната. Когда я переступила ее порог, мне показалось, что я попала в какую-то костюмерную, где хранится реквизит давно сошедших с подмостков религиозных мистерий. Чего-чего тут только не было! И пышные облачения, и громадные связки четок, и антиминосы — освященные тряпицы с зашитыми сбоку святыми мощами, и церковная утварь. Ни дать ни взять — костюмерная! Так оно на самом деле и было. Я ошиблась только в одном — это была не костюмерная, вернее, не только костюмерная. Здесь давались и представления. При закрытых дверях. При занавешенных наглухо окнах. Без зрителей, ибо каждый сам являлся участником. Все разыгрывалось как по нотам — сначала главный герой торжественно облачался в пышные одежды и становился в позу. Остальные действующие лица разбирали необходимые атрибуты: четки, молитвенники, библии. Звенел колокольчик. Тушился свет. И при колеблющемся пламени свечей начиналось действо. Чувствовалось, что роли затвержены назубок, мизансцены четко разработаны «режиссером-постановщиком». Облаченный без запинки произносил монолог — сперва нес околесицу про власть божью, потом нес околесицу про советскую власть. Статисты в это время помалкивали. По ходу пьесы им в этом акте не положено ни одной реплики. Зато по окончании проповеди они брали свое — брякнувшись на колени, битый час бубнили речитативом. Под конец на свет божий извлекались бутылки. Впрочем, артисты настолько входили в свою роль, что вино с этикеткой «Черные глаза» вкушали с благоговением, как кровь Христову, а бутафорские облатки из импортных заменителей сходили за божью плоть. У иных, особенно разыгравшихся, выступали даже слезы умиления…

По окончании спектакля пышные одежды вешались обратно на плечики, четки клались на место, а пустые бутылки Юлия сдавала в палатку…

Юлия Твердохлеб, на квартире которой все это происходило, никогда не была монашкой. Но с детства воспитанная в религиозном духе, малообщительная, неразговорчивая санитарка оказалась настоящей находкой для сестер из больницы. Тех самых сестер, которые помимо красного креста на рукаве носили металлический на груди. Для начала с ней участливо поговорили — «как с сестрой во Христе». При случае помогли деньгами. Пригласили к себе. А потом в скромную Юлину квартиру в доме № 7 по улице Кутузова зачастили гости.

Впрочем, время от времени гости являлись поодиночке. Тогда из сундука извлекались кипы свежеотпечатанных фото, на которых раскрашенный или черно-белый Христос был изображен либо в глубоком одиночестве, либо в обществе апостолов, или, на худой конец, среди овец.

— И сколько же за такой лик? — осторожно осведомлялся гость, критически рассматривая всевышнего анфас и в профиль.

— Двадцать ликов — двадцать рублей, — бойко отвечала хозяйка.

— Побойся бога, — пробовал поторговаться покупатель. — Ему же красная цена — полтинник.

Продавщица принималась истово креститься и уверять, что всемогущего продают даже ниже себестоимости, даже себе в убыток. В конце концов покупатель махал рукой — двадцать так двадцать. Когда-то Христа продавали даже за тридцать сребреников.

— Не возьмете ли заодно и четок по дешевке? — Юлия с проворством профессиональной продавщицы рассыпала связки коричневых, черных, белых бусинок с крестиком посередине.

Но от четок, как правило, открещивались. Юлия вздыхала и с сердцем бросала связки назад. «И чего их не берут? — удивлялась она. — Вон сестры рассказывали, у первых-то монахов-пустынников вовсе простая веревка была, вервие называлась. По завязанным узлам им, беднягам, неграмотным, отсчитывать молитвы приходилось. Не чета этим четкам. Эти — такие красивые, блестящие, модные, из пластмассы. Известно, не у нас сработаны — заграничные штучки. И ведь сколько раз цену снижали, а все равно не берут». Юлия с недоумением принималась подсчитывать выручку, заранее предвидя недовольство сестер.

И не понимала Юлия, что спрос на четки не повысится, даже если дельцы от религии изобретут какие-нибудь электросчетные четки, которые будут механически отсчитывать число отбитых поклонов и оттверженных молитв. Даже если снабдить эти четки автостопом. Потому что и тогда от этого модернизированного приспособления будет за версту нести средневековьем. Ведь для того, чтобы сбыть этот лежалый товар, потребовалось бы сотни людей поставить на колени. А люди хотят ходить по земле с поднятой головой и вести счет не поклонам и молитвам, а домам, построенным своими руками, полезным ископаемым, добытым из недр земли. Вот поэтому четки уже давно стали у нас уцененным товаром…

БИЛЕТ В РАЙ

Обычные почтальоны ходят с черной сумкой через плечо. У этой почтальонши голова покрыта черным платком, а почта спрятана за пазухой.

Когда над городом сгущаются сумерки, неприметная черная фигурка принимается разносить корреспонденцию. Адреса она знает наизусть, адресатов — в лицо.

Осторожно осмотревшись по сторонам, почтальонша шмыгает в знакомую подворотню, взбирается по знакомым лестницам. Костлявой рукой стучит условным стуком в знакомые двери.

— Слава Иисусу! — перешагивая порог, приветствует почтальонша адресата.

— Навеки слава! — отвечает адресат.

Теперь все в порядке. Теперь можно спокойно вынуть Христа из-за пазухи и передать в собственные руки получателя, и высланный наложенным платежом крестик или бесценную посылочку с четками. Впрочем, на этот раз у почтальонши особенно торжественный вид.

— Вот, рабы божии, — с умильной улыбкой значительно шепчет она, — вручаю вам билет в рай, — и сует в руки оторопевших адресатов глянцевитый кусочек бумаги, на котором что-то напечатано убористым мелким шрифтом.

— А когда отправляться-то? — испуганно осведомляется застигнутый врасплох раб божий.

Почтальонша укоризненно качает головой. Вот, ей-богу, неразумные. Ведь это не какой-нибудь аэрофлотский билетик, на котором проставлено время отлета. Отбытие пассажира, летящего не куда-нибудь, а прямо в рай, не предусмотрено никаким расписанием. Но оно может произойти каждую минуту — «когда господь захочет». Но вот ехать до рая можно по-разному.

Озадаченные пассажиры робко интересуются, как бы проехать побыстрее. И тогда почтальонша подробно растолковывает правила, которые, впрочем, черным по белому оттиснуты на билете. Те, кто примет мученичество при жизни, будут мчаться в рай на курьерском поезде. На скором отправятся те, у которых жизнь не жизнь, а сплошное покаяние. На пассажирском покатят живущие по церковным заповедям. А уж те, кто уверует в силу всемогущего только на смертном одре, пусть пеняют на себя — будут трястись по жесткому тарифу в четвертом классе.

Адресаты озабоченно вздыхают — попасть на курьерский, конечно, мало шансов. Пристроиться бы хоть на пассажирский.

— Билетик надо всегда носить при себе, — доверительно советует почтальонша. — Не ровен час — призовет господь. А кроме того, его на каждой святой исповеди предъявлять для проверки требуется. Проповедник вроде контролера будет. И запомните, — она делает предостерегающий жест костлявой рукой, — повторно билеты не выдаются.

Счастливый обладатель билетика заботливо прячет кусочек глянцевитой бумаги, обеспечивающий ему райскую жизнь.

Между тем почтальонша уже скользит черной тенью вниз по лестнице…

Кто же она, эта разносчица шарлатанских выдумок? Екатерине Крента всего сорок лет. Ей бы работать и работать. Но она предпочитает жить на иждивении господа бога. Единственная ее работа — разноска корреспонденции. Конечно, она получает за это деньги. Однако эта особа и сама до крайности фанатична — она тоже бережно хранит «проездной билет в рай». Да, она, раба божия Екатерина, надеется и верит, что всемилостивейший возьмет ее к себе…

Видимо задавшись целью во что бы то ни стало сломить наше недоверие, Крента вдруг преисполняется тупой решимости: сейчас, здесь, при всем честном народе, она на себе продемонстрирует реальность этого полета. Специально для сумнящихся.

И вот Крента изо всех сил надувает щеки. Вытягивает из черных рукавов костлявые руки и принимается колошматить ими по воздуху…

Мы терпеливо ждем. Ждем час, ждем два. Кликуша приходит в неистовство. Ее щуплое личико багровеет от напряжения. Она прыгает и завывает, но — увы! — ей не удается даже оторваться от пола.

С трудом отдышавшись, Крента упорно твердит опять, что, мол, сегодня господь не допустил ее. Но не сегодня-завтра она непременно использует свой проездной билет до рая…

ЧЕМОДАН С ДВОЙНЫМ ДНОМ

…Каждый день советскую границу пересекают идущие из-за рубежа поезда. Не часто, но все же случается, что респектабельные на вид джентльмены, легкомысленные «атомные блондинки» или благообразные старушки везут к нам контрабанду в чемоданах с двойным дном. Иногда наркотики. Иногда банкноты. Иногда барахло, а кое-кто тащит и религиозные атрибуты. Лежит себе на двойном дне Христос и безоблачно улыбается. Но не верьте — он тоже с двойным донышком. Сколько бед может он натворить! Скольких лишить жизненных радостей! Скольким исковеркать жизнь!

Именно в городе Л., где происходили все вышеописанные события, и довелось мне увидеть некоего Николая Д. Этому фанатику «голоса с неба» подсказали убить жену. И он убил ее, молодую, полную жизни. Убил, несмотря на то, что супруги отлично ладили между собой, что у них было трое маленьких детей. Любовь к богу привела его к убийству… На шее у него в то время, когда он кончал топором жену, болтался заморский крестик…

И вот эту-то религию хотят к нам провезти контрабандой и сбыть из-под полы. Но разве она менее опасна, чем контрабанда опия, валюты или огнестрельного оружия?

…Совсем недавно я побывала в своеобразном музее при Главном таможенном управлении. Там с полок улыбкой невинных младенцев улыбались целлулоидовые голыши, стояли синие железные баночки с обыкновенной зернистой икрой, которую можно купить в любом «Гастрономе», лежали книги с давно примелькавшимися названиями. Но в розовощеких куколках пытались провезти валюту, в банки с икрой ухитрились запрятать наркотики, а в книгах были вырезаны неприметные гнезда для тайничков с золотом. В углу громоздился чемодан с оторванным двойным дном, а на стенде поодаль висели желтого металла крестики и медальки. Я их сразу узнала — это же те самые, что были изъяты у некоей гражданки Д. на станции Мостишка.

— Нет, — качает головой таможенник, — не те. Эти совсем свежие, изъяты на той неделе…

И я поняла, почему одна стена в этой комнате оставалась пустой, — здесь было оставлено место для новых экспонатов…