Комплот детей

Глава 3 Хождение кругами

Первые полчаса Игорь и Лена были почти счастливы.

Потом крупицы информации, как почуявшие тухлятину мухи, начали слетаться в квартиру номер двести девяносто восемь, в двести двадцать пятом доме по Ново-Вокзальной улице. У Игоря было такое чувство, будто что-то, что ты долго и упорно не замечаешь, собирается постучать в стекло.

Поколебавшись, он рассказал о встрече с чокнутым подростком. Эта тропинка была прекрасно видна из окна возле лифта, на лестничной площадке, и Игорь, вышедший выбросить мусор в мусоропровод, увидел, как парень бредёт по ней, пошатываясь и размахивая руками. Кажется, он что-то кричал: нижняя челюсть беспрестанно двигалась, но нет таких звуков с улицы, которые можно расслышать сквозь урчание мусоропровода и заблудившегося в лифтовой шахте эха. Очков на нём не было: наверное, остались лежать там, посреди кровавого пятна.

— По телевизору городят какую-то чушь. Мол, за ночь в городе покончило с собой несколько тысяч человек. Говорят о коллективном самоубийстве и что виновата какая-то секта. — Лена говорила с таким возмущением, будто эти события призваны были разрушить её, именно её душевный покой. — Там прямо паника. Вроде, есть даже кто-то из нашего дома.

— Иринка, — сказал Игорь, — Филиппова. Встретил Семёныча в лифте — белый, как снег.

— Господи.

Ленка начала креститься, но остановилась на полдороге, будто так и не смогла объяснить себе, зачем это делает. Не сказать, чтобы она была слишком религиозна, но что-то такое просыпается внутри тебя, древнее, дремучее, как капище, обнаруженное строителями во время перекладки асфальта. Что-то внутри обязательно меняется, когда узнаёшь, что смерть гостила где-то совсем рядом, и ты, возможно, слышал её шаги, приняв их за вой ветра в вентиляции или журчание воды в трубах. Когда понимаешь, что через одно рукопожатие, которым каждый день обменивался на улице, ты уже с ней знаком.

— А что в интернете?

Лена взглянула на него снизу вверх.

— Не успела посмотреть. Я усадила Кирюху смотреть телевизор — должны были идти мультики. Но там эти страшные новости. По местному телевидению — везде, а по федеральным показывают какую-то чушь — типа, фильмы и фильмы. Новостей нет, хотя в программе должны быть. Мы поглазели пять минут, а потом я включила для мелкого дивиди.

Игорь понял, что жена до смерти боится того, что может увидеть в интернете, а врачей ждёт как небесных ангелов. Наверняка пока его не было, она успела обзвонить все психологические клиники в городе. Конечно, без толку. По какой причине, Игорь ещё не знал, но Ленка всегда делилась с ним хорошими новостями. Плохие же предпочитала держать при себе.

Он вздохнул.

— Давай посмотрим.

Лена всполошилась.

— Не хочешь сначала перекусить? Я сбегаю, посмотрю как там Кирюха, и…

Игорь ухмыльнулся. Он не жрал со вчерашнего вечера, а эта коза ещё спрашивает… да и то, из трусости.

— Думаю, что вся эта чертовщина расстроила мне желудок настолько, что он способен переварить разве что манную кашу. Давай сначала посмотрим, что происходит вокруг. Знаешь, будет обидно, если о чём-то значительном мы узнаем позже всех остальных только потому, что в тебе внезапно проснулся инстинкт жены.

Ленка огрызнулась:

— Зато инстинкт мужика в тебе просыпается в последнее время с потрясающей регулярностью. Удивительно, что мы всё ещё не живём по Домострою.

Игорь только развёл руками. Лена скорчила недовольное лицо, но принесла ноутбук.

Первым делом Игорь набрал в поисковике «что происходит?». И сразу же всплывающей строкой высветился вопрос — «что происходит с моим ребёнком????», и за этими дополнительными вопросительными знаками слышалась чья-то истерика. Слышно было, как Ленка рядом задержала дыхание. Волосы её щекотали Игорю щёку, казалось по скуле бегут маленькие приятные паучки.

Вопрос был задан в «вопросах и ответах» Яндекса и за короткое время (за одно утро) набрал бешеную популярность и сотни, тысячи комментариев.

— Мой ребёнок замолчал, — прочитал вслух Игорь. — Ещё вчера болтал без умолку… лежит… ходит… как будто подменили.

— Ничего не ест, — прочитала Ленка, прикрыв рот ладонью. — Как зомби.

Ближе к концу темы температура накалялась так, что, казалось, из монитора пышет настоящим огнём. Каждое слово как уголь. Материнский инстинкт — что-то невообразимое, даже сухие строки, загнанные в строгие рамки программного кода, превращённые в биты и байты, они, казалось, смогли бы взорвать летящий к земле астероид.

— Мне кажется, тебе не нужно это читать, — робко сказал Игорь. Попытался загородить от жены монитор, но та достаточно больно шлёпнула его по руке.

— Я должна знать, что с моим ребёнком!

И тут же закрыла лицо руками. Она сильная, Ленка, как и любая женщина. Тем сильнее, чем больше любит своих детей. Но здесь кто-то специально метил в самую болезненную точку. Пышущие страхом строчки светили с экрана настоящим криптонитом для мамаш. Даже тех, кто твёрдостью характера вполне мог посоревноваться с героями каких-нибудь комиксов.

Игорь закрыл тему и пролистал страницу с результатами поиска вниз. Весь интернет сошёл с ума. Все хотели знать, что с их детьми, и спрашивали у источника информации, которому они привыкли доверять. Все эти люди писали теперь в надежде, что ответ будет дан какой-то высшей силой, ответ единственно правильный, который сразу повернёт всё вспять, но снова и снова натыкались друг на друга. Паника рвалась наверх сотней пузырьков в кипящей воде.

— За границей всё то же самое, — сказал Игорь, изучив блюда, что предлагал Гугл. — Весь мир кипит, осталось только посолить.

— Может, это из-за самоубийств? Дети же чувствуют… всякое.

Игорь поморщился.

— Я тебя умоляю, только коллективное бессознательное сюда не примешивай. У нас им обладает разве что Путин. Не представляю, как у него сейчас болит голова.

Он чувствовал необходимость подбодрить жену — но в первую очередь взбодрить себя. Игорь был готов представить жене собранные им сведения в обобщённом виде. Когда он открыл рот, какой-то звук отвлёк Лену. Она подняла голову, радость, вспыхнувшая было в глазах, секунду спустя сменилась ужасом.

— Кирилл!

Она вскочила, бросилась в прихожую. Игорь повернулся и увидел, как сын, распахнув входную дверь, стоит на пороге. Сквозняк шевелил его волосы, пальцы босых ног касались бетона. Лена за шиворот оттащила сына от двери, как будто там, по другую сторону, водились крокодилы, и захлопнула её, накинув цепочку.

— Куда ты собрался, Кирюха?

Она опустилась на корточки так, что её глаза оказались на уровне глаз мальчика. Живот причинял неудобства; Игорю вдруг вспомнился фильм, который они смотрели втроём почти неделю назад — «Лабиринт Фавна», там была жаба, страшное существо с набитым слизью брюхом. Кирилл тогда спросил — «мама, она что, тоже беременна как ты»? Лена хотела засмеяться, но смогла только икнуть, а Игорь отчего-то разозлился. Он сказал тогда: «Нет, сын, она не беременна. У неё в животе только дерьмо, а у твоей мамы — твой брат. Он прекрасный человек. Лучше его не будет на целом свете».

Кирилл ничего не ответил тогда, ничего не сказал он и сейчас. Он стоял боком к гостиной, его профиль был виден чётко, словно на монете.

Кирилл никогда не был шумным. Он любил не по-детски взрослые фильмы — не такие, которые смотрел его отец, с кровищей, перестрелками и полными зубов пастями, которые пожирают молоденьких героинь, а другие. Те, в которых подолгу никто ничего не предпринимает. Те, в которых разговаривают вроде ни о чём, в которых не могут двадцатью секундами экранного времени объяснить даже простые вопросы. Игорь на таких засыпал — что в кинотеатре, что дома в кресле. Через полчаса он откидывал голову и начинал храпеть. Лена тоже быстро теряла интерес и принималась ковыряться в мобильнике. А Кирилл… Кирилл будто вёл сам с собой диалог, задавал вопросы, на которые нет и не может быть ответа. Да, он иногда устраивал весёлые проделки, но выглядел всё время так, как будто он, великий учёный, ставит эксперименты над жизнью, пробует её на прочность, раскачивает, как лодку, снедаемый интересом — в какой момент движение будет уже невозможно предотвратить?

И вот сейчас он выглядел как человек, который всё-таки ту лодку перевернул. Если бы подобная неприятность случилась с одним Кирюхой, то Игорь бы сказал жене что-то вроде: «я всегда знал, что у него что-то не так с головой». Но в нынешней ситуации лучше сидеть и помалкивать. Возможно, была какая-то большая, общая лодка, вроде библейского ковчега, в которой плыли все ребятишки, а взрослых туда не пускали…

Волосы закрывали кончики ушей пацана, шея казалась такой тонкой, что её можно было переломить двумя пальцами. Ленка избегала смотреть ему в глаза, и Игорь понимал почему. Они были как навесные замки.

Кирилл стоял как восковая фигура, как мотылёк, зажатый между двумя ладонями, но стоило отпустить, как он тут же начинал двигаться, всегда по направлению к двери, безошибочно поворачивая туда голову, переставляя ноги с плавностью подвешенной на ниточки и ведомой искусным кукловодом куклы. Кажется, в коленных и локтевых суставах тихо шуршали какие-то шарнирчики.

Сутки они провели дома, подглядывая во все возможные замочные скважины и глазки, следили за развитием событий. Ленка позвонила подругам — тем, у которых тоже были дети. У всех у них были проблемы схожего плана. Неподвижные зрачки. Сомкнутые губы. Изучающие, плавные движения. Один малыш обжёгся на конфорке, на которой стоял и грелся чайник, и вместо того чтобы заорать благим матом, засунул палец в рот. Выражение его лица ни на йоту не поменялось. В глазах как будто горели лампочки. «Лампочки в глазах» — Ленкина подруга повторяла и повторяла это выражение как заведённая — и Лена потом повторяла тоже. Игорь думал — «что же в нём такое притягательное для женского ума?» Но какое-то время спустя, поймал себя на мысли, что тоже повторяет его про себя.

У Леры Коптевой была полугодовалая малышка, едва ли не младенец. Она не могла ходить, не могла контролировать кишечник с мочевым пузырём, но бойко шевелила собственными ручками и ножками. Теперь же не пыталась этого делать, чем страшно напугала мать.

— Говорит, что малышка просто смотрит по сторонам, и всё, — рассказывала Игорю Лена. — Как будто… как будто её конечности перемотали каким-то невидимым скотчем, а рот заклеили. Лерка пытается покормить малышку, но грудь та не берёт. Следит за каждым, кто подходит к люльке, таким, знаешь… недетским взглядом. Слишком уж спокойным. Не как у коровы, нет! Как у старика… да, она сказала — как у старика. У деда перед смертью, когда он у же не мог говорить и есть, а только ходил под себя, были такие же глаза — глубокие, мудрые. Понимающие. Только у стариков они сам знаешь какие — тусклые, в сетке капилляров и с всякими выделениями — а здесь яркие.

Лена не договорила, но Игорь и сам знал, на что они похожи.

Теперь Лена, Лера и ещё три-четыре головы женского пола созванивались каждые три часа и подолгу трепались, делясь симптомами своих чад, обсуждая причины этой глобальной эпидемии и гадая чем всё это кончится. К вечеру эта цепь разрослась до добрых пятнадцати звеньев. Игорь шутил, что им не хватает только достаточно длинной лавочки возле какого-нибудь подъезда, чтобы всем там уместиться.

— На улицу просится пока только наш, — сказала она мужу.

— Это хорошо или плохо? Может, вывести его погулять?

Ленкины зрачки расширились, грозя превратиться в чёрные дыры.

— Знаешь, что мне кажется? Мне кажется, мы что-то упустили из виду. Что-то важное. Мы — она заметила, как непроизвольно сжались у мужа кулаки, и поспешно поправилась, — все мы, а не только мы с тобой. Что-то такое, о чём мы забыли за своими повседневными заботами. Мы ведь почти не глядим на своих детей. Мы помним об их потребностях, но это, знаешь, наверное, не главное. Это всё что-то вроде наказания свыше. А я ведь не помню даже, как креститься правильно. Осталась ли у нас Библия? Нужно посмотреть. Вдруг там что-нибудь да написано?

— Лена, — Игорь старался правильно подбирать слова, — Мы делали всё правильно. Ты… когда-нибудь сделала хоть что-то, за что тебе было стыдно?

— Нет, но…

— Мы всё делали как нужно, — отрезал Игорь.

В тот день Кирилл попытался выйти в подъезд, по крайней мере, трижды. Ленка его останавливала, Игорь изучал лицо малыша, как ворона изучает незнакомый и, возможно, опасный предмет. Старался не приближаться. Однако после того как Лена заметила, как сын смотрит на окна, ему пришлось дежурить в комнате с зелёными обоями, на одной стене которой восставал из скалы сказочный замок. Возле окна Игорь поставил стул и сидел на нём, изучая пейзаж. Когда Кирилл затевал новое путешествие по квартире, словно сказочный хоббит, путешествующий по незнакомым, таинственным землям, вновь и вновь погружая ноги в ковёр гостиной как в тёплое мелкое море, он переходил под юрисдикцию Ленки. Тогда из груди мужчины вырывался вздох облегчения.

Ночью почти не спали. Лена легла было с сыном, благо, ширина кровати позволяла, но уже через два часа вернулась.

— Он не спит. Сидит на кровати и смотрит как совёнок. То на меня посмотрит, то на окно, то наверх, то вниз… не могу так больше. Я оставила открытой дверь, чтобы слышать, если вдруг он будет вставать и снова ходить как лунатик…

Зарылась лицом в грудь Игоря, и тот неловко погладил её по волосам.

— Мне стало вдруг очень страшно, — прошептала Лена. — Страшно как никогда. Я не думала, что когда-нибудь могу так бояться. На самом деле я просто сбежала от него. Сбежала от собственного сына, что я за мать-то такая? Ты по сравнению со мной просто отец года.

На ночь они обустроили наблюдательный пункт. Игорь выдвинул кресло в коридор и уселся там, открыв чипсы и развернув к себе телевизор. Чтобы попасть к двери, требовалось перелезть через часового. Игорь вызвался дежурить первым, но даже когда они сменялись, никто не спал. Слышно было, как ворочается жена, пытаясь устроиться поудобнее, так, чтобы не слишком мешал живот, когда она всхлипывает. Иногда сон как будто затягивал женщину, но несколько минут спустя тишину и бормотание телевизора колыхал вскрик. Тогда кресло скрипело, когда Игорь вставал с него и шёл проверить Ленку. Иногда он заглядывал в комнату сына и видел плавно покачивающийся на фоне окна овал лица. Можно было бы подумать, что он спит сидя, но вряд ли спящему человеку удалось бы держать голову настолько прямо.

— Окно! — кричала из своей комнаты Лена. — Мы забыли про окно. О господи! А если он попытается вылезти?

Игорь решил смотать оконные ручки между собой скотчем. Не хотелось входить в комнату и включать там свет, и он вышел из положения, прицепив налобный фонарик. Он двигался там, в темноте, как спелеолог в незнакомой и опасной пещере. Сделал своё дело и быстро вышел, по возможности держась на расстоянии от сына.

Когда приходила его очередь отдыхать, мужчина просто лежал, уставившись в потолок. Голова была ровно пустое ведро — кажется, он легко мог бы играть роль рыбы-плоскодонки, проводящей всю свою жизнь у океанского дна. Стоило задремать, как сон трескался и ссыпался под ноги разноцветными осколками.

По ящику нескончаемым потоком шли фильмы и какие-то бессмысленные представления, песни прошлого и позапрошлого года — фоновый шум, которым пытаются заглушить растерянное молчание. Лебединое озеро не показывают, и ладно — решил про себя Игорь. В конце концов, он щёлкнул кнопкой на пульте.

Под утро Ленке позвонили «с обходом». Она разговаривала вполголоса, косилась на дверь в комнату сына, сейчас распахнутую настежь, и казалась больной какой-то неизлечимой, заразной болезнью, что сумела выбраться из своего изолятора, чтобы сделать важный звонок, и теперь в любой момент готова была узреть в дверном проёме фигуру в сплошном резиновом костюме и с чёрной дубинкой.

— У Леры муж пьёт, — сказала она Игорю после. — Слава у неё знаешь какой, когда выходит из себя? Она боится, очень боится, что он… ну, сотворит что-нибудь. Эта штука с малышом выбила его из колеи. Закрылся в комнате и ругается. Я сама слышала — он уже, кажется, невменяем.

Игорь чувствовал себя не лучше. Да, ему хотелось перебить все беспокойные мысли в голове как мух, и было бы чем, он бы так и сделал. Остаться с ясным представлением — что делать дальше. Однако единственным решением сейчас было выжидать. Смотреть, что ещё учудит Кирилл, что предпримут власти, что скажет компетентное научное и медицинское сообщество… Выйти, что ли, проветриться? Нет уж, увольте. Игорь легко мог вообразить взгляд, которым будет провожать его жена.

— Пусть она уйдёт из дома, — предложил Игорь. — Кто-то из твоих подруг её приютит.

— Не всё так просто, — вздохнула Ленка и больше эту тему не поднимала. Она уткнула голову в подушки и затихла.

Игорю тоже хотелось кому-нибудь позвонить. Он подумал о Вадиме, Вадиме-кенгуру, как они с Машкой его называли за способность доставать из карманов самые невероятные и зачастую нужные вещицы. Интересно, что всё-таки у него случилось? В самом ли деле он наглотался с приятелями за гаражами водки или его тоже поразила та загадочная болезнь, что заставляла подростков прыгать из окна и бросаться в первых встречных хурмой?.. Это знание не относилось к разряду жизненно важных, но Игорю нестерпимо захотелось услышать хоть чей-то внятный голос, в котором ещё не замёрзли свойственные детской непосредственности звонкие ручейки. Нашёл в списках вызовов номер и с минуту слушал длинные гудки. Может, Вадим сейчас мирно посапывает в подушку…

Когда трубку взяла незнакомая женщина, сказала «алло» испуганным, хриплым голосом, который словно тонкий лёд готов был треснуть от любого неосторожного движения, Игорь сбросил звонок. Казалось, настоящее утро не наступит никогда. Ощущение, что две комнаты и кухня плывут на волнах ветра где-то высоко в небе, не покидало Игоря. Что он увидит там, внизу, если приоткроет окно и выглянет? Каких стран и городов огни? А может, вертящийся далеко внизу шарик планеты?

Дрёма готовила глухой пыльный мешок, который сейчас, дождавшись удобного момента, накинула на голову. Игорю казалось, он спал считанные секунды, когда как будто бы чьё-то прикосновение выбросило его из сна на границу с бодрствованием. Он открыл глаза. На подлокотнике кресла стояла чашка с недопитым кофе — чудом не упала. Зачинался рассвет — на сей раз зримый. Будильник тикал мерно, уютно, как ни в чём не бывало. У ног валялся пульт от телевизора.

Игорь огляделся в поисках чего-то, что могло вмешаться в сон, и увидел рядом с собой Кирилла. Тот топтался возле кресла, будто собирался с духом попросить плюшевого кентавра, в которого превратился отец, уступить ему дорогу. Игорь понял, что его разбудило. Малыш толкнул кресло, пульт свалился с колен и стукнул по ноге.

Ленка спала на размётанной кровати, больше напоминающей оставшийся от взрыва кратер, подтянув к груди подушку. Нужно было её разбудить, но Игорь не мог оторвать взгляд от Кирилла. Руки его согнулись в локтях с грацией двух подъёмных кранов, толкнули спинку кресла ещё раз, и всё сдвинулось ещё на пару сантиметров.

— Иди в комнату, — тихо приказал Игорь. Голос пропитала хрипотца, в горле застыло противное тёплое чувство, как будто по нему только что проследовал добрый литр палёной водки.

Днём, когда было нужно, Лена брала Кирилла за руку и уводила. Так же сейчас попытался сделать Игорь. С трудом он удержался от того, чтобы не отдёрнуть руку не начать дуть на ладонь. Кровь в венах малыша как будто превратилось в огонь, а плоть словно состояла из пара. Неужели Лена не почувствовала?..

Но нет, это нельзя назвать жаром. Игорь был отчего-то больше чем уверен, что если вложить в руку Кирилла рожок с мороженым, едва ли оно будет таять быстрее, чем в ладони у любого другого человека. Здесь что-то другое, и вряд ли градусник способен это показать.

Вместо того чтобы отвести мальчика в комнату, Игорь сам отодвинул кресло и долго смотрел, как тот дёргает запертую входную дверь. Когда же вторая рука потянулась к ручке замка, взял его за плечи (пот на ладонях мгновенно высох) и вытолкал обратно в комнату. Кирилл пытался сопротивляться, но делал он это точно набитая ватными катышами кукла.

Игорь просидел в кресле без сна до самого рассвета. Утро принесло не много облегчения. Глядя на солнце, что вставало за окном, он ощущал тёплую пульсацию между пальцами; сосредоточившись на этом ощущении, казалось, можно было коротать часы и даже дни. Лена проснулась и сразу развернула бурную деятельность. Она проверила, как там Кирилл, и нашла его стоящим напротив стены с фотографией замка: смотрел он туда, как будто пытался разглядеть кого-то знакомого в окнах. Приготовила завтрак. Ощущая запах, Игорь рассеянно пытался вспомнить, когда последний раз ел. Не получилось. Как будто кто-то провёл ясную меловую черту между нынешней их жизнью и прошлой — черту, которую, следуя каким-то чуть ли не древнеиндийским суевериям, запрещено переступать.

Лена привела за стол Кирилла, попыталась накормить. Но каша вываливалась из его рта, лицо оставалось отсутствующим, будто вылепленным из пластилина. Лена расплакалась и убежала в комнату. Игорь, не в силах оставаться с сыном в одиночестве, пошёл к ней с тарелкой и кормил уже жену, утирая ей краешком простыни рот. Осознав это, Ленка перестала плакать и раскричалась; под аккомпанемент этих криков Игорь лыбился, как дурак.

— Что смешного? — в конце концов спросила жена.

— Если кричишь — значит с тобой всё нормально, — ответил он.

— Дуралей, — сказала Ленка, но больше не плакала.

Из зала они слышали, как сын дёргает и дёргает ручку входной двери (защёлку замка Игорь снял, так, что её нельзя было открыть голыми руками). Лена схватила телефонную трубку и принялась с остервенением набирать номер. Игорь слышал, как трубка вопит истеричным женским голосом. Жена, прикрыв её ладонью, прошептала: «это Лерка».

Лерке было совсем плохо. Слава превратился в угрюмого молчуна, который только и делал, что наполнял желудок водкой, а лёгкие — сигаретным дымом. Он больше не запирался в комнате, не закрывал дверь, но всё ещё сидел там, как огромный паук в своей паутине, раздумывающий, как добраться до двух мельтешащих в углу мошек. Ей было страшно, в то время как малышка сохраняла самый блаженный вид из всех, что может принять человеческое лицо.

— Пускай она оттуда бежит, — сказал Игорь. — Только не к нам. Куда-нибудь к подругам.

Лена тщательно прикрыла трубку ладонью. Голос её звенел, как кубики льда на дне стакана.

— Примерь на себя сначала его шкуру, Гошик, прежде чем такое говорить. Ты тоже можешь в любой момент сорваться. Если бы ты сидел там, на стуле, и выпивал стакан за стаканом, а твоя женщина обсуждала тебя в этот момент по телефону у тебя на глазах… если бы мы с Кириллом хотели от тебя сбежать — что бы ты сделал?

Это оказалось неожиданно легко. У человека, в чьих венах, следуя банальной метафоре, вместо крови течёт алкоголь, особенная логика. Кажется, будто всё острое внутри тебя затупляется, и требуется больше усилий, чтобы вращать шестерни жизни.

— Клади трубку, — сказал он. — Скажи ей, чтобы больше никуда не звонила. Пускай… пускай тогда попытается найти с ним общий язык.

Лена смерила его долгим взглядом и продолжила разговор по телефону. Сказала несколько утешающих слов. И только после того, как Игорь прибавил: «Я серьёзно», Лена положила трубку.

Она ощутимо горбилась, волосы неопрятными космами свисали на грудь.

— Все остальные тоже, — сказала Лена после нескольких минут молчания.

— Тоже — что?

— Тоже пытаются выбраться из дома. Дети. Все, кто может ходить. Мамаши в панике.

— А что младенец?

Ленка изменилась в лице.

— Всё так же.

— Послушай, Ленк, — Игорь глубоко вздохнул. — Мы должны попробовать выпустить его. Только не кричи. Выпустить и посмотреть, что он будет делать. Куда пойдёт.

Конечно же, она ответила «через мой труп — может быть» — что ещё могла сказать мать?

Вдохновлённый одним, пусть и сумеречным успехом, Игорь терпеливо продолжил, держа между ладонями её руку и трогая пальцами костяшки.

— Каждый час, который мы все втроём проводим здесь взаперти, только усугубляет ситуацию. Ничего не меняется. Вот представь, допустим, ты тонешь на пляже где-нибудь в Греции. С каждой секундой всё хуже, ты захлёбываешься, а на помощь позвать боишься, потому что ты здесь без визы и вообще международный преступник. Что будет, если тебя спасут? Вдруг тебя кто-нибудь узнает?

— Где ты нарыл этот свой талант красноречия? — холодно спросила жена. — У тебя же его отродясь не было. Звучит неуклюже.

Игорь улыбнулся половинкой рта.

— Это я сам пытаюсь вроде как позвать на помощь. Видишь, не успел я рта открыть, а ты уже обвинила меня в неуклюжести.

Лена вздохнула.

— И куда, как ты думаешь, он пойдёт?

В голове Игоря раскручивались какие-то шестерёнки.

— Может, не дальше подъезда. Может, ему приспичило… ну я не знаю… оторвать хвост коту, что завёлся этажом ниже.

— Почему ты не хочешь просто подождать? Ведь ничего же страшного не происходит. Пока не происходит.

Лена произнесла это с видимым усилием — Игорь понимал почему. Кирилл чертовски пугал их обоих. Материнский инстинкт — сильнейшая вещь на свете, любой страх будет втоптан им в грязь без малейших колебаний. Но и у страха есть дуля в кармане. Он может расти. И он будет расти, пока не перессорит их с женой в пух и прах, пока не выдавит их из дома, разбитых, раздавленных, сорвавших ногти и голос в нескончаемых склоках.

— Пассивное ожидание никогда не приводило ни к чему хорошему. Послушай, — Игорь набрал полную грудь воздуха, — ты же у меня умница. Ты прекрасно всё понимаешь. У меня лично руки чешутся, чтобы что-то делать, и если это будет просто поход в магазин за яйцами, я сойду с ума.

В её глазах зажёгся лихорадочный огонёк надежды.

— А вдруг пока мы будем там, на улице, придут врачи?

— Ленк, очнись, — руки Игоря дёрнулись к ней через стол. — Никаких врачей не будет. Это происходит одновременно по всему миру, а у врачей у самих есть дети. Посмотри на улицы — они пусты. Никто сегодня не поехал на работу.

Ему не легко было тушить этот огонёк, но, созерцая тонкую струйку дыма, в которую он превратился, Игорь понял, что поступил правильно.

Щёки Лены ввалились. Казалось, решение, которое ей надлежало принять, грозит перевернуть весь мир кверху тормашками, не оставить от него камня на камне. В конце концов, этот мир уже перевернулся однажды, может, это вращательное движение будет в другом направлении? Кто бы мог сказать. Кто бы мог…

— Тогда пойдём. Посмотрим на того кота, которому Кириллу приспичило оторвать хвост — господи, ничего глупее в жизни не слышала! — и приведём его обратно.

— Я пойду один. Тебе опасно туда выходить. Это другой мир, — Игорь не представлял, откуда взялись такие мысли. Кажется, он сам ещё не вполне это осознал, — не тот, к которому ты привыкла. Я бы хотел, чтобы ты, со всеми своими нервами, осталась дома. Посмотри на меня — я спокоен. Я сильный. Разве я не способен присмотреть за собственным сыном?

Ленка взорвалась.

— Ну уж нет, Гошик! Присмотреть за Кирюхой ты, может, и сможешь — но кто, кроме меня, присмотрит за тобой?

Игорь заставил лицевые мышцы растянуться в улыбке. Улыбка вышла донельзя фальшивой, но Ленкин чуткий прибор, фальшифометр, работающий на женской интуиции, кажется, дал сбой.

— Пацан присмотрит. Помнишь, вы же с ним договаривались об этом? Мы будем присматривать друг за другом, только и всего.

— Ладно, — сказала Ленка. — Делай что хочешь. Я останусь тут и буду ждать, пока вы не вернётесь.

— Ты нас отпускаешь?

Игорь вмиг почувствовал как на плечи и нижние шейные позвонки опустилась тяжесть.

— Ты прав. Ты взрослый мужик, Гошик, — Ленка поднесла к его ноздрям склянку с его любимыми духами — Сарказмусом. — Конечно, я тебя отпускаю.

Тем не менее она была чертовски бледна, когда Игорь, в сапогах, куртке и шапке, взвалив на себя столь ответственную миссию, отпер дверь. Кирилл в верхней одежде казался космонавтом, который готовится ступить на поверхность луны, движения его так же неуклюжи, а обувь шаркала по полу, будто мальчик разучился в ней ходить. Помпон на шапке болтался как приманка рыбы-удильщика, и следом за этой приманкой, бросив последний взгляд на жену, выплыл Игорь.

Что ж, вот он и остался в одиночестве. Кирилла, пожалуй, можно не считать. Мужчина сделал несколько глубоких вдохов и сказал:

— Ну, пацан, веди. Куда бы ты не направлялся, я обещал твоей мамке быть за тобой.

И, постояв немного на лестничной площадке, Кирюха пошёл. Он освоился с ботинками, перчатки, похоже, тоже перестали доставлять неудобства. С каждой ступенькой — совершенно неожиданно он пошёл не вниз по лестнице, а вверх — шаг мальчика всё убыстрялся. Они с Кириллом преодолели уже семь пролётов. За всё это время ни разу не зажужжал в шахте лифт — возможно, со вчерашнего дня им не пользовались. Игорь хотел было на очередной площадке вызвать лифт, дёрнуть Кирилла вправо, затолкать его в кабину и подняться сразу на последний этаж, но побоялся прерывать медитативное его движение наверх. Было в этом что-то от сонма мировых религий, от пения ангелов и бормотания монахов в затерянных в азиатских горах монастырях. Апофиз духовного развития человека — трудный, размеренный, постоянный, без пауз и передышек, путь наверх…

Кирилл остановился только на последнем этаже. Здесь был небольшой балкончик — открытый, и потому почти полностью занесённый снегом. Буквально в нескольких метрах над головой, не встречая никакого препятствия, вопил ветер. Иногда он под крутым углом устремлялся вниз, и тогда мимо лиц Кирилла и Игоря плыли целые волны мелкого, сыпучего снега.

Кирилл даже не думал моргать, когда порыв ветра налетал и трепал торчащие из-под шапки волосы. Игорь жмурился, скалился, держал сына за капюшон, на случай если ему в голову вдруг взбредёт прыгнуть вниз. Перед глазами всё ещё стояло лицо Семёныча. Интересно, где он сейчас?

Хотелось высказаться, и Игорь не смог отказать себе в этом навязчивом желании.

— Ты, пацан, сильно расстраиваешь мать. Меня-то можешь расстраивать сколько угодно, я тебя никогда не радовал… но Ленка — она всегда искренне пыталась тебя понять. Она говорила, что в тебе есть что-то особенное, и что я теряю многое, упуская это… я не спорю, наверное, так оно и есть. И прямо сейчас мы должны расставить с тобой все чёрточки над «Й». Выяснить, кто из нас кем является.

Игорь прокашлялся: ветер теребил беззащитное горло, как будто там, как в мягкой глинистой почве, свили себе гнёзда тысячи ласточек. Тронул Кирилла за плечо.

— Давай сначала я скажу всё что думаю, а потом ты, хорошо? Так вот. Я привык держать, всё что могу, под контролем, а тебя я контролировать не мог — с самого начала, с того дня как ты появился в животе у Лены. Наверное, с этого момента я начал себе воображать, что тебя и вовсе нет на свете. Не спорю, несколько эгоистично, но по-другому я не мог, — Игорь подумал с полминуты и возмутился: — Я же не из пластилина, в конце концов, чтобы быстренько поменяться, когда нужно! Я как железный дровосек из той книжки про Дороти и её щенка, которую ты читал.

Во всяком случае, Игорь тешил себя надеждой, что не набит соломой и не отягощён отсутствием у себя мозгов.

Кирилл не собирался никуда прыгать. Не думал он, похоже, и высказывать свою точку зрения. Он стоял и смотрел вверх, как будто там вместо небес был разукрашенный синей краской картон, в котором можно проглядеть дыру. Рот кривился, как будто хотел оторваться от хозяина и отправиться гулять сам по себе, прыгая как лягушка.

Игорь моргнул. Здание напротив, казалось, качается, как спичечный коробок, который двигают с другой стороны пальцем. И там, на крыше, был человек. Он, так же как и Кирилл, смотрел, задрав голову в небеса. На мгновение его видно было так ясно, как прямоугольники машин далеко внизу. Этого человека Игорь мог закрыть пальцем — настолько тот казался маленьким.

— Эй! — заорал Игорь, но ветер подхватил его крик и затолкал обратно в глотку.

Человек скрылся из глаз и больше не появлялся, оставив после себя стойкую мысль, что они только что видели ещё одного ребёнка. Кирилла-то Игорь держал за капюшон, а того малыша кто подержит?..

Когда ногти на пальцах (Игорь забыл взять перчатки) превратились в ледышки, Кирилл, наконец, развернулся и пошёл туда, откуда пришёл. На площадку перед последним этажом, потом — вниз по лестнице.

— Ну что, нагулялся? — хмуро спросил Игорь, вытирая сопли. — Теперь можем идти отчитываться матери?

На восьмом этаже загремел замок, дверь приоткрылась, явив чьё-то морщинистое лицо. До поры, пока оно не заговорило, Игорь не мог понять, какого пола человека он видит перед собой.

— Это ходячий, — прошамкала старуха, разглядывая блестящими собачьими глазками Кирилла.

— Да уж не лежачий, к сожалению, — буркнул Игорь.

— У них теперь в голове ползают улитки, — дверь приоткрылась шире, и Игорь, хмуря брови, повернулся к старухе. Её морщинистый палец шатко поднялся и ткнулся в висок. — Такие же, как у меня. Он слышит их голоса. Спроси его — он ответит. Там ходит человек с топором, только к нему нынче малышня прислушивается. Вовсе не к телевизору.

— Что за человек с топором? — спросил Игорь, но старуха просто стояла и смотрела на удаляющегося вниз по лестнице Кирилла, покачиваясь на своих костлявых ногах.

Не дождавшись ответа, Игорь повернулся и поспешил следом за сыном. Старуха, склонив голову, смотрела до тех пор, пока ослабшее зрение могло воспринимать, а после закрыла дверь.

Кирилл против ожидания прошёл мимо своей квартиры.

— Куда ты, пацан?! — почти с обидой закричал Игорь. Схватившись за голову, побежал следом, перепрыгивая через две ступеньки.

Подъездная дверь оказалась растворена, щупальца снега протянулись до самой верхней ступеньки лестницы. Игорь принюхался. Ночью шёл снег, и он, возможно, вернётся позже. Слишком уж сильный ветер. Воздух вокруг такой прозрачный, что, кажется, стоит хорошенько подышать, чтобы всё запотело как стекло. Кирилл чёрной фигуркой удалялся по тротуару вдоль дома, явно зная куда идти. Скоро он завернёт за угол и пропадёт из виду; отец поспешил за ним.

Хоть кто-то наверняка что-то знает. Нынешнему миру этого так не хватает.

Позвонила Лена.

— Где вы?

— Здесь, недалеко. Переходим Ново-Вокзальную. Он идёт так, будто помнит, где забыл свою любимую игрушку.

— Пусть он будет осторожен.

— Если бы я знал, где у него спрятана включающая осторожность кнопка — я бы её нажал, — рявкнул Игорь. Почувствовав, как язык вздрагивает и немеет под весёлой капелью яда с клыков, прибавил, стараясь быть как можно мягче: — Ещё, Ленка, я очень хотел бы знать, где у него кнопка возврата домой. Больше всего на свете я хочу вернуться сейчас к тебе.

Остерегаться, впрочем, было нечего. Машин не было. Совсем.

Игорь рассказал о паломничестве на последний этаж, о том, что видел на крыше дома напротив другого ребёнка. Нет, друг друга они с Кириллом, кажется, не видели. Они видели только одно — голубую крышку, которой, как кастрюлю, накрыло бетонный стакан нынче утром.

— Держи меня в курсе, — сказала Лена. — Я тут смотрю телевизор. В кои-то веки прямое включение. Говорят, «врачи работают над решением проблемы», но никто пока не делает никаких заявлений. Сказали — «держите детей при себе, сохраняйте спокойствие и оставайтесь дома». Я так понимаю, все поликлиники и больницы в осаде со вчерашнего дня. Просили не занимать линии скорой помощи по «всем известной проблеме». Оставили телефоны для трудоспособного населения, не отягощённого детьми. Можешь себе представить, для них мы уже чем-то отягощены! Они так говорят, будто у нас перерезаны сухожилия на ногах или, скажем, будто наши дети — что-то вроде колодки на шее.

— Правительство — это правительство. Для чего им это?

Ленка вздохнула и процитировала:

— Ввиду чрезвычайной ситуации… могут потребоваться рабочие руки и полезные навыки, или что-то вроде того… Вождение там, и прочее.

Игорь фыркнул.

— Они нас стеной собираются огородить, что ли?

— Игорь, это же по всему миру. Ты сам сказал. А сейчас подтвердили. Мне кажется, — голос её упал до шёпота, — это из-за всех этих самоубийств. Как в войну: тела будут грузить на машины и увозить. Часть на изучение, а остальные просто свалят в какую-нибудь яму, например, в карьере, и засыпят землёй. О! Да! Показывали «Пусть говорят», и там один депутат сказал, что мы все жертвы вируса генетической модификации.

В голосе Ленки ныли струны паники — легко, как будто какой-то музыкант, задумавшись, пощипывал их пальцами.

— Это просто ради смеха. Народ нужно развеселить, вот они и выпускают всяких клоунов, — пробурчал Игорь.

— Совсем не смешно, — сказала Ленка. Повторила, перед тем как Игорь сбросил звонок: — Держи меня в курсе.

Они прошли ещё два квартала вдоль шоссе, свернули налево и углубились во дворы. По правую руку был хлебопекарный комбинат, там что-то стучало и шумело; иногда в небо взмывала струя пара, которую ветер тут же рвал на части. Там кипела работа. Людям нужно что-то есть. Кирилл шёл вдоль его забора. Миновал автозаправку (закрытую), автобусную остановку (на которой никого не было). Если идти дальше, никак невозможно миновать парк имени Гагарина с его прямыми, как стрелы, аллеями. Вдруг вспомнился любитель хурмы, подросток, которого пришлось так некрасиво отправить в нокаут.

Спелая, пусть и слегка подмороженная, хурма навела на мысли о еде. Здесь был небольшой рынок, но прилавки оказались закрыты. Игорь решил быстренько пройти по рядам — вдруг найдётся кто-то, у кого жажда заработать пересилит материнские инстинкты? Как только он сделал шаг, из вагончика для охраны выбрался матёрый детина в чёрной куртке, уставился злобными глазками на Игоря.

— Как дела? — спросил Игорь. — Не найдётся чего пожевать? За деньги, конечно.

— Твой? — спросил детина, кивнув на удаляющуюся спину Кирилла. Отсюда казалось, что с мальчиком всё в порядке: он бредёт, захваченный внезапной мечтой, некими чудесными образами, что часто посещали его раньше. Игорю впервые захотелось узнать, что это за мысли.

— Мой.

— Не подпускай его ко мне. Не люблю бредущих. Не посмотрю, что ребёнок был, разнесу башку, и точка.

Игорю подумалось, что он уже слышал сегодня это слово. «Бредущий»…

— Если бы я был ему авторитетом, я бы предупредил. Но если честно, мы с тобой ему нафиг не сдались.

Детина отступил на шаг, не отрывая колючих глаз от Игоря, запустил руку в проём вагончика, и на свет божий появилось нечто восхитительное — обёрнутая тестом сосиска, присыпанная пронзительно-оранжевой морковкой. В животе у Игоря затрепетало. Отчасти оттого, что на свет могла появиться винтовка — почему бы и нет? Кто этих чокнутых охранников знает. Отчасти, конечно, от голода.

— Пятьсот.

— Пятьсот? Да я дешевле сам её рожу.

Детина усмехнулся.

— Вперёд и с песней. Только учти, в супермаркет ты забежать не успеешь — выродка своего потеряешь. Вряд ли ты взял с собой наручники, чтобы к столбу его пристегнуть. И потом — супермаркет сегодня не работает. Я проверял.

Игорь поморщился и, стараясь не доставать из кармана кошелёк, вытянул из него фиолетовую бумажку. Детина проверил деньги на свет и, после того как обмен окончательно свершился, внезапно участливо спросил:

— Пакетик нужен? Салфеток нет.

— Пакетик полтинник?

— Бесплатно.

— Нет, спасибо. Ну, бывай.

И Игорь побежал дальше, на ходу откусывая от хот дога. Подумать только, какие люди изворотливые твари! Мы греемся друг об друга ночами, ходим на двух ногах и умеем провести языком по внешней стороне губ так, чтобы было щекотно, но даже не подозреваем, что в каждом из нас живёт ящерица с холодным склизким брюхом и расчётливыми мыслями. Те, кто не умеет выпускать свою анаконду на свет, однозначно плохо кончит… причём — Игорь вдруг понял это с необыкновенной ясностью, — кончит в самые ближайшие дни, если только это не репетиция апокалипсиса. Неизвестно, что будет дальше, но ясно одно — правительство, привлеки оно хоть миллион волонтёров, ничего не сможет исправить в человеческих сердцах. В умах, которые, охлаждаясь, внезапно понимают, что своя шкура всяко ближе к телу.

Что укрепляло Игоря в его странном фатализме — так это многочисленные тревожные знаки. Пятно крови на асфальте, замёрзшая лужица — тело куда-то оттащили, а может, оно в одном из этих сугробов, ждёт подальше от глаз честных людей приезда скорой или лета.

Свободно бегали собаки — нюхали всё вокруг, рылись в мусоре, скалили друг на друга зубы. Пытались лизать снег вокруг замёрзшего кровавого пятна, скребли его когтями. Игорь никогда бы не мог подумать, что в их районе столько бродячих собак. На тебя косились с каким-то человеческим выражением, человеческими глазами — как будто все, кто умер позапрошлой ночью, перевоплотились в хвостатых бродяжек. Игорь не знал, что сталось с тем подростком, которого ему не посчастливилось повстречать вчера, но подумал что вон той, рыжей с белым, тонконогой собачонке вполне подошли бы его очки. Идеально подошли бы.

Чьи-то растоптанные, измятые вещи — шапка и шарф, и даже варежки, как будто бы детские. Выглядели они, словно их долго топтали противники ношения шарфов, и шапок, и варежек, и другой одежды, надев ради этого случая берцы. Игорь носком ботинка подцепил шапку и перевернул, но не стал смотреть (а вдруг там чьи-то мозги?), а просто прошёл дальше, чтобы заглянуть в окна машины с разбитым боковым стеклом. Кажется, там кто-то спал. Не выносить сор из избы… это, конечно, можно, но что если мешок в который прячут весь этот сор скоро возьмёт и порвётся? Тогда ничего уже нельзя будет поделать.

Тут-то Игорь вдруг заметил, что они не единственные вышедшие на дорогу в неизвестность этим утром. Сначала нахлынуло облегчение, а потом кровь в венах на мгновение застыла, заставив кожу покрыться холодными мурашками. Они появлялись как будто из-под земли, точно злобные карлики, напялившие белые неподвижные маски. Здесь, там, ещё там. За забором мелькает чья-то весёлая шапочка в виде хрюшки из игры Angry Birds. Кто-то на глазах Игоря перелез через балкон на втором этаже и упал в сугроб… поднялся, не отряхнувшись и загребая руками, принялся выбираться на твёрдую поверхность. До того непривычно было видеть подобную картину, что голова Игоря как будто обрела возможность вращаться вопреки всем законам анатомии. Стало немного страшно.

Между тем ветер пригнал стада туч и начал их доить, пролив на землю первые капли зимнего молока. Игорю вдруг захотелось стука дождя, но был только снег, много снега, целый мир снега, который, падая с неба, заполнял собой всё свободное пространство, как большой пушистый кот. Колесо обозрения — сахарный бублик, маячивший над тощими руками деревьев — почти полностью утонуло в его шерсти.

Игорь обнаружил, что они уже у входа в парк Гагарина. Индийская тропа, ступая на кошачьих лапах, пробиралась среди деревьев и становилась в их тени по-настоящему дикой, необузданной. Кажется, стоит отвернуться лицом к какому-нибудь дереву, скажем, вон к тому дубовому стволу, досчитать до десяти — и обнаружить себя посреди настоящей лесной чащи.

— Эй, пацан! — рявкнул Игорь, больше чтобы немного себя подбодрить.

Стоп… а где пацан? Снег застилал Игорю глаза, ветер пел над ухом что-то из репертуара Black Sabbath. Он бросился вперёд, размахивая рукавами. Увидел возле кормушки для птиц, в стороне от центральной аллеи, фигуру, с воплем облегчения подскочил, развернул… белое лицо уставилось на него стеклянными глазами. Губы казались изгибами церковного колокола — такие же холодные и звонкие на морозе. Игорь отшатнулся, едва не свалившись в сугроб. Постарался истерически захохотать (рассудив, что всё лучше, чем позволять нижней челюсти трястись в приступе ужаса), но горло соглашалось только на икоту. Все они чем-то похожи теперь друг на друга, и всё же Ленка не очень обрадуется, если муж приведёт не того ребёнка.

— Прости малыш… ты не видел тут… а, ладно.

Мальчик — теперь можно было заметить, что он выше Кирилла на полголовы — отвернул лицо и побрёл по своим делам, чем дальше, тем больше проваливаясь в снег. Такое чувство, что он… что они потеряли связь со своими глазами, что смотрят они теперь не наружу, а вовнутрь.

Выбравшись обратно на дорожку, Игорь задумался. Кирилл был одет в тёмно-зелёную куртку и чёрную шапку — то есть ровно в такую одежду, в которую одевают своих подрастающих чад девяносто процентов серьёзных родителей. Какие же дураки! Игорь сейчас созерцал, по меньшей мере, полдюжины тёмных шапок. Все куда-то брели, разными дорогами, но в одном направлении. Далеко впереди, между киосками, мелькало несколько фигур цепляющихся друг другу за куртки на манер паровозика или змейки — ноги они переставляли с пугающей синхронностью. Игорь шарахнулся от какой-то девочки, нижняя губа которой лоскутами свисала на подбородок — кажется, это не доставляло ей никаких ощутимых неудобств, — побежал вперёд, заглядывая в лицо каждого, кто встречался на пути, потом назад: Кирилл вряд ли успел уйти далеко, и может, даже ждал папку, нарезая круги вокруг какого-нибудь дерева. Кое-кто действительно так делал: вокруг иного ствола образовались чёткие, идеально круглые тропинки, и некоторые дети, завидя такое чудо, вдруг меняли направление (но не меняли выражение лица), чтобы добавить десяток своих следов. Потом, как бельчонок, обнаруживший, что его дерево отнюдь не единственное, переходили к соседнему и нарезали круги уже вокруг него. Постепенно восьмёрки замыкались в цепочки, которые грозили соединить в единое целое весь парк — если конечно снег не застелет всё это своим покрывалом. Игорь начал думать о старинных ритуалах, которые частенько показывали в фильмах по Стивену Кингу, но быстро решил, что спокойнее будет не заморачиваться, а полностью сосредоточиться на поисках сына.

Он начал продвигаться к центру парка, и возле неработающего фонтана увидел как ручейки детей, стекаясь сюда, превращались в речку. Бордюр фонтана служил как будто звёздочкой, вокруг которой наматывалась цепь, и каждым звеном цепи было ребёнок. Они обходили кругом, почтительно и молчаливо, как паломники, как ирландские призраки, что лунной ночью кружатся вокруг места захоронения, и текли дальше. В уши как будто набили ваты. Умом Игорь понимал — это всё снег, если бы не он, были бы слышны все эти шаги, и шарканья, и прочее. Зато в голове почти явственно был слышен голос: — «тебя не должно тут быть. Ты здесь лишний. Уходи».

И он, развернувшись, побежал. Выскочил за ограду, упёршись ладонями в колени, кашлял и плевался. Сгущалась темнота, в парке стали видны фонари. Не то чтобы они только что зажглись — скорее всего, горели весь день, но стали заметны только сейчас. Они мерцали в волнах снега, будто маяки посреди бури.

Нелегко признавать своё поражение перед сборищем детей, но Игорь был готов сделать это с радостью. Кем бы они ни были… кем бы они ни стали… вряд ли они принадлежат миру людей в том его понимании, к которому все мы привыкли. И вряд ли остаётся какой-то смысл их задерживать.

С этой мыслью Игорь отправился домой. Остаётся объяснить это жене — а вот это уже задача совершенно другого порядка.