Комплот детей

Глава 7 Снаружи и внутри

Первым делом Игорь попытался сварить себе кофе. Всё вокруг покрывалось льдом. Звуки, казалось, существовали только здесь, в замкнутом пространстве. Были они медлительные и искажённые, будто всё вокруг было наполнено водой. Унитаз поприветствовал его звоном струи о ледяную корку. Вода в бачке превратилась в глыбу льда, и Игорь, воспользовавшись тыльной стороной молотка как маленькой киркой, добыл оттуда достаточно для приготовления напитка. Руки начали замерзать, и он влез в массивные меховые перчатки.

Единственным, что по-прежнему здесь, внутри, подчинялось человеку, была газовая горелка. Газ в баллоне ещё оставался, и скоро с шипением на свет появился язычок пламени.

И вот у него был горячий напиток. Он сумел подогреть на постном масле несколько кусков хлеба, зажарить ломтик мяса, после чего официально заключил, что пришёл в себя.

Ленка ушла… Игорь знал, куда она пошла. Никаких вариантов нет. В приоткрытую дверь с лестницы вползали клочья тумана. Она, уж конечно, не хотела, чтобы он отправился следом. Может, всё-таки стоит её отпустить? Оставить право выбрать то, что подсказывает материнское и женское сердце…

Стянув перчатку, Игорь пальцами затушил горелку, и только потом повернул ручку выключателя. Почувствовав, как на коже вздуваются волдыри, ухмыльнулся. Ещё живой. Не превратился в ледышку, как она. И, в конце концов, может, он всё ещё отец. Может, ещё не поздно. Дети нынче такие, что сами решают свои судьбы, но можно притвориться, что ничего не случилось, что всё это дурной сон и мир не сошёл с рельс, грохоча и извергая искры… Похититель (забудем на время, что это любимая жена) уходит на всех парах, и самое время отправиться в погоню.

Игорь влез в сапоги. Верхняя одежда и так уже была на нём. Когда мужчина переступил порог, взгляд его упал на книгу, лежащую в коридоре, словно дохлая птица. Страницы её изогнулись в форме восклицательного знака, изумрудный город плыл в утренней дымке, как мираж. Повинуясь какому-то импульсу, Игорь сграбастал её и сунул во внутренний карман куртки. Здесь, дома, не осталось больше ничего, что хотелось бы забрать, как не осталось ничего, к чему хотелось бы вернуться. Дом нынче больше не крепость… крепость — ты сам, и настало время проверить, насколько ты крепок. Безжизненный экран телевизора тускло серебрился, как будто паук-киноман затянул его паутиной. Деньги… небольшая стопка мятых купюр была у Игоря в кармане, остальное на банковской карточке. До чего же уморительно было накануне наблюдать толпу возле банкоматов, которые перестали работать (судя по валяющимся рядом чекам, около часу ночи), да отделений банков, которые так и не открылись.

Хлопнув дверью, Игорь выскочил в подъезд, больше всего напоминающий ледяную пещеру. Что-то скрипело, стенало в шахте лифта. Спустившись по лестнице на два этажа вниз, наткнулся на примёрзшее спиной к стене тело старухи-соседки… он видел её периодически возле подъезда, здоровался бессмысленно, бездумно, даже не открывая рта, но не знал, ни как её зовут, ни на каком этаже она живёт. Из-под платка высовывался острый подбородок, а губ, кажется, нет вовсе. Дотронулся до её лица: холодное как лёд. Отвернувшись от старухи, Игорь узрел на площадке внизу детскую фигурку. Вцепившись в перила, сделал осторожный шаг… Нет, показалось. Просто столб тумана, очерченный лучом света из разбитого окна. Казалось, ледяные сталагмиты готовы обрушиться на голову даже от звука дыхания. Ускорив шаг, Игорь прошёл сквозь туманный столб, одолел ещё два пролёта и с натугой открыл плечом железную дверь.

Да… «убегать» по такому снегу, наверное, сложновато. Особенно если в тебе два килограмма дополнительного веса. Несколько дорожек глубоких следов расходились в разные стороны, видно было, что люди утопали в снегу чуть ли не по колено. Машины превратились в пухлые кочки. Громады домов высились как останки древней цивилизации. С севера поднимался внушительный столб дыма. То ли там кто-то основательно решил согреться, то ли что-то сгорело дотла. «Нужно убираться отсюда, — внезапно осознал Игорь, так, будто на телевизоре головного его мозга кто-то подкрутил ручку чёткости. — Дальше, глубже, в деревни». Рано или поздно шарящие по полкам магазинов и складов руки найдут только пустоту. Идёт четвёртый день катастрофы, а большинство мелких торговых точек уже разграблены. Запастись едой, найти какой-нибудь заброшенный домик в глуши, дотерпеть на скудном пайке до весны… а там — всё будет. Потянутся из-под земли травы и деревья. Больше не будет проклятого снега. Можно будет добыть нужных саженцев и засадить огород. Попытаться добыть в лесу какую-нибудь дичь. Предстоит много работы. Игорь видел такое в кино. Поднимать с нуля инфраструктуру, строить ветряную мельницу, собрать из остова ржавого трактора новое транспортное средство. Лично придумывать новые механизмы и радоваться, как ребёнок, у которого из конструктора по сборке пожарной машины получился подъёмный кран. Попробовать, наконец, разобраться в голове новорожденного. Смотреть, как он растёт, систематизировать симптомы. Если уж не получается достучаться до прежней детской сущности — попытаться найти общий язык с новой. Остался один вопрос: «Зачем?»

А зачем? Чтобы всё это продолжало зарастать травой и чахнуть под напором древесных корней? Чтобы, в конце концов, во вновь заброшенном доме поселился медведь и нюхал их с женой кости на кровати? Сначала, допустим, подкошенный холодами и каждодневным тяжёлым трудом, сляжет он, а Ленка… Ленка долго одна не протянет. Если ничего не изменится, малыш уйдёт от них сразу же, как только поймёт, что больше никто не сможет его удержать.

Мы и есть та древняя цивилизация, — понял Игорь. — Наша история остановилась четыре дня назад. Теперь останется только угасать. Сложно представить, что спустя половину человеческой жизни мы, лишённые основного стимула к продолжению рода и желания растить потомство, исчезнем с лица земли.

И всё же… всё же, если не будет рядом Ленки — не будет ничего. Поэтому нужно постараться… нужно постараться выдернуть её из лап в резиновых перчатках до того, как случится непоправимое.

По шоссе больше некому было ездить. Снег всё падал; кажется, худое корыто, из которого он сыпался, было бездонным.

Народу на улицах мало. Должно быть, те, кто поумнее, кто сумел принять ситуацию, как она есть, и сразу начал действовать, давно уже за городом. Возможно, осваивают продуктовые и хозяйственные склады, те, что покрупнее… если их не освоили ещё этнические группировки, обитающие в этих краях. О полиции и внутренних войсках давно уже ничего не слышно. Не может быть, чтобы все они разбежались по своим семьям. Должны остаться зубры с красными глазами, со стальными нервами и гранитными руками, которые живут, чтобы служить. Кто ответственен за отдачу им приказов? Кто дежурный нынче по стране? Может, мы вовсе не в свободном падении, а просто опасно накренились, и через недельку-другую сюда прибудет хозяин при погонах, в фуражке, с плёткой и мешком пряников, и всех поставит на место?

Кто бы поведал, что будет дальше… Игорь усмехнулся сквозь зубы. Кто бы ни поведал, всё равно ему никто не поверит.

По Ново-Вокзальной он спустился на Средне-Садовую, вышел к детской больнице и застыл, глазея на пепелище. Наверное, это тот самый столб дыма, который Игорь видел ещё от подъезда. Больница полыхнула, скорее всего, накануне вечером, и сейчас догорала, чадя в сгущённое небо. От пожарных машин не было и следа. Девственные сугробы покрывал слой пепла, кое-где заметны натуральные кратеры. Жертв не видно, хотя Игорь в любую секунду ожидал увидеть обгоревшее тело. Автопарк больницы за решётчатым забором выглядел как коллекция сгоревших спичечных коробков. От огромных букв «ДЕТСКАЯ БОЛЬНИЦА» на фасаде остались только «К», «Б», да «ЬН», сплавившееся в издевательское «Ы». Должно быть, кто-то обозлился на слово «детская» и запустил туда коктейлем Молотова.

Если Лена сюда и дошла, ей пришлось развернуться и отправиться в путешествие к больнице Калинина. Почти два километра Игорь прошёл по трамвайным рельсам. Две собачьи стаи сопровождали его на безопасном отдалении, а когда он остановился чтобы перевести дух, вытягивали шеи и таращили глаза, словно койоты снежной, богом забытой саванны.

Выстроившиеся в рядок бело-синие корпуса встретили гостя распахнутыми воротами. Судя по количеству следов, здесь побывала едва ли не половина города. По двору, словно малые, растерянные дети, бродили какие-то люди — в основном пожилые. Кто-то плакал навзрыд, кто-то скулил. Конечно, Игорь услышал злую ругань.

Он прошёл к корпусу гинекологии и остановился в нерешительности. Железная дверь выломана и висит на одной петле. У порога валяется шапка, похожая на свалившееся с дерева гнездо.

— Будет сигаретка? — спросил кто-то совсем рядом.

Точно… сигаретка. Игорь выудил из кармана мятую пачку, угостил спросившего и сунул одну себе в рот. Тут же перед его носом заплясало пламя зажигалки. Зажигалка у мужичка знатная. Зиппо, солнечный привет из девяностых. Наверняка трофейная.

— Что, доктор, похоже, только начал принимать?

Мужичок, похоже, не настроен был на юмористическую волну. Он был маленький, как цыплёнок, в дешёвой дублёнке и с дёргающимися руками. Усы с прожилками седины похожи на разгорающийся костёр, запечатлённый на чёрно-белую плёнку.

— Нету там врачей, и сегодня не было совсем. Только банды. Несколько десятков здоровых мужиков, вот, вроде тебя. Видишь, стариков вон всех повыгоняли. Как только они награбят всё, что посчитают нужным и уйдут, можно будет поживиться таким воробышкам как мы.

Он почесался, сморщившись, как будто надкусил лимон, и продолжил, не глядя на Игоря:

— Мне нужно только немного морфия. Надеюсь, эти мужланы не знают что это такое. Я готов ждать хоть двое суток, но Господи, как же ломает. Не пробовал морфий? Знатная штука. Вдаришь, и готов поверить, что весь этот ужас тебе только мерещится. Или просто засыпаешь. Вчера я проспал в сугробе почти пять часов. А… не мог бы ты заглянуть и проверить: может, там, в холле, никого?

Он с робкой надеждой уставился на Игоря. Прожилки на носу загадочно синели.

— Послушай, — сказал Игорь, борясь с желанием схватить мужичка за его тонкую шею и хорошенько встряхнуть. — Ты видел здесь беременную женщину? Светленькую, волосы, скорее всего, забраны в хвост. Тёмно-зелёное пальто, и…

Мужичок улыбнулся.

— Видел, а как же? Примерно сорок минут назад. Ты что, решил проверить мои мозги? Так вот, с ними у меня всё в порядке. И с памятью тоже нормально. Так что? Я могу рассказать тебе, как выглядит этикетка. Там такие…

Обильную его жестикуляцию прервал Игорь, схватив за запястья.

— Ты видел мою жену! Она беременна, и она хочет расстаться с ребёнком, убить его. Я ей запретил, но она сбежала из дома. И если ты сейчас не расскажешь мне, куда она пошла, я разобью тебе голову вот об эти ступеньки.

Игорь никогда бы не подумал, что скажет что-то подобное с серьёзностью потомственного колдуна, который вдруг разглядел в вихляниях судьбы скучающей в кресле напротив клиентки-домохозяйки настоящую, беспощадную, злую смерть. Игорь даже йогурты в магазине покупал с менее серьёзным лицом. Самому себе он казался громом, перед которым все эти туземцы должны рухнуть на колени и молиться, но мужичок только расплылся в улыбке.

— Теперь всё понятно.

— Что тебе понятно?

— Она ушла с отрядом инквизиторов, но шла сама, как человек, который только и мечтает уединиться с толпой чокнутых головорезов.

— Что за отряд? Что за инквизиторы? Ты бредишь?

Игорь замолчал. Он вдруг понял, кого в нынешних условиях можно назвать инквизиторами. И это ему совсем не понравилось.

— Я ведь ещё трезв, — с сожалением сказал мужичок. Зажигалка щёлкала у него в руках: клац…. клац… клац… — Трезв и чист. Эти ребята называют себя санитарами нового времени. Чистильщиками. Если ты, по их мнению, пережиток прошлого, один из них подходит к тебе и несёт всякую околесицу, вроде… вроде как объясняет, почему они должны тебя порешить… ну а потом они берут тебя под руки и уводят куда-нибудь, где никто не побеспокоит. Убивают и прячут тело в снег. Ко мне не подходили! И правильно, чего им ко мне подходить? Я ведь как динозавр, сам собой вымру. А мамаш с детьми они не жалуют, ох, как не жалуют.

— Куда они могли её увести?

На губах появилась саркастическая улыбка.

— Они её не вели. Она шла, они шли. А куда?.. Это знает здесь каждый, кто держит открытыми уши. У инквизиторов работает единственный в округе врач. Слышал, что он настоящий маньяк по части хирургии. Лечить лечит, а сам вырезает у людей здоровые органы и поедает их за ужином. А пациенты потом уходят и тихо истекают кровью в каком-то переулке. Я как-то околачивался там, думал, может удастся раздобыть какие-нибудь медикаменты, но — голова-то работает! — сообразил, что в этот муравейник лучше не соваться.

— Если у тебя с памятью всё в порядке, значит, можешь показать, где это.

Хитреца на лице мужика сменилась искренним недоумением.

— Слушай, парень, я не буду этим, как его… голумом, которого, в конце концов, пристрелят или вздёрнут на каком-нибудь фонаре. Я просто хочу чертову дозу! Хочу валяться в снегу и смотреть, как падают мне на лицо снежинки. Так как, пойдёшь мне за дозой?

— Назови хотя бы адрес.

Вместо ответа мужик указал на ступеньки больницы. Он дрожал, как осиновый лист, но Игорь, полагающий секунду назад, что пора раскрутить ржавевший с лихих школьных лет маховик Машины Запугивания и Давления, вдруг понял, что он здесь не поможет. Здешним людям уже нечего терять. Они не переживают, не думают о будущем, не строят планов. Страх для них — всё равно, что хрустящие в карманах фантики от конфет или трамвайные билетики: они всегда с тобой, но мало когда на них обращаешь внимание. Если дети представляли собой загадку, кота в мешке, то эти люди были лишь видимостью, оболочкой без содержания. Раскрашенным воздухом.

Игорь повернулся и пошёл прочь. Адрес он узнал у какой-то старухи, околачивающейся возле ворот. Отдал ей за это целую пачку сигарет и, повернувшись к мужику, показал ему вытянутый средний палец. Но лицо того было направлено туда, где ждал на своём престоле, как любимого потерянного сына, Король Сна. Ноздри раздувались в радостном предвкушении.

За рекордные пятнадцать минут Игорь добрался до указанного места. Страх затерялся в бороздках рисунка на подошвах обуви; мужчина усердно втаптывал его в снег. Трудно было пройти мимо нужного дома. Он весь чадил, как паровоз, готовившийся стартовать со станции в бесконечность. Удивительно, как быстро эти люди смогли вырастить на разлагающемся теле цивилизации нечто новое, паразита, который в свою очередь способен прокормить и согреть некоторое количество двуногих. И как слетались на этот свет несчастные мотыльки в своих чёрных пальто и полушубках, ни на что не способные, жалкие, за пару дней растерявшие всю гордость царей природы. Двухэтажные собратья толпились вокруг и смотрели слепыми чёрными окнами-глазами, будто спрашивая: «Как тебе это удалось?» Дом номер 150 по улице Черемшанской не отвечал, сохраняя деловитый вид.

Игорь на мгновение задержался, чтобы перевести дух и прочитать надпись на торце дома под нижними окнами. «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царствие Небесное», — гласили чёрные буквы, выписанные чьей-то торопливой рукой. Сложно было понять, как давно сделана эта надпись, но, созерцая особенно удавшееся автору слово «войдёте», Игорь решил, что недавно. Краска шла по старым объявлениям, объявлениям из прошлой жизни, ещё не содранным и не размякшим от капели. Как-то тепло было около наскального творчества неведомого художника (писателя? проповедника?), так, будто он вкладывал в письмена свои простую и изящную мысль, разгадать которую было бы честью для любого мыслителя. Не хотелось думать, что это всего лишь плод помутившегося разума.

Игорь рывком распахнул дверь. Он напугал грязную женщину, которая курила в щель. Под ногами пропели ступени. Грохот сердца, казалось, вызывал в голове натуральное землетрясение. В полутёмном коридоре, прислонившись спинами к стенам и друг к другу, сидели люди. После морозного воздуха испарения их казались удушливым туманом откуда-то с болот. Одни спали, и сон был таков, будто сверху на них рухнула бетонная плита. Другие разговаривали: «У меня вот разболелась почка…», «Я вчера ел сухой рис, так вот, теперь…», «Говорят, в Белогвардейском тупике дают еду за наколотые дрова…» Казалось бы, о чём могут разговаривать люди после конца света? О свете и мире без него, это естественно! Всё иное должно быть забыто. Но то, что ухо могло разобрать в подобном бубнеже, никак не подходило под возвышенные темы. Люди были верны себе даже после того, как привычный им мир рухнул.

Игорь сразу понял, какая дверь ему нужна. Она была эпицентром всего. Каждый здесь мечтал оказаться за ней, и многие этого боялись. Из-под неё выбивался яркий свет, в то время как остальная часть дома была в полумраке, освещённая только несколькими свечами в подсвечниках, да прямоугольной звездой, экраном чьего-то сотового телефона. Хозяин его иногда вытягивал ногу и тыкал большим пальцем по кнопкам, не давая экрану погаснуть.

— Эй, куда это ты?

Их было много. Очень много. Они, как одичавшие собаки, могли порвать его на клочки за считанные секунды. Но Игорь был для них на недосягаемом расстоянии и стал ещё дальше, как только оказался в ореоле электрического света. Он не просто был уверен, он знал, что никто не посмеет его тронуть. Это не те люди, они думают только о том, где достать сигарет и как лечить сломанный палец.

Яркая комната поначалу ошеломила Игоря. Казалось, будто после дремучего, поросшего паутиной закулисья, он оказался на освещённой прожекторами сцене, где в этот самый момент идёт представление. Кирпичные стены стали декорациями. Медицинские инструменты валялись как попало, оборудование выглядело так, как будто его собирали здесь же, в подвале. Игорь снова подумал о декорациях: более убедительные придумать было сложно. Врач стоял спиной к двери, согнувшись над койкой. Он не уступал размерами Игорю, а то и превосходил его в охвате груди. На спине расплывалось пятно пота.

Помощница, худенькая женщина средних лет, двинулась к Игорю с намерением вытолкать его за дверь.

— Идёт операция, — сказала она.

— Я знаю, — сказал Игорь не своим голосом. — Это моя жена.

— Уйдите, — не поворачиваясь, сказал мужчина. — Она дала согласие на процедуру. Я только начал, но лучше бы вам сейчас меня не прерывать…

На стальном подносе на табуретке лежали сверкающие в электрическом свете скальпели. Когда доктор произносил «лучше бы вам», пальцы Игоря обожгло железным холодом — не глядя, он схватил инструмент за лезвие, и только почувствовав текущую по пальцам горячую жидкость, перехватил за рукоять. Когда доктор говорил «не прерывать», лезвие входило ему в спину, туда, где по скупым познаниям в анатомии Игоря, должна быть почка. Кажется, здоровяк поначалу вовсе ничего не заметил, и только когда Игорь взял его за плечо и развернул ставшее ватным и податливым тело, увидел стекленеющие глаза, хватающий воздух рот, похожий на рот большой рыбины, тогда только осознал что сделал.

— Не убивайте его! — верещала медсестра. С неё мигом слетела вся заурядность, глаза похожи на два тёмных туннеля, ладони прижаты к побелевшим губам. — Это же доктор!

Мир растерял весь цвет у Игоря перед глазами, он наблюдал за собой будто со стороны. С потолка что-то отваливалось и падало, словно на крышу какой-то самосвал свалил целую гору песка; тот просачивался и заполнял пустоты между потолком и полом. Стало трудно дышать, на зубах хрустело. Игорь мог чувствовать каждый канат на парусном оснащении своего судна, чувствовать — да, но управлять — нет… и он наблюдал, как мысли правой руки застучали, загудели шарнирами и шатунами. Кисть дёрнулась, вспарывая халат на груди, прямо под сердцем, выпуская тёмную, почти чёрную кровь.

За дверью наступила пронзительная тишина. На миг Игорь подумал, что потерял слух, но потом услышал всхлипывания медицинской сестры и хриплое дыхание жены. Врач рухнул совершенно бесшумно, как бывает, когда что-то огромное касается земли слишком далеко от наблюдателя. Какие-то ничтожные секунды Игорь ждал, что запоздалый звук настигнет его, но так и не дождался. Ленка лежала как растерзанный кусок мяса, распластанная на кушетке как лягушка на столе медика-студента.

— Моему ребёнку, — услышал Игорь свой хриплый голос. Он отшвырнул скальпель и повернулся к женщине. — Он причинил какой-нибудь вред моему ребёнку?

Она покачала головой. Тогда Игорь принялся освобождать тело жены от трубок, с грохотом сбрасывать с кушетки судна с инструментами. Запиннул пластиковый таз для жидкости, пока ещё, слава Богу, сухой, в угол. Он тряс Ленку, но даже грудь её не стала подниматься чаще. То, чем её накачали, наверняка бы понравилось тому мужику у больницы. Игорю это не нравилось совсем.

Он спустил с кушетки сначала Ленкины ноги. Натянул штаны, с трудом застегнув их у неё на животе. На ляжках и голенях остались кровавые следы; нельзя было понять, чьей крови там больше — врача ли, или крови из порезанных пальцев. Гора салфеток и каких-то тряпок, которую Игорь задел локтём, ссыпалась на пол. Потом сорвал со спинки кровати пальто и торопливо, неловко укутал в него Лену.

Всё, теперь можно идти.

Он поднял жену на руки. «Наш сын родится, — как заведённый повторял про себя Игорь. — У него будет будущее».

— Вы — худшее, что есть на земле, — сказала женщина. Лицо её пламенело, мышиного цвета неопрятная коса топорщилась как пук соломы. Она бормотала что-то про бескорыстие, про десятки и сотни человек, что прошли через эти руки. — Из-за вас всё закончится быстрее, чем могло бы… Из-за вас все эти люди останутся без медицинской помощи, а вы… вы будете гореть в аду.

Игорь толкнул ногой дверь и выбрался наружу, неся на руках бесчувственную Ленку. Мысль, что он успел, заставляла его колени дрожать и одновременно придавала поразительных сил. О таких силах не подозреваешь, пока не почувствуешь что можешь легко поднять настоящий Эверест, в который превратилась за месяцы беременности собственная жена.

В коридоре все молчали. Он шёл через караул калечных и убогих, многие из которых не могли даже стоять, а те, которые могли, держались за стеночку. Осторожно стал спускаться по лестнице. Каждая ступенька, казалось, стремилась походить на велосипедную педаль, качалась и уходила из-под ног. «Как бы сесть на этот велосипед и уехать подальше», — думал Игорь.

Проблемы начались внизу. Перед дверью, под лучами света из грязного окошка, стояли четверо, держа наготове оружие. Двухдневной давности синяки заныли при взгляде на эти лица. Видно, мужчина с женщиной на руках вызвал у этих четверых какое-то подозрение, и они, помедлив и переглянувшись, двинулись к Игорю. В дыму, вырывающемся из-под двери котельной, они напоминали призраков, которые плыли над землёй, словно имея в мыслях поведать незнакомцу из плоти и крови о грешной своей жизни.

Обратно по лестнице Игорь с такой ношей подняться бы уже не успел, поэтому начал отходить по коридору первого этажа, сшибая по пути табуреты, свалив с крючка санки и повалив полку с обувью. Один ботинок Игорь пинком швырнул вперёд, и продвижение призраков замедлилось.

Найдётся ли в его руках по-настоящему львиная сила, чтобы расправиться с этой бандой? Будет ли впрыск в кровь адреналина пополам с отчаянием достаточный, чтобы, как в кино, раскидать их в разные стороны? Игорь не испытывал на этот счёт иллюзий.

Когда одна из дверей распахнулась под напором локтя, Игорь решил не рисковать. Он протиснулся в проём и оказался в какой-то тёмной комнате, аккуратно сгрузил Ленку на покрытый инеем ковёр, захлопнул дверь. Под напором мускулистых рук старинный комод, одна из редких несуразиц, которые можно встретить только в старых домах, елозя короткими ножками, подполз к двери, чтобы задержать вражеское наступление. Дыхание жены изменилось. Кажется, она начала приходить в себя.

— У меня есть пистолет, и я пристрелю каждого, кто сюда сунется! — зачем-то заорал Игорь. Пистолета, конечно же, у него не было.

— Мужик, ты лучше выходи оттуда по-доброму, — ответили из-за двери. — Сейчас наши подтянутся, и разберём твои баррикады, даже пикнуть не успеешь.

Игорю очень не хотелось говорить что-то вроде: «Живым вы меня не возьмёте». Ленка могла проснуться в любой момент и сказать: «У тебя, как всегда, на уме одни банальности. Ты что же, Гошик, герой боевика?» И, может быть, услышать Ленкин голос (даже противную его вариацию) было бы очень неплохо, но Игорь не хотел знать, что она скажет, когда поймёт, что всё ещё на сносях. Когда вокруг столько внешних врагов, революция в собственных границах представляется самым что ни на есть негативным вариантом развития событий.

Как раз, когда Игорь начал поиски ответа на вопрос «что дальше?» в собственном кроссворде, раздался стук в окно, тихий, но навязчивый. Мир там, снаружи, слипся в единую белую массу, как пластилиновый человечек, к которому поднесли зажигалку. Человечек там тоже был, и Игорь не мог узнать его ровно до того момента, пока не распахнул окно.

Сперва ему показалось, что он впустил целую стаю летучих мышей. Но потом оказалось, что это всего лишь окрестный граф Дракула, рукава пальто которого путались с концами длинного полосатого шарфа. Он с трогательной неуклюжестью вскарабкался на подоконник и спустил ноги в квартиру. Шляпа съехала на бок, из-под неё торчали давно не мытые тёмные космы. Пластырь на подбородке отклеился с одной стороны так, что Игорь мог созерцать произведение искусства, нарисованное собственными же костяшками пальцев.

— У меня тут пистолет, — предупредил Игорь.

— Нет-нет, — забормотал гость, потешно топорща усы. — Я всего лишь хочу дать тебе возможность сбежать. Слышал, что ты не дал там, наверху, провести операцию, всячески осуждаю… но ничего уже не исправить.

С этими словами он снял очки и, наконец, посмотрел в лицо Игорю, который уже готовил на всякий случай кулак.

— Как бы то ни было, вы вдвоём можете идти. Если уж всё так складывается… Я, откровенно говоря, всё меньше верю в действенность мер, которые мы здесь предпринимаем. Мы как варвары, пытающиеся забросать лесной пожар песочком. Когда-нибудь я, возможно, оставлю всё и пойду в пещеру к этим детям. Скажу: я убил многих ваших… чужими руками, конечно, но всё равно — эти смерти на моей совести. Так что смотрите, грудь моя открыта, можете всадить туда копьё. Но сначала расскажите мне, в чём соль? Если же они не захотят меня убивать и будут молчать, как каменные истуканы, я останусь с ними жить, пока тайна не раскроется. Буду их защищать, насколько хватит моей мышиной храбрости.

Он рассеянно посмотрел на Лену, нацепил очки и принялся расхаживать по комнате, словно адвокат, ожидающий вердикта судьи.

— Они… поймут… — прохрипел Игорь, так и не придумав, что делать с кулаком. Он чувствовал себя туземцем из Океании, путы которого перерезал сам капитан корабля.

— Их мозговой центр стоит перед вами, — истерзанными борьбой с подоконником пальцами профессор подкрутил усы. — Сейчас я опять вылезу через окно и пойду туда, к ним, к этим страждущим, потяну немного времени, чтобы дать вам уйти подальше. А если кто-то из этих истуканов с острова Пасхи подумает про окна, так скажу, что здесь решётки… идёт?

— Если это ловушка, то я найду способ хотя бы поставить тебе ещё один синяк.

— Быть излишне подозрительным, братец, не есть полезно для здоровья, — сказал граф Дракула. — Я ведь уже сказал. Я, в отличие от многих, имею особенностью думать. Размышлять. И поверьте, я ночами размышлял над тем, что же я делаю не так. А теперь вам пора.

Но Игорь не хотел уходить, не выяснив всё до конца.

— И скольких же человек ты убил со своей бандой?

Всю спесь с него как будто сдуло ветром. Граф-профессор скуксился, согнулся, будто удочка, на приманку которой клюнула крупная рыба. Отступил в сторону от окна, стянул с головы шляпу, держа её перед собой как щит.

— Вы, наверное, слишком молоды, чтобы понимать такие вещи. Вы — деятель, а я мыслитель и руководитель… проблема в том, знаете ли, что мысли требуют себе жертвы. Человеческой крови. Рук таких же делателей как вы. Только всё это в совокупности заставляет мыслителя понять, верен ли выбранный им путь, или же следует подкорректировать или поменять направление мысли. Не обижайтесь.

Он, видимо, ждал, что Игорь всё-таки его ударит. Игорь ждал от себя того же самого. Но с ним была его бесчувственная жена, и унести её как можно дальше от этого места — сейчас то, что нужно сделать в первую очередь. Он сказал:

— Помоги мне спустить её из окна.

Там, снаружи, никого. Засада, которую подсознательно ожидал Игорь, была только из голубей, что ютились на ветках и под козырьком дома напротив. Когда Игорь почувствовал под ногами землю, он вдруг подумал, что профессор, наверное, не знает всех масштабов трагедии. Про врача ему, видимо, никто не сказал. Иначе он не игрался бы так вольно суждениями, а дал дрессированным тиграм растерзать беглецов. Пройдёт некоторое время, прежде чем всё откроется… возможно, даже очень небольшое время. Им с Ленкой нужно оставить между собой и этим домом, похожим на усталого, смертельно больного буйвола среди костей своих сородичей, хотя бы несколько сотен метров.

Оказавшись на свободе, Игорь решил двигаться по направлению к собственному дому. Он нёс жену на руках ровно квартал, после чего понял, что далеко им не уйти. Ленка не желала просыпаться. Игорь думал, вряд ли она будет ему благодарна, начнёт кричать, называть себя свободным человеком и нести всякую чепуху о свободе выбора и отсутствии будущего.

Повсюду люди выбирались из промерзающих жилищ и жгли костры, собираясь вокруг огромными толпами или, взяв какую-нибудь пламенеющую палку, шли зажигать свой очаг обогрева. Судя по многочисленным столбам дыма вокруг, должно быть, вся Самара этим днём вышла на улицы жечь костры.

Совсем выбившись из сил, он нашёл убежище в подвале одного из покинутых домов, забаррикадировав изнутри вход. Наступила ночь — длинная, тревожная, голодная. Ленка не приходила в себя, только иногда начинала шумно дышать и словно что-то бормотать под нос. «Спи, родная, — неловко говорил Игорь, больше обращаясь сам к себе, чем к жене. — Пусть Морфей сделает твой сон спокойным… таким, каким никогда не будет жизнь, когда ты проснёшься».

Он понятия не имел, кто такой этот Морфей и откуда он взялся у него в голове.

Игорь развёл собственный небольшой костерок из стопки перевязанных бечёвкой журналов и деревянной спинки от дивана. Он погружался в короткий тревожный сон и просыпался с мыслями о том, что они с Леной могут задохнуться. Но в подвале была вентиляция: дым уплывал куда-то под потолок. Крохотные окошки залепил снег. Один раз кто-то врезался в железную дверь и побрёл прочь, тихо ругаясь.

Утром Ленка наконец очнулась, но была очень плоха. Она видела всё как будто сквозь туман, то улыбалась мужу, то, будто вдруг что-то вспомнив и осознав, начинала его ругать. Называла его Гошкой, культивируя огород презрения и ненависти. «Ты понимаешь, что я вытащил тебя из-под ножа?» — спрашивал Игорь, замалчивая при этом, что насадил на нож другого человека. Ответы Ленки были путаны и пространны. Она не понимала.

Они выбрались из убежища и отправились дальше, избегая людных мест. Ленка шла сама, повиснув на плече мужа. Она молчала. Ноздри её раздувались, а губы шевелились, будто хотела что-то сказать, но никак не могла оформить мысли в слова. Когда они остановились около одного из костров чтобы погреться, Игорь услышал последние новости и сплетни: говорили, что пятый хлебозавод, брошенный работниками, занял народ и печёт там хлеб, раздавая всем желающим. Многие либо собирались туда, либо были только что оттуда, рассказывая о настоящем, ароматном, горячем хлебе, который за пять суток стал ценнее золота. И это была единственная положительная новость. Говорили, что вандализм уже вошёл в норму жизни. Говорили про массовые столкновения из-за еды с цыганами где-то в районе Зубчаниновки. Говорили, что те же цыгане многих местных забирают в рабство. Говорили, что в лесопарке, что вдоль Ташкентской улицы, совершилось массовое самоубийство, что кто-то планомерно сжигает церкви: пострадали уже три. Все нервничали и готовы были драться со всеми. Все были голодны и готовы на всё, чтобы урвать себе хоть какой-нибудь кусок хлеба. Пусть даже у зазевавшегося соседа.

Мысль о еде и навела Игоря на идею посещения Эльдорадо, громадного супермаркета, электрического рая с разнообразной едой на полках. Огромный супермаркет — не маленький магазин. Сейчас туда труднее попасть, чем в маленький магазин. Но если уж попадёшь, то награда наверняка превзойдёт все ожидания, не каждый решится сунуться под своды рукотворной пещеры. Есть вероятность, что те или иные люди уже взяли торговый центр под усиленную охрану, но Игорь прекрасно помнил: пару дней назад он околачивался там, поблизости, совсем один.

Что ж, это лучше, чем возвращаться домой.

— Ты, наверное, меня ненавидишь, — решился нарушить молчание между ним и супругой Игорь. Он не был уверен, что Ленка всё в полной мере осознаёт и понимает. Очнулась она сорок минут назад, и с тех пор не произнесла ни одного вменяемого слова. Только пьяно покачивалась, привалившись к плечу мужа. — Когда-нибудь ты поймёшь, что я не мог поступить иначе.

— П…

— Я понимаю, — сказал Игорь с покорностью. — Ты можешь называть меня любым словом, которое тебе только понравится. Внеси свой вклад в поддержку русского мата.

— Писать…

— А. Хорошо. Сейчас.

Игорь подождал, пока она сделает свои дела. Когда Лена захотела пить, он натопил ей в ладонях снега. Снег, который нападал за последние два дня, казался самым чистым и самым вкусным из всего, что Игорю довелось пробовать. Поняв это, он сам выдул немало воды, сцеживая её в подобранную возле мусорного бака пластиковую бутылку.

Он был прав только отчасти. Торговый центр «Самолёт» сверкал в солнечных лучах и был похож на огромный корабль, севший на мель. Конечно, нашлись любопытные, которые захотели проверить, что там, внутри. Через дыру Игорь не пошёл: возможны были нежелательные встречи. Слишком уж явной была эта дыра в стеклянной двери, она без стеснения предъявляла фиолетовые внутренности каждому, кто проходил мимо. Вывески и рекламные плакаты обещали тёплые посиделки с попкорном и колой в компании новейшего фильма, плакат с лошадкой на полозьях, той самой, деревянной, из детства, заманивал скидками на игрушки для мальчиков. Совсем недавно, до всего этого кошмара, во время захода солнца вся конструкция сверху зажигалась как новогодняя ёлка, расцветала как маковая поляна, дождавшаяся наконец воды с неба. Но Игорю было интересно совсем не это. Задрав голову, мужчина смотрел на почти полностью покрытую снегом вывеску продуктового супермаркета. Он располагался в самой глубине всего комплекса, прямо по широкому, глянцевому коридору со скамейками. Многие ли польстились и попробовали добраться до лежащих на полках продуктов?

Когда супермаркет заканчивал свою дневную работу, между выходом и кассами опускали антивандальную шторку. Не то, чтобы совсем не было способов её открыть без ключа, но Игорь боялся, что это будет трудновато сделать в темноте.

Если только кто-то не зашёл с другой стороны.

Пять лет назад, когда нужны были деньги, Игорь в составе строительной бригады налаживал в этом здании электрику. «Самолёт» тогда только-только открывался, и мимо Игоря, ковыряющегося в проводке, провозили стеллажи и холодильники. Но главное что Игорь вынес оттуда, как он понимал сейчас — это знание, где расположена служебная дверь.

— Потерпи немного, дорогая, — сказал он жене. — Скоро мы отдохнём.

Они прошли через подземную стоянку, Игорь разыскал неприметную дверь, которая никогда не запиралась, однако была под неусыпным надзором камеры. Здесь силы вновь покинули Ленку, и пришлось три лестничных пролёта тащить её буквально на плечах. Вот, наконец, и она. Дверь со стеклом, с мерцающими над ней аварийными лампочками. Аккумуляторы всё ещё работали.

Закрыто. Проклятье!

— Ну-ка, милая, подожди в сторонке.

Игорь отвёл жену на полпролёта вниз, усадил на ступеньках. Сорвал со стены огнетушитель и несколькими ударами разбил стекло вдребезги. Просунув в отверстие руку, покопался там и мысленно открыл бутылку с шампанским, услышав, как щёлкнул замок. До настоящего шампанского было подать рукой.

— Где мы? — спросила снизу Ленка. Игорь подумал, что ужасно рад был слышать первые её осмысленные слова… и в то же время, ужасно их испугался.

Он засуетился.

— В супермаркете. Ты помнишь что-нибудь? Как голова? Не болит?

В ответ — ничего. И снова он водрузил львиную часть её веса на себя. Аварийная лампочка почти не разгоняла темноту. Со стола пустующего поста охраны Игорь забрал оставленный кем-то аккумуляторный фонарь. Холодно и темно. Бесконечные коридоры, тишина против урчания холодильников. Казалось, за тонкими стенками из гипсокартона и арматуры — пустота космоса. На холодильниках моргали красные лампочки — впрочем, продукты в них наверняка охладились сильнее прежнего.

— Скажи, ты меня украл? — прошептала Ленка. В тишине и буддисткой уединённости этого места её голос казался оглушительным. Игорь внезапно вспомнил, как видел здесь воробьёв. Нет, натурально, маленькие наглые птицы жили в магазине и зимой и летом, они порхали между трубами под высоким потолком, сидели на ручках покупательских корзин и, конечно же, оглушительно чирикали. Наверное, многие покупатели считали их своими персональными галлюцинациями. Когда над тобой проносится стая птиц и исчезает, рассосавшись по укромным уголкам, несложно заподозрить себя в тотальном недосыпании.

— Всего лишь взял своё, — ответил он. И, спохватившись, прибавил: — Я не мог допустить, чтобы тебе и… и ребёнку причинили вред.

— Всё ещё тяжело идти, — сказала она. Было слышно, как рукава шуршат по ткани пальто, прощупывая округлость живота.

Потом спросила:

— Что случилось с доктором?

Прошедшей ночью Игорь репетировал ответы на многие вопросы, включая и этот. Но сейчас все они испарились. Он молчал, так долго, что молчание это против его воли стало многозначительным.

Она как будто бы вспомнила. Хотя физически вспомнить ничего не могла, так как находилась под глубоким наркозом.

— Как ты мог, Игорь? Он делал бескорыстные вещи. Он спасал жизни.

— Я тоже делал бескорыстные вещи. Я спас жизнь нашего сына.

Ленка отвернула лицо.

— Я не хочу этого ребёнка.

— Придётся потерпеть, — отрезал Игорь.

Они слегка заблудились в крыле менеджеров с закрытыми дверьми и фильтром для воды, наполненным до самого верха льдом, а потом, следуя за лучом фонаря, как за косяком серебристых рыбок, выплыли на просторы торгового зала. Где-то под потолком были рассыпаны красноватые звёзды; как у любых других звёзд, их призванием было отнюдь не освещать людям путь. Служили они для каких-то других, дремучих и мудрых целей. Игорь не знал для каких.

Луч фонаря, мечущегося как хвост разъярённой кошки, задрожал. Здесь было огромное ледяное царство, как, собственно, и везде, но подо льдом скрывались настоящие сокровища.

— О Господи… — сказал Игорь — Господи, мы добрались! Посиди-ка здесь, а я организую нам стоянку. И добуду еды. Ты, наверное, даже не думала, что твой муж будет когда-нибудь добывать тебе еду как настоящий дикарь.

— Я ничего в жизни больше не съем, — сказала Ленка, когда Игорь исследовал ближайший к ним прилавок. Он замер между красной рыбой, упакованной в целлофан, и банками с консервированной сайрой. — Я убегу. Клянусь богом, убегу от тебя и довершу начатое. Я не буду носить это под сердцем.

Всё было примерно так, как он предполагал. Оставлять её хоть на минуту, хоть на мгновение теперь — безумие. Он так и сказал, приблизив лицо к её лицу, обоняя запах пропитавшегося потом тела и чего-то ещё. Ужаса, от которого начинают трепетать ноздри.

— Даже не надейся, что я выпущу тебя из виду, — прибавил Игорь, снимая с полки так кстати подвернувшийся моток скотча и заключая в плен беспомощные конечности женщины, похожие на подстреленных, ощипанных пташек. Держать себя в руках получалось на удивление легко. Та царапина, что испугала его тогда, несколько дней назад, почти зажила: от неё на чумазой Лениной щеке остался невразумительный след. Перепутав причину и следствие, Игорь подумал, почти смеясь: «Как меня могла вывести из себя такая мелочь?»

Наконец удалось организовать подобие лагеря. Игорь имел подобный план в голове с самого начала. У него было много времени на обдумывание. Здесь имелись портативные газовые плитки и баллоны к ним — всё это люди в прежние времена брали на пикники или в загородные дома. Мужчина решил, что до конца холодов запасов газа должно хватить… на крайний случай, впрочем, есть ещё уголь.

А еда! Господи, сколько же здесь еды. Эти уходящие в бесконечность полки… Игорь захлёбывался от восторга. Странная лёгкость появилась в икрах. Немота в кончиках пальцев — они начали подмерзать, — перестала иметь всякое значение.

Получасом позже, поедая бутерброд с куском жёсткого сала, Игорь вежливо выслушивал доводы жены и, выкраивая промежутки между фразами, пропихивал ей в рот куски грудинки и размороженный и любовно порезанный им самим помидор.

— Ты не сможешь держать меня здесь вечно, Гошик, — заливаясь слезами, говорила она.

— Я и не собирался. Мы подождём весны… подождём, пока не родится наш сын.

— Я клянусь, я что-нибудь с собой сделаю. Ты и моргнуть не успеешь, как всё уже случится. Он и так уже почти мёртв, Игорь. Почему ты не позволяешь мне от него избавиться?

— Он жив, — Игорь улыбался. — Мой сын жив.

— Это всего лишь фантазии. Ты, видно, сошёл с ума, раз не видишь очевидного… это страшная правда, но она — правда. Странно, да? Я проживала целые жизни в книгах, которые ты пренебрежительно называл беллетристикой. Я вырастила нашего первого сына, в то время как ты предпочел от него отказаться. Так чем тебя огрели по голове, что ты предпочёл занять моё место? И как тогда мне быть, кроме как не занять твоё? Очнись уже от грёз, Гоша, времена изменились.

— Замолчи и жуй тщательнее, а то подавишься. Наше время ещё не прошло.

— Я… — Лена сделала движение, будто собиралась всплеснуть руками. — Если бы я знала, каким великим упрямцем ты можешь быть! Если честно, я тебя совершенно не узнаю.

Игорь не удержался от того, чтобы не сделать замечание. Голос его звучал недовольно.

— Кажется, ты считала меня за безвольную малышню и предлагала остаться в детском саду вместе с Кирюхой.

Упоминание о сыне привело её в ярость.

— Ты мальчишка! Просто мальчишка. Не знаю, каким образом я смогла оказаться в твоей власти. Деревенщина! Пещерный человек! Диктатор!

— А ты, ты считаешь себя здравомыслящим человеком? — сварливо сказал Игорь. Он не вспылил, нет — на всём, что могло там, внутри, вспыхнуть, будто бы выросла свежая трава. Он хотел немного вывести Лену из себя. Это так редко удавалось в прошлой жизни, что Игорь, ругая себя за мелочность и злопамятность, тем не менее, не мог заставить себя пропустить такой шанс. — Собиралась убить ребёнка. В каком-то грязном сарае… я, если хочешь знать, вытащил тебя из-под ножа настоящего мясника.

На это Лена не ответила ничего вразумительного. Но когда она зарычала, как рассерженная пантера, Игорь схватился за голову.

С этой поры он стал приковывать жену за руку к декоративной пальме, замёрзшей подобно мамонту, попавшему под молот ледникового периода. Сначала думал найти для этой цели какие-то верёвки (всё-таки скотчем положено связывать буйных пассажиров в самолёте, но никак не собственную жену), потом в отделе товаров для детей неожиданно обнаружил вариант получше. Это детские розовые пластиковые наручники с настоящей цепью, которые оказались необыкновенно прочными.

— В комплекте, есть ещё пистолет с липучками. Оставлю его тебе. Развлекайся, — сказал он по возможности ласково, но Ленка только плюнула ему в лицо.

Когда Игорь удалялся на охоту, то позволял себе ругаться и даже плакать. Отчаяние таилось между стеллажей, неожиданно набрасывалось сверху, падая на макушку чёрной птицей. Безоговорочно верховодить в супружеских отношениях уже не казалось таким важным. Игорь пришёл к выводу, что компромиссы с воюющей женщиной — такой же миф, как то, что люди способны меняться под давлением обстоятельств. Это всё меньше было похоже на войну, и куда больше — на помешательство. Странно, что этой грани он не заметил раньше, хотя, может, подсознательно замечал, но не торопился выходить за нарисованный жирным красным круг.

Отныне, когда он пытался кормить Лену с рук, приходилось опасаться укусов. Ленка ни за что не хотела принимать пищу, она ёрзала и отворачивала лицо, сжимала зубы, но Игорь, научившись варить на горелке жидкую кашу, валил жену, иногда вместе с пальмой, на пол и вливал ей в рот сдобренную разнообразным маслом питательную массу.

Он вспомнил о прихваченной из дома книге и, коротая вечера, читал Ленке «Волшебника страны Оз», приближая к её глазам текст и направляя на картинки свет прожектора (который он притащил сюда специально, чтобы читать), повернув книгу под таким углом, чтобы жена могла их разглядеть.

— Мы тоже найдём своего волшебника, — говорил Игорь. — Волшебника, который всё сделает как надо.

Ленка молчала, кусая губы. Игорь, заложив книгу пальцем, размышлял — «До чего же глупы все они — и Страшила, и Дровосек, и лев — даром, что есть настоящие мозги. Зачем идут в такую даль? У них же есть всё, что нужно!» Шутил, что это единственная приключенческая книга, которую он прочитает в зрелом возрасте, и сам же хохотал.

Игорь соорудил базовое убежище, наведавшись на склад и притащив несколько картонных коробок. Стены, даже те, в которых легко проделать пальцем дыру, задерживали достаточно тепла. В будущем можно будет перебраться в служебные помещения, обустроиться там в какой-нибудь комнате… но пока Игорь не готов был свыкнуться с ролью дракона, живущего на груде сокровищ.

Понять, день за окном или ночь, можно было только по свету, пробивавшемуся через узкие прямоугольные окна под потолком.

Так прошло два дня. Светлые пятна под потолком казались всё более яркими.

— Если бы этот ребёнок появился на свет в те, прежние времена, — утверждала Лена, дырявя глазами как дыроколом. — Я больше чем уверена, было бы так же, как с Кириллом.

Игорь почувствовал, как ему жжёт уши.

— Ты знаешь, что это не так. Мы… мы же… помнишь — задумали этого ребёнка очень давно.

— Проиграешься и бросишь, не позже чем ему исполнится четыре года.

— Нет, — горячо воскликнул Игорь, — я бы брал его с собой ремонтировать велосипеды. Я бы рассказывал ему, чем занимается его папа и как лучше радовать маму. Он бы не вырос таким аутистом, как… как Кирилл.

Ленка разрыдалась. Она плакала тонко, беспомощно, размазывая по щекам жидкость. От лица в свете примуса поднимался едва заметный парок.

— Кирилл был лучшим, кого можно было только пожелать. Он был волшебником себе-на-уме, он читал Гарри Поттера и всерьёз каждую осень ждал письмо из Хогвартса. А потом придумал свою волшебную школу, изрисовал ею все тетради. Там был план помещений, расписание всех занятий и имена преподавателей, восхитительные рисунки. Ты просто не хотел ничего этого замечать. Тебе нужно было от него только одно — чтобы он повернул своё взросление вспять и просто исчез из нашей жизни.

— Я ничего не знаю о детях, — признался Игорь, удержав себя от позыва заключить жену в объятья. Она сейчас без наручников, но даже в них Игорь не рискнул бы её обнимать: не хочется получить укус в шею — дурную традицию всех фильмов про зомби.

— И не узнаешь. Всё… все эти знания теперь бесполезны. Слушай, побыстрее бы сюда кто-нибудь пришёл и остановил этот каменный век. У меня рука затекла. Хочу, чтобы меня убили. Как животное. Просто и без изысков.

Ленка смотрела на него мутным взглядом посаженого на цепь зверя.

— Я пойду, — деревянным голосом сказал Игорь. — Много чего нужно сделать.

В подсобке нашлась портативная радиостанция. После изящных сотовых телефонов с обтекаемыми формами, она была похожа на вальяжный, пузатый обломок астероида. Ещё пара часов ушло на поиски необходимых аккумуляторов к ней.

Усилия Игоря оказались вознаграждены не только шипением пустого радиоэфира. На волне УКВ 107.7, где некогда помещалась музыкальная волна с медлительными дачными песнями, круглосуточно сидел самоотверженный старичок, должно быть, работавший прежде в помещении радиостанции не то вахтёром, не то уборщиком. Он ставил попеременно русские романсы и американский блюз, плакал, напивался в прямом эфире и обсуждал сам с собой последствия столь снежной зимы для «селекционных яблонь» на собственном дачном участке. Другая волна оказалась чуть поживее. Её занял проповедник с достаточно здравыми, пусть и слегка по-грустному поэтическими, суждениями. Как бы не относился Игорь к религии (откровенно говоря, он не относился к ней никак), слушать было интересно. Звали его отец Василий, а свою нескончаемую передачу он называл «Последним голосом на земле». Игорь вспомнил цитату из библии, написанную на стене того злополучного дома, и пожалел, что не может рассказать о ней отцу Василию. Он, наверное, нашёл бы, что сказать о детях, вошедших в Царствие Небесное.

На третьей, волне «Эхо Москвы», признаки жизни оказались лишь иллюзией — механический голос там повторял о введении на государственном уровне чрезвычайного положения и призывал сохранять спокойствие. Это было странно: не пропало электричество из розеток… ладно, ладно, пропало, но при наличии пары специалистов и некоторого количества рабочих рук всё ведь можно запустить снова, верно? Не было ни ядерного взрыва, ни метеорита из глубин космоса, ни на худой конец, свирепого вируса, так в чём же причина столь позорного бездействия людей, которые и в самом деле могут что-то сделать? Например, делиться информацией на радио… где они? Где, в конце концов, хоть какая-то спущенная сверху директива — что делать простому населению? Цивилизованный мир мгновенно разлетелся на тысячи осколков, и собирать их снова, клеить, искать подходящие — гиблое дело.

Ночью к Игорю начали одинаковые сны. В них он то и дело оказывался за школьной партой. Крашенные самой скучной на свете краской — грязно-синей — стены школы номер тридцать два, школы, в которой он когда-то учился. Этот цвет уже почти выветрился из памяти, оставшись только на школьных фотоснимках, затерянных дома в среднем ящике комода, под старыми микросхемами, звеньями велосипедных цепей и прочим хламом.

Класс был полон малышей; никого из них Игорь не знал. «Новые ученики» — решил он, так и не сообразив для себя, что он, здоровый мужик с недельной щетиной, здесь делает. Он щёлкал пальцами и разглядывал облезлые стены, читал похабные надписи и рисунки, вырезанные на столешнице. Подумывал прибавить к этому что-нибудь своё, в то время как преподаватель разжевывал для класса самую пресную на свете тему. Игорь не слушал и не смотрел; фигура у доски расплывалась до однообразно-серого пятна, а иногда Игорю казалось, что там вовсе никто не стоит, а голос доносится из ниоткуда. Он был похож на голос диктора на радио — то плакал, как старичок с дачной волны, то вещал густым басом проповедника. Закурив сигарету, Игорь раскрывал учебник и видел там, на развороте, единственную надпись.

«Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царствие Небесное».

Эта цитата казалась Игорю невероятной, космически важной. «Что же это? Что это значит?» — думал он, и готовился слушать учителя, полагая, что тот сейчас всё объяснит. Но голос сливался в монотонное бормотание, и Игорь просыпался.

На фоне проблем на семейном фронте, темноты и вечной мерзлоты, начала развиваться новая мигрень — теперь голова у Игоря болела за безопасность. Кто-то, наверное, уже стоит там, снаружи и разглядывает исполинские фасады, под аккомпанемент урчания живота думая, как бы добраться до тамошних сокровищ. А может, бродит кругами рядом, как лиса, приноравливающаяся к мышиной норе, чтобы сделать подкоп. Игорь не ждал гостей. Он открыл этот необитаемый остров и был готов на всё, чтобы избавить его от прочих робинзонов.

Сейчас на ум ему пришёл оружейный магазинчик, располагавшийся в той части торгового центра, которую Игорь привык называть «прочей». Конечно, там продавались не настоящие пушки. Но газовые пистолеты, вполне могущие сойти за травматическое оружие и оружие устрашения, звучали в его голове вполне серьёзно. Он бы, во всяком случае, серьёзно подумал, прежде чем погрузиться в бассейн с тёмной болотной водой, зная, что у того притаившегося на дне парня есть ствол.

Ругая себя за беспечность, перво-наперво он отправился по обратному маршруту — туда, откуда пришёл. На первом этаже он обзавёлся ручным погрузчиком со сломанным шасси, ржавеющим здесь с тех самых пор, как Игорь работал на вольнонаёмных началах, и подпёр им дверь, которой вошёл. «Беспечно могут позволить себе жить женщины и дети. Я — не могу», — пробубнил он себе под нос, подражая Вито Корлеоне. Конечно, Вито Корлеоне сказал не точно так, но примерно это имел ввиду.

Было ещё множество дел помимо внезапно возникшей необходимости раздобыть оружие. Надо было исследовать самые дальние уголки торгового зала. Сосчитать количество газовых баллонов. Необходимо было найти пристанище в служебных помещениях, которое станет для них более или менее постоянным… И, наконец, найти подход к жене, к этой упрямице — чуть поколебавшись, добавил в хвост своего списка Игорь. Эта короткая ремарка тут же испортила ему настроение. Относительно всего остального он, по крайней мере, имел представление, с какого конца взяться за дело.

Идти на дело Игорь решил нынешней же ночью, справедливо рассудив, что по ночам никто не будет шляться по торговому центру. На сервисной зоне нашлись ключи от пластиковой шторы, и, отперев одну из секций, Игорь вышел на разведку.

Поджидал его здесь разве что сквозняк. В его стылых поцелуях чувствовалась весна. Это была хорошая новость… чёрт, да лучше новости за последние дни не было! Остаётся только надеяться, что пальма сама выпустит свежие побеги, намекнув, что пора уже выходить. А дальше… дальше по первоначальному плану — в глушь, где наверняка найдётся пара-тройка заброшенных деревень.

Из скупого ассортимента оружейного магазина он присмотрел себе самое внушительное: помповое ружьё, стреляющее круглыми металлическими пульками. Кто-то побывал уже и здесь: всё, что могло быть сброшено со своих стеллажей — было сброшено. Стеллаж с патронами выглядел как склад семечек, подвергшийся нашествию голубей.

Осмелев и слегка повеселев, Игорь опробовал оружие, выстрелив в темноту. Хлопок вышел что надо. Далеко в темноте послышался укоряющий звук осыпающегося стекла. Игорь присмирел. Тихо распихал по карманам патроны, воровато огляделся и отправился восвояси.

Отныне первой скрипкой в сознании Игоря было нетерпеливое ожидание весны. Он наблюдал, как растёт у жены живот: словно фермер, засеявший по осени семена и всю зиму оберегавший их, обогревая своим телом и грудью защищая от ворон-вредителей. Потухшие глаза Лены утверждали, что она верит отныне только в сорняк. Они почти не разговаривали — все слова, сказанные за много дней Игорем, обращены к самому себе, потому что у Лены ответа на них не находилось, а она, как старая, умудрённая жизнью ворона, изредка разражалась разве что бранью, простыми односложными выражениями, просьбами в туалет или воды.

— Ты превратил меня в инкубатор для своего выродка, — сказала она как-то.

Игорь растерянно подумал, что план по воссоединению со второй половиной, похоже, потерпел фиаско. Ну и ладно. Он знает лучше, как нужно поступать. Она многие годы пилила его за безынициативность — пускай-ка теперь попробует. После того, как Ленка один раз попыталась сбежать, но заблудилась в крыле для менеджеров, он теперь держал её прикованной всё время. Тогда пришлось как дикого зверя загнать её в угол, а после, матерясь, тащить за руку.

— Помнишь, как ты первый раз меня ударил? — спросила как-то Лена.

— Нет. Когда это такое было?

— В день, когда всё это началось. На кухне.

Игорь с трудом вспомнил, что когда-то пространство его комфорта ограничивалось стенами.

— Я никогда бы не смог такого забыть, милая, — ласково сказал он. — Но сейчас ты должна мне подчиняться. Испокон веку ведь как было? Женщина следит за очагом, а мужчина думает о будущем. Так почему же сейчас ты не следишь за очагом, и мне приходится успевать везде? Глупенькая.

Газовая горелка шипела, не замолкая ни днем, ни ночью. Игорь готовил еду. По карманной книжке «Тысяча рецептов» он осваивал простые, но вкусные блюда из необычных ингредиентов, нарезая повядшие манго и туша их с королевскими креветками и мидиями.

Изредка из-за шторки доносились различные звуки. Неясный грохот, как будто кто-то волок по просторным, отделанным кафелем коридорам консервные банки на верёвке. Один раз пытались высадить шторку плечом. Игорь сидел тихо, держа наготове ружьё.

Когда штору попытались разломать, как тараном, чем-то тяжёлым, Игорь заорал:

— У меня здесь помповое ружьё! Двигайте-ка отсюда, полиция уже выехала. Ведётся видеонаблюдение.

Для устрашения он выстрелил в воздух. Звук получился так себе, но за шторкой, похоже, его услышали. Они улепётывали, натыкаясь в темноте на стены и разбивая оставшиеся витрины.

— Так-то, — сказал себе под нос Игорь и пошёл доваривать макароны по-флотски.

Последний свой день в убежище Игорь посвятил работам на складе. Он ещё не знал, что этим вечером им придётся выйти наружу, поэтому никуда не торопился и, зажав один фонарь в зубах, а другой укрепив на одной из полок, вскрывал коробки с влажными салфетками. Ленка сказала: «Если ты всё ещё хочешь увидеть меня под слоем грязи, принеси хотя бы салфеток», и Игорь видел в этом первый шаг к покорности, которой он давно добивался от жены.

И вдруг что-то шевельнулось в темноте. Ясно, как день — там, в углу, возле лестницы, кто-то стоял.

— Эй, там! — нашёл в себе силы крикнуть он, несмотря на то, что сердце колотилось как бешеное и грозило выпрыгнуть из груди. Луч фонаря по-прежнему светил в пол: Игорь напрочь про него забыл.

Эхо, как заправский пересмешник, ответило ему собственным же голосом с разных концов здания. Но гость молчал. Игорю показалось, что за ним наблюдают чьи-то спокойные, насмешливые глаза. Это выводило из себя. Разглядывая пространство у лестницы, Игорь сосредоточил внимание на том, что могло быть чужаком.

— Я же сказал вам, уходите! — заорал он в темноту. — Здесь уже занято, и нас… нас много! Поищите себе лучше другое убежище.

Возникло странное чувство: Игорь не понимал, как он ещё не разучился изъясняться разумно. Тень сделала движение рукой. Она будто давала человеку фору, фору не чтобы бежать, а чтобы осознать нечто, и это нечто, постепенно проникая всё глубже, заполняло всё существо страхом.

Присмотревшись получше, Игорь увидел, что силуэт был очень маленький. Ростом примерно по грудь взрослому мужчине. Игорь ясно видел пятна света из окошка в том месте, где, по идее, должна быть голова. Либо это вовсе не человек — скажем, тележка с пирамидой коробок, на которую вспрыгнула приснопамятная кошка, либо…

Шажок за шажком, Игорь начал отступать туда, где он так неосмотрительно бросил ружьё. Оказаться с ребёнком, запертым в огромном тёмном помещении… прощай, спокойный сон. Зачем они пришли? Быть может, хотят основать здесь новое гнездо? Он вдруг подумал, что Ленка чувствует себя куда как хуже. Она-то заперта с неведомым существом в одном теле. Он, Игорь, не оставил ей выбора.

Возникла несколько неожиданная мысль, что самым простым выходом было бы сейчас приставить к собственному горлу ружьё и спустить курок. Лучший выход для эскаписта, беглеца прочь, от цивилизации и от себя, коим он, по сути, является. Все мысли, как слепые кутята к мамке, визжа от ужаса, сползлись к одной этой идее. Чем этот способ умыть руки хуже? Тем — ответил сам себе Игорь — что он не сможет взять с собой жену и ребёнка. Может, он смог бы прицелиться в Ленку — ну, гипотетически, — но спустить курок… нет, никогда.

Игорь зажмурился, заставив себя больше об этом не думать. Тем более что ружьё у него не настоящее. В лучшем случае, пробьёшь артерию и будешь медленно, мучительно истекать кровью.

Тень шевельнулась снова, на этот раз не оставив никаких сомнений. Ребёнок. Игорь схватил ружьё, молча прицелился, пытаясь убедить себя раз и навсегда, что готов убить. Спустить курок при полной темноте будет куда легче, но сможет ли он простить себя после, когда в красках увидит, что натворил? И когда он собственноручно выписывал себе индульгенцию, кто-то с затруднением сказал:

— Не… нужно… стрелять…

— Что? — Игорь опешил. — Ты говоришь?

Тишина. Неуверенная, будто маленький человек перетряхивал, как мешок с коллекцией голышей, свой словарный запас в поисках чего-то конкретного. Чего-то, что смогло бы убедить небритого человека с ружьём сразу и навсегда. Игорь не был уверен, что такое вообще возможно. Палец на курке вытянулся по струнке, как бравый солдат.

Но то, что сказал этот ребёнок, вышибло Игоря из собственной головы не хуже удара битой по затылку.

— Я заблудился. Был у цыган и заблудился. Пил у них чай.

У Игоря на лице завёлся нервный тик. Сначала начала дёргаться правая скула, потом дрожание перешло на всё лицо. Тень как будто что-то ждала. Туман от одной ледяной бетонной стены к другой плавал над головой. Можно было бы сдвинуть фонарь, чтобы полюбоваться хотя бы на коленки незнакомца, но Игорь боялся.

— Кто ты?.. Нет, нет, стой, где стоишь! — завопил Игорь. — Мы с тобой ещё не закончили!

Но карлик сделал шаг вперёд и вышел в круг света. Пальцы примёрзли к оружию, будто пластиковое ложе превратилось в ледяной металл, а пальцы — в слюнявые, влажные, безвольные языки. Будто ружьё пытается держать своими щупальцами осьминог. Игорь подумал, что глаза, наверно, заросли паутиной и пылью, а может, он просто надышался газом, когда менял баллон в горелке. Любая мелочь может стать предпосылкой к умопомешательству… а как иначе назвать то, что видишь перед собой собственного сына, которого давно уже записал в мертвецы, если не физические, то есть телом, то, по крайней мере, моральные, то есть не способные к жизни в современном обществе?

Игорь судорожно вдыхал, сжимая в пальцах ружьё.