Комплот детей

Глава 5 О переключателях в голове, и о том, что осталось в прошлом

Первое время получалось отмалчиваться. Игорь спокойно попивал в уголке коньяк, а когда к нему обращался кто-то из пьянчужек, обосновавшихся в квартире (их было человек пять или шесть), ни слова не говоря, внушительно принимался раскуривать сигарету, и каждый понимал: этого парня вопросами лучше не донимать. И только когда из пенат туалета выполз в засаленном махровом халате хозяин, Гришка, похожий на длинного земляного жука с вечно деловым видом и внушительными, громко щёлкающими суставами на его жучиных пальцах, сказал:

— Это ребята, которые не сидят без дела.

Усы соседа воинственно топорщились.

— Спасу от них теперь нет… куда ни зайдёшь, везде теперь либо мародёры, либо мусора.

Неожиданно для себя Игорь почувствовал на Гришку обиду.

— То не мародёры. Это вы мародёры. А те парни, что меня отделали — что-то вроде общественного движения. Партии, у которой есть чёткие взгляды на современную жизнь, и заметь, на то, что же нужно предпринимать в текущей ситуации. Они делают ужасные вещи — с этим я не собираюсь спорить. Но может, эти ужасные вещи приведут к чему-то хорошему в будущем?

Гриша подошёл к Игорю и с грохотом уронил свой тощий зад прямо на пол. Словно любопытные, но трусливые кутята, к ним несмело начали сползаться остальные пьянчужки. Все они молча ждали продолжения. Игорь, не смачивая свои краски водой красноречия, расписал им, как он спасал младенца и как его втаптывали в грязь. Пьянчужки охали и ахали, словно тётушки на званом вечере, посреди которого вдруг раскрылась чья-нибудь личная тайна.

— Не повезло тебе, друг, что все порядочные люди собрались сейчас здесь, — воскликнул кто-то. Следом, конечно же, раздался горестный перезвон бокалов.

Гриша, большой любитель порассуждать на отвлечённые темы, сказал:

— Порядочность — она не такая. Кусает, только если в ответ, да и то не всегда. Любит свой тёплый угол. Если ты причисляешь себя к порядочным, то сиди дома от греха. А знаешь, почему?

— Почему? — послушно переспросил Игорь.

Гришкин палец назидательно продырявил воздух.

— Ты хоть раз слышал, чтобы один человек заразил другого порядочностью? Вот то-то и оно! Вот мы — свинтили ящик коньяка. А кому от этого плохо стало? Абдулла, который тем магазинчиком владеет, живёт на Зубчаниновке, то есть ему через целый город ехать, чтобы вывезти своё добро. У него таких магазинов в одной Зубчаниновке — три штуки! И зачем, спрашивается, он сюда поедет? Вот мы и реквизировали добро, чтобы не пропадало. Я, если хочешь знать, записочку ему оставил под прилавком — мол, такой-то такой-то арендовал ящик «Командирского» с целью растравить душу и провести время. Денег не оставляю — украдут, да и курс сейчас непонятно какой у коньяка к рублю, а вот адресок — пожалуйста. Только, пожалуйста, не присылай своих чернявых мордоворотов, а приходи сам — разойдёмся по-доброму. Конец цитаты… С другой стороны, сволочизм и подлость любит компанию. Они распространяются от человека к человеку как грипп. Они стремятся собрать своих сторонников вместе как можно большим числом, натравить их на то или на это.

— Это всё глубинные инстинкты человеческие, — прибавил Гришин приятель. Звали его не то Андрей, не то Алексей — Игорь так и не запомнил. Запомнил фамилию — просто потому, что её трудно было не запомнить. Люди с фамилией «Героический» встречаются не каждый день. Внешность у него была типичного теоретика, теоретика жизни, если уж на то пошло — закрывающая лоб чёлка, близорукий взгляд, невыразительное лицо, выражение на котором не поменялось даже когда он начал понимать вместе со всеми остальными, что всё-таки произошло.

— Они нам, человекам, вообще-то, выживать помогают, — продолжал Андрей, либо Алексей, взяв назидательную интонацию. Игорь подумал, что он, возможно, ещё и поэт. — Вообще-то, к сведению, только такие люди, наглые люди, люди, которые не думают и ни с кем не советуются, берут и меняют мир так, как им нравится.

— Что меняют? — переспросил Игорь.

— Всё меняют, — безапелляционно заявил Героический. Он был тощим, с грязью за ушами и под ногтями, с проглядывающими сквозь тонкую рубашку рёбрами, и в общем вызывал почти осязаемое отвращение.

— Мы динозавры, а это наш астероид, — выдал неловкое сравнение Гриша.

— По-вашему, — Игорь уже ничего не понимал, — лучше порядочное безделье, чем, если кто-то умный (в уме румынского вампира он отчего-то даже не думал сомневаться) захочет что-то сделать? Что-то, что может показаться вчерашнему человеку дикостью или даже жестокостью? Люди же тогда просто перемрут… или же их вывезут на плечах те, кто не боялся делать другим людям больно. Тебе — вот тебе, Гришка! — не стыдно будет въехать в новый мир на шее у истеричной бабы с ножом, которая резала младенцев?

Распалившись, Игорь вскочил. Лицо его горело. Гриша только грустно покачал головой.

— Скорее всего, я никуда не въеду. Если так дальше пойдет, и никто по-настоящему умный и смелый ничего не придумает, эта квартира станет одним большим склепом для всех, кто в ней находится. Во всяком случае, мы умрём не трезвыми.

— А я нет, — Игорь задыхался. Стены, казалось, пульсировали — то придвигались, то отдалялись. Было странно видеть, как держатся на них картины — заключённая в пластиковые рамки безвкусная мазня — и кактусы в горшочках на подоконнике. — Я хочу умереть, попытавшись что-то сделать. Вернее, я вовсе не хочу умирать, но если вдруг придётся…

— Смотри не подхвати грипп, — сказал Гриша.

— Да пошёл ты, — сказал Игорь.

Он хотел уйти, по-девчачьи хлопнув дверью, но здесь ещё оставалась выпивка. В конце концов, что он теряет, участвуя в заседании порядочных людей? В их обществе хотя бы можно спать, не опасаясь, что тебе попытаются обчистить карманы или просто наступить на голову.

К своей квартире Игорь подполз только следующим утром. Он боялся, и больше всего, наверное, боялся увидеть жену в той же позе что и накануне — на остывшей постели, подтянувшей, насколько это возможно, колени к подбородку. Внезапно что-то схватило его за горло и сжало, так, что он едва мог дышать. Ленка… тебе нельзя впадать в уныние или тем более изнурять себя голодом. У нас же будет сын! Ключ в руках прыгал так, что его никак не получалось вставить в замочную скважину, и Игорь готов был уже завопить от отчаяния, когда кто-то открыл замок с той стороны, и впереди Ленки перед Игорем возникла её брезгливая, подозрительная гримаса. Как всегда, когда он возвращался откуда-нибудь после затяжной пьянки. Некоторые вещи не меняются, и сейчас Игорь был до ужаса этому рад.

— Ну, что с тобой на этот раз случилось? — спросила она, пропуская его внутрь. Обогнала, пока он пытался на ходу стащить ботинки, и проследовала на кухню, неся впереди себя живот. Оттуда доносились восхитительные ароматы. Это был её способ привести себя в чувство: Ленка занималась рутинными делами, вроде готовки и уборки, и тем самым немного уменьшала газ в своём сердце. И сейчас она была похожа именно на шарик, наполненный газом.

— Да так, спасал жизни… Как твоё пузо? — неуклюже спросил Игорь. Если бы у него был хвост, он бы неуклюже попытался им повилять. — Всё ещё пышет жаром?

— Моя голова им пышет. Но я прикладывала лёд и успокоилась. Знаешь, какого рода лёд?

— Ну, наверное, из морозильника.

— Не угадал. Лёд понимания. Прости мне эти ублюдские метафизические термины, но по-другому и не скажешь. Я осознала… донесла до себя, что всё, что пишут в этих дурацких психологических книжках феминистически настроенные домохозяйки — правда. Что женщины на самом деле сильнее мужиков, и любая экстремальная ситуация уничтожит вас, оставив только женщин. Вы — вымирающий вид. Вы не умеете адаптироваться к изменяющемуся миру.

— Только сегодня видел группу таких… адаптировавшихся… или подожди, это было вчера? — пробурчал Игорь. — Мужиков там было много. Мне они не понравились.

— Вот видишь? — Ленка победно упёрла в бока кулаки. — Кто-то способен, а ты нет. Не расстраивайся, таких как ты — абсолютное большинство. Поэтому будущее за матриархатом. Вас нужно держать в загоне и использовать только как племенных жеребцов.

— Я буду твоим племенным жеребцом, — покорно сказал Игорь. — Где мой загон?

— Ха! — победно вскричала Ленка. — Хрен тебе, а не «моим»! Тобой будут пользоваться все, кто пожелает. Твой генотип будет вывешен на дверях загона, что-то вроде: «самец, целыми днями пялится на тёлек, не общается с сыном, но здоровый как чёрт, и дед до девяноста дожил — наследственность хорошая». И я буду пускать всех — всех! — кто сочтёт тебя полезным.

Кажется, эта идея слегка остудила её пыл. Поглаживая себя по животу, Ленка задумалась, а потом сказала:

— Хотя в нынешней ситуации это идея не такая уж хорошая. Если все дети будут такими как сейчас, никто не захочет их заводить. Всё катится в тартарары. Мы вымрем все, как динозавры. Малыши ведь, наверное, ничего не едят там… где бы они сейчас не находились. Кто им готовит?

Она примостилась на краешек стола. В уголке глаз медленно наливались соком слёзы. Игорь подошёл и сорвал их, как гроздья винограда. Попробовал на язык. Солёные. Он заключил жену в объятья, и она с готовностью уткнулась носом ему в ключицу.

— Я думаю, мы все тихо умрём здесь, каждый в своей квартире.

— Сегодня ночью мне это уже говорили, — прошептал Игорь. — Я не стал спорить. Но тебе я вот что скажу: мы с тобой не умрём. Они — пускай умирают, но мы с тобой выкарабкаемся. Кем бы ты меня не считала, я не дам тебе и нашему сыну умереть.

И, ощутив в желудке сердитое сопение, робко попросил:

— Дай что-нибудь перекусить, а? Кажется, я не ел целую вечность.

— Я видела нашего пацана, — сказала Ленка, наблюдая как Игорь счищает с костей судака белое мясо.

Она была удивительно спокойна. Игорь чувствовал себя так, будто кто-то ласково подтыкает ему одеяло, а потому не придал особенного значения её словам.

— Кажется, ещё несколько рановато, — сказал он. — Кроме того, мне кажется, что тебе не хватит гибкости вот так извернуться и заглянуть…

— Кирилла. Я видела Кирилла.

Игорь откинулся на спинку стула. Голова кружилась после наполненной излияниями ночи. Рыба была неимоверно вкусной, но в желудке будто бы шла гражданская война.

— Он что, приходил забрать вещи?

Ленка подалась вперёд через стол. Тяжёлые волосы, кое-как заплетённые в косу, были похожи на лошадиный хвост. Округлые черты лица как будто стали угловатыми, а кончик носа побелел от какого-то неведомого напряжения. Игорь застыл на долгую секунду: он вдруг понял, чего стоило ей легко и размеренно дышать и не поддаваться панической жажде деятельности.

— Я видела его в интернете, — очень спокойно сказала Ленка. — Я ждала тебя, стараясь не думать о нём и ничего не предпринимать. Знаешь, что он делает? Он ворует младенцев.

Интернет, как ни странно, всё ещё работал. Возможно, он держался на вере некоторых людей в то, что такая вещь берётся ниоткуда — просто появляется в их компьютерах как паутина, которую вроде бы никто не плетёт. Не просто же так она называется «всемирная паутина»… нет, серьёзно, так и есть.

Игорь вдруг почувствовал некую торжественность. Казалось, над головой вот-вот зазвучат фанфары. Он заставил своё непослушное тело выпрямиться; мышцы ныли и отзывались так, будто их заполнили ртутью или залили густым, вязким оловом. Помассировал синяки на лице, чтобы привести в чувство мозги.

— Зачем? Он что, убивал их?

— Нет, как тебе такое в голову могло прийти! Ну, в смысле, я понятия не имею. Просто крал. Иди сюда, посмотри сам.

На ноутбуке у Ленки уже был открыт ютуб. Видео с камеры видеонаблюдения, на котором была запечатлена чужая квартира. Детская комната — минимум мебели, кровать с бортиками, яркие обои с мультяшками — в такой обстановке легко повредиться умом и начать разговаривать со стенами. Люди-то в большинстве своём серые как мышки. Хотя, если они растят юного аутиста-гения, подход вполне оправдан. Игорь знал, что многие родители сейчас ставят камеры в спальнях своих чад. Теленяня, что ли, называется… главное, чтобы это дерьмо убрали из твоей комнаты до того, как ты начнёшь лимонить письку — так считал Игорь. Они с Ленкой были приверженцами старинного как мир способа, полного примет и суеверий: например, если ребёнок затих и довольно долго из комнаты не доносится ни звука, значит всё далеко от идеального положения дел.

Малышу, похоже, едва исполнилось полгода — Игорь заметил его не сразу. Он лежал в кровати полностью раздетый и походил на чью-то злую шутку, пластиковую куклу величайшего человеческого подобия. Кажется, если разрешение у камеры было бы лучше, Игорь разглядел бы швы на месте стыков ручек и ножек с телом. Он лежал совершенно неподвижно, нелепо, как это бывает у детей, растопырив конечности, и как будто бы спал. Но Игорь знал, что глаза его открыты, а рот изогнут в слабой улыбке. Здесь же, на кресле, сидела и читала книгу с видом заточённой в башню девицы простоватая женщина средних лет с забранными в косу волосами и большими ладонями. Когда она поднимала взгляд на ребёнка, то начинала походить на затравленное животное.

Но вот она встала, отложила книгу и вышла. Камера звук не передавала, и Ленка сказала, что это, должно быть, постучали в дверь.

— Сейчас будет, — зашептала она.

И действительно, в области обзора камеры вдруг появился мальчишка. Игорь с трудом узнал сына. Плечи его, всегда стремящиеся вверх, будто две ракеты, раздираемые духом соперничества, теперь безмятежно покоились там, где им положено. Снег в волосах, кажется, даже не начал таять: будто не человек, а призрак прошёл там, по ту сторону экрана, оставляя мокрые следы. Рука Ленки подползла к руке Игоря и обхватила её, заставив его вздрогнуть. Лицо мальчика едва различимо, и всё же оба они точно знали каким-то неуловимым родительским чувством, что это Кирилл. Мальчик поднял на руки младенца, споро укутал его в лежащую здесь же простыню. Женщина застыла за его спиной, в дверях, как гигантский столб дыма, обретший вдруг твёрдую текстуру. Кажется, она никак не могла решить, то ли схватить своими огромными ладонями незнакомого мальчишку, то ли грохнуться в обморок. Так ничего и не придумав, она опустилась на диван, в то время как Кирилл повернулся и вышел с малышом на руках. Его появление на экране казалось лоскутом сна, залепившем прореху в измученном сознании.

— Кто это? — спросил Игорь, не вынимая вилку изо рта. — Мать?

— Нянька. Соседка. Её попросили присмотреть за ребёнком.

— А куда, интересно, делись родители? — спросил Игорь.

Возмущение в голосе было настолько искренним, что Ленка взглянула на него с удивлением.

— Откуда я знаю? Может, думали как добыть средства к существованию. Кто-то, знаешь ли, сейчас этим озабочен.

— Куда он его понёс?

Ленка показала на описание видео, заголовок которого гласил: «Подросток похищает младенца».

— Никто не знает. Его пока не смогли найти. Но подобных видео сотни. Тысячи. Я просматривала их одно за одним, пока не наткнулась на Кирилла. На них всех примерно одно и то же — дети постарше — с подростками они, конечно, загнули, Кирюхе всего-то восемь, — молча берут на руки младенцев и тех, кто не может ходить самостоятельно, и уносят. Ни слова не говоря. Если их хотят остановить, то пытаются снова и снова с тупым упорством. Там есть такое… какой-то озверевший отец проломил незнакомому ребёнку голову. В комментариях пишут, что он потом повесился.

— Тебе нельзя такое смотреть.

— Однако я смотрела. А ещё, гляди-ка, есть такие кадры.

Она пощёлкала по вкладкам браузера и продемонстрировала Игорю нечто, отчего у него в животе вдруг начали копошиться пауки.

— Это началось со вчерашнего вечера, почти повсеместно и одновременно. Они стучатся, звонят в двери, влезают в окна первого этажа или забираются по пожарной лестнице. Смотри. Это частный дом, не в Самаре, нет — где-то во Владивостоке. Фотографии вчерашние. У мужика дома двое младенцев-близнецов, и забаррикадировался он достаточно основательно.

Фотограф стоял за баррикадами из перевёрнутого дивана, стола и стульев. В кадре — широкие окна гостиной, а за ними, утопая по колено в снегу, стояли дети примерно Кирюхиного возраста и чуть помладше. Шесть, нет, восемь детей, пол которых определить было сложно из-за одинакового выражения на лицах — выражения холодного, застывшего восторга, которым, бывает, грешат изготовители некоторого реквизита для витрин магазинов одежды. Манекены там выглядят так, как будто открыли для себя платье, которое хотят носить всю жизнь. На каждом из этих детей могло стоять клеймо «made in china», и Игорь бы тому не удивился. Кажется, стёкла прогибались от давления ладоней, а кое-где щёк и носов.

Следующий кадр демонстрировал детей уже внутри — они пробирались через разбитые окна и семенили к баррикадам, словно бросившиеся на врага солдаты-смертники. В изодранной одежде, с оставленными стеклом алыми полосами на открытых участках тела. У кого-то насквозь рассекло щёку.

Лена пролистала ещё несколько картинок — будучи из разных источников, они демонстрировали нечто примерно одинаковое — как будто каждый дверной глазок, каждое окно поменяло свой жанр на «фильм ужасов». Везде были одни и те же лица, словно говорящие: «время вечного счастья наступило! И я могу стоять здесь и ждать вечно. Я не боюсь ни холода, ни голода, ни твоих палок, газовых пистолетов и ножей. А ты — ты можешь сидеть там вечно?»

Где-то, кажется, в Питере сумели отследить детей до их убежища. Это оказалось несложно — учитывая, что стекались они в старинную пожарную часть со всего Васильевского острова, а на Васильевском острове, конечно, хватает любопытных глаз. Коричневое, обветшалое здание напоминало сочную внутренность хвойного дерева. Плоскую, обнесённую ржавой оградой макушку колокольни облюбовали вороны. Там не было никакого снега — в Питере лил дождь, и мокрые, нахохлившиеся птицы казались на фотографиях неприятными клочками сажи.

Здание было заброшено. Вместо стёкол кое-где темнели картонки или листы фанеры. Местные называли «пожарку» гнездом и предлагали установить круглосуточную слежку, зачистить, держаться оттуда подальше, натравить полицию, детских психологов, и прочая, и прочая. Но каланча, похожая на грозящий небесам перст, реяла над ними по-прежнему непреступная.

— Ты доел? Тогда собирайся, — сказала Ленка. Сквозь бумажное бесстрастие пробивалось всегдашняя её нервная деловитость. — Пойдём искать. У наших тоже должно быть где-то такое убежище.

— И где ты думаешь его найти?

Ленка пожала плечами.

— Их может быть много, на самом деле, Самара не такой маленький город.

Она ткнула пальцем в монитор. Её маникюр, прежде безупречный, теперь потрескался и пострадал от зубов.

— Сначала навестим этих горе-родителей… хотя, как я могу их осуждать, когда мы сами ничуть не лучше? Они могут что-то знать. Может, они уже видели гнездо.

По счастью, в описании того видео был указан адрес, жили эти люди совсем недалеко — на углу Кирова и Стара-Загоры, насколько Игорь понял по карте, в новостройке возле скучных озёр, где родители часто гуляют с детьми, а в девяностых периодически находили утопленников.

Ленке было не по себе вне стен дома — она ведь ни разу не выходила на улицу с тех пор, как всё началось. Игорь подумал, что может теперь-то она изменит свои взгляды на его ночные и дневные похождения, поймёт, что отныне выход из дома действительно можно приравнять к подвигу. Но жена, кажется, ни о чём подобном не помышляла. Она смотрела по сторонам, пальцы на локте Игоря холодны как лёд и прочны как сталь. Людей сегодня больше, чем обычно — видно у одних начала кончаться еда, а другие, высидев, возможно, свою решимость, взяли её под контроль и ступили на холодные подъездные ступени, ведущие в реальный мир. Во дворах пилили и рубили деревья. Игорь подумал, что они с женой, возможно, одни из немногих счастливчиков, у которых осталось отопление, вода и газ. Вокруг детей, иногда показывающихся на глаза, тут же на десятки метров возникала зона отчуждения; они же спешили куда-то по своим делам, нимало не заботясь о том, какой эффект производят на окружающих. Также они не заботились и об открытых частях тела — головах, шеях, иногда руках или ногах. Кажется, раз по какой-то причине раздевшись, дети не в состоянии были произвести обратную процедуру. Раны их вызывали сосущее чувство под ложечкой. Иногда они были просто ужасны, и каждый раз их замечая, Ленка бледнела, хоть старалась и не прятать глаза.

— Помнишь тот фильм про зомби? Ну, тот, смешной, где их в конце приручили и поставили служить на благо обществу?

— А, это британцы снимали. У них вечно получается какая-то ерунда.

— Что-то здесь есть… похожее, правда? Они не монстры — они как из другого мира, который вдруг объединился с нами. Мы их пока не понимаем, но может, потом, позже, нам придётся научиться жить вместе? — она вздохнула. — Хотя я бы отдала многое, чтобы всё вновь стало по-старому. Но если вдруг по-старому не будет… у меня сердце сжимается при мысли о том, через какую кровь придётся пройти, прежде чем всё устаканится. Кровь будет точно. Она бывает всегда.

Игорю захотелось её немного приободрить. Он залез на крышу автомобиля, который едва был виден из-под сугроба и, сев на задницу, с воплем съехал вниз, но Лена только грустно на него посмотрела.

Новостройка у озёр производила впечатление чего-то печального, вроде одинокой старости или глинистого берега у реки. Домофон не работал. Как и, похоже, всё остальное. Батареи в подъезде едва-едва теплились, новые пространства уже начал обживать холод, развешивая по стенам свой холодный белый мох и взращивая сталактиты сосулек. Света тоже не было. Заблудившиеся его крохи бродили по лифтовой шахте, а ещё, казалось, там кто-то храпел. Сквозь залепленные снегом окна просовывались белые лучи света солнечного, но они были настолько слабыми, что походили на руки исхудалых детей, что тянутся за едой сквозь решётки клетки. Немного погодя это место превратится в пещеру, в которой будут жить, разве что, дикие звери.

Лена сказала, зябко трогая себя за плечи:

— Я написала им на электронную почту, но никто не ответил. Похоже, здесь дела идут не больно хорошо.

— Может, мы никого и дома не застанем, — сказал Игорь голосом ненавидящего свою работу коммивояжёра из американских фильмов про семидесятые.

Но хозяева были на месте. Дверь их — тучная, массивная и похожая на крышку сейфа — была приоткрыта.

— Привет, — сказала Лена, заглядывая в щель и пытаясь сделать её пошире одними ногтями.

Дверь распахнулась, едва не заехав Ленке по лицу. Игорь успел отдёрнуть её в последний момент. На пороге стоял тощий мужчина в очках и с нервным лицом: разглядеть его удалось далеко не сразу из-за слепящего луча фонаря. Игорь был выше на полголовы и ощутимо шире в плечах, но ему захотелось прямо сейчас закрыть дверь и уйти — хозяин разглядывал их, как ворона может разглядывать червяка. Он был в тёплой куртке и огромных меховых тапочках. Женщина, что выскочила откуда-то из недр тёмного дома, держа перед собой подсвечник с толстой свечой, была, напротив, одета чересчур легко для тёмной пещеры, в которую превратилось жилище. Джинсы, похоже, прежде очень строгие, теперь висели лохмотьями, будто она как заправский, только слегка пьяный йог, ползала по углям. Выше — пухлый вылинявший свитер с горлом.

Там, откуда вышла хозяйка (кажется, это была кухня), что-то горело: красноватые всполохи иногда освещали стены, сразу после этого слышался треск и шипение, какое бывает, когда огонь пытается разгрызть какую-то слишком уж специфическую для него пищу. И — да — в воздухе витал запах гари. Ленка закатила глаза — должно быть, представила, во что у них должны теперь превратиться потолки.

— Я только хотела сказать, что это наш сын унёс вашего малыша, — сказала она.

Женщина, похоже, потеряла дар речи. Она хватала ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег.

— Так, и где же он сейчас? — спросил мужчина. — Ох, что же это я! Где мои манеры? Подождите-ка минуту, я кое-что найду…

Он выключил фонарик и, повернувшись к гостям спиной, принялся обшаривать карманы многочисленной верхней одежды на вешалке.

— Если бы я знала где, мы бы сюда не пришли, или пришли бы с вашим малышом… я, кстати, Лена, а это мой муж Игорь.

Мужчина и не думал представляться. Спина его в свете неверного света свечи (тем более неверного, что свеча в руке его жены ощутимо дрожала) производила, тем не менее, впечатление спины по-настоящему делового человека, топ-менеджера крупной компании, который отворачивается от тебя только чтобы поправить галстук или промокнуть платком нос. Эта спина слегка расслабила Игоря — непозволительная для нынешних времён роскошь.

— Верните его. Верните его, сейчас же! — подала голос женщина и затрясла свечой перед их лицами. Игорь поморщился, учуяв резкий запах ванили. Голос у неё оказался очень звучным, такого типа, который всё время нужно держать в узде. Он, казалось, бесконечно возвышался, перерастая все рамки.

— Если бы мы могли, милая, — сказала Лена. — И мы хотим это сделать, как только узнаем, куда они могли направиться. Слушайте, что я узнала: все эти дети собираются в одном месте. Если бы мы нашли это место…

— Это не такая большая проблема, — подал голос мужчина. — Сейчас мы с вами сядем в мой джип и прокатимся по району.

Он выпрямился, продвигал плечами, а когда повернулся, в руках у него оказалось нечто, что плохо вязалось с гостеприимством и дружелюбием. Пистолет. Не то, чтобы Игорь в них разбирался, но это была большая пижонская хромированная штука, из тех, с которой в компьютерной стрелялке можно пройти, по крайней мере, первых два уровня. Ленка ойкнула и спряталась за спину мужа.

— Сейчас вы, ублюдки, повернётесь и медленно пойдёте по лестнице вниз. Рядом. Я должен видеть обоих.

— А что потом? — спросила Ленка, неосознанно прикрывая ладонями живот.

Подбородок хозяина как будто налился свинцом.

— Не заставляйте меня повторять. Мы сядем в мой джип и поедем на поиски этого осиного гнезда. Давайте, вперёд!

— Мы не виноваты, мужик, — сказал Игорь, чувствуя как в пересохшем горле скребут мыши. — Все они… Все они как будто сошли с ума.

Мужчина просто и безыскусно ткнул стволом в ноздрю Игоря. И он пошёл, взяв за руку Лену и глотая злые сопли. А что ещё оставалось делать?

— Я помогу тебе! — завопила его жена. Причёска её накренилась на одну сторону, словно Пизанская башня. — Мы разыщем нашего сыночка и накажем всех мразей… всякую мразь, которая встанет на нашем пути.

— Оставайся дома, стерва, — не оборачиваясь, бросил ей муж.

— Но Петя! Я не хочу здесь оставаться. Здесь холодно и так одиноко! Ты же знаешь, я верна тебе до смерти, и я тоже хочу разыскивать малыша, и мой дом там, где мой муж и сын, и… я докажу тебе, что это так, несмотря на то, что ты мне говорил! Да, я шлюха, но я верная шлюха! Я твоя шлюха!

Он повторил свои слова, и она бросилась обнимать его за ноги, вопя что-то вроде: «ты или не пойдёшь вообще, или пойдёшь со мной». Игорь обернулся, думая, что самое время что-то предпринять. Чужая семейная драма ему сейчас как раз на руку. Однако дуло пистолета по-прежнему неподвижно смотрело в лицо. У очкарика, несомненно, неплохо получилось бы брать банки.

— Хорошо, Мила. Только не мешайся под ногами.

Она взвыла, победно и радостно, как собака, которую хозяин выпустил из сарая после трёх дней заточения. И все вчетвером они двинулись вниз по лестнице. Игорь с Ленкой шли впереди, держась за руки, как влюблённые или детишки из детского сада, очкарик с женой, прыгающей вокруг как собачонка, следовали за ними.

За углом и в самом деле обнаружился тёмно-красный «Фольксваген Тигуан». Его держали в относительном порядке: снег вокруг убран, тот, что успел нападать на ветровое стекло, чокнутая Мила легко смахнула рукавом свитера — она даже не удосужилась одеться, только влезла в дорогие сапоги из коричневой кожи, чем-то напоминающие о временах дикого запада.

— Залезайте, — Пётр махнул пистолетом. — Ты, дядя, садись вперёд. Водить умеешь? Не обольщайся, свою малышку я тебе не доверю. На пассажирское. Мила, сядешь с этой беременной шалавой сзади. Да смотри, приглядывай за ней хорошенько.

Ленка с опаской посматривала на ярко-красный маникюр на ногтях Милы — похоже на орлиные когти, испачканные в крови безвинного зайчишки.

Пётр крутил баранку зло и умело, как фермер, что каждый день сворачивает головы индейкам; на пленников он даже не смотрел. Пистолет преспокойно лежал возле коробки переключения передач, но Игорь оставил всякие мысли на него покуситься.

— Через двадцать две минуты после того, как твой ублюдок увел малыша, мы с женой поехали на поиски, — сказал Пётр. — Кое-кто из глазастых бабок на первом этаже видел, его несли в сторону Парк Хауза. Но дальше я ничего не знаю. И лучше не говори мне, что у вас нет идей.

— Есть, — ответил Игорь. Голос порывался «пустить петуха», но Игорь заставил звучать его ровно и непринужденно. — По крайней мере, знаю приблизительно. Когда я шёл за Кириллом… когда я его потерял… мы были в парке за торговым центром. Там, где колесо обозрения. Было много, очень много детей.

Пётр крутанул баранку, сворачивая на нужную улицу.

— Та женщина на видео… она няня вашего малыша? — спросил Игорь.

Пётр пожал плечами.

— Я пристрелил эту сучку. Валяется у нас в ванной. Не бойтесь, гнить она начнёт ещё не скоро. Там холодно, как в аду. Настоящий морг.

— Сука, сука! — кровожадно взвыла на заднем сидении Мила. Ленка сидела тихо, как мышка. Кажется, она даже перестала дышать.

— Она прохлопала ребёнка, — Пётр дышал спокойно. Как человек, которого вряд ли способно хоть что-то в этом мире заставить расстроиться. — Нашего ребёнка, которого ей поручили и за которого она, чёрт возьми, получала немаленькие деньги. А то, что я её убил… ну так что же, времена изменились, пора бы некоторым это понять. Теперь это будет в порядке вещей. За сына я пойду хотя бы и под землю.

— А за меня, Петя? — плаксиво спросила с заднего сидения Мила. — За меня ты пойдёшь под землю?

У Игоря вдруг пересохло во рту: захотелось, чтобы Пётр вдавил педаль тормоза так резко, чтобы эта крикливая самка врезалась лбом в собственные колени. К его удивлению, Пётр не повёл даже ухом. Очки на его носу восседали с достоинством орла на гребне скалы.

— Примерно оттуда я тебя и достал, если забыла? — сказал он. Бросил короткий взгляд на Игоря. — Знаешь, где я нашёл эту барбариску, приятель? Вырыл из-под земли на кладбище. Её покойный папаша был чокнутым. У него и справка была. Однажды нашло на него что-то, ударил дочурку по голове железным совком для мусора, привёз ранним утром на кладбище и бросил в отрытую могилу, в которой должны были днём покойника хоронить. И принялся забрасывать землёй. А я тогда как раз там рядом околачивался… видишь ли, работал я одно время водителем ритуального автобуса, а по ночам на том же автобусе по клубам народ катал. Вроде «весёлого тура», только для укуренной, спитой в дрянь молодёжи. Я сам же его и придумал. Так вот, забыл ключи от дома на первой работе в кандейке, пришлось возвращаться после ночи. Вот и застал картину. Отсиделся в кустах, дождался, пока мужик слиняет, и вот — выкопал себе жену. Правда, дорогая?

— Настоящая, зайчик, — с покорностью накачанной транквилизаторами львицы ответила Мила. — Очухалась я с землёй во рту. Ничего противнее в жизни не ела… а справку ту папа потом мне подарил.

Ленка сидела сзади, не смея пикнуть. У Игоря возникло вдруг нестерпимое желание ткнуть Петра в бок пальцем, чтобы проверить, действительно ли он состоит из плоти и крови, или всё-таки из горячего газа. Между этими двумя — мужчиной за рулём и женщиной на заднем сидении — пульсировало нечто, похожее на живую пуповину.

С одной стороны дома кончились и замелькали ряды посадок за низкой каменной оградой: тот самый парк. Игорь прилип к стеклу, пытаясь разглядеть хоть что-то. Пётр завернул на стоянку, Мила пробормотала что-то вроде «страшно-то как».

— Приехали, вылазьте, — коротко скомандовал их похититель.

Фонари в парке уже не работали. Темноту как будто заносило сюда ветром. Надвигалась она стремительно и отъедала у города кусок за куском, щёлкая белыми челюстями у самых лиц. В пятнадцати шагах уже затруднительно было что-то разглядеть.

У Петра был фонарик, но толку от него было немного.

— Митяй! — завопила Мила, приложив ладони ко рту и повернувшись в сторону, где выгибали спины нехитрые парковые аттракционы. Она одёрнула свитер, смахнула с волос успевший угнездиться там снег и, размахивая руками, устремилась к входу. Пётр с пистолетом в одной руке и фонариком в другой последовал за ней, напоследок бросив:

— Не отставайте.

— Он настоящий псих, — зашептал Игорь жене, как только удостоверился, что на них, как это ни удивительно, больше никто не смотрит.

Ленка не ответила. Кажется, она даже не помышляла о том, чтобы сбежать. Она хотела найти сына, желательно раньше, чем его найдёт Пётр, который, вне сомнения, пристрелит каждого, кого увидит рядом со своим малышом, и поэтому устремилась вперёд, загребая носками сапог снежные наносы.

— Мы частенько здесь гуляли с сыном, — сказала она достаточно громко, чтобы слышали те, двое, впереди. Там, слева, на островке посреди пруда есть двухэтажный ресторан. Это самое большое здание в округе… самое большое. Если они не там, то я скорее поверю, что они построили где-нибудь крепость из снега.

— Где это? — спросил Пётр, не оборачиваясь.

— Прямо будет перекрёсток. А потом налево. Я скажу.

Лучик фонаря, удивительно слабый не то из-за замёрзших батареек, не то просто притихший перед величием парковой темноты, делал из каждого сугроба чудовище, при виде которого Мила теряла часть своей бравады и хваталась за руку мужа. Тогда у них возникала короткая перепалка: Пётр дёргал руку, ругаясь на жену, а та тихонько скулила.

Вереницы ларьков и открытых кафе казались спичечными коробками в неполной упаковке, за ненадобностью задвинутыми в самый тёмный угол шкафа. Сюда, в тесный проход между ларьками Лена и дёрнула мужа, когда Пётр и его подруга, затеяв очередную свару, свернули на указанную Ленкой дорожку.

— Куда ты… что ты делаешь? — задыхаясь, спросил Игорь.

— Не хочешь же ты, чтобы эта крашеная сучка, когда они ничего не найдут, растерзала меня своими когтями? — приблизившись к самому уху Игоря, зашептала Ленка.

— Но ресторан…

— Может и ресторан. Но я лично ставлю на другое место. Ты забыл, что я положила здесь половину юности, сидя в билетной кассе или убирая сраные листья?

Точно. Они и познакомились как раз здесь — иногда этот факт вылетал у Игоря из головы.

Ленка тем временем пела свою старинную песню, вцепившись в воротник пальто:

— …нас могли пристрелить! Послушай, мужик ты или тряпка? Я почти готова поверить, что тебя побили за благородное дело, а не для того, чтобы отнять бумажник или за то, что ты по пьяни нассал кому-то на ботинки. Не разочаровывай меня. Нам нужно было бежать, иначе нас просто убили бы и бросили здесь, посреди парка.

Игорь посмотрел на её живот, который зелёная ткань пальто очерчивала так явно, облегала так туго, что у него к горлу подступил комок тошноты. Если это случится… если их убьют… малыш так и сгниёт там, не вдохнув настоящего воздуха своими крошечными ноздрями, не увидев папу и не подержав за руку маму.

Десяток секунд спустя они услышали взбешённый вопль Петра.

— Эй, вы там! Я знаю, что вы где-то прячетесь. Выходите, и вам ничего не будет. Мы просто пойдём дальше.

Казалось, если бы не стены тесных коробок-ларьков, можно было протянуть руку и взять его за рукав. Казалось, было слышно, как скрипит под ногами снег, хотя умом Игорь понимал, что это не более чем шумы в голове. Вспомнилось, как Пётр говорил: «я пристрелил эту сучку». Ленка тянула его за руку, призывая идти прочь по тропе, но ноги не подчинялись.

— Нам нужно выйти к ним, — прошептал жене Игорь. — Иначе он начнёт стрелять по стенам, а они тонкие… там же сплошная фанера. Если он ранит тебя, я… я…

— Ты чокнулся? Он точно нас пристрелит.

Голос Петра на этот раз послышался чуть левее, из-за киоска, с которого, если Игорю не изменяла память, торговали воздушными змеями. Осторожно выглянув из своего укрытия, Игорь увидел, как Пётр пытается протиснуться в щель между двумя киосками, но там было достаточно узко, кроме того, требовалось перебраться через мешки с песком. Мила скулила где-то поблизости. Даже не скулила… подвывала, как будто Игорь и Лена унесли с собой остатки её бедного разума.

— Я всё равно вас найду! Давайте, вашу мать, вести себя как взрослые люди…

Что он под этим подразумевал, так и осталось загадкой. Потому что как только грохнул первый выстрел, Игорь, стиснув запястье жены, рванулся в указанном ею направлении. Высоко вверху с одного из деревьев сорвалась стая ворон, и это привело Петра в настоящее неистовство. Началась беспорядочная пальба. За рядами лотков (кое-где было трудно пройти из-за самого разнообразного хлама, который убрали сюда на зиму) обнаружилось кирпичное сооружение — старый туалет, перед которым теперь, как дошколята перед ветераном, выстраивались новенькие голубые кабинки. Здесь они остановились перевести дух. Постепенно вопли Петра затихли вдали, хотя раз или два чета Евсеевых слышала эхо выстрелов.

— Так каков теперь план, товарищ капитан? — спросил Игорь.

— Идём к чёртову колесу. Я, помнится, рассказывала Кирюхе про подземелья под ним, и даже показывала вход. Если в нём осталось хоть немного детскости, он не забыл. И привёл свой отряд туда. Там вернее всего мы найдём их… их всех.

Игорь сказал:

— Как раз в здравом уме он никогда бы туда не попёрся. Ползать под землёй — не для него. Ему бы всё книжечки…

— Ты плохо знаешь сына, — холодно сказала Ленка. — Она взяла Игоря за руку и увлекла дальше по тропинке. С каждым шагом они проваливались в снег всё глубже. — Он прямо загорелся этими подземельями. Когда мы здесь гуляли, прямо из кожи вон лез, чтобы я отпустила его там побродить. А потом, когда стал постарше… мне кажется, он там уже бывал, только никому, конечно, не рассказывал. Считай это женским, материнским предчувствием. Может даже, подружился с кем-то из окрестных сорвиголов.

Игорь фыркнул.

— Если б я хоть раз увидел его в компании молодых разбойников — вроде тех, с которыми я сам гонял в детстве — я бы, может, не считал его таким странным. Может, даже попытался бы с ним подружиться.

Ленка смерила мужа долгим взглядом. Глаза её в темноте влажно поблёскивали.

— Кирюхе не нужна была толпа. Он — сам себе толпа и племя. Поверь, такие люди гораздо сильнее и самостоятельнее. Те, кто умеет никому не подчиняться и никого не подчинять себе, сейчас редки как неразработанные золотые залежи. Но вот, опять же, если подумать трезво — теперь он с толпой. Стал частью толпы. И что, ты доволен?

Игорю нечего было ответить. Он поскрёб под шапкой голову и промолчал.

Сначала далеко впереди появились тусклые огоньки фонарей в ореоле, казалось, висящих в воздухе снежинок. Потом из темноты величаво выкатилась громада колеса обозрения. Кабинки раскачивались в своих путах — на зиму их снимать не стали, но закрепили дополнительно какими-то канатами. Казалось, будто там поселился гигантский паук. Рядом пристроилась ещё парочка каруселей, автобус, который раскачивал на одной оси специальный механизм, картинговый трек, сложенный из старых автомобильных покрышек. Билетные будки и кабина техника колеса обозрения стояли заколоченные и пустые.

Ленка нервно хихикнула.

— Ну, сможешь угадать, где прячутся наши мышки?

— Я уже понял, что всё самое интересное здесь не для глаз простых посетителей. И располагается в какой-нибудь помойке.

Ленка смешно сморщила носик. На ресницах у неё повисли снежинки.

— Эта помойка, знаешь ли, была моей жизнью на протяжении четырёх лет… но ты почти прав. За декорациями всегда происходит всё самое интересное.

Она не торопилась двигаться. Водила подбородком, как будто хотела немного ослабить шарф. Потом спросила:

— Как ты думаешь, нам удастся вытащить Кирюху?

Игорь пожал плечами.

— Это зависит от того, захочет ли он быть вытащенным. Я в этом сомневаюсь. Пацан стал сильно самостоятельным. И, прежде всего, нужно разобраться, что же с ним — и со всеми ими — происходит. Это работа не для нас. Это работа для учёных. Психологов. Медиков.

Ленка дёрнула плечиком и пошла вперёд.

Здесь был наполовину утопленный в бетонную основу колеса проход. Арка дверного проёма располагалась под небольшим углом. Сразу за ней — знала Лена — ступеньки, которые круто уходят вниз, в подземелье. Там — механизмы колеса обозрения, вереница тесных пустых помещений, непонятно для чего предназначенных. Их заполняли всем, чем могли: старой верхней одеждой, костюмами с давно отыгранных представлений, какими-то непонятными железяками, колченогими столами и хромыми стульями, складывали на зиму велосипеды, а на лето — санки и тубы. У потолка ютилась изумрудно-зелёная плесень, а из вентиляции долетали искажённые до неузнаваемости отзвуки с поверхности. Между коллег Ленки ходили самые разнообразные легенды относительно происхождения «чёртовой ямы» — так они называли подземелья, хотя правда была банальна — просто ещё одно бомбоубежище, отстроенное во времена Советского Союза и подчистую разграбленное в девяностых. И какими бы таинственными и страшными не казались для новичков тамошние стены, выкрашенные кое-где облезшей уже зелёной краской, ничего необычного там не происходило. Лампочки не гасли и не мигали, никто не стучался в стены, пытаясь выбраться из замурованных областей наружу, ни разу ни в одном даже самом тёмном уголке никто не нашёл обтянутый искусственной кожей противогаза череп. Кому-то всё это казалось странным: учитывая многочисленные легенды, рассказываемые в посвящённых городской истории книжках. Доподлинно известно, что за сорок лет до того, как здесь появился в восьмидесятых годах парк, в эти края свозили и закапывали расстрелянных НКВД людей. Несколько старинных дач в окрестностях, непонятно кому принадлежащих, зарастали молодой дубовой порослью.

Позже это место начали окультуривать, вырубать лишнее, прокладывать дорожки. А когда стали рыть котлован под убежище, костей нашли просто уйму. Отец Ленки рассказывал, что мальчишками долго они ещё бегали сюда за четыре километра, чтобы поиметь нехитрые трофеи: клочки одежды, какие-то ржавые значки, а если повезёт — то и обломок кости или челюстную кость.

Место обросло легендами и преданиями, ни одно из которых не находило подтверждения, несмотря на все надежды жадных до чего-то таинственного молодых умов.

Сейчас Ленка завела мужа за опору колеса. Возле её бетонной основы земля резко уходила вниз. Под ногами мешались старые велосипедные покрышки. Фонарный столб здесь заменяла мутная лампа без абажура, с грехом пополам защищённая металлическим козырьком. Крепилась она прямо к бетонной плите и, как ни удивительно, работала. Перемотанные изолентой провода, которые уходили внутрь облезлого щитка, напоминали древесные корни. Игорь решил, что не хотел бы работать здесь электриком.

— Шшш, — прошептала Лена, приложив к губам палец. И показала под ноги. Впрочем, Игорь и сам видел: не далее чем днём здесь ходили. Следы замёл свежий снег, но всё же они были различимы.

Дверь прикрыта, замок был сорван вместе с петлями. Ещё один шаг оставалось сделать, прежде чем забудется всё — переживания последних часов, воспоминания о молодости, рассуждения-внутри-себя, которыми Игорь и Лена делились друг с другом короткими взглядами, забудется даже чокнутая семейная парочка с пистолетом, которую они отправили в другой конец парка.

И Лена сделала этот шаг. На что-то наступила, посмотрела под ноги.

— О Господи…

Игорь почувствовал даже сквозь рукав пальто, как её пальцы стали влажными.

Там были лица. Белые, равнодушные, холодные, как маски к хэллуиновскому карнавалу, которые кто-то просыпал из коробки. На три четверти заметённые снегом и всё-таки различимые в тусклом жёлтом свете. Несколько детских трупов, без сомнения, промёрзших до самых костей. Скрюченные пальцы, торчащие из снега.

Ленка бросилась вперёд, принялась голыми руками разгребать снег, сдувать его с лиц, чтобы разглядеть каждое. Игорь стоял, глотая ртом воздух и не зная, что предпринять.

Все они умерли, похоже, по разным причинам. У кого-то была проломлена голова, открывая самую нелицеприятную картину, которую Игорь видел в жизни, кто-то, похоже, замёрз насмерть, будучи одет в лёгкую маечку и штаны. У других — повреждения разной степени тяжести и совместимости с жизнью. Так или иначе — все они здесь были похожи на замёрзших во время ледникового периода мамонтов. Одежда смёрзлась друг с другом, застыв коркой, которую, казалось, не получилось бы пробить даже топором. Глаза, похожие на линзы микроскопа, слепо смотрели в небо, их покрывала лёгкая изморозь.

Они не случайно здесь лежат. Они, наверное, все погибли там, внутри, и их, как мусор, слишком громоздкий, чтобы тащить до мусорного бака, просто вышвырнули за порог.

Наконец, Лена поднялась на ноги, закончив свои ужасные изыскания. Кирилла — вот кого она искала — их пацана среди мертвецов не было. Была одна девочка лет четырёх, другие немногим старше. Самый большой выглядел на одиннадцать, и по его щекастому лицу расплылась глуповатая полугримаса-полуулыбка. Игорю отчего-то вспомнилось выражение на лице любителя хурмы.

Они отступили под чёртово колесо. Игорь со второй попытки достал из пачки сигарету (первую он уронил и не стал поднимать), раскурил и глубоко затянулся.

— Дай мне.

— Тебе нельзя. Ты…

— Дай мне чёртову сигарету! — заорала Лена, и Игорь просто не посмел сжать пальцы, когда она вырвала у него «L&M».

Никто не стал говорить «это ужасно». Невозможно было представить, как такими простыми словами можно было передать всю растерянность, которая охватила их умы. Они собирались, словно дети, искупаться в пруду на мелководье, а вместо ласкового песка на дне нащупали склизкий ил и бездну.

— Во что они превратились, Игорь? — спросила Лена вместо этого.

Игорь ответил не сразу. Он как следует покрутил в голове вопрос, рассматривая его со всех сторон сквозь призму замёрзшей у кого-то из тех детей на щеках слёзной жидкости. Потом сказал:

— Во что-то, что вне нашего понимания.

— Какое, к чёрту, понимание? В любом понимании это монстры… монстры, которых не заботит смерть других детей, таких же, как они, кем бы они теперь не стали. Может, это психотропное оружие, а? Вроде того, что разрабатывали немцы во вторую мировую.

— Ни одно психотропное оружие нельзя распылить так, чтобы оно начало действовать по всему миру одновременно. Что-то поменялось в головах. Знаешь, что я думаю — может этот переключатель всегда был у нас внутри? Просто у взрослых он так далеко за повседневными бытовыми проблемами, что уже и не нащупаешь. А у детей здесь, рядом, только протяни руку. У тех, кто не там и не здесь, он тоже переключился, но как-то неправильно. Один парень мне говорил про шум в голове, как от сломанного приёмника — якобы, это то, что он слышит с недавних пор, и оно мешает ему думать. Может, дети слышат что-нибудь совершенно иное, нежели шум? Что-нибудь, что говорит им делать так или этак? Может, это нечто вроде наказания свыше, — Игорь и сам не понимал, что заставило его, убеждённого атеиста, такое сказать. Но, как говорится, в окопах под огнём атеистов не бывает, а они сейчас вроде как на передовой. — Мы старались сделать из детей что-то, похожее на нас самих, при этом совершенно не подозревая, что они из себя представляют. Мы ведь знаем только себя, да и то плоховато. Мы уже забыли, какими были, когда были маленькими. Мы были как учителя, которые пытались учить, сами не зная предмета, просто по учебникам.

— Да кому какое дело. Всех этих детей… этих детей уже невозможно вернуть.

Игорь долго изучал её профиль с догорающей до фильтра сигаретой в уголке рта, пытаясь понять, кого она имеет ввиду — тех, кто погиб, или тех, кто остался жив. Наверное, и тех и других.

— Если бы я могла… — сказала она, крупно вздрагивая, — Если бы я только могла… я бы замуровала эту дыру в земле навсегда. Я бы сожгла там всё напалмом, как в «Апокалипсисе сегодня».

— Ты никого не сожжёшь, стерва, — вдруг произнёс голос рядом с ними. Он был тих, но и Ленка, и Игорь почувствовали, до каких температур разогреты там, внутри, эмоции. От очкастого флегматика не осталось и следа. Звук этого голоса — шипение реактивных двигателей ядерной ракеты, не иначе.

В затылок Игорю упёрся ледяной ствол. Пётр подошёл неслышно, снежная подушка съедала звуки шагов, а скрипы гигантского колеса над головой — злое его дыхание, слушая которое Игорь просто не мог теперь не понять, как они не услышали его раньше. Тут же откуда-то выскочила его жена. Она схватила Ленку сзади за волосы, оттянула так, что голова той запрокинулась почти на девяносто градусов.

— Там никого не было, слышишь, ты? Там не было ни нашего малыша, ни кого-то ещё. Теперь говори… говори, где он! Я знаю, что вы в сговоре. Твой пацан унёс моего Митьку, чтобы продать на органы. Думаешь, я не знаю, сколько сейчас стоят здоровые дети?

— Отпусти её, она не может так говорить, — сказал Игорь, держа поднятыми руки. Просто удивительно, как Пётр ещё не начал жать на спусковой крючок.

— Так пусть уже говорит! — завизжала Мила, чуть ослабив хватку.

— Там… — прохрипела Ленка, показав рукой в сторону бомбоубежища. — Там, внизу. Они все внизу.

Мила исторгла нечленораздельный вопль и, отдавив напоследок Игорю ногу, бросилась в указанном направлении. Она почти сразу скрылась из глаз, разъярённая медведица, ринувшаяся в погоню за похищенным медвежонком. Вопль, который она издала при виде ледяной братской могилы, содержал ещё больше ярости и ещё меньше смысла, чем предыдущий.

— Стой, — заорал Пётр. — Стой, Милка!

Ответом ему послужил грохот двери, который стряхнул нависающий над нею снежный наст.

Пётр бросился за ней, потрясая оружием, потом, будто что-то вспомнив, обернулся. Очки его съехали на бок, кончик носа посинел и выглядел отмороженным. Как будто занесённый снегом проход к «Белому Лебедю» он раскапывал собственным шнобелем. По верхней губе текли сопли. Ленка и Игорь переглянулись и взялись за руки. Как тогда, когда они пришли к Ленкиному отцу. Она — сдаваться, он — свататься. У дяди Володи, заядлого охотника, тоже, помнится, было дома оружие. Отнюдь не маленький пластиковый пугач.

— Я… мне нужно догнать Милу, — словно извиняясь, сказал он. И исчез внизу, кажется, даже не заметив трупы. Впрочем, скорее всего их укрыл собой, как одеялом, обвалившийся снежный наст.