Комсомолец. Часть 3

Глава 51

Дарья Степановна явилась к нам в том самом образе, в котором я видел её, очнувшись после прогулки по Пушкинскому парку: невысокая, худая, укутанная в белый халат, уставшая, но с улыбкой на лице. Александров рванул ей навстречу, на ходу вынимал из портфеля газетный свёрток. Кирова помахала мне рукой — я отвесил ей поклон. Приняла из рук капитана милиции свёрток, проковыряла в газете дыру. Поднесла подношение Александрова к лицу, принюхалась — изобразила на лице восторг. Сергей Андреевич при виде её реакции на подарок едва ли не захлопал в ладоши от радости. Сейчас он как никогда походил не на грозного стража порядка, а на немного рассеянного и стеснительного доктора Ватсона из фильма.

Я рассматривал Александрова и Кирову и думал о том, что в прошлой реальности (в той, где Зареченский каннибал прожил в своём доме до девяностых годов) они не встретились. Дарья Семёновна, скорее всего, не выбралась из погреба — живая. Альбина Нежина в моей прошлой жизни тоже не дожила до сегодняшнего дня, как и Света Пимочкина. А вот Сан Саныч Кузин почти наверняка умер примерно в этих же числах марта — я в этом почти не сомневался. Тамара Нежина тогда осталась без дочери, без любовника. Хотя… без любовника она побыла не долго — Роман Георгиевич, наверняка, сумел его заменить (в том, теперь уже кажущемся мне невероятным, будущем). И прожила Тамара Нежина остаток жизни в компании убийцы её мужа.

Парочка (Сергей и Даша) постояла в десятке шагов от меня, пошушукалась (со своего места я не разобрал ни слова). Пару раз взглянули в мою сторону — сделал вид, что не заметил их взгляды. Но я отметил, что Александров и Кирова — именно «пара»: со стороны они смотрелись, как супруги (ещё не успевшие поднадоесть друг другу). Дарья Степановна поправила капитану воротник рубашки, потёрла пальцем рукав его плаща (должно быть, стряхнула грязь). Александров склонился к её уху, что-то шепнул. Даша рассмеялась. Покосилась на сидевшую за столом женщину (щёки Кировой вдруг порозовели, будто от смущения). Ко мне доктор не подошла. Но махнула мне на прощанье рукой. Поспешила работать — капитан милиции направился в мою сторону.

— С Дарьей Степановной Кировой я познакомился в сентябре прошлого года, — произнёс Сергей Андреевич, вновь усевшись на стул рядом со мной. — Когда вёл дело Рихарда Жидкова. Навещал Дарью Степановну в больнице. Сперва, по служебной надобности. Потом дело Жидкова у меня отобрали. Но я не перестал ездить в больницу к Кировой. Как думал — из жалости. Но потом…

Александров улыбнулся.

— Потом навещал Дашу, потому что хотел видеть её снова и снова. Дни напролёт думал только о ней. Такого со мной раньше не случалось. Понял, что втрескался, как зелёный пацан. Да и она… не возражала против моих посещений, когда немного пришла в себя после тех событий. Ёлки-моталки, как же я мечтал оторвать этому Жидкову руки и ноги! И всё ещё мечтаю. Как только вспомню её… тогда…

Капитан нахмурился.

— Делом Жидкова сейчас занимается… другие люди, — сказал он. — А захоронение около его дома официально объявлено наследием Великой Отечественной войны. Хотя… я думаю, что вы, Александр Иванович, и сами знаете, что именно мы там нашли. Сколько же их там было! Мужчины, женщины и даже дети. И Даша — она тоже могла… Если бы прошла ещё неделя-две… Страшно представить.

Сергей Андреевич покачал головой.

— Вот, ношу теперь ей паровые котлеты, — сказал Александров. — Даша всё ещё не оправилась от… последствий. Придерживаемся диеты. Ноги тоже болят. Да… что я вам рассказываю: вы и сами, Александр Иванович, видели, какая она тогда была. Плохо спит по ночам. Не рассказывает, что видит во снах. Но я представляю. И ещё больше жалею, что не придушил того гада, когда была возможность.

Он погладил портфель, будто успокаивал его (или себя).

— Важно, что выжила — в том погребе, — сказал капитан. — А здоровье мы поправим. Ёлки-моталки, организм молодой — восстановится. Я поучаствовал в раскрытии стольких громких дел — начальство меня сейчас едва ли не на руках носит. Наверняка раздобуду путёвки в хороший санаторий. Летом распишемся и махнём на юг. Попьёт целебной водички, походит на процедуры. Всё будет хорошо.

Сергей Андреевич мечтательно взглянул на солнечный диск, что заглядывал в окно. Морщины на его лице разгладились, глаза заблестели. Будто капитан уже почувствовал себя полностью здоровым и отдохнувшим. Или женатым. Или вообразил, что выспался и может не думать о работе. Мне почудилось, что Александров в своём воображении уже ходил под руку с Дарьей Степановной по тёплому морскому песку, наслаждался шумом волн и криком чаек. «Море больше не сливалось с небом», — всплыла в моей памяти цитата.

Отпечаток счастья продержался на лице милиционера недолго. Лоб мужчины вскоре вновь разрезали полосы морщин. Александров взглянул на меня.

— Александр Иванович, — сказал он. — Я обещал Даше, что не полезу к вам с расспросами. И если она узнает, что я не сдержался — наверняка расстроится. А может, и устроит мне скандал: честно говоря, мы пока ни разу не скандалили. Но… я так не могу. Наверное, издержки профессии. Всё ломаю голову, пытаюсь понять… как вы это делаете. Александр Иванович, откуда вы получаете информацию?

— Какую информацию? — спросил я.

— О преступлениях. Я допускаю, что в деле Жидкова всё просто и понятно: вы стали свидетелем его преступлений, как утверждали по телефону, или вам о его делах рассказали. Это единственное связанное с вами дело, которое я могу для себя объяснить — чётко понять: как, что и почему. Ну, с небольшой натяжкой, могу поверить и в ваши объяснения по поводу нападения на Альбину Александровну. Но другие случаи…

Сергей Андреевич пожал плечами.

— Я не говорю о вашей стычке с Кузиным — то отдельная история, — сказал капитан. — Мне непонятно, как вы очутились двадцать пятого января в Пушкинском парке. Подозреваемая чистосердечно призналась в содеянном. Но твердила, что выдумала ваше приглашение в парк — я узнавал. Вы же утверждали другое — без всяких доказательств. И если в те ваши слова я ещё мог бы поверить… с трудом, но мог бы. То я не понимаю…

Александров покачал головой.

— Четырнадцатого марта, — сказал он, — вы были в институте, когда Альбина Александровна сообщила Валицкому о поступке своей матери. Вы от меня узнали о побеге Кузина. Я допускаю, опять же, что вы сразу отправились к гражданке Нежиной. Принесли с собой огнестрельное оружие — чтобы… не знаю зачем, но не это важно. Потом вы отправились к седьмой подстанции и устроили там засаду.

Сергей Андреевич потёр усы.

— Вы уже знали, кто и когда появится около того пустыря? — спросил он. — Я бы ещё понял, если бы вы явились туда следом за Валицким. Возможно, вы его подозревали; возможно, разгадали его намерения; возможно, выследили. В это я бы поверил… мог бы поверить. Но вы не могли знать заранее, что он нападёт на женщину именно в том месте. Только не говорите, что вы сами оказались там случайно!

Александров замолчал — огляделся, словно проверяя, не подслушивал ли кто наш разговор.

«Роман Георгиевич наверняка слышал от Альбины историю о том, где на неё напал хулиган. Как настоящий маньяк-профи, он не мог не отметить, насколько удобное там место для нападения на женщин», — мысленно возразил я милиционеру.

Но не сказал это вслух.

— Александр Иванович, — продолжил Александров. — Пусть одно преступление вы раскрыли случайно. Пусть вам повезло спасти Альбину Александровну. Пусть вы «угадали», где Валицкий нападёт на Дашу. Но… столько случаев «везения» за сравнительно небольшой отрезок времени — это уже похоже на работу большой организации. Не верится, что всё это совершил один единственный «простой советский студент».

Капитан постучал ладонью по портфелю — звякнули металлические пряжки.

— Я наводил о вас справки, Александр Иванович. С того самого дня, когда Даша назвала мне имя своего спасителя — ваше имя. Она просила меня держать информацию о «будёновце» в тайне. И я скорее нарушу закон, чем данное ей обещание. Но я о вас всё же поспрашивал. И едва ли ни поминутно выяснил ваш распорядок дня, начиная с первого сентября прошлого года. Не нашёл в нём времени для тайных встреч.

Александров хмыкнул.

— Вы нечасто выпадали из зоны видимости окружающих, — сказал он. — Но и в тех случаях я чаще всего понимал, куда вы исчезали — зная о похождениях «будёновца». Вы долгое время вели жизнь обычного человека. Потом вдруг срывались — мчались на другой конец города, чтобы кого-то спасти. Будто получали задание. Вот только от кого? И каким образом? Я никогда не верил в мистику, но в вашем случае…

— В моём случае никакой мистики нет, Сергей Андреевич, — сказал я. — Только наука. Точнее — математика. Если вы изучали мою жизнь… хотя бы последние месяцы, то должны были слышать о моём увлечении.

Капитан кивнул.

— Дарья Степановна говорила, что вы читали в больничной палате учебники. Её удивило, что даже в больнице вы уделяли учёбе много времени.

— Чтение тех учебников было не больше, чем отдыхом от моих собственных рассуждений и научных изысканий. Математика — это моё призвание, Сергей Андреевич. Я всё больше подозреваю, что достиг в ней недосягаемых для нынешнего поколения учёных высот. Как бы это хвастливо ни звучало. Я математический гений, не побоюсь этого слова. Но не успел пока убедить в этом человечество.

«А ещё я очень скромный, — промелькнула мысль. — И честный».

— Сергей Андреевич, я не первый учёный, который заподозрил, что математика способна описать и предсказать нашу жизнь, — сказал я. — Но я первый, кто сумел доказать это на практике. Назвал своё открытие «математическая философия Усика». Моё открытие не только описывает в цифрах всё, что мы видим вокруг себя и нас самих. Оно говорит, что случится в будущем. Вы понимаете, о чём я говорю? Нет? Смотрите.

Развёл руками.

— Тот или иной цифровой код существует во всём. В цифрах выражено всё: время, положение в пространстве, форма и ещё множество других параметров. Каждый из них имеет чёткое значение — некоторые относительно постоянны, другие меняются, но всегда определяемы. При должном уровне логического мышления и при знании математических закономерностей можно вычислить любые события…

Я притормозил с разглагольствованием: заметил взгляд собеседника — так смотрят на сумасшедших.

— Сергей Андреевич, не буду загружать ваш мозг терминами и своими рассуждениями. Скажу лишь, что нашёл способ просчитывать будущее. И в этом моём открытии не больше мистики, чем в таблице умножения. Вот только для необразованных людей и вычисление квадратного корня покажется сродни чародейству. Так же и в случае с моим открытием — «математической философией Усика».

Александров поморгал — немного пришёл в себя после моего словесного натиска.

— Александр Иванович, — сказал он. — Не буду лгать, что далеко ушёл в изучении наук от тех, кто пугается таблицы умножения. Ёлки-моталки, признаюсь: мало что понял в ваших объяснениях. Но кое-что в них всё же уловил. Меня заинтересовало выражение «просчитывать будущее». Что вы под ним подразумевали? Хотите сказать, что вычислили нападение Валицкого… как какое-то уравнение?

Я вздохнул.

— Не совсем так. Но… если абстрагироваться от прочих дополнений и уточнений, то — да. Я вычислил математическую составляющую некоего события, часть которого сумел преобразовать в дату и место, соотнёс цифровые данные с теми, что получил в случаях с осенними нападениями преступника, минимизировал погрешность, преобразовал цифровую цепочку в уравнения, описывающие…

Замолчал.

Кивнул.

— Если говорить простыми словами, — сказал я, — вычислил преступление.

Сергей Андреевич потёр усы.

— Хотите сказать, вы можете составить уравнение и вычислить любое событие? — спросил он. — Предсказать нападение ма… преступника?

— Если говорить упрощённо, то именно это я и делаю. Я могу получить цифровой код грядущих событий. Который для непосвящённого будет выглядеть, как мешанина из цифр и математических символов. Чем он, по сути, и является — я пока расшифровал лишь несколько событий. Да и то… пока мои предсказания далеки от идеала: случались у меня и ошибки — я пока не нашёл им объяснения.

— Вы говорите о тех преступлениях, которые предотвратили?

— Они лишь часть моих уже доведённых до ума расчётов, — сказал я. — Другие пока ждут своего часа. Как, например, авария на шахте «Юбилейная», которая случится четвёртого декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого года и повторится на следующий день. При этом событии погибнут семь человек — это по моим подсчётам. Количество раненых могу уточнить, если хотите: их число записано в моём блокноте.

— Вы… узнали это при помощи своих уравнений?

— Ещё могу вам предсказать, что в Ленинском районе Зареченска, по адресу улица Краснодонская, дом семнадцать через полтора года — если точнее, то третьего сентября тысяча девятьсот семьдесят первого года — случится взрыв бытового газа. Погибнут трое, в том числе годовалый ребёнок, который пока даже не родился. Вот такие события предрекают… мои уравнения.

Посмотрел на лицо Александрова, прокашлялся.

— Таких предсказаний у меня скопилось с десяток, — сказал я. — Но проверить их пока нет возможности. А сколько цифровых кодов я пока не прочёл!.. Есть математические пророчества и на неблизкое время. К примеру, в Нью-Йорке сейчас строятся два небоскрёба — будут готовы к концу этого, началу следующего года. Они рухнут, как предсказала математика, одиннадцатого сентября две тысячи первого года.

— Рухнут? — переспросил Сергей Андреевич.

— Да. В них врежутся пассажирские самолёты, если я правильно понял описанные цифрами причины трагедии — я почти не сомневаюсь в точности своих выводов. Количество жертв той катастрофы по памяти не скажу. Но оно может меняться со временем: я могу его менять. Как в случае с Дарьей Степановной. Математика уже дважды помогла мне сохранить для пятой городской больницы ценного работника.

— Хотите сказать…

— Да, Сергей Андреевич. Да. Я знал о тех преступлениях.

Александров дёрнул рукой… но та вдруг замерла в воздухе на полпути к усам.

— Так почему вы никому не говорите об этой своей «математической философии»? — спросил капитан. — Ведь есть много математиков, которые могли бы понять её. И помочь с расшифровкой… этих ваших кодов. Александр Иванович, вам нужно обратиться за помощью к государству. Я уверен, что ваше открытие изучат… в соответствующих инстанциях. Вам выделят средства на развитие…

«Ага, — подумал я. — Догонят и ещё раз выделят. Рано мне пока соваться со своими предсказаниями к академикам. И обращаться за поддержкой к ребятам из КГБ — тоже рановато. Я обязательно пообщаюсь со всеми этими ребятишками. Потом. Когда буду готов. С ними я буду объясняться совсем другими словами. Можете не сомневаться, уважаемый Сергей Андреевич, все эти академики тоже нихрена не поймут. Но обязательно мне поверят».

— Перестаньте, Сергей Андреевич, — сказал я. — Какие средства? Даже вы не верите в мои слова. Хотя знаете о результатах моих расчётов. Так почему в них должны поверить другие? Меня подымут на смех. Или объявят сумасшедшим. А может, заподозрят, что я сам спровоцировал предсказанные несчастья. Но это до поры до времени, можете мне поверить. Пока моё имя ещё неизвестно в научной среде. Но это скоро изменится.

Я хмыкнул.

— В этом или в следующем году я обнародую доказательство одной из так называемых «загадок тысячелетия». В соавторстве с парой других математиков. Без «соавторства» пока никак — думаю, вы сами это понимаете. Моё имя прозвучит впервые. Потом его услышат снова — уже в связи с другим математическим открытием. А лет через десять смогу обходиться без «соавторов». Тогда и заявлю во всеуслышание о «математической философии Усика».

Откашлялся.

— Сергей Андреевич, слова «простого советского студента», как вы выразились, мало у кого вызовут доверие, — сказал я. — А вот к обладателю нескольких громких премий, к человеку, чьё имя фигурирует в названиях самых значимых математических открытий десятилетия, не смогут не прислушаться. Особенно если моим утверждениям присовокупятся результаты моих предсказаний — те, предотвратить которые я не сумел.

Пожал плечом.

— Ведь у меня тоже не десять рук. Рано или поздно и я куда-то не успею. Или оплошаю. Всё же я больше мыслитель, чем человек дела. Бегать в будёновке и с ружьём в руках — это не моё призвание. Сергей Андреевич, вы и сами знаете, во что уже пару раз едва не вылились мои старания. Шрам на груди — лучшее подтверждение моей неуклюжести и невезучести. Хотя нет — мне именно повезло, что выжил тогда.

Александров опустил на портфель руку.

— Я не очень-то понимаю, как вы всё это… вычисляли, Александр Иванович, — сказал он. — Не буду обманывать: мне сложно поверить, что математика может… сообщать о преступлениях. Но я уверен в другом: если бы тогда в Пушкинском парке пуля попала немного правее, сегодня бы я не разговаривал с вами — готовился бы к Дашиным похоронам. В том парке погибли бы не только вы, Александр Иванович.

Капитан снова огляделся. Потом вновь повернул лицо в мою сторону.

— Я плохо разбираюсь в математике, — сказал Сергей Андреевич. — Даже в той, что изучают в школе. Академик бы из меня не получился. Но я хороший оперативник. И многое уже повидал за время работы в милиции. А ещё у меня есть знакомства… в определённых кругах. Александр Иванович, моя… будущая жена верит вам. Она жива благодаря вам. Потому я тоже не подвергаю ваши слова сомнению.

В его глазах блеснуло отражение заглядывавшего в окно больницы солнца.

— К тому же, ваша будёновка теперь у меня: хотел избавиться от неё вслед за обрезом, но Даша запретила мне её выбрасывать. Вы… понимаете, о чём я говорю? Александр Иванович, если вдруг приблизится одна из тех дат, что вы вычислили, и вы не сможете рассказать о ней в милиции… не рискуйте сами. Ведь если вы погибнете — умрут и те, чьи жизни вы могли бы спасти. Помните об этом.

Я кивнул, посмотрел Александрову в глаза.

— Хорошо, Сергей Андреевич. Я запомнил.

Вскоре после разговора с Александровым я снова увидел ТОТ сон.