Комсорг

Глава 4

Я успел все блюда от шеф-повара Арнольда попробовать не по одному разу, расту ведь постоянно, строительный материал необходим моему юному организму и начал потом поднимать уже здорово осоловевших девчонок.

— Поезд ждать не будет! Пора двигать на вокзал! У нас скоро выезд и завтра рабочий день с самого утра.

Необходимо самому позаботиться насчет камеры хранения и иметь какой-то запас времени на разборки с товарищами милицейскими. Хотя идти нам от дома до поезда всего пять минут спокойным шагом. Ну, крайне удобная для меня локация. Елизавету Максимовну я как смог порадовал своим вниманием и хорошенько обо всем расспросил из ее жизни, старушка даже устала мне рассказывать свою ничем особо не примечательную историю.

Приехала сюда по назначению после войны, тут же вышла замуж за простого парня-строителя, сын родился очень поздно, самой ей сейчас семьдесят лет, сыну сорок лет. Все это я внимательно выслушал и запомнил.

Очень счастливый и вдохновленный женским обществом Арнольд, конечно, пошел нас провожать. Ну, меня не особенно, а вот Людмила смогла его обаять как следует, да и Ира тоже не отстает, все явства прекрасные нахваливает и в глаза призывно смотрит.

Настоящие они у меня Мата Хари.

Вот и отлично, мне как раз не стоит у камеры хранения светиться, а им есть теперь кому помочь. Поэтому послал забирать мою сумку и пакеты самих девчонок, написав Ире на бумажке, какая именно камера и какой там код, пока Арнольд что-то взахлеб рассказывает Людмиле.

— А мне там появляться нежелательно, — шепчу я на ухо своей взрослой подруге.

— Высмотрел меня здесь один мент, блондинистый такой. Там у меня в сумке немного кондитерки и все десять комплектов женской одежды и еще ваши пакеты. Как раз для вас очень подходит подходит такой багаж.

Ну, для двоих молодых женщин и одного мужика не так много багажа получается, потому что большая сумка с парой пакетов совсем не так палевно выглядит для них, как для одинокого подростка в моем лице точно. Именно огромная черная сумка смотрится довольно так вызывающе и привлекает ненужное ко мне внимание, придется от нее избавиться очень быстро.

Мы зашли к поезду с конца платформы от дома Арнольда, наш третий вагон находится довольно далеко от главного зала ожидания на вокзале и, тем более, от автоматических камер хранения. Девчонок я отправил в камеры, сам закинул наши вещи в купе, попросил присмотреть за ними взрослую соседку и тут же отправился за своими подругами следом.

Они уже прошли в камеры хранения, я не стал так уж пристально рассматривать зал ожидания и второй этаж над ним, если засада будет — я все увижу своими глазами из безопасного места. Если никто ими не заинтересуется — тогда выйду и осмотрюсь, даже по второму этажу пробегусь на всякий случай.

Как только девчонки через пару минут появились из-за двери камеры хранения, причем мою тяжелую сумку тащит сам Арнольд, конечно, довольно неожиданно откуда-то им наперерез выскочил тот самый блондинчик с напарником по форме.

Выскочил, козырнул Арнольду и о чем-то его спрашивает.

— Вот ведь какая сволочь дотошная! Уже и смена не его, они же по двенадцать часов вроде дежурят, и сумку тащу не я, а все равно не поленился подскочить с проверкой. Продуманная гнида какая! — злобно про себя ругаюсь я, понимая отчетливо, что ловушка насторожена именно на мою личность.

Но и на приметную сумку сработали наши правоохранители быстро, наверняка, такая тут одна за целый день мелькнула, раз они так уверено остановили другого мужика, которого первый раз в жизни видят.

Да, остановили Арнольда и что-то ему предъявляют. Тыкают пальцев в сумку и что-то требуют, наверно, чтобы показал содержимое.

Ха, со мной одним такой наезд у них бы легко прокатил, только не в этом случае…

Ведь тут же в разговор вмешались пьяненькие Людмила с Ирой, быстренько понизили моральное состояние весьма уверенных в себе сотрудников милиции до нуля. Объяснили молодым парням, кто они такие с точки зрения правильных советских девушек и что это их личные вещи, а хороший Арнольд только помогает их перенести до вагона. И нечего им там смотреть всякие сувениры и женские трусы!

— Он тут вообще не при чем! — доносится до меня громкий голос Ирины.

Особенно распинается Ирка, а Людмилка просто встала между Арнольдом и милиционерами, зато готова воевать до конца за типа свой багаж.

Милиции пришлось дать задний ход, как я и думал, сейчас время дежурства явно не этой смены. Объяснить начальству начинающийся большой скандал, почему они в свое личное время по форме пристают к пассажиркам на вокзале и что хотят найти в большой сумке с женским барахлом — точно не смогут.

Да и девчонки видно, что очень смелые и на язык вообще не сдержанные — это милиционерам не поддатого мужика строить или молоденького парнишку прихватить на чем-то незаконном. Они молчать сразу не стали и уже наговорили, если бы все было официально, на что-то серьезное.

Интересно, есть ли женский вытрезвитель во всем городе Таллине?

Но менты все же быстро дали заднюю, понимая что сурово обломались со своей затеей чего-то поиметь с меня или только моего багажа. Это я хорошо разглядел через окно вокзала, их ошарашенные и недовольные оказанным сопротивлением лица.

Козырнули Арнольду и пошли поскорее на выход куда-то в сторону от шипящих и плюющихся ядом им вслед девчонок.

Да, ведь они в засаде в свое личное время сидели где-то на втором этаже, контролировали именно вход в камеры хранения и особенно мою сумку без всяких надписей на ней. Явно, что заняли место как раз под отправление ленинградского поезда, значит, что уже связали мою часто мелькающую на вокзале фигуру именно с ним.

Что вполне не сложно для таких наблюдательных людей, как милиционеры. Да и не так часто тут подростки с большим багажом мелькают с деловым лицом настоящего предпринимателя. Конкретно меня выследили и продуманно засаду поставили, теперь камерой хранения пользоваться мне строго воспрещено.

И, значит, примерно догадываются, чем я здесь занимаюсь. Один все тот же блондинчик, а второй такой плотный брюнет с широкой задницей, в которую впиваются форменные брюки.

Раз в свое личное время встали в засаду, это все-таки значит, что решили подоить меня самостоятельно и ни с кем не делиться из начальства. Боюсь, что пятерочкой или чириком тут отделаться бы не удалось, наверняка попробовали бы разово развести на все оставшиеся деньги или часть товара.

Или, если бы я смог договориться при большом везении — тогда поставили бы на регулярные выплаты, типа, плати четвертной за каждую поездку. Это когда прикинули бы по чекам и товару на сколько денег я тут закупился за один раз.

Вот на фиг мне такое счастье нужно, чтобы с рядовыми ппсниками деньгами делиться? Пусть они тут на вокзале конкретная власть.

Понятно, что не один я такой шустрик здесь появился, немало наверно других прошаренных товарищей покупает по госценам в Эстонии реальные для всего остального Советского Союза дефициты. И потом легко сбывает их с двойным-тройным наваром по всей стране.

Одна почти фирменная жевательная резинка от «Калева» способна придать глубокий смысл таким поездкам, на нее в провинции можно легко цену в трешку поставить за пачку от местных шестидесяти копеек.

Или один пластик за пятьдесят копеек, на что любой подросток легко соблазнится. Уж рубль то все найдут на чудо заморское, чтобы насладиться необыкновенным ароматом и почувствовать себя очень крутым.

Четыреста-пятьсот процентов прибыли выходит только с жевательной резинки, ведь нет такого преступления, на которое не пойдет капиталист даже за триста процентов, как учит нас бородатый классик с портретов.

Советский человек, можно теоретически представить себе такой вариант, и за триста процентов прибыли на преступление не пойдет, а вот за пятьсот может уже не устоять перед соблазном сугубо личного, а не общественного обогащения. Пусть и сильно уголовно наказуемого в отличии от проклятого мира чистогана и капитала.

Конечно, по внешнему виду эстонская жевачка здорово на фирменную похожа, только уже через пятнадцать минут использования становится понятна огромная разница с настоящей. Ту можно еще пару суток жевать, она все такая же ароматная и сочная, а наша становится совсем безвкусной массой.

Ну, в химической ароматизации продуктов питания загнивающему Западу даже эстонские товарищи явно уступают.

То, что меня вычислили конкретно, это значит, что у милиции местной на такие большие баулы глаз хорошо наметан. Это если ты одет как спортсмен и еще с клюшкой в руках, тогда можешь сойти за хоккеиста, у них то точно форма очень много места занимает.

Пришлось немного подставить моих подруг, правда им и так бы ничего не грозило, вещи все женские, кондитерской продукции в сумке совсем немного, чеки все к шмоткам имеются, по карманам аккуратно разложены. Это у меня уже в вагоне большой пакет с наборами и такая же огромная сумка набиты больше шоколадками.

— Ну, Игорек, — попробовала было зашипеть на меня Ирина около вагона, как я показал ей знаком, приложив палец к губам, что желательно помолчать пока.

Кто его знает, что понял пьяненький Арнольд, идущий позади рядом с Людмилкой с сумкой на плече. Возможно, скорее всего, что он и не догадался — почему именно его остановила милиция. Нечасто обычные советские граждане с такими проверками встречаются, да и не успели его куда-то попросить пройти на досмотр. Девчонки сразу заявили, что в сумке их личные вещи и дали понять молодым милиционерам, что серьезный скандал прямо на вокзале тем обеспечен.

Не будут же они руки женщинам ломать и куда-то их тащить? Да их хрен куда утащишь, такие они боевые девчонки!

Поэтому я предлагаю помолчать Ирке, а Людмилка и так увлечена прощанием с Арнольдом.

Уж не знаю, что она ему наговорила, но похоже сделала все, чтобы тот позабыл странный инцидент с милицией.

На прощание она даже обняла его и поцеловала в щеку, потом полезла в вагон, когда проводница объявила, что посадка заканчивается. Я убедился, что милиционеров рядом нигде не видно, перехватил злополучную сумку из рук Арнольда и спрятал ее под сиденье тоже.

Ирка попробовала подруге пожаловаться на меня, но Люда меня поддержала, справедливо признавая, что им лично ничего не грозило, а вот меня бы точно попробовали на деньги развести беспощадно местные менты.

Это мы все обсудили в проходе, чтобы не смущать нашу соседку такими разговорами, пока дружно машем руками, прощаясь с Арнольдом.

— Хороший мужик. Одинокий только и несчастный, — потом констатировала Люда, когда платформа с провожающими осталась позади.

— Будешь утешать? — хихикнула совсем пьяная Ирка, — в гости к нему приедешь в общежитие?

— Нет, конечно. Я приличная девушка и замужем. Дали мы ему немного радости, только дальше ты уже сам свои проблемы решай! И с мамой Арнольда договорись, — это уже на меня внезапный перескок в разговоре от Людмилки.

— На нее только теперь и рассчитываю, раз на мою личность менты местные глаз положили, — грустно ответил я. — И сумку пора новую покупать, поменьше размером.

— Да, Игорек. Мы тебе здорово помогли сегодня. Так и ты с нас столько тяжелой работы в магазине снимаешь, так что все по делу. Уехала твоя зазноба в свою Нерехту? — подхватывает тему Ирка.

Я это очень хорошо прочувствовал сегодня, реально помогли с продавщицами контакт наладить в Таллинском универмаге и от ментовской засады прикрыли. Даже с мамой Арнольда дали поговорить наедине, понятно, что сам Арнольд им не так интересен, все остальное теперь только от меня зависит.

— Уехала до конца каникул.

— Ну, теперь у тебя два дня до Нового года торговля будет идти бешеная. Да и после Нового тоже. Пошли в купе, спать уже хочется, завтра весь день на ногах прыгать, — машет рукой Люда.

— Теперь только в туалет и сразу спать, — соглашается с ней Ира.

Да, после такого обжорства у гостях у хлебосольного Арнольда и его мамы мы мгновенно уснули, хотя на часах еще всего пол десятого. Соседка наша долго читала книжку, а мы сладко спали, покачиваясь на своих полках вместе с вагоном.

Никакой таможни по пути нет, страна все еще одна, пусть и довольно разная по жизни. Кто-то на жирных дотациях из общей казны неплохо процветает, а кто-то эти дотации создает своим трудом и живет совсем небогато.

Заводят неисправимые противоречия социализма весь этот строй в непреодолимый такой тупик.

В пол восьмого утра вылезаем из вагона, я сразу ловлю багажную телегу и мы втроем быстро шагаем с территории вокзала. Сумки у меня солидные, только и нас сразу трое, поэтому наряд милиции до меня не докапывается, понимая, что придется разбираться с девушками.

Да уж, за ними я как за каменной стеной, а вот один довольно беззащитен против органов. Могу только на материальной основе договариваться с теми же ппсниками.

Девчонкам с восьми утра уже необходимо быть в магазине, с вокзала они успевают с запасом подойти на работу, еще и ко мне сбегали умыться и лица поправить по очереди потом. Я же оставляю тяжелый свой багаж пока в комнате, вздыхаю при этом с огромным облегчением.

Тяжелая на самом деле вышла поездка, правда очень результативная по привезенному за раз дефициту.

И, что самое главное — по наработанным связям.

Женские вещи принесут примерно двести пятьдесят рублей по минимуму, дорогие наборы конфет еще сорок, а остальные сто двадцать потраченных на кондитерку — около восьмидесяти рублей.

Всего под триста семьдесят деревянных при вложенных шестьсот девяносто рублях вместе с деньгами, потраченными на билеты. Так, еще расходы — билеты восемнадцать рублей, сверху я дал всего-то пятерку за три комплекта для себя и подруг по наработанному знакомству. Заказывал за месяц с запасом, теперь у меня еще на седьмое января есть комплект билетов на тот же поезд. Просто хожу на вокзал и оставляю записку знакомым кассиршам, что мне требуется, чтобы долго не вести разговоры при лишних свидетелях. Народ очень везде любознательный и сразу же оказывается у меня за спиной, напрягая внимательно слух. Насчет того — нельзя ли в этой кассе тоже себе прикупить билетик минуя огромную очередь.

Забираю билеты уже потом вечером после закрытия касс, когда очередь рассасывается, стучу условленным стуком в закрытое окошко. И себе жизнь очень упрощаю насчет покупки билетов, еще девчонкам-кассиршам левыми деньгами и шоколадками настроение поднимаю.

Потом сам отправляюсь в магазин, готовлю к большим продажам склад, перетаскиваю пирамиды ящиков к прилавкам и тружусь почти два часа не разгибаясь, как в десять часов внезапно приходит местный участковый, который мой тезка и ставит в известность Абрамовну, что я ему нужен для дачи показаний.

Я сразу догадываюсь, откуда ветер дует. Даже ведь не ударил никого, а уже в чем-то виноват и придется общаться с милицией родной.

Делать нечего, собираюсь пока, чтобы идти к нему в пункт правопорядка.

— Игорь Викторович, только ненадолго грузчика забирайте! Сегодня день какой, а замены ему нет! — переживает Софка.

— Пока ненадолго заберу, а там уже посмотрим, — отвечает ей капитан, начиная так воздействовать на мое сознание.

Ну, это он зря, я не наговорю на себя ничего лишнего, чай не подросток какой-то доверчивый, чтобы на себя что-то вешать. Придется капитану последовательно пережить стадии удивления, неприятия и соглашения с моими словами.

Пока мы молча доходим до его берлоги на 2-ой Красноармейской, где он усаживает меня за стол и пробует сначала раскрутить на то, что я скажу сам. Не хочу ли я что-то ему чистосердечно рассказать без протокола — так оно звучит.

Типа, признавайся — тебе же легче потом будет. Ага, чистосердечное признание облегчает совесть и утяжеляет срок.

Я делаю морду кирпичом и с недоумением спрашиваю участкового:

— Не очень вас понимаю, товарищ капитан. В чем дело-то?

— Ну, для начала в том, что ты работаешь в магазине по-черному и так же нелегально живешь на моем участке! — сердится участковый и перечисляет мои уже старые прегрешения, — у одной слишком доверчивой пенсионерки! Я ведь могу это дело на раз прекратить!

А вот уже с этой темой все наговоры сплошные получаются, прикрыта у меня задница почти идеально.

— Работаю я уже официально, имею теперь такое право, паспорт пока на оформлении. Как только получу, София Абрамовна меня на работу устроит и оформит мне трудовую книжку, — легко отбиваю я первое обвинение.

— Еще живу я в области, в Сосновом Бору, на работу езжу на электричке. Один раз в четыре дня остаюсь ночевать здесь у своей хорошей знакомой, поэтому не понимаю, что вы имеете ввиду, говоря про ее доверчивость. Так что правило о трех днях без регистрации никак не нарушаю, — отбиваю я второе обвинение.

Про себя хорошо понимаю, что запарится капитан меня ловить в квартире Таисии Петровны, чтобы доказать, что я тут живу постоянно. Это нужно каждый день меня отслеживать, так ведь в саму квартиру его никто не пустит с проверкой.

Что он, в подъезде дежурить что ли станет каждый день? Со свидетелями или понятыми? Делать ему больше нечего!

Докажи тут, что я не уехал на последней электричке в двенадцать ночи домой, а утром рано не вернулся обратно. Замучается пыль глотать, моя областная прописка дает мне почти полную индульгенцию.

Капитан морщится, как будто лимона поел, отчетливо понимая, что я не ведусь на его недоброжелательный тон и вообще никак не переживаю за свое будущее.

Только я вообще внешне не понимаю, в чем тут дело, предъявляю ему свой комсомольский билет и объясняю, что уже совершеннолетний точно. А ученический не показываю, чтобы он меньше про меня знал всякой лишней информации.

— Вот, есть показания на тебя и еще какую-то твою подругу, что вы вместе избили двоих парней, — он достает пару протоколов и показывает их мне.

С чего это потерпевшие взяли, что это моя подруга? А я просто мимо не проходил? Они же меня наверняка и не видели позади Светки, так увлеклись прыжками вокруг нее. Только то, что мы вместе ушли?

Да, быстро как-то очень нас нашли. Значит, обоим парням серьезно перепало, раз пришли сюда и показания дали.

Ну, Светка — коза какая бодливая! Довела нас из-за своей нетерпеливости под угрозу уголовного дела. Чего ей стоило пару минут подождать, пока парни наиграются? Ну, или я бы вмешался осторожно и спокойно, чтобы не начинать мордобой. Праздник ведь на дворе веселый, а тут народ получил какие-то серьезные увечья за сущую ерунду.

Минуту она целую потеряла, торопыга, а как в зале ожидания на вокзале двадцать минут вместе терпеливо простояли? И еще пять минут перед тамбуром вагона мерзли? Что бы ее место законное никто не занял?

— Лично я никого не бил, даже ни одного раза никого здесь, на вашей территории, не ударил, — убежденно говорю я.

— Кулак у тебя почему сбит? — глазастый участковый у нас тут служит, сразу разглядел мой кулак и повреждения на нем после нескольких ударов в вагоне.

— Это ко мне на Лиговке хулиганы пристали, пришлось защищаться. А что, в этих показаниях есть такое, что я кого-то кулаками бил? Еще раз говорю, что ничем таким я не занимался. Я ведь настоящий комсомолец!

В ответ участковый показывает мне пальцем в комсомольском билете, что у меня взносы за пол года не заплачены.

На это я только пожимаю плечами, не буду же еще и это недоразумение ему объяснять, его вообще никак не касающееся.

Участковый долго просматривает показания и хмуро отвечает, что одного потерпевшего ударили коленом в пах, а второго ногой по лицу. Только про то, кто их побил — нет никаких сведений.

— У одного пострадавшего ушиб яичка, у второго рассечено лицо от удара ногой и возможное сотрясение мозга? И где тут удар кулаком? — интересуюсь я у участкового.

Все мне становится понятно, знакомый парень узнал меня и рассказал пострадавшим, что я участвовал в избиении. Только, что именно делал — они сами не видели, зато теперь точно знают, кто я такой и где я работаю.

А мое место работы оно тут всем на районе известное, поэтому пострадавшие написали на меня заяву просто из-за того, что я присутствовал на месте драки.

Два взрослых парня подают заявление на двух несовершеннолетних, из которых одна нежная девушка! Не стыдно им самим?

Ознакомившись с самими показаниями, я вижу, что нигде не указано, кто именно их бил, этих пострадавших, по яйцам и по голове. Да, тот момент, что меня кто-то узнал — здесь присутствует, но неискушенные пострадавшие не указывают именно на меня как парня, который их отоварил.

— Тут что-то все непонятно написано — кто-то ударил в пах, кто-то пнул по лицу? А кто это был — ничего не сказано. Я, получается, никакой не ответчик, а просто свидетель произошедшего, поэтому могу дать именно такие показания, товарищ капитан.

— Ну, давай, — похоже, капитан сам видит большие пробелы в протоколах и уже не так жестко настроен.

Парни взрослые в пострадавших, а я щуплый шестнадцатилетний пацан, который, правда, совсем по-взрослому не ведется на угрозы участкового.

Я быстренько пишу свою версию и отдаю ее участковому. Пришлось все свалить на Светку, лучше я пока ничего не придумал. Пока есть реально пострадавшие, два парня двадцати лет из хороших семей и есть невинная, молоденькая несовершеннолетняя девушка, сама тоже как-то натерпевшаяся от беспредела пьяной молодежи.

— В общем, моя знакомая шла впереди меня, я сзади нес ее чемодан. Выскочившие из подъезда два пьяных мужчины схватили ее и совершили, как по-моему мнению, развратные действия в отношении нее. Удерживали силой и трогали за грудь несовершеннолетнюю Светлану Василькову семнадцати годов, двадцатого декабря тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения. От чего она вошла в состояние аффекта, вспылила и ударила одного из насильников коленом в прах, чтобы прекратить вызывающе антисоциальные насильственные действия в отношении себя. Уверен, что советское дознание разберется правильно и переквалифицирует дело совсем в другом смысле. И по другой статье, примерно вот так! Несовершеннолетняя девушка и развратные действия взрослых мужчин в состоянии алкогольного опьянения — вот как это необходимо понимать! — усиливаю я эффект от своих показаний.

— А дальше? — недоверчиво хмыкает участковый, внимательно глядя на мое честное лицо.

— Дальше второй насильник схватил девушку, которая стойко защищала свою честь, за воротник пальто и грубо бросил ее на тротуар. Наверно, собираясь и дальше осуществлять насилие над несовершеннолетней, — я прямо смакую это слово, а у капитана понимание сложившейся ситуации отражается на лице.

— В этот момент вмешался я, как комсомолец и просто знакомый. Только оттолкнул насильника с девушки, даже не руками, а просто плечом в сторону. Он упал куда-то головой в сугроб, я не мог выбрать какое-то другое противодействие в этот момент, так как насильник взрослый мужчина, а я всего-то шестнадцатилетний подросток. И на помощь мне было некого позвать, — так я решил себя назвать.

— Подросток, значит, — трет подбородок капитан.

— Несовершеннолетняя Василькова вскочила на ноги и защищаясь от насильника, который собрался снова встать, чтобы продолжить попытку изнасилования, ударила его ногой по лицу в порыве чувств и в состоянии аффекта, защищая свою девичью честь, — продолжаю я давать устные показания.

— Как я могу найти эту самую Светлану Василькову? — спросил меня участковый, все уже понявший и собирающий протоколы в папку.

— Она уехала домой на каникулы. Теперь только по ее возвращению получится с ней встретиться. Я точно не знаю, где она живет проживает, где-то в Костромской области, — давать какие-то данные Светланы я тоже не собираюсь. — Как увижу ее, так к вам отправлю. Если нужно еще будет. Она мои показания абсолютно точно подтвердит, потерпевшим насильникам придется нанимать хорошего адвоката для своей защиты.

Вряд ли все это теперь окажется необходимо, когда участковый вызовет обоих парней и объяснит, что им самим грозит. Задержали — задержали, хватали — хватали, трогали — трогали, ронял — ронял, свидетель — есть. А упоминание того, что их побила несовершеннолетняя девушка, которая может и про настоящие домогательства показания дать как с куста…

Ну, это точно дальше никто распространять свои заявления не станет. Яйца пройдут, лицо заживет, а с такими обвинениями жить хорошо уже не получится.

Что там случилось во время веселого танца этих парней, коснулись ли они груди девушки — это я оставляю домысливать самим потерпевшим. Светку лучше не доводить до дачи показаний, одно дело — это развратные действия в моем циничном взрослом изложении и совсем другое — что может рассказать очень правдивая девушка на самом деле.

Обломает мне всю линию защиты.

После этого я вернулся на работу, где вкалываю ударно, то работаю в магазине, то разношу заказы директрисы, одновременно продавая свои товары в очень солидном количестве. Особенно хорошо улетают крутые наборы шоколадных конфет, такие все хотят иметь на новогоднем столе или принести в подарок хозяевам. Я серьезно очень пожалел, что не купил наборов таких штук пятьдесят вместо всего одного десятка.

Хотя, если теперь можно будет складировать мое добро в квартире Елизаветы Максимовны, то я сделаю серьезные запасы наборов по восемьсот граммов качественного шоколада в каждом.