Конец Желтого Дива (Художник А. Кива)

Тайное совещание в подземелье

Такси мчалось по опустевшим улицам, держа курс за город. Пошли кривые улочки, глинобитные заборы. Машина остановилась перед неожиданно появившимся обрывом. Аббасов протянул шоферу десятирублевую бумажку.

— В час ночи жди меня здесь!

Таксист, молоденький парень вороватого вида, об-радованно схватил десятку, поцеловал бумажку, сунул в карман.

— В час ноль-ноль буду как штык, ака.

Кругом стояла такая темень, такая зловещая тишина, что не будь у меня на голове волшебной шапочки, я бы, наверное, шагу ступить не посмел.

Миновав мусорную свалку, зашагали по руслу высохшего ручейка. Метров через пятьсот вылезли на правый берег, спустились на дно оврага и остановились у высокого глинобитного дувала-пахса[8]. Открыла нам старуха лет семидесяти, а может, и девяноста, похожая на вопросительный знак — так согнули ее годы. Разговаривать она почти не могла, из беззубого рта вместо слов вылетал какой-то змеиный свист. Настоящая Баба-яга, можете мне поверить. Переселилась из сказки в этот таинственный дом.

— Ты сильно запоздал, верблюжонок мой…

— Такси не было, — буркнул сын верблюдицы. — Все собрались?

— Собрались, собрались, верблюжонок мой. Тебя ждут.

Баба-яга ввела нас в переднюю, отодвинула умывальник вправо — перед нами появилась квадратная дыра со ступеньками, ведущими вниз. По ним мы спустились в подземелье, пол которого был укрыт дорогими коврами. Воздух спертый, душно. Гости, ожидавшие Аббасова, почти все возлежали на атласных подушках, кто в майке, кто вообще по пояс голый. Духота, видно, одолевала. Пристроившись в стороне, я начал не спеша изучать каждого из них, стараясь запомнить все, даже самые незначительные приметы, что потом могло нам здорово пригодиться.

В дальнем углу сидел, небрежно развалясь, здоровенный детина с бычьей шеей, с борцовской фигурой. Тугие мышцы его извивались под кожей, как разъяренные змеи. Двумя пальцами он колол орехи и миндаль и горсточками бросал в рот. Брови его казались веревкой, свитой из конского волоса, до того были черны и густы. После каждого слова он отдувался, как паровоз, спускающий пары.

Справа от Борца сидел человечек с восковым лицом, он то ли сильно вспотел, то ли обмазал лоб маслом — на нем сверкало отражение лампочки.

Слева от Борца устроился парень лет двадцати-двадцати пяти с длинным лошадиным лицом, на левой щеке глубокий багровый шрам. Все тело покрыто татуировкой: свившаяся кольцом змея, могила с крестом, кинжал, голова женщины, надписи вроде «Не забуду мать родную», «От работы кони дохнут»… Я его окрестил Лошадью.

Противоположный угол занимал такой толстый, пузатый человек, что я даже вспотел, представив, как он спускался в подземелье по узкому проходу. Дышать ему было трудно, издавал он лишь какие-то хрипы и свистки…

У самых дверей на корточках сидел такой худющий парень, что я без труда сосчитал все его двенадцать ребер. Тонюсенькая шея, по-видимому, не могла удержать головы, которая то и дело бессильно падала на грудь.

— О-о, учитель явился! — пронесся по подземелью вздох радости и облегчения. Все присутствующие вскочили на ноги, стали кланяться Аббасову, приложив руку к сердцу.

Адыл-коварный прошел на почетное место, обложенное пуховыми подушками, сел. Худющий парень, держа сложенные ладони перед лицом, прочел короткую молитву, которую закончил словами:

— Да останется милиция всегда с носом, аминь!

— Аблоху акбар! — присоединились остальные.

После этого начались обычные расспросы о здоровье, житье-бытье, о делах. А какое у таких бытье, какие дела?.. Разговор коснулся городских новостей, разных слухов. Толстяк, тяжело отдуваясь, сказал, что жизнь становится все труднее и труднее, что милиции помогают дружинники, представители народного контроля, и есть все основания полагать, что органы добьются своего — в корне изведут ихнего брата.

— Не дрожи так сильно, трус! — прикрикнул на него Адыл. И повернулся к соседу: — Муталь, встань!

— Слушаюсь! — вскочил тот на ноги. Это был Лошадь.

— Ты выполнил мое поручение? Где документы?

— В портфеле, хозяин.

Муталь вытащил из-под себя портфель и извлек желтую папку — ту самую, которая исчезла из сейфа полковника! От волнения у меня закружилась голова. Что делать? Выхватить из рук Лошади заветную папку и броситься к Салимджану-ака в больницу? Дет, Хашимджан, спешка в нашей работе недопустима…

— Рассказывай! — приказал Адылов.

— Что рассказывать, хозяин?

— Как провел операцию по изъятию этих документов. Пусть все слушают и наматывают на ус, как надо работать.

— Все сделали точно так, как велели вы, учитель. В форме майора милиции я явился в отделение. Дежурил пожилой простоватый сержант, я представился ему работником областного управления, предъявил удостоверение.

Я поинтересовался, как проходит дежурство, нет ли особых нарушений. В этот момент появился мой напарник — тоже в милицейской форме, с букетом цветов в руке. Извинившись передо мной и попросив разрешения обратиться к сержанту, сказал:

— Где-то здесь поблизости свадьба моего друга, а адрес его я куда-то подевал, не могу найти. Вы, наверное, знаете, он тоже служит в милиции и живет где-то рядом.

Сержант объяснил, где идет свадьба, посожалел, что не может проводить, так как находится на посту. Я сделал вид, что возмутился бездушием сержанта, прикрикнул на него:

— Милиционеры должны помогать друг другу, пора бы понять эту простую истину. Идите, покажите товарищу нужный дом, а на посту я побуду сам!

И пока сержант вернулся, я успел вскрыть сейф, выкрасть документы.

— Молодец, одобряю! — даже похлопал в ладоши Адыл-оборотень. — Теперь расскажи, как провел операцию «Грудной ребенок».

— Ее выполнила Шарифа.

— Шарифа? Кто такая?

— Вы ее знаете, хозяин. Действует в моей группе. Раньше работала официанткой в столовой, сейчас промышляет тем, что ходит по организациям и ворует пальто и плащи. Она как раз родила ребенка, отца нет, ну и не знала, что с ним делать. А тут подвернулось такое выгодное предложение и она с радостью согласилась. Я пообещал выхлопотать ей двухкомнатную квартиру и дать три тысячи при благополучном завершении дела.

— Она сейчас ушла в подполье?

— Ага.

— Пусть легализуется. Не то все пропадет даром, Она должна каждый день бегать в милицию, требовать алименты и наказания полковника. Конечно, ничего не докажем, но крови ему много попортим! На, держи эти деньги, обещанные Шарифе. А эти золотые монеты — тебе. Хочешь — вставь себе зубы, хочешь — закажи жене кольца, — твое дело. Я друзей никогда не обманываю, если они точно выполняют мои задания… Саллабадрак, встань-ка с места!

Так почему-то звали парня с бычьей шеей. Он с трудом оторвал свое могучее тело от пола.

— Как твоя тачка, работает?

— Работает, хозяин.

— Отвез муку?

— Так точно.

— А сахар?

— Сахар пока что не удалось вывезти.

— Этой ночью вывези во что бы то ни стало.

— Будет сделано, хозяин.

— В шелкоткацкой артели побывал?

— Да. Отвез, куда было велено.

— На, держи премию. — Аббасов вынул из портфеля пачку денег, кинул Саллабадраку.

«Куда я попал? — кричало все мое существо. — Кто это такие? Неужели это не сон, а явь и такие типы живут рядом с нами? Один — вор, другой — взяточник, третий — клеветник. Да здесь прямо-таки образцы всего преступного мира! Это они не дают милиции ни дня покоя, живут за счет честных людей. Да еще как по-современному выражаются: «операция», «легализация», «изъятие» — прямо-таки разведчики! Это желтые дивы, которых надо уничтожать!»

— Главарь спекулянтов Ариф, встань!

Худущий парень встал на ноги, бессильно прислонился к стене.

— Рассказывай.

— Дела идут неважно, хозяин.

— Почему?

— Нашего брата становится все меньше. Во-первых, нечем торговать, так как в магазинах все больше товаров, во-вторых, почти все лучшие, опытные люди за решеткой.

— Какие меры принимаешь, чтобы уберечь кадры от провалов?

— Разные. Недавно сместили с работы участкового, организовав жалобу торговок ичигами.

— Неплохо. Продолжай в том же духе. Кадры надо беречь. Как с ценами на толкучке?

— Ничего, хозяин, неплохо. Отрез атласа, который стоит двадцать один рубль, идет по пятьдесят.

— Слышишь, толстяк? — торжествующе вскинулся Аббасов.

Тот в ответ промычал что-то невнятное.

— Ковер стоимостью в сто пятьдесят рублей толкаем за двести пятьдесят, — продолжал Ариф.

— Слышишь, толстяк? — повторил Аббасов и опять услышал глухое мычание.

— Ондатровые шапки стоят по пятьдесят рублей… — сказал Ариф бодро и испуганно умолк, увидев, что Адыл-оборотень вскочил с места, как ужаленный змеей, подскочил к толстяку, схватил его за ворот и рывком поставил на ноги.

— Когда только ты поумнеешь, эй, мешок протухшего жира?! Я же велел тебе не передавать шапки в магазины, пока их цены не подскочат на рынке до ста рублей! Думаешь, мне легко достался такой дефицитный товар?! — С этими словами Аббасов влепил толстяку звонкую пощечину.

— Завмаги сильно шумели, пришлось… — начал слабо оправдываться толстяк, не смея даже потереть ушибленное место. — Если не выдам товар, грозились пойти в ОБХСС.

— Теперь нечего бояться ОБХСС! — взвизгнул «учитель». — Их начальник сейчас лежит при смерти. Бог даст, скоро мы попируем на его поминках… Деньги принес?

— Только половину, — выдавил толстяк и быстренько прикрыл лицо руками, боясь получить очередную оплеуху.

— А где остальные?

— Я же говорю, никто не дает теперь взяток.

— Врешь, собака! Я знаю, что именно теперь ты берешь вдвое больше, чем раньше. Знаю также, что деньги, которые утаил от меня, прячешь в своем загородном доме! Муталь…

— Слушаю, хозяин.

— Сегодня ночью произведешь у него обыск.

— Будет сделано, саркар[9].

— Простите, хозяин!.. — завопил толстяк, заметался, как перепел, попавший в силки. — Я вроде все деньги принес, ошибся, видно, подумал, что здесь только половина… Вот они, вспомнил, в левом кармане, в левом…

Он лихорадочно выудил из кармана две тугие пачки, перетянутые цветной бумагой, положил перед Адылом.

— Инициативный директор лоскутного магазина, Каюм, встань, отчитайся перед друзьями.

Мозгляк со сверкающим лбом моментально оказался на ногах, подобострастно сложил руки на грудя.

— Сбыл товары, полученные от фирм?

— Половину.

— Куда дел другую половину?

— Переправил в филиалы. Завы у меня там надежные, всех в кулаке держу.

— А не попадутся они?

— Принял меры. Мы разрезали ткань вначале на лоскуты, потом вывезли в филиалы.

— Браво! — похлопал бандитский «шеф» в ладоши. — Нашу долю прибыли принес?

— Да, хозяин.

В этот момент дверь подземелья открылась и на ступеньках появилась полусогнутая Баба-яга. На громадном лягане она несла штук пятнадцать отварных курочек.

— Кто-нибудь, тащите коньяку, — распорядился Аббасов, проглотив слюну. — Живо!

Директор лоскутного магазина взлетел по ступенькам и через минуту принес десять бутылок коньяка.

Началось пиршество. Каждый выхватил по курице и стал вгрызаться в нее, запивая мясо коньяком из большущих пиал. Они громко чавкали, икали, выплевывали косточки прямо на ковер. Мне тоже захотелось съесть крылышко или ножку, но, уж на что люблю подзаправиться, — в таком обществе побрезговал.

К концу трапезы у всех развязались языки и мне оставалось только слушать и слушать. И выяснил еще кое-что такое, что должно было очень заинтересовать Салимджана-ака. Например, узнал, что эта банда сколотилась сравнительно недавно, когда преступникам стало ясно, что милиция вскоре поодиночке выловит их всех. Вот они и объединились, чтобы защищать друг друга, поддерживать деньгами, советами, связями… Адыла Аббасова выбрали главарем и каждое его слово было законом. Еще я узнал, что избитый Адылом толстяк — завскладом paйонной потребительской кооперации, худющий Ариф базарком, Муталь — шофер автобазы.

Главарь провел небольшую беседу о том, как избегать неприятных столкновений с милицией, каким образом усыплять бдительность дружинников. Посоветовал каждого «подающего надежды» — представляете, какие! — привлекать на свою сторону, а если это сразу не удается, то постараться облить того грязью, чтобы он вообще потерял среди честных людей авторитет.

— Клевета, распространение слухов должны стать нашим главным орудием, — сказал он в заключение. — Следующую встречу я назначаю на двадцать седьмое число этого месяца, на двадцать два часа. Самое главное сейчас — действовать осторожно, с умом, но решительно. Это должно стать нашим девизом… Арифджан, ну-ка, почитай молитву за всех за нас.

«Завотделом спекулянтов» упал на колени и стал пьяно бормотать, глядя на груду пустых бутылок у стены.

— Аминь! — закончил он свою «молитву». — Да пусть враги наши всегда терпят поражение, а дела наши процветают и Адылджан-ака всегда пребывает в добром здравии и благостном расположении духа!

— Аминь! — хором прохрипели члены банды.

На этом «общее собрание» шайки закрылось. Все начали расходиться. Я, само собой, увязался за Аббасовым. Ведь мне следовало знать, где он припрячет нашу желтенькую папку. Такси его ждало на условленном месте — ничего не скажешь, все организовано! Не успели мы сесть, как машина рванула и понеслась по темным улицам.

У моего «приятеля» было отличное настроение. Откинувшись на спинку сиденья, он вполголоса напевал какую-то пошлую песенку. А у меня из головы не шли слова Салимджана-ака: «Знаешь, Хашимджан, — говаривал он, — среди сотен тысяч честных трудовых людей могут появиться один-два отщепенца, которые многим портят жизнь, лишают покоя. Наш с тобой долг — наставить таких на путь истинный, ну, а если не захотят — то со всей суровостью покарать!»

Что ж, дорогой Салимджан-ака, теперь мы знаем кто главарь шайки, знаем и про их делишки и планы. И в свое время всех возьмем, никто не скроется от возмездия…

Я проследил, как Аббасов спрятал в своем тайнике желтую папку, и, несколько успокоенный, далеко за полночь отправился наконец домой.