Конец Квантунской армии

ВДОЛЬ ДРЕВНЕГО ТРАКТА

Старый Калганский тракт — кратчайший путь от границы Монгольской Народной Республики к морскому побережью. Здесь войска Калганского направления наступали по степному плоскогорью, пересеченному небольшими высотами. Чем ближе к Чансыру, расположенному в 150 километрах от границы, тем их было больше. Восточнее начинались горы Иншаня.

В районе городов Чжанбэя и Калгана вдоль Великой китайской стены раскинулся вполне современный, мощный укрепленный район из железобетонных сооружений. Прикрывали его основные силы князя Дэ-вана.

На Долоннорском направлении такого прикрытия не оказалось: японское командование считало, что через пустыню Гоби трудно пройти даже хорошо подготовленному каравану. С этим соглашался и военный министр Маньчжурии генерал Син Жи-лян. «Много лет там не ступала нога человека, — говорил он, — так много, что караванный путь исчез под толщей песков. И какой полководец осмелится на погибель себе повести через страшные сыпучие пески армию?..» Пустыня Гоби, по его мнению, прикрывала До-лоннорское направление так же надежно, как и князь Дэ-ван — Калганское. Боевые действия показали, насколько опрометчиво было это мнение!

Сохранившиеся у меня записи, некоторые документы и воспоминания участников позволяют в самых общих чертах восстановить ход событий на Калганском направлении.

Уже упоминалось, что передовая механизированная группа в первые сутки операции достигла Цаган-Обо-Сумэ, где находились японский оперативный пункт и гарнизон войск князя Дэ-вана. В ночь на 10 августа, после короткого боя, японцы на машинах отошли к югу, а дэвановцы подались в горы. В трудную минуту им оказалось не по пути.

Следующим на пути опорным пунктом противника был небольшой населенный пункт Эрлянь, лежащий на Калганском тракте. Там размещался японский разведпункт и пограничники.

Дорога тут спускалась к озеру Эрэн-Нур, вся окружающая этот пункт местность была хорошо видна нашим разведчикам. Поэтому, когда 3-й мотострелковый полк подошел к Эрляню, его командир подполковник Финогенов имел достаточно сведений, чтобы решиться на атаку с ходу. Предбоевые порядки батальонов, не останавливаясь, развернулись и, обрушив на позицию противника шквал автоматного и артиллерийско-минометного огня, стремительно атаковали. Японцы и дэвановцы не выдержали мощного и дерзкого натиска наших воинов.

Во второй половине дня 11 августа мотомехгруппа повела наступление на город Чжанбэй. На этом направлении, недалеко от Калганского тракта, находился дворец Барун-Сунитван. Здесь размещалась ставка князя Дэ-вана. После овладения населенным пунктом Холтыйн-Сумэ специально созданный отборный отряд должен был свернуть с тракта на юг и внезапным стремительным ударом захватить дворец.

Вечером командир 27-й отдельной мотострелковой бригады донес: «Холтыйн-Сумэ взят. Это небольшой населенный пункт. В нем монастырь, массив кирпичных, саманных домов и множество юрт. По показаниям жителей, здесь размещались военная школа, насчитывающая несколько сот человек и подразделение из охраны князя Дэ-вана. В соответствии с вашим приказом мотомеханизированная группа частью сил наступает в направлении Ба-рун-Сунитвана».

Командиру бригады было приказано осуществить захват этого важного пункта таким образом, чтобы японцы не успели разграбить и вывезти художественные и исторические ценности, принадлежащие китайскому и монгольскому народам. Организовать их охрану, а в дальнейшем в общепринятом порядке сдать местным органам народной власти.

Примерно через сутки наши передовые части захватили Панцзян и почти одновременно — Барун-Сунитван. Живописный дворец Дэ-вана окружали кирпичные здания, предназначенные для многочисленной свиты и слуг. Поблизости находились казармы, в которых размещался кавалерийский полк личной охраны князя.

К моменту подхода наших частей в резиденции не оказалось достаточно войск, способных к серьезному сопротивлению. Разведотряд под командованием майора Слаутского стремительно ворвался в населенный пункт. Князя здесь не оказалось. По одним сведениям, он с семьей в сопровождении охранного кавалерийского полка удалился в сторону Калгана, по другим — вылетел в Калган на японском самолете, успев сменить гражданское платье на форму генерала японской армии. Бежали и японские подразделения, около 100 сотрудников оперативного пункта, школа юнкеров и другие. Это произошло столь поспешно, что в населенном пункте осталось почти все вооружение, боеприпасы и различные склады военного имущества. Пленные показали, что японцы отошли на Калган.

Помощник начальника политуправления МНРА по ревсомольской работе товарищ Цэдэндамба рассказал мне два любопытных случая, связанных с Барун-Сунитваном. В первый же день после его захвата он побывал во дворце князя Дэ-вана. В сопровождении ламы-казначея осмотрел дворец, ознакомился с его достопримечательностями. При осмотре одного из столов казначей вынул черную коробку и открыл ее. К своему удивлению, Цэдэндамба увидел множество орденов, в большинстве японских.

— За какие подвиги Дэ-ван награжден?

— За верное служение его величеству императору Хирохито, — без тени смущения ответил лама.

— Но ведь служить оккупационным властям — значит быть предателем своего народа!

Лама вскинул глаза и словно с амвона произнес:

— Божественный император Хирохито — наместник богини Аматэрасу Оомиками на земле. Служить ему — значит служить своему народу.

— Народ уже разобрался, кто кому служит. Мы выполним свою освободительную миссию и уйдем из вашей страны, предоставив народу возможность самому решить свою судьбу. Вот тогда вы увидите, как глубоко заблуждались.

Ордена князя Дэ-вана позже были переданы генерал-лейтенанту Цеденбалу.

В ставке Барун-Сунитван сдалось в плен несколько сот юнкеров. Все они утверждали, что являются членами революционного кружка, возглавляемого одним из юнкеров. Полковник Цэдэндамба побеседовал с этим юношей и убедился, что в школе юнкеров действительно существует хорошо законспирированная революционная организация. Во время беседы он обратил внимание на то, что у одного юноши перевязана рука. Бинт потемнел от высохшей крови.

— Что с вами? — спросил Цэдэндамба, заподозрив, что юнкер ранен в одном из недавних боев.

— Японский офицер обнаружил у меня революционные листовки. Во время допроса меня пытали, но, ничего не добившись, отрубили палец, заспиртовали и поставили в школе для устрашения. Японцы решили отрубать мне один палец за другим, пока я не сознаюсь. Но мои товарищи, посоветовавшись с учителем Сайнбилэгом, убили японских офицеров и перешли на вашу сторону.

Вскоре шофер полковника Цэдэндамба привез из юнкерской школы бутылку, в которой был заспиртован обескровленный палец мужественного сына Внутренней Монголии.

Оставленным в бывшей ставке князя мотоциклетным подразделениям было поручено, наряду с обороной, охранять исторические ценности и предметы искусства, собранные во дворце.

За Панцзяном и Барун-Сунитваном начинались горы. Первым крупным населенным пунктом в горах был Чан-сыр — девять кварталов, центральная улица с кирпичными зданиями, несколько тысяч жителей. Расположенный в цепи скалистых отрогов, обнесенный высокой стеной, Чансыр мог оказать серьезное сопротивление передовому отряду, во всяком случае, на время задержать его наступление. По нашим сведениям, здесь дислоцировалась 7-я дэвановская кавалерийская дивизия под командованием генерал-лейтенанта Дамрин-Суруна.

Дорога до Чансыра тянулась по предгорью. На пути лежало пять последовательно расположенных выгодных для обороны перевалов. Открытые подходы к ним просматривались примерно на десять километров. Поэтому элемент внезапности днем исключается. Организуй противник оборону на перевалах, он мог бы основательно измотать наши войска еще на подходах к Чансыру.

Встреча с японцами произошла возле второго перевала, когда пехота противника, выброшенная сюда автотранспортом, пыталась занять выгодный рубеж, чтобы выиграть время для планомерного отвода главных сил кавалерии: Дэ-вана.

Отряд офицера Д. Г. Пылева в составе бронероты, артбатареи, мотоциклетной роты и подразделения автоматчиков упредил противника. На японцев устремились мотоциклисты. Остальные подразделения пошли в обход.

Вражеские машины начали было разворачиваться, чтобы пехота быстрее приняла боевые порядки, но было поздно. Мотоциклисты обстреливали их из двадцати ручных пулеметов. Затем фланги противника атаковали бронерота и автоматчики. Выброси японцы белый флаг, они могли бы еще увидеть родные берега Ниппона…

Весь день 13 августа передовая мотомеханизированная группа успешно развивала наступление. В скоротечных боях на перевалах Тухум-ордо-даба, Сэрэбейн-даба и в горном дефиле были разгромлены боевые заслоны японцев.

В полдень, захватив перевал Долон-худыгыйн-даба, разведчики увидели в дефиле крепостные стены. Это был Чан-сыр. Как уже было сказано, хорошо вооруженный, стойкий гарнизон мог бы на этом рубеже обороняться продолжительное время. Но части кавалерийской дивизии генерала Дамрин-Суруна не выдержали стремительного и дерзкого штурма нашей передовой мотомеханизированной группы. Усиленный 30-й мотоциклетный полк подполковника Попова с ходу ворвался в город и в скоротечных боях разгромил не успевших отойти дэвановцев. Основным силам вражеской конницы удалось все же ускользнуть. «Мы видели, — донес подполковник Попов, — как до полка конницы на рысях уходило в горы Иншаня».

На Калганском направлении наши войска достигли района дислокации основной группировки князя Дэ-вана: Дабэйгунсы, Шанду. Противник не оказывал достаточно серьезного сопротивления и после коротких схваток продолжал отходить в глубь страны.

Такие осторожные и, я бы сказал, робкие действия основной группировки князя Дэ-вана, прикрывающей столицу Внутренней Монголии город Калган, объяснялись тем, что стремительно наступающие главные силы Конно-механизированной группы висели над флангом и тылом войск Внутренней Монголии как дамоклов меч. Перспектива борьбы в таких условиях с могучим и прославленным противником князя не устраивала. Психологически ни его командование, ни войска к такой сложной и бурно развивающейся борьбе не были способны.

В великом смятении князь Дэ-ван собрал совещание руководящих деятелей государства и армии. Молодые работники правительственного аппарата Хасбаган, Ли Сан-зан и другие потребовали поднять монголов, служащих в армии, на восстание против японцев, но князь не решился выступить против своих покровителей.

После овладения Чансыром можно было рассчитывать, что судьба Джанбэя будет решена к утру 14 августа. Но авиаразведка донесла, что 7-я дэвановская кавдивизия, не дойдя до Калганского укрепрайона, заняла оборону близ Нинбао.

Соединениям Калганского направления была поставлена задача: дерзкой ночной атакой передовых частей разгромить дэвановскую кавалерию в районе Кинбао.

Ошеломленные внезапной атакой, дэвановцы оказались смятыми и, неся большие потери, в беспорядке начали отходить по тракту в сторону Калгана. Но под ударами преследовавшей их мотомехгруппы они свернули на бездорожье и поспешили к Шанду. Туда же устремились и деморализованные, плохо управляемые части 3-й кавдивизии; на марше ее застигла и основательно потрепала наша штурмовая авиация.

Это донесение хотя и сообщало об успехах, заставило призадуматься. Ведь в ходе наступления наша мотомех-группа оторвалась от главных сил Калганского направления более чем на 50 километров. До Чжанбэя оставалось 120 километров, до Шанду, куда свернули дэвановские дивизии, напрямую около 60.

Куда же направить главные усилия?

Напрашивалось решение прежде всего разгромить вражеские войска в районе Шанду и этим развязать себе руки для действия против Калганского укрепрайона. Следовало, однако, иметь в виду, что морально и психологически дивизии Внутренней Монголии были уже разгромлены. С самого начала они не могли приспособиться к нашему стремительно развивающемуся наступлению. Боевые приказы и распоряжения, получаемые командирами дивизий, в каждый данный момент не соответствовали резко изменившейся обстановке. Более того, они становились устаревшими до того, как поступали в войска. Это рождало неуверенность, растерянность среди командного состава дивизий, панику среди солдат. В настоящее время положение войск князя еще более ухудшилось. Вряд ли в такой обстановке он будет думать об организации контрудара. Скорее всего, продолжение стремительного наступления на Калган поставит его в безвыходное положение. Ведь с юга со стороны Соянщаня, Лунщаня, Чичэня надвигаются части 8-й китайской народной армии.

Эти рассуждения привели меня к выводу, что не следует терять время на разгром неприятеля в Шанду, надо решительно наступать на Калганский укрепрайон.

Мое боевое распоряжение ставило перед частями Калганского направления задачу: к утру 15 августа взять Чжанбэй и произвести разведку боем Калганского укрепрайона. Продолжая решительно развивать наступление на Калган, одновременно предъявить Шандунской группировке ультиматум о сдаче в плен. Для наступления на Шанду из полков второго эшелона выделялся один усиленный мотострелковый батальон, которому предстояло смело развивать наступление с запада по маршруту Панцзян — Губчилин-Сумэ — Циньдай — Шанду и своими активными действиями в горах создать впечатление, что в тыл противника вышли крупные силы советско-монгольских войск.

Предъявление ультиматума, по моему расчету, должна было сразу выяснить отношения с дэвановцами. Если они ответят «нет», может быть, придется отвлечь часть сил для удара на Шанду.

Чжанбэй — мощный опорный пункт, крупный узел дорог, центр провинции Чахар. Неподалеку от него расположено несколько военных городков и аэродромов. Близость Калганского укрепрайона дополняла оперативную важность этого пункта. Все это не исключало, а наоборот, определяло необходимость стремительного удара с ходу, тем более, что разведка не обнаружила перед Чжанбэем в достаточной мере подготовленной обороны.

Недалеко от деревни Мяотань дэвановская кавалерия неожиданно атаковала подразделение офицера Юдина. Вражеских конников было во много раз больше. Они, видимо, ожидали, что их первый же воинственный клич внесет в ряды нашего подразделения панику и обратит в бегство. Но советские воины быстро развернулись в боевой порядок и застыли в ожидании приближающейся орды. Это смутило атакующих. Хотя они и продолжали по инерции надвигаться, воинственный пыл вражеской конницы стал заметно ослабевать.

Юдин подпустил конную лавину поближе и скомандовал:

— По атакующей коннице длинными очередями — огонь!

Слишком поздно поняли дэвановцы свою оплошность. Кинжальный огонь автоматов и пулеметов начал губительно опустошать их ряды…

Рано утром 15 августа в районе Чаганхуре над нашими войсками на бреющем полете появились четыре японских «хелена». Сделав несколько заходов, они сбросили бомбы и обстреляли наши подразделения из пулеметов.

— Налет этот носил скорее разведывательный характер, чем бомбо-штурмовой, — доложил мне комбриг. — В десять часов передовая мотомехгруппа подошла к городу Чжанбэй.

От имени командования советско-монгольских войск каждой кавалерийской дивизии Внутренней Монголии предъявлен ультиматум. В семи пунктах излагались достаточно почетные условия капитуляции 7-й кавдивизии, отошедшей к Чжанбэю, было предложено сложить оружие и сдаться в плен вместе со всеми японскими и маньчжурскими советниками.

Не получив ответа на ультиматум, мотомехгруппа на следующий день решительно атаковала противника и ворвалась в город. Завязались напряженные уличные бои. Численно превосходящие войска и полицейские отряды противника оказали довольно упорное сопротивление. Только после того, как бронеподразделения Сорокина и рота автоматчиков Чирко захватили штаб вражеской дивизии и: полицейское управление, боевые действия дэвановцев утратили организованность и сопротивление было сломлено. К вечеру город удалось полностью захватить. Развивая наступление, наши передовые части вышли к Калганскому укрепленному району и закрепились там.

Ночью мне доложили, что перед Великой китайской стеной замечено сосредоточение крупных сил японцев. Они занимают оборонительные сооружения укрепрайона и полевого заполнения. В городе Калгане на товарной железнодорожной станции наблюдается скопление эшелонов, в которые спешно грузится самое разнообразное оборудование, мебель, имущество. Доклад заканчивался сообщением о том, что генерал Дамрин-Сурун согласился принять условия ультиматума.

— Очень приятно слышать добрые вести, — ответил я. — Обяжите генерала разоружить в городе Шанду и в прилегающих к нему районах все японские и маньчжурские подразделения и комендатуры, не входящие в состав его дивизии.

Забегая вперед, скажу, что Дамрин-Сурун выполнил это условие, и этим сохранил жизнь многим своим даргам и цирикам.

Примерно в это же время к нам обратилось командование 3-й кавалерийской дивизии дэвановцев. Оно заявило, что сложит оружие при условии, если всем рядовым и офицерам будет дарована жизнь.

Сдавшиеся в плен части и соединения были физически измотаны и деморализованы. В многочисленных скоротечных боях и стычках они несли большие людские и моральные потери. В полках началось разложение: процветали пьянство, курение наркотиков, азартные игры на деньги, лошадей и оружие; целыми группами дэвановские солдаты занимались грабежом мирного населения и монастырей.

Мне рассказывали потом об одном любопытном эпизоде. После капитуляции 3-й дивизии неизвестно куда запропастился ее отдельный пулеметный эскадрон, носивший грозное название «Самум». Наши офицеры обнаружили его в лощине, около небольшого монастыря. Невольно они стали очевидцами весьма странного зрелища: под дикие крики и вой раздетые до пояса солдаты жестоко избивали друг друга плетьми. Оказалось, что несколько пьяных цириков одного из взводов проиграли в кости цирикам из другого взвода дорогой дэли командира эскадрона. Когда выигравшие начали стаскивать халат с хозяина, преданные солдаты встали на его защиту. Драка мгновенно охватила весь «Самум». Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы советские офицеры не пресекли побоище.

Массовой сдаче в плен дэвановских солдат в немалой мере способствовала большая работа, которую проводило среди войск противника политуправление Конно-механизированной группы, которым руководил товарищ Ю. Цеденбал. Над занятой врагом территорией наша авиация разбрасывала десятки тысяч листовок, рассказывающих об освободительной миссии советских и монгольских войск. Авторами некоторых листовок были сами военнопленные. Они сообщали своим солдатам о гуманном обращении с ними, призывали однополчан последовать их примеру и этим спасти свою жизнь.

Убедившись, что вопреки японской пропаганде, жизнь пленных, захваченных советскими и монгольскими частями, находится в полной безопасности, солдаты и офицеры войск Внутренней Монголии начали охотнее сдаваться на милость победителя.

В середине дня 16 августа в штаб 27-й отдельной мотострелковой бригады прибыл командир 9-й баргутской кавалерийской дивизии дивизионный генерал Буянтогтох со своим адъютантом. Он представил проект приказа подчиненным ему частям о капитуляции и сообщил, что многие солдаты 7-й и 8-й кавалерийских дивизий бросают оружие и расходятся по домам. Командиры этих дивизий генералы Буянулзий и Дамиранжав тоже склонны во избежание излишнего кровопролития сложить оружие. Они лишь ждут, как отнесется советское командование к принятию капитуляции 9-й баргутской дивизии.

В делах архива Советской Армии сохранился интересный документ — письмо генерала Буянтогтоха. После капитуляции он обращался к командованию Монгольской народно-революционной армии с оригинальной просьбой: «выделить партийного работника для проведения митинга и бесед с моими солдатами».

Жители Чжанбэя с ликованием встретили советских и монгольских воинов. Они торжественно отпраздновали день освобождения от тирании японских захватчиков. Специально выбранная населением делегация преподнесла освободителям знамя. Делегацию Сопровождали толпы жителей с красными флагами, с красными повязками на руках и букетами цветов. Всюду слышался барабанный бой, звуки горна, возгласы ликования и благодарности своим освободителям.

Чувства этих людей легко понять: ведь они избавились от страшного ада японской оккупации — притеснений, надругательств, грабежа и эксплуатации. Вот что писал в монгольской газете «Улан-Од» ее корреспондент Мятав, побывавший в те дни в освобожденном Чжанбэе: «Я всюду видел, что у жителей Манчьжурии в большинстве своем одежда была бедной. На головах самотканые шляпы с огромными полями, на голые тела накинуты ветхие чапаны.

Они почти голыми руками с рассвета до заката вспахивали землю (часть горожан также занята в сельском хозяйстве) и получали за это крохотное количество зерна». «Нам трудно выразить словами ту огромную радость, которую мы переживаем сейчас, избавленные от кошмара гнета японских поработителей», — говорили они и просили принять их добровольцами в советские и монгольские части или дать оружие для борьбы с японцами.

…Японское командование отводило существенную роль своим укрепленным районам в Манчьжурии. Начальник штаба Квантунской армии генерал Хикосабуро Хата утверждал, что об эту систему укрепленных районов, как о прибрежные скалы, разобьются самые мощные волны наступающего врага.

Что представлял собой Калганский укрепрайон, возведенный в течение пяти лет рабским трудом китайцев и монголов?

…На первый взгляд, здесь простиралась свежевспаханная равнина. За ней едва просматривались поросшие гобийским ковылем пологие курганы, груды камней, темные юрты, полоска выжженной солнцем лебеды — шарильчжи, еле виднеющаяся сквозь марево зноя лента древней Великой китайской стены. Но первое впечатление было обманчиво. На самом деле, там, где виднелись курганы, стояли толстостенные железобетонные, долговременные огневые точки — доты, а под видом юрт — долговременные деревоземляные огневые точки — дзоты. Все эти оборудованные по последнему слову техники мощные сооружения имели подземные ходы, жилье, склады с запасами, необходимыми для длительной жизни и боя. Из темных глазниц амбразур на равнину смотрели жерла орудий и стволы пулеметов. Пирамиды из камней оказывались препятствиями для танков и бронемашин. За камнями находится противотанковый ров, управляемые минные поля. В промежутках между дотами и дзотами протянулись траншеи полного профиля и ходы сообщения. На рыжей полоске лебеды располагались проволочные заграждения, обрамляющие траншеи и противопехотные минные поля.

Огромной дугой укрепрайон господствовал над окружающей местностью, упираясь своими флангами в Великую китайскую стену, или Ваньличанчэн, что значит «стена длиной десять тысяч ли».

Великая китайская стена, возведенная из больших гранитных глыб, являлась еще более грандиозным оборонительным сооружением. Общая протяженность ее первой линии — почти четыре тысячи километров. По всей длине стены через определенные промежутки сооружены сторожевые башни с бойницами, а там, где она пересекает важнейшие горные переходы и дорожные коммуникации воздвигнуты целые крепости. Высота стены — около десяти метров, а местами и больше, ширина кое-где такова, что по ней свободно может проехать автомобиль. Время оказалось бессильным разрушить это уникальное творение многих миллионов людей древности.

В полосе наступления Конно-механизированной группы Великая китайская стена проходила по линии Тяньчжень — Калган — Дунпэнцзы — Ханцзы— Гоукоу — Губэйкоу — Каоманьцзы — Сафынкоу и далее на восток до Ляодунского залива.

Молчаливую равнину, что раскинулась на подступах к оборонительным узлам укрепрайона, японцы называли равниной смерти. Зловещее название могло иметь двойной смысл. То ли они имели в виду, что равнина окажется роковой для наступающих советских войск, то ли назвали ее так потому, что здесь уже приняли смерть его строители. Широко известно, что, стремясь сохранить тайну оборонительных сооружений, японское командование истребляло тех, кто их возводил. Десятки тысяч китайцев и жителей Внутренней Монголии были уничтожены и погребены во рвах, вырытых самими обреченными. Такова страшная правда «равнины смерти».

Не предполагали японские захватчики, что придет возмездие и эти доты, дзоты превратятся в склепы для них же самих и в прах обратится легенда о чудодейственной силе самурайского меча и несокрушимой мощи Наран улса!

Мы знали, гарнизон укрепрайона полон решимости сдерживать натиск советско-монгольских войск до тех пор, пока главнокомандующий Квантунской армией генерал Ямадо не подведет на помощь свежие силы из центрального Китая. Дух самурайского фанатизма не был еще. поколеблен. Командование старательно скрывало от солдат и младших офицеров истинное положение дел на фронтах и в стране. Рядовые защитники калганских укреплений не ведали о том, что накануне взятия Чжанбэя пал кабинет Судзуки, что в тот же день покончили с собой военный министр Анами, бывший премьер принц Фумимаро Коноэ, член высшего военного совета генерал Иосио Синодзука, министры Коидзуми и Хасида, генерал Тейици Хасимото и многие другие деятели империи.

Квантунская армия по-прежнему активно сопротивлялась. Поэтому надо было тщательно готовиться к решающим боям.

Воспользовавшись несколькими часами затишья, пока пополнялось горючее и боеприпасы, командиры провели частный разбор прошедших боев. Первый опыт подсказал офицерам, как лучше отрегулировать «механизм боя», улучшить взаимодействие между всеми элементами боевых порядков. Обращалось внимание на то, что подразделениям противника часто удается ускользнуть от полного разгрома и спастись бегством.

Чтобы этого впредь не случилось, следовало с завязкой боя делать глубокие обходные маневры на фланги, тылы, отрезать пути отхода. А там, где это не удается, смело вести параллельное опережающее преследование, стремясь разгромить противника по ходу наступления. На разборах подчеркивалось коварство врага и указывалось на необходимость повысить бдительность.

Во время недавнего наступления в 3-м мотострелковом полку 27-й бригады произошел такой случай. Успешной атакой была захвачена позиция японцев. Они начали отступать. Во вражеской траншее лежал убитый пулеметчик. Ефрейтор Чистяков перепрыгнул через него и устремился к дороге. Тревожное предчувствие опасности заставило его оглянуться. Ему показалось, что «мертвец» зашевелился. В следующее мгновение японец вскочил на камни, развернул пулемет… Но короткая очередь автомата пресекла коварство самурая.

Мой приказ о наступлении на укрепрайон войска Калганского направления получили к вечеру. В подразделениях немедленно были созваны партийные и комсомольские, а где позволяла обстановка, и общие собрания.

Организатор этой, очень сложной в условиях боевой обстановки, работы начальник политотдела бригады полковник Ф. А. Трембачев докладывал, что воинам достаточно полно раскрыли тяжелый и опасный характер предстоящего штурма. Собрания прошли бурно. Воины говорили горячо и остро, словно бросали боевой клич. В этот день в партийные организации поступило небывало большое количество заявлений с просьбой принять в ленинскую партию. В одном из них говорилось: «Мечтаю получить самую высшую награду моей Родины — партийный билет».

В ночь на 18 августа поисковые партии произвели разведку и установили, что обходных путей на Калган нет. Слабых мест в обороне противника не обнаружено. Вдоль всего Калганского тракта вплоть до города Шеньвэйтайкоу тянулась цепь дотов и дзотов, усиленных инженерными заграждениями. Местность вне тракта труднопроходима для транспорта. Противник подбрасывает из Калгана на автомашинах пехоту, артиллерийские и минометные подразделения.

Тем временем части подвижной мотомехгруппы произвели заправку боевых машин и начали выдвижение непосредственно к «равнине смерти».

Поздно вечером, когда сумерки, наступившие в ущельях и теснинах гор, разлились по равнине, батальон капитана Сузанского после мощного огневого налета артиллерии стремительно атаковал центральную часть левого опорного пункта укрепрайона.

Подразделения ворвались в первую траншею и прикрыли огнем штурмовую группу, блокировавшую дот. Противотанковые орудия выдвинулись к его амбразурам и прямой наводкой расстреливали их. Захватив дот, батальон устремился вперед. Внезапность принесла успех. Были захвачены фортификационные сооружения первой позиции. Разведка боем показала, что такие маневренные действия штурмовых групп — лучший путь к планомерному взламыванию системы укрепрайона.

Разведку боем правого опорного пункта вел 3-й мотострелковый полк силами батальона майора Титаренко. Левее, вдоль Калганского тракта, начал штурмовые действия монгольский разведывательный батальон под командованием майора Зайсан-бумба.

Рассвет наступал медленно. Когда стали видны зловещие контуры дотов и дзотов, подул сильный ветер, небо затянуло грозовыми тучами, и на равнину обрушился ливневый дождь. Как-то сразу потемнело.

В ходе боя удалось вскрыть характер обороны противника. По существу, Калганский укрепрайон представлял собой систему трех взаимосвязанных узлов сопротивления, огневая мощь которых была направлена на северо-запад. Центральный узел сопротивления, прикрывавший Калганский тракт, занимал участок в шесть километров по фронту и три километра в глубину. С флангов он прикрывался огнем соседних опорных пунктов.

Разделив укрепрайон на участки наблюдения, разведчики нанесли на карту его огневую систему. Были выявлены всe артиллерийские и пулеметные дзоты и доты и в основном все оборонительные заграждения и препятствия.

В полдень, в самый разгар боя, монгольские разведчики, укрывшись со стереотрубой за пирамидой из камней, заметили человека, ползущего в нашу сторону. Время от времени из дзота раздавались короткие очереди, и тогда человек прижимался к земле. Улучив момент, когда пулемет замолчал, человек вскочил и опрометью пробежал несколько десятков метров, отделявших его от каменной пирамиды.

Тут они попал прямо в руки монгольских воинов.

— Моя ваша есть… — лепетал японский солдат на ломаном русском языке. — Японии офисер сепная пса, парапойца…

Цирики повели промокшего до нитки перебежчика к командиру роты. Затем японца доставили к начальнику разведки 27-й бригады В. И. Салаурову.

Фудзикава, так звали перебежчика, подтвердил показания пленных, что укрепрайон занимает 1-й отдельный пехотный полк японцев и другие части. В последнее время Фудзикава служил денщиком у начальника опорного пункта — известного в полку самодура и пьяницы. Офицер издевался над своим денщиком и часто без всякой причины избивал, называя его не иначе, как старой собакой.

Перебежчику предложили мяса и хлеба. От мяса он решительно отказался, но, когда увидел связку сушеной рыбы и котелок рисовой каши, сразу просиял.

Итак, если верить перебежчику, ключ к центральному узлу сопротивления был в наших руках. Штурмовые группы имели возможность ворваться в траншею и захватить два-три дота. Теперь, словно пройдя главный шлюз, поток штурмующих воинов мог проникнуть во все каналы укрепрайона.

Несмотря на проливной дождь, весь следующий день и ночь штурмовые группы, проникая в укрепрайон, продолжали блокировать, захватывать и уничтожать доты, укрепления полевого заполнения, громили подразделения японцев.

В условиях, когда общая оперативно-тактическая обстановка предвещала неизбежное поражение противника в самые короткие сроки, такие действия были правильными. Верным было и то, что полки и бригады не бросались на штурм очертя голову. Из донесений было видно, что штурмовые группы ведут бои смело, сноровисто, тактически грамотно. Проникают в глубь опорных пунктов через «мертвые зоны», стыки и фланги. Блестяще действуют орудия прямой наводки. Бойцы показывают превосходную полевую выучку, находят самые разнообразные неожиданные и неотразимые тактические приемы и способы блокирования и уничтожения дотов и дзотов.

В общем, гарнизон укрепрайона явно не ожидал таких дерзких и тактически разнообразных действий. Поэтому, несмотря на отсутствие артиллерии большой мощности, мы продолжали развивать успех.

Вот некоторые тактические эпизоды боевых действий за Калганский укрепрайон.

Центральный узел сопротивления встретил наступление частей монгольской бронебригады сильным артиллерийско-минометным и пулеметным огнем. Через два часа на левом открытом фланге монгольских частей противник попытался небольшими группами из числа полевого заполнения окружить подразделение офицера Даминжава. Командир батальона майор Сосор направил на выручку Даминжаву подразделение старшего лейтенанта Жигжида. Совершив обходный маневр, цирики под прикрытием огня стремительно и дерзко атаковали японцев во фланг. Много вражеских солдат полегло в равнине смерти.

Наибольший успех обозначился на правом фланге. Выдвинутый вперед опорный пункт был полностью захвачен. Рота Цисляева под прикрытием огня батарей истребительно-противотанкового дивизиона броском преодолела балку, тянувшуюся из глубины обороны, и ворвалась на высоту, расположенную на фланге главного, центрального узла сопротивления. В то же время батальон Сузанского захватил важнейшую часть левого узла сопротивления и создал центральному узлу укрепрайона угрозу удара с тыла.

Японцы предприняли серию отчаянных контратак силами подразделений полевого заполнения. Все чаще возникали скоротечные и крайне ожесточенные ближние бои, доходившие до рукопашных схваток.

Чтобы сломить сопротивление самураев, комбат приказал подразделению старшего сержанта Ковалева просочиться в расположение японцев и, пройдя по лощине рубеж, где они накапливались для очередной контратаки, в момент их броска вперед открыть кинжальный огонь по флангу и тылу. Под завесой дождя подразделение двинулось в тяжелый и опасный путь, но сразу же наткнулось на хорошо замаскированную дерево-земляную огневую точку. Пришлось обращаться к помощи противотанкового орудия. Сержант Болматов выдвинул его по скату высоты к гребню. Амбразура дзота не просматривалась. Выкатил ближе. До дзота оставалось метров пятьдесят, но видна была лишь вершина «холма». Еще вперед. Теперь малейшая неосторожность — и дзот может первым открыть огонь. Наводчик прильнул к панораме прицела. Все в готовности. Почти лежа, сантиметр за сантиметром расчет двигает орудие вперед. Наконец Болматов поднял руку: «Огонь!» И, не обращая внимания на прыжок орудия, впился взглядом в амбразуру.

— Отлично! Прошу, товарищ комсорг, путь открыт.

Комсорг батальона — сержант Петров — восхищенно взглянул на Болматова:

— Здорово ты заамбразурил самураям! Ну, а теперь откатывайся назад. Мы пойдем налегке.

Среди гула боя японцы не обратили внимания на одиночный выстрел орудия. Они были уверены, что там, где стоит дзот, пройти невозможно.

Когда же майор Накагава решил начать контратаку, самураи, не жалея глоток, закричали самый призывный, воинственный клич: «Тэнно — хэйка — банзай! Банзай! Банза-ай!» Неожиданно с фланга на них обрушился губительный огонь наших пулеметов. Контратака захлебнулась. Подразделение Ковалева закрепилось на захваченном рубеже, а комсорг Петров поспешил в другие подразделения, чтобы поведать воинам о новых героях. У разрушенного моста он заметил группу японцев, осторожно продвигающуюся в обход рубежа, где закрепились наши воины. «Один, два, три… двенадцать». Они должны пройти мимо, почти рядом. Петров притаился в балке…

Никто не видел этого неравного боя. Лишь после разгрома укрепрайона обнаружили мертвое тело комсорга. Возле него лежало двенадцать трупов вражеских солдат. Следы этой схватки говорили, что восьмерых Петров сразил огнем автомата, а четверых — в рукопашной схватке.

Донесение об этом подвиге прислал заместитель командира батальона по политчасти старший лейтенант Гребенников. А через несколько часов мне доложили, что этот смелый офицер и прекрасный политработник тоже тяжело ранен…

Успешно действовал и батальон майора Титаренко. Его штурмовые группы захватили дзоты и доты, прилегающие к дороге, и овладели высотой, на которой был оборудован правофланговый опорный пункт.

Японцы рассчитывали, что крутые скалистые горы вполне обеспечивают безопасность их правого фланга, поэтому прикрыли его лишь несколькими дзотами и пулеметами в железобетонных колпаках. Скаты высот, обращенные к дороге, были заняты подразделениями полевого заполнения и прикрывались огнем десятка дзотов левофлангового опорного пункта, расположенного на соседней высоте. Особенна свирепствовал фланкирующий дот, стоящий у ее подножия. Уничтожить этот дот — значило надежно закрепиться на захваченном рубеже и создать благоприятные условия для развития успеха. Майор Титаренко приказал штурмовой: группе, которой командовал комсорг 3-го батальона младший лейтенант Шакиров, уничтожить дот.

Нагрузившись боеприпасами, гранатами, минами и взрывчаткой, штурмовая группа начала выдвигаться по восточному скату высоты в сторону Великой китайской стены. Проливной дождь резко ухудшил видимость, глубоко замесил рыхлую землю. Шли тяжело, проваливаясь в тягучую грязь.

Слышались гул огневого боя, далекое, раскатистое «бан-за-ай!» бросившихся в контратаку японцев. Дойдя до кучи камней, Шакиров резко повернул вправо и стал подниматься вверх к гребню высоты. Огневой бой оказался сзади, контратака — слева. «Что-то этот «банзай» затянулся», — подумал Шакиров и приказал:

— Усилить наблюдение влево.

И как бы в ответ послышался сдержанный крик:

— Слева пехота противника!

— К бою! — подхватил комсорг.

Группа японцев неожиданно вышла из дождевой завесы, и солдаты, не дожидаясь команды, открыли из автоматов огонь длинными очередями. Внезапным огневым ударом с короткого расстояния они нанесли большой урон самураям, прижали их к земле.

— В атаку за мной! Ура-а! — воскликнул Шакиров, увлекая солдат вперед.

Это был верный тактический ход. Японцы, лежа на залитой водой низине, не могли стрелять. Уцелевшие сдались.

Разгоряченные боем, бойцы шли вперед. Вскоре штурмовая группа оказалась сбоку дота, в мертвом пространстве.

Видя, что напротив время от времени простреливал свой сектор огня соседний дот, Шакиров приказал пулеметчику дать очередь по его амбразуре.

Как только послышалась длинная пулеметная дробь, штурмовая группа бросилась вперед, стремясь проскочить к намеченной цели. Большого напряжения сил потребовал этот затяжной бросок по глубокой вязкой грязи с драгоценной ношей боеприпасов! Противник успел подтянуть к доту свежее подразделение пехоты. Но японцы, видимо, приняли бойцов Шакирова за своих, из полевого заполнения, а быть может, занятые окапыванием, понадеялись на прикрытие соседнего дота и притупили внимание. Подбежав из последних сил к доту, наши столкнулись лицом к лицу с противником, застигнутым врасплох.

— Огонь! — во весь голос крикнул Шакиров. Он кричал, поливая из автомата по растерявшимся самураям. В эти минуты его занимала одна мысль: «Дот!» Дверь в дот оказалась открытой. Туда, очевидно, только что вошел командир резервного подразделения. Сорвав с пояса гранату «Ф-1», Шакиров на бегу бросил ее в дверь. Раздался взрыв. Шакиров кинулся в дот, с трудом пролез в узкую дверь. И вдруг — прямо перед лицом выстрел. Сильный удар в скулу. Шакиров яростно ударил стволом автомата в лицо стреляющего и выскочил назад. Истекая кровью, он бросил в дот одну за другой несколько гранат и вновь вскочил туда. Перед ним лежал мертвый гарнизон дота. Быстро перезарядив автомат, младший лейтенант поспешил туда, где вели бой его солдаты…

В тот же. час агитатор коммунист Низовцев выпустил листок-«молнию»: «Комсорг 3-го батальона младший лейтенант Шакиров первым ворвался в японский дот! Вперед, товарищи! Бейте японских самураев!» Этот листок славы пошел по цепи боевых порядков батальона.

Такие листки-«молнии», боевые листки вдохновляли советских воинов.

К исходу 20 августа и на левом фланге советско-монгольских войск были созданы благоприятные условия для решительного штурма укрепрайона.

Успехи на флангах поставили центральный узел со-

противления перед угрозой окружения. Его штурмовали во взаимодействии с советскими воинами наши боевые друзья под командованием полковника Нянтайсурэна.

Многие монгольские товарищи — участники этого штурма— прислали мне свои воспоминания. Это помогло составить более полную картину боя на участке 7-й монгольской бронебригады, восстановить подробности замечательных подвигов и массового героизма ее воинов.

Поздно вечером 19 августа начальник штаба бригады майор Шарху доложил полковнику Д. Нянтайсурэну приказ на штурм укрепрайона.

Комбриг наносил на свою рабочую карту новые сведения р боевой обстановке и системе огня противника. Здесь были отражены действия взвода старшины Дудэ и взвода бронемашин лейтенанта Батлучун и разведгруппы под командованием Аюуш, которые первыми начали на этом участке разведку, условными тактическими знаками показаны действия 1-го мотострелкового батальона под командованием майора Сосора и приданных ему броневиков Гончика и артиллеристов капитана Чойдока, в числе первых ворвавшихся в укрепрайон.

В своих донесениях майор Сосор докладывал командиру бригады о воинском искусстве офицеров Дамжинжава, Даржи и Дудэ, которые умело управляли в бою своими подразделениями, о том, как заместитель командира роты бронемашин по политчасти офицер Болд уничтожил танк и пулеметную огневую точку противника. Командир героического батальона по-военному скупо и точно докладывал о самоотверженной боевой работе связистов Дарджа, Тув-дэна, Уланху, помощника наводчика Осора, фельдшера Ламчогдона. Каждый из них своими подвигами помог дальнейшему развитию штурмовых операций…

Нянтайсурэн сформулировал свое уже сложившееся решение на штурм укрепрайона, распорядился подготовить боевые распоряжения и вышел из наскоро построенного блиндажа. Мог ли он знать, какая волнующая неожиданность его ждет!

Все еще шел дождь. Над горами метались черные клочковатые тучи. По узкой разжиженной дороге, переваливаясь от канавы к канаве, медленно двигалась автомашина с ранеными. Невдалеке от штабной палатки она забуксовала. Из кабины выскочила женщина в военной форме и вместе с санитарами бросилась толкать машину. Что-то знакомое почудилось в ее движениях, наклоне головы. Комбриг подошел ближе. «Не может быть! Жена осталась дома, в Саин-Шанде. Да и как ей оказаться здесь, если она не призвана в армию…» Полковник повернулся и направился было к своей машине.

— Осторожнее, Найдан, — послышался голос женщины, — не забывайте, что везете раненых.

Сомнений не оставалось — это была Дашцэрма. От неожиданности комбриг замер на месте. Потом подошел и как можно спокойнее спросил:

— Как ты оказалась здесь?

Дашцэрма резко повернулась и растерянно посмотрела в глаза мужа:

— Я ведь в ту же ночь ушла в госпиталь. Спасибо майору Даш и инструктору майору Петрухину — согласились взять меня медсестрой.

— Значит, решилась. Хорошо. Но почему ты не в госпитале?

— Но это ведь слишком далеко от фронта, от тебя. Мне удалось перевестись в мотострелковый батальон твоей бригады.

Полковник заставил себя улыбнуться:

— Ты у меня молодец. Береги себя.

Дашцэрма недовольно повела плечом:

— Все будто сговорились беречь меня. Военфельдшер батальона лейтенант Самдан непрерывно посылает меня сопровождать раненых в тыл, как будто я не могу выносить их с поля боя. Прошу тебя…

— Ну, мне пора. Я найду тебя.

Нянтайсурэн быстро сел в подошедшую машину и поехал в передовую часть. Она поняла, муж ушел от ответа на ее просьбу…

О предстоящем всеобщем штурме укрепрайона воины бригады узнали из «боевых листков».

«Товарищи бойцы! Гордимся вашими успехами и подвигами. В предстоящем штурме вражеских позиций умело используйте особенности местности. Действуйте ловко, решительно, разумно», — говорилось в одном из листков, выпущенных секретарем ревсомольской ячейки.

На последних перед боем партийных и ревсомольских собраниях воины узнали о подвигах своих товарищей.

Помощник начальника политического отдела бригады по ревсомольской работе майор Дашжамц — сам человек большой энергии и храбрости — рассказывал:

«Командир бронемашины Чойдог наступал под градом пуль и снарядов. По брони дробно били обрывки пулеметных очередей. Изредка оглушало рикошетным ударом снаряда. Броневик был уже в нескольких десятках метров от огневой точки, когда прямым попаданием снаряда ранило механика-водителя и пулеметчика. Чойдог снял пулемет и, выждав момент, выскочил из машины. Начался нелегкий «огневой поединок Чойдога и японского пулеметчика, укрытого в дзоте. Высокое мастерство, хладнокровие и храбрость принесли монгольскому воину победу».

Широко известен стал в войсках Конно-механизированной группы подвиг ревсомольца связиста Жанчива. В разгар боя прервалась проводная связь между частями. Жанчив пополз искать место обрыва. Вражеский огонь был неимоверно яростным. Смерть витала рядом. Осколком мины сорвало с Жанчива пилотку, пуля вонзилась в руку, взрывной волной его бросило на дно ямы, заполненной грязной водой… Но Жанчив упорно полз вперед по линии связи, пока не достиг цели.

Недавно я получил письмо боевого друга Жанчива, бывшего связного рядового Л. Ганжинжава. Он был единственным, кто застал последнее мгновение жизни героя.

«Когда я подполз к связисту Жанчиву, — пишет товарищ Ганжинжава, — он лежал еле живой, а во рту держал оба конца провода. Я положил его и еще одного тяжелораненого цирика на шинель и потащил к командному пункту».

Бой за центральный узел укрепрайона становился все более ожесточенным. Яростно сопротивлялись японские части. В этих боях на фоне массового героизма монгольских цириков рождались подвиги, достойные легенд. Прежде чем рассказать о решающем ударе, сокрушившем укрепленный район, воздвигнутый у Великой китайской стены, мне хочется поведать о трех батырах, которых араты сравнивают с покорителями легендарного девяностоголового огнедышащего чудовища — мангаса Индрэмэ.

Пулеметчик Сангийн Дампил попросил лейтенанта Догсома, чтобы его взяли в разведку.

— Доброе дело. Возьмем, — охотно согласился лейтенант.

Многие цирики добивались чести идти на разведку укрепрайона, но отбирали самых сильных душой и телом батыров…

…Невеселым было детство Дампила. Много лет пришлось провести мальчику в юрте скотовода Санги, куда его отдали «на воспитание» бедняки родители. Когда он возвратился, умерла мать, ласковая, добрая Дулмаа. Отец женился вторично. Мачеха невзлюбила Дампила. Юношу определили в монастырь ламы Онхуза, старшего брата покойной матери. И хотя новый банди прилежно изучал тибетский язык, церковные книги, священные свитки, его так же, как и других юных послушников, нещадно пороли. «Как днем не видно звезд, так не было дня, чтобы по их спине не прошелся посох ламы», — принято было говорить об их «воспитании».

Однажды Дампил раздобыл малокалиберную винтовку и пошел с товарищами охотиться на тарбаганов. В наказание святые отцы подвесили раздетого догола юношу за руки на воротах монастыря и устроили «показательное» истязание плетьми. После того как промерзшего на холодном ветру, потерявшего сознание Дампила сняли и отнесли в юрту, он заболел воспалением легких. Едва оправившись, юноша бежал. По пути, переходя в ледоход реку, он попал в ледяную воду и, когда добрался домой, снова слег, но выжил и на этот раз.

Когда умер отец, шестнадцатилетний парень поселился у дяди Сандага, стал ухаживать за скотом. От отца он унаследовал охотничьи повадки, ловкость и трудолюбие.

— Саин-эр — добрый молодец. Славным джигитом будет Дампил, — говорили соседи.

Дампил стал опытным табунщиком, смелым наездником и охотником. Рос закаленным, стройным, ловким, сильным..

Когда юноше исполнилось восемнадцать, вернулся из армии его брат Улзий. В армии его научили грамоте, дали специальность- В душе Дампила вспыхнуло желание стать таким же. Осенью 1940 года он пришел в военкомат. Ему отказали по молодости, но он добился своего. Был зачислен в кавалерию. А когда создавались моторизованные войска, среди отличных конников-пулеметчиков, посланных в 7-ю бронебригаду, оказался и Дампил — дисциплинированный, выносливый, всесторонне подготовленный цирик — отличник, член Народно-революционной партии…

И вот настал день боевого крещения. Разведгруппа ведет бой. Дампил прикрывал пулеметным огнем наступавших товарищей. Тяжело уничтожить расчет вражеского пулемета, стоящий в окопе. Еще труднее это сделать в глубине обороны’ противника, а особенно в расположении укрепрайона. На это способен лишь герой. Дампил уничтожил не один, а четыре пулеметных расчета. Потом, когда под сильным обстрелом противотанкового орудия пулеметчик и его помощник Жамба меняли огневую позицию, Дампил заметил невдалеке японского офицера.

Оставив у пулемета Жамбу, цирик подкрался к японцу. Завязалась борьба. На дне окопа пулеметчик одолел самурая и доставил командиру ценного «языка».

Слава о ратных делах пулеметчика Дампила росла от боя к бою. Имя героя с гордостью произносили все цирики бригады и воины соседних частей Советской Армий.

Дашийн Данзанванчиг из Дэлгэрхэт-Сомона, Восточно-Гобийского аймака, тоже был сыном охотника. Еще в детстве слышал он легенды доброго соседа старика Дэлгера. о бесстрашных батырах и их быстрых, как ветер, конях. В 1939 году он пришел по призыву в ряды Монгольской народно-революционной армии. Упорно учился. Увидел, что всемогущие люди существуют не только в преданиях. Они могут летать на волшебной птице Хан Гарьди, именуемой самолетом, создавать чудо-города; они укрощают буйные реки и заставляют их рождать тысячи солнц. Эти сильные и добрые люди пришли в Монголию из Великой Страны Советов. Они хотят, чтобы в юртах аратов навсегда поселилось счастье…

И когда командир минометного расчета Данзанванчиг пошел в поход на восток, он видел советских людей рядом… Из их рук он получил оружие…

В боях по прорыву Калганского укрепрайона минометное подразделение поддерживало огнем батальон майора Сосора и прикрывало фланг соседей — подразделение Советской Армии. На рассвете 20 августа цирики вышли к сопке Чжан-Зя-Коу. Как только передовая рота попыталась подняться на высоту, заговорили огневые точки противника.

Минометчики получили приказ уничтожить наблюдательный пункт и дзот врага, в 300 метрах впереди.

Для Данзанванчига настала минута показать свое искусство не на учебном поле, а в бою. Вторая мина, посланная им, угодила точно в цель.

Цирики пошли в атаку, но противник усилил огонь. Были засечены три дзота.

Понадобился один точный огневой налет — и дзоты умолкли.

— Отлично! — похвалил комбат.

— Служу Родине! — сдержанно ответил командир расчета.

Лил дождь. Окоп, в котором стоял миномет, затопило водой. Нужно было менять огневую позицию. Двинулись вперед. На пути минометчиков накрыла артиллерия. Снаряды рвались совсем рядом. Несмотря на тяжелые ранения, Данзанванчиг решительно отказался покинуть поле боя и продолжал вести огонь.

Наступление продолжалось. Стиснув от боли зубы, Данзанванчиг полз вперед. Его снова ранило. Из последних сил он поднялся и сделал несколько шагов. Когда товарищи бросились к нему на помощь, он сказал:

— Оставьте меня здесь, а сами идите вперед. Отомстите за меня!..

Цирики знали, что спорить с ним бесполезно. Его положили на здоровый бок, оставили запас воды.

Лежа недалеко от траншеи, Данзанванчиг услышал вдруг шорох и тяжелое, прерывистое дыхание. С трудом подняв голову, он увидел вражеского солдата. Одной рукой тот держал винтовку, другая беспомощно висела вдоль туловища. Скрестились непримиримые взгляды. Грянул выстрел. Пуля обожгла плечо Данзанванчига. С трудом вытащив из мокрой кобуры пистолет, он разрядил обойму в сторону стрелявшего…

Герой калганского боя очнулся в полевом госпитале. Советские врачи сделали все возможное, чтобы спасти жизнь тому, кто не щадил ее ради нашей общей победы. И спасли…

Прекрасной школой стала армия и для друга Дампила и Данзанванчига — молодого цирика Лувсанцэрэнгийна Аю-уша из Тугрик-Сомона, Убурхангайского аймака. За три года он не только научился свободно читать, писать, но и отлично изучил боевую технику, вырос духовно и физически. Большую роль сыграли братская поддержка сослуживцев, крепкое войсковое товарищество.

В армии Аюуш понял по-настоящему всю глубину народной пословицы: «В юрте опора — центральный столб, в жизни — друг».

А в боях у перевала Чулгалтхалга он впервые почувствовал себя опорой батальона.

…Вроде бы и не по уставу использовать в разведке станковый пулемет. Но комбат Сосор решил, что наблюдательный пулеметчик Аюуш с помощником Санжа благодаря такой своеобразной разведке боем скорее помогут раскрыть систему огня противника, чем другие.

Пробираясь от укрытия к укрытию, Аюуш присматривался в бинокль к темным «юртам» дзотов. Время от времени посылая очереди, вызывал их ответный огонь. Так удалось засечь семь пулеметных дзотов и один орудийный дот. Когда начался решительный штурм, артиллеристы ударили по ним прямой наводкой.

Во время штурма пулемет Аюуша двигался в боевых порядках роты и, ведя огонь по пулеметным точкам противника, расчищал путь.

Врагу удалось нащупать досаждающий ему пулемет.

— Я ранен, — прошептал Санжа. — Перевяжи меня.

Аюуш осмотрел товарища. Пуля прошла через левое плечо. Достал индивидуальный пакет, но в этот момент заметил трех японских солдат, подползавших под прикрытием бурьяна и кустарника. Значит, стреляли они. Аюуш припал к пулемету, быстро поймал в прицел приплюснутые пилотки и длинной очередью сразил их. Потом перевязал товарища…

У высоты, справа от дороги, хорошо замаскированный вражеский пулемет не давал бойцам поднять головы.

— Подавить! — приказал командир.

Аюуш со. своим помощником пополз в обход. На пути им встретилось несколько японцев. Увлеченные боем, они не заметили подкрадывающихся по глубокой меже цириков. Внезапный кинжальный огонь Аюуша застиг их врасплох. В завязавшейся перестрелке Аюуш и Санжа были ранены, но продолжали настойчиво продвигаться к вражескому дзоту. Превозмогая боль, Аюуш послал в амбразуру несколько очередей. Ну вот, казалось бы, и выполнено задание.

Но в это время пулеметчиков нащупал японский снайпер. Еще две пули ранили Аюуша. Санжа хотел разорвать гимнастерку и перевязать пулеметчика, но не хватило сил. Почувствовав ослабление огня, японцы ринулись в контратаку. Аюуш приподнялся, чтобы лучше разобраться в происходящем. Пуля пробила ему грудь.

Последняя пулеметная лента. Последний запас сил. Цепь японцев уже в 40–50 метрах. Приподнявшись на локтях, тяжелораненый Аюуш дал последние очереди по врагу.

Цирики, посланные к раненым, не смогли к ним пробраться, но увидели, что Санжа лежит без движения, Аюуш же прополз несколько метров, бросил гранату и заставил умолкнуть два вражеских пулемета…

На безжизненном теле героя военфельдшер насчитал одиннадцать пулевых ран. Одиннадцать раз мог уйти с поля боя пулеметчик Лувсанцэрэнгийн Аюуш, и столько же раз его сердце подсказывало: «Держись! Не покидай друзей! Только ты можешь заткнуть огневую пасть врага и открыть путь своим братьям. Держись до последнего!».

День штурма Калганского укрепленного района оказался как бы на стыке двух этапов операции на Забайкальско-Маньчжурском стратегическом направлении. 18 августа Квантунская армия была отрезана от ее крупнейших резервов в Северном Китае. Войска Забайкальского фронта выполнили свою ближайшую задачу.

Стремительный рейд советско-монгольских войск по суровой пустыне Гоби и наступление через труднодоступные горы Большого Хингана привели в изумление стратегов Запада. Ведь они пророчили, что борьба Советской Армии с Японией будет носить затяжной характер. Американский военный обозреватель Хэнсон Болдуин заявлял, например, что «такие трудности и расстояние быстро преодолеть невозможно». То же самое утверждал и английский обозреватель генерал-лейтенант Мартин: «Менее чем за шесть месяцев на серьезный успех Советской Армии рассчитывать не приходится». А бывший тогда премьер-министром Англии Уинстон Черчилль вообще считал, что для разгрома Квантунской армии советским войскам понадобится не менее года.

Несмотря на поучительные уроки войны с гитлеровской Германией, эти «прорицатели» так и не поняли природы Советской Армии, источников ее силы и могущества…

Но вернемся к конкретным событиям.

Пленный офицер в своих показаниях утверждал, что упорство, с которым удерживается укрепрайон, определяется необходимостью выиграть время для подхода резервов и вывоза из Калгана различных материальных ценностей, принадлежащих Японии, а также для эвакуации семей военнослужащих и аккредитованных здесь специалистов.

— Сколько времени приказано гарнизону удерживать укрепрайон?

— Еще четверо суток, до двадцать четвертого августа.

Мы, конечно, не стали ждать, когда будут закончены грабеж и эвакуация в Калгане. Получив от Калганской группировки боевое донесение о готовности войск к решающим действиям, отдаю приказ: «С рассветом начать общий штурм укрепрайона».

В ночь перед штурмом японцы предприняли еще одну попытку оттянуть развязку. В сумерках перед позициями 3-го мотострелкового полка неожиданно появился самурай. Он что-то громко крикнул и исчез. Это показалось подозрительным. К месту, где он был, послали отделение солдат. Они нашли там воткнутую в землю палку, обмотанную листом пергамента. Не прошло и получаса, как вымпел доставили Салаурову, а затем в штаб бригады. На пергаменте было по-русски написано:

«Взявшие этот листок немедленно передайте вашему командованию.

По приказу нашего верховного командования японские армии прекратят военные действия. Если ваши воска насильно будут наступать на нас, то мы, против нашего истинного желания, окажем сопротивление для самозащиты.

Японские армии пошлют своего парламентера — представителя с белым флагом — около 12 километров на юг от Чжанбэя, то есть перед нашим укрепленным районом.

Просим выслать с вашей стороны парламентера (военного ответственного представителя) и вести переговоры с нами».

Комбриг немедленно доложил о письме мне.

— Парламентер не появился? — поинтересовался я.

— Пока нет.

— А вы заметили, что в записке не указано время высылки японского парламентера?

— Да, час не указан.

— По-моему, командование укрепрайона пытается выиграть время путем полной лукавства «восточной дипломатии». Вызовите японского парламентера на нейтральную зону и вручите ультиматум. Потребуйте немедленной и безоговорочной капитуляции. До начала штурма время еще есть.

Для вызова парламентера было решено использовать перебежчика Фудзикаву. Тот охотно согласился доставить записку в японскую траншею. На всякий случай его одели в форму цирика Монгольской народно-революционной армии.

Фудзикава честно выполнил поручение. Вскоре после его возвращения в нейтральную зону вышел невысокий сутулый юноша, младший офицер. Получив ультиматум, он, не читая его, тут же вручил нашему парламентеру заранее подготовленный ответ.

Это было послание некоего майора Накагавы. Вот что написал переводчик под диктовку предприимчивого офицера.

«Господину начальнику.

Покорнейшая просьба начальнику еще раз.

Наш господин майор просит подождать еще два дня минимум. После двух дней мы будем слушать Вас, что Вы сейчас сказали. Японская армия никогда и нигде не будет сопротивляться против Вас, если Вы не наступите.

Господин майор еще просит, чтобы Ваши солдаты не вступали в наш укрепрайон, потому что наши солдаты будут стрелять по ошибке для самозащиты.

Японский воинский дух очень высок. Японцы всегда честны, мы не будем сказать ложности.

В конце еще раз покорнейше прошу подождать два дня.

Слова майора 1-го фронта.

Подпись господина майора — Накагава».

Эта «покорнейшая просьба начальнику еще раз» получила свой ответ. На рассвете 21 августа «долину смерти» потряс гул мощной артиллерийской канонады.

Весь день шли напряженные бои. К вечеру центральной узел обороны укрепрайона был в основном захвачен.

В результате этой операции советские и монгольские войска открыли себе путь на Калган и Пекин, то есть в глубь Центрального Китая, простиравшегося южнее Великой китайской стены.

Правда, в некоторых опорных пунктах западного узла еще сидели подразделения японцев, но это уже не имело существенного значения. Участь их была предрешена.

Передовые части мотомехгруппы устремились по Калганскому тракту. Примерно через сутки войска с боем овладели Калганом — столицей Внутренней Монголии. Уцелевшие, но явно деморализованные части противника продолжали отходить на Пекин.

В подземных складах укрепрайона японцы оставили значительные запасы тола и других взрывчатых веществ.

Это единственно полезное дело, которое они сделали для нас, — подумалось мне. Последовал мой приказ: «Калганский укрепленный район взорвать».

Так закончилась операция «Калганская стрела».